Они ожидали время выборов, как манну небесную и обеспечивали собственное благосостояние во время избирательной компании на долгие годы вперед. Поэтому и работать им приходилось более рационально и грамотно. Самым незамысловатым способом сбора подписей считался «метод борзого щенка». Для этого профессиональный сборщик шел в отдел кадров какого-нибудь предприятия и за взятку получал список всех работников этого производства. После чего ему оставалось только переписать паспортные данные и подделать подписи. Еще более упрощенный вариант проходил под кодовым названием «Второгодник». В этом случае использовались подписные листы предыдущей избирательной компании.

Конечно, в приобретении столь сомнительной поддержки в свою пользу был немалый риск и для самого Пантова. Случись самое худшее и его смогут уличить в подкупе официальных лиц, что в предвыборной практики пока ещё не наблюдалось, то всего лишь откажут в регистрации. Конечно, это не лучший вариант, но тем не менее Пантов всегда возносил хвалу Господу, что проживает не в Америке, где предвыборная фальсификация могла бы обернуться пожизненным заключением. А на заседаниях думы, сколько бы не ставился вопрос об ответственности кандидата в депутаты за фальсификацию голосов в свою пользу, это предложение так ни разу и не было поддержано большинством. Пантов прекрасно знал, что подобными лазейками пользуется во время выборов не он один. И мнение его соратников было сродни его личному: зачем же собственными руками рушить то, что ещё может не раз пригодиться?

Еще задолго до командировки он подсчитал, что сможет заплатить только по три доллара за каждую подпись. Эта сумма была на пятьдесят центов меньше, чем та, которую он платил за каждый голос на прошлых выборах. Конечно, он предчувствовал, что предстоят довольно-таки жаркие торги с профессиональными сборщиками, в ходе которых придется забыть о том, чему его учил имиджмейкер Алистратов. Он не будет сыпать пословицами, не будет шутить и улыбаться, изображая ангела. Он будет стучать кулаками по столу, орать благим матом и даже угрожать, что вообще ничего не заплатит и откажется от услуг. Стеснятся тут нечего: как он, так и эти ребята нарушали правила предвыборной игры и одновременно ходили по лезвию ножа. Да и к тому же ему не жалко было этой ничтожной добавки в размере пятидесяти центов за голос по одной довольно-таки тривиальной причине. У него просто не имелось лишних денег. Они были уже израсходованы. На ту самую водку, которую регулярно подвозили забастовочной команде на центральной площади Марфино.

Но встречи с директорами и со сборщиками подписей были назначены на вторую половину дня, а с утра Пантов должен был нанести визит вежливости главе местной администрации, побывать в отделении внутренних дел, а во время обеда встретиться с пикетчиками и выпить с ними по сто граммов «фронтовых».

Главы марфинской администрации на месте не оказалось и он, чтобы не терять времени даром, направился в отделение милиции, отлично помня основное требование Алистратова. Имиджмейкер настаивал, чтобы в ходе поездок Пантов обязательно интересовался работой правоохранительных органов. Яростное отношение депутата к преступности и нарушителям законопорядка всегда импонировало избирателям.

Поднимаясь по подгнившим и прохудившимся ступенькам в бревенчатый двухэтажный барак, где располагалось отделение внутренних дел, Пантов поймал себя на мысли, что даже став депутатом, не перестал испытывать некоторого дискомфорта, когда ему приходилось встречаться с работниками милиции. Скорее всего этот факт можно отнести к издержкам давнего, но отнюдь не забытого прошлого. Ведь по молодости лет ему не раз приходилось давать показания, как в качестве свидетеля, так и подозреваемого. А потом и ощутить все прелести жизни в тюремной камере. А когда он освободился, следователи и оперативники, в которых он видел своих непримиримых врагов, в первую очередь стали приглашать на разговор «по душам» именно Мишу Пантова. Конечно, если в районе дело пахло контрабандой. Так что с младых лет Пантов приучил держать себя с работниками милиции осторожно и на почтительном расстоянии, каждый раз ожидая от них какого-нибудь каверзного или разоблачительного вопроса.

Но начальник отделения в погонах майора, совершенно не догадываясь, что пред ним находится бывший зэк, встретил его радушно, усадил на свое место за письменным столом и, предложив чаю, от которого Пантов отказался, подсунул заблаговременно подготовленную справку о правонарушениях.

В разделе «Убийства» какие-либо показатели отсутствовали. Насиловать тоже никто никого не собирался. Зато в графах «Грабежи и кражи» и «Нарушение общественного порядка» были проставлены внушительные цифры.

— Дерутся? — улыбнулся Пантов.

— Случается по пьяному делу. — Ответил начальник отделения и почему-то покраснел.

— На бытовой почве? — задал конкретизирующий вопрос депутат.

— Больше на политической.

— Вот как?

Майор опустил голову и потрогал мочку уха.

— Все Марфино нынче напоминает период гражданской войны. Одни за белых, другие за красных. Случается, что даже в семьях близкие родственники стоят по разные стороны баррикад. Одним нравитесь вы, другие поддерживают вашего противника — господина Сердюкова. Пока трезвые — только хмурятся да лениво переругиваются. А по пьяной лавочке в ход идут кулаки.

— А зачинщики кто? Мои избиратели или сердюковцы?

— В вытрезвителе только ваши. Вот мне и хотелось вас попросить, Михаил Петрович, чтобы вы поговорили со своими почитателями по душам. Ведь синяки и зуботычины — не главный метод решения избирательного вопроса.

— Конечно, конечно, — согласился Пантов, понимая, что майор перекладывает всю вину за пьянство и дебоширство в городке на его плечи. Ему захотелось отомстить за намек и он с хитрым прищуром вождя мировой революции, как бы невзначай поинтересовался, — А вы сами-то за кого будете?

Начальник отделения опешил и несколько секунд пристально смотрел в глаза Пантова, словно призывая на помощь свой милицейский опыт и стараясь угадать, шутит ли депутат или спрашивает вполне серьезно. Наконец он улыбнулся и постарался уйти от конкретного вопроса.

— Я за порядок и полный интернационал, Михаил Петрович.

— Ладно, с драчунами и пьяницами разберемся, — уже совсем сухо пообещал Пантов, — Выборы пройдут и драк не станет. А вот сможете ли вы уменьшить количество краж и грабежей, этот вопрос для меня важнее.

— Да какие там грабежи и кражи! Можно было вообще не указывать эти цифры. Народ так обнищал, что и красть-то нечего друг у друга. Продавцы в промтоварном магазине жаловались мне как-то, что за последний квартал не продали ни одного телевизора, ни одной стиральной машинки. А когда-то эти товары пользовались широким спросом.

— А что же тогда воруют?

— В основном картофель да кукурузу с совхозных полей. — Махнул рукой в сторону предполагаемых угодий начальник отделения, — Правда, был недавно один случай грабежа. Двое лихих людей забрались к дом к бабке Агрофене, попугали её ножом, сняли со стены икону, да медный самовар прихватили.

— Раскрыли преступление? — без особого интереса спросил Пантов.

— Нет, к сожалению. Видать, преступники залетными людьми оказались, но действовали по чьей-то наводке. В Марфино почти в каждом доме иконки имеются, но они грабителей не заинтересовали. А забрались к Агрофене, у которой был довольно-таки старинный образ, который перешел к ней по наследству ещё от прабабки.

Пантов, как показалось милиционеру, неожиданно оживился.

— Чей образ?

— Она упоминала какую-то Матерь Божию.

— А вы сами-то икону видели?

— Я, Михаил Петрович, в этом деле полный профан. Сам не верующий и иконы меня не интересовали. А вы, я так понимаю, разбираетесь в иконной живописи?

Пантов небрежно бросил взгляд на майора. Ему даже показалось, что этот сыщик что-то знает о его былом прошлом. По крайней мере, Пантов решил не изображать из себя такого же профана с головой для того, чтобы носить фуражку, понимая, что если даже милиционер и слышал карем уха о его давних увлечениях, то было бы неразумно отрицать свои познания в антикварном деле.

— Когда-то увлекался с большим интересом, — как бы нехотя ответил он на вопрос майора и добавил, — Если удастся разыскать икону, могу оказать услуги консультанта. Я ведь так понимаю: чем древнее икона, тем больший срок получат преступники за её похищение…

— Конечно, — согласно кивнул начальник отделения, — Произведение искусства, национальное достояние. Пусть даже в частной коллекции. Да ещё грабеж с применением оружия. По полной программе получат. И грабители и наводчики.

— Ну, все, — встав с кресла, подвел итог Пантов, — Надо ещё пикетчиков навестить.

Милиционер взял фуражку со стола.

— Я с вами, Михаил Петрович, мало ли что?

— У вас что, других дел мало? Тем более, я своих избирателей не боюсь, — стараясь показать свою смелость и бесстрашие, отозвался на предложение Пантов.

— Всякое случается, — как бы самому себе ответил майор и направился к выходу.

Забастовочный лагерь, стихийно переместившийся из областного центра на центральную площадь Марфино, напоминал индейское стойбище. Несмотря на жару, в центре площади горел костер, к которому то и дело подходили распаренные люди в одних плавках и подкладывали бытовой мусор. В огонь летели полиэтиленовые бутылки, ботва от моркови и редиса, какое-то грязное тряпье. Но как ни старались пикетчики поддерживать около своих «вигвамов» и под которыми они прятались от дождя, чистоту, все-таки площадь была усеяна всяким хламом. На асфальте и на газонах валялись бутылочные осколки, разбитые вдребезги защитные каски, куски марли и бинтов, бумаги и картона, обрывки игральных карт, очистки от печеной картошки.

Одна группа пикетчиков, производившая впечатление умиротворенности, размещалась в самом центре. Люди вяло переговаривались между собой. Исцарапанные от частого стука об асфальт и наполненные водой каски лежали рядом. Некоторые пикетчики мочили в воде куски тряпья и прикладывали к голове. По их опухшим лицам Пантов понял, что это и есть его избиратели, которые, как успел ему подсказать сопровождающий майор, накануне перебрали лишнего и теперь сидели в ожидании новых подарков в пол-литровых бутылках.

Еще десятка три человек стояли в стороне и о чем-то живо дискутировали. По их свежим масляным пятнах на робах, можно было угадать, что они совсем недавно покинули рабочие места и пришли на площадь.

— Это сердюковцы, — кивнул в их сторону начальник отделения.

Увидав кандидата в депутаты, обе группы тут же окружили Пантова. Одни радостно приветствовали появление своего кумира, другие стояли молча и выжидающе разглядывали его парадную наружность.

— Приветствую вас, господа рабочие, — громко произнес Пантов и расплылся в улыбке. Далее из его уст последовала штампованная фраза, — Вот приехал к вам, чтобы поинтересоваться, как идут дела?

— Ура! — закричали опухшие и раздетые до плавок и на дежурную фразу ответили дежурным лозунгом, — Вместе мы — сила, поодиночке — могила! Даешь зарплату! Даешь человеческие условия для рабочей жизни!

Пантов поднял руку вверх.

— Я понимаю ваш протест, друзья. В таких условиях, действительно, стало жить невыносимо. Но я приехал к вам не с пустыми руками…

— Тогда наливай скорее, — раздался смелый выкрик, который сразу же был поддержан одобрительным гудением толпы.

Пантов не обратил на запрос наглеца внимания и повторил:

— …Но я приехал к вам не с пустыми руками. Я привез вам зарплату. Деньги уже поступили на счета ваших предприятий.

— Ура! — в один голос обрадовались пикетчики и проскандировали новый лозунг, — Мы не просим чужое, мы просим свое!

— Правда, мне удалось выбить для вас деньги пока только за один месяц. Но могу вас заверить, что лед тронулся. Если вы окажете мне доверие и я буду избран на новый срок, то обещаю, что зарплату впредь вы будете получать регулярно.

— Разрешите задать вопрос? — вдруг услышал он голос из стана тех, кто был в робах.

— Конечно! — ответил он и постарался отыскать глазами посмевшего перебить его.

Перед ним стоял пожилой рабочий.

— Моя фамилия Теляшин. И я являюсь председателем профсоюзного комитета водников.

— Самозванец он! — в разнобой закричала толпа раздетых, — Никто его не выбирал. И нет у нас никакого комитета. Комитет здесь, среди тех, кто днюет и ночует на площади!

— Тихо! — постарался успокоить разбушевавшихся рабочих Пантов, — Дайте сказать товарищу.

— К сожалению, я вам не товарищ, — с вызовом ответил Теляшин, — Мы из другого стана. Так сказать, вражеского. Из тех, кто отказывается пить дармовую водку, которую так регулярно привозят вместо зарплаты. А спросить я вас хотел вот о чем. Даже если, как вы заявляете, мы начнем получать свои деньги, то много ли мы на них разживемся? В то время как по стране средний заработок составляет уже больше тысячи рублей, мы, водники, не получаем и трехсот. Скажите, разве это зарплата?

Пантов сдержал гнев и постарался быть как можно спокойнее.

— Зарплата несомненно увеличится. Я и фракция моих единомышленников по думе давно выносим на заседаниях проект о приватизации водообъектов. Как только он будет утвержден, вы даже не предполагаете, насколько увеличится ваши оклады.

— И кто же будет владельцем водообъектов? Не тот ли самый француз, который на днях посещал Марфино?

— Отчасти он. А отчасти — область. Никто не собирается продавать вас в рабство. Наоборот, наша фракция мечтает, чтобы все водные производства были модернизированы. Поднимется производительность, а значит увеличится и заработок.

— А нельзя ли сделать так, чтобы сами рабочие стали владельцами водообъектов?

Пантов небрежно махнул рукой в сторону Теляшина.

— Такое уже было. Кухарки становились командирами, руководили производствами, а коммунизм так и не построили и к светлому будущему народ не привели.

— Но и государство в одночасье не разворовали, — парировал Теляшин. — И зарплату нам не задерживали.

— Вы что же, выступаете против нынешней власти? Хотите третьей мировой войны?

— Напротив. Мы не призываем ни к каким силовым действиям. Мы люди православные, во всем с Богом советуемся. Но хотим, чтобы одна половина акций принадлежала рабочим водообъектов, а другая государству.

— А на какие шиши будете проводить реконструкцию? Насосные станции на ладан дышат!

— Дайте кредит и мы его отработаем. В любом случае будут ли командовать водообъектами французы или отечественные директора, администрация области заинтересована в стабильной их работе. А чем мы хуже иностранцев?

— В том, что те сразу готовы расплатиться валютой. А оправдает ли себя кредит — бабушка надвое сказала…

— Вот видите, — подвел итог дискуссии Теляшин, — Вы нам не верите. Так почему же мы должны за вас голосовать?

— Кончай базар! — закричали раздетые, — Мы вам верим, Михаил Петрович, и во всем на вас полагаемся. Подходите к нашему столу, посидим за чашкой чая.

Пантов поймал на себе насмешливый взгляд старого водника, который переиграл его и за которым осталось последнее слово. Он, Пантов, готов был бы ещё поспорить, но время его поджимало: сборщики подписей уже четверть часа ждали назначенной встречи. Да и Теляшин, как видно, не желал больше с ним разговаривать. Развернулся и пошел с площади, увлекая за собой товарищей.

Пантов оглянулся, выискивая за собой Вована. Тот стоял на подножке джипа и ожидал команды.

— Чаи, господа, будем с вами распивать после выборов. К сожалению, сегодня я с вами посидеть не смогу — ещё несколько встреч запланировано, — поклонился народу Пантов, — Но про угощение — не забыл.

Он демонстративно щелкнул пальцами и Вован вытащил из джипа ящик с водкой. Толпа заулюлюкала от радости. Пантов, не обнаружив возле себя начальника милиции, обрадовался и направился к машине.

Майор, понурив голову, вслед за группой Теляшина шел в сторону своего штаба — отделения милиции. Ему нужно было позаботиться об усилении вечерних нарядов. Наступающему вечеру предстояло стать незабываемым.