Поэтому Эльмира не особенно переживала по поводу вздохов матери. Она верила отцу. К тому же он почти всегда был прав.
Оказался он прав и в другом...
– Мы умрем с тобой, дорогая, в один день, – говаривал он, усаживая свою любимую Ангелиночку на подлокотник своего кресла и целуя ей ладонь. – Будем жить долго и счастливо и умрем в один день.
Жили они действительно счастливо, но недолго.
Тот страшный день, восьмое марта прошлого года – суматошный праздничный день, Эльмира запомнила отлично.
Спала в тот день она допоздна. Разбудил ее запах пирогов с корицей, особенно хорошо удававшихся матери. Потом над ухом раздался родной голос отца, оповестивший ее о том, что «солнце встало, что оно горячим светом по листам затрепетало». Эльмира сладко щурилась, улыбалась и все никак не хотела открывать глаз.
– Эммочка, кисуня моя, – промурлыкала мать с другого бока. – Вставай. Нам с папой нужно отлучиться ненадолго.
– Куда? – Эльмира приподняла голову и сонно заморгала. – Как отлучиться? Мы же собирались в гости к Симаковым!
– Будут и гости, вставай. – Мать ласково потрепала ее по розовой со сна щеке.
– Спать хочу, – обреченно выдала Эльмира и вновь уронила голову на подушку.
– Мирка, ну давай же попьем вместе чаю с пирогами! – слегка обиженно пробормотал отец, пощекотав ее за пятку. – А то уедем сейчас, а ты все пышки слопаешь.
– Не слопаю, я вас дождусь, – пообещала Эльмира. – Я вас дождусь. С чего это вдруг вам приспичило уезжать ни свет ни заря...
Родители рассмеялись, указав ей на то, что время давно перевалило за полдень. Попытались еще минут пять поднять упрямое чадо и, наконец взяв с нее твердое обещание не садиться без них за стол, укатили за каким-то непонятным сюрпризом.
Сюрприза не получилось.
Эльмира давно встала. Убрала постель. Привела себя в порядок. Даже решила ради праздника принарядиться, надев маленькое черное платье – подарок отца к Рождеству. А родители все не возвращались.
Час, второй, третий. Ожидание затянулось. Настроение начало понемногу портиться. Волны тревоги и раздражения на необязательных предков попеременно накатывали на нее, заставляя метаться по квартире в поисках занятия. Но оно не находилось. Книги не читались – строчки прыгали перед глазами. Телевизор невозможно было смотреть, настолько противными казались улыбающиеся счастливые лица телеведущих. К компьютеру подойти она не успела – раздался телефонный звонок.
Эльмира с поразительной четкостью помнила, как она шла к телефонному аппарату. Помнила, как обтерла трубку от муки, видимо, мать в процессе приготовления пирогов кому-то звонила. Помнила звук, раздавшийся, когда она сняла трубку, – какой-то резкий, металлический, щелчок. И голос...
Встревоженный... Нет, не то, обезумевший от чего-то страшного голос Симакова Геннадия Ивановича – друга отца и их общего друга. Он больно ударил в ушную перепонку.
– Эмма! Девочка моя, беда!!!
– Что? – Ей казалось тогда, что она говорит спокойно. Это только потом дядя Гена рассказал, что она, как и он, заорала в трубку жутким, не своим голосом.
– Машина... Их «Ауди» взлетела на воздух!!! – Дядя Гена отчего-то заплакал и затем, с трудом выдавливая из себя каждое слово, произнес: – Они мертвы, Эмма! Их больше нет, бедное дитя...
Все... На этом прежняя жизнь оборвалась, и все для Эльмиры закончилось...
Она не закричала, не забилась в истерике. Она аккуратно положила трубку на место. Минуту смотрела на нее с недоумением. И потом рухнула в обморок, причем пробыла в забытьи неделю. Нашел ее лежавшей на полу все тот же Симаков. Он спустя час взломал входную дверь. Он же вызвал и «Скорую помощь».
Похоронами занимались всем миром. Родственников не было, но друзей оказалось много, и каждый норовил внести посильный вклад в совершение этого печального ритуала. Эльмира на похоронах не присутствовала, поскольку была прикована к больничной койке.
Из больницы ее встречала верная Зойка с распухшим от слез лицом, дядя Гена и его жена Лариса. Она так же, как и Зойка, то и дело шмыгала носиком, а на кладбище, не выдержав, разревелась в голос. Сам Симаков тоже не смог сдержать слез, встав у могилы своих друзей.
Не плакала только Эльмира. Пустыми глазами она смотрела на памятник, который в кратчайшие сроки выполнили на заказ. На сером мраморе была запечатлена чета супругов Потехиных в день серебряной свадьбы. Они были счастливы, улыбчивы и на удивление красивы. Ниже шли какие-то строки о боли утраты, о незабвенном следе, оставленном на земле, и еще что-то сердцещипательное, что Эльмира никак не могла ни прочитать, ни понять.
Они выпили по сто граммов водки, поминая ее родителей, так как шел девятый день с момента их гибели. Оставили на могиле охапку желтых роз, любимых цветов Ангелины. И, стараясь не смотреть друг другу в лицо, двинулись прочь с кладбища.
Эльмира все время молчала. Она не плакала, не стонала, не говорила ни слова. Она просто инерционно двигалась в указанном ей направлении, и все.
Зойка надеялась, что, вернувшись домой, подруга наконец-то сможет разрыдаться, но этого не произошло. Девушка словно окаменела. Она вошла в квартиру. Не снимая обуви и пальто, прошла в комнату родителей и, широко раскинув руки, рухнула лицом вниз на их широкую кровать.
Зойка, следовавшая за ней незримой тенью, осторожно сняла с нее сапожки. Вытянула ее руки из рукавов. Накрыла пледом и пошла в кухню приготовить подруге бульон.
Вернулась она в спальню минут через сорок с дымящейся пиалкой густого куриного бульона. Эльмира спала. Ровное дыхание вырывалось из ее груди. Это немного успокоило взвинченную до предела Зойку.
Спит и спит. Пусть так. В конце концов каждый переживает горе по-своему. Пусть она молчит. Пусть не плачет. Глядишь, со временем все и утрясется. Время все лечит.
Но с Эльмирой дело обстояло иначе. Чем больше проходило времени, тем более странным казалось ее поведение. Ну нервозность – это понятно, некоторая замкнутость – это само собой разумеющееся после такого потрясения, но любопытство... Это, по мнению Зойки, не лезло ни в какие ворота.
– Зачем тебе это?! – кричала она на подругу, возмущаясь очередным желанием той разузнать что-то о ком-то. – Что это изменит?!
– Понимаешь, – при этом Эльмира склоняла головку набок, устремляла взгляд куда-то внутрь себя и говорила: – В нашей жизни не может быть мелочей. Не может быть никаких случайностей. Все, буквально все имеет смысл. Каждая букашка должна выполнить при жизни определенную миссию. И если вооружиться знанием о происходящем вокруг, можно управлять событиями. Можно предотвратить что-то. Или, наоборот, способствовать ускорению чего-то долго-жданного...
– Элка, перестань! – молила ее Зойка, пугаясь всякий раз такого вот странноватого взгляда подруги. – Умоляю тебя! Что произошло, то произошло. Изменить что-либо мы уже не в силах. Да, даже вернув тот день, что ты смогла бы сделать?!
– О-о! – В этом месте лицо Эльмиры обычно искажала гримаса дикой боли. – Все было бы по-другому, понимаешь?! Я бы встала пораньше. Я бы узнала, что за сюрприз они собирались преподнести. Кто звонил моей матери, или кому звонила она. Может, в этом звонке и заключался смысл того, что случилось...
– Почему ты не хочешь признать, что эта трагедия – случайность?! – Тут Зойка обычно принималась плакать. – Тебе же было сказано в милиции, что рядом стоящая машина – точно такая же «Ауди» (марка, цвет, год выпуска), которая лишь слегка пострадала при взрыве, – была напичкана наркотиками. И что, по всей видимости, взрыв предназначался хозяину той машины, а не твоим родителям! Кто-то просто ошибся, и все...
– А если бы я проснулась и села пить с ними чай, то они, возможно, припарковались бы в другом месте... – задумчиво предположила Эльмира, зябко обхватывая себя за плечи. – Никто бы тогда не взорвал их «Ауди». Они были бы сейчас со мной...
– Их нет! – стараясь быть жесткой, обрывала ее Зойка, и разговор заходил в тупик.
Эльмира после этого, как правило, сворачивалась комочком на кровати родителей, замирала на какое-то время и минут через пятнадцать-двадцать засыпала.
Зойке это с каждым днем нравилось все меньше и меньше. Однажды она, не выдержав очередной такой беседы, сделала анонимный звонок психоаналитику.
Тот внимательно выслушал ее, задал несколько наводящих вопросов и затем, печально вздохнув, посоветовал:
– Вам нужно сделать так, чтобы ваша подруга разрыдалась.
– То есть? – не сразу поняла его Зойка.
– Понимаете, стресс не находит выхода, если можно так выразиться. Она замкнулась в себе.
– Но она говорит об этом! – возразила Зойка.
– Это понятно, но она замкнулась в своей боли. Она никого не допускает к ней. Она, возможно, не хочет, чтобы кто-то видел, как сильно она страдает. А может, просто сама не осознает всю глубину этой боли. Мне очень тяжело диагностировать этот случай по телефону, но тем не менее я бы посоветовал вам довести свою подругу до слез...
И Зойка начала планомерно и целенаправленно изводить подругу душещипательными рассказами. Та слушала ее какое-то время молча. Но однажды перебила, посмотрела на нее глазами раненого животного и попросила:
– Зой, не нужно этого. Мне очень больно.
– Да заплачь ты наконец!!! – И Зоя сама разревелась. – Заори на меня, избей, разрыдайся, только не молчи и не спи так страшно!!!
– Как страшно? – непонимающе склонила головку Эльмира.
– Как... как мертвая... – Зойка уже ревела в голос.
Эльмира же внешне оставалась спокойной.
И вот теперь... Шестого марта... Почти год спустя после трагедии это произошло.
Подруга рыдала. Слезы текли по ее щекам. Губы кривились, не в силах сдержать вопли, прорывавшиеся из глубины ее души. Крики были неосознанными, бессвязными, но они несли с собой освобождение. Во всяком случае, Зойка на это очень надеялась. Она готова была расцеловать в обе щеки неведомого ей Данилу, пробудившего Элкино горе ото сна и помогшего ей наконец-то излить его на кого-то. Пусть это будет она – Зойка. Пусть ей почти так же тяжело, как и Элке, но она все выдержит. Ради нее она все выдержит, потому что она любила подругу. Любила как сестру родную, не дарованную ей судьбой. Любила, как любила бы родную мать, если бы та не была кукушкой. И еще Зойка знала, что вдвоем они способны вынести все. Преодолеть и победить любую боль и горе. Лишь бы только быть им рядом. И лишь бы не было между ними недосказанности, что непременно воздвигнет рано или поздно преграду.
Лишь бы не было этого «лишь бы», а все остальное им по плечу...
Глава 3
Эльмира, взвизгнув тормозами своего «Форда», уткнулась бампером в ступеньки крыльца и резко распахнула дверцу. Тетя Зина со своей старушкой-сестрой, вечные сторожа подъездной двери, мгновенно подобрались и подобострастно заулыбались.
– Чегой-то рано? – прошамкала старушка, подслеповато щурясь в сторону девушки. – Чегой-то не на работе?
«Тебе-то что?!» – чесался язык для грубого ответа, но Эльмира сдержалась. В конце концов ее же салом ей же, как говорится, и по... Н-да, ну неважно. Сестры были ни при чем. Это Верка Васильевна устроила ей вчера выволочку, а не они.
Она коротко улыбнулась женщинам и невнятно пробормотала что-то о вынужденном отпуске. Не посвящать же их в то, что с работы она ушла. Причем ушла совсем и возвращаться туда больше не собирается. Глупо было бы и объяснять им истинную причину ее ухода.
Эльмира тяжело вздохнула и открыла багажник. Большая яркая коробка, оклеенная бумажным скотчем. Теперь бы еще донести ее как-то...
– Помочь? – раздалось у нее над ухом.
От неожиданности Эльмира вздрогнула и едва не выронила свою ношу, но быстро справилась с замешательством.
Оборачиваться на голос смысла не было. Она и так знала, кому он принадлежит. И как только наглости хватает после того, что произошло, навязываться с чем бы то ни было, пускай даже и с помощью?!
– Эльмира, давай помогу. Лифт не работает...
– Черт! – выругалась она, представив себе подъем по лестнице с громоздкой коробкой.
– Эльмира, не капризничай. Давай сюда коробку.
Тут уж она не выдержала и оглянулась. Ну, во-первых, для того, чтобы своим уничижительным взглядом дать понять наглецу, что не такая уж она немощная и в помощи не нуждается. А во-вторых...
Во-вторых, придумать не получилось. Как и взгляда уничижительного не вышло. Потому как Данила... простой русский парень, совдеповский до мозга костей, невзирая на его новомодный прикид от «кого-то там», смотрел на нее виноватыми из виноватых глазами и делал робкие попытки растянуть свои губы в улыбке.
– Чего тебе? – все же сумела она охладить его пыл ледяным тоном.
– Помочь хочу, – последовал незамысловатый ответ.
– Маме своей иди помоги, – попыталась съязвить она и тут же устыдилась.
Нет, ну в самом деле, чего крыситься? Он-то разве виноват, что мамаша его рождена от Гарпии Мегеровны? Он вон даже и не похож на нее нисколько. А если приглядеться, то очень даже и симпатичный. И если бы не его взгляд, то с большой натяжкой, конечно же, но мог бы сойти за современного городского денди.
Взгляд Данилы заслуживал особого внимания. Вчера Эльмира его помнила полным боли и скорби какой-то непонятной. Несколько месяцев назад, когда он, карабкаясь на четвереньках по лестнице, соблаговолил поднять голову и взглянуть на проходившую мимо него девушку, ничего, кроме ненависти и отчаяния, в его взгляде не было. Сейчас же его глаза были непроницаемы. Полное отсутствие чувства, мысли и какого бы то ни было смысла. Холодный, пустой, скорее даже застуженный какой-то взгляд глубоко посаженных светло-голубых глаз. Попробуй разберись, что там в нем, в этом парне, что таится за его доброжелательностью?
– Эльмира, – окликнул он ее хриплым голосом, занервничав от ее пристального взгляда. – Так что?
Она буквально швырнула коробку ему на руки, буркнула невнятно: «Неси». Сама же задержалась у раскрытой двери машины.
Данила скрылся в подъезде, а тетя Зина, заговорщически ей подмигнув, ходко потрусила в ее сторону.
– Эмка, не нужен он тебе, девка! Не нужен! – зашипела она ей почти в ухо. – Дурной парень, поверь! Как вернулся с Чечении своей, так головой совсем тронулся.
– Да? – вроде как рассеянно обронила Эльмира, протирая панель машины фланелевой тряпочкой. – Может быть, может быть...
– Не может, а точно! Ты на меня зла не держи, что я Верке сказала. Да я и не со зла! Говорю ей, Эмка, мол, твоим малым интересуется, может, просватаем молодых? А она, вишь, образина лысая, чего удумала!!! Ой, нечисто здесь, Эмка. Ой, нечисто...
– Чего нечисто-то, теть Зин? – Эльмира захлопнула дверцу машины, поставила ее на сигнализацию и медленно двинулась к подъездной двери.
Медлительность ее, конечно же, была нарочитой. Шутка ли разжиться сведениями вот так вот, за здорово живешь! Не раскрывая рта, не опускаясь до мелочных расспросов. А тетя Зина, к чести ее болтливости сказать, сведения выплескивала из себя бурными потоками.
Оказывается, Данила стал объектом внимания не только ее извращенного любопытством ума. Многие, очень многие интересовались: с чем же на самом деле связана такая метаморфоза? Откуда у парня, зимой и летом ходившего в одних и тех же кроссовках, вдруг такие деньжищи? Клад нашел? Черта с два! Богатый родственник в Америке умер? Ага, у них никого, кроме мамашиного брата-алкаша, отродясь не было. И преставился тот уже года два тому назад, не оставив им ничего, даже девяти метров в коммуналке, которые успел пропить еще при жизни.
Наркотики!
Произнося это страшное слово, тетя Зина едва не забилась в конвульсиях.
– Сама видела! – продолжала она шипеть, удерживая Эмму за рукав куртки и не давая той войти в подъезд. – На машинах к нему ездють и ездють. С чего, спрашивается?! Криминал смотрю, не дура! Ясное дело – оружие и наркотики.
– А может, он работает где? – сделала все же девушка робкую попытку вступиться за Данилу, который сейчас где-то наверху терпеливо ждал ее появления.
– Ага, министром! – злобно фыркнула тетя Зина. – У него же десять классов да ПТУ. Кем он может работать-то? Так что, девка, держись от него подальше! Мы все за тебя очень сильно переживаем.
– Кто это мы? – опешила Эльмира, удивленно взирая на соседку.
– Общественность, – авторитетно заявила та и стукнула себя кулаком в грудь, упакованную в камуфлированный ватник. – Родители твои умерли, царствие им небесное. Вот мы за тебя теперь в ответе. Ты у нас всю жизнь перед глазами. Любим мы тебя.
– Чего же тогда вчера не вступились? – недоверчиво хмыкнула Эльмира, уже нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.
– Да не было меня в тот момент! За хлебом черти меня унесли! – Тетя Зина в сердцах плюнула себе под ноги. – А эта злобная старая калоша накинулась на тебя. Ох, я ей потом выдала!.. По полной выкладке, Эмка, получила она от меня. Говорю, если еще раз девку тронешь, парня твоего в каталажку засажу. Испугалась, аж побелела вся...
– Ладно вам, теть Зин, пойду я. Заждался он там, наверное.
Соседка любовно оглядела девушку с головы до пят и удовлетворенно произнесла:
– Такую-то кралю да под этого бирюка!.. Да не в жисть! Ладно уж, иди, голуба...
Эльмира уже успела подняться на три ступеньки первого лестничного пролета, когда в спину ей полетело:
– А чегой-то купила-то? Чего в коробке-то?
«Зойка права», – обреченно подумалось ей в тот самый момент. – С любопытством пора подвязывать. Не очень-то это... приятно».
Но не ответить любопытной соседке она не могла, поэтому, смущенно прокашлявшись, крикнула первое, что пришло ей в голову:
– Утюг.
– Это такой-то большой? – недоверчиво заморгала тетя Зина и закрутила головой. – Коробка-то как с телевизором. Да тяжелая. Данилка-то еле унес!
– А он это... – принялась соображать на ходу Эльмира. – Он прямо с гладильной доской упакован.
– Чегой-то доска-то маленькая? – все не унималась соседка.
– Складная она, тетя Зина, складная...
Поскольку вопросов больше не последовало, Эльмира скорыми шагами принялась взбираться к себе на четвертый этаж.
Да... Быть объектом чьей-то излишней любознательности не такой уж это и кайф. Пора, пора завязывать с расспросами. К тому же лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Чем, собственно, она и собирается заняться. Времени для наблюдений у нее теперь предостаточно. Подручными средствами для этого она разжилась, так что теперь надоедливых «а где», «а почему и для чего» от нее никто не услышит. Можно, можно обойтись и без расспросов. Вот уж никогда бы она не подумала, насколько раздражает чье-то пристальное внимание к твоей собственной персоне.
Но на этом интерес посторонних к ее личности не иссяк...
Данила сидел на корточках, опершись спиной о ее дверь и пристально разглядывал английские буквы яркой этикетки, наклеенной на коробку.
– Знакомую букву ищешь? – не удержалась от колкости Эльмира, рыская в сумочке в поисках ключей.
– Да нет... А зачем тебе подзорная труба с такой оптической мощностью? – вдруг выпалил Данила, чем едва не заставил ее присесть от неожиданности.
– Открывал коробку?! – прищурилась она подозрительно.
– Зачем? – совершенно спокойно пожал он плечами. – Просто... Ну... Видел я такие коробки. Знаю, что в них.
– Молодец, если знаешь, – ворчливо пробормотала она, открывая дверь в свою квартиру. – Поставь у порога, и спасибо тебе.
Эльмира по наивности своей полагала, что ее слов окажется достаточно для того, чтобы Данила проникся пониманием, откланялся и закрыл за собой дверь. Но не тут-то было.
Держа в руках тяжелую коробку так свободно, словно это был спичечный коробок, он огляделся в прихожей, скинул ботинки и без приглашения двинул в глубь квартиры.
Вторжение это было Эльмире более чем неприятно. И не потому, что Данила вызывал в ней болезненное любопытство, и этот интерес подпитывался смутным подозрением в его связях с криминальными структурами. И даже не из-за вчерашнего инцидента. А скорее всего потому, что за минувший год Эльмира усиленно старалась свести число визитов за порог ее квартиры до минимума.
Но Даниле было глубоко плевать на ее нежелание пускать его, потому как, водрузив коробку в гостиной на инкрустированный столик, стоящий у окна, он пошел гулять по комнатам. Сначала обошел по периметру гостиную. Особое внимание уделил картинам на стенах.
– Копии? – заинтересованно блеснул он глазами в сторону Эльмиры.
– Нет, а что? – Она с подозрением взирала на соседа, но попросить его уйти отчего-то стеснялась.
Он почему-то удовлетворенно хмыкнул и пошел в спальню родителей. Там он долго не задержался, сразу перейдя в соседнюю комнату. Та служила Эльмире, как и ее покойным родителям, кабинетом. Стены сплошь заставлены стеллажами с книгами, двухтумбовый письменный стол. Компьютер в углу на специальном столике. Пара офисных кресел на колесиках. В углу мольберт с набросками отца. Рядом с мольбертом стол с красками и кистями. Ничего заслуживающего внимания там для гостя также не оказалось, и он по-хозяйски распахнул дверь ее комнаты.
Только тут она вспомнила, что так и не убрала постельные принадлежности с широченной софы, торопясь на работу. Пижама, состоящая из коротенькой кофточки и легкомысленных шортиков, также валялась поверх скомканного одеяла.
– Проспала? – догадливо хмыкнул Данила и, взяв двумя пальцами пижамную кофточку, поднес ее к лицу. – Пахнет ребенком...
– Фетишизмом страдаем?! – гаденько разулыбалась Эльмира, смерив с головы до ног кряжистую фигуру парня. – Или чем?
– Или чем, – кивнул Данила, совершенно не обидевшись.
– Слушай, – вдруг ни с того ни с сего вспылила Эльмира, выдергивая предмет своего туалета из его рук и отшвыривая на постель. – Ты все посмотрел?!
– Нет. – Он целенаправленно двинулся далее, на ходу приговаривая: – Остались кухня, ванная и туалет.
Места общего пользования вызвали у него восторженное восхищение. Данила долго гладил нежно-розовые мраморные стены ванной комнаты, таращился в зеркальный потолок и без устали щелкал выключателем, пытаясь понять, где же все-таки спрятаны светильники.
– Наигрался? – поинтересовалась Эльмира, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выставить гостя вон.
– Почти... – весело ответил он и пошел в кухню. На пороге он остановился и пробормотал ошарашенно: – Вот это да!!!
Эльмира проследила за его взглядом, шарящим по стенам, и так и не смогла понять, что же так его поразило. Ну кухня карельской березы. И что? Стойка, разгораживающая восемнадцатиметровую комнату надвое. У стойки высокие стулья с никелированными ножками. Обеденный круглый стол со стульями. Все как будто бы обычное. Наверное...
– Шикарно живешь, сиротка, – еле слышно вымолвил Данила и, переступив порог кухни, двинул к стойке. – Можно бокал вина?
Эльмира фыркнула возмущенно, но комментировать наглость соседа не решилась. Кто его знает, что у него на уме? Может, он на самом деле с криминалитетом дружбу водит. Не резон ей, живущей одной в такой большой квартире, на рожон лезть и вызывать неудовольствие таких опасных парней, как Данила. А в том, что Данила опасен, она почти уже и не сомневалась. Вернее, стал опасным. И стал, судя по всему, совсем недавно. Разве же позволил бы он себе подобную вольность по отношению к ней в прежние-то времена? Три «ха-ха»! Прежде, встречаясь с ней у лифта или на лестнице, когда подъемное устройство отказывалось служить, Данила старался слиться со стеной и сделаться как можно незаметнее, а сейчас...
– Красное, белое? – угрюмо поинтересовалась девушка, открывая дверцы бара.
– Мне все равно, – последовал ответ, в котором она почти не сомневалась. Станет он выбирать – как же, если от него самогонкой за версту воняло совсем не так давно...
Эльмира достала фужер, наполнила его до краев и молча поставила его перед гостем.
– Пей! Пей и уходи!
– А что так? – Парень исподлобья уставился на нее, хватая тонкую ножку бокала узловатыми пальцами.
– У меня дела, – коротко отрезала девушка и уселась на высокий стул напротив соседа. – Важные...
– Ага... – Данила пригубил вино в бокале и, сделав глоток, вновь поставил его на стойку. – За кем следим?
Она сделала глубокий вдох, округлила глаза, покрутила головой, возмущенная поведением обнаглевшего донельзя гостя, и лишь затем с шумом выдохнула.
– Понял, – хмыкнул он коротко. Поставил локти на стойку. Сцепил пальцы в замок и уложил свой подбородок на них так, что большая часть его лица оказалась скрытой от глаз хозяйки. Он помолчал несколько мгновений и вдруг глухим голосом позвал: – Эмма... Эльмира, посмотри на меня...
Девушка повернула к нему лицо, склонила головку чуть набок и не без раздражения молвила:
– Ну что? Что такого я увижу нового для себя?
– А ты меня прежде видела? – казалось, удивился он.
– Слушай, Данила... – Девушка замолчала ненадолго, усиленно соображая, под каким бы предлогом попросить гостя покинуть ее квартиру. – Не мог бы ты...
– Сейчас уйду. – Он снова пригубил вино, не переставая при этом пристально вглядываться в ее лицо. – Красивая ты, Эльмира. И имя у тебя красивое. Оно тебе очень подходит.
– Да? И какое же из них больше? Меня и Эмкой кличут, и Элкой. Папа Мирой звал. – Голос ее предательски дрогнул.
– Нет, мне больше нравится Эльмира. Оно такое... недоступное, холодное... Как ты...
Так, только этого ей сейчас и не хватало! Романтический настрой бывшего воина «горячей точки» ее совершенно не волновал. Ни к чему ей осложнения подобного рода. Да еще при такой-то его мамочке...
– Тебе пора, – твердо произнесла Эльмира и, соскочив с высокого стула, пошла в прихожую.
Данила, подавив вздох, двинулся следом. Она чувствовала спиной его тяжелый взгляд, слышала с трудом сдерживаемое дыхание, но все эти эмоциональные проявления его волнения были ей, мягко говоря, безразличны. А грубо выражаясь – до фонаря.
Данила был героем не ее романа. И никогда бы не смог им стать. Даже принимая во внимание ее жуткое одиночество. Даже в том случае, если бы она очень сильно нуждалась в надежном и сильном плече. Нет, нет и еще раз нет. Кто угодно, только не он.
Но Данила, кажется, думал по-иному.
Как только они вышли в прихожую, незваный гость повел себя не совсем учтиво. Перво-наперво он привалился спиной к входной двери, лишая девушку возможности открыть ее. Затем, поймав ее за обе руки, с силой притянул к себе, чем едва не довел до обморока. И вдруг совершенно неожиданно глухо пробормотал ей куда-то в воротник куртки, которую она так и не успела снять:
– Замуж за меня пойдешь?
– Что?!
Эльмира отшатнулась и посмотрела на соседа. Нет, сомневаться в его вменяемости не приходилось. К тому же парень был вполне серьезен. Губы подрагивают. Глаза темнее грозовой ночи, того и гляди прольются ливнем. Но ей это было совсем не нужно. Ни признаний, ни объяснений, ни трагедий, черти бы его побрали!
– Отпусти! – голосом, не терпящим возражений, потребовала она.
Он уронил руки вдоль тела, выпуская упирающуюся девушку, и вновь умоляюще попросил:
– Выходи, чего ты... Жить будем дружно.
– Детей заведем, да? – насмешливо передразнила она его. – А потом ты снова пить начнешь и по ступенькам ползать? Слушай, иди отсюда, пока я маму твою не позвала. Она тебе быстро мозги на место вправит. Да и мне заодно, чтобы я кого ни попадя в дом не пускала.
– Я не буду пить, Эммочка, миленькая!
Боже правый! Данила был едва ли не первым мужчиной, объясняющимся ей в любви. И она могла вполне определенно заявить, что подобное объяснение ничего, кроме неловкости за самого Ромео, в ней не вызывает.
– Я люблю тебя! – почти простонал Данила, опустив голову и обреченно качнув ею из стороны в сторону. – Ты представить себе не можешь, как я тебя люблю! Там, когда я полз по трупам, выбираясь из окружения, я только вот этой самой минутой и жил. А еще бога молил, чтобы ты замуж не успела выскочить. Когда вернулся и увидел тебя, чуть с ума не сошел...
– Ага, и с радости величайшей пил почти полгода, – не удержалась от язвительного замечания Эльмира.
– Да нет, не с радости. – Сосед поднял голову и хмыкнул, вспоминая что-то свое, затаенное. – С горя... Увидел тебя, и снова все началось. Тот день помнишь, когда ты поднималась по лестнице, а я там... Ну...
– Валялся, как свинья, – подсказала она ему.
– Пусть так... Я увидел тебя, а ты так посмотрела на меня.
– Как?
– Как на пустое место. Я всегда был для тебя пустым местом, Эмма, всегда. Это задевало меня сильно, вот с того и пил.
– А сейчас не задевает? – Иронии в ее вопросе было более чем предостаточно. Было заметно, что Данила это почувствовал. Но она, словно желая уязвить его посильнее, повторила: – А сейчас? Что для меня могло измениться, по-твоему?
Он невесело ухмыльнулся, помолчал немного, затем вскинул подбородок и вдруг с весьма ощутимой злостью выпалил:
– Не заставляй меня думать о тебе плохо, Эльмира. Не надо! Я не хочу думать о тебе так же, как моя мать.
Вот этого ему говорить, конечно же, не следовало. В ней еще слишком отчетливо жили воспоминания о мерзком поведении его ярко выкрашенной мамаши и о собственном унижении, испытанном под взглядами любопытных соседей, а он...
– Ах, вот оно что! А ну вали отсюда... жених! И чтобы я тебя больше рядом с собой никогда не видела! И рядом с дверью моей! – Откуда сила-то такая в ней взялась, чтобы буквально отшвырнуть его от двери, потом, удерживая завоеванную позицию, открыть эту самую дверь и вытолкать его взашей. – Ходят тут всякие, а потом вещи пропадают...
– Дура ты, – обреченно выдохнул Данила, продолжая топтаться на лестничной площадке. – На всю голову дура. Не нужно мне твоего ничего, у меня все есть.
И тут она сказала такую откровенную гадость, что потом промучилась под впечатлением своих слов весь остаток дня:
– Видела, видела, как картинами интересовался. Все осмотрел, все ощупал, ко всему приценился. Невеста с приданым, так, что ли?
