Владимир Романовский
      ЦЕНА ЧЕЛОВЕКА
      "... Подвижники нужны, как солнце. Составляя самый поэтический и жизнерадостный элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают. Их личности - это живые документы, указывающие обществу, что кроме людей, ведущих спор об оптимизме и пессимизме, пишущих от скуки ненужные проекты и дешевые диссертации ...и лгущих ради куска хлеба... есть ещё люди иного порядка, люди подвига и ясно осознанной цели".
      А.П. Чехов
      ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
      Эта книга - о жизни известного ленинградского ученого, военного врача и демографа, автора монографии "Цена войны" Льва Евгеньевича Полякова, человека талантливого, яркого и оригинального.
      Лев Евгеньевич обладал одним свойством, резко отличавшим его от традиционных научных работников: решая свои чисто профессиональные задачи, он одновременно словно жил ещё в одном, каком-то особом, одному ему ведомом измерении, и постоянно размышлял о проблемах глобальных, общечеловеческих. Его повседневная работа постоянно подсвечивалась искренним, неукротимым стремлением раскрыть чудовищные социально-биологические последствия войн. В конце концов, оно привело его к созданию монографии "Цена войны", книги по-настоящему ещё не оцененной, и, к сожалению, недостаточно известной. Подобную книгу мог написать только он - профессор Л. Е. Поляков. В других странах, скорее всего, не возникло бы даже такого замысла - не тот размах войн, не те масштабы потерь. А в России написать её, кроме Л.Е. Полякова, было просто некому. Для этого надо было, как он, провоевать солдатом в окопах Сталинграда, овладеть знаниями математики, вести длительные медико-статистические наблюдения за большими коллективами людей, иметь опыт моделирования санитарных потерь в боевых действиях, масштабно мыслить, любить жизнь, - то есть надо было стать Л.Е. Поляковым. Он написал более десяти монографий и учебников, но, вполне возможно, их смог бы написать и кто-нибудь другой. "Цену войны" мог написать только он.
      Его знало множество людей, одни - лично, другие - по его книгам и статьям. Пример его жизни являет нам ещё один тип современного российского интеллигента - не рефлексирующего, не погрязшего в брюзжании и бессильного в практической работе, а интеллигента привлекательного, целеустремленного и деятельного, общительного и остроумного, живущего ясно, открыто и радостно, верного своему делу и своей - единственной - любви. Именно поэтому его судьба и духовная эволюция, история его внутреннего мира интересны и достойны внимания самого широкого круга читателей.
      Разносторонние знания и глубокая внутренняя культура не превратили его в кабинетного ученого. Он был из тех., кто постоянно стремился "дело делать ".
      В жизни и деятельности Л.Е. Полякова отразился более чем 40-летний период истории военной медицины, с её непростыми задачами, с её проблемами и достижениями. Это было время внедрения новых технологий в военную медицину, новой организационной структуры и исследовательских учений.
      Более двадцати лет - с конца шестидесятых - до конца восьмидесятых годов Лев Евгеньевич посвятил новому научно-практическому направлению, связанному с применением ЭВМ в военной медицине. История становления этого направления, полная драматических, а иногда и трагикомических ситуаций, сама по себе интересна, она втягивала в орбиту своего притяжения разнообразных специалистов, крупных ученых и администраторов, людей оригинальных и непростых. Внутри этого вихря, находился и Лев Евгеньевич, с его неистощимым стремлением к новому, неизменно доброжелательный. остроумный и неунывающий. На фотографиях того времени рядом с ним конструкторы военных ЭВМ, гражданские разработчики, иностранцы представители армий ушедшего теперь в историю Варшавского договора, наш военный люд: капитаны, полковники, генералы.
      В этой книге о Льве Евгеньевиче сохранены реальные фамилии большинства действующих лиц, многие из них хорошо известны военным медикам. Следуя за ним и его коллегами и единомышленниками, читатель окунется в жизнь Военно-медицинской академии и Центрального военно-медицинского управления Министерства обороны (ЦВМУ МО) тех лет.
      В военной медицине Л.Е.Поляков занимает особое, уникальное место. С помощью методов медицинской статистики и кибернетики он исследовал состояние здоровья воинских и других крупных коллективов людей, закономерности демографических процессов. Его остро интересовали массовые явления, устойчивые статистические закономерности, моделирование масштабных, глобальных явлений. Человечество представлялось ему в виде огромного единого организма. Приходят, стареют, уходят, сменяют друг друга поколения, чтобы обновлялось, жило вечно, набиралось мудрости человечество. Его занимало движение популяций в этой огромной человеческой массе продолжительность их жизни, их заболеваемость, рождаемость и смертность, динамика смены одной популяции другой.
      Он ненавидел насилие и войну во всех её проявлениях. Множество людей на земле ненавидят войну, но Поляков превратил её в объект научного исследования, беспристрастного медико-статистического анализа. Можно изобразить войну, как это сделали Лев Толстой и Михаил Шолохов - через судьбы отдельных людей, через их любовь, страдания и смерть. Но можно раскрыть её страшную бесчеловечность и методами статистики и демографии. Написанная им "Цена войны" - именно такая книга. Он стремился показать войну с точки зрения человечества в целом, во всем её гигантском зле и глобальной ненормальности. Цифры его книги поражают вселенским, космическим масштабом человеческих потерь. В альбоме Льва Евгеньевича сохранилась датированная ноябрем 1945 года о многом говорящая запись (ему был тогда 21 год, шел Нюрнбергский процесс). Вот она: "Кончилась эта бессмысленная проклятая резня между людьми. Кончилась мировая поножовщина. Жертвы колоссальные. Слез и горя потрясающе много".
      Лев Евгеньевич работал над главной своей книгой около десяти лет, собирая по крупицам материалы из справочников и исследований демографов. Только ему было под силу такое терпение и постоянство. Он понимал, сколь трудно будет её издать: шли кровопролитные бои в Афганистане, цензура ревностно всматривалась в любые материалы на военную тему, и вдруг - "Цена войны"! Даже название звучало вызывающе. Он заканчивал книгу без всяких надежд на её опубликование. Он говорил:
      - Даже, если её не издадут, я все равно напишу её. Для себя. Для своих детей и внуков. Для друзей. Меня что-то притягивает к ней, какая-то сила. Я просто не могу её не писать. Это мой крест.
      Каждую главу он огородил цитатами из партийных документов и сочинений вождей, надеясь, что за этим частоколом удастся сохранить её сердцевину. Но цензоры - народ дотошный. Он с болью наблюдал, как под их умелыми руками лист за листом тает его рукопись. Вырезки были столь велики, что в некоторых местах остались только партийные цитаты. Поэтому он однажды и назвал свою работу "израненной книгой". К сожалению, вырезанные страницы бесследно исчезли, мы не смогли их найти даже в его личном архиве. "Цена войны" вышла в 1985 году, но даже то, что в ней было оставлено, позволило автору предисловия к ней доктору философии профессору И.С. Даниленко написать: "В этой книге речь идет о таких вещах, которые человеческий разум и совесть воспринимать спокойно не могут".
      Лев Евгеньевич обладал цепкой памятью профессионального педагога, математика и систематизатора знаний. Чтобы интересно излагать такую "сухую" науку, как медицинская статистика, надо обладать огромной эрудицией и энергией убежденности. Он и был настоящим эрудитом, мыслящим масштабно и глубоко. Это пришло не сразу, накапливалось годами от неуемной любознательности, целенаправленного чтения, постоянной практической работы и размышлений. Именно это позволило ему после увольнения в 1988 году из Вооруженных Сил перейти в ленинградский Государственный институт для усовершенствования врачей (ГИДУВ) и создать там новую кафедру - экономики и управления здравоохранением. Лев Евгеньевич Поляков полгода не дожил до своего семидесятилетия, он умер 23 апреля 1994 года. Это был доброжелательный, жизнелюбивый человек. Печально, что последние месяцы его жизни были омрачены тяжелыми физическими страданиями. Он перенес их стойко и умер, как воин, - с мужественным достоинством. Его последние дни были скрашены заботой близких ему людей - теплом и любовью его жены и сыновей.
      Эта книга основана на документах и воспоминаниях о Льве Евгеньевиче, но мы не стремились к бесстрастному анализу: правда - сердечное понятие, она глубже, чем холодная объективность.
      Автор бесконечно благодарен за помощь, без которой невозможна была бы эта книга, семье Льва Евгеньевича, свято хранящей о нем память - его жене Кларе Ивановне Поляковой и сыновьям - Евгению и Андрею.
      Огромная признательность однокашникам, друзьям и коллегам Льва Евгеньевича, поделившимися своими воспоминаниями и материалами: академику РАМН Ф.И.Комарову, профессору О.С. Лобастову, А.Л.Ратнеру. В.Б.Пручанскому, Ю.П.Багаеву, академику Российской экологической академии А. А. Келлеру, профессору В.П. Петленко, профессору В.И.Кувакину, академику РАМН В.А.Миняеву, скульптору профессору А.Г.Деме, переводчикам - члену Союза писателей России Г. А. Островской. Р.П.Кветной, В. А. Кирилловой.
      Большую помощь оказала книга выпускника Военно-морской медицинской академии А.М. Соколовского "Мы - курсанты 41 года".
      Особая благодарность доцентам К. В. Лашкову и Б.И.Игнатовичу за их воспоминания и предоставленные ими материалы по истории военно-медицинской статистики.
      Эта книга - не просто дань уважения одного из его учеников своему Учителю, она - напоминание людям об участнике войны с фашизмом, о большом труженике, достойном памяти за одну только книгу "Цена войны". Кроме неё Лев Евгеньевич написал более 270 научных работ и 12 монографий и учебников, воспитал многих учеников. Под его научным руководством защищено 29 кандидатских и 5 докторских диссертаций.
      Он обладал несгибаемым постоянством: всю жизнь провел на берегах Невы, не поддаваясь ни на одно лестное предложение о переводе в столицу, всю жизнь любил одну женщину и занимался только одним научным направлением. И к главной своей книге он шел тоже не сворачивая - от окопов Сталинграда до 1985 года. У него был свои, особые счеты с войной.
      - Так что, у него не было недостатков? - может спросить читатель.
      - Были, - отвечаю я, - и немало. Но о них пусть пишут другие. А моя книга - о его достоинствах. Потому что это был великолепный человек, я искренне восхищался им. И продолжаю восхищаться. Вечная ему память.
      Владимир Романовский.
      Глава I.
      ИСТОКИ.
      Судьба Льва Евгеньевича поражает странной неслучайностью, какой-то предначертанностью шагов, их внутренней последовательностью, превращающей стихийную линию жизни в целенаправленную траекторию. Он и сам чувствовал это и искал причины, истоки. Будучи уже смертельно больным, он писал об этом так: "Когда на исходе жизни пытаешься проанализировать все пройденное тобою, то невольно находишь логически обоснованную, а подчас строго детерминированную цепочку, состоящую из казалось бы разрозненных и никак не связанных между собой отдельных фактов и событий. И чтобы убедиться в этом, придется вернуться в памяти своей к времени ещё довоенному, к своей семье, родителям, родным..."
      К сожалению, он не успел выполнить свой замысел, и мы попытаемся сделать это за него. Мы не собираемся писать семейную хронику, но ведь из песни слова не выкинешь, да ещё из такой песни...
      Осень 1924 года в Ленинграде была обычной для этих мест: низкое небо, рваные тучи, холодный порывистый ветер с Балтики, вздувшаяся от вод темная Нева и дождь, дождь, дождь... И только в семье Поляковых, 29-летнего врача-гигиениста Евгения Владимировича и студентки последнего курса педиатрического факультета медицинского института, 22-х летней Цецилии Сергеевны сияло солнце, - это в детской кроватке таращил на них карие глаза появившийся на свет 9 ноября их первенец - Лева. Они жили на перекрестке улиц Кингисеппа (ныне Кронверкской) и Большой Пушкарской, недалеко от Каменноостровского проспекта, в массивном угловом шестиэтажном здании в стиле позднего модерна, с большими квадратными окнами, многочисленными эркерами и подъездами, с угловой башенкой, хорошо видной издалека. Дом был построен в 1914 году и спустя 10 лет все ещё выглядел богато и солидно. В этом доме жили многие крупные работники партийного и государственного аппарата, в том числе сам С.М. Киров, известные военачальники, деятели искусств, знаменитые спортсмены. Жили они - само собой разумеется - в отдельных квартирах. Но в доме было много и простого люда - интеллигентов, рабочих. Они обитали в коммунальных квартирах, с общей, на несколько семей, кухней и туалетом. В одной из таких коммуналок на шестом этаже в крыле, выходящим на Кронверкскую поселили и Поляковых. У них была огромная - 56 квадратных метров - комната, разгороженная тонкими перегородками на три комнатки, две небольших - кабинет и детская и одна побольше, служившая гостиной и спальней.
      Вспоминает живший в этом же доме А.Л. Ратнер, детский друг Левы, в последствии капитан 1 ранга (кстати, автор периодически публиковавшихся в центральной прессе остроумных афоризмов): "В доме было два больших парадных двора, с газонами и фонтанами и двенадцать "черных" дворов. Дом имел свою электростанцию и сорок восемь гаражей, до революции в них были конюшни. Одно из помещений так и осталось конюшней. Запомнилось это потому, что мы, мальчишки, частенько и с удовольствием ели жмых, который сюда привозился для лошадей. Напротив дома со стороны Кронверкской в Матвеевском садике стояла красивейшая церковь, мы часто гуляли там. Потом её взорвали, и мы стали играть на её развалинах в "казаки-разбойники". Игры продолжалась на "черных", то есть не парадных лестницах одного из наших дворов. Одев варежки, съезжали на тросах неработающих лифтов, кабины которых стояли внизу. Когда стали старше, носились на велосипедах, иногда сидя на руле, спиной вперед. Иногда ссорились, но никогда не дрались - у Левы был покладистый характер". Как следует из рассказа, Лева мало отличался от сверстников - крепкий, веселый и проказливый, вот только разве книги он любил больше других, и мог листать и рассматривать их часами. Но и этому можно найти объяснение. Его отец, будущий профессор социальной гигиены имел огромную библиотеку, был систематизатором медицины, историком, его научная и педагогическая деятельность была связана с поиском и выборкой массы сведений из книг и журналов. На сохранившейся фотографии (около 1936 года) он так и изображен - за письменным столом, среди книг и рукописей, на фоне стены с портретами писателей и медиков - интеллигентное лицо земского врача, внимательные глаза, очки в тонкой оправе, в нем чувствуется что-то неуловимо чеховское. Отец, сидящий за письменным столом, стал для Левы символом неустанного труда и размышлений, он будет мечтать о собственном письменном столе и, как только появится возможность, заведет его и будет проводить за ним многие и многие часы. Он перенял от отца страсть к истории и систематизации медицины, дотошно изучал биографии видных ученых-медиков. Он говорил потом, когда сам стал профессором:
      - Когда я бываю у кого-нибудь и вижу его домашний письменный стол с книгами, блокнотами и записями, на меня веет чем-то родным. Мне этот человек сразу становится понятнее, ближе...
      Через три года у Левы появилась сестренка - Виргиния или Ира, как её потом все звали. Семья жила дружно, без ссор, время было трудное - отец и мать постоянно работали, забот хватало, - и все-таки дома они сумели поддерживать спокойную, теплую атмосферу. Тогда не было телевидения и магнитофонов. Единственным семейным развлечением в долгие зимние и осенние вечера были книги, а Лева ещё и увлекся филателией. Семейная библиотека состояла не только из медицинской литературы. Евгений Владимирович был широко образованным человеком, любил музыку, поэзию, языки. Тяга к искусству имела глубокие семейные корни. Его бабушка. Надежда Александровна Полякова, урожденная Грибоедова, была дочерью двоюродного брата великого поэта А.С. Грибоедова. Она прекрасно играла на фисгармонии, любила и знала литературу. Ее муж (дед Левы), Владимир Васильевич Поляков, занимался экономикой, финансами и математикой, превосходно играл на скрипке, писал стихи. Любовь к книгам Лева и Ира пронесут через всю жизнь. Ира станет филологом, кандидатом филологических наук, в середине шестидесятых она выйдет замуж за чешского военного врача Ярослава Галика и переедет в Прагу. Там она будет работать в Пражском университете, напишет первый учебник русского языка для чехов. Встречаться с братом они станут редко, но в её памяти будут храниться все те же, что и у него, воспоминания об их квартире на Кронверкской. Всю жизнь она интересовалась историей их семьи, разрабатывала генеалогическе дерево семьи Поляковых, начатую отцом ещё в 20-е годы. Я присутствовал при их встрече в 1985 году в Праге. Мы тогда были в служебной командировке и сделали ради этого огромный крюк. Они вспоминали детство, а я сидел с её 18-летним сыном в соседней комнате (кстати, лицом он напоминает сыновей Льва Евгеньевича), пил кофе и с тревогой посматривал на часы, опасаясь, что мы опоздаем на самолет.
      В Ленинграде среди обычных средних школ, была и одна необыкновенная, как сказали бы сейчас - супершкола, 1-я образцовая школа Петроградского района на улице Мира (сейчас 80-я городская школа). В ней учились дети тогдашней партийно-государственной элиты. Но были и представители рабочих и служащих из близлежащих домов. Дом, в котором жил Лева, оказался недалеко, и он был принят. Возможно сыграло роль то, что его мама, педиатр, работала в ней школьным врачом. Обстановка в школе была демократичной, элитность школы выражалась в качестве обучения. Рассказывает профессор О.С. Лобастов, тоже ученик этой школы:
      - Школа размещалась в здании бывшего Александровского лицея, построенного к 100-летию со дня рождения А.С. Пушкина. Она была учебной базой, полигоном для профессорско-преподавательского состава Ленинградского отделения Центрального НИИ педагогики. Даже арифметику нам преподавали доктора наук! У нас проводили занятия крупные ученые, нас водили в театры, к нам приезжали писатели. У нас часто бывал К. Чуковский, были Леон Фейхтвангер, Андре Жид, другие писатели, ученые. Мы ходили в школу даже больные, не хотелось пропускать, так было интересно. Многие выпускники погибли в блокаду, в боях Великой Отечественной войны. А из оставшихся в живых вышло множество ученых, профессоров, изобретателей, видных литераторов. Каждый год в день Победы мы приходим к школе, нас становится все меньше и меньше... Закончил он свой рассказ словами поэта Е. Винокурова:
      - Вот уж воистину: "учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться".
      Да и сам Олег Сергеевич Лобастов, доктор медицинских наук, профессор, генерал-майор медицинской службы (сейчас - в отставке), человек разносторонних интересов, эрудит, любитель и знаток литературы, остроумный рассказчик представляется классическим примером выпускника этой необыкновенной школы.
      Лева учился хорошо, но к некоторым предметам были у него, как и у любого человека, особые склонности. Рассказывает А.Л.Ратнер:
      - Лева несомненно обладал литературными способностями, писал легко и грамотно, и был знатоком художественных книг. Весь класс, в том числе и я, пользовались этим - подглядывали на диктантах, списывали сочинения, да и он сам помогал нам. Математику он тогда не жаловал. У нас сложилась кооперациям выручал его по математике, он меня - по литературе. Потом началась война, наши пути разошлись, я стал флотским командиром, он военным врачом. И, представляете, я вдруг с удивлением узнаю, что Лева после Военно-морской медицинской академии ударился в статистику, потом - в кибернетику и в конце концов возглавил все это научное направление в военной медицине. А я, бывший флотский офицер, командник, вдруг стал печататься в "Литературной газете". Когда в 1971 году в командировке в Баку, где я тогда заканчивал морскую службу, он разыскал меня, мы так хохотали над этим, вы представить себе не можете. Жизнь полна парадоксов".
      То, как Лев Евгеньевич хохотал, представить нетрудно, но то, что он не интересовался в школе математикой - удивительно. Тем не менее - это факт.
      Увлечение социальной медициной, статистикой и историей было традиционным у Поляковых. Отец Левы - Евгений Владимирович, Поляков изучал влияние фабричного труда на здоровье рабочих. Список изученных им работ (Лев Евгеньевич сохранил рабочую тетрадь отца) говорит сам за себя. Вот некоторые из них: Письменный Н. "О влиянии фабричных условий работы и жизни матерей на смертность детей" ("Журнал общества русских врачей в память Н.И.Пирогова", 1904, N 1-2), "Смертность детей прямо пропорциональна числу женщин, работающих на фабриках" (фамилия автора не указана, "Врач", 1893 г., N 47), Покровская М.И. "О положении Петербургской фабричной работницы" ("Труды IX Пироговского съезда врачей", т. IV, С. - Пб, 1905 г.).
      Даже из названий исследований видно, что здоровьем российского народа и условиями его жизни занимались тогда и глубоко, и заинтересовано.
      Итак, Лева решает стать врачом, этот выбор он делает сам. Отец, человек тактичный и добрый, не подталкивал его к такому решению. Не шло речи ни о социальной гигиене, ни о статистике. Медицина включает в себя множество узких специальностей, к окончательному выбору будущие врачи приходят не сразу, обычно на последних курсах. Они оба понимали это. Но главный шаг к медицине был сделан. Скорее всего решение продолжить дело отца пришло к Леве после его гибели под Ленинградом в 1941 году. Лева был потрясен тогда, ведь отцу было всего лишь сорок шесть лет. Отца он любил и чисто по-детски, интуитивно, и вполне сознательно, наблюдая, как тот работает, чувствуя его привязанность к матери, к семье. Убили не просто отца, ученого, убили его кумира, его идеал. Постепенно, особенно после кровопролитнейших боев под Сталинградом, ненависть к фашизму переплавилась в нем в отвращение к насилию и войнам вообще. Возможно, именно тогда и возник у него замысел раскрыть их гигантскую жестокость и чудовищные последствия.
      К сожалению, у нас мало сведений о матери Левы, Цецилии Сергеевне. Она любила малышей, и была детским врачом по призванию, да и вся её жизнь была посвящена семье и детям. Евгению Владимировичу она, по мере сил, создавала все условия для занятия наукой. Когда он работал за своим письменным столом в их коммунальной квартире, или рылся в книгах, она как могла старалась оградить его от шума, от житейской суеты, хождений по магазинам, решения бытовых дел. А потом - война. Можно только представить себе, что испытывала молодая женщина, потерявшая летом 1941 года мужа и через год провожавшая в Кирове на Сталинградский фронт, в самое пекло своего мальчика, 18-летнего Леву... Несомненно, он остро чувствовал её переживания, он нежно любил мать, и это тоже не могло не отразиться на его восприятии войны.
      Летом 1940 года старшеклассников с хорошей спортивной подготовкой направили в качестве физруков в пионерские лагеря. Поехал и Лева. Он всерьез увлекался спортом, летом - волейболом и плаваньем, зимой лыжами и коньками. Перед войной он входил в юношескую сборную Петроградского района по бегу на коньках и его часто можно было видеть на ледовых дорожках стадионов. Он с грустью вспоминал о своих беговых коньках марки "Хаген-Осло" в одной из записей на странице фотоальбома под собственным снимком на этих коньках. Густые темные зачесанные назад - волосы, прямой нос, мягкий овал лица, открытый взгляд, ослепительная улыбка, крепкий и стройный, - таким он выглядит на фотографиях 1940 года. Он был в возрасте Ромео, на симпатичного улыбчивого парня начали заглядываться девушки. А Джульетта? Появилась и она, только их история складывалась совершенно не по Шекспиру. В нашем повествовании мы будем с ней часто встречаться, поэтому на время переключим на неё наше внимание. У неё было довольно экзотическое имя - Клара. Но в этом не было ничего удивительного, в то время многие так называли своих детей. Ее назвали в честь Клары Цеткин, такое уж было время. Клара Ивановна (урожденная Горбачева) родилась 1 июня 1926 года в семье военнослужащего. Отец её - Иван Ильич в 1934 году оставил семью и женился вторично. После XVII съезда партии он был репрессирован и только в 1954 году реабилитирован и освобожден. Все заботы о Кларе легли на плечи её мамы, Елизаветы Ивановны Лукьяновой, горячо её любившей, женщине энергичной, привыкшей к постоянному труду и приучившей к этому же и свою дочь.
      Клара выделялась среди одноклассников отличной учебой и необыкновенной организованностью. Ее мать трудилась с утра до позднего вечера, и Клара во всех своих делах - детских и школьных - привыкла полагаться только на себя. До 7 класса она мечтала стать капитаном дальнего плавания, всерьез изучала флотское дело, разбиралась в морской терминологии, знала массу подробностей о кораблях и даже умела вязать морские узлы. Романтические порывы уживались в ней с организованностью и самодисциплиной. Ее всегда удивляло неумение людей распределить свои силы и время. Сама она успевала все. Потом её увлекла необыкновенная судьба А.Коллонтай, и она стала готовить себя к дипломатической работе. Она изучала языки и готовилась поступать в Институт международных отношений. Однако в то время женщин в подобные учебные заведения, как и в мореходку, не принимали. Она отказалась и от этой своей мечты, однако навсегда сохранила тягу к иностранным языкам и странствиям. Летом 1940 года, когда Кларе исполнилось 14 лет, её отправили в пионерский лагерь. Здесь она впервые 20 увидела Леву. Да, да, наша Джульетта влюбилась в обычном пионерском лагере, где не только отдыхали, но и влюблялись. И, как мы убедимся дальше, - достаточно серьезно. Стройный красивый десятиклассник, проводивший с ними занятия по физподготовке, пробудил в ней необыкновенное волнение. Замечал ли он состояние и восхищенный взгляд этой хорошенькой, выглядевшей старше своих лет, темноволосой семиклассницы? Ведь вполне возможно, он просто не обращал на неё внимания: подумаешь, какая-то семиклашка. Правда потом, уже после войны, когда они встретятся и будут вместе, он признается, что тогда - в пионерлагере - она тоже нравилась ему. Так ли это было на самом деле, трудно сказать
      - ведь он признался в этом позже, когда сам всерьез влюбился в нее, и может быть оттого ему стало казаться, что все началось до войны, в том пионерлагере. Факт остается фактом - тогда Клара была в отчаянии. Глубина её чувства и сила переживаний испугали её саму. Она то впадала в тоску, то снова оживлялась, когда ей казалось, что он смотрит на неё как-то по-особому. При его появлении она то краснела, то бледнела и совершенно терялась, когда он обращался к ней. Она пыталась пересилить свое чувство, но быстро поняла, что это бессмысленно. И тогда она решила, что быть недалеко, просто видеть его - и то будет для неё счастьем. Но ведь они учились не только в разных классах, но и в разных школах, она - в обычной, он - в образцовой школе. И когда после пионерлагеря она обратилась к матери с просьбой перевести её в эту школу, та приняла её слова за шутку. Во-первых, школа территориально к ним не относилась, во-вторых, там все учились с самых начальных классов... Неразрешимая задача. И все-таки чудо совершилось
      - мама добилась, что Клару приняли. Школа показалась ей необыкновенной. Великолепные, добрые учителя, интересные уроки, но что её поразило - кружки. В них изучали языки, ставили пьесы, осваивали танцы. Детям ничего не запрещалось, во время большой перемены ставили музыку и разрешалось танцевать. Вместе с учениками танцевали и учителя. Из школы не хотелось уходить, а в неё Клара летела, как на крыльях. Но главное - там был Лева, он был где-то близко, она постоянно ощущала это. А с его сестрой Ирой они даже оказались в параллельном классе. Все это выглядело добрым предзнаменованием. Клара иногда бывала у них дома, а Леву теперь видела в школе почти каждый день. Внешне его отношение к ней не изменилось, он смотрел на неё весело и добродушно, как на всех. А Клара, подмечая какие взгляды бросают на него старшеклассницы, сгорала от любви и ревности.
      Пролетел год. Лева закончил школу и стал готовиться к экзаменам в Военно-морскую медицинскую академию. А через месяц началась война... Военкомат направил его в академию, а Клару приняли в госпиталь санитаркой. Она ещё не знала, что война разлучит их на целых четыре года, что потом они снова встретятся в послевоенном хаосе и уже никогда не будут разлучаться. В госпитале готовили санитарок для фронтовых госпиталей, она была рослой девушкой, и её приняли. И только перед отправкой на фронт, когда нужно было предъявить паспорт, открылось, что ей 15 лет, и её отправили домой. В сентябре вместе с теткой и 3-х летним двоюродным братом она была эвакуирована на Урал, в небольшой город Невьянск. Они жили впятером в 8-метровой комнатушке, Клара продолжала учиться в школе, вечерами занималась при коптилке, нянчила двух малышей. В холодном, голодном Невьянске среди однообразных забот и тревог она жила воспоминаниями и надеждой. Летом вместе с одноклассниками работали в колхозе, она научилась ездить верхом на лошади, вязать снопы. Вечерами в темноте выходила во двор, смотрела на запад, на звезды и думала о Леве. Где он, жив ли, помнит ли ее? Через год приехала мама и увезла её в город Березники, где она работала инженером-химиком на азотно-туковом комбинате. Здесь Клара закончила 10 класс, и летом 1945 года с бабушкой вернулась в Ленинград - поступать в институт.
      Улицы выглядели непривычно пустынными, население огромного города уменьшилось во много раз, дома были расписаны указателями бомбоубежищ, а кое-где ещё сохранились вырытые от бомбежек "щели". Но все так же зеленела сирень на Марсовом поле, и небо белых ночей было таким же необыкновенно светлым, Клара подала документы в университет, на английское отделение филологического факультета, и её приняли без экзаменов (она имела золотой аттестат). Это была такая радость, что ноги сами понесли её к знакомому дому на Кронверкской. Ее тянуло туда, едва она ступила на ленинградскую землю. Но идти было страшно - больше всего она боялась узнать какую-нибудь черную весть. Откладывала, колебалась и вот, наконец, - решилась. Несколько раз с замиранием сердца она прошлась вдоль их подъезда, и в этот момент из парадной вышел Лева. Потрясенная Клара замерла на месте, чувствуя, как загорелись её щеки. Давняя, почти детская любовь вспыхнула с новой силой. Он заметил её и, улыбаясь, двинулся навстречу. Он был в летнем костюме, совершенно взрослый, только улыбка осталась такой же детской и ослепительной.