-- Здравствуйте! -- сказал я таким тоном, словно собирался одарить ее шефа халявными деньгами. -- У меня дело к вашему председателю.
-- Здравствуйте! -- ответила секретарша таким тоном, словно собиралась выкинуть из приемной и мои халявные деньги, и меня вслед за ними. -- Шустрый мальчик... А что у вас за дело к нашему председателю?
Разумеется, она была права в своих сомнениях. И я, предъявив визитку, сообщил, кто я, что я и зачем.
Мегера сразу оттаяла, но только для того, чтобы сообщить мне, что Михаила Ефремовича на месте нет и сегодня не будет, поскольку Михаил Ефремович находится на деловых переговорах с партнерами, но если я приду завтра к десяти часам, то она непременно сделает все, чтобы я попал к Михаилу Ефремовичу и смог с ним побеседовать по всем интересующим меня вопросам. А с другой стороны, -- тут секретарша окончательно сменила гнев на милость, -- она здесь для того и сидит, чтобы решать за Михаила Ефремовича возникающие проблемы, которые способна решить, и не стоит ли задать интересующие меня вопросы именно ей? А вдруг?..
Я прекрасно знаю, что в нашей стране руководители всех рангов больше любят у подчиненных беззаветную преданность, чем толковый профессионализм. Тем не менее, вряд ли здесь новый председатель быстро поменял секретаршу старого...
-- Простите, как ваши имя и отчество? -- спросил я с блистательной улыбкой.
-- Елена Владимировна. А фамилия -- Пименова.
-- Видите ли в чем дело, уважаемая Елена Владимировна, -- сказал я. -- Моя страховая кампания, как и положено в случае, когда гибнет застрахованный клиент, должна иметь стопроцентную уверенность, что это не был суицид. А то, знаете ли, бывает, когда клиент своей смертью пытается решить стоящие перед его семьей финансовые проблемы.
Она кивнула.
-- Вы ведь не новичок и были в секретарях у обоих погибших, верно? -- продолжал я.
-- Разумеется, молодой человек. В компании "Бешанзерсофт" не принято бросаться сотрудниками. К тому же, ни у кого из руководителей никогда не возникало претензий к моей работе.
-- Я так и думал... Тогда вы наверняка сможете помочь мне.
Компьютер у нее на столе пискнул, она тут же обратила все свое внимание на дисплей, и я получил возможность осмотреть приемную.
Все тут было, что называется, простенько, но со вкусом -- ничего похожего на навязчивую роскошь, которую так любят в фирмах с сомнительной репутацией. Судя по здешнему интерьеру (сплошной металлопластик серых тонов), репутация "Бешанзерсофта" была железобетонной, и компании не требовалось пудрить клиентам мозги претензией на финансовую состоятельность. Впрочем, чему тут особенно удивляться? Новые компьютерные технологии -- это вам не баран начихал, это устойчивый спрос, это постоянное расширение рынка, это новые рабочие места. Но это и возможность столкновения интересов с конкурентами, а стало быть и реальность промышленного шпионажа и заказных убийств... Таков наш мир! Впрочем, в последнем случае у меня нет никаких шансов. Заказное убийство -- как правило глухарь -- что для государственных органов правопорядка, что для частного сыска... Радует одно -- если бы не было вариантов местной, внутренней разборки, то Антон Иванович Константинов не явился бы ко мне с желанием выложить кругленькую сумму за мои труды...
-- Так я вас слушаю, господин Мезенцев! -- Елена Владимировна уже справилась со своим срочным секретарским делом и, перестав терзать сенсорную клаву, с приветливой улыбкой изучала мою мужественную физиономию.
Я оторвался от размышлений:
-- Отлично... Начнем с господина Бердникова. Не был ли он перед своей гибелью чем-то озабочен, расстроен?
Елена Владимировна пожала покатыми плечами, и движение это оказалось неожиданно изящным -- будто птица крыльями взмахнула.
-- Озабочен Петр Сергеич был всегда. Руководить такой фирмой -- не семечки щелкать и не в носу ковырять. Однако это были обычные, повседневные заботы. В общем, рутина и ничего особенного. Наша компания -- весьма процветающее предприятие. Финансовых проблем у наших работников нет. Конечно, можно и при любых доходах оказаться в яме. -- Елена Владимировна лукаво улыбнулась. -- Но у Петра Сергеича такого произойти просто не могло, не тот он человек. Даже не припоминаю, чтобы он когда-либо совершил импульсивный поступок, все всегда продумывалось, просчитывалось, анализировалось. Собственно, будь он другим -- не стал бы создателем фирмы, работающей в столь серьезном бизнесе...
-- А на личном фронте?
Реакция была ярко выраженной. Приветливость немедленно обернулась настороженностью, улыбка -- серьезной миной.
-- Об этом надо спрашивать не меня. Какие бы анекдоты ни ходили о секретаршах, я любовницей Петра Сергееича не была. Ему нравились персоны несколько иного экстерьера. -- Последнее слово Елена Владимировна произнесла с некоторой долей сарказма.
Тем не менее я сразу сообразил, что за сарказм этот ухватиться не удастся, поскольку было непонятно, что она имела в виду.
-- А кому вообще была выгодна смерть Бердникова?
Секретарша усмехнулась:
-- Любому из административной верхушки "Бешанзерсофта". Даже мне, поскольку в завещании Бердникова упомянуто и мое имя.
Нет, у здешних директоров была очень умная помощница. Никаких "Да на что вы намекаете!" или "Не знаю я, сударь, ничего такого!"...
-- Хорошо, -- сказал я. -- А как обстоит дело с Зернянским? Тот мог покончить жизнь самоубийством?
Елена Владимировна подумала несколько секунд:
-- Василий Константиныч был иной человек. Не было у него той предусмотрительности и расчетливости, что у Петра Сергеича, зато он был намного жизнерадостнее и оптимистичнее. Я бы скорее поверила в самоубийство Бердникова, чем Зернянского.
-- Смерть последнего тоже была выгодна всем?
-- Да, разумеется.
-- А кому больше всего?
Она пожала плечами:
-- Следующим в корпоративной иерархии идет нынешний председатель совета, Михаил Ефремыч Громадин. А что касается акций, принадлежавших погибшим, то они, естественно, большей частью должны достаться их вдовам. Как положено по закону, через шесть месяцев после смерти завещателя.
Мелодично звякнул колокольчик, дверь в приемную открылась. На пороге возникла та самая блондинистая девица, которую я видел в лифте, -- при груди, талии и бедрах, с магнитной карточкой и конвертами в руках.
-- Елена Владимировна, почта.
-- Да, Марьяна. Клади на стол.
Марьяна тряхнула светлой гривой, подошла -- цок, цок, цок... -- к столу, стрельнула в меня озорными глазками. Над левой грудью блузку украшал бэджик, которого в лифте у нее не было. Я пригляделся и прочел: "Марьяна Ванжа, менеджер".
В иных фирмах все кругом менеджеры, вплоть до последней уборщицы. Не знаю, как тут у них, в "Бешанзерсофте", но эта девушка, судя по конвертам, -- просто-напросто курьер...
Марьяна нагнулась над столом (чтобы положить конверты, такое сложное движение совсем не требовалось), и черная юбка обтянула круглый зад. Я сообразил сделать свою мужественную физиономию сверхмужественной, и не зря: девушка на этот раз не просто стрельнула глазками -- она определенно оценила мою сверхмужественность, и последняя ей определенно приглянулась. Определенно! Или в моей самооценке нет ничего от Арчи Гудвина...
-- Ступай, Марьяна! -- сказала Елена Владимировна, неодобрительно глядя на девичьи экзерсисы.
Марьяна пошла -- цок, цок, цок... -- к двери, покачивая бедрами. Елена Владимировна фыркнула, и я подумал, что в следующий визит Марьяне обязательно достанется на орехи: начальствующие мегеры бальзаковского возраста чрезвычайно любят повоспитывать подчиненных молодых девушек. Даже те, кто сам раздвигает ноги перед первыми встречными штанами через пять минут после знакомства...
-- Продолжим, шустрый мальчик?
Я неслышно проглотил слюну, вспомнил о проводимом расследовании и повернулся к Елене Владимировне:
-- Да, конечно... Продолжим... -- С трудом, но мне наконец удалось вспомнить и о последних наших фразах перед приходом Марьяны. -- Вы сказали, акции убитых... погибших достанутся вдовам.
Я недовольно поморщился: вы бессмертны, господин Зигмунд Фрейд! Во всех смыслах происходящего...
Умница Елена Владимировна в ответ на мою оговорку позволила себе лишь легкую усмешку:
-- Да. И это, по-моему, вполне естественно. По крайней мере, нарушением закона не является. Как и предметом внимания страховых кампаний...
Мне явно давали понять, что видят меня насквозь.
-- Тем не менее представителю страховой компании не мешало бы поговорить со вдовами.
-- Да-да, разумеется. До восемнадцати часов вы вольны разговаривать с кем угодно.
-- Почему до восемнадцати?
-- Потому что в восемнадцать заканчивается рабочий день. -- Елена Владимировна повернулась к компьютеру, который, как и в любой приличной фирме, был еще и интеркомом.
Пальцы секретарши пропорхали по клаве, как бабочки -- легко, стремительно, нигде не споткнувшись.
-- Слушаю вас, Елена Владимировна, -- раздался женский голос.
Именно ЖЕНСКИЙ во всех смыслах -- не хрипловатый, не басовитый, а высокий, тонкий, певучий, этакое колоратурное сопрано...
-- Полина Ильинична! У меня тут представитель страховой компании... -- секретарша вновь глянула в мою визитку, -- "Русь". У него есть вопросы, касающиеся страховки Петра Сергеича. Может он поговорить с вами?
-- Э-э... -- сказала Полина Шантолосова и, судя по полетевшим из компьютера невнятным звукам, пригасила микрофон. Потом вновь раздалось звучное сопрано: -- Через пять минут у меня заканчивается совещание, пусть приходит.
-- Слышали? Давайте ваш пропуск! -- Елена Владимировна взяла у меня магнитную карту, сунула ее куда-то в недра секретарского компа и вновь пробежалась пальцами по клаве.
Через три секунды карточка вернулась ко мне, а вслед за нею явился новый "маршрутный лист".
-- Спуститесь двумя этажами ниже. Когда поговорите с Шантолосовой, вернетесь ко мне. Помогу вам встретиться с Зернянской.
-- Секундочку... А почему у Шантолосовой и Бердникова разные фамилии?
Елена Владимировна смерила меня с ног до головы:
-- Потому, шустрый мальчик, что Полина Ильинична Шантолосова была достаточно известной личностью среди программистов еще до замужества. Ей незачем было прятаться за спину молодого супруга... А теперь ступайте!
Взгляд и тон секретарши был мне совершенно непонятен, но я сообразил, что разобраться с этим -- по крайней мере сейчас -- будет невозможно. И потому пошел прочь.
7
Кабинет госпожи Шантолосовой располагался на сорок пятом этаже.
Когда я, соотносясь с указаниями "маршрутного листа", ввалился туда, хозяйка уже разогнала своих совещающихся и пребывала в одиночестве. И в полумраке.
Я почему-то ожидал увидеть длиннющий стол, на котором лежат друг на друге многочисленные рулоны чертежей -- как в фильмах про социалистических инженеров прошлого века, -- но ничего подобного тут не наблюдалосьеских аха____________________________________________________________________________________________________________. Зато на обоих боковых стенах располагались голографические дисплеи -- естественно, выключенные.
Я удивился самому себе: с какой стати здесь должны быть бумажные чертежи? Ведь армейские рации РА-101, которыми снабжаются нынешние российские Вооруженные Силы, давно уже не похожи на доисторические заплечные короба. Так почему же здесь, в созидалище новых компьютерных технологий, что-то должно быть, как в прошлом веке? Неисповедимы пути твоей фантазии, человек по имени Максим Мезенцев...
Шторы на огромном -- во всю стену -- окне за спиной хозяйки поднялись, и кабинет залил солнечный свет. Полина Шантолосова что-то недовольно буркнула, и свет тут же пригас -- шторы наполовину затенили окно. Из-за этих люминопертубаций я не сразу рассмотрел хозяйку кабинета, а когда глаза привыкли -- обалдел. Она была похожа и не похожа на сетевые фотки. Похожа, потому что передо мной стояла та же жгучая брюнетка (а женщина сегодня и вчера -- это порой совершенно разные картинки. Впрочем, сия дамская удивительность известна даже самым ненаблюдательным мужикам...) с теми же карими глазами. Но вот чего не могла передать фотка, так это энергичности, которая просто истекала с лица Шантолосовой. Мое сердце сделало перебой, а в голову вдруг пришло, что весь "Бешанзерсофт", со всеми его администраторами, инженерами и низшим техническим персоналом, -- всего лишь приложение к этой женщине; что без нее он -- никто, ничто и звать его никак. Ну, как пятиметровый двигатель транспланетника "Земля -- Марс" и двухсотметровый шлейф истекающих из него раскаленных газов... Шлейф, вот именно -- шлейф! "Бешанзерсофт" -- всего лишь шлейф Полины Шантолосовой... До чего же точное сравнение!
Ее глаза тоже привыкли к свету, она оценила мою реакцию и легонько улыбнулась. Да уж, правы те, кто считает, что нет для женщины лучшего подарка, чем потрясенная ею мужская физиономия...
-- День добрый! -- Во мне тут же проснулся Арчи Гудвин. -- Для меня, простого страхового агента, великая честь -- встретиться с...
-- Ах, бросьте! -- перебила она. -- Я разговариваю вовсе не с простым страховым агентом, я разговариваю с человеком, который проводит расследование с целью не допустить, чтобы я получила страховую сумму за моего погибшего супруга.
И эта дама оказалась дьявольски умна! Черт возьми, каковы же были погибшие мужчины, сумевшие собрать вокруг себя таких женщин! Впрочем, разве не встречалось в истории рода человеческого умниц-разумниц, беспричинно пресмыкавшихся перед тупорылыми козлами? Да и кто сказал, что беспричинно! Очень даже причинно. И причина известна -- причинное место.
-- Тем не менее я готова ответить на ваши вопросы. На любые вопросы. -- Колоратурное сопрано сумело каким-то неуловимым образом подчеркнуть особую значимость предпоследнего слова.
-- Простите, -- сказал я. Светски передернул плечами. И почувствовал себя идиот идиотом. -- Простите ради бога! Жаль, но мне придется задавать вопросы, неприятные для вас.
Шантолосова села за стол, отодвинула в сторону клаву, жестом пригласила меня присесть. Я поклонился и угнездился на ближайшем к столу стуле -- они были расставлены по кабинету в совершенном беспорядке.
-- Вы полагаете, мне подобных никогда не задавали? -- В колоратурное сопрано добавилась толика яда, но от этого оно стало еще прекраснее. -- Не стесняйтесь, пожалуйста.
-- Хорошо, спасибо! Тогда начнем... Как вы считаете, мог ли Петр Сергеевич Бердников покончить жизнь самоубийством?
-- Петя?
Эх, братцы, когда твое имя произносит такой голос, не то что самоубийством жизнь не покончишь -- из могилы выкопаешься и вприсядку пустишься!
-- Петя был чрезвычайно уравновешенный человек. -- Шантолосова потеребила правой рукой левый рукав голубого комбинезона. -- Даже если бы я не знала его близко, я бы и со стороны никогда не подумала, что мужчина такого склада может опуститься до суицида.
Во мне проснулась другая сторона Арчи Гудвина, аналитическая. Опуститься до суицида -- такую фразу способен произнести только человек с вполне определенными моральными принципами, и это далеко не худшие принципы из распространенных среди людей. М-да, определенно эта женщина нравилась мне все больше и больше.
-- Нет, знаете. Не мог он, не тот он был человек. Да и жизненная ситуация не та.
-- Ясно. Ваша компания процветает, деловые проблемы не выходят за пределы обычной рутины. Ну а по иным причинам?... Вы понимаете? Имеются в виду обстоятельства личного характера. -- Я отвел глаза и глянул в окно, за которым раскинулись кварталы Долгого Озера и Комендантского Аэродрома.
Полина Шантолосова хрюкнула, и этот звук заставил меня вновь погрузиться в глубину карих глаз. Впрочем, погружаться было не обязательно -- даже на поверхности их плавало откровенное недовольство.
-- Свинская у вас работа!
-- Да. Но я -- вовсе не свинья! Тем не менее, если пойму, что вы скрываете какие-то факты, начну копать, расспрашивать других людей.
Она поморщилась:
-- У меня есть любовник, но я не собираюсь называть вам его имя.
Я вспомнил, как в таких случаях Ниро Вульф впивался в жертву. Что ж, я хоть и не вешу одну седьмую тонны, но могу не хуже...
-- Не назовете вы, назовут другие. Я ведь на вас не остановлюсь. Но эти другие могут вместе с именем рассказать то, чего и не было.
-- Свинская у вас работа! -- Хозяйка кабинета помотала головой, и черные пряди разлетелись по воздуху. Словно закачало ветвями странное черное дерево.
-- А вы относитесь ко мне, как к врачу, -- посоветовал я. -- Как, скажем, к собственному гинекологу. Я вовсе не собираюсь шантажировать вас тем, о чем узнаю.
В ее глазах полыхнуло пламя, и я понял, что она даже не думала о возможном шантаже. Ее сдерживало что-то другое.
-- Послушайте... Послушайте... -- Она покусала губы. И вдруг выпалила, будто в омут бросилась: -- Мой муж в последнее время мною как женщиной совершенно не интересовался. Ему были нужны только мои идеи в сфере производства. А любовь он искал совсем в другом месте. Ему больше нравилось бывать не дома, а в "Красном кентавре".
Я мысленно присвистнул: "Красный кентавр" -- известное местечко. Закрытый клуб, в котором проводят время богатеи голубого толка.
Ни хрена себе струна! Да я же просто на клад на рвался -- в смысле информации, разумеется. Тут могут появиться новые и весьма занимательные версии!
Но каков прыщ, этот Бердников! Мудила с Нижнего Тагила, по-другому не скажешь! Променять такую женщину на... Тьфу, прости господи! Точно у таких людей в мозгах дьявол покопался...
-- Достаточно вам? -- Горящие глаза просто прожигали дыру на моем лице, а щеки пылали стыдом и негодованием.
Нет, хотел сказать я. Вы все равно будете должны назвать имя своего любовника. Просто для порядка, чтобы я мог проверить, правду ли вы мне выложили... Я хотел сказать, но не сказал. Потому что после этого мы бы расстались врагами. Потому что я -- не мент, мне совсем не обязательно составлять протокол, а клиента не интересует, каким путем я раздобыл информацию и сколько времени на этот процесс потратил. Потому что я могу узнать это и в другой раз.
-- Достаточно, -- сказал я. И встал.
Многое было ясно. Полина Шантолосова была гениальным программистом и красивой женщиной. Но вряд ли в ее душе царили гармония и счастье. И убить мужа в такой ситуации она вполне могла -- из ревности или ненависти. Вот только зачем бы она после этого стала убивать Зернянского?
Тут была информация к размышлению. И любой другой сыщик, мент он или частник, непременно бы нажал, пока дамочка находилась в разобранном психологическом состоянии.
Но я нажимать не собирался. Потому что всю жизнь считал, что по-настоящему мне нравятся исключительно кареглазые блондинки. Но вот оказалось, что и кареглазые брюнетки -- это тоже гаси свет!
Я раскланялся и, едва ли не пятясь спиной, ретировался.
Взгляд пылающих глаз сопровождал меня до самой двери, и больше всего я боялся, что она снова скажет: "Свинская у вас работа!"
Оказавшись в холле, я с облегчением вздохнул, вытер со лба пот и уже знакомым путем отправился на сорок восьмой этаж, к директорской секретарше.
-- Ну как? -- спросила Елена Владимировна, производя новые манипуляции с магнитной картой. -- Надеюсь, вы не слишком расстроили ее. Полина Шантолосова -- это наше всё. Думаю, ее не сможет заменить ни один человек в нашей компании. А может, и во всем мире.
-- Я обошелся без жёсткости, -- туманно сказал я. -- И верю, что ее никто не сможет заменить. "Бешанзерсофт" -- всего лишь шлейф Полины Шантолосовой...
-- Это вы точно заметили. Именно шлейф. -- Секретарша протянула мне карточку и новый "маршрутный лист". -- Ступайте, шустрый мальчик. Направо пойдешь -- от судьбы не уйдешь, налево пойдешь -- неведомое найдешь.
И я пошел -- надеясь, что налево.
8
Анита Зернянская ничем не походила ни на Елену Владимировну, ни, тем более, на Полину Шантолосову. Это была полненькая кнопка (про таких говорят -- метр с кепкой) в строгом сером костюме (я вдруг обнаружил, что с трудом вспоминаю, во что была одета первая вдова... Ах да, в голубой комбинезон!), шатенка, в очках, с довольно длинной косичкой, перехваченной на конце серебристой резинкой. И голос у нее оказался низкий, с той самой хрипотцой, которую я так не люблю у женщин. И работала она в службе бухгалтерской, а вовсе не инженерной.
Странно, но это мне тоже показалось недостатком, хотя и более соответствовало женской сущности.
Кроме того, мне почему-то взбрело в голову, что рабочее место Зернянской будет в общем зале, разгороженном невысокими стенками на небольшие персональные закутки, но каждому члену совета директоров, видимо, полагался отдельный кабинет. Правда, был он невелик и скромен -- никаких экранов на стенах, лишь стандартный комп на столе. Возможно, это было вещественное отображение неких различий между вдовами в корпоративной иерархии, а может, Зернянская попросту не любила обширных помещений.
Как бы то ни было, но я, усевшись на предложенный стул, физически ощутил, как давят на меня близкие стены. По моим внутренним ощущениям, это был не кабинет, а какое-то ущелье...
Разумеется, Анита Гербертовна оказалась предупреждена о предмете моих интересов.
-- Послушайте, -- сказала она после того, как я представился. -- Я вас уверяю, это просто невозможно. Мой Василий не кончал жизнь самоубийством.
У нее присутствовал легкий прибалтийский акцент, но он ее уже не портил. Ибо в моих глазах такие женщины изначально ценятся невысоко, хотя, не спорю, существуют мужики, которых хлебом не корми, а дай потискать такую вот крохотную пампушку-бухгалтершу, мягкую и пухлую во всех мыслимых и немыслимых местах. А с другой стороны, в сравнении с господином Бердниковым господин Зернянский по своим сексуальным предпочтениям мне просто брат родной ...
-- А почему вы так уверены, мадам?
Кажется, мне не удалось скрыть свою антипатию, потому что в глазах кнопки вспыхнула откровенная неприязнь.
-- Да потому что мы с ним прожили почти десять лет, и, смею вас уверить, я прекрасно знаю... знала своего мужа. Да он бы скорее кого-нибудь другого убил, чем себя... -- Она осеклась, и круглый накрашенный ротик выпустил на свободу нечто вроде "а-ап!"
Так-так-так, очень многообещающее начало!
-- Слушаю вас внимательно, -- сказал я.
-- Ну... я не имела в виду, что он кого-то убил... -- проговорила она поспешно. -- Я имею в виду... ну... что он был не такой человек, чтобы... ну... на себя руки наложить...
Да, она и мизинца Полины Шантолосовой не стоила. Глупая пухлая кукла, у которой язык работает вдесятеро быстрее мозга...
-- Слушаю вас внимательно, -- повторил я, добавив в голос настойчивости.
-- Я только хотела сказать, что это непорядочно -- подозревать человека в том, что он убивает себя ради денег! -- выпалила она.
Тут она была совершенно права. А я, кажется, слишком впечатлился мадам Шантолосовой и повел себя непрофессионально.
И я вернулся на профессиональные рельсы: проникся к собеседнику симпатией и участием. По крайней мере -- внешне.
-- У нас вовсе нет таких подозрений относительно вашего супруга, госпожа Зернянская. Просто мы обязаны все проверять, иначе наша компания вылетит в трубу. Вы понимаете?
Это она понимала. Неприязнь сменилась настороженностью. А я принялся расширять захваченный плацдарм.
-- Вы ведь умная женщина и никак не могли подумать про меня такое. Я вам не враг. Кстати, не было ли врагов у вашего мужа? Вы ведь понимаете меня?
Настороженность стала мягче, бледно-серые глаза заблестели, кроваво-красные губы дрогнули, правая рука коснулась круглого подбородка с ямочкой.
-- Я и сама думала... Сразу две почти одинаковые аварии... Тормоза ведь тоже можно испортить, правда?
-- Запросто, -- поддержал я.
-- Правда, менты говорили, что тормоза были в полном порядке, но ведь ментов можно купить, правда?
Я не был ментом. И потому с легкостью согласился:
-- Запросто.
Настороженность тут же сменилась откровенной симпатией, и я высоко оценил свой профессионализм. Жаль только, глаза дамочки блестели все больше и больше, и губы дрожали уже беспрерывно, и все шло к тому, что придется доставать из кармана носовой платок, а он после вчерашней нервотрепки в казино был несвежий. Однако судьба спасла меня и тут (какой же я все-таки везунчик!) -- слезы высохли, а сквозь симпатию прорвался, как ни банально это звучит, звериный оскал ненависти. Лицо мадам Зернянской перекосилось, накрашенный ротик скривился... Дальше была не человеческая речь, дальше было сплошное змеиное шипение.
-- Я знаю, чьих рук тут дело, это все она, черная сука, она знала, что моего Васю под каблук не запихнешь, что он своей головой привык жить, что он ей развернуться не даст, как позволял этот пидор, ее так называемый муженек, самый настоящий голубой, а теперь у нас эта медуза, этот флюгер, который никогда против них не пойдет, но и его они грохнут, чтобы все прибрать к рукам, и если бы у меня были доказательства, я бы давно на них настучала...
Пухлая ручка заткнула фонтан, и он умер. Как подстреленный на взлете ястреб... Глаза теперь полнились испугом и обидой на собственную несдержанность, но слово уже было не воробей, и всякому бы стало понятно, насколько эта глупая кукла ненавидит ИХ. То что выражение "черная сука" относится к Полине Шантолосовой, было ясно и ежу, а вот кого она еще имела в виду?..
-- Вы сказали "они"... Кого вы имеете в виду?
Но умер не только фонтан, умерла и ненависть, оказалась погребенной под толстым слоем страха, и я уже понимал, что внутри чрезвычайно благополучной компании "Бешанзерсофт" скрываются грандиозные бури.
-- Я вас прошу... -- залепетала мадам Зернянская. -- Я вас прошу... Никто не должен знать, что я сейчас сказала... Я вас умоляю! Иначе меня тоже убьют... Понимаете?.. Обещаете?..
Мне стало ее жаль, и я кивнул самым убедительным образом. Хозяйка кабинета откинулась на спинку стула, впилась взглядом в дисплей компьютера, словно искала у него поддержки.
-- А теперь, прошу вас, уходите. Мне через десять минут на совещание, и надо успокоиться.
Я понял, что дальнейшие расспросы бесполезны. Ничего она мне больше не расскажет, даже если и не будет никакого совещания. Просто мне опять повезло -- я присутствовал при чем-то, очень похожем на нервный срыв.
Я взялся за ручку двери, когда мне в спину сказали:
-- Я очень надеюсь на вашу скромность.
Экое словечко выбрала, глупая курица!..
Я обернулся и, приложив к сердцу правую руку, заверил:
-- Обещаю, что не обману ваших надежд!
-- Я вам верю, -- прозвучало в качестве прощания.
В глазах дамочки теперь светилось едва ли не восхищение -- она наконец разглядела во мне Арчи Гудвина, и наверняка ей хотелось продолжить знакомство. Хотя бы для того, чтобы оказаться под защитой у сильного мужчины, если уж ничего больше не выгорит.
-- Я вам верю, -- повторила она.
А что тебе остается, дурища? -- подумал я. Но вслух произнес только:
-- И правильно делаете, сударыня.
9
Я стоял в зеркальной кабине лифта, и со всех сторон меня окружали самодовольные от женского внимания, прямо-таки пускающие слюни самцы.
-- Эй, -- сказал я им. -- Пора выходить из образа, парень. Даже Станиславский бы поверил, что уж говорить о глупой кукле?
На сей раз речь шла вовсе не об Аните Зернянской -- когда я шел от ее кабинета к лифту, мне вновь встретилась милая девушка-курьер Марьяна, и глаза у нее сделались такими, что в серьезном, деловом детективе просто не мог не проснуться бесшабашный ухарь, на физиономии которого нарисовалось единственное желание -- трахнуть и вовсе не по шее. Марьяна, определенно уловившая это желание, даже споткнулась, ухарь бросился поддерживать ее за локоток, и это банальное прикосновение помогло им справиться с дьявольщиной слишком вероятного будущего, где они могли оказаться tЙte-Ю-tЙte в каком-нибудь уютном закутке, который наверняка бы нашелся в этом здании.
-- Размечтались! -- сказал я и своим отражениям, и той, что осталась наверху, в застеленном красной ковровой дорожкой коридоре.
Ответом мне было молчание.
Спустившись на первый этаж, я выручил из тюряги свой "бекас", попрощался с охранниками, сдал милой девушке из бюро пропусков магнитную карточку -- мы снова улыбнулись друг другу -- и покинул гостеприимные пенаты "Бешанзерсофта". Идти было недалеко -- "забавушка" моя стояла рядом с входом в здание, на стоянке служебных машин. Я угнездился на сиденье, перевел дыхание, окончательно подавил желание и включил зажигание. (Во фразочка, почти стихи!)
И тут ожил мобильник. Теперь он рассказывал вовсе не о парне с рынка Дезмонде, теперь героиней была девушка по имени Мишель -- мелодии мой телефон менял каждые сутки в десять часов утра, а музыкальной базой была фонотека старой доброй ливерпульской четверки.
Я достал из кармана трубку.
Номера, с которого звонили, в памяти мобильника не имелось.
-- Слушаю вас, -- сказал я, нажав кнопку.
-- Здравствуйте еще раз, Мезенцев! Антон Константинов беспокоит. Вы уже закончили свои дела в нашем офисе?
-- Да, только что. Встретился с кем мог, сел в машину и собираюсь отваливать подобру-поздорову.
-- Хорошо, отваливайте. Как выберетесь на Авиаконструкторов, доезжайте до Шуваловского проспекта и поверните направо. Я стою в полусотне метров от перекрестка. Голубой "рено" с номером... -- Он произнес три цифры. -- Приткнитесь где-нибудь поблизости. Надо поговорить.
-- Сейчас подъеду. -- Я выключил мобильник.
Поговорить так поговорить, я человек разговорчивый и компанейский. Беседа -- это двигатель. Если не жизни, то хотя бы расследования...
Я сунул трубку в карман, выехал на проспект Авиаконструкторов, докатил до нужного перекрестка и свернул куда велели. Припарковался сразу за стоящим возле почтового отделения голубым "рено". Зачем-то сунул руку под пиджак и пощупал рубчатую рукоятку "бекаса". Поморщился -- не хватало еще проверить, как оружие выхватывается из кобуры.
