В поезде, с самого отъезда из Калининграда, у Грека было такое ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Проводник чуть ли не через каждый час заглядывал в его купе, в котором он ехал один, и предлагал чаю. Грек несколько раз выходил покурить в тамбур и около него сразу оказывались какие-то парни, которые тоже прикуривали сигареты и, искоса поглядывая на него, рассказывали друг другу какие-то похабные анекдоты.
      Чутье Грека не подвело. Когда он уже хотел укладываться спать, в дверь купе постучали:
      – Это проводник. Возьмите, пожалуйста, большое полотенце.
      «Какое еще, к черту, может быть большое полотенце!» – негодуя, подумал Грек и открыл дверь. В проеме стоял Шамиль с махровым полотенцем через руку. За его спиной жевали резинку два крепыша с толстыми шеями.
      – Ба, какая встреча? – развел в стороны руки Шамиль, будто намеревался обнять давнего друга.
      Грек сделал шаг назад. Шамиль без приглашения вошел в купе и знаком попросил своих телохранителей остаться за дверью.
      – Пить что-нибудь будем за встречу? – спросил Шамиль.
      – Можно, – в знак согласия кивнул Грек и сел на свою постель.
      Шамиль громко щелкнул пальцами, и дверь тут же открылась. В проеме стоял проводник с подносом, на котором возвышалась бутылка коньяка и блюдце с нарезанным лимоном. Он вошел в купе, поставил поднос на стол и подобострастно заглянул в глаза Шамилю:
      – Что-нибудь еще?
      – Когда мне будет нужно, вас позовут, – не глядя на него, ответил Шамиль, взял со стола коньяк и разлил в стаканы: – Ну что, за скорое свидание или за удачную сделку?
      Грек понял, что темнить не стоит – старый плут Сосо не решился перечить Шамилю и продал его со всеми потрохами.
      – Но как ты догадался, что я в Калининграде? – взяв в руку стакан, посмотрел он на Шамиля.
      – Ты слишком доверчив с женщинами. На Востоке есть очень умная поговорка, в которой говорится: не люби деньги – обманут; не люби женщин – обманут…
      – Самое пьянящее из вин – это свобода, – закончил за Шамиля Грек.
      – Вот видишь, прекрасно знаешь эту мудрость, а продолжаешь доверять женщинам.
      Грек задрожал:
      – Неужели Елена?
      – Да, – подтвердил Шамиль. – Балерина исправно служила мне несколько лет. Золотая была девчонка.
      – Почему была? – поднял тяжелые глаза Грек.
      – Потому что для меня она уже умерла. Не пугайся, – заметив, как встрепенулся Грек, успокоил его Шамиль. – Для меня она умерла морально. Она влюбилась в тебя и тем самым подписала себе приговор.
      – Ты ее хочешь убить?
      – Ну что ты! Зачем? Она же может приносить еще прибыль в борделе и обслуживать нужных людей. Баба-то смазливая. В качестве наказания она отлюбила моих ребят. Пока двоих. А ведь было время, когда кроме меня к ней никто не смел прикасаться.
      Грек вскочил, но Шамиль в одно мгновение вытащил из кармана пистолет и уже спокойно положил его на столик рядом с бутылкой коньяка.
      – Не прыгай. Ведь не молодой уже. Да и речь пойдет не об этой сучке, а о тебе. Она-то как-никак жить останется, а о твоей судьбе надо подумать.
      Грек опустился на кровать.
      – Вот и хорошо, – похвалил его Шамиль. – Ответь, Грек, мне на один вопрос, от искренности которого будет зависеть и вся твоя дальнейшая жизнь. Какими деньгами ты хотел расплачиваться за товар с Сосо? У тебя что, имеются наличные на оплату полсотни машин?
      – Я хотел в счет реализации.
      – Что ты такое говоришь? – скривился Шамиль. – Все знают, что Сосо никогда не дает товар в кредит.
      – Но именно такой у меня с ним и был разговор.
      Шамиль вздохнул и с сожалением цокнул языком:
      – Да, откровенный разговор у нас не получается. Несмотря на нашу давнюю дружбу, ты сам себе подписываешь приговор. Я переверну все, но деньги у тебя найду. Только ты об этом уже знать не будешь.
      Грек глядел в окно, за которым мелькали окна деревенских изб и станционные фонари.
      – Если я тебе отдам эти деньги, ты освободишь Елену?
      Шамиль брезгливо фыркнул:
      – Какой же ты дурак! Я думал, попросишь о чем-нибудь другом. А он снова о бабе. Сколько у тебя денег?
      – Шестьсот пятьдесят тысяч.
      – Но Сосо просил с тебя миллион?
      – Да, – кивнул головой Грек. – Пятьсот сразу и вторую часть через два месяца после поставки товара.
      – Это на него похоже, – в раздумье выпятил губу Шамиль, – но если он готов, то я не могу ждать. Мне нужен ровно миллион и не позднее конца этой недели. У меня тоже свои долги, понимаешь…
      – Но где же я возьму, Шамиль?
      – Как ты думаешь, жизнь твоей бабы стоит таких денег? Приплюсуй еще до общего веса и свою жизнь. Всего лишь миллион! Для делового человека – это малость.
      – Но у меня только шестьсот пятьдесят. Ну, еще наберу сто пятьдесят. И все! Я пуст.
      – Ищи. У тебя пять дней. Если не будет «капусты», то мои ребята, – он поднялся, открыл дверь и кивнул в сторону двух парней, – найдут с тобой и твоей балериной общий язык. И не вздумай податься в бега. От себя не убежишь. Ну, спокойной ночи.

      Федосыч и Глебов дежурили на той самой лавочке, поочередно сменяя друг друга. К концу недели картина была ясна. Около десятка дорогих автомобилей въехали на территорию автосервиса, но так и не покинули ее. Объяснять этот факт каким-то затяжным ремонтом было бы нелепо. Даже издалека можно было определить, что иномарки как будто только что сошли с конвейера. Нетрудно было догадаться, что машины занимали место в боксах, хранились в них до поры до времени под семью печатями и всячески оберегались от посторонних глаз.
      Конечно, можно было уже о своих наблюдениях доложить в соответствующие инстанции, но два друга участковых не спешили сломя голову нестись в МУР и хвалиться успехами. Им хотелось точно знать не только количество машин, которые соберутся в боксах-накопителях, но и каких марок и моделей будут эти автомобили. Рисковали они только в одном: территория автосервиса могла стать последним прибежищем всей этой импортной автотехники. Кто мог поручиться за то, что краденые машины – а участковые уже нисколько не сомневались в этом – не разберут на запчасти и не развезут каждую в отдельности по автомагазинам.
      Но и Федосыч, и Глебов все-таки на девяносто процентов были уверены, что в одну темную ночь или чересчур шумный денек все машины будут проданы, а значит, и переправлены в другое место. Как раз этот момент и поджидали милиционеры, чтобы узнать, кто же такой богач, который оптом готов сразу скупить всю ворованную автотехнику. Вот тогда можно было пожинать лавры.
      Правда, каждый новый день подбрасывал Федосычу на работе очередную порцию неприятностей. Он чувствовал, что начальство решило во что бы то ни стало избавиться от строптивого участкового, который частенько стал совать нос не в свои дела. Из префектуры вновь пришла жалоба на Колодного, что он не только не разобрался с захватчиками городской земли, но и пошел у нарушителей на поводу. При его участии было написано письмо на имя депутатов Городской Думы, в котором владельцы автомобилей жаловались на самоуправство местных властей. С его совета и подачи префектура была забросана массой заявлений о разрешении на установку все новых и новых «ракушек».
      Колодного уже дважды вызывали на ковер и делали соответствующие вливания. Никто не хотел даже выслушать его аргументы в защиту владельцев металлических тентов. «Разве в нашем районе за два последних года не сократилось количество угонов? – старался оправдать себя старый капитан. – Разве не сократилось количество заявлений в оперативных отделах от граждан, у которых угнали машину?» Но начальство то ли не желало видеть прогресс в сокращении угонов, то ли обижалось, что резкий спад этого вида нарушений вызовет у личного состава взрыв благодушия и расслабухи.
      – Капитан Колодный, – говорил начальник управления Федосычу, – твое дело – прикладывать руку к фуражке, когда высокопоставленные начальники дают тебе приказания и зарплату. А насколько правильны их указы – не твоего ума дело. – И при этом недвусмысленно намекал: – А сколько тебе до пенсии осталось, Колодный?
      До пенсии Федосычу оставалось два года, и он понимал, что в его же интересах побольше поддакивать начальству и поменьше высовываться. Но как-то не получалось. Он все больше проникался интересами простых автомобилистов, к касте которых сам принадлежал, и все меньше верил в поговорку «Начальник всегда прав». Конечно, он не хотел быть преждевременно уволенным за халатность из доблестных органов милиции, но и задницу лизать никому не собирался. И только одна проблема грызла его совесть: как бы из-за него не попал в немилость руководства его давний друг Глебов.
      А Глебов, когда Федосыч прибежал в полдень к заветной скамейке, чтобы сменить друга, лишь молча кивнул на стоящий у ворот милицейский «жигуленок» с большими буквами «ГАИ» по бокам и на капоте.
      – Как ты думаешь, Ванюша, что бы это значило? – посмотрел Глебов в глаза Федосычу. – На то, что машина приехала в ремонт, не похоже. А водителя второй час нет.
      – А кто водитель? Ты его видел?
      – Молоденький сержантик.
      – А ну-ка выясни пока, Глебушка, какому управлению принадлежит эта милицейская машинка? Номер запомнил?
      Глебов, ни слова не говоря, отправился в сторону метро. А через несколько минут из ворот автосервиса вышел инспектор. Под руку его держал собутыльник Федосыча Сурен Оганян. Сержантик улыбался и кивал. Сурен же, казалось, был чем-то сильно озабочен. Он крутил пуговицу на мундире гаишника и о чем-то ему говорил. Наконец на прощание по-дружески похлопал сержанта по плечу и скрылся за воротами сервиса. «Жигуленок» резко рванулся с места и в одно мгновение исчез за углом «хрущевки».
      – Так что мы имеем? – словно самого себя спросил Федосыч, когда вернулся Глебов.
      – За самовольство и отлынивание от прямых обязанностей участкового инспектора мы имеем кучу неприятностей на свою задницу.
      – Это раз, – загнул один палец Федосыч. – Еще мы имеем двенадцать постоянно закрытых боксов, каждый из которых может вместить по два автомобиля. Это два. По нашим с тобой, Глебушка, данным, в течение этой недели на территорию автомастерской проехало полста плюс две машины. Тридцать шесть в течение суток выехали обратно. А шестнадцать самых крутых и новых, так и остались в ремонте.
      – Это три, Ванюша. Значит, дня через два-три твой собутыльник по имени Сурен постарается освободить боксы от хранящейся там автотехники, чтобы начать собирать новую партию. Это четыре.
      – Самый главный момент. И нам бы его не проворонить. Иначе все наши с тобой бдения, Ватсон, пойдут прахом.
      – Ты что, себя Холмсом считаешь? – обиженным голосом спросил Глебов.
      – Конечно. Я – Холмс. А ты – Ватсон. А как иначе? Я же начал дело и втянул тебя в игру. Вот и знай свое место.
      – Я бы на твоем месте, Холмс-Колодный, уже сегодня позвонил бы в МУР Зубкову и поставил его в известность о наших с тобой наблюдениях. А не то выскочат однажды ранним утром беглянки из этих боксов, напрягут все свои лошадиные силы и убегут в чужие края. Навряд ли на твоем «Москвиче» мы успеем даже им в хвост пристроиться.
      – Я об этом думаю, капитан. И даже готов снять с себя полномочия Холмса и отдать всю славу МУРу. Одно меня интересует: какие-такие панибратские отношения могут быть между Суреном и этим молодым гаишником?
      – Может, и он с ним, как и ты в свое время, коньячком баловался? Не допускаешь мысли, что ГАИ тоже что-нибудь пронюхало и имеет свой интерес к этой тайной фирме?
      – Да нет, мой товарищ Глебов, по тому, как Оганян накручивал пуговицу этому юнцу и читал какие-то наставления, не трудно догадаться, что не бандит от милиционера зависит, а милиционер от бандита. Узнал, с какого он отделения?
      – Шестнадцатое УГАИ. Сержант Гнеушев.
      – Ты хороший ученик, Ватсон, – улыбнувшись, отечески похвалил своего товарища Федосыч.
      – Стараюсь, – показывая смущение, опустил голову Глебов.

      Проводив гашника, Сурен впервые за несколько дней позволил себе улыбнуться. Всего за тысячу баксов инспектор ГАИ Гнеушев на милицейской машине с мигалками будет сопровождать колонну до самого аэродрома. Так что колонна иномарок без государственных номеров не вызовет никаких подозрений у дорожных патрулей. Уговорить этого Гнеушева, которому однажды Сурен без проблем всучил сто долларов за то, что ехал в своей машине слегка выпивши и без всяких документов, не составляло большого труда. С первого дня их знакомства Сурен определил, что парень любит деньги и готов ради них пойти на любые услуги. Сурен дважды устраивал для своего нового друга сауну, где обнаженные девушки занимались с милиционером не только лечебно-массажными мероприятиями. Конечно, за банный досуг Сурен попросил сержанта об одолжении. Ему требовалось несколько заверенных актов о технической непригодности машин к самостоятельному передвижению. Тоже, конечно, не бесплатно. И Гнеушев через несколько дней исполнил просьбу.
      О сопровождении колонны до аэропорта Сурен только слегка намекнул, а Гнеушев сразу спросил:
      – Сколько?
      – А сколько ты хочешь?
      – По двадцать баксов за километр.
      До екатерининского военного аэродрома, откуда теперь отправлял свою продукцию Шамиль, было ровно шестьдесят километров, и Сурен протянул Гнеушеву руку:
      – Тысяча, и ни цента больше.
      И гаишник не стал торговаться.
      Такое сотрудничество Сурена радовало. Операция по доставке машин была назначена на послезавтра, и это успокаивало. По крайней мере, у Оганяна и его подопечных еще будет несколько дней, чтобы унести ноги и, хотелось бы верить, не навсегда покинуть территорию мастерских. Правда, съезжать и прятаться не придется, если Шамиль найдет деньги для возмещения моральных и материальных убытков Фотию. Но как раз в этом направлении дела шли из рук вон плохо.
      Избитый и чуть живой Натюрморт до сих пор не признался в том, что имел какое-либо участие в похищении «дипломата» с деньгами и переправке их за границу. Каждый раз, после очередной промывки мозгов, он плакал и божился, что все версии о его причастности не что иное, как хитроумный план по запутыванию следов самых настоящих похитителей. К ним он причислял Климова и Гонивовка. И Сурен, глядя на распухшее и черное от синяков лицо художника, уже начинал верить в то, что он и в самом деле является жертвой оговора.
      Да и тот факт, что его ребятам так и не удалось определить место, где мог укрываться Климов, а постоянная слежка за Валькой Гонивовком показала, что лучший угонщик и сам не знает, где искать бывшего друга и соратника по учебе и ремеслу, – приводили его к мысли, что климовская записка была своеобразным ходом, дабы смешать карты и дать время настоящему преступнику подальше улизнуть от возмездия.
      Сурен был теперь уверен, что Климов отсутствует на территории Москвы и ищет пути выезда за границу. Но он нисколько не сомневался в том, что рано или поздно Славка все равно окажется в их руках и тогда ему точно не сносить головы.
      Оганян попросил Гонивовка подняться к нему в кабинет.
      – Как ты думаешь, – спросил он, пристально глядя Вальке в глаза, – кто из них врет: Климов или Натюрморт?
      – Я не знаю, – пожал плечами Валька.
      – Но мог ли Климов присвоить деньги?
      – Мне кажется, что мог.
      – А Натюрморт?
      – Я не знаю. Тебе виднее, Сурен. – Валька также откровенно посмотрел в глаза своему работодателю и добавил: – Если ты думаешь, что я могу оговорить Натюрморта только ради того, чтобы отомстить за связь с Вероникой, то глубоко ошибаешься.
      – Я тебе верю, Валька, – поднялся со стула Сурен.
      – Не думаю… Если бы верил, то не устраивал бы слежку. Ты думаешь, что я общаюсь с Климовым?
      – Нет, об это я не думал. Но я предполагал, что ты можешь ему снова понадобиться. И Климов следит за тобой. И тогда бы мы его поймали. Кстати, как ведут себя его родители?
      – Очень даже спокойно, – ответил Валька. – Климов-старший приходил в деканат и передал заявление от сына о переводе на заочное отделение, объяснив это тем, что Славка женился на иностранке и временно уехал жить за границу.
      – Значит, предки знают, что их сын в бегах. Может быть, знают, где он и прячется?
      – Нет. Я ведь разговаривал с его отцом. И тот у меня самого интересовался, что произошло со Славкой, почему он бросил институт. Климов ведь только один раз позвонил родителям, сообщил, что жив и здоров, но вынужден уехать. Сказал лишь, что будет позванивать и чтобы они не волновались.
      – Подонок, – сплюнул Сурен. – Все равно от меня не уйдет. Поймаю – яйца отрежу.
      Валька хотел было выйти из кабинета, но Сурен остановил:
      – Вот еще что, Валек. Послезавтра перегоняем машины на аэродром. Поедешь в конце колонны, замыкающим.
      Валька пожал плечами:
      – Замыкающим так замыкающим. Работа оплачивается?
      – Нет, Валя, пока денег. Сам знаешь, под какой должок нас твой дружок подкинул. Так что будь к шести вечера готов.
      – В самый пик час?
      – На виду у всех – самое безопасное время. Пусть менты думают, что бандиты только ночью умеют работать.

      На столе Зубкова лежало несколько свежих факсов. Но только три из них привлекали его внимание. Сведения, которые получил подполковник Зубков от шведской страховой компании, говорили о том, что они со Смагером были правы. На пути Хельсинки – Санкт-Петербург действовал международный синдикат по угону автомобилей и переправке из стран Скандинавии в Россию.
      Он хотел уже позвонить Смагеру и настоятельно попросить его о том, чтобы тот не мешкая возвращался обратно. Но пришедшая телеграмма из Стокгольма побудила его принять иные действия.
      Он уже на протяжении несколько часов подряд набирал номер гостиницы в Питере, чтобы дозвониться Смагеру. Он хотел, чтобы Сальмингу при прохождении им таможенного и пограничного контроля как бы невзначай попались на глаза фотографии Шамиля, Грека, Оганяна и их подручных. Если реакция шведа на эти снимки окажется положительной, то Зубков одним махом прикроет разных нераскрытых дел, которые поступили к нему из нескольких точек России. Все будет ясно: группа Шамиля работала не только в северной столице и странах Скандинавии, но и в Германии, Польше, перебрасывая через Брест угнанные в Западной Европе иномарки. Ему, Зубкову, казалось, что люди Шамиля имели причастность даже к Дальнему Востоку. Уж слишком были похожи способы совершения краж в Стране восходящего солнца и переброска машин на российскую землю. Один к одному, как и в Питере.
      Он еще раз пробежал глазами второй факс, который пришел в адрес российских следователей. В телеграфном сообщении японская полиция сообщала, что ей удалось выйти на след банды ворюг, в состав которой входили как японцы, так и россияне. Японские коллеги просили помощи. Дело было в том, что совсем недавно ими были пойманы преступники, которые за одну ночь в японском порту Сакай похитили у владельцев магазинов по продаже машин сразу дюжину лучших марок. Когда рассмотрели почерк преступления и копнули поглубже, то даже растерялись. Это была та самая международная банда, которая распустила свои щупальца в девяти регионах страны. Ими было украдено и незаконно переправлено в Россию свыше шестисот автомобилей.
      Схема преступлений нисколько не отличалась от питерской. Из Владивостока поступал заказ с указанием нужной марки, цвета и даже комплектации требуемого автомобиля, а японский главарь, приняв заявку, уже ставил задачу своим подручным. Там же, на месте, перебивались номера, навешивались новые номерные знаки, и машины специальными морскими рейсами переправлялись в Россию. А уж во Владивостоке торговцы краденым брали с каждого российского клиента по 20-30 тысяч долларов за заказанную тачку.
      В третьем сообщении, поступившем из Калининграда, говорилось, что работниками транспортной милиции на дальних задворках порта было обнаружено несколько «бесхозных» контейнеров, в которых от посторонних глаз скрывалось три десятка новеньких «Фордов» и «Крайслеров». Несколько дней наблюдали за контейнерами, но, к сожалению, спугнули осторожных преступников. Начальник местной милиции распорядился сделать запрос в США, дескать, что за подарок они хранят в российском порту. И из Америки пришел ответ: все машины были угнаны и исчезли из поля зрения полиции уже давным-давно.
      Но Зубков догадывался, кто был заказчиком и американских моделей. Конечно, поменявший московскую прописку на калининградскую его старый знакомый Сосо Бурчуиладзе. Нет, прямых доказательств о скупке и продаже ворованных авто у Зубкова не было. Но он знал, что тот, кто однажды встал на криминальную дорожку, которая давала неплохие дивиденды, уже вряд ли сможет оставить ее. А Сосо лет десять назад тоже, как Шамиль и Грек, вертелся в Южном порту и слыл ювелирным мошенником.
      Зубкову показалось, что встреча Шамиля и Грека в поезде «Калининград-Москва» каким-то образом свяжет всю преступную цепочку с Сосо. Но это было только предположение. Арест Бурчиладзе можно было бы считать крупной удачей. Таких столпов-скупщиков, как Шамиль и Сосо, в России не больше десятка. Но именно они правили бал. От них зависело процветание угонного бизнеса и благополучие самих угонщиков. Зубков знал, что обычная цена, установленная скупщиками на ворованную машину, не превышает пяти тысяч долларов. Но сами же они выставляют их на продажу, после соответствующей обработки, в пять, а то и в десять раз дороже. Иначе овчинка не стоила бы и выделки.
      Он отложил факсы в сторону и поднялся с кресла. За Шамилем и его давним напарником Греком установлено тщательное наблюдение. Не сегодня-завтра главарей возьмут с поличным. Зубков не спешил с их арестом и хотел дождаться того момента, когда Шамиль или его подручные окажутся с подделанными документами на краденые машины. Тем более он уже знал, что Шамиль готовит к отправке в Закавказье крупную партию автомобилей воздушным путем. Вот здесь и хотел накрыть Зубков все заинтересованные в продаже автомобилей стороны.
      В дверь постучали, вошла молоденькая дежурная по управлению в звании лейтенанта милиции:
      – Вам приглашение, Владимир Иванович. В Городскую Думу.
      – Опять банкет! – деланно вздохнул Зубков. – Ох, как надоело шампанское, черная икра, всякие суфле и конфеты из птичьего молока.
      Он вскрыл конверт, вытащил депутатский бланк. Народный избранник Манданников просил Зубкова принять участие в заседании, которое депутаты намеревались посвятить изучению проблемы автоворовства.
      Он пожал плечами и мысленно задал самому себе вопрос: а что он, сыщик, может сделать, чтобы перевелись угонщики? Он засунул бланк обратно в конверт и посмотрел на молоденькую лейтенантшу:
      – Поверите ли, Варенька, тошнит уже и от шоколада, и от мартини…
      Дежурная, поняв иронию подполковника, улыбнулась:
      – Скажете тоже. Я слышала, Владимир Иванович, в вашем отделе есть вакантное место. Так вот, я могла бы заменить вас на презентациях.
      Она вдруг опустила глаза и с волнением произнесла:
      – Возьмите меня к себе в отдел…
      – Ну нет, – стараясь превратить весь разговор в шутку, развел руки в стороны Зубков. – Хоть это и не такое простое дело – ходить на презентации, пить шампанское и охапками есть конфеты, но я потерплю и сам справлюсь.
      – Возьмите, Владимир Иванович, – повторила девушка.
      – А где вы сейчас служите? – Он внимательно посмотрел в симпатичное лицо лейтенанта.
      – В основном дежурство по управлению. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что…
      – Ну, Варенька, все с этого начинали, – сказал он и посмотрел на усеянный бумагами стол.
      И в голову закралась низкая мыслишка: «А не взять ли, действительно, девчонку к себе в отдел?» Тогда целый ворох различных бумаг он сможет скинуть со своих плеч. Да и не нужно будет долгими вечерами просиживать за печатной машинкой, составляя отчеты и перепечатывая протоколы.
      Варя заметила его хищный взгляд, которым он осматривал стол:
      – Вы, товарищ подполковник, наверное, подумали, что из меня выйдет неплохая секретарша?
      Он наклонил голову и с интересом посмотрел в ее сторону:
      – Да ничего я не думал, товарищ лейтенант. И вообще, откуда вы свалились на мою голову! Причем седую. Кругом!
      Она повернулась и сделал два шага в направлении двери. Зубков с интересом оглядел ее фигурку. На выходе она остановилась, повернула голову и, хитро подмигнув, спросила: