Он умер через три дня и тоже довольно быстро.

Испортил здоровье другому – расплатись своим. Одиннадцатая заповедь.

Вся боль досталась Стае. Бешеные хоронили ободья, перекрученные, словно старые газеты, и вилки, завязанные узлом.

Вдруг раскинет спицы Обод пожилой. Разойдется вилка, И ты покинешь строй.

Смерть байкера – свободная смерть.

Кей тогда занимал то же положение в Стае, что и сейчас. Он смотрел на смесь металла с человеческим мясом и думал. Думал о том, что большинство людей даже не представляют, до чего неудобно они устроены внутри. Все жизненно важные органы расположены так, словно Создатель специально желал человеку скорой смерти. То-то удивился бы Господь, заглянув на Землю и увидев, как слабо его творение. Он здесь давно не бывал, как его ни просят. Спит, наверное…

Вой прекратился так же внезапно, как начался.

Тогда, давным-давно, Бешеные отвезли металлические останки на ближайшую стройку, где бетонщик залил искореженное железо в небольшой плите. Теперь плита наполовину зарыта в землю в стороне от кустов, чтобы на нее не опорожнился пролетный дальнобойщик.

Встали напротив плиты, аккуратно выстроив байки вдоль обочины, словно с небес на них смотрели раздавленные байкеры и оценивали степень оказываемого уважения. Трибунал опустился на колени и говорил с мертвыми. Живые сгрудились в кучу немного в стороне и не мешали. Они вслух вспоминали пьяного Плуга, запросто делавшего стойку на руках, на полном ходу держась за рога байка. Этот трюк вызывал живой интерес водителей, и не одна тачка разбилась вдребезги из-за неожиданного цирка на дороге. Вспомнили Сенатора, немолодого мужика, в одночасье оставившего должность в правительственной конторе и заделавшегося свирепым байкером.

Трибунал встал. Каждый из Бешеных по очереди подходил к камню, трогал его и медленно возвращался к своему байку. Когда очередь дошла до Барона, тот вытащил из кармана косухи никелированную фляжку и полил из нее на камень. По толстой небритой щеке скатилась слеза, почти незаметная среди струек пота.

Придерживая ХаДэ на малой скорости, Кей дождался колонну и вмылился в зазор, заняв привычное место.

Байкеры исчезли.

Солнце расплавило облака, и его лучи неторопливо испаряли алкоголь с начавшего крошиться еще зимой бетона, прошитого ржавеющими жилками раздробленного металла. Камни врастали в землю, сливались с ней, медленно разрушаясь.

Каждый, живший в Стае, достоин нескольких слов, глубоко выбитых на могильном камне.

«Я жил в Аркадии».

Почему все хорошее – в прошлом?

На обратном пути остановились у небольшой пивной, заняв все столики под парой старых дубов, чудом уцелевших после расширения кольцевой дороги.

Пиво лили все, кроме Трибунала, который попросил кофе, попробовал и больше не притрагивался к чашке, вслушиваясь в разговор Стаи.

Говорил Вторник:

– …дурацкий сон. Будто еду я со Стаей, а у меня отвалилась рама вместе с двигателем и задней подвеской. Раскатилось это добро по асфальту, а я с рогами в руках бегу за Стаей, толкаю вилку перед собой и еще успеваю уворачиваться от коробков. Боюсь отстать от Стаи. Дело ночью происходит, и у меня фара горит, хотя аккумулятор валяется позади, на дороге, и его уже расплющил какой-то козел на МАЗе. Как под мост вошли, все гудеть принялись, а я – пас! Гудок не работает. Тогда я принялся орать во весь голос заместо сигнала.

– И чем закончилось? – Только Танк проявлял живой интерес к рассказу. Капеллан мрачно молчал, вертя в руках зипу. Остальные еще не отошли от свидания с камнями, помалкивали и мрачно переглядывались.

– Мать ввалилась в комнату и перетянула меня по башке веником. Тут я_ч и проснулся. Оказывается, я на весь дом орал, даже собаки на улице залаяли, даром что живу на третьем этаже. Потом уснул, и уже ничего не снилось. Потом опять проснулся.

– А чего просыпаться, если все уже?

– Все?

– Ну, ты ведь не перся больше под мостом с вилкой в клешнях?

– Нет.

– Ну?

– Что «ну»?

– Проснулся чего?!

– Менты приехали, – нехотя произнес Вторник. – Соседи вызвали. Сказали, что родители меня наконец-то убили, а я перед смертью криком исходил. Я с предками со школы в контрах. Дня не проходит, чтоб они меня на бычки не вытянули. Из церкви не вылезают. Туда идут трезвые, а возвращаются – еле ноги волокут.

– И что соседи?

– Я им кайф сильно обломал, когда вышел к ментам на лестницу голый, только шлемаком член прикрыл. Старушка из восемьдесят второй – хлоп в обморок! Ментовский медик ее оживил, провоняв нашатырем весь подъезд.

– А потом что?

– Ничего. Пошел снова спать. Уснул и проснулся, когда вы под окнами кнопки давили…

«Правильно поступил Трибунал, запретив Стае трепаться на людях, – размышлял Кей, вслушиваясь в разговор. – Что подумают люди, услышав? Очарование Стаи улетучится, как дым».

– Что скажешь, Кей? – Капеллан отвлекся от зипы и развернулся. – Растолкуй нам всем, что бы сей сон значил.

– Проблема в том, – невозмутимо начал Кей, забросив ноги на стол, – что человек живет одновременно в нескольких стаях. А это противно природе любого живого существа. Но на работе одна стая, дома – другая, в компании – третья. А если компаний несколько? А если ходит по бабам? А когда много ездит, то вынужден примыкать к временным стаям, если человек общительный. Общительные долго не живут. Вспомните Христа.

Последнее замечание – специально для Капеллана.

– То есть вынужденная жизнь на несколько стай расстраивает психику и разрушает человека как личность. Жизнь в одной стае угодна природе и всем, желающим жить с природой в мире и согласии.

Болтовня отвлекла Бешеных от мыслей о скоротечности жизни. Стая заинтересованно слушала. Каждому не терпелось встрять в разговор со своей темой.

– …дороги – дрянь! И никогда они у нас хорошими не будут! – горячился Танк. – Надо не дырки заделывать, а все полотно менять! Атак… Одно расстройство. И для байкера, и для байка. Езда, конечно, приключение, но не до такой же степени, чтобы загнуться на ровном месте, когда асфальт под тобой разошелся, и ты летишь к центру земли! А на кой, скажите, мне знать, что там, под землей, раньше положенного времени? Я еще свое не откатал!

Похрустывая чипсами и отхлебывая пиво, Стая внимала речи Танка. Тема дорог его здорово задевала. Причина быстро прояснилась:

– У меня между ног добра на полcта тысяч баксов, а они…

Стая дружно заржала. Из дверей пивной выглянул встревоженный хозяин, но тут же успокоился. Дракой не пахло. Отсмеявшись и закурив, Капеллан посерьезнел:

– Ты мнительный, Танк. За твое добро столько не дадут. Разве что твои яйца от Фаберже.

Танк насупился и буркнул:

– Ты знаешь, что я имею в виду. Не хрена булькать без дела.

Никто не обиделся. На своих не обижаются.

– Танк прав, – заявил Морг и помахал в воздухе пустой кружкой, подзывая официантку в зеленом передничке. – Дороги у нас в стране, конечно, паршивые. Старая истина.

Приятно поболтать в обществе равных, когда некуда спешить, жарко и полунагие девчонки едва не вываливаются по самые трусики из окон проезжающих автобусов. Так им хочется понравиться крупнотелым байкерам.

Кей возразил:

– Где-то я читал, что плохие дороги – это государственная стратегия. Часть оборонительного плана на случай внезапной агрессии.

– Это как же? – с набитым ртом изумился Освальд-младший, отвлекшись от жирной дымящейся сардельки и двух гор рассыпчатого жареного картофеля и тушеной капусты.

– А вот так, – рассуждал Кей. – Предположим, на всех картах дорога обозначена, как трасса федерального значения в Город. Попрет по ней враг, а она окажется улучшенной грунтовой и заканчивается в болоте. Тут врагу со всей его мудреной техникой и каюк! Особенно хороший каюк может быть осенью. Или весной… Впрочем, если подумать, на наших дорогах врагу в любой сезон крышка.

– Оставьте, ребята, – устало бросил Злой. – Я думаю, что дела у нас в стране так паршивы, что наверху порешили казну потратить лучше на еду и баб, чем на какие-то дороги в никуда. Они, наверное, правы…

Замолчали.

– Споем? – предложил кто-то, не подумав.

На него зашикали, но поздно. Заскучавший Барон моментально оживился, радуясь возможности продемонстрировать вокальные способности, и немедленно забасил, заставив в страхе разлететься ватагу кормящихся при ресторане галок:

Чопорный чоппер Чопал чуть-чуть…

Со слухом у Барона плохо. Ему не дали закончить и моментально освистали, правда негромко. Он не сильно расстроился, потому что все равно забыл слова.

Укоризненно покачивая головой, Капеллан успокоил певца:

– Сын мой! Ты не виноват в том, что тебе трайк на ухо наехал. Но в детстве тебя могли бы предупредить. Кто тебя воспитывал?

Барон не умел отвечать кратко. Он вытер губы наверченной на запястье банданой и нудно загудел:

– Если в порядке очередности, то сперва бабушка, специалист по творчеству английского сатирика Генри Филдинга. Читала мне его на ночь. Когда я научился говорить, то выплюнул соску и заявил, что Филдинг – полный отстой! Бабушка вскоре скончалась. Родители пробовали воспитывать, когда навещали меня в интернате в редкие дни приезда из Штатов, где работали русскими физиками на китайской фирме. И так до того дня, пока меня не повалила на маты в школьном спортзале моя училка по физкультуре, огромная потная кобыла в шортах, с двумя дынями впереди и чемоданом вместо задницы. Она оставила меня после уроков, чтобы потренировать перед городским чемпионатом по тяжелой атлетике.

Барон зажмурился от удовольствия и продолжил:

– На пару мы маты едва до дыр не протерли! У нее оказалась богатая фантазия, и мы придумали несколько новых способов использования спортивного снаряда «козел», шведской стенки, бревна и гимнастической палки. Попытались еще поработать с канатом, но она подвернула ногу, свалившись вместе со мной из-под потолка. На этом наш сексодром работу закончил. После этого я занялся самовоспитанием. И нечего гоготать! Девчонку себе завел, из параллельного класса.

Болтовню оборвал голос Трибунала:

– Кончай треп, братва. Снимаемся.

На въезде в Город Трибунал притормозил, на ходу перебросился с Кеем парой слов и повел Стаю между длинными бетонными заборами, окружившими многие тысячи расползшихся в разные стороны гаражей. Казалось, нет им конца, этим прибежищам убогой автотехники, хранимой хозяевами как последнее сокровище, без которого они навсегда перейдут на положение пешехода, существа неполноценного.

Дома Кея ждали Урал с поводком в зубах, сам по себе разморозившийся холодильник и сообщение на автоответчике от Покера, приятеля Кея еще со школьных времен. Кей включил автоответчик на прослушивание и затеял возню с Уралом, якобы стараясь вырвать поводок из пасти. Вот еще! Урал рычал сквозь крепко сжатые челюсти и не отпускал. Не отдам, дескать, а то еще ты повесишь его на гвоздик, и не видать мне прогулки. А у соседнего дома гуляет стриженая пуделиха, такая самочка, что закачаешься. Урал увидел ее утром из окна и втюрился по самый хвост. Платонические чувства быстро перешли в собачью похоть. К приходу Кея пес обезумел от страсти.

Песий рык отвлек внимание Кея от автоответчика, и пришлось прослушивать еще раз. Покер был немногословен. Приглашал к себе, сказав, что ждет в любое время, потому что у него отпуск и он торчит дома, маясь от скуки.

Покер маялся от скуки не один, а в компании с ящиком коньяка, который успел опустошить наполовину, хотя отпуск начался всего несколько дней назад. Кей встретил Покера во дворе, когда тот, покачиваясь, брел от табачного ларька с блоком самых дорогих сигарет, какие смог найти. Внешность Покера вызвала у Кея неприязнь: коротенькая стрижечка, коротенькая кожаная курточка и маленькая сумочка со множеством отделений и миниатюрной ручечкой. Мальчиков в таком прикиде, с такими крохотными сумочками и немужскими повадками Кей во множестве наблюдал на улицах европейских городов в компании обеспеченных пожилых господинчиков.

Покер приветствовал Кея, долго обнимая и тыкаясь губами в его бороду. Даже обронил сигареты. Нагнувшись, долго пытался ухватить выскальзывающий целлофановый бок. Ухватив цветастую коробку, еще дольше не мог разогнуться, раскачиваясь и балансируя. Кей не мешал Покеру, готовый прийти на помощь, если тому станет совсем плохо. Покер сумел собраться, и остаток пути до дверей великолепной квартиры они проделали быстро.

Последний раз Кей был у Покера лет пятнадцать назад. Мало что изменилось. Разве что экран телевизора больше, стены белее, прибавилось полок, на которых расставлена разнокалиберная музыкальная аппаратура, а демократичный потертый текстиль сменила роскошная диванная кожа. Родители Покера, давно умершие, оставили тому в наследство жилье, деньги и теплое местечко в министерстве «каких-то» дел. Покер никогда и ничего не умел делать толком, поэтому в министерстве его приняли как родного, и он сразу влился в коллектив, напиваясь до бесчувствия дважды в неделю. Если выдержать этот ритм, поучал как-то Покер Кея, то можно достичь изрядных высот и войти в правительство.

Когда-то они с Покером классно катались, вместе пережили не одно приключение, а теперь Кей смотрел на остатки человека, маленькими глоточками попивая коллекционный коньяк и слушая бесконечный пьяный треп:

– Я слез, – вещал Покер, пытаясь нарезать твердую, как ножка стула, колбасу и не замечая, что пилит тупой стороной ножа, – когда понял, что моя страна никогда не станет великой байкерской державой. А в другой я кататься не намерен. Мы обречены прозябать на обочине мировой цивилизации, трясясь от холода рядом с раздолбанным байком отечественного производства, подогревая себя водкой и чувством принадлежности к величайшей нации мира!

Кей перегнулся через стол (друг принимал его на кухне) и перевернул нож. Покер немедленно порезался, но не сильно и не обратил на порез внимания. Сейчас не это для него главное. Порезанную колбасу он рукой переложил на тарелку и продолжил:

– Можно стать байкерской державой, если много людей имеют много денег. Тогда мы покупаем фирменные байки или строим завод и производим их сами. Этого нет и уже никогда не будет! Бензина ни хрена не осталось… Верь мне, Кей, у меня точная информация. Я нахожусь на острове… Нет, на острие! Да, на острие научно-технического прогресса. Я точно знаю, что он уже закончился. Отвожу байкерам еще десять – пятнадцать лет езды. Затем – все… Стоп-машина! У нас в стране – так точно. Бешеные как появились, так и сгинут. Чем вы лучше других?

«Поразительно. – Кей уперся глазами в кнопку на телефоне. – Человек в резину пьян, но речь его гладка и безукоризненна».

Действительно, Покер проговаривал слова так, словно долго размышлял, затем записал мысли и выучил текст наизусть.

«И на черта мне эта мука? Терпи, Кей!»

Колеблющейся рукой отправив кусочек колбасы в рот, Покер зажмурился от удовольствия, долго пережевывая мясистый толстый кружок, проглотил и грустно подытожил:

– Правда, у Бешеных есть Трибунал. Поэтому шанс выжить у вас выше, чем у других. Возьми хоть мою Стаю… Пошли, покажу!

Вошли в невероятных размеров комнату, все стены которой занимали шкафы с антикварными изданиями, судя по темным переплетам и золотому тиснению. Ан нет! Кей присмотрелся и едва не рассмеялся, вовремя удержавшись. Какой-никакой, Покер все-таки школьный друг.

Все шкафы забиты фотоальбомами! С переплетами под старину и золотыми буквами затейливого шрифта, сплетавшегося в слова и фразы: «Новый год», «Греция», «Мертвое море», «Ирландия», «Я и Америка», «Переделкино», «60-летие шефа» и прочая дребедень в том же духе. Еще больше понапихано видеокассет. Тысячи и тысячи фото и видео. Похоже, Покер заснял едва ли не каждый день своей жизни. Видно, ему нравилось наблюдать себя со стороны. Так ему больше верилось в то, что его жизнь правильна и что он вообще еще жив. На всех фото стояла дата и час съемки. Покер вытянул альбом с названием «Моя стая» и сунул в руки Кею:

– Любуйся, старик, а я пока отолью.

Стая Покера являла собой группку людей с очевидными признаками переедания и недостаточной физической нагрузки, страдающую болезнями сердца, печени и желудка. Люди улыбались, строили рожи, принимали забавные позы и ни на одном фото не расставались со стаканом. Кею показалось все это настолько искусственным и нелепым, что он с досады едва не швырнул альбомчик в форточку. Друг другом, но тащиться на байке в такую даль, чтобы пялиться на изображения людей, которые ненавидят Покера, что ясно по их взглядам… Впрочем, на фото они все друг друга смертельно ненавидят и боятся.

Внимание Кея привлек единственный альбомчик без названия. Черный корешок манил неизвестностью. Кей оглянулся на дверь. Ему казалось, что он вторгается в запретную зону.

В поспешно снятом с полки и раскрытом альбомчике находились фото его и Покера молодости: диковатые развлечения, драки, путешествия… Вот Кей развалился на байке и спит, свесив руку едва не до земли. В руке – бутылка с остатками пива… Здорово, наверное, погуляли! Покер, с опухшим лицом, устроился под кустом сирени, в обнимку с двумя потрепанными девицами, вероятно, после бессонной ночи. И снова Кей, но уже снятый не так давно: верхом на ХаДэ, с серьезным видом выруливает на проспект. Лицо так четко вышло, что можно разглядеть даже крохотный крестик, болтающийся на серьге…

За спиной послышались шаги. Кей захлопнул альбомчик и поставил на полку. Незачем давать Покеру тему для бесконечных и бесполезных воспоминаний.

Покер вернулся, на ходу вжикнув молнией на брюках, продолжил, словно и не отлучался:

– Помнишь время, когда наши байки были простыми «Уралом» и «Днепром»? Ничего не изменилось: байкеры на «Уралах» хотят могучих японцев, но не могут себе это позволить. А те, кто на японце, не хотят назад, на «Урал». Дурацкий каламбур… Те, кто катался на отечественной технике, знает, что это такое. А тот, кто сразу получил богатую тачку, не собирается опускаться. Он просто слезает, стоит ему потерять японца.

Кей молча курил и не возражал. Нравится Покеру уговаривать самого себя – милости просим. Кей согласен немного послушать. Посидит еще полчаса – и домой. Надо с Уралом (о, черт, всюду Урал) еще разок погулять, а то сегодня время ушло на скандал с дамочкой, которая вывела во двор пуделиху, чтоб им обеим… Когда Урал потащил его к этой расфуфыренной кудрявой псине, ее хозяйка решила, наверное, что они хотят их обеих изнасиловать, причем еще неизвестно, кто из двоих – хозяйка или собачка – приглянулись крупногабаритному, дрожащему от страсти Уралу.

– Понимаешь, милый Кей, – с сентиментальным вздохом вальяжно тянул Покер, вытаскивая пробку из очередной коньячной бутылки, – хотел я стать уик-энд-байкером. Катался бы по выходным, глядишь, пить стал бы меньше, перейдя на пиво. Но и на это меня не хватило. Представляешь, скорость перестала нравиться!

Хохотнув, Покер икнул, обдав Кея перегорелым коньячным ароматом. Сам он запахи уже не различал и вдохновенно продолжал:

– Сам понимаешь, скорость для байкера – средство самоутверждения. Хочется ехать, словно Капитан Америка, и оставлять за хвостом затраханных жизнью граждан. Таких, как я, например… Только некуда бежать. Езда на месте. Ехать – не ехать, уехать – не уехать… Через десять минут ты остановишься и увидишь тех же самых людей, как будто и не уезжал! Можешь час ехать, год… Те же гнусные рожи! Только, может, с другим разрезом глаз… Черные рожи, желтые рожи… Поэтому байк – средство симуляции ухода от проблем.

Слово «симуляция» далось Покеру с трудом.

– Ты почему на фото один? – прервал Кей рассуждения приятеля, раскрыв альбом со «стаей Покера». – У тебя, по-моему, дочь и жена…

– Дочь, жена… – подтвердил Покер и хитро прищурился. – Только я себя вижу, а их – нет. Поэтому на фото я один. У них свои фото есть, без меня. Потом покажу. Да они, кстати, сами скоро завалятся. Хочу их порадовать известием!

Покачиваясь, Покер встал, откинул руку в сторону и заявил:

– Завтра! Нет, послезавтра… Словом, скоро снова залезу на байк! Жди меня, Кей! И я появлюсь…

Он отхлебнул коньяк из горлышка, поперхнулся и зашелся кашлем.

Вытерев рукавом слюнявый рот, Покер продолжал, откинувшись на диван. Голос звучал тише и тише:

– Хотя… Скажу откровенно. Харлей – мечта, взращенная искусственно. В нем нет практической необходимости: дорог, технически несовершенен, жесток, капризен, его опасно хранить. Хозяин обречен на переживания: сопрут – не сопрут? Все это предусмотрено изобретателями системы «Харлей – мечта». Ты, Кей, жертва этой системы. И я тоже, потому что и сейчас верю в магическую силу и божественное назначение Харлея. Байк становится неотвязным кошмаром, смыслом всех действий. Вот х…я какая! Искусственная мечта вырастила андроидов с кучей комплексов. Они и есть байкеры.

Перед тем как совсем отрубиться, Покер сосредоточил взгляд на Кее и с пьяной удалью заметил:

– До меня дошли слухи о «золотом байке». Хана теперь всей братве!

Кей насторожился. Покер продолжил, сощурившись, словно стараясь не упустить важную мысль:

– Я его понимаю, этого золотого. Нужно очень сильно ненавидеть байкеров и байки, чтобы придумать такое! Собрать мотоцикл из золота – тонкое издевательство. Я на такое не решусь никогда.

Кей уточнил:

– Золота жалко? Или не обучен с людей кожу сдирать?

Покер не ответил. Он умолк, и через секунду Кей услышал болезненный храп упившегося в дым человека. Кею нравился Покер, какую бы чушь тот ни порол. Покер не раз выручал его в трудные времена, когда Кей ушел жить на улицу. Стащив с друга ботинки и уложив бесчувственное тело на диван, Кей подложил под голову стопку снятых с полки фотоальбомов.

– Не старайтесь, не оценит.

Кей обернулся на голос. Девушка с длинными темно-русыми волосами, затянутая в волнующе-узкие джинсы и с полоской синей ткани, едва закрывающей грудь удивительно красивой формы.

– Проснется и даже не вспомнит, с кем пил. Она прошла в комнату, по дороге швырнув на стол сумочку и складной зонтик. Заметив на низком столике бутылки, присела рядом и налила коньяку в одну из стопок, в беспорядке расставленных по всей полированной поверхности.

Кей молчал, уставившись на девушку, лихо опрокинувшую в себя содержимое стопки и замершую с открытым ртом. Коньяк действительно хорош. Содержащийся в нем мощный и ароматный заряд едва не опрокинул самоуверенную девицу на пол. Покачнувшись, она удержалась и встала, искоса бросив на Кея независимый взгляд.

«Рановато начинаешь. Надрать бы тебе задницу, малышка. Или еще что сделать…»

Поправив сползающую с груди ткань, она еще раз взглянула на Кея.

– Вы меня не узнаете?

– Нет!

– Я – жена, вон, его…

Она поджала полные губы и небрежно ткнула пальцем в сторону безмятежно посапывающего на диване Покера.

Пришло время Кею удивляться. Он не удержался:

– Иди ты! Жена? Вы отлично сохранились, мадам, для своих лет! Простите, я искренне…

Девушка игриво покачала бедрами, что в другой обстановке Кей растолковал бы иначе. Сейчас это следовало понимать, очевидно, как простое кокетство.

– Я – вторая жена… А с первой вы знакомы?

– Видел однажды, издалека. Давно это было. Ваш супруг привозил ее на Смотровую площадку.

– Самое место для осмотра! Любит она осмотры! Только б на нее и пялились! – неожиданно взвилась девица, сверкнув глазами и моментально превратившись в маленькую фурию. Ей шло демонстрировать злость.

Она нагнулась к низкому столику и подняла стопку с остатками коньяка. Специально или нет, но так она продемонстрировала Кею все свои достоинства: тяжело колыхнулась грудь, едва удерживаемая тонкой тканью, и еще больше натянулись джинсы, притягательно обтянув то, что не нуждалось в искусственных средствах для округления.

В отношении жен друзей Кей следовал незыблемому принципу: не трогать! Но сейчас внутри него обрушились тщательно возведенные за много лет подпорки, и сердце с гулом покатилось вниз, сшибая на своем пути остатки благоразумия. Теперь он мог думать только об одном.

– Я вас знаю. Вас зовут Кей. Мне рассказывали… Э-э-э… Муж рассказывал! Кстати, мы с ним давно не живем вместе.

– В смысле?

– В том самом смысле. И очень давно. Почти всегда. Кстати, – к ней вернулось игривое настроение, – у меня есть фильм про вас всех!

Кей удивленно поднял брови, и девушка пояснила, поглаживая пуговку на джинсах длинным зеленым ногтем указательного пальца:

– Ну, где все Бешеные по дороге едут. Муж снимал… Фильм не здесь, а там, в другой комнате. Я поставлю и вас позову.

До Кея дошло, что будет дальше, и его слегка затрясло от предчувствия. Но как странно! На вид-то ей лет восемнадцать. Если не меньше… А, какое ему дело! Лишь бы Покера не потянуло в туалет с двумя пальцами во рту.

Она позвала его минуты через две, и Кей побрел на голос, ощущая дрожь в коленках. Чувство, знакомое каждому мужику. Ну, если облом! Поначалу Кей заподозрил что-то неладное, но после того как жена Покера (или кто там она ему?) дважды укусила его, он сам рванул в атаку и тем отрезал себе путь назад. Целый час прошел, за окном темнело, но оба не ощущали усталости.

Он лежал поперек огромной кровати, широко раскрыв глаза, и следил за самым волнующим в мире зрелищем: девушка разводила для него длинные ноги, медленно, заставляя Кея в который раз пойти мелкой дрожью и наблюдать с едва сдерживаемым звериным бешенством, как увеличивается прямо перед глазами темный островок и томно раскрываются лепестки, куда он, Кей, врывался, вваливался, вонзался, погружался, где тонул, барахтаясь и не зовя на помощь, потому что слаще такой погибели представить себе ничего невозможно.

Взяв ее первый раз, Кей испытал ощущение, что его нагло обманывают, но перед зовом плоти все другие чувства растворились. Кей послал принципы очень далеко. Но она… Не то она играла с ним, проверяя на прочность нервов и желая полностью подчинить своей воле, не то она действительно слегка, почти незаметно, смутилась в самый ответственный мо-. мент.

Она многое знает, но не все и не главное. Кей терялся в догадках в те редкие минуты, когда наступала передышка и оба замирали, чтобы через считанные мгновения снова кинуться друг на друга, высунув языки и кусаясь, словно животные, долго искавшие пару, и едва дотерпевшие до случки, чуть не сойдя с ума в одиночестве.

Два или три раза Кей слегка спасовал перед неожиданными требованиями дикой кошки, не знавшей границ в стремлении удовлетворить себя. Она навязывала свою игру, и Кей с опозданием ощутил, как ловко она сделала свои желания его желаниями. Ведьма! Это уже не игра. Это – война. Приняв вызов, Кей вынудил ее кричать, заставив испытать длинную череду мгновенно сменяющихся чувств – от острой боли до многократного оргазма. В отместку она до крови разодрала ему спину когтями, но тут же залечила раны, нежно касаясь царапин горячими губами.

Как внезапно все началось, так же стремительно и закончилось. Неожиданно девица перегнулась через Кея. Он решил, что она созрела для еще одного раза, набрал побольше воздуха и зарылся лицом в манящую грудь, но она схватила лежавшие на скомканных джинсах малюсенькие часики, взглянула и охнула во весь голос. Пока она стремительно натягивала одежду, Кей успел еще раз внимательно рассмотреть юное создание и понял, что его обманули, но в чем заключается обман, он так и не сообразил.

Она ему отчаянно нравилась, но он не торопился со скоропалительными заявлениями. Торопиться некуда. Покер дрыхнет, а вечером дел нет. ХаДэ загнан на стоянку, где гордо возвышается под окнами маленького кирпичного домика, в котором дядька-смотритель трясется от чувства жестокой ответственности за доверенную ему кучу денег на двух колесах.

Девица умчалась, не попрощавшись. Сначала она пробежала в коридор, откуда до ушей Кея донеслось поскрипывание дверцы стенного шкафа. Затем помчалась на кухню. Гулко хлопнула дверь черного хода (Кей знал о его существовании еще с детских времен), и вернулась тишина, прерываемая беспокойным кряхтением Покера, которому, очевидно, снились иллюстрации к его заумной лекции: тонущие во льдах байкеры, порхающие в облаках Харлеи и колонны «Уралов» и «Днепров» защитного цвета, марширующие по улицам, залитым кровью пешеходов.

Затушив со вкусом выкуренную сигарету, Кей поправил простыни, медленно оделся и вышел из спальни, оглянувшись. За окном темнело. Повозив рукой по стене, он нащупал выключатель, и комнату залили потоки света от полудюжины ярких ламп большой люстры. Кей невольно сощурился и поднес ладонь к лицу. Похоже, в этой спальне кто-то боится темноты… Даже ночника нет.

Он увидел брошенное на спинку стула платье, и его поразила одна деталь. Чтобы удостовериться, он взял платье, присмотрелся и со злостью отшвырнул в сторону. Может, Покер заболел и наряжается в женские тряпки? Его молоденькая «супруга» запросто утонет в таком балахоне.

Недоумевая, он покинул спальню и остановился, задумавшись. В голову не приходило ничего, кроме мысли о необходимости проверить масло в ХаДэ и заменить, если что.

В коридоре щелкнул замок входной двери, и раздраженный Кей повернулся к дверям, намереваясь устроить небольшой допрос. Возможно, что и с пристрастием. Сейчас эта девчонка ему все расскажет!

Вошла женщина, полноватая, в очках, примерно одного с Кеем возраста и замерла, увидев незнакомца. Кей улыбнулся:

– Я знакомый. Знакомый Покера. Если собрались кричать, то не надо. Я не грабитель.

Раз у нее ключ, значит, она здесь не чужая.

Женщина бессильно опустилась на стул около двери, аккуратно поставив на блестевший свежим лаком паркет сумку и полиэтиленовый пакет. Стенки пакета проткнули вязальные спицы, мягко обозначились контуры пары клубков шерсти. Кей зрительно ощущал мягкость и упругость клубков, двух шерстяных котят – отраду тоскующей женщины.