Мрачный и трухлявый, но совершенно непримечательный.

Темные оконца, более похожие на бойницы. Первый этаж и вовсе обходился без них — оконные проемы были плотно замурованы красным кирпичом. Все прочие окна, включая те, что располагались под самой крышей, были забраны решетками из толстых прутьев. Вдоль крыши тянулся ряд острых загнутых крюков. Возле печной трубы чернела тарелка спутниковой антенны — наиболее символичный знак Гетто, какой Курт встречал за последние месяцы.

По гребню кирпичного забора пролегли витки колючей проволоки, похоже, призванные скорее не выпустить из Бастилии, нежели предотвратить чье-то проникновение. Над воротами возвышались два мощных прожектора, черные и безразличные. Не хватало санитаров с носилками. Волку Бастилия казалась чем-то сродни психиатрическим клиникам для буйных, какими подобные места демонстрировали в черно-белых фильмах ужасов. Впечатление, конечно, было жутковатым, но сносным.

Гротеск, игры теней.

Гангстеры, надрываясь, тащили толстяка к входу — высокому, сводчатому порталу. Взгляд скользил по круглым заклепкам двери. По каменной кладке вился мумифицированный плющ, — выше и выше, но не дальше третьего этажа — к бронированному Куполу.

Дверь караулил еще один увалень. С дурацкими никелированными пистолетами в обеих руках. Убедившись, что все в порядке (удостоив Курта выразительным взглядом), парень запер дверь. «Черепа» кряхтя несли «всадника» к лестнице.

Курт глянул на «привратника»:

— Что-нибудь не так?

— Нет, нет… — Увалень поспешно отвел взгляд.

— В таком случае почему бы тебе не найти себе какое-нибудь дело? К примеру, помочь?

Кивнув, безволосый направился к лестнице. «Черепа» успели преодолеть весь первый пролет, но помощь бы им не помешала. Толстяк начал приходить в себя — конечности конвульсивно задергались, из жирной глотки вырвался какой-то невнятный вопль. «Всадник», очевидно, призывал на помощь опричников, еще не догадываясь, что все они, бездыханные и обугленные, остались на безлюдном перекрестке. «Привратник» схватил правую ногу толстяка, застрявшую в прутьях перил, и процессия двинулась дальше. Гангстер дико визжал — точно боров, что угодил на мясокомбинат.

Волк огляделся. Холл освещала всего пара светильников, отчего помещение казалось меньше, чем было на самом деле. Старые темно-зеленые обои скрадывали высоту потолка. Под ногами скрипел самый настоящий, деревянный паркет (невиданная роскошь, если бы не археологический возраст этого дерева). Напротив выхода располагалась другая дверь, выходившая на то самое крыльцо, у которого Курт впервые увидел Черепа. По количеству замков и металлических запоров парадный вход превосходил «служебный». В целом впечатление было тоскливым.

Трудно представить, какой персонаж чувствовал бы себя здесь комфортно (или по крайней мере уютно). При первых же попытках на ум приходили такие легендарные личности, как Джек-Потрошитель или граф Дракула. Череп с охотой взял бы на работу обоих (если, конечно, не получилось бы запустить в головной мозг крохотные субмарины), пополнив Лигу Выдающихся Джентльменов, в которой на данный момент состоял лишь человек-волк. Бастилия могла принять немало «клиентов».

Наверху раздался тонкий, поросячий визг.

Курт направился к лестнице. Менее всего ему хотелось здесь задерживаться. Вместе с тем следовало убедиться, что:

1) боров попал в нужные руки;

2) дело сделано и

3) можно убираться восвояси. Ответственность такое никчемное чувство…

Стиснув челюсти, Волк шагнул на лестницу. Хлипкие ступени скрипели и шатались, но, если уж по ним прошли «черепа» со своим грузом, Курта Страйкера они выдержат. Пару раз, впрочем, Курт опасливо брался за перила, когда под ногами жутко трещало — «черепа» знали, куда наступать, а какую ступень лучше пропустить.

Наконец лестница закончилась. Второй этаж представлял собой длинный, узкий коридор. Орден, вероятно, берег электроэнергию — освещение здесь было ничуть не лучше, чем в холле. По правую руку тянулся ряд «бойниц» с одинаковыми темно-красными занавесями. По левую — семь металлических дверей. Замки висели снаружи.

Волк оказался здесь как раз в тот момент, когда гангстеры со своей ношей поворачивали за угол. Толстяк — «всадник» вырывался, брыкался и нещадно визжал. Но бандиты, нужно полагать, и не таких таскали. Со стороны картина выглядела довольно забавной… Если сознательно упустить из виду то, куда тащили толстяка и для чего.

Иначе становилось совсем не смешно.

Помедлив, Курт двинулся следом. В Бастилии царил устойчивый специфический запах, в котором смешались не один десяток компонентов: затхлость, сырость, тлен, сконцентрировавшиеся в несвежем воздухе; «нафталинные» запахи, присущие старым домам; сомнительный аромат человеческой жизнедеятельности; и, наконец (скорее ментальные флюиды, чем запахи) — витающие вокруг эмоции, накопленные за многие годы: тоска, печаль, ненависть… Страх въелся в сами эти стены и дешевые обои (разлапистые цветы, дурацкие узоры).

Внимание Волка привлекли металлические двери. Надежные петли, крепкие запоры. Внушительные навесные замки. (Совсем как в тюрьме) Ни номеров, ни иных отличительных признаков. Лишь смотровые оконца, закрытые крохотными дверками.

Курт замер. Невесть откуда появился мощный, почти непреодолимый соблазн — заглянуть в одну из этих «форточек». В помещение (камеру), находящееся за металлической дверью. Но Курт еще щенком отучился потакать своим желаниям. Возможно, он так бы и прошел мимо, если бы не тихий шорох, раздавшийся за дверью. Волчьи уши мгновенно уловили колебание акустической среды. Металл служил превосходным проводником, а крики толстяка — «всадника» (которого, нужно заметить, еще не начали резать) могли поднять даже мертвых.

Волк сбросил щеколду. Открыл оконце.

В комнате царила кромешная тьма. Пахнуло тошнотворной вонью: калом, мочой, гнилыми овощами, застарелым потом. И — гневом, страхом, ненавистью, болью…

Во тьме кто-то шевелился. Курт сощурился. Ищущий взгляд пронзил темноту, откидывая, точно саван, один покров мрака за другим. Что-то нашарил, ощупал.

Вздрогнув, Курт захлопнул маленькую дверь. Не верилось, что ЭТО было человеком. Волк вернул щеколду на место, брезгливо отступил. И тут же устыдился своей реакции. Кому-кому… Многие безволосые брезгливо морщились, едва завидев метаморфа.

Вздохнув, Курт двинулся дальше. В душе остался неприятный осадок. И, как водится, сожаление, что он имел глупость пойти на поводу у любопытства. На самом деле ему не хотелось знать. Он ничего не мог сделать для того… существа.

Не так давно Курт сам был рабом, пленником, цепным псом Хэнка Тарана (собственно, неволя длилась по сегодняшний день, но у другого хозяина). И никто не сделал ничего, чтобы изменить его участь. Не требуя чего-то взамен, а из высоких побуждений, представлений о том, что есть зло, и что — добро. Никто.

Поэтому Волк прошел мимо. Он знал, чувствовал, что это неправильно, так быть не должно — запоры, цепи, замки. Никто не может быть чьим-то рабом. А еще Курт знал, что этот мир отнюдь не так прост, как стремились представить в головизионных сериалах и глянцевой рекламе. Здесь, в тени холодных, равнодушных Ульев жизнь текла по одному-единственному правилу: никаких правил. Перегрызи глотку до того, как ее разорвут тебе, и ты победил. Волк, конечно же, мог снять замок, отыскать «черепа» — ключника, отпустить несчастного узника на все четыре стороны… Чего там, всех узников. Но где гарантия, что этих бедняг не прикончат в двух-трех метрах от ворот Бастилии?! «Черепа» могли быть совершенно ни при чем. Глава же Ордена, узнав о выходке мохнатого любимчика, мог распорядиться поместить в Бастилию вдвое больше узников. По нескольку в камеру.

Стиснув челюсти, Курт шел мимо одинаковых металлических дверей. Он работал на монстра, потому что у него не было иного выхода. Это, впрочем, мало утешало. Курт и сам был чудовищем. Слишком упорно в него вбивалась эта идея. Безволосыми, общественно-историческим мнением и даже собратьями по Стае. Все Волки — звери и генетические ублюдки. Так какой спрос со зверя?

Он повернул за угол. Такой же коридор: металлические двери, «бойницы» за шторками. Пронзительные крики толстяка по-прежнему ввинчивались в уши. Охранники, однако, скрылись из виду. Одна из дверей была распахнута настежь. Вопли доносились оттуда — больше, собственно, неоткуда. Курт подошел, замер на пороге.

Сцена была весьма занимательной. «Черепа», надрываясь, пыхтя, пытались уложить «всадника» на узкий операционный стол. К настоящему моменту удалось обездвижить лишь правую ногу. Все усилия охранников сконцентрировались на левой руке: двое пытались обвязать толстую конечность кожаным ремнем, тогда как остальные, навалившись на пузатую тушу, не позволяли ей рухнуть со стола. Стальные ножки ходили ходуном и, царапая кафельную плитку, издавали мерзкий скрежет.

Наконец «черепа» одолели несгибаемую руку. Дальше дело двинулось быстрее. Не прошло и двух минут, как толстяк, стреноженный, распластался на столе. Охранники, отряхиваясь, отошли в сторонку. Как говорится — усталые, но гуляй смело.

«Всадник» натужно дышал — быстро, с подозрительными всхлипами. Глазки закатились, щеки обвисли до самой столешницы. Да уж, зрелище омерзительное…

Помещение оказалось небольшим, если не сказать маленьким. Возможно, металлический стол занимал бы меньше площади, будь он придвинут вплотную к стене, а не громоздился бы в стратегическом центре. Медицинское назначение оного стола почти не вызывало сомнений. «Почти» потому, что вдоль краев стола шли глубокие желобки, напоминавшие аналогичные приспособления в таком деликатном месте, как бойня (трудно представить, кто, находясь в здравом уме, изготовлял все эти желобки, крючки, зажимы и цепи — со знанием дела и любовью к своему занятию).

На стенах помещения висели полки. Там, будто вырванные клыки людоеда, сверкали холодные, острые и бессердечные орудия. Инструменты. Ножи, скальпели, пилы, зажимы, сверла, иглы… Они торжественно молчали, поглядывая на Волка равнодушно, мимоходом оценивая. Словно говорили: «Наше время придет, не сомневайся…»

Курт вздрогнул. Голова закружилась, подступила тошнота. Сперва он не заметил всего этого многообразия смерти, потому как инстинктивно концентрировался на живых особях. Сейчас же, рассмотрев все как следует, Волк искренне пожалел, что вообще сунулся в эту дыру. Здесь пахло изощренной, «инквизиторской» мукой.

Казалось, лишь вчера Курт сам лежал (вернее, висел) на подобном столе — очередная букашка под лупой энтомолога, — еще не успев оправиться от штурма Подворья, кровавой, но непродолжительной резни, и от блистательного бегства Тарана. Череп вел неспешную беседу, а никелированные орудия нетерпеливо таращились на метаморфа из стеклянных шкафов. Впрочем, тот инструментарий был значительно скуднее. Здесь же, вокруг стреноженного «всадника», хирургически-пыточный инвентарь красовался во всем многообразии. То помещение, в котором Курт впервые беседовал с Черепом, находилось непосредственно в штаб-квартире Ордена (совмещая функции морга, операционной и пыточной камеры), но использовалось редко — в особо экстренных, неотложных случаях. Об этом Курт узнал совсем недавно. Если «кафельный морг» в штаб-квартире более напоминал батарею, содержащую в себе некий заряд смерти, то Бастилия представлялась многоваттным генератором. Второе посещение «морга» произвело на Волка не столь неизгладимое впечатление. Однако, будучи растянут на столе, он чувствовал себя весьма и весьма некомфортно. Оставалось гадать, каково сейчас «всаднику»…

Здесь, в Бастилии.

Будто услышав эти мысли, толстяк вновь заголосил. На сей раз в нем проснулся дар речи:

— Ублюдки! Лысые сволочи! Вы все мертвецы, слышите?! Особенно — та мохнатая бестия. Я прикончу всех до единого! Отпустите меня, тогда, может быть, останетесь живы!

«Черепа» смеялись над беспомощным гангстером. Все они слыхали угрозы не раз и не два.

Курт усмехнулся. Больше всего, разумеется, ему понравился тот кусок, в котором говорилось о «мохнатой бестии». Волк не знал, как можно быть мертвым «особенно».

Истина же заключалась в том, что «всадник» был обречен. Его жизненный цикл подошел к концу. С этим следовало смириться. Неизбежную судьбу не изменят ни угрозы, ни посулы баснословных богатств. Если бы Череп не умел подбирать на службу нужных людей, его предприятие прогорело бы в самом начале. «Черепа» слыли фанатиками.

— Кретины! — вопил толстяк. — Сволочи! Чего вы хотите? Денег? Наркоты? Женщин?

Не угадал, приятель, подумал Курт. Ордену требовалась информация. И, конечно, он ее добудет. Из глотки, из кишок, просеяв мозг нейрон за нейроном.

«Всадник», вероятно, еще не понял, куда он угодил. Бастилия развязывала языки даже гигантам из нержавеющей стали, не говоря уж о рыхлых тушах с трясущимися от страха щеками.

Кремниевый век на тернистом, нелегком пути технического прогресса произвел массу приборов, препаратов и устройств, с чьей помощью не составляло никакого (или почти никакого) труда добыть некую информацию из памяти того, кто упорно не желал оную информацию разглашать. Волевой момент играл тут, по сути дела, лишь номинальное значение. Одна инъекция — и человек сам расскажет все, что интересует дознавателей. Читать мысли, однако, человек пока не научился — даже при помощи машин. Возможно, лишь регистрировать какие-либо внешние реакции.

Опять-таки, на внешние раздражители.

В роли последних могло выступать все что угодно — от дешевых препаратов (используемых ЦРУ в силу какой-то древней инструкции) до высокоточных детекторов лжи, стоимость которых приблизилась к астрономическим суммам. Все это предлагал черный рынок Мегаполиса — с тайных складов либо по заказу. Случилось, что на черном рынке приходилось отовариваться и государственным служащим, изнывающим в ожидании официальных поставок (зато, когда грузы наконец-то приходили, черный рынок наводнялся тоннами всевозможных товаров).

Все эти чудеса науки, техники и коварного человеческого гения были доступны любому желающему — только плати. Но Череп (вероятно, после каких-то попыток) и в этом не изменял железобетонным принципам. А именно — старался держаться от хай-тек-игрушек подальше. Ничто, в его понимании, не могло заменить игл, скальпеля и опытного профессионала, когда требовалось разговорить какого-то строптивца.

Загвоздка заключалась вовсе не в том, что, как могло бы показаться, Череп экономил денежные знаки. (Вернее, не только в этом.) Он их, конечно, берег, но на бизнес и средства производства не скупился. Просто Череп не доверял всему, что сложнее скальпеля. В особенности, когда этим штукам или инъекциям доверялось такое ответственное мероприятие, как добыча важных данных. У пациента при инъекции могла проявиться опасная реакция, а детектор лжи — пусть даже самый надежный, — предполагал известную долю погрешности (или же допрашиваемый мог быть обучен обманывать подобные устройства). Принимая во внимание эти обстоятельства, Череп оставался верен традиционным методам, способам и средствам допроса. Перехитрить скальпель, иглу, паяльник или утюг представлялось несколько затруднительным. И, наряду с получаемым результатом, укрепляло репутацию Ордена.

Самой крутой, консервативной бригады.

Ввиду всего вышесказанного Курт не завидовал «всаднику». В особенности, если толстяк станет юлить, пытаясь оттянуть неизбежное. Так получилось, что именно ему было известно, где скрывается глава «Всадников апокалипсиса». Или же — Череп просто почему-то так думал. И… заблуждался.

В этом случае Курт тем более не завидовал «всаднику». Пытка могла затянуться на многие часы… дни. Жизнь в дряхлом, страдающем ожирением теле поддерживалась бы медицинским оборудованием, дорогими препаратами и модельными наркотиками. Все ради того, чтобы выиграть еще немного времени — в ожидании момента, когда толстяк «расколется». Но как отличить блеф, ложь, полуправду от истины?

Вскрытие покажет. (Юмор патологоанатомов.)

Как в прямом, так и в переносном смысле. Именно поэтому методы Ордена слыли не просто (повседневно, привычно) жестокими. Они были зверскими. У самых бессердечных садистов, мясников и маньяков волосы на головах поднимались дыбом, едва речь заходила об ужасах, творившихся в Бастилии.

Если говорить о конкуренции, то Бастилия была вне конкуренции.

Волк переминался с ноги на ногу. С одной стороны, не хотелось задерживаться дольше необходимого. С другой — извращенное, нездоровое любопытство удерживало Курта на месте. Хотелось посмотреть на того, кто выступит в роли дознавателя и пыточных дел мастера. Поглядеть, кто являлся зверем изнутри, оставаясь внешне серым, безволосым человечком… Этот персонаж таил в себе монстра.

Внезапно послышались шаги. К удивлению Волка, там, откуда доносились звуки, не оказалось ни двери, ни проемов. Вообще ничего, кроме сходящихся стен. И все же волчьи чувства не врали (не так важно, где зародилось подозрение — в искажении акустических волн, в неоднородности преграды или в глубинных слоях подсознания). Курт ничуть не удивился, когда стена из прочной каменной кладки раздвинулась.

В проем прошел безволосый. Раскованная походка выдавала профессионала, чувствующего себя в привычной рабочей обстановке. Именно эти повадки — энергичные, непринужденные — приковывали взгляд в первую очередь. Так, судя по всему, мог держаться нейрохирург, идущий на операцию, дабы родственники больного сразу же прониклись безоговорочной уверенностью в благополучном исходе операции. В мрачных стенах Бастилии, однако, такое поведение вызывало некоторое замешательство. Безволосый был облачен в медицинский халат и, похоже, всерьез намеревался оперировать. Благополучный исход не означал для «пациента» ничего хорошего. Не всякий, надевший белый халат, давал клятву Гиппократа.

Волк поднял взгляд выше. Детали регистрировались, занимали свои места в мозаике. Молодой, худощавый. Пронзительный взгляд разноцветных глаз. Два разных глаза. Джошуа Уильяме.

Курт не имел привычки не верить собственным органам чувств. Это и впрямь был тот ублюдок, что сделал Волку «моральную лоботомию». Мерзавец, чьими усилиями мозг Курта патрулировала атомная бомба на подводных крыльях. С того памятного дня (вечера, утра) Уильяме куда-то исчез. Возможно, Череп на время услал «лаборанта» из штаб-квартиры Ордена — так сказать, от греха подальше. Волк жаждал встречи, но Джошуа осел на дно в лучших традициях конспирации.

Здесь, в Бастилии?

Курт Страйкер кровожадно оскалился.

Разглядев, чей силуэт, не привлекая лишнего внимания, скромно стоит у противоположной стены, безволосый запнулся на ровном месте. Улыбка сползла с бледных губ, как старая шкура со змеиной спины. Джошуа Уильямса можно было считать кем угодно — мерзавцем, подлецом, сволочью, — но не дураком. Он сразу смекнул, какими последствиями чревата эта встреча (персонально для него). Пережить ее — дар Небес.

Волк шагнул вперед.

Гангстеры посерьезнели, поглядывая то на Курта, то на пыточных дел мастера. Даже толстяк «всадник» перестал буянить и заинтересованно притих. Все понимали — вот-вот что-то случится. Напряжение росло, трещало статическими разрядами.

Курт сделал второй шаг. Не для того, чтобы настичь, — хватило бы одного-единственного прыжка. Ударить, повалить, разорвать глотку когтистой лапой… И — все. Убить, как всегда, ибо иной мести Волк не знал. Не умел. Не понимал. Очистить мироздание от еще одной сволочи. Давить которых Волк поклялся по мере сил.

— А сил у меня немерено, — буркнул Курт. Уильяме отшатнулся. Кровь отхлынула от лица, рот безвольно приоткрылся. Глаза испуганно выпучились. Джошуа стал похож на лягушку, прыгнувшую в сачок натуралиста.

— Эй, ты чего? — квакнул Уильяме — Озверел, что ли?!

Сообразив, что отнесся к выбору выражений весьма неразборчиво, парень прикусил язык (как в буквальном, так и в переносном смысле). Одно лишнее слово, и…

— Халат бы сменил, — заметил Волк.

Предмет профгардероба представлял собою запущенный случай — старые пятна, въевшаяся красная палитра. Чтобы добиться такого эффекта, требовалось извести, две-три банки кетчупа. Не следовало заблуждаться относительно того, чем на самом деле Джошуа занимался в своей робе, — кулинария к этому не имела никакого отношения.

Курт растопырил когтистые пальцы. Оружие ему не понадобится. Он еще сильнее укрепился в первоначальном, инстинктивном намерении, появившемся сразу же, как только безволосый вошел, — выпустить ублюдку кишки. Причиной этого, как ни странно, послужило не что иное, как грязный, заляпанный кровью халат. Кусок хлопчатобумажной материи с рукавами. Они-то стали красными по самые локти.

Волк двинулся вперед.

Открыл рот:

— Теперь молись, ублюдок…

«Черепа» расступились, разумно решив, что им за потасовки с Волками не доплачивали.

Толстяк «всадник» ухмылялся.

Пусть «черепа» перегрызут глотки друг дружке. Человеческая цивилизация не оскудеет.

Уильяме попытался развернуться, но оступился и стал падать. Прежде чем худосочное тело оказалось на полу, взгляд безволосого ушел куда-то в сторону — над плечом приближавшегося Курта, туда, где находился «парадный» вход в камеру пыток. Курт пригляделся — разноцветные радужки синего и темно-карего глаз отразили чей-то высокий, темный силуэт (синий справился с задачей много лучше соседа).

Кто-то, не шевелясь, стоял в проеме.

Волк потянулся к кобуре, но в последнее мгновение отдернул лапы. Зверь еще не развернулся во всю безграничную мощь, не вытеснил из сознания остатки разума. (Курту ежеминутно приходилось опасаться этой угрозы, дабы не сорваться с цепей и не наворочать дел. Разрывать все цепи — недопустимо и глупо. Однако такова природа ярости.) Особенно крепко приходилось держать себя в руках, когда поблизости находился один человек. По иронии судьбы, сей персонаж фокусировал на себе всю ненависть, скопившуюся в Курте к настоящему моменту.

Выпрямившись, Волк обернулся.

Череп входил в помещение, с интересом оглядываясь. Первым (благодаря незавидной позиции) его появление заметил «всадник». Обрюзгшая физиономия вытянулась, как у обреченного, распрощавшегося мгновение назад со всякой надеждой.

— Оставь Джошуа в покое, — сказал Череп. При этом он глядел на «всадника», но все знали, кому адресовалось приказание. — Конечно, если бы я опоздал на какие-то секунды и застал тебя с окровавленными лапами над телом бедолаги, нам осталось бы смириться с утратой и пытаться жить дальше… — Череп, не скрывая сарказма, подмигнул дрожавшему Уильямсу. — Две потери за одно преступление — чересчур большая цена. Тем не менее я не позволю тебе направо и налево истреблять моих людей. В этом случае твоя жизнь стала бы для меня непозволительной блажью.

Череп впервые с начала монолога поглядел Волку в глаза. Взгляд этот был тверд и монолитен, будто кусок гранита. Курту стоило усилий выдержать его, не моргнув.

За последние недели Череп осуществил поразительную эволюцию в хит-параде антипатий Курта Страйкера, поднявшись с предпоследнего места на второе, обставив Лысого Хью и Хэнка Тарана. Выше гангстера оставалась единственная, недосягаемая и блистательная звезда — Ковбой. Его-то Волк ненавидел до дрожи в коленях.

Монолог в защиту Уильямса был весьма однозначен. И все-таки даже в такой ситуации Череп не пошел против своей шакальей натуры. Он сравнивал, сопоставлял людей, их коэффициент полезной отдачи и компетентность, точно речь шла о машинах. Убей Волк Джошуа, и Череп ограничился бы выговором. (Мол, убивать плохо.) Однако это сдерживало Курта сильнее какой-либо кары.

Череп вновь повернулся к «всаднику». Тот бился в путах, словно жирная гусеница. Ни вырваться, ни спастись, не превратиться в бабочку и покинуть бренное тело.

Западня из раскаленных лезвий.

— Вот так, Стивен, — вздохнул Череп. — Допрыгался?

— Сволочь!

Глава Ордена лениво осклабился:

— Возможно. И все же тебе следует отнестись к ситуации более серьезно. Я бы сказал — конструктивно. Побег исключен. Никто тебя не спасет. Считай, что всего прочего мира просто не стало. Рано или поздно, но ты заговоришь. Здесь, — Череп кивнул на «инструментальные» полки, — ломали и более крепких парней, считавших, что круче них только килограмм пластида.Чем раньше заговоришь, тем милосердней будет смерть… Чего там — мы даже оставим тебе жизнь. Спаси себя; забудь о чепухе, что зовется долгом. Ты ведь обычный человек — из костей, плоти, крови…

— Жизнь, говоришь? — разъехались пухлые губы.

— Конечно, — кивнул Череп. — И отпустим на все четыре стороны. Но после того, как уладим все дела с твоим… кланом. А до того — посидишь здесь, на диете из воды и овсянки. Она пойдет тебе на пользу, спасибо скажешь. Но сперва — расскажи. Выпусти, не держи это в себе. Такие нагрузки, знаешь, очень вредны для нервной системы. — Тон главы Ордена был совершенно спокоен, но внутри, вероятно, гангстер захлебывался истерическим смехом. Такова была его обычная манера беседы.

Голова «всадника» качнулась на столешнице:

— Я ничего не знаю. Во всяком случае, о том, что тебя интересует. Он не верит никому.

— Что ж, мы это проверим. — Череп едва заметно вздохнул. Ему не хотелось терять драгоценное время. — Однако подумай вот о чем… Даже если выяснится, что тебе действительно ничего не известно (после кромешного ада, где выжить сможет не всякий), мы, не теряя ни единой лишней минуты, заберем тебя отсюда и отвезем туда, где на твою тушу всенепременно наткнутся собратья по клану. А предварительно шепнем кому нужно, что ты продал нам все, что знал и не знал, — до того, как тебе вырвали язык! — Смех вырвался наружу и заметался черной птицей.

Физиономия толстяка покраснела, затем побледнела. Яркий рот открылся, и, не проронив ни слова, толстяк изрыгнул оскорбление, которое могло обидеть не только морально. Горизонтальное положение не очень-то подходило для таких упражнений, поэтому не случилось ничего необъяснимого — сгусток слюны, кое-как преодолев часть дистанции, растерял ускорение и шмякнулся о штанину «всадника».

Данное событие спровоцировало шквал безудержного веселья среди боевиков. Камера пыток наполнилась громогласным, искренним хохотом. Луженые глотки дали себе волю. Рядовые «черепа» были простыми парнями, выходцами с улицы, где обожали бесхитростные гэги и презирали высоколобые умствования. Тем не менее Курт не мог сообразить, что тут смешного. В камере пыток? Над телом человека, которого вот-вот начнут кромсать, резать на части?

Глава Ордена, сдержанно улыбнувшись (не оттого, что не считал событие забавным, просто положение обязывало), нашарил взглядом «лаборанта».

— Джошуа, будь добр, приступай.

Уильяме кивнул и, стараясь не упускать Волка из поля зрения, направился к полкам,

— Что, — Череп повернулся к охранникам, — занятие найти?

Тех как ветром сдуло. Глава Ордена отвернулся к двери и, поманив Курта, вышел. «Всадник» проводил Волка диким взглядом. Губы шевелились — очевидно, проклинал.

Выйдя, Курт закрыл дверь. Более плотно, чем нужно.

Череп стоял у окна.

— Отличная работа. Высший балл. — Он хлопнул Курта по плечу. Тот не дрогнул (поморщился). — Быстро, профессионально и в высшей степени круто. Мо лоток.

Волк шевельнул челюстями. Казалось, в зубах застряло что-то приторно-сладкое. Поток комплиментов требовалось сию же минуту пресечь — Курт рисковал подавиться.

— Врет? — Он кивнул на дверь.

— Еще как. — Череп убежденно кивнул. Мгновение спустя его взгляд утратил фокусировку, гангстер задумался. Колебался. — Не знаю. Его зовут Стив Бэнкс, и это, пожалуй, самый мерзкий и бесстыжий ублюдок, все еще коптящий Купол. — Курт усмехнулся. Из уст самого Черепа это звучало чем-то невероятным. Хуже

«всадника», вероятно, был только Годзилла. — Мать продаст за пару грошей. Но сейчас он боится. Дело серьезное. Скорее всего, мерзавец пытается выиграть время. Настоящий подвиг для целого центнера мало душного жира. Это, однако, его единственный шанс.

Глава Ордена умолк, словно к чему-то прислушиваясь. Наклонил голову к двери.

Волк не шевелился. Если даже он не слышал ни звука — дверь камеры обладала надежной звукоизоляцией, — то уж это тем более не под силу безволосому с его несовершенными органами слуха. А Бэнкс между тем мог вопить благим матом. Или сопрано.

— Почему?

— Что? — Череп нахмурился.

— Вы сказали о единственном шансе, — напомнил Курт. — Для центнера жира.

— Помню. — Бандит покачал головой. — Если бы он раскололся сразу же, не дожидаясь, пока Джошуа возьмется за дело, это решило бы массу проблем. Дало бы нам фору. Но Бэнкс не дурак. Сообразил, что попал в такую задницу, где ему еще не доводилось бывать. «Всадники» уже знают о пропаже. Расколись он сам, считай, мертвец… — Череп усмехнулся. — Мы могли продержать его здесь столько, сколько нужно. А потом отпустить на свободу, где этот кусок сала не прошел бы и двух метров. Выжившие «всадники» будут мстить. От временного промежутка меж пленением и началом штурма, — гангстер развел указательные пальцы в стороны, демонстрируя пункты А и Б, — зависит вероятность амнистии или помилования для Бэнкса. Чем больше промежуток, тем выше вероятность. И, чем промежуток меньше… — Глава Ордена свел пальцы. — В общем, жирдяю каюк. Поэтому он и будет тянуть время. Попытается продержаться так долго, как только сумеет. Пока Джошуа не нащупает его слабое место. Никто не выдерживает пыток. Никто. — Череп прислонился к стене.

— Он попытается, — повторил Волк, точно завороженный.

— Ага. Уильяме знает свое дело, можешь не сомневаться. Настоящий мастер — так сказать, художник, паяльника, шила и скальпеля. Разговорит даже мертвого.

Если бы ты свернул ему шею, я поручил бы провести беседу с жирдяем тебе. — Череп указал на дверь.

Он не шутил.

От одной лишь мысли, что ему пришлось бы пытать Бэнкса самолично, Курта замутило.

— Что, собственно, требуется узнать? — поинтересовался он.

— Я уже говорил — жирдяй знает, где обретается главная шишка «Всадников». Это место примечательно тем, что находится не в привычной, старомодной действительности, — гангстер стукнул по древней стене Бастилии, — где привыкли обитать эксцентрики вроде нас, а в виртуальной. В киберпространстве. Думаю, — Череп с сомнением поглядел на Волка, — это тебе о чем-то говорит. Как ты считаешь?