1

По вечерам, после изнурительных, но бесперспективных и ничего не значащих заседаний, Сердюков ещё долго засиживался в своем кабинете и до предела изматывал себя бумажной работой. Он как можно больше старался оттянуть время, когда нужно было возвращаться домой, где даже после полуночи дверь молча отворяла супруга, каждый раз одаривая его презрительным взглядом, и он переступал порог с таким настроением, словно входил в могильный склеп.

Поэтому, что никогда не случалось прежде, он распорядился о том, чтобы все папки с письмами жителей области, которые пришли в его адрес, и ответами на них, положили ему на стол. Вечерами, углубившись в изучение писем, Сердюков всем своим видом показывал, что накануне новой предвыборной компании изучает запросы, мнения и жалобы избирателей. И хотя он и в самом деле старался вникать в суть всяческих житейских и производственных проблем, это у него не всегда получалось. Иногда он, как бы по служебным обязанностям, для пояснения того или иного вопроса, вызывал к себе помощника, и Леночка, не заставляя себя долго ждать, тут же появлялась перед ним.

Как и прежде, до их совместной поездки в Марфино, она передвигала стул и занимала свое обычное место с правой стороны от Пряхина. Как и прежде улыбалась уголками рта и понимающе кивала головой, когда Сердюков ставил перед ней задачу. Как и прежде подрагивали завитушки волос на висках, и кабинет обволакивал приятных запах «Шанель». Сколько раз по поводу и без повода Сердюков дарил ей эти духи!

Но Сердюков видел, что это была уже не та Леночка Пряхина, которая так отчаянно любила его и готова была бежать за ним на край света. Нет, со стороны, конечно, казалось, что ничего в отношении депутата и его помощника не произошло. По рабочим вопросам они понимали друг друга с полуслова, но в сфере их былых душевных и любовных отношений, словно черная кошка пробежала. Стремительная и незначительная размолвка в Марфино, после выхода заметки в газете об их отношениях, со временем переросла в глубокий душевный надлом. Она считала, что Сердюков слишком вольно и резко с ней обошелся. Он думал, что по дороге в областной центр Леночка увлеклась французом. И что больше всего тяготило обоих — ни он, Сердюков, ни Леночка не предпринимали никаких попыток, чтобы объясниться до конца и освободить друг друга не только от личных обязанностей друг перед другом, но и от моральных мук.

Правда, Сердюков, списывая натянутость в отношениях на злосчастную заметку в газете и на свое собственное упрямство, когда настоял, чтобы Пряхина покинула Марфино, понимал, что дело вовсе не в заметке и не в поспешном отъезде из городка водников. По крайне мере он теперь знал, что если бы его амурные дела продолжали бы развиваться и дальше, в областной газете об этом не появилось бы ни строчки.

Хоттабыч сдержал свое слово и представил Сердюкову журналиста Агейко. И хотя разница в возрасте между ними была почти в полтора десятка лет, после коротких вкрадчивых вопросов друг о друге, они поняли, что ни политика, ни работа по разные стороны баррикад, а любовь сыграла с ними злую шутку. Они до поздней ночи сидели в обкуренной кафешке, которое располагалась напротив здания областной думы, пили водку, и, ничего не скрывая друг от друга, говорили о женщинах. Сердюков о Леночке. Агейко об Эдите. И хотя и у того и у другого разрыв с дамой сердца произошел по разной причине, они оба пришли к выводу, что виноваты были не женщины, а только они сами. Их мужская гордость, упрямство и нежелание понять любимого человека.

Честно признаться, когда они впервые пожали друг другу руки, Сердюков никогда бы не смог предположить, что заносчивый и непримиримый журналист, каким он считал Агейко, может оказаться не только честным и приятным собеседником, но и таким самокритичным по отношению к самому себе. Правда, к этому мнению он пришел, когда они уже распрощались. А когда допивали первую бутылку, и Сердюков как на духу рассказал все о своих отношениях с Леночкой, ему показалось, что Агейко что-то скрывает. Но то ли в силу своей профессии, то ли, боясь нанести обиду ему, Сердюкову, не хочет об этом говорить. На какие-то минуты Сердюкову даже стало неприятно и неловко за свою откровенность. Теперь, потому как отводил в сторону взгляд журналист, он уже без труда догадался: Агейко о чем-то умалчивает.

Сердюков покрутил на столе стакан, до полвины наполненный водкой:

— Я думал мы будем с тобой до конца откровенны, Юра…

— Ну, что ж, раз такая пьянка пошла, то откровенность за откровенность. Я уже не раз видел твою помощницу в компании француза Кантоны. Дважды на презентациях во французском консульстве и как-то столкнулся с ними нос к носу на соборной площади. Конечно, по твоим рассказам о девушке, теперь я не думаю, чтобы Пряхина выносила какую-нибудь ценную информацию из здания думы. Остальные выводы делай сам.

— Я знаю только то, что они познакомились совсем неожиданно. Он её подбросил из Марфино до центра, когда она опоздала на автобус. Давай выпьем?

— Предложение принимается, — ответил Агейко и в один присест опорожнил свою емкость.

— Ты думаешь, что француз проезжал мимо не случайно и это как-нибудь связано с моей работой и предвыборной компанией? — спросил Сердюков, занюхивая водку корочкой.

— Навряд ли. Хотя и этого нельзя сбрасывать со счетов. Лишний источник информации из стана противника никогда ещё никому не мешал. Но француз, как я предполагаю, получает необходимые сведения и знает о расстановке политических сил в вашем думском заведении вовсе не от Пряхиной. У него есть источники куда выше и осведомленнее. Недаром он стал водить шашни с губернатором и банкиром Бурмистровым. Так что Пряхина для этого дела — ноль без палочки. Кажется, Витя, у него к ней интерес совсем другого рода — иначе не стали бы они светиться вместе на тусовках и в людных местах.

— Н-да. Просто не могу поверить, что наши отношения могли так быстро охладиться.

— Я тоже не мог в это поверить. Но твоя пассия, ухватив французишку, возможно дает тебе понять, что ты долго медлишь с разводом. А вот что повлияло на Эдиту? Ну, с кем не бывает, поссорились, повздорили. И она раз — и повисла на шее одного из моих самых ярых врагов. Кстати, Пантов, твой друг?

— Хочешь мстить? — грустно улыбнулся Сердюков.

— Теперь — нет. Пантов — всего лишь обыкновенная пешка, которой двигают в большой шахматной партии.

— Какой он мне друг! Сосед по дому. Да и поддерживаем с ним отношения только потому, что избирались с одного участка. Я как независимый депутат, а он по партийным спискам. Могу сказать тебе со всей откровенностью, Юра, что в друзьях у Пантова из депутатского корпуса вообще никто не числится. Он как кот, который гуляет сам по себе. Уличить его не в чем, потому что никто не знает, чем он занимается в свободное от заседаний время.

— Я знаю, — с шумом выдыхая сигаретный дым, ответил Агейко, — Но это другой разговор.

— Я ознакомился с твоими предположениями в газете. Смело.

— Вовсе не предположения, а реальные факты. И это только ягодки. Хотя, повторяю, Пантов в этой игре — мелкая сошка.

Они расстались, дружески обнявшись на прощание. Возможно к объятиям их подстегнула водка. Но это уже дело второе. Потому что после первой встречи они часто перезванивались и ни он, Сердюков, ни Агейко, не жалели о знакомстве.

Сердюков, отложив в сторону папку с документами, нажал на кнопку селектора. Шел девятый час вечера.

— Вызывали, Виктор Пантелеевич? — вошла в кабинет Леночка, как показалось Сердюкову с вымученной улыбкой.

— Ты все ещё не ушла домой?

— Вы же прекрасно знаете, что я никуда не уйду с работы. Пока вы здесь.

— Раньше, когда мы оставались только вдвоем, ты никогда не называла меня по имени и отчеству. — Сердюков все-таки собрался с духом и решил в этот вечер расставить в своих отношениях с Пряхиной все точки над «и».

Леночка, сняв с лица улыбку, теперь смотрела ему в глаза, но не проронила ни слова.

Он вышел из-за стола и приблизился к ней. Ему хотелось взять её за талию и прижать к себе. Прижать крепко и гладить волосы, так как он делал раньше. Но он продолжал стоять как истукан и всматриваться в её глаза.

— Между нами все кончено, Лена?

Она отвернула голову в сторону и передернула плечами:

— Прежде всего это нужно вам, Виктор Пантелеевич. И вашей семье. — Она с мольбой посмотрела на него, — Я вас очень прошу, давайте больше не будем об этом. Поверьте, я не каменная и у меня тоже есть сердце. Мне также больно вспоминать все, что между нами было.

— В таких случаях всегда говорят — расстанемся друзьями. — Сказал он.

— Это обман. В таких случаях никогда не расстаются друзьями. Но я не хочу, чтобы мы и врагами не расставались. Мы просто расстанемся, как расстаются обыкновенные знакомые и при встречах будем улыбаться друг другу, задавать дежурные вопросы о здоровье, делах, детях.

Он почувствовал, как у него закружилась голова и на висках выступила испарина.

— Ты говоришь так, как будто решила оставить работу…

— Да.

— И куда же, если не секрет?

— Мне уже предложили место.

— Уж не во французском ли консульстве?

Казалось, она нисколько не удивилась догадливости своего начальника, тряхнула кудряшками в ответ и без всяких эмоций подтвердила:

— Во французском.

Ах, как он теперь понимал состояние своей жены, когда она накануне их отъезда с Леночкой в Марфино, узнала, что муж собирается её оставить и куда-то едет с молодой соперницей заниматься любовью. Теперь он, Сердюков, был в её шкуре и ему хотелось кричать, ругаться, сбросить все со стола и шкафов, закатить истерику, наконец. Она, его Леночка, которую он так нежно любил, готова оставить его ради другого — молодого, богатого. Он изо всех сил постарался взять себя в руки и лишь задал последний вопрос, чтобы ещё раз убедиться в словах своего нового друга Агейко:

— Это Кантона?

Она по-прежнему стояла перед ним, отрешенная, задумчивая и, казалось, совсем не понимала, что от неё хотят. Она вспоминала встречу с Пьером около храма на соборной площади. Конечно, она не могла знать, что Кантона битый час ожидал совсем не её, а черноглазую девчонку. Но Светка Марутаева в тот вечер была или слишком кем-то занята или, выдерживала очередную психологическую паузу. И когда, огорченный Пьер уже направился в сторону поджидавшей его машины, увидел выходящую из храма бывшую попутчицу, которой не так давно оказал незначительную услугу.

— Вторая встреча подряд — это уже далеко не случайность. — Широко улыбаясь, сказал он и преградил Пряхиной дорогу.

Леночка ответила на улыбку и на французском языке с деланным подозрением ответила:

— Наверное, вы шпион и следили за мной все это время. Я ведь, знаете, тоже не верю в случайные встречи.

— Да, — подхватил шутку Кантона, — за хорошее вознаграждение я хотел бы знать, где хранятся в вашей области баллистические ракеты, спрятаны атомные подводные лодки и расположены элитные части воздушно-десантных войск.

— Не много ли заданий на первый раз?

— Нет. Это совсем мало. Очень мало. Я хотел бы просить гораздо больше.

— Что именно? Ведь тогда гораздо большим должен быть и гонорар?

Кантона смутился:

— У меня к вам такая просьба: давайте говорить по-русски, потому что я хотел бы получать дополнительную практику общения на вашем языке.

— А вот мне доставляет большое удовольствие разговорить на французском по той же самой причине. Что будем делать? — Леночка, словно заигрывая с Кантоной, склонила голову на бок.

— Но я — гость вашей страны.

— А я — женщина.

— Вы очень остроумны. В России мне редко попадались остроумные люди. Больше все озабочены своими делами, постоянно говорят о проблемах, бизнесе и выпивке.

— А я первый раз вижу человека, у которого вообще нет никаких дел, а в голове гуляет только ветер.

Француз понял намек и весело рассмеялся:

— Вы меня полностью повергли. И я, как в свое время Наполеон, хочу подписать с вами мирное соглашение.

— Значит все задания по поводу ракет, лодок и элитных частей снимаются с повестки дня?

— Да, снимаются. А чтобы вы имели больше практики общения на французском, я приглашаю вас на презентацию в наше консульство. Там будет очень много французов и русских.

— А я там окажусь с бухты-барахты?

— Как понять с бухты-барахты? А понимаю. Вы хотите сказать, что к презентации никакого отношения не имеете, так?

— Это я и хотела сказать.

— Ну что вы. К этому мероприятию может иметь отношение любой человек. Потому что все что от вас требуется, так это пить шато и бордо и общаться с виноделами. Презентация посвящена празднику молодого вина. У нас во Франции это происходит каждый год. А наши виноделы хотят сотрудничать с вашими предпринимателями и продавать в Россию как можно больше хорошего вина.

— Но как я понимаю, вы в Россию приехали вовсе не из-за вина, а из-за воды.

— Да. Из-за воды. Я приехал вкладывать в Россию свои капиталы. Но теперь понимаю, что мои дела в вашей стране соответствуют формуле «фифти-фифти». Все, как во французском виноделии, зависит от условий. Удачный год представляет все шансы быстро и легко разбогатеть, а в плохой сезон — столь же быстро и легко можно разориться. Но если у нас все зависит от погоды, то у вас от думы. Будет принят закон о приватизации водообъектов, я стану вкладывать деньги в эту отрасль, закупать самое современное оборудование и надеюсь увеличить свое состояние.

— А если не будет? — спросила Леночка.

— Я все равно стану вкладывать деньги. Потому что я их уже вкладываю. Но скорее всего это приведет к разорению.

— Не лучше ли отказаться и уехать обратно?

— Может быть так и нужно поступить. Но без вас, Леночка, я никуда не поеду.

Она остановилась и посмотрела на него снизу вверх:

— А вы активный.

— Если вы меня таким считаете, то обещайте, что придете на презентацию.

— Я подумаю. — Уклонилась она от прямого ответа.

Они не спеша прошли через площадь и по бульвару направились в сторону центра. Болтая о разной всячине, она и не заметила, как очутилась около своего дома.

— Ну вот вы меня и проводили. Как и прошлый раз, доставили к самому порогу.

— Мне было очень приятно и легко с вами.

Она подала ему руку и подумала о том же самом.

А на следующий вечер они пили молодое бужеле…

— Это Кантона? — глядя в отрешенное лицо своей помощницы, снова повторил свой вопрос Сердюков.

— Мне кажется, да. Хотя я в этом пока ещё не совсем уверена, — вынесла приговор Пряхина.

Почему-то ей сразу стало легко и свободно.

2

Бурмистров был взбешен. Только что он вернулся из здания областной думы, куда его приглашали с отчетом о расходе средств, выделенных для финансирования отрасли водников. Пока он отбивался от многочисленных вопросов демократов и коммунистов, которые требовали полной ясности в связи с задержками выплаты заработной платы водникам, члены предпринимательской партии, мирно дремали и, улыбаясь, почесывали затылки. Он, Бурмистров, вертелся ужом, стараясь до предела затуманить ситуацию по нецелевым расходам, а те, кто его должен поддерживать во главе с Пантовым, даже не промолвили ни одного слова в защиту. Словно их эта экзекуция не касалась. Словно они получали премии и деньги на предвыборную компанию не в его, а совсем в другом банке. С правоохранительным фондом, на организацию и деятельность которого были также затрачены значительные средства, он ещё отвертелся. Благо, на заседании присутствовал начальник областного управления внутренних дел полковник Махиня, который поднялся к микрофону и замолвил за банкира несколько лестных слов. Главный милиционер мог пустить пыль в глаза. И хотя фонд после получения внушительный суммы не приобрел пока ни одной единицы автотехники, не закупил полагающегося для сотрудников милиции снаряжения, Махиня четким голосом отрапортовал о значительном снижении в области преступности.

Главные крикуны из стана экологической партии вмиг умолкли. Но по части финансирования водообъектов Бурмистрову досталось сполна. Тон задавал не кто иной как сам спикер. Бурмистров даже подумал, что уравновешенного спокойного Хоттабыча будто с цепи спустили. Ему требовалась хоть капля поддержки, но его сторонники не хотели подниматься на трибуну, а Пантов и вовсе отсутствовал в зале.

Еще больше разъярился Денис Карлович после того, как во время перерыва между его докладом и прениями в холле думы, куда выходили на перекур депутаты, у него стащили сотовый телефон. Он прекрасно помнит, что звонил в банк, чтобы предупредить секретаря о своей задержке. В шесть часов он приглашал к себе на разговор имиджмейкера Алистратова. После звонка он с кем-то заговорился и оставил телефон на журнальном столике возле кресел. Когда же через несколько минут вернулся — телефона уже не было. Трубку мог взять лишь кто-нибудь из депутатов, потому что никого из обслуживающего персонала в это время в холле не было.

Перед началом второй части заседания он попросил заместителя спикера объявить о пропаже сотового телефона. Но после третьего по счету объявления, Бурмистров вдруг отчетливо понял, что сотовый пропал с концами и необходимо будет покупать новый. Конечно, телефон стоил не таких уж больших денег, чтобы разорить Дениса Карловича, но его охватил неописуемый гнев: мало того, что он в этот день выглядит как мальчик для битья, так в добавок его ещё и обокрали.

Алистратов дожидался банкира в приемной. Бурмистров бросил плащ на стол секретаря и на ходу молча кивнул Роману, приглашая в кабинет. Когда Роман устроился в кресле, Бурмистров гневно вращал глазами и вовсю ковырял в ухе. Перед ним стояла коробочка из черного дерева, в которой он всегда бережно хранил свой драгоценный аксессуар для уха.

— Где ваш подшефный, Роман? — после минутной паузы спросил банкир и, не ожидая ответа, тут же сделал собственное предположение, — Залег на дно со своей очередной пассией?

Роман спокойно выдержал разъяренный взгляд работодателя и как ни в чем не бывало пожал плечами:

— Ну что вы, Денис Карлович, не позднее чем вчера мы расстались с ним в Сосновке. Он решил заскочить ещё в пару поселков, чтобы в качестве кандидата в депутаты показаться людям на глаза, а я вернулся в центр. Мне требуются нормальные условия, чтобы подытожить некоторые данные и сделать анализ по предвыборной активности населения.

— Это ещё зачем? — бросив золотой предмет в черную коробку, спросил Бурмистров, — Вы что помимо своих прямых обязанностей замещаете и председателя избирательной комиссии?

— Зачем же мне его замещать? Это входит в круг моих прямых обязанностей. Я ведь должен не только научить своего подшефного хорошо выглядеть, правильно говорить, уметь слушать народ, но и определить районы с пассивной избирательной активностью. Именно в этих регионах стоит проявить кандидатский темперамент, пока там не побывали соперники. Это же все дополнительные голоса!

Он сказал «пассивная избирательная активность» и ему самому стало смешно. Ну, надо же ляпнуть — «пассивная активность»! Скорее всего, когда разгневанный Бурмистров застал его врасплох вопросом о местонахождении Пантова, он, чтобы отсрочить ответ и произнес в растерянности эту аляповатую фразу.

Но Бурмистров не заметил ни шероховатости в его ответе, ни внезапной растерянности, которая тут же прошла. Теперь Алистратов оправился от первого напора банкира и был во всеоружии, чтобы ответить на все даже самые провокационные вопросы.

Бурмистров потянулся к кнопке телефонного аппарата.

— Ты не знаешь, как звонить в эту самую Сосновку?

— Ума не приложу. Только, если вы даже дозвонитесь в поселок, Пантова там наверняка не обнаружиться, — помня уговор, не распространяться об отлучке депутата, постарался выручить своего ученика Алистратов. — Чего ему там сидеть несколько дней? Волка ноги кормят.

— И то верно. Без смазливых телок он там и двух часов не просидит, — Бурмистров заметно подобрел. — Как продвигаются наши дела? Удастся запихнуть этого бездаря в думу на новый срок.

Роман ушел от прямого ответа:

— Это будет зависеть не только от него самого и моих усилий. Я ведь вам не зря говорил о том, что вернулся в центр, чтобы подвести кое-какие результаты своего социологического исследования. Так вот, в самом Марфино, где проживает две трети населения всего избирательного округа, пока ещё чувствуется превосходство Пантова. Смею вас заверить, что оно вовсе не ошеломляющее, как думают в штабе партии предпринимателей, а совсем зыбкое и шаткое. С одной стороны — активизировались те, кто выдвигает кандидатом в депутаты господина Сердюкова. Кстати, он очень эффективно провел время в Марфино. А ведь до поездки его шансы сводились к нулю. Что он там напел, мне неизвестно. Но факт есть факт: его поддерживает уже 45 процентов марфинцев.

— А с другой стороны?

— А с другой — группа нашей местной поддержки и забастовщики лишь трескают халявную водку и запал агитации за приватизацию, а значит и за самого Пантова, заметно падает.

— Почему? — Бурмистров снова вытащил ковырялку.

— Много ли наагитируешь с похмелья? — вопросом на вопрос ответил Роман. — Здесь трезвость ума нужна. А те, кто больше одной-двух недель потреблять спиртное не в силах, сходят с арены, расползаются по домам и отлеживаются. Остаются только самые отъявленные пьяницы и бомжи. Водочная агитация всегда была эффективна только в канун самих выборов, а не за два месяца до них.

— Что же делать? — банкир поднял на Алистратова вопросительный взгляд.

— Есть десятки эффективных способов переманить чужие голоса на свою сторону.

— Например?

Роман улыбнулся.

— Например? Можно расхваливать своего депутата, а можно топить соперника. Для такого случая достаточно разбросать по почтовым ящикам сторонников Сердюкова приглашения на имя их умерших родственников. Так, мол, и так дорогой Петр Петрович, фракция экологов приглашает вас в избирательный участок, чтобы вы проголосовали за нашего кандидата…

— Я бы за него в таком случае никогда не проголосовал, — хихикнул Бурмистров.

— На это и ведется расчет. А если организовать шествие сексуальных меньшинств — гомиков и лесбиянок — под лозунгом «Дела и идеи любимого Витички Сердюкова поддерживаем и одобряем!» то эта акция отобьет желание отдать голос за эколога даже у самых убежденных его сторонников.

Бурмистров прыснул от смеха, но шутки Романа не понял и перешел на уголовную лексику:

— Где ж набрать столько петухов и опущенных? По всей области собирать?

— Имиджмейкер свободно откинулся на спинку, скрестил руки на груди.

— Успокойтесь, Денис Карлович: геи нам не потребуются. Достаточно до самого дня выборов выдавать рабочим хотя бы какие-нибудь деньги. От имени Пантова и его партии. Мужики пьют, их жены до предела обозлены и винят во всех грехах предпринимателей и раздатчиков бесплатной водки. В то же время люди питаются только тем, что растет на собственных огородах и много лет носят костюмы, которые были пошиты к дню школьного выпускного вечера. Если в руках у женщин появятся живые купюры и пьяные разгулы прекратятся, то это добавит Пантову гораздо больше голосов, чем акция сексуальных меньшинств в поддержку его противника.