Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Агент нокке, или на войне как на войне

ModernLib.Net / Романова Елена / Агент нокке, или на войне как на войне - Чтение (стр. 4)
Автор: Романова Елена
Жанр:

 

 


      Проблемы в учебе возникали, но парнишка легко с ними справлялся. Учился он очень хорошо. По началу одноклассники завидовали, но Ник помогал всем по дружбе.
      Учителя были очень довольны своим новым учеником. Только его подчеркнутая независимость раздражала некоторых педагогов. На все-то мальчишка имел свое мнение.
      Сохранилась школьная тетрадка, где мальчик писал сочинение на тему о счастье.
      Учительница по литературе выставила положительную оценку. Но от проверяющих чиновников тетрадку прятала.
      Уроки истории превращались в настоящие диспуты. Преподаватель был счастлив – наконец-то ему удалось расшевелить этот класс, наконец-то дети стали запоминать, а не зазубривать, наконец-то даже самые скучающие троечники стали задавать вопросы (лучше пусть будут неуместные вопросы, чем сонное отбывание предмета).
      Завуч не разделяла этого восторга.
      – Школа – это не балаган, а учитель не клоун, – строго выговаривала вероника Леопольдовна. Она с нетерпением ждала, когда Ник перейдет в следующий класс, с которого начинают изучать ее предмет.
      Больше всех доставалось Тосе, или Антонине Аркадьевне, старшей пионервожатой.
      Возникали конфликты, если можно так выразиться, на профессиональной основе.
      Классный руководитель Анна Михайловна долго думала, какую общественную нагрузку дать новому ученику. После мучительных размышлений, пожилая учительница поручила Нику шефство над младшими школьниками. Только раз взглянув на него, учительница поняла, что не ошиблась. После занятий мальчишка с удовольствием возился со своими подопечными первоклашками. Малыши души не чаяли в своем старшем друге.
      Однажды вечером, Ник проводил последнего своего первоклассника. Домой возвратиться он не успел. Перехватив на ходу пирожок с капустой у киоска, мальчик побежал в свой клуб на занятия. До подъезда оставались считанные метры.
      Во дворе тренировалась дворовая футбольная команда. Перепачканные в грязи по самые уши футболисты что-то кричали друг другу. Мамаши прогуливались с малышами, которые, то и дело выбегали на зеленеющую травку. Они так и норовили попасть под ноги подростков, увлеченных игрой.
      Одна мамаша отвела маленькую девочку в сторону. Большой пестрый мячик покатился в кусты. Малышка радостно взвизгнула и побежала вдогонку. Вдруг веселье стихло.
      Футболисты в полном составе оккупировали деревья и верхние ступеньки лесенки на голубятню. Кое-кто повис на проволочной сетке. Коллективный рев двух десятков малышей сливался в оглушительный вой, способный оглушить кого угодно. Мамочки, схватив, как придется, своих вопящих чад, сбивая друг друга с ног, заскакивали в подъезд. Ник обернулся и увидел большую, лохматую черную собаку: шерсть ее была страшно вздыбленной на загривке, глаза горели (буквально!) красным огнем, из оскаленной пылающей пасти обильно стекала дурно пахнущая слюна. Животное злобно зарычало и, шатаясь, направилось к весело болтающей малышке. Мать в ужасе подавилась собственным криком. Вот-вот собака кинется на ребенка (она уже припала на передние лапы) и коротенькая жизнь оборвется.
      В последний момент на пути зверя возник странный мальчик. Он страшно оскалился и зарычал на собаку. Пользуясь моментом, мать схватила девчушку на руки и понеслась к спасительной двери. Собака бросилась наперерез, отрезая путь к спасению. Ник опять помешал.
      – Не трогай ребенка, сестра, уйди с миром! Или я тебя порву, как Тузик тряпку, – говорил мальчик собаке, но остальные люди слышали только рычание.
      – Не мешай, малыш! Это не твоя охота! Эту вкусную малышку мне обещал сам хозяин!
      Ее мать сама отдала дочь хозяину! Муж к ней вернулся, как и было обещано! Хозяин всегда выполняет обещания! Уйди, я сказала, щенок! Я хочу есть! – рычала в ответ собака.
      – Сначала попробуй съесть меня!
      – С большим удовольствием, маленький хельве!
      Собака кинулась на Ника, стараясь сбить его с ног. Тот устоял. Мальчик сосредоточился на поединке. Маленький нокке сильно обжегся, но не ослаблял хватку на горле ужасного животного. Когда собака внезапно превратилась в моллюска, Ник быстро вставил грязный булыжник между створками раковины. Пытаясь его сломать, адские жернова треснули, жидкий огонь побежал по траве, (парнишка наступил тяжелым ботинком на огненную плоть твари). Оборвалась серебряная цепочка, крестик упал в трещину. Раковина взорвалась, крестик упал прямо в ладонь хозяина. Моллюск снова стал собакой. Когда к дерущимся подошел Александр Викторович с винтовкой, (он выбежал на шум во дворе), все было кончено. Собака уже не дышала. Вдруг безжизненное тело страшной твари задымилось, противно пахнуло тухлыми яйцами. И труп собаки растворился в сыром осеннем воздухе.
      Минуту спустя, уже никто не напоминала об этом ужасе, кроме опаленной травы на месте схватки.
      Только когда все закончилось, Ник почувствовал боль. Алешка что-то колдовал.
      Маринка и Александр Викторович промывали раны, обрабатывали жгучими настойками.
      Мальчишка держался довольно спокойно, только странно смотрел в одну точку. И жмурился, как будто не от боли, а от удовольствия. Но, как только услышал про больницу, сразу побледнел от страха. И судорожно вцепился в руку дяди Саши. Тут же полились слезы. Но руководитель был непреклонен. Никакие "боевые заслуги", никакие "пожалейте!" на него не действовали. Пол часа спустя знакомый хирург осматривал разорванную руку ребенка. И очень удивлялся, что местами кожа обожжена, как будто руку терзали не собачьими зубами, а раскаленными гвоздями.
      Ника заставили рассказать, как было дело. Слушая мальчика, хирурги приходили к неутешительным выводам. И добавляли дозу лекарств. И очень пугали руководителя клуба плохими предчувствиями.
      Ник просился домой, но его не отпустили. Петру Сергеевичу и Даше о происшествии сообщила Марина.
      Ника навестила пожилая соседка, которая принесла вкусные яблочки и распекала мальчика.
      – Ну, зачем ты полез в эту драку?! Сдалась тебе эта девчонка! Тоже мне, Аника – воин! Девчонка-то живехонька, и мамаше хоть бы хны. А руку-то больно, поди! И сколько еще терпеть придется из-за сопливой ревушки. Вот дурень. Прошел бы мимо, сейчас бы футбол гонял с друзьями. А ты лежи, лежи, дурачок, пока все веселятся.
      Глядишь ума прибавиться! Господи, что сказала бы мама?
      Ник задумался. Он уже не считал себя супергероем. Особенно после серии неприятных процедур. Руку сильно дергало. И голова разболелась. И очень хотелось пить. Слова старушки горьким осадком выпадали на самое дно маленькой души, отправляя и без того невеселые мысли маленького хельве. Но тут подошел Петр Сергеевич, и резко перебил пожилую женщину:
      – Мама бы им гордилась! Ника, ты молодец! А Вам, Олимпиада Владленовна должно быть стыдно!
      – Чего это мне должно быть стыдно. Я все как есть говорю.
      – Ребенку и так плохо. А вы тут развели кухонную склоку. А мама бы все равно им гордилась! Он поступил, как настоящий мужчина.
      Старушка неодобрительно посмотрела на дядю Петю и удалилась недовольно ворча.
      Мальчишка благодарно улыбнулся в ответ. От того, что мама им гордится оттуда, сверху, было легче переносить неприятные уколы и болезненные перевязки.
      Малыши и друзья по туристическому клубу больше месяца каждый день толпой навещали его в больнице. Он им казался тогда таким большим и взрослым, разве что не вторым папой. Друзья рассказывали ему про школьные новости, малыши делились переживаниями. И все время спрашивали, когда его вписывают. Для семилетних ребятишек сорок дней казались вечностью. Наконец-то мальчишка снова занимается с малышней, под насмешливые шепотки одноклассников. В лицо смеяться над ним боялись – после драки в первый день сентября за новеньким прочно укрепилась репутация "тихого омута".
      Пионервожатая не одобряла содержания этих занятий. Вместо того, чтобы учить с ними "правила октябрят", "путешествовать по стране Пионерии" (Вероника Леопольдовна была несколько несправедлива к юному вожатому – все эти правила, имена, даты и фамилии отскакивали у малышей от зубов), этот мальчишка устраивал разные спортивные игры на перемене, учил их быстро бегать, далеко и высоко прыгать, точно и сильно бросать мячики. Водит этих детей в тир и учит стрелять.
      Но это все не так и плохо, ведь и советскому государству нужны крепкие и выносливые молодые строители коммунизма.
      Не нравилось строгой учительнице, что этот, с позволения сказать шеф, учит малышей хитрости, вдалбливает в их головки непонятные, а потому и вредоносные идеи, поет неправильные песни. Ну, чему, например, может научить маленьких октябрят эта песенка:
      Если радость на всех одна, на всех и беда одна.
      В море встает за волной волна, а за спиной – спина.
      Здесь, у самой кромки бортов, друга прикроет друг, Друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг.
      Или такая, с позволения сказать, баллада:
      Когда вода всемирного потопа, вернулась вновь в границы берегов, Из пены уходящего потока, на сушу тихо выбралась любовь…
      – От чего прикроет? От бдительного государственного контроля? Какой поток? Какой потоп? Какая любовь? – риторически вопрошала Вероника Леопольдовна в учительской – Умоляю Вас, Владислав Арсеньевич! Прекратите эти игры, пока не поздно.
      Но директор или не слышал этих восклицаний, или совсем не разбирался в педагогике. Он, видите ли, "ничего антисоветского на горизонте не наблюдает". И еще советует завучу подлечить нервы. Владислав Арсеньевич считал, что лучше пусть малыши узнают о том, с какой стороны подходить к девочкам из песен и баллад, чем из грязных надписей на заборе.
      Антонина Аркадьевна и Вероника Леопольдовна всегда выделяла подопечных юного нокке по живым, блестящим глазкам, по пытливым и лукавым личикам. Если все другие октябрятские звездочки производили впечатления тихих и послушных овечек, то эти ребятишки казались стайкой шаловливых лисят. Обидно, что к этим игрищам присоединялись дети из других "звездочек". В них включались и другие "шефы".
      Стадо послушных овечек медленно, но верно таяло, а стайка лисят принимала угрожающие для школы размеры. Ну, и это не так плохо. В конце концов, советской стране нужны и ученые, и писатели, и артисты.
      Но вот что совсем плохо, эти первоклашки отбились от рук. Эти детки категорически отказывались доносить на своих товарищей. Странный мальчик умудрился испортить Клаву Сорокину, которая всегда и на всех доносила Марие Петровне или Антонине Аркадьевне. Однажды, в порыве доносительства, эта правильная девочка наябедничала на саму себя, чем повергла в шок выпускницу педагогического училища. Теперь же и Клава, на свой любимый вопрос: "Кто это сделал?", стала отвечать уклончиво и неправдоподобно. Одно отрадно, что мелкого хулиганства и безобразий стало меньше. Даже неприличные надписи и безобразные рисунки в туалете сами собой (вернее без вмешательства взрослых) исчезли.
      Правда, первоклассники сумели избить Вовочку, который отнимал у них карманные деньги. Рассерженный папочка явился к директору, даже не просьбой, а с настоятельным требованием наказать виновных. Мужчина сделал вид, что не знает, откуда у его сына сигареты и вино. Он отказывался даже разговаривать на эту тему.
      Этот огромный мужчина, как две капли воды похожий на малолетнего вымогателя, отличался удивительной слепотой в отношении всего, что касалось ненаглядного сыночка.
      – Этого не может быть! Вовочка не может быть грабителем! Он такой впечатлительный и ранимый! Это все грязная ложь! – перешел в наступление рассерженный родитель.
      – Вы даете сыну деньги на сигареты? – строго спросил директор у вальяжно развалившегося в кресле мужчины.
      – Да как вы могли такое подумать! – возмутился отец Вовика.
      – А откуда тогда у него деньги? Как известно, деньги или зарабатываются или отбираются или даются родителями – спокойно разъяснял ситуацию учитель, выводя этой невозмутимостью собеседника из состояния душевного равновесия.
      – Не ваше дело!!! – грубо буркнул приглашенный родитель, решительно замкнулся в себе и прокручивал в голове патриархальную методику, которой он будет обучать сына уму-разуму. Правда, так ее и не применит.
      Директор посоветовал папочке перевести свое ненаглядное чадо в другую школу.
      Совет был услышан.
      В школе устраивались то рыцарские турниры, то военные игры, то футбольные матчи, то различные конкурсы и викторины. Даже у незаметных троечников открылись неожиданные таланты. Даже отпетые хулиганы разделились на два лагеря. Одни находили достойное применение своей неуемной энергии. Другим же в школе становилось не уютно: унижать и избивать малышей и "очкариков" стало не безопасно. А по-другому развлекаться эти создание не умели и не хотели уметь. И они, вслед за Вовочкой, тихо покидали школу.
      Директор сквозь пальцы смотрел на то, что ребятишки правила октябрят читают по оборотам тетрадок, что издевательски воспринимают надпись на плакате – "Пионер всегда говорит правду!", прибавляя к ней выдумку своего старшего друга: "Но не всем!". Единственно, что не удалось оспорить завучу, так это победу этих детишек на областной спартакиаде.
      Директор и завуч в тысячный раз спорили на извечную тему: каким должен быть человек будущего? Оба сходились, что он должен быть сильным, духовно и физически красивым, нравственным и ответственным. Они не могли договориться в принципе.
      Убедить Веронику Леопольдовну изменить свое отношение к детям и подчиненным так же легко, как папуаса-людоеда уговорить стать вегетарианцем.
      Например, Владислав Арсеньевич не поощрял наушничество, строго наказывал доносчиков вместе с теми, на кого донесли. Вероника Леопольдовна не видела другого способа быть в курсе ребячьей жизни. Директор, поощрял желание девочек быть красивыми (чем буквально выводил из себя завуча): он повесил в туалете для девочек большое зеркало, не запрещал вплетать в косички цветные ленточки, и вешать на руки и на шею украшения из бисера, которые девочки плели сами.
      Единственное, чего не терпел строгий директор – это неряшливый внешний вид (как у мальчиков, так и у девочек) и дорогие взрослые украшения. Веронике Леопольдовне, которая опять развела бурную деятельность, указал на выведенную крупными черными буквами на белой стене цитату, где знаменитый писатель Антон Павлович Чехов утверждал, что в человеке все должно быть прекрасно, в том числе и одежда.
      И еще – товарищу завучу было указано на расписание уроков, которое вместо нее составляет Тамара Михеевна, в обязанность которой входит обучение детей математике и руководство пятым "а" классом. И на другие дела, которые входят в обязанности завуча, но выполняются совсем другими людьми. Вероника Леопольдовна обиженно поджимала губы. Она попыталась устроить грандиозный скандал в учительской и даже успела довести до слез мелочными придирками молодую учительницу немецкого и английского языка. Но, директор, которого сама Вероника Леопольдовна не иначе, как "старый солдафон", решительно пресекал приступы мании величия, заставлял ее публично извинятся перед молодой девушкой.
      Ник ненавидел нацистов, лишивших его детства, но при этом не испытывал особого восторга перед коммунистами. Возможно оттого, что этот восторг ему слишком агрессивно навязывали. И не понимал, например, почему довольно безобидные любовные стихи названы "пьяными излияниями кулацкого поэта". Такие выражения простительны полуграмотному унтер-офицеру СС, бывшему разбойнику, без начатого начального образования. Интеллигентной учительнице они вовсе не к лицу. И еще, зачем было уничтожать самых трудолюбивых и удачливых крестьян, отбивать у оставшихся охоту к работе, а потом "героически бороться за урожай" с помощью школьников и студентов. И многое другое он тоже не понимал, но держал язык за зубами. Ему доступно объяснили, что некоторые вещи лучше не понимать молча, "ибо длинный язык доводит до Магадана". А в Магадан Нику не хотелось.
      Петру Сергеевичу и Александру Викторовичу сделали замечание. Им обоим велели дома меньше распускать языки в присутствие маленького Ника. Начальство не уставало напоминать опекуну и руководителю клуба, что их долг воспитывать мальчика в духе советского патриотизма, прививать почтение к деятелям коммунистической партии и советского государства. А не сообщать ребенку сведения, которые он может не правильно истолковать.
      Оба сотрудника виновато кивали головами, сообщали, что сознают свою вину: "меру, степень, глубину", обещали исправиться. Глядя на их физиономии, начальник спецотдела с трудом сдерживал безумный смех. Поверить в то, что "эти чистые и честные, широко открытые в этот прекрасный мир, не в состоянии солгать", мог разве что наивный новичок. Но начальнику надо было до конца довести спектакль под названием: "суровый, но справедливый старший товарищ делает строгий выговор младшим товарищам, разъясняя их ошибки и заблуждения, младшие товарищи глубоко переживают случившееся".
      Дежурный главный надсмотрщик "конторы глубокого буренья" оказался доволен спектаклем. Будь это "Железный Феликс", всем бы пришлось туго. А чтобы обмануть этого типичного партийного функционера хватило и такого грубого фарса. Это было даже излишним. Для него хватило дежурного славословия в адрес "отца народов", повторяемого через слово, и окрашенной в зеленый цвет пожухлой осенней травы.
      Этот толстый и лысый мужчина с лицом ожиревшего орла совершенно не понимал, о чем идет речь. Он просто со стеклянными глазами пытался вслушиваться в непонятный для него разговор. И все больше погружался в сон. Если бы он услышал имена и фамилии, записанные у него в блокнотике и выученные наизусть, то он доложил бы по инстанциям. Но старший сотрудник все время повторял: "Как говорит товарищ Сталин…", "Как учит нас великий Ленин…", "Как завещал нам Феликс Эдмундович…". Что именно говорил, чему учил и как завещал мужчина уже не разбирал. Это совершенно ни к чему. Раз эти юноши поминают такие правильные и проверенные имена, значит, "что все прилично и пристойно". Ленин и Сталин плохому не научат. Этот товарищ вообще было очень мало тем, в чем разбирался. За это его и ценили в конторе.
      Дорогого гостя с почетом проводили до личного автомобиля. В багажник насовали подарков и гостинцев. В отчете проверяющего чиновника их отдел выглядел так, что хоть в святцы вписывай.
      Разумеется, все осталось по-прежнему. Как всегда, дядя Петя и Александр Викторович, рассказывал детям из "туристического клуба" подробности жизни и смерти некоторых коммунистических великомучеников и великомучениц. Единственно, мальчики и девочки, и в их числе маленький нокке, рано приняли двойную мораль.
      Они без особого труда научились изображать великое благоговение, когда их учителя бодро славили то одного, то другого героя. А потом на кухне вспоминать уже совсем другие страницы их жизни.
      Петр Сергеевич сумел открыть мальчику много другого. История страны, куда попал ребенок, в рассказах дяди обретало плоть и кровь. Он за сухими официозными строчками учебника начинал видеть судьбы тысяч, миллионов людей. Их страдания, их духовные поиски и порывы, их ошибки и победы. Страшные картины гражданской войны, когда брат убивает брата ради какой-то идеи, леденили кровь в жилах.
      Какая должна быть идея, ради которой он поднял бы руку на Эрика, своего братишку?
      Мальчишка уже не мог так весело, как раньше, насмешничать. Не мог называть революционный флаг "красной тряпкой". В его душе шла очень напряженная работа.
      Не мешать бы ей.
      Однажды Тося пристала к мальчику с просьбой подготовить выступление для сбора, посвященному Павлику Морозову. Она хотела, что бы именно Ник выступал – он был самым симпатичным, да и к тому же единственный, кто за такое короткое время выучит большое количество заумного текста, подготовленного Вероникой Леопольдовной.
      Мальчишка именно к этому пионеру-герою испытывал стойкое отвращение. Он еще не знал, что отцы бывают разные. Мальчик еще не был знаком с Валькой Шубиным (этот парень, так же как и Ник вынужден был скрывать свое настоящее имя), которого его родной дядя держал пленником на подводной лодке. "Любящий" дядюшка издевался над сыном своего брата, надеясь таким образом привить ребенку любовь и почтение к фюреру. И был очень удивлен, что вместо этого вызвал в душе мальчишки жгучую ненависть, и едва не довел до самоубийства. Дядюшка позже будет оправдываться, это хотел племяннику добра, любя избивал и издевался.
      Ник даже не мог представить себе, что он сам смог бы сотворить подобное.
      Маленький хельве не считал себя таким уж прекрасным рыцарем без страха и упрека (каким его считали малыши, особенно после случая с собакой). Парнишка слишком многого боялся. То, что для других, более счастливых сверстников, было скрыто за семью печатями, для него было страшной реальностью. Он всегда очень боялся, что под пытками, под угрозой расправы над дядей Петей или Дашей мог выдать врагам какую-нибудь страшную тайну. Боялся, что сболтнет лишнего, и могут пострадать его друзья. Тем более, что теперь даже его настоящая фамилия и то – большой секрет для очень маленькой компании.
      Но чтобы вот так – по доброй воле, в здравом уме и твердой памяти пойти и заявить на отца, что он прячет зерно. Прячет, чтобы ему (этому малолетнему дурачку), было зимой что покушать. Ника часто ругал отец, когда он безобразничал.
      Карпинус часто выговаривал его дяде Нильсу, что тот ведет себя как ребенок. И не очень уважительно отзывался о его невесте – инфантильной, хотя и очень красивой коммунистке Эмме. Но мальчишке не могло даже в самом страшном зимнем кошмаре присниться, чтобы он своими ногами пришел в гестапо, и заявил бы на папу. Или дядя Нильс написал бы донос на Карпа Карпинуса. Или Алешка выдал бы своего отца, пусть и не родного. Как ни крути, поведение Павлика Морозова никак не укладывалась в понятие подвига. В законах эльфийского тинга это называлось совсем другим словом. И отца, убившего своего сына-предателя, эти законы оправдывали.
      Маленький нокке мог еще состроить благообразную мину, когда кто-то там что-то говорит. Но самому с трибуны читать всякую гадость, было выше его сил. Ведь на этот сбор сгонят не только его ровесников и старших ребят, которые с открытыми глазами будут дремать под его бормотанье. Тут же будут и малыши, которые с трепетом будут внимать каждому его слову. Эти наивные и широко раскрытые глазки, так похожие на глаза его младшего братишки, он не мог обмануть.
      Мальчик отказывался на отрез, а пионервожатую как будто бы замкнуло. Ник приводил не менее симпатичных на лицо активистов, которые с огромной радостью брались за это выступление. Этим пионерам было страсть как охота помозолить глаза высокому начальству. Но девушка отвергала кандидата за кандидатом. Она решила, во что бы то ни стало добиться своего. Она решила сломить сопротивление, раздавить и растоптать дерзкого новичка. Только так, считали вожатая и завуч, можно привить должное уважение к педагогам. Только так можно добиться беспрекословного подчинения.
      – У меня нет времени на всякую ерунду,- спокойно ответил несговорчивый ученик непонятливой учительнице, – И если я скажу на сборе, то, это думаю, Вас выгонят с работы. А могут и отправить на Колыму за казенный счет. Или наградят бесплатной путевкой в Сибирь.
      – Ника, да ты меня просто без ножа режешь! На сборе будут присутствовать товарищи из райкома, – вожатая попыталась перекрыть ему выход из класса.
      – Ну и пусть себе присутствуют, – уже несколько раздраженно ответил ей мальчик, отодвигая плечом надоедливую девицу, – я же им не запрещаю.
      Для беседы вызвали Петра Сергеевича, но Тося и от него ничего не смогла добиться.
      "Если не умеете работать с детьми, то это Ваша проблема"- заметил ей мужчина.
      – Как я могу привлечь Ника к пионерской работе, если его воспитатель игнорирует мои замечания, – жаловалась она коллегам в учительской. Но директор советовал ей переключить свою активность на другой объект. И не приставать к Нику, у которого и без нее проблем хватает.
      – Помните, Антонина Аркадьевна, как в прошлом году умерла ваша мама, и что тогда с вами творилось. А ведь Вы вполне взрослая и самостоятельная женщина, у Вас свои дети, любящий и любимый муж. Ваша жизнь существенно не изменилась. А представьте, что Вам всего одиннадцать лет и предстоит взрослеть одной, в чужой стране, среди чужих и часто враждебно настроенных людей. И прибавьте к этому проблемы со здоровьем! Дайте ему время привыкнуть, не наседайте на ребенка со своими поручениями.
      – Рано его из больницы выпустили, – язвительно заметила молодая учительница пожилому директору, – ноги и легкие ему вылечили, а вот про голову забыли!
      Директор по-отечески обнял молодую женщину:
      – Дорогая Тосенька, я тебя прекрасно понимаю. Этот мальчик не похож на других, хлыстом щелкать и розгами грозить тут бесполезно. Терпение и такт, вот что тебе нужно. Запомни, терпение и такт.
      – Интересно рассуждаете, Владислав Арсеньевич! – молодая женщина резко дернулась – Он, видите ли, личность! У него, видите ли, проблемы! Почему я, взрослая женщина должна уступить, почему бы этому вашему Нику не придержать язык? – обиженно дула губки Тося.
      – Ну, хотя бы потому, что Вы женщина. Вы старше и мудрее его.
      Он призывал девушку наблюдать за ребенком, полюбить его. И тогда, может быть она сумеет найти слова, которые заденут именно Ника, западут именно в его душу. И это не за день, не за два происходит.
      – Ты можешь мальчику запретить говорить и делать. Но думать и верить нельзя ни заставить, ни запретить. Любая вера, как и любовь, хороша, когда она свободная, искренняя и бескорыстная. Если под угрозой двойки – это шантаж. А если за пятерочку… Я думаю, вы сами знаете, как это называется! Я не хочу в стенах школы произносить это гадкое слово, – сурово отвечал директор на возражения пионервожатой.
      Тося и Вероника Леопольдовна, ее наставница в педагогике, не сочли нужным прислушиваться к советам "старого солдафона". Чем больше женщины давили на мальчишку, тем больше он замыкался в себе, тем злее огрызался на них. Двойки и замечания в дневнике не пугали (Ник знал, что дядя Петя его пороть не будет, во всяком случае, за оценки и замечания в дневнике), но сильно действовали на нервы.
      Дошло до того, что Ник перестал ходить на занятия. Директору Владиславу Арсеньевичу хватило терпения уладить конфликт и вернуть ребенка в школу. Но отношения с завучем и пионервожатой были испорчены очень сильно. Причем как у мальчика, так и у директора. Дамы считали, что директор заигрывает с детьми, завоевывает сомнительную популярность за их счет.
      Детей из туристического клуба обучали уже более серьезным вещам. Они были все прилежными учениками. В здание, где располагался клуб "Белая сова", "в очаг средневекового мракобесия, головы советских школьников забиваются белогвардейскими бреднями", регулярно наведывались тетушки из партийных комитетов разных уровней – районного, городского, областного. Они обвиняли руководителя клуба в применении антинаучных и антипедагогических методов обучения детей. Да и само название "Белая Сова" – разве подходящее для клуба, где собираются советские школьники?
      Искусство выигрывать в азартные игры, развитие "быстроты и ловкости рук", элементарные основы магического знания не входило в школьную программу.
      Сравнительный анализ религиозных учений совершенно не нужен юным атеистам. Такие буржуйские затеи, как гипноз, телепатия (советским людям незачем скрывать от других свои мысли) и телекинез вовсе излишняя трата времени и сил. Разве можно давать в руки детям серебряные клинки, в то время, когда страна так нуждается в средствах? Когда колхозный строй победно шествует по стране, зачем нужны дедовские приметы и гадания. Когда радио есть даже в самых глухих деревушках, нет необходимости изучать свойства зеркал и магических кристаллов. Рация куда как надежнее. Зачем советским школьникам уметь устраивать тайники в сумках, рюкзаках. Зачем детям трудящихся иметь понятия об офицерской чести, знать дуэльный кодекс.
      Такие знания, конечно, необходимы специальным агентам, но не детям школьного возраста. Когда придет время, соответствующие органы ими займутся – самыми достойными молодыми комсомольцами.
      Вся эта мышиная возня мешала работать, дети отвлекались, начинали огрызаться, руководителя таскали "по инстанциям", объяснения и разборки отнимали слишком много времени. Однако, шумные дискуссии, которые комитетские тетушки пытались раздувать с упорством, достойным лучшего применения, через пару дней затухали сами собой.
      "Враги народа" или исход "великого инквизитора".
      Однажды Даша пришла домой заплаканная, с ней была странно тихая и безучастная Маринка. Оказалась, что папу Марины – ведущего специалиста крупного оборонного завода обвинили в особо крупном хищении. Мама была в больнице, а сестра в Мурманске ничего не знала. Девочка осталась у подруги Даши до возвращения мамы.
      Мальчики пытались утешить и ободрить девушку, но при посторонних о несчастии молчали. Петр Сергеевич поднял все свои связи, пытаясь помочь отцу девочки.
      Но в школе очень быстро обо всем узнали. Веронику Леопольдовну обязали отреагировать. Та с радостью принялась исполнять поручение, а то неудобно перед другими: ни одного репрессированного учителя, ни одного "члена семьи врага народа", только сын какой-то безобидной поэтессы – ее даже не судили. Просто не печатали. На радостях она организовала общешкольное собрание. Тем более, что Вероника Леопольдовна была классным руководителем пострадавшей девочки.
      Объявления о предстоящем мероприятии были развешаны по всей школе.
      На повестке дня поставлены вопросы:
      1. Достойна ли Марина оставаться в пионерской организации?
      2. Может ли обучаться в советской школе дочь вора и взяточника?
      Для себя завуч уже все решила. Однако, инициатива Вероники Леопольдовны в учительской не имела оглушительного успеха – ее поддержала только пионервожатая Тося. Да и то, больше по привычке, чем по убеждению. Директор школы был категорически против этого, даже собственноручно сорвал все объявления. Он был очень рассержен.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20