Девушка двигалась по комнате почти бесшумно. Заученно огибая каждый предмет мебели, она то подходила к изголовью тахты и клала прохладную ладонь на его лоб, то вновь отходила в свой уголок, где сидела, поджав ноги, в огромном удобном кресле.
      Странно…
      Все ему здесь казалось до безобразия странным. И планировка этой малогабаритной квартиры, которую он успел механически отметить, переступив порог. И мебель, функциональная пригодность которой была взята им под сомнение с первой минуты пребывания здесь. И сама хозяйка, являющая собой нетипичный пример современной независимой женщины.
      Какая, к черту, независимость, если не смогла справиться с такой, пусть нештатной, но все же не из ряда вон выходящей ситуацией? Допустим, он держал ее под прицелом, допустим, она не знала, что в стволе у него уже не было ни одного патрона, допустим, даже позволила ему войти, ну и что? Потом-то, потом! Он же отключился, «пушку» выронил. Тут бы ей, дурехе, и действовать. Бежать без оглядки, звать на помощь. А она что?! Она вместо этого перетащила его из столовой в свою крохотную гостиную. Уложила на единственную кровать. Перевязала. Да еще колола всю ночь какой-то дрянью. Может, и не дрянью, раз ему заметно полегчало, но это нисколько ее не оправдывает. Дура, она и есть дура! Наверняка насмотрелась сериалов или начиталась романов этих бульварных, и ей в каждом мерзавце чудится тот единственный и неповторимый, что будет любить ее вечно и преданно.
      «Дура!!!» — едва не сплюнул Игорь.
      Он вновь устремил свой взгляд в угол комнаты, где едва угадывался ее силуэт.
      Задремала. Дыхание ровное, едва слышное и наверняка чистое. А что, интересно, можно сказать о ее мыслях? Куча романтических бредней? Не меньшее количество сентиментальных помыслов? И, что всего вероятнее, мечты об обеспеченном и прекрасном будущем. А может быть, он ошибается. Может, все не так. Поразил же его с первых минут ее умный и спокойный взгляд. Трусила, он же видел, что трусила, а смотрела прямо. Ни тебе бегающих глаз, ни трепетного взмаха ресниц, ни вздымающейся груди. Ничего того, на что он в любой другой ситуации непременно бы клюнул. Не-ет, здесь его обольщать не собирались. А как взорвалась, когда он ее телефон разбил! Двести долларов… Какие деньги!
      Игорь едва не рассмеялся вслух. Да одна его булавка для галстука стоит дороже. А она даже на оскорбления решилась, невзирая на пистолет.
      Стоп! Вот где собака зарыта! Деньги! Плевать ей на него, как на мужчину. Плевать, как на возможного избранника. Ей от него нужны деньги. Городок не так уж велик. Слухи расползаются, словно масляное пятно по поверхности воды. Прослышала наверняка, пока возвращалась домой, что он и кто он. Вот и пестует сейчас, как ребенка, в надежде сорвать процент.
      Ошибочка вышла, девочка! Ошибочка! Он не станет платить. Ему предостаточно выпало от этого подлючего городишки вместе со всеми его долбаными обитателями, чтобы он еще какой-то занюханной сучке платил. Не его и не ее вина, что такая карта выпала и он очутился на ее лестничной клетке в тот момент, когда она вернулась с покупками. А раз уж случилось, то, как говорится, се ля ви… «Пушку» его, правда, куда-то задевала, но не беда. Шейка у девочки совсем тонкая и нежная. Сжать такую и подержать немного не составит большого труда. Нужно только малость окрепнуть. Совсем немного…
      Игорь плотно смежил веки и начал потихоньку погружаться в блаженное состояние успокаивающей дремоты, когда раздался звонок в дверь…

      — Беда, Симка, беда, — Виталий стоял перед Серафимом и на манер драматического героя дешевой пьесы то сжимал, то разжимал руки перед грудью.
      — Какого хрена ты передо мной тут лапками перебираешь, Онегин, мать твою! — злобно процедил Серафим, заворочавшись в кресле, которое не покидал последние несколько часов. — Что за беда? Не нашел? А кто тебе, придурку, дверь ночью откроет? Разве только такой же идиот, как и ты. Утра нужно ждать! Утра. Народишко заснует туда — сюда, туда-сюда. Вот тогда и присмотреться нужно, кто, куда и зачем.
      — Не понял, — промямлил сбитый с толку Виталий.
      — Ох, блин! Я тебя последний год терплю! — плюнул в его сторону Серафим. — Если бы не девка твоя, давно бы избавился. Она за тебя просит.
      — Спасибо…
      Казалось, Виталий просто обиделся, но на самом деле он был по-настоящему взбешен. Хорошо, конечно, сидеть в креслице и приказания раздавать. А попробовал бы побегать да поулыбаться тем, кому в рожу плюнуть хочется! Он, например, уже вон целые сутки на ногах. Пожрать путем не пришлось. Может, и напутал что, так оскорблять-то зачем? Девкой попрекает, сволочь!!! У него, у Виталия, сердце сделалось черным, когда он вез ее к нему в четырнадцать-то лет.
      Она сидела на переднем сиденье автомобиля и непонимающе хлопала своими глазищами в отцовскую сторону. «Что, да зачем, да почему?» А что он мог ей тогда ответить? Да ничего! Сказать, что за грехи родителей расплачиваются дети? А ей плевать было на это. Ей тряпки нужны были модные да жрачка вкусная. Без Симки он ей этого обеспечить не мог. Вот и пришлось к назначенному времени отвезти ее на дачу к этому скоту. Неделю жила там. Ни звонка, ни записки. Думал, девка умом тронется от горя. А она — нет. Довольная вышла вполне, с подарками. Правда, съездила папаше разок по физиономии, но он не обиделся. Он и сам себя порешить хотел, да жена с сыном смотрели умоляюще, вот и не отважился…
      — Эй, чего замер-то? — Серафим подозрительно уставился на соратника и, как всегда являя собой яркий пример проницательности, подозрительно хмыкнул: — Все простить себе не можешь? Все до сих пор казнишься? Лет-то сколько прошло… зря ты. Девка твоя шлюхой оказалась, каких мало. Хоть и девственницей была, все равно — шлюха. Стоило ей намекнуть, как она тут же передо мной на колени встала и в ширинку полезла…
      — Заткнись, Серый! — мрачно поостерег его Виталий от дальнейших откровений. — Я тебя прошу…
      — Ладно, проехали, — криво ухмыльнулся тот, совершенно искренне не понимая такого проявления уязвленного отцовского самолюбия. — Короче, давай действуй. Особенное внимание на тех, кто аптеку посетит. Или вызов врача на дом. Может, «Скорую» кто вызовет. Затем по списку пробегись по тем, кто на работу в этот день не выйдет. Вот списки жильцов и места их работы. Как видишь, в кресле не зря сидим, тоже работаем. Всех, кто возьмет отгул или больничный, следует ненавязчиво посетить. Ну ты меня понимаешь: участковый, или работник ЖЭКа, или, черт меня возьми, внаглую ввалитесь. Все зависит от того, кто этот человек. Смотри опять дурака не сваляй. Если к вечеру не найдем нашего парнишку, то можно смело заказывать всем по гробу…
      Все еще мрачный, Виталий сгреб со стола четыре отпечатанных на принтере листка и, молча кивнув хозяину, вышел за дверь. Вскоре во дворе хлопнула дверца его автомобиля и почти тут же раздался телефонный звонок.
      — Слушаю, — Серафим с хрустом потянулся. — Никаких новостей, а у тебя? Да ты что? Кто же она? Отлично! Я сейчас подъеду…

      Лариса сидела в кресле, боясь шевельнуться. В дверь звонили как-то неправильно. Иными словами, это могло быть условным сигналом. Звонок. Пауза. Затем два звонка подряд. Вновь пауза и еще раз звонок. Может быть, это его люди? Может, за ним пришли его друзья? Хотя нет. Вряд ли. Он давно очнулся. Лежит тихо, не шевелясь и исподволь наблюдает за ней. Словно в темноте этой комнаты можно что-то разглядеть. Если бы это были его друзья, он бы дал ей знать. А может быть, ей показалось, и он все еще спит? Стоит проверить…
      Она свесила ноги на пол и почти тут же услышала:
      — Сиди тихо…
      — Кто это, как думаешь? — прошептала она. — Может, стоит спросить?
      — Сиди тихо, — повторил он. Было слышно, как он насмешливо хмыкнул: — Хотя можешь и спросить… если жить надоело.
      — А какая мне разница, кто меня убьет? — выпалила вдруг Лариса и тут же ужаснулась от неожиданно сделанного заявления. — Ты или они? Это ведь они? Ты как думаешь?
      — Наверняка. — Игорь заворочался, проверяя себя на способность к передвижению. — Так говоришь, тебе все равно. Куда «пушку» мою дела?
      — Выбросила.
      — Вот дура баба. Зачем?
      — Я стрелять не умею, а тебе она ни к чему. Убить меня сможешь, не производя лишнего шума. — Невзирая на разлившийся внутри ужас, ее несло на всех парусах. — Признавайся, Игорь Ильдарович, задушить меня решил? Ты уже полчаса наблюдаешь за мной и наверняка обдумываешь, как отделаться от нежелательного свидетеля.
      — Чего же тогда не избавилась от меня, коль ты такая умная? Я почти десять часов провалялся без сознания, могла бы ментов вызвать. На лестницу выкинуть. Или, на худой конец, подушечкой прикрыть. А, сестра милосердия? Чего молчишь? Чего задумала? — Он перевалился на бок и, не почувствовав боли, слегка приподнялся на локте. — Отвечай!
      — Заткнись, понял?! — неожиданно вспылила Лариса. — Заткнись, ты — неблагодарная свинья! Все вполне объяснимо. Ментов с детства не люблю. Вся моя жизнь, начиная с рождения, прошла под их неусыпным контролем. Выкинуть тебя на лестницу, конечно же, можно было, но…
      — Что — но?
      — А ну как ты выживешь? Что тогда? Не помнишь, как запугивал меня, сидя за столом? Вот я и поостереглась…
      — А как насчет подушечки? — вкрадчиво поинтересовался Игорь, недовольный ее простыми и вполне логичными объяснениями.
      — Чур тебя, чур! — замахала она на него руками и не к месту засмеялась. — А потом куда — на холодец? Или, быть может, тушенку из тебя сварить? Так ты не очень-то для этого подходишь. Мяса мало, жилы одни…
      — Идиотка, — хмыкнул Игорь, раздражаясь все больше и больше. — Чего же ты хочешь?
      — Я?! — она прерывисто вздохнула. — Я бы хотела закрыть глаза. Затем открыть их и не увидеть тебя больше никогда. Понимаешь? Словно не было ничего этого. Ни тебя, ни раны твоей, ни моего милосердия глупого, — одним словом, ничего. Хочу жить, как и прежде: спокойно, размеренно и счастливо.
      — А ты именно так и жила? — недоверчиво хохотнул он.
      — Именно! Последние три года я именно так и жила.
      — И кто же разделял с тобой твое счастье?
      — А никто! Его было слишком мало для того, чтобы им делиться, — незамысловато ответила Лариса. — Мне всегда его будет мало.
      — Так, так, так… Наша мать Тереза любит одиночество? Или она настолько жадна, что боится пустить на свою территорию кого-то еще, дабы не были ущемлены ее интересы?
      — Глупо, — обиделась она, неожиданно испытав горечь от своего излишнего, никому не нужного откровения. — Мне через три часа на работу, а я совсем не отдохнула. Ты давай спи, набирайся сил и к вечеру сматывайся отсюда. Короче, я возвращаюсь со службы, а тебя уже нет. Договорились?
      — А если я тебя не пущу.
      — Опять не слишком умно. Те, кто звонил в дверь, прошлись по всему подъезду. Я слышала, как у Ольги Ивановны дверной гонг ударял. Если не выйду на работу, меня вычислят мгновенно. Думаю, они не дураки…
      Возразить ему было нечего. Она опять поразила его простотой своих рассуждений, в которых явно присутствовала логическая подоплека. Интересный экземпляр. В свои явные двадцать пять — двадцать восемь лет обладать мудростью зрелой, искушенной женщины, да к тому же иметь внешность взрослого ребенка… Н-да… Встреться такая на улице, он бы в ее сторону головы не повернул. Светло-русые волосы стянуты на затылке в конский хвост. Гладкий лоб, причем без единой морщинки, что опять удивительно, если учесть глубокую осмысленность каждого ее слова.
      Прямой взгляд светлых глаз. Он даже их цвета не сумел рассмотреть за той силой, что перла на него из этого самого взгляда.
      Тонкий носик. Самой обычной формы рот: без горестно поджатой нижней губы, без складок в уголках, без соблазнительного изгиба и прочей ерундистики, указывающей на опыт, помноженный на года. Одним словом, обычное, не привлекающее к себе внимания лицо.
      Ту же самую оценку можно было смело дать и ее фигуре. Полный комплект всех женских прелестей без малейшего намека на утонченность, изящность или сексуальность. Хотя при более тщательном рассмотрении формы ее заслуживали внимания. Во всяком случае, линию груди Игорь, невзирая на ранение, сумел отметить еще днем.
      «В чем же причина? — вяло подумалось ему, когда Лариса, расстилая себе постель на полу, прошла мимо него с охапкой постельных принадлежностей. — Вроде бы все при всем, а чего-то не хватает…»
      Его оценкой Лариса вряд ли могла остаться довольной. Она, конечно же, не считала себя красавицей, но и к дурнушкам никак уж не относила. Не было недостатка и в мужском внимании. Правда, последнее сводилось в большинстве своем к дружеским взаимоотношениям, но Лариса знала, что дай она хоть малейший повод — и эта форма общения перельется в нечто большее. Но с этим она не спешила. Нет, она, конечно же, не жила затворницей и не была синим чулком. Часто посещала вечеринки, премьеры. Случались и выезды за город в приятной компании. Но дальше дружеских поцелуев и приятельских объятий дело не заходило. Она просто не видела в этом необходимости.
      — Смотри, так и умрешь девственницей, — хохотала Лялька в телефонную трубку, докладывая об очередном витке своих романтических похождений. — Неужели тебе не одиноко, Ларисань?
      — Нет, милая, — свысока отвечала она сестре, испытывая при этом какую-то материнскую снисходительность. — Мне хорошо. Мне впервые в жизни так хорошо…
      А сейчас ее всего лишили. Был нарушен не так давно сложившийся размеренный уклад жизни. Более того, существовала реальная угроза самой ее жизни. И все из-за этого черномазого неудачливого стрелка, будь он трижды неладен! В жадности посмел ее упрекнуть! Подумать только! Может, она и бывает излишне прагматична, но в этом нет ее вины. И к тому же, случись ей, вернувшись сегодня с работы, застать свою квартиру ограбленной, она бы этому только порадовалась, лишь бы не видеть его больше никогда. Пусть все заберет и исчезнет из ее жизни так же внезапно, как и появился…

      Рашидов Игорь Ильдарович знал о женщинах все или почти все. Для него не были секретом их тайные помыслы и желания. Он мгновенно вычислял, чего от него хочет та или другая. К каким бы уловкам женщины ни прибегали, на какие бы ухищрения ни пускались, будь то слезы или ласки, он всегда чувствовал истинную природу их происхождения. Его ничто не могло смутить или ввести в заблуждение: он тут же определял цену ласковым речам, нежному взгляду или пламенному поцелую. Одним словом, женщины для него были пусть и жизненно важным, но все же товаром.
      Может быть, все было бы и иначе, не имей он в доме четырех сестер, мать и двух ее назойливых родственниц.
      — Семь женщин в доме — это много даже для меня! — обычно кидал в раздражении его отец и, швырнув салфетку в тарелку с недоеденным обедом, поднимался под их гомон из-за стола. — С ума сойти можно!..
      С ними действительно можно было сойти с ума. Постоянная трескотня, споры, склоки. А чего стоили их походы по магазинам! Здесь не выдерживал даже видавший виды охранник отца и слезно умолял Ильдара освободить его от этой тягостной обязанности. Тот сурово хмурил брови, отмалчивался какое-то время, а затем бросал умоляющий взгляд в сторону сына.
      — Ты это, сынок, давай-ка поезди с ними… Буду твоим должником…
      Долги отец платить умел. Никогда не забывал об обещанном, и в скупости в таких случаях его упрекнуть было нельзя. Поэтому Игорь почти всегда соглашался, хотя и корчил из себя при этом великомученика. Авторитетом в семье он пользовался непререкаемым, женщины, на удивление всем, были с ним безропотны, так что ничего, кроме выгоды, такие поездки ему не сулили. Он садился за руль микроавтобуса, подаренного ему отцом на восемнадцатилетие, шикал на женщин и, дождавшись, когда их гомон утихнет, выезжал за ворота особняка.
      Поздним вечером, отчитавшись перед отцом о результатах поездки и сунув в бумажник положенное в таких случаях вознаграждение, Игорь снова и снова слышал от него:
      — И как тебе это удается?! Ума не приложу, в чем твой секрет…
      Сын скромно отмалчивался, не желая лезть с откровениями к уставшему за день папаше, и незаметно исчезал за дверью минуты три спустя. Да и к чему трепать языком, если тот все равно не поймет его. Разве ему будет интересно слышать о том, что всю свою сознательную жизнь Игорь только тем и занимался, что изучал людей. Ему были интересны не только сами их дела и поступки, но и то, что их на эти самые поступки сподвигло. Разве не любопытно следить за тем, как щебечут о любви друг к другу его сестры. И не менее любопытно лицезреть, когда за пропавший ластик, коробку печенья или тюбик губной помады они готовы выцарапать друг другу глаза. Где же проявляется истинность их чувств? Тогда ли, когда они, довольные сытой и обеспеченной жизнью, готовы любить кого угодно, или тогда, когда попирают их личное?..
      Этот вопрос не давал ему покоя долгое время. Он мучил его до тех самых пор, пока однажды он не вывел для себя одну и, как ему казалось, единственно верную формулу — все в этом мире фальшь и обман. Все, кроме ощущений, порожденных инстинктами: боль, страх, холод, голод. Остальное не что иное, как бесполезная жизненная мишура, выдуманная человечеством от скуки. Кому, интересно, нужна эта чертова любовь, если ничего, кроме страданий, она в себе не несет? Есть влечение полов, но это опять глас и зов природы. Зачем и кому была нужна эта наносная шелуха, называемая чувствами? Не иначе как садомазохистам, к коим Игорь себя уж никак не причислял. Для него все было гораздо проще и беспроблемнее: когда хотел женщину, он ее покупал. Это требовало затрат денежных, временных, но уж никак не эмоциональных, за что он всегда говорил судьбе спасибо. Лишние переживания ему были ни к чему. Угрызений совести при расставаниях он не испытывал. Дамы одаривались щедрыми чаевыми, и их существование тут же предавалось забвению. Он перелистывал очередную жизненную страницу, почти мгновенно о ней позабыв.
      — Ты самый отвратительный циник на свете!!! — частенько слышал он от любовниц.
      Ну и что?! Уж лучше быть циником, чем слюнтяем, раздавленным чьим-нибудь безжалостным каблучком.

      — Слушай, Игорь, черти бы тебя забрали!!! — Лариса топталась в своей собственной прихожей и уже битых полчаса не могла переступить порога квартиры, пытаясь громким шепотом вразумить не в меру разволновавшегося гостя. — Я давно все поняла!!! Если я не возьму денег и не вернусь сюда после шести, то умру! Если я возьму деньги и не вернусь, то тоже умру! Если возьму эти деньги, вернусь сюда после шести, то… все равно умру…
      Последнюю фразу она закончила почти спокойно, чем вновь изумила Игоря.
      — Почему ты так решила? — тут же среагировал он. — Я не такой неблагодарный человек, как тебе могло показаться…
      — Я тебе не верю.
      — Есть предложения?
      — Да… — Она немного помолчала, тихонько откашлялась, пытаясь прочистить саднившее от шепота горло, и осторожно начала: — У меня есть предложение…
      — Говори.
      — Если мне удастся беспрепятственно взять эти деньги. Кстати, ты уверен, что они там?
      — Д-да, — не совсем уверенно ответил Игорь.
      — Хорошо, будем на это искренне надеяться, — согласно кивнула Лариса. — Если мне удастся все провернуть, то я тебе звоню…
      — Интересно, каким образом?
      — Ах, черт! — Она закусила губу, вспомнив о разбитом телефонном аппарате. — А все ты!!! Нечего было ручищами размахивать, все было бы намного проще!
      — Тебе так не хочется со мной еще раз встретиться? — хмыкнул Игорь, уловив направление ее мысли. — Даже если бы и телефон был в порядке, я не смог бы до ночи покинуть эту квартиру, понимаешь?
      — Но и ты пойми меня!!!
      Она подняла на него глаза, и впервые он заметил в них едва уловимые оттенки страха. Девочка все-таки боялась его. Ну что же, теперь все вписывается в понятную ему схему. А то благотворительность необъяснимая, понимаешь. Высокомерно вздернутый носик и сквозившее в каждом слове полупрезрение…
      — Я и не говорил, что хочу убить тебя, — тихо промолвил он, делая два осторожных шага по направлению к замеревшей Ларисе. — Может, я просто хочу тебя…
      — Ты что — придурок?! — поинтересовалась она, нервно хохотнув, до конца даже не осознав истинной глубины его слов. — Как это называется? Пир во время чумы? Или, быть может, как-то еще?
      — А ты что, не веришь в любовь с первого взгляда? — Игорь полуприкрыл глаза веками, наперед зная, что от этого его взгляда женщины в большинстве своем трепещут.
      — Я?! — Лариса широко распахнула глаза и совершенно серьезно ошарашила его очередным своим заявлением: — Я вообще не верю в любовь. Ни с первого, ни со второго, ни с двадцатого…
      Вот так так… Опять тупик. Как же подобраться к этой сучке? Нужно же сделать ее хотя бы немного ручной, благо общаться с ней осталось не так уж и долго. Не верит она! А кто, интересно, верит? Одни идиоты. Стоп! Вывод номер один: девка не идиотка, хотя бы потому, что не верит в то, во что он отказался верить много-много лет назад. Так… Сколько еще подобных открытий ему предстоит сделать? Интересно…
      — Ладно, ступай потихонечку да помни все, что я тебе сказал. — Он подошел к ней почти вплотную и, удивив самого себя подобным действом, коснулся губами ее щеки. — Будь осторожна…
      — Ты это… — отпрянула она от него. — Держи при себе свои эмоции или, как ты там их называешь, методы психологического воздействия. Мне все это ни к чему. Ты в моей жизни — мимолетное видение, только являешься, по иронии судьбы, ангелом смерти. Так что отстань!
      Лариса быстро открыла дверь. Высунула голову на лестничную клетку и, не обнаружив ничего подозрительного, насколько это было возможно в царящем там мраке, вышла из квартиры. Спустя несколько минут она появилась во дворе и твердым шагом прошла мимо развалившегося на скамейке парня, старательно изображавшего дремоту. Тот окинул ее внимательным взглядом всю — от открытых беленьких босоножек до конского хвоста, раскачивающегося в такт летящей походке, и вновь надвинул на глаза кепку.
      Молодец, девочка! Первые уроки усвоила хорошо. Самое главное, не паниковать и стараться не обращать внимания на объект, внушающий тебе опасение. Этому он научился еще в детстве. О, черт! Опять!.. Ведь именно так она себя и вела с ним с первой минуты! Это что же получается — второе очко в ее пользу? Не-ет, этого просто не может быть! Не могло же случиться так, что где-то существовал еще один человек, созданный господом по образу и подобию его собственной, Игоря, личности. Это было бы слишком невероятно и… занимательно. А почему, собственно, нет? Не одним же дуракам заселять нашу голубую планету. Должны же быть где-то и его единомышленники. И почему этим самым единомышленником не могла стать эта длинноногая девка? Как-то, интересно, она справится с его заданием? Сумеет ли удивить его еще раз?..

      Лариса дивилась своему спокойствию. Ноги несли ее к проспекту Фомичева, туда, где, по словам ее незваного гостя, неким, пожелавшим остаться неизвестным, доброжелателем должны были быть спрятаны деньги. Хотя в последнее Лариса не верила ни одной минуты. Наверняка какая-нибудь легкомысленная особа пала жертвой мерцающих глаз и решилась на подобное безумство ради обещанного ей вечного счастья. Но это, в конце концов, не ее дело. Ей было нужно зайти в подъезд дома номер четыре, подняться на третий этаж и извлечь из-за мусоропровода черный помятый пакет, якобы набитый долларами.
      Бред полнейший! Скажи ей кто неделю назад, что она будет проделывать подобное, то бишь шарить за грязной, в прошлом веке крашенной трубой в поисках сокровищ Али-Бабы, она сочла бы собеседника невменяемым. Но сейчас подобный диагноз вполне можно было поставить ей самой. Она действительно сошла с ума, раз поднялась по обшарпанным ступеням заплеванного подъезда и, превозмогая брезгливость, сунула руку за мусоропровод. Паутина, паутина, окурки, непонятно каким образом застрявшие в этой паутине, и ничего более. Лариса распрямилась, услышав стук входной двери. Открыв сумочку, принялась рыться в ней, пытаясь подавить раздражение на самое себя и на обстоятельства, заставившие ее вести себя по-идиотски.
      Шаркающие шаги вошедшего в подъезд человека заглохли на втором этаже. Он загремел связкой ключей, пару раз чертыхнулся. Затем стук открываемой и закрываемой двери, и вновь тишина, если не считать шума проносящихся по проспекту машин. Лариса огляделась, настороженно прислушалась и вновь подивилась запущенности лестничной клетки. Интересно, куда смотрят городские власти: центр города, респектабельное снаружи строение и такое запустение… Одна труба мусоропровода чего стоит. На нее смотреть-то без желудочных спазмов невозможно, не то что шарить вокруг нее рукой.
      «Все! Смотрю еще раз и ухожу. Пусть где хочет, там и ищет свои денежки», — уговаривала она сама себя, дабы отважиться на новую попытку.
      Опустившись на корточки и закатав до локтя рукав тонкой кофточки, Лариса вновь запустила руку за злосчастную колонну из металла. На сей раз она начала шарить ближе к полу. Можно себе представить, на что натыкалась ее всякий раз вздрагивающая ладонь! Полный гастрономический набор местных супермаркетов, разумеется, выпотрошенный, использованный и издающий жуткие запахи.
      «Это же надо исхитриться, чтобы попасть в такую узкую щель между стеной и этим мусоропроводом, будь он трижды неладен! — едва не скулила она, пробираясь пальчиками ближе к углу, где нащупала непонятно откуда взявшийся провал. — Если, конечно, это не своего рода маскировка…»
      Жертвуя во благо, всегда нужно надеяться на благополучный исход мероприятия, во имя которого поступаешься чем-либо. Когда ее желудок вот-вот готов был извергнуть наружу утреннюю чашку кофе и тонюсенький бутерброд с сырокопченой колбасой, Ларисе наконец-то удалось нащупать что-то, напоминающее полиэтилен. Находка была покрыта какой-то слизью, соприкасаясь с которой девушка едва не стонала от отвращения, но, памятуя о более чем строгих наставлениях Игоря, Лариса ухватилась за край пакета и потянула его на себя. Пакет после некоторых усилий удалось извлечь наружу. Имел он форму прямоугольника, и первая мысль, которая пришла ей в голову, была о том, что это удачно запрятанные кем-то полторы буханки серого хлеба. Не позволяя воображению увести себя в сторону, Лариса заглянула внутрь и впервые удовлетворенно заулыбалась. Это были деньги. Упакованные в прозрачный тонкий полиэтиленовый пакет, зеленые бумажки лежали аккуратненькими пачечками, тесно прижавшись друг к другу.
      Что же, выходит хоть в чем-то этот жгучий волоокий красавец ей не соврал. Может быть, даже снизойдет до благодарности за столь блестяще выполненное ответственное задание.
      «Может быть, даже и поцелует еще разок… — ехидненько хихикнуло где-то внутри. — Или еще чего… в знак признательности…»
      Лариса почувствовала, что краснеет, и неожиданно разозлилась на себя еще пуще. Несвойственные ее натуре видения, молниеносно промелькнувшие в мозгу, ей совсем не понравились. Таких осложнений она не желала и не допустит никогда. Это не ее, а Лялькина стезя — изнывать под бременем эмоциональных недоразумений. Она не поддастся на всяческие там штучки-дрючки. Пусть идет ко всем чертям со своим искусством обольщения!
      Резким движением сняв с упаковки черный вонючий пакет, она переложила деньги в свою сумку, благо ее вместимость это позволяла, и, попихав ногой яичную скорлупу, колбасную кожуру и вышеупомянутый пакет назад за трубу мусоропровода, побежала вниз по лестнице.