Она подошла к краю и раскинула руки. Ветер подхватил ее под крылья, отрывая от камней. Ощущение было так похоже на тот полет со Стривером, что Мера не выдержала и закричала во все горло:
      - Лови меня, Стривер!..
      - Поймал! - раздалось сзади.
      Мера дернулась, но чья-то жесткая рука схватила ее за подол и вернула на место. Тут же сильные руки вцепились в нее, безжалостно сдирая крылья. Мера отчаянно сопротивлялась, но справиться с мужчиной ей было не под силу. С треском порвалась на плечах одежда, крылья сорваны и брошены в пропасть. Мелькнув последний раз, они растаяли во тьме бездны. А затем отбивающуюся девушку вскинули на плечо, и похититель шагнул вниз...
      Он тоже умел летать, но без крыльев. Красивый витязь, с которым она говорила накануне, кругами снижался на дно вместе со своей ношей. Земля приближалась так быстро, что в глазах Меры помутилось от страха и она лишилась чувств.
      Очнулась она уже не в своей комнате. На сей раз пленницу посадили в крошечную и темную каморку, напоминающую дно глубокого колодца. В тереме княгини Синегорки даже узилища не были такими мрачными. Стены и пол представляли собой голые скалы. От них веяло холодом и сыростью. Потолок терялся где-то в вышине, там тускло мерцал маленький светильник. Круто вверх уходила кривая, вырубленная в камне лестница.
      Девушка сидела на охапке соломы и на каких-то шкурах, а цепь на ее ноге тянулась к кольцу в полу. Она была так коротка, что пленница не могла бы добраться даже до третьей ступеньки лестницы. На полу стояла миска с водой. Вот и все.
      Мера оглядела мрачные стены, сжимаясь в комочек. Какая же она была глупая, что решила бежать! Но она не могла знать, что этим все кончится!.. В легендах о деяниях богов и героев, которые рассказывали жрецы и бахари по праздникам, все было не так! А может, так - просто она невнимательно слушала старых сказителей? Но одно дело мечтать о войне, слушать о девушке Ненаглядной Красе, а другое - самой оказаться на ее месте. Ненаглядную Красу спасал сказочный герой, а кто спасет Меру? Стривер? Скорее бы! А то когда светильник погаснет, она останется здесь в полной темноте... А что, если о ней никто так и не вспомнит?
      Чьи-то шаги раздались на лестнице, прежде чем страх овладел девушкой. Она вскочила, готовая кинуться на шею спасителю, но он остановился, не доходя нескольких шагов, и Мера с содроганием узнала того красивого витязя. Сейчас и здесь его красота пугала больше, чем жуткая морда чудовища.
      Змей догадался обо всем при первом взгляде на Меру.
      - Ты боишься и ненавидишь меня, - заговорил он, - а ведь все могло быть иначе, если бы ты не попыталась бежать! Я пришел сказать тебе, что ты будешь сидеть здесь, пока не смиришься и не согласишься полюбить меня.
      - Ты глуп, если в этом уверен, - возразила девушка.
      - Ты еще пожалеешь об этом! - вспылил Змей, которому опять напомнили о его главном недостатке - глупости. - Будешь сидеть здесь, пока не попросишь прощения!
      Лицо его исказилось от гнева, и это было просто жутко. Он притопнул ногой и ринулся вон.
      Вслед ему полетела миска.
      Выбежав наверх, Змей привалился спиной к стене и медленно принял свой настоящий облик, растягиваясь по полу. Его туша мелко дрожала от гнева и желания выместить его на ком-нибудь. Злость его была еще больше от того, что он сам только что поступил как последний глупец. Мог бы околдовать пленницу и заставить ее пожелать разделить с ним ложе, но всякое колдовство рано или поздно спадает, и о том, что может сделать человек, освободившийся от заклятья, лучше не задумываться. Самое меньшее, он убивает того, кто наложил на него заклятье. И лишь кровь - кровь родного человека - способна навеки, безо всяких условий привязать к нему пленницу.
      Если он правильно понял слова своих слуг, у этой дикарки есть сестра. И это было лучшее, что мог пожелать Змей.
      Синегорка и слушать не стала Стривера, который, забыв свою гордость, стоял перед нею на коленях. Подле матери с каменными лицами замерли пятнадцатилетний отрок, меньший брат девушек, и сама воительница Рада видом вовсе мужчина, кабы не коса и черты безбородого лица. Девушка-воин опиралась на меч и буравила Сварожича такими злыми глазами, словно это он сам отвез ее сестру Змею и приполз замаливать грех.
      Стривер чувствовал свою вину и был готов на что угодно - только бы простили и поверили, что он жизнь положит за освобождение своей невесты. Но княгиня не дала ему договорить и велела убираться, пока его не подняли на копья. Рада при этих словах с готовностью вскинула меч, и Сварожичу пришлось уйти.
      Его все-таки проводили вон из города и вытолкали за ворота, передав приказ княгини - не показываться здесь под страхом смерти. Но его боль была сильнее страха, а потому он тотчас же полетел на север - звать на подмогу родных. Не вечно же Перуну и Даждю бродить по свету - они вернутся и помогут ему. Он вместе с братьями привезет девушку назад, и ее матери придется уступить силе.
      Сердце его готово было вырваться из груди, все тело ныло и словно одеревенело от усталости и напряжения полета, но все это прошло в один миг, когда на стене замка он увидел отдыхающего Ящера.
      Стривер чуть не кувырком свалился во двор, напугав всех. Он тоже больше года не показывался дома, а потому весть о его возвращении была встречена радостно. Слуги засуетились, но Стриверу было не до отдыха, и он сразу кинулся искать Перуна.
      Вся семья как раз была вместе - отец, мать, братья, Жива и Дива, все за общим столом. Не хватало только детей - Перун сам не вспоминал о них, будто их и не было, и Дива, обиженная, молчала.
      Перун первым вскочил, когда в зал ворвался Стривер.
      - Ого, братец, - радостно вскрикнул Перун, - явился и ты! Вот здорово! Теперь бы Даждя от его Марены оторвать - и все были бы в сборе! - Он стиснул плечи Стривера. - Ну, поведай, что тебя привело!
      Тяжело дыша после выматывающего полета, Стривер оперся о широкое плечо брата. Руки и плечи ныли так, что не пошевельнешь, и он еле сдерживал стон.
      - Здорово ты похудел. - Перун хлопнул Стривера по спине, отчего тот побледнел и скрипнул зубами, и потащил к столу. - Рассказывай!
      Он обнял младшего брата за плечи, и Стривер вскрикнул. Жива тут же сорвалась с места.
      - Что с тобой? - Она глянула на плечи Стривера и ахнула. - Кровь! Ты весь в крови!.. Что случилось?
      Рубашка на Стривере насквозь пропиталась кровью. Думая только о том, как бы поскорее добраться до дома, он не чувствовал ничего, но сейчас вдруг застонал, бессильно повиснув на брате и сестре.
      Перун застыл как столб, а Жива решительно подставила раненому плечо.
      - Его надо уложить, - сказала она и накинулась на Перуна: - Не стой как истукан! Я одна его не подниму!
      Очнувшийся Перун вскинул Стривера на руки. При этом он ухватил его за окровавленные плечи, и тот вскрикнул, вырываясь.
      - Не надо! - взмолился он. - Я сам натер... крыльями... Я здоров!
      Но на его слова не обратили внимания. Жива вновь накинулась на Перуна:
      - Ты совершенно бесчувственный! Ему же больно!
      Стривера уложили в его комнате, и Жива осторожно спорола с его плеч рубашку или, вернее, то, что от нее осталось, ибо там, где ее касались сочленения крыльев, она была истерта до дыр и крылья разодрали кожу. Приподнявшись на локтях, Стривер терпел, пока Жива и Дива обрабатывали ссадины. Жива еле слышно бормотала заговор, заживляющий раны, и Стривер по мере сил помогал ей. Исцелять раны он не мог, это удавалось только Даждю и, как говорили, Хорсу и Велесу.
      Наконец боль отступила, и Стривер поднял голову. Перун и Смаргл стояли рядом, не отходя ни на шаг. Здесь же была и Лада, его мачеха, помогавшая молодым женщинам.
      - Матушка, - шепнул ей Стривер, - я дочь тебе выбрал, а себе жену...
      - Ты лежи пока, - Лада погладила его по голове, - потом скажешь, кто она.
      - Но я не могу ждать! - Стривер вскинулся к братьям. - Беда!
      - Что? С кем? - наклонились к нему оба Сварожича.
      - Змей в Рипейских горах завелся. - Стривер выпрямился, насколько мог. - Города зорит, людей в полон берет. Невесту мою... тоже... Не смог я в одиночку ее отбить...
      Глаза Перуна полыхнули огнем.
      - Где твой Змей? - воскликнул он.
      Уловив в его голосе опасные нотки, Дива бросилась к мужу:
      - Не пущу!
      Но Перун отодвинул жену и склонился над Стривером;
      - Говори!
      - Княжество Синегорье в Рипейских горах, на востоке, - ответил тот. Помоги!
      - Едем непременно, - заверил Перун. - Вот встанешь - и полетим! Ящер нас в несколько дней домчит, а тем временем ты подлечишься!
      Обрадованный тем, что брат не отказывает в помощи, Стривер осторожно сел.
      - Я готов, - объявил он, протягивая руку Перуну. Из глаз Дивы брызнули слезы.
      - Ты холодный и равнодушный! - выкрикнула она в лицо Перуну, - Ты ничего не хочешь знать, кроме своей войны! Ты ничего не замечаешь!
      Она зажала себе рот руками и бросилась вон. Жива и Лада направились за нею.
      Младшие Сварожичи вопросительно переглянулись, но Перун развеял их сомнения, снова напомнив о предстоящем пути. Заставив себя забыть о свежих, еще не подживших ссадинах, Стривер горячо заговорил о том, что случилось с ним на юге.
      Маявшийся подле Смаргл (так хотелось броситься утешать Диву, и не было сил оставить братьев!) наконец подошел ближе.
      - Я хочу поехать с вами, - сказал он. - Я могу пригодиться!
      Перун, присевший рядом со Стривером, поднял на него глаза.
      - Конечно, - сказал он.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Всего один день миновал, как изгнала княгиня Синегорка с глаз долой того витязя с севера, с которым вместе пришла в ее дом беда. Дружина уже была собрана, обозы готовы, назначен и сам день похода, как вдруг выяснилось, что это еще полбеды. Настоящая беда была еще впереди.
      Они появились внезапно - как налетает в солнечный день ураган, неожиданно - как снег в конце весны, и необоримо - как собираются грозовые тучи. Еще вчера до окоема все небо было чисто и лишь солнце садилось за облака, предвещая ненастный день, а наутро побежали сторожа со стен будить княгиню и ее ближников, поднимать их тревожной вестью. За ночь, откуда ни возьмись, под стенами города появилась целая орда.
      Встревоженная Синегорка с Радой и ближниками спешно поднялась на стену. Весь склон до рощи и реки усеивали войска. За повозками, табунами и кострами не было видно земли, а где она виднелась - то лишь уже вытоптанная дочерна. Словно мураши, суетились люди, скакали всадники. Дым костров сливался в одну серую, едко пахнущую пелену, что затягивала все вокруг. Ветер с трудом ворочал тяжелые клубы и тащил их в сторону городских стен, обдавая людей смрадом и гарью и мешая дышать. Земля мелко дрожала от топота многих тысяч ног. Приходилось кричать, чтобы что-то расслышать в шуме и гаме. Вдали, у рощи, все сливалось в дыму, и казалось, что несметные полчища вырастают прямо из земли.
      Сжав кулаки, Синегорка с бессильной яростью смотрела на орду.
      - И откуда они взялись? - прошептала она.
      Рада, обычно скорая в таком деле на речи, на сей раз помалкивала - она понимала, что одолеть такую силу они не смогут.
      Воительница сощурила глаза - зрение у нее было орлиное и наметанное.
      - Стяги незнаемые, - наконец протянула она. - Из земель южных, должно, - я тамошних народов не знаю.
      - Откуда сила такая взялась? - повторила княгиня. - Змей, Мера, а тут еще и это...
      Все молчали - понимали, что это уж слишком.
      - Авось боги что присоветуют, - наконец подал голос кто-то, усердно прячущийся за чужие спины.
      Синегорка даже не обернулась на говорившего.
      - Что тут присоветуешь, - тихо прошептала она.
      - По крайности, умрем с честью, как воины, - молвил пятнадцатилетний княжич.
      Рада зло пихнула брата локтем, чтоб замолчал. Наконец Синегорка подняла голову.
      - Зовите жрецов, - приказала устало. - Что им боги молвят, то и сделаем: сражаться - мечи, сдаваться - ключи...
      Не прибавив более ни слова, она повернулась и пошла со стены. За нею потянулись остальные. Только Рада задержалась, еще раз оглядывая скопившуюся под стенами силу - словно черное людское море лениво билось у стен. Но дай ему знак - и оно погребет под разбушевавшимися волнами город и всех его жителей.
      Разрешилось все в полдень, когда жрецы в капище спешно резали жертвенный скот и готовились кинуть жребий о человеческой жертве. Вражий стан пришел в движение - люди подтягивались, тушили костры, откатывали в сторону повозки. Всадники садились в седла, пешие нацеливали луки. По знакам строились тысячи, готовые скакать на приступ - уже в задних рядах суетились, подносили лестницы.
      В городе ударили в било. Сборные дружины, приведенные за стены, бросились разбирать оружие, горожане забегали - кто лез в подполье прятаться, кто спешил на подмогу. Княжьи кмети тоже кинулись к воротам. Рада сорвалась с места, готовая хоть сразу в сечу - даже ее меньший брат не отставал.
      В один миг город приготовился к бою, но все разрешилось намного проще. Под прикрытием орды к воротам подъехало человек десять, высоко поднимая на копьях бунчуки и стяги с изображением диковинных чудовищ.
      Вперед вырвался парень с безусым еще лицом, завертелся под стеной на горячем поджаром скакуне. Люди, свесившись вниз, с настороженным любопытством разглядывали его расцвеченный пестрыми красками наряд и темное, на жарком солнце загоревшее лицо.
      - Эй! - закричал он на знакомом языке удивительно чисто. - Мы хотим говорить с вашим князем! И немедленно!.. Ему лучше не отказываться от беседы!
      - А кто вы такие? - прокричали сверху. Парень оскалился, горяча коня.
      - То послы скажут лишь вашему князю! - нахально огрызнулся он. - И поторопитесь - иначе мы пойдем на приступ и все равно поговорим с князем, но тогда уже иначе!
      Рада стояла в задних рядах - воеводы не пустили княжну-воительницу вперед: а ну как кто снизу ее приметит и стрелкам укажет? Рада с дружиной до самого Срединного моря доходила, о ней слава еще дальше прошла. Сейчас воительница тянула шею, стараясь из-за плеч вятших1 мужей разглядеть послов.
      Услыхав про дело княжеское, те сами повернулись к ней, глазами спрашивая совета.
      - Что ж, - молвила Рада, сдвинув брови. - Они сами того захотели... Велите обождать - я матушке скажу, а там - как она порешит!
      Прихватив за локоть брата, Рада покинула стену. За ее спиной послам закричали, чтоб те ждали решения.
      1 Лучших.
      Синегорка не долго раздумывала - раз есть послы, знать, еще можно решить дело миром, спасти людей от гибели, а град - от огня. Придется, наверное, платить дань - а что иначе делать?
      Послов упредили, чтоб входили одни, без охраны и поодиночке. За каждым зорко наблюдали десятки глаз, и еще сотни не спускали взглядов с оставшихся врагов - не замыслил ли кто предательства. Не дав послам осмотреться, ни словом перемолвиться, их окружили плотной толпой и повели в княжий терем.
      Принимала их сама Синегорка, спешно сменившая наряд на расшитый цветной нитью навершник и снежно-белый убрус. Прямая, строгая, с холодным красивым лицом, она замерла на стуле с резной спинкой, глядя прямо перед собой и чуть сведя на переносье брови. Она была еще красива, и сейчас это было видно особенно ясно.
      Рада замерла подле нее - в доспехах и при оружии. Девушку в ней выдавали только черты лица и коса на груди. Обнажив меч, она опиралась на него. Ее брат отошел к младшим отрокам - чтоб в случае чего остаться неузнанным.
      Послы вошли скорым чеканным шагом - лица большинства говорили о том, что то были люди с близких к Синегорью земель, но черные одежды явно были чужие. Подойдя, они разом поклонились княгине.
      - Приветствуем тебя, - заговорил один из них, шагнув вперед. - Или князь твой занемог, что ты сама решила нас принять?
      Рада было дернулась при этих словах, но Синегорка шевельнула пальцем и дочь ее замерла как истукан.
      - Говорите со мной или идите своей дорогой, - ледяным тоном отмолвила княгиня. - Я сама могу принять решение. Чего бы от меня ни потребовалось!
      - Всегда приятно говорить с разумной женщиной, - кивнул посол. - Слушай же, княгиня! Послал нас господин наш, Черный Змей. Собирает он силу великую - то, что видишь ты под стенами, лишь первые отряды и далеко не лучшие. Мы можем всю землю огню и мечу предать, и от твоего града, пойди мы на рассвете в бой, к полудню одни головешки останутся... Но Змей не желает напрасной крови, более того - он готов заключить вечный мир и породниться с тобой, княгиня синегорская. Есть у тебя дочь, Мера. - На этом месте посол остановился, но все вокруг и так слушали его затаив дыхание. - Увидел ее как-то Змей, влюбился без памяти и пожелал женой своей сделать...
      Рада скрипнула зубами, белыми пальцами стискивая рукоять меча. Так бы и всадила послу в живот!.. А тот продолжал:
      - Невеста уж и согласие дала, да есть у нее условие - должна прибыть на свадьбу ее сестра, красавица Рада. Коли выдашь господину нашему дочь свою, княгиня, вся сила отступит от города, а воспротивишься - дочь твоя убита будет, а княжество разорено!..
      Синегорка невольно вскинула глаза на дочь. Рада стояла ни жива ни мертва, только закусила губу. Почувствовав, что на нее выжидательно смотрят все, даже послы, воительница очнулась и выговорила:
      - Коль обо мне идет речь, мне и ответ держать... Я из воли матери не выйду - что прикажет она, все исполню, а только и у меня условие есть: коль верно все, что вы говорите, дайте мне и матери моей срок подумать.
      Синегорка посмотрела на дочь - та еле заметно кивнула.
      Посол прижал руки к сердцу:
      - Сожалею, княжна, но срок дать мы можем лишь до вечера - жених ждать не хочет!
      - Хорошо. - Княгиня выпрямилась. - Ждите слова нашего. Мы позже ответ дадим!
      Послы повернулись и вышли. Вслед за ними поспешили приведшие их воины, а потом и остальные. Не прошло и минуты, как в горнице остались лишь Синегорка, Рада и маявшийся у двери княжич.
      Княжна-воительница с досадой грохнула меч об пол и припала на колени перед матерью. Та откинулась назад, жмуря глаза. Рада взяла ее безвольную руку и прижалась к ней лицом, заставив Синегорку содрогнуться.
      - Ты идешь? - срывающимся голосом прошептала она.
      - Видно, нет мне иного пути, - глухо ответила Рада. - Не верю я, что Мера добром за Змея идет!
      - Тогда что ж?
      - Не пойду - град пожжет, людей побьет и сестры не пощадит. А пойду - и себя, и сестру от бесчестья избавлю!
      - На смерть идешь! - ахнула Синегорка.
      - А все одно - смерть, - отмахнулась Рада. - Вели-ка воротить послов и скажи - пусть орду от града уводят, а мне покамест приготовиться надобно! Она встала с колен, одергивая рубашку и кольчугу.
      - На кого ж бросаешь? - глухо вскрикнула княгиня.
      - Вон, - Рада кивнула на брата, - не младенец он - князь будущий... Да мужи у тебя мудрые - не покинут небось!
      Она обняла мать, которая не могла даже поднять рук, и вышла, забыв меч на полу.
      Княжич, не отходивший от двери, осторожно приблизился и поднял меч сестры. Синегорка отрешенно глянула сквозь него, но постепенно взор ее просветлел, и она приказала:
      - Послов покличь, сын!
      На следующее утро опять выполз откуда-то густой туман. Еще с вечера он залил долину реки и низины, к полуночи подступил к самым стенам и только с первыми лучами солнца начал не спеша откатываться назад, словно волны в отлив. Люди на стенах следили за ним затаив дыхание - а ну как обманут пришельцы, не уберут своей силы от града? Сквозь туман глухо раздавались топот и ржание коней, скрип повозок и мычание тяглового скота, крики людей, Какие-то тени непрерывной волной двигались прочь, и люди успокоенно вздыхали - все вершилось без обмана.
      Но в тумане можно было заметить, что от города уходила совсем небольшая группа - всего около двух сотен всадников, среди которых находился и сам Змей, и несколько повозок. Опытный искусник и чародей, он с легкостью отвел глаза целому городу, создав орду захватчиков из ничего. Переходя вброд реку, его воины таяли, как дым, растворяясь в воздухе, и после переправы путь продолжила всего лишь одна сотня всадников - другая, по уговору с княгиней, осталась на том берегу, поджидая Раду.
      Город же, проводив врага, погрузился в печаль - девушке дали всего три дня, дабы прилично подготовить ее к прощанию: все были убеждены, что назад она не вернется.
      Рада уже оплакала свою косу и свое девство, как любая девушка, на которую пал жребий быть принесенной в жертву богам. Эти дни она провела с девушками - настоящих подруг у нее не было. Ей так хотелось хоть ненадолго сбежать к княжеским кметям и последний раз побыть с ними, но за нею зорко следили, не сводя глаз.
      Последний день она постилась, запертая ото всех в темной келье без окон на задах капища. Обхватив колени руками, девушка не сомкнула глаз всю ночь, ожидая рассвета. Она была совершенно нагая, если не считать накидки на плечах и пояса воина, надетого на голое тело - с ним Рада не согласилась бы расстаться, даже если ее попросят об этом сами боги. За пояс девушка заткнула длинный, чуть не в две ладони, нож - он еще пригодится ей, когда она увидит наконец сестру. Всего два удара - в нее и в себя - и все будет кончено.
      Сквозь щели в стенах проник свет серого раннего утра, когда за нею пришли. Два жреца встали на пороге, а к ней вошли их молодые помощники. Перед глазами вскочившей на ноги Рады развернулась груботканая рубаха из некрашеного полотна с глубоким вырезом на груди. Только по вороту шла вышивка. Взглянув на нее, Рада все поняла и молча протянула руки.
      Жрецы помогли ей одеться и отступили прочь, нарочито не приглашая следовать за собой. Девушка вышла из клети и, окруженная жрецами, пошла к центру капища.
      Дорогой на нее не обращали внимания - Рада надела смертную рубаху, в которой жертве ходить недолго, всего лишь до того мига, когда на плоском камне ей перережут горло. Кровью потом напитают жадных до жертв богов, а тело сожгут на священном огне.
      Капище было готово еще со вчерашнего дня. Не только жрецы, посвященные в тайны и имеющие право приносить кровавые жертвы, но и младшие их помощники, и кощуны, и бахари - все собрались здесь. Широкие тесовые ворота ради скорбного праздника были распахнуты, дабы любой мог войти, и на пороге уже теснилась толпа. В числе прочих Рада углядела кое-кого из кметей, мелькнуло лицо брата. Он не показывался на глаза, но Рада все равно улыбнулась ему на прощанье.
      Девушку оставили в центре капища, где находился плоский жертвенный камень с ложбинкой для стока крови - уже были подставлены священные чары, чтобы собирать ее. Слева уже возвышалась готовая к сожжению крада1, подле нее стояли отроки с факелами. А над самой девушкой купно стояли высеченные из дерева боги - сам творец мира Род, слева - его жена и дочь Рожаницы, справа - сын, покровитель и отец воинов с мечом и конем. По бокам и чуть позади теснились остальные боги - внуки, слуги, помощники. Нахмуренные брови Рода смотрели гневно и отрешенно, и Рада невольно содрогнулась, представив, как нож взрежет ей горло. Неужто мать на свой страх и риск переменила слово или жрецы решили поступить по-своему?
      Она продолжала терзаться этими мыслями и не заметила начала обряда. Рада словно стояла одна посреди чистого поля, голоса и шум долетали до нее приглушенно, как во сне.
      Девушка очнулась лишь в тот миг, когда рядом послышались окрики и мычание. Она глянула мимо, лишь постепенно понимая, в чем дело. К жертвеннику подогнали двух бычков, белого и черного, украшенных лентами и цветами. Привычно ловко их повалили, спутав ноги, и подняли на камень одного за другим. Воззвав к богам принять жертвы, жрец перерезал горло первому и подождал, пока кровь не стечет в чаши, а бычок не перестанет биться. Тогда тушу прямо на камне разрубили на части, и настала очередь второго.
      1 Жертвенник.
      Окровавленные части обеих туш потащили к краде готовить к сожжению, и Рада немного успокоилась - во всяком случае, этот огонь предназначался для нее. Она даже с интересом наблюдала, как жрец мажет богам свежей кровью губы, как поджигают краду под молитвы и пение и как потом к ней самой подходят жрецы.
      Невнятно бормоча заговоры, старший жрец окропил лоб, лицо и руки девушки теплой дымящейся кровью. Несколько капель при этом попало ей на рубаху и волосы. Рада воспринимала его действия со спокойствием одурманенной - ее тоже приносили в жертву, а жертвы ничего не чувствуют и ничего не замечают. И она даже сама пошла к краде, над которой клубился черный дым.
      Плакальщицы голосили, как на похоронах, царапая себе лица и оседая на землю. Едкий дым окутывал девушку, стоящую так близко, что случайному прохожему могло показаться - она сейчас прыгнет в пламя. От дыма у нее кружилась голова и хотелось спать. Рада еще не понимала, что все нарочно, но уже ничего не чувствовала.
      Она смутно помнила, как потом, когда крада прогорела и начала оседать, ее отвели к идолам богов, присыпали землею в знак перерождения и потом трижды окатили водой, что должна была смыть с нее все прошлое. Обычно этот обряд растягивали на три дня, но обстоятельства требовали спешки.
      Волосы Рады еще не успели просохнуть, когда появились девушки и стали ее обряжать, как одевают невесту перед свадьбой - или перед праздничным принесением в жертву, когда невесту водяного топят в реке или море. Все было как всегда в таких случаях - только невеста так и не рассталась с военным поясом, полученным при посвящении, и длинным ножом.
      Всадники уже ждали ее у ворот, что в знак беды были распахнуты настежь. Они держали мечи наготове и зло косились по сторонам - не пришло бы в голову кому-нибудь пустить стрелу.
      До ворот Раду провожали почти все, кто собрался на капище, да те, кто пристал по дороге. В гуле голосов, оплакивавших ее судьбу, Раде показалось, что она различает плач и причитания матери - княгиня вполне могла, как любая мать, затеряться в толпе, прощаясь с дочерью. Но измотанная обрядом и еще не отошедшая от дурмана жертвенного дыма, Рада даже не подумала обернуться. Взгляд ее остановился на сизых далях. Молча, двигаясь как больная, она села на коня и позволила охране увезти себя.
      Синегорка и в самом деле смешалась с толпой и издалека видела все, что происходило с дочерью. На капище, пред ликами грозных богов, она боялась даже стонать, кусая себе руку, но по дороге к воротам, где некоторые матери всхлипывали, оплакивая участь обеих княжон и оставшуюся без дочерей княгиню, где на глаза ей попалось несколько кметей, ходивших с Радой в походы, схоронивших многих друзей и не раз смотревших в лицо смерти - сейчас они отводили глаза, порой утирая их рукавами - она не выдержала. Когда Рада и провожавшие ее жрецы вышли за ворота, чтобы передать девушку всадникам Черного Змея, княгиня закричала в голос.
      Стоявшие подле подхватили ее, когда Синегорка стала оседать на землю, словно в приступе падучей. Она забилась на державших ее руках, заголосила, схватившись за голову. Ее признал кто-то из княжеских слуг, и несколько человек чуть не волоком повели княгиню назад, в терем.
      Вскоре туда же прибежал юный княжич - он пробрался за ворота, провожая сестру, но его вернули. Синегорка билась и рыдала как безумная, пока на нее лили воду и бегали за знахарями. Примчавшиеся на зов ведуны еле усмирили княгиню, окурили ее сушеной одолень-травой пополам с плакуном и дурманом. Смирённая их чарами, княгиня провалилась в тяжкий обморочный сон. Все в один голос твердили, что Синегорка обмерла и надо готовиться к ее кончине, но на следующее утро она очнулась и объявила траур по обеим дочерям - говорила, будто ей привиделось, что обе они навсегда потеряны для нее.
      За один-единственный день Синегорка изменилась так, словно миновало лет десять. Лицо ее осунулось, чело избороздили морщины, глаза и губы поблекли, в косе яснее проступила седина. Она преисполнилась уверенности, что доживет только до осени.
      Вслед за княгиней в печаль и скорбь погрузился весь город - не успели справить тризну по двум княжнам, как скоро настанет пора провожать в подземный мир и княгиню. Знахари и ведуны толпились у княжеского крыльца, перед идолами денно и нощно горели костры - молился и плакал весь город и не все узнали о явлении новых гостей.
      Ящера никто не видел и не подозревал о его существовании - огромный крылатый зверь не долетел до стен города и даже рощи под горой. Стривер отлично знал все вокруг и указал на долину реки чуть в стороне. Там Сварожичи наконец ступили на землю - и вскоре три всадника на одинаковых бурых конях с черными гривами птицами вылетели из долины.
      Случайно видевшие их люди долго не верили своим глазам - три жеребца летели, почти не касаясь земли, а если и касались, то все вокруг содрогалось и с деревьев падали листья. По одинаковым коням и всадники казались близнецами, тем более что у всех троих были решительные лица.
      На склоне, откуда была видна почти вся гора, река с притоками, роща, пашни и несколько небольших селений-вотчин, стоял град, окруженный посадами. По склону к нему вело с разных сторон четыре дороги. Весь склон был изрыт копытами лошадей, колесами повозок и покрыт пятнами костров, но сам град стоял целехонек.
      Оглядев следы странной осады, понаторевший в таких делах Перун молвил всего одно слово, кивнув на град:
      - Этот?
      - Он самый, - тихо вымолвил Стривер, озирая холм. Он не верил своим глазам.
      - Что тут было? - спросил Смаргл.
      - Сейчас узнаем, - обронил Перун, направляя коня напрямик к городской стене.
      Четыре дороги под стенами сходились в две - по числу ворот, открывающихся в две стороны. До ближних было саженей десять, но Перун не захотел свернуть.
      Увидев трех всадников, что во весь опор неслись к стене, с заборол закричали, замахали руками, но странные гости не обратили никакого внимания на стражу. Три жеребца одновременно толкнулись в землю, взрыв ее почти на аршин, и взвились в воздух, как три птицы. Распластавшись, они перелетели не только стену, но попавшуюся угловую сторожевую башню и тяжело опустились на доски мостовой-настила. Полетели в стороны обломки и щепки, когда мостовая затрещала, ломаясь. Жеребцы увязли чуть не по бабки, но седоки не дрогнули на седлах.