Виктор Точинов, Владислав Романцев

КОРАБЛЬ-ПРИЗРАК

(Новая Инквизиция – 4)

ПРОЛОГ

Дела минувших дней – I

Северное море, осень 1427 года

Не нравится мне море, – без обиняков заявил шкипер Майзерн. И, вопреки обыкновению, не добавил заковыристое ругательство, из чего следовало – дело и впрямь серьезно.

Питер Штауфманн, вышедший вместе с племянником подышать перед сном свежим морским воздухом, недоуменно поднял брови.

– Не понимаю, герр Майзерн, что вам не нравится? По-моему, от самого устья Везера мы не видели столь спокойной воды.

Племянник Генрих согласно кивнул. Юноша впервые вышел в море, лишь на шестой день плавания стал помаленьку привыкать к качке, и нынешнее состояние водной поверхности его более чем устраивало.

– То-то и оно, – вздохнул шкипер. – К вечеру ветер крепчал, и волна должна быть сейчас неплохая. А тут... Вода словно маслом полита. И туман... Никак не может появиться в такую погоду туман, уж поверьте, герр Питер, моему опыту.

С погодой и в самом деле творилось нечто странное. Ветер, свистевший в снастях и надувавший паруса «Святой Бригитты», – на палубе едва ощущался. И, похоже, ни дуновения не доходило до поверхности воды, затянутой густой, но невысокой – локтя три-четыре – туманной пеленой.

– Не думаю, что есть серьезные основания для беспокойства, – сказал Штауфманн. – «Бригитта» – судно доброй постройки, и за пять лет доказала, что способна выйти невредимой из любого шторма. Впрочем, конечно же, отдайте приказ своим людям принять все меры на случай неожиданного шквала. На море осторожность излишней не бывает.

Шкипер медлил. Казалось, ему хочется добавить что-то еще, но старик не решается.

– Дело не только в шквале, – сказал он наконец. – Дело в том... В общем, сейчас мы идем очень нехорошими местами. Именно здесь был в свое время схвачен Клаус фон Алкум.

– Потрошитель Чаш? – переспросил племянник. В голосе его явственно прозвучало восхищение.

– Он самый, – мрачно кивнул шкипер.

Питер Штауфманн нахмурился – не от слов шкипера, но от реакции на них Генриха. Так вот и бывает в жизни... Прошло без малого двадцать лет после казни злодея, не щадившего ни старого, ни малого, не брезговавшего даже грабить храмы и святые места – чем и заслужившего своё прозвище. И творимые Клаусом мерзости потихоньку забываются – люди вспоминают лишь о том, как пират дерзкими рейдами доставлял продовольствие в осажденный голодающий Копенгаген, да как швырял направо и налево золото в пьяных своих кутежах... А потом найдется дурак-сочинитель, сделает Потрошителя Чаш героем своей душещипательной поэмы или баллады – и готов образ благороднейшего заступника обездоленных. Таким и останется в народной памяти. А про людей, живших в те же времена и зарабатывавших на хлеб честным трудом, – никто и не вспомнит...

И голос почтенного гамбургского арматора поневоле прозвучал несколько неприязненно, когда он ответил на реплику шкипера:

– Стоит ли бояться мертвых пиратов, герр Майзерн? А от живых Немецкое море, да и Балтийское, слава Господу, очистили. Клаус был последним из промышлявших регулярным разбоем. Прошли времена, когда кишевшие в здешних водах витальеры смогли даже выбить Орден с Готланда и основать свою «республику»...

– Так оно так, – гнул свое шкипер, – но поговаривают...

Он сделал паузу и неожиданно сменил тему:

– Вы знаете подробности казни фон Алкума?

Питер Штауфманн утвердительно кивнул. Еще бы не знать...

Тут в разговор, к неудовольствию дяди, вступил Генрих.

– Расскажите, сделайте любезность, герр Майзерн!

Вот-вот... Романтики сопляку захотелось. Ишь, глаза как загорелись...

– Гамбургский магистрат приговорил Клауса к усекновению головы, – начал рассказ шкипер. – Лишь его – остальные захваченные пираты должны были закончить жизнь на виселице, как люди низкого происхождения. Как сейчас помню: солнечный, погожий денек, длинный помост на площади перед собором, каждому казнимому – своя виселица. А по центру – плаха для Клауса. Казнить атамана должны были последним, на закуску. Но странное у него оказалось предсмертное желание... Не попросил, как обычно бывает, кружку вина покрепче, нет... Предложил магистрату сделку: казнить его первым, и если он – уже с отрубленной головой – пройдет вдоль помоста, сотоварищей его, значит, отпустить.

Штауфманн вновь неприязненно поморщился. Вот и еще один штрих к портрету благородного разбойника, жизнь кладущего задруги своя... Меж тем доподлинно известно: Клаус фон Алкум хищничал на морях почти треть века, самых молодых и красивых пленниц без затей превращал в своих наложниц – и к концу карьеры чуть не половина экипажа состояла из его собственных отродий...

– Магистрат согласился? – быстро спросил Генрих.

– Согласился... Не знаю уж, может Клаус подкупил их обещанием выдать какой-то из своих кладов – много слухов про те клады ходило. Или решили народ лишним зрелищем порадовать... Но глашатай объявил во всеуслышание: мимо скольких виселиц атаман без головы прошагает, столько, значит, осужденных и помилуют. Ох, что тут началось... Народ спорит, ставки делает. Я и сам, помню, три талера поставил – на то, что даже с колен не поднимется. Видел, конечно, как курицы обезглавленные по двору мечутся, но чтоб человек... Не бывает. Но он встал! И пошел!! Представьте, герр Генрих: из шеи струя кровавая хлещет, чуть не на локоть в вышину – а он идет!!! Медленно так, грузно, словно смертельно уставший... Дурно мне сделалось, про три талера позабыл даже. Мимо восьми виселиц отшагал, потом споткнулся, упал. И снова на колени встать попытался – кровь уже еле-еле текла... Да не вышло по второму разу, поворочался и затих. Поневоле поверишь, что продал-таки старый Клаус душу дьяволу – недаром столько лет никто его изловить не мог... Невозможно без сатанинской помощи для человека такое...

– Советники выполнили обещанное? – спросил Генрих, жадно слушавший рассказ старого моряка.

– Не знаю уж... Но восемь виселиц в тот день пустыми остались. Уверен, что потом казнили их потихоньку, где-нибудь в застенке. Слово словом, но как моряк вам скажу: отпускать таких людей совсем не с руки... А половина магистрата – арматоры, судовладельцы. Кто же из них сельдевую акулу в собственный рыбный пруд запустит?

– Магистрат вольного города Гамбурга всегда держит слово! – веско заявил Питер Штауфманн. – Им обещали сохранить жизнь, но не обещали вернуть свободу. Все умерли своей смертью, но к пиратскому промыслу ни один из них не вернулся.

Он впервые с начала разговора улыбнулся, вспомнив, как именно умирали помилованные пираты: сидели, скрючившись, в бочках из-под сельди с круглыми отверстиями, прорубленными в донцах для шей. Бесконечно долгие месяцы заживо гнили в собственных нечистотах...

– А в народе ходит слух, что Клаус счел слово нарушенным... – медленно проговорил шкипер. – И именно здесь всплывает время от времени со дна его обросший тиной и ракушками корабль – с мертвым экипажем и безголовым капитаном. Всплывает как раз в таком вот тумане. Мертвецы останавливают плывущие мимо суда – ищут, нет ли на них советников Гамбургского магистрата.

Старый моряк посмотрел на судовладельца более чем выразительно. Штауфманн сплюнул за борт и сказал неприязненно-официальным тоном:

– Вернитесь к своим обязанностям, герр Майзерн! Хватит рассказывать глупые страшные сказки. К тому же, да будет вам известно, я был избран в магистрат спустя четыре года после казни Клауса – и ко мне ваша история никакого отношения иметь не может. Ступайте!

Шкипер ушел. Герр Питер вновь сплюнул за борт – плевок бесследно канул в молочно-белых клубах тумана, пелена его стала заметно выше, медленно подползая к фальшборту. Качка исчезла совершенно.

Рассказанная старым морским волком история оставила неприятный осадок у арматора. Генрих, напротив, пребывал в каком-то радостном возбуждении.

«Балладу, небось, уже сочиняет, виршеплет», – подумал дядя. Только этому и научился за три года в Нюрнберге, да еще истреблять несметные количества пива в компании таких же студентов-шалопаев. Послал же Господь покойной сестре непутевого сыночка... Одна надежда – жизнь в суровой Московии проветрит парню голову. Герр Питер даст соответствующие указания старому Мильке – главе представительства торгового дома «Штауфманн и компаньоны» в Нойбурге (арматор не желал ломать язык, именуя по-московитски «Новгородом» древний, еще викингами основанный Хольмгард). Мильке давно просится на родину, хочет закончить свои дни не в дикой варварской стране, но в уютной Германии, – вот пусть и постарается, подготовит себе за год или два достойную замену из этого разгильдяя...

Из размышлений о судьбе непутевого племянника герра Питера вывело лицо пресловутого родственника – внезапно изменившиеся, побледневшее.

– Что с тобой, Ганс?

Губы племянника шевелились, но ни звука не раздавалось. Затем парень ткнул рукой в сторону моря, куда-то за спину арматору.

Оборачиваясь, Штауфманн услышал вопль одного из матросов – истошный и нечленораздельный. А мгновеньем спустя сам едва удержался от крика.

У самого левого борта в густеющих сумерках громоздился – в полном смысле громоздился – корабль, появившийся словно бы ниоткуда. Если и впрямь его флагшток украшал вымпел фон Алкума – то надо признать, что Сатана достойно наградил своего ставленника, отдав ему под команду новый, воистину чудовищный корабль, построенный на адской верфи...

Острый, как топор, скошенный форштевень взрезал воду, поднимая высокий бурун. Времени разглядеть чудовище не было – герр Штауфманн успел отметить только высокий, как у каракки, борт – абсолютно гладкий, без следа стыков между досками обшивки. Казалось, что творение адских корабелов целиком отлито из металла... Мачт и парусов видно не было – вместо них на палубе огромного судна громоздились странного вида шатры и башни, более всего похожие на храмы нечестивых сарацинов, какие почтенному арматору довелось лицезреть во время плаваний в Магриб.

Все это промелькнуло в течении нескольких секунд – столько, сколько потребовалось чудовищному порождению Ада, чтобы преодолеть расстояние между ним и «Святой Бригиттой». А затем мчащийся с невероятной скоростью корабль слегка, едва заметно изменил курс...

* * *

Торговый когг «Святая Бригитта» не прибыл в Новгород. И не возвратился ни в Бремен, ни в Гамбург, ни в Любек... И вообще никуда не возвратился.

Часть первая

НА СУШЕ И НА МОРЕ

Я думаю, эти суда кто-то ЗАБИРАЕТ. Не знаю, кто, не знаю, почему, не знаю, что с ними делают. Но только в этом есть какой-то смысл... Конечно, их в последнее время пропадает больше, потому что и судов вокруг больше. Но эти суда исчезают в пропорции от общего количества, в одном небольшом районе, без следа, без малейшей возможности объяснить их исчезновение, начиная с тех пор, когда вообще люди начали регистрировать подобные происшествия. То, что там происходит, длится уже по меньшей мере восемьдесят лет.

Питер БЕНЧЛИ, «Остров»

Глава первая. Как совершаются подвиги

1.

– Если они все-таки рискнут перебраться в мечеть, то наверняка пойдут по верхнему переходу, – уверенно заявил муфтий.

Лесник сразу понял, в чем причина, но генерал-майор Пилипенко явно не разбирался в тонкостях мусульманской этики.

– Чего это ради? – спросил он не слишком приязненно, обозревая в бинокль двухъярусный надземный переход, связывающий медресе с кафедральной мечетью. – Разницы никакой, что так, что этак снайперам на прицел попадут.

Действительно, сплошь застекленные стены перехода делали весьма рискованной любую попытку пересечь тридцатиметровые коридоры – как нижний, так и верхний.

– Есть вещи, который любой мусульманин впитывает с детства, с молоком матери, – терпеливо пояснил муфтий. – Нижний переход – для женщин, и только для них. Извините за грубое сравнение, Павел Владимирович, – но вы бы воспользовались женским туалетом, если рядом есть мужской? Даже когда никто не видит?

Генерал не стал объяснять, какие именно отхожие места он предпочитает использовать вдали от сторонних глаз. Лишь пробормотал себе под нос:

– Может, они как раз и попытаются, где никто не ждет...

Но пока окруженные «барсы» никаких попыток прорыва не предпринимали – ни в мечеть, ни куда-либо в сторону. Коротко ответили по рации: дескать, передумали, не желают слушать увещеваний духовного главы здешних мусульман. И вновь замолчали. Чуть раньше поворот от ворот получил представитель президента в федеральном округе – тот, впрочем, внутрь медресе не собирался, намереваясь все переговоры вести с безопасной дистанции.

Тянут время, ждут темноты?

Возможно... Хотя должны бы понимать – с каждым часом кольцо окружения становится все глубже и плотнее. А ночь, подсвеченная десятками мощнейших прожекторов, ничем не лучше дня в видах маскировки...

Надеются на какой-то потайной отнорок? Вполне вероятно. Строительство и новой кафедральной мечети, и медресе вел как раз «Барс-аль-ислами», – при помощи вполне легальных подставных фирм, разумеется. Долго ли было прокопать потайной ход? Никто и не заметит, мало ли траншей роют вокруг строительства. Конечно, все близлежащие подземные коммуникации блокированы, но... Но стоит ожидать, что «барсы» изобрели что-либо похитрее, чем самый очевидный путь, и проложили туннель отнюдь не к ближайшему канализационному коллектору...

К тому же Лесник питал самые черные подозрения касательно того, зачем исламисты тянут время. Судя по рассказу мальчишки, чудом вырвавшегося из укрытого под медресе бункера, подготовка к древнему мрачному ритуалу завершалась. К ритуалу, весьма заинтересовавшему Новую Инквизицию.

Генерал ничего не знал про подземное гнездо «барсов». И не должен был узнать.

2.

– Возможно, мне стоит еще раз поговорить с ними по рации? – предложил муфтий.

– Незачем, – отрезал генерал-майор. – Не отзываются на вызовы, подлецы... Отправляйтесь-ка к себе, Ибрагим Русланович, да начинайте готовить подробный рассказ о взаимоотношениях муфтията с «Барсом»... Потому как вопросов к вам встанет множество. А мы уж тут сами как-нибудь управимся.

Муфтий холодно распрощался и отправился к своей машине.

– Зря вы так с ним... – негромко сказал Лесник.

Полковничьи погоны (которые, впрочем, пришлось снять с камуфляжа) и бумага от Совета Национальной Безопасности (вроде даже настоящая) позволяли общаться с генералом подобным образом.

– Не зря... – уверенно сказал Пилипенко. – Очень даже не зря. Подумаешь, муфтий... Да хоть сам шейх-уль-ислам! Бандиты осиное гнездо свили у него под носом, а он невинной овечкой прикидывается. Ни сном, мол, ни духом...

Лесник понял, что спорить бесполезно. Генерал-майор явно относился к породе людей, четко усвоивших тезис: «Ислам – питомник терроризма!» Нет смысла доказывать, что зеленое знамя – лишь фиговый листочек для отморозков, нарушающих все законы шариата. Маска, за которой скрывается волчий оскал, – а у волков нет ни национальностей, ни религий...

Но генерал слишком не в духе, чтобы выслушивать такие рассуждения. Раздражает его поведение террористов – не требуют освободить боевиков, сидящих в российских тюрьмах, не заикаются о миллионах долларов выкупа и о заправленном самолете... Сидят себе под землей и встречают автоматным огнем всякого, кто пытается приблизиться к медресе.

Пилипенко давно бы отдал приказ о штурме, благо заложников внутри не так уж много – полтора десятка учащихся медресе да пара преподавателей. Плюс мальчишки в подземных камерах, но о тех мало кто знает, давно числятся пропавшими без вести...

Но из Москвы получен категоричный приказ – до последней крайности не прибегать к силовым действиям. Дело тонкое, политическое: любой взрыв на территории главной мечети республики, даже любой выстрел в ее сторону отзовутся эхом во всем мусульманском мире. В общем, работать в белых перчатках...

– Надо штурмовать, товарищ генерал-майор,– сказал Лесник. – Неожиданно, днем. Сейчас.

– Это официальное мнение Совбеза? – поинтересовался генерал. – Тогда, товарищ полковник, предоставьте его в письменном виде, по всей форме. Но пока операцией командую я, – с оружием в сторону мечети и медресе никто не пойдет. До тех пор, пока не будет получен приказ оттуда, – генеральский палец указал прямиком на зенит небесного свода.

– А мы без оружия... Передайте террористам по рации: так мол, и так, к вам для переговоров отправляются двое невооруженных представителей Совета Безопасности.

– За дурака держишь, полковник? У них же рация отключена.

– Но вы передайте, да под камерами, пусть всё для истории зафиксируют. Мы и в самом деле открыто пойдем, к главному входу. Без всякого подвоха, без пулеметов под полой.

Пилипенко внимательно и демонстративно – с ног до головы – оглядел Лесника. Покачал головой. Столь же внимательно не меньше минуты рассматривал Диану – та в начальственные разговоры не вмешивалась, сидела поодаль на травке, прислонившись спиной к колесу БТРа. И, похоже, самым преспокойным образом спала.

– Голливуд решил устроить... – вздохнул генерал-майор. – Вроде и не салага уже, виски вон седые. Ладно бы сам волку в пасть полез, а девчонку-то зачем губить? Чтоб тебе, если вдруг фарт выпадет, звезду Героя России на грудь прицепили?

– Не видали вы эту девчонку в деле.

– Всяких видывал... Ладно, идите. Держи вот, – генерал вынул из кармана носовой платок: чистенький, аккуратно сложенный, яркой сине-красной расцветки. Сунул Леснику. – Если вдруг дело выгорит – помаши из дверей. Именно этой тряпкой, никакой другой. Через полминуты орлы Закутного будут внутри.

Лесник изумился неожиданной уступчивости. Он-то думал, что придется еще долго уговаривать, ссылаться на Совбез, подписывать какую-нибудь бумагу, снимающую ответственность с Пилипенко...

– Просыпайся, Ди, – сказал Лесник почти беззвучно, так, чтобы не расслышал никто из окружающих. – Забыла, что сейчас у нас по распорядку дня – подвиг?

– А я не спала, – Диана открыла глаза и откликнулась столь же тихо. – Послушала вашу милую беседу. Ну и поработала немного. Думаешь, отчего генерал так легко согласился?

– Па-а-а-анятно.

И они пошли совершать подвиг.

3.

«Избалуюсь я с ней, – думал Лесник, медленно шагая через площадь. – Избалуюсь и когда-нибудь словлю пулю – позабыв, что рядом нет способной отводить глаза напарницы...»

И, во избежание столь незавидной судьбы, старался не расслабляться. Мало ли что... Конечно, при помощи биноклей и им подобные устройств сейчас можно разглядеть то же, что и невооруженным глазом: совершенно пустую площадь. Но есть оптика хитрая, электронно-цифровая, – ей глаза не отведешь... И встречаются индивиды, овладевшие методикой фасеточной аккомодации, способные видеть людей, скрытых от взглядов прочих смертных.

Он шел, напряженно вслушиваясь, пытаясь уловить хоть какой-то звук, свидетельствующий, что сейчас начнется пальба. Привычно отсекал, отфильтровывал посторонние звуки: шум собственного дыхания и сердца, шум автомобильных моторов, доносящийся из-за внешнего кольца оцепления...

Ничего... Тишина.

Никто из террористов не оповещал приглушенным голосом свое начальство о нежданных визитерах. Никто не передергивал затвор автомата.

Сто метров до входа, девяносто, восемьдесят...

Вплотную подходить нельзя. Боевики, держащие дверь, все равно не увидят агентов, Диана отводит глаза надежно. Но наверняка почувствуют неясную тревогу, возникнет смутное ощущение: что-то не в порядке... И вполне могут выпустить длинную очередь по площади – неприцельно, в никуда, для собственного успокоения. С подобной реакцией вооруженных и нервничающих людей на активное психосуггестивное воздействие Леснику сталкиваться доводилось.

– Подходим на пять метров и начинаем, – сказал он еле слышно.

Диана кивнула.

4.

Повезло – вход в подземное убежище искать не пришлось. Часть покрытой изразцами стены неслышно повернулась. Из темного прохода в медресе шагнули четверо в камуфляже и с автоматами. Не иначе как смена караула у дверей...

Привычными, чуть ли не синхронными движениями сняли приборы ночного видения, и... И больше ничего сделать не успели. Даже не успели разглядеть четверых своих товарищей, обмякших у входа – Лесник, так и не подавший условный знак сине-красным платком, рванул с высокого старта.

Автоматный ствол поворачивался к нему медленно-медленно, но так и не разразился очередью – стрелок лишь начал рефлекторно реагировать на нечто смутное, мелькнувшее на периферии сектора обзора.

Удар, удар, третий не потребовался, у Дианы осечек не бывает, – тела рушатся на пол. Да, ребята, с вашими рефлексами лучше в террористы не ходить, а заняться чем-нибудь спокойным, медитативным и созерцательным...

Он подхватил с пола автомат, решив, что на подземелье святость здешнего места не распространяется. Диана уже скользнула в темноту. Лесник за ней, в начале ведущего наклонно вниз коридора задержался, не хватало еще оказаться запертыми в мышеловке... Что это у вас тут за коробочка на стене, лишь с двумя большими кнопками, красной и черной? Черная вдавлена, значит... Догадка подтвердилась не сразу – несколько секунд ничего не происходило, затем часть стены вновь повернулась вокруг своей оси, перекрыв проход.

Отлично, можно начинать...

Голливудского боевика – со штурмом лабиринта, кишащего вооруженными до зубов и агрессивными врагами – не получилось. Для «барсов» начавшаяся на рассвете осада медресе явно стала неприятной неожиданностью, и к обороне они толком готовы не были. Восемь боевиков, оставшихся наверху, – вот почти и вся охрана. Почти – потому что двоих вооруженных мужчин в униформе Лесник и Диана в подземелье встретили-таки. Невеликая сила против тандема из особого и полевого агентов Новой Инквизиции...

Еще внизу оказались трое или четверо людей в гражданском и без оружия. И вот тогда-то пресловутый тандем допустил первую за сегодня осечку. Потому что один из штатских успел включить систему самоликвидации.

Голливудские штампы опять не пригодились: не мелькали цифры в зловещем обратном отсчете, показывая, сколько времени остается у положительных героев на предотвращение взрыва. Все сработало мгновенно, но не взорвалось, – во всех расположенных вдоль подземного коридора помещениях разом вспыхнули термитно-фосфорные заряды.

5.

Дикий крик ударил по ушам. Дверь распахнулась, в коридор буквально выкатился человек – вернее, отдаленно похожее на человека пылающее нечто.

Лесник не обратил ни малейшего внимания на сгорающего заживо. Рявкнул Диане:

– Мальчишки!! – И махнул рукой вдоль по коридору.

Диана рванула туда. Лесник – в ближайшую дверь. Жар ударил в лицо от входа. Лабораторные столы заставлены приборами – и охвачены пламенем. Густой дым, вонь горящей пластмассы. Обжигая руки, он ухватил штуковину непонятного назначения, вновь выскочил в коридор. Горящий человек на полу уже не шевелился, превратившись в горящий труп.

Вторая дверь оказалась заперта, Лесник приставил автоматный ствол к замку – способ дурацкий, киношный, – легче легкого схлопотать в лоб рикошетом, но выбирать не из чего... Замок поддался на удивление легко, и секундой позже стало ясно, отчего, – изнутри дверь успела выгореть. Сплошная стена пламени, внутрь не сунуться.

Коридор быстро затягивался удушливым дымом, хорошо хоть термозарядов здесь не заложили... Но что там у Дианы? Лесник ожидал, что в любую секунду могут раздаться вопли сгорающих заживо мальчишек. Однако слышал лишь звуки пожара...

Диана вынырнула из дымной пелены неожиданно. Прохрипела:

– Никого, пустая камера! Успели вывезти, гады. Лишь прихватила пару сувениров на память...

Под мышкой напарница держала компьютерный системный блок, в руке – сверток из слегка обгоревшей ткани.

– Уходим, пока не изжарились! – Лесник подхватил с пола свой трофей, непонятный прибор – металлический ящик с рядами индикаторных окошек и сенсорной панелью управления.

Наверху, возле закрытого выхода, было чуть менее жарко и дымно. Но лишь чуть... Манипуляции с кнопками результата не принесли – похоже, пультовая тоже полыхнула, оставив двигатели без питания. И вращающийся бетонный монолит ни в какую не желал сдвигаться с места.

Огонь сюда не доберется, понял Лесник, – гореть в коридоре нечему. Но дым ничем не лучше: по статистике, именно от него, не от пламени, чаще всего гибнут жертвы пожаров.

– Видела там люк! – показала Диана на приближающиеся клубы. – Вроде без замка... Есть шанс, что запасной ход. Минут на пять дыхание задержать сможешь?

Лесник кивнул.

Глава вторая. Наши танки в пустыне Невада

1.

Присесть им Юзеф не предложил – признак не самый обнадеживающий. Но и обер-инквизитор не остался в своем громадном, на заказ сделанном кресле: встал, медленно расхаживал по кабинету, высказывая свое мнение о результатах работы полевого агента Лесника и особого агента Дианы. Мнение оказалось нелицеприятным.

– Операцию вы провалили. Не надо оправданий, я и сам прекрасно могу изложить их вместо вас: лишь пять часов на подготовку, отсутствие местной резидентуры и креатур среди силовиков, и прочая, и прочая... Но если отбросить причины и рассматривать лишь следствия, то ФСБ получила восемь теплых трупов и сейчас возится с их идентификацией. Нам же достались головешки в выгоревшей дотла норе и совершенно неопознаваемые останки. Главные фигуранты дела гуляют неизвестно где, а два благоухающих канализацией агента сидят в моем кабинете и пытаются доказать, что большего сделать не могли...

Юзеф выдержал долгую-долгую паузу. Подошел к окну, искоса поглядывая на агентов.

«Все-таки ждет оправданий, – понял Лесник. – Ждет, когда мы помянем про спасенный загадочный прибор и про чертов компьютер – вот уж было удовольствие тащить его несколько километров по канализационным коллекторам...»

Начальство ждало оправданий. Агенты упрямо молчали. Наконец Лесник мысленно сплюнул – раньше начнем, раньше закончим – и произнес ожидаемую Юзефом фразу:

– Не только головешки... На диске компьютера нашлось что-нибудь интересное?

– Масса интересного, – обер-инквизитор улыбнулся широко и недобро. – Мне выборочно распечатали, можешь ознакомиться, пока я в бумагорезку не отправил.

Он резко выдвинул ящик стола, извлек и шлепнул на полированную поверхность преогромнейшую кучу документов. Две или три бумажки соскользнули, закружились к полу.

– Смотрите, смотрите... – настаивал Юзеф. – Просвещайтесь.

Посмотрели. На первый взгляд, самая обычная коммерческая документация: договора и накладные, счета-фактуры и платежные поручения, акты приемки-передачи и прочая бухгалтерская макулатура. Насколько смог понять Лесник при беглом осмотре – всё связано с грузоперевозками. Возможно, при кропотливом анализе тут могло бы обнаружиться что-либо любопытное. Но судя по издевательскому тону обер-инквизитора – не обнаружилось. Стоило-таки утопить компьютер в канализации.

– Документация одной из дочерних фирм «Барса», – пояснил обер-инквизитор. – Совершенно безобидная фирмочка, персонал и понятия не имеет, для кого зарабатывает деньги. Грузобагаж, контейнеры, автоперевозки во все концы страны и за границу...

«К чему он клонит? – подумал Лесник. – Зачем тратит время на рассказ о мирных коммерсантах?»

2.

Про спасенный из подземелья прибор спросила Диана. Ответ шокировал: в Трех Китах не смогли понять, для чего он предназначен.

НЕ СМОГЛИ.

Вот так...

До сих пор Лесник считал, что в инквизиторской «академии наук» собраны лучшие специалисты как в теоретических, так и в прикладных дисциплинах, в технике в том числе. И, столкнувшись с незнакомым устройством, сумеют определить хотя бы принцип работы и выполняемые функции.

– Имитация? – спросил он. – Обманка?

– А смысл? – пожал необъятными плечами обер-инквизитор. – Кого обманывать? Кто мог ждать, что после вашего визита в подземелье уцелеет от ликвидации именно эта железка, а не какая-либо иная?

Лесник мысленно хмыкнул, сохраняя невозмутимое выражение лица. Операцию, значит, провалили они. А железка, дескать, уцелела сама. Самостоятельно.

Юзеф продолжил:

– Орлы Семаго-младшего говорят: никакой имитации, слишком уникальная и дорогая элементная база использована, чтобы дурить такой игрушкой профанов. Что-то она измеряет, какое-то излучение или флуктуации какого-то поля... И выдает пеленг на источник излучения либо поля. Но какого именно – загадка природы.

– На наших клиентах проверяли? – быстро спросил Лесник.

Чем черт не шутит, вдруг «барсам» удалось добиться успеха по теме биоэнергетики паранормальных людей. И не совсем людей. Портативный пеленгатор нелюди – это же мечта любого полевого агента...

Губы обер-инквизитора скривились, словно он собрался сказать нечто язвительное. Но не сказал – лишь кивнул и коротко добавил:

– Без результатов.

Затем уселся, наконец, в свое начальственное кресло, молча указал агентам на стулья. Лесник понял: преамбула закончена. Сейчас начнется работа.

3.

– Итак, что мы имеем? Религиозных экстремистов, более чем странных и неординарных. Во-первых, практикующих кровавые ритуалы трехтысячелетней давности. Во-вторых, весьма активно использующих самую современную технику и передовые технологии, настолько передовые, что наши научные спецы недоуменно открывают рот – но вымолвить ничего вразумительного не могут. Не самое обыденное сочетание. А вот вам и третья странность... – Юзеф кивнул на украшавшую его стол груду макулатуры. – Во всей этой навозной куче нашлась-таки жемчужина.

«Жемчужина» выглядела как тоненькая прозрачная папочка – и лежавшие в ней документы на вид не отличались от остальных бухгалтерских бумаг.

– Контейнер, – пояснил обер-инквизитор. – Двадцатифутовый контейнер. Отправлен в Северную Европу, конкретно – в Данию. Получатель – некий Юхан Азиди, гражданин означенной страны, проживающий в городе Эсбьерг. Национальность смешанная – сын датчанки и ливанского араба. Не исключено, что получатель липовый. А кто скрывается за спиной господина Азиди, придется выяснять именно вам.

Из дальнейших слов Юзефа выяснилась причина интереса Новой Инквизиции к грузу, предназначенному полу-датчанину, полу-арабу.

Контейнер и впрямь оказался с весьма странным содержимым. Лежали в нем приборы, напоминающие спасенный Лесником – но значительно более громоздкие и, судя по всему, куда более мощные. Не много, не мало – четырнадцать комплектов. К сожалению, ни одной инструкции по применению к загадочным устройствам не прилагалось.

Вместо этого в контейнере обнаружились многочисленные материалы, связанные с...

С ядерными исследованиями.

И с созданием первых атомных бомб...

Отнюдь не выкраденные у российских ядерщиков военные тайны: материалы открытые, давным-давно рассекреченные – можно скачать хоть из Интернета.

– Что, так уж прямо из Интернета? – не поверил Лесник.

– Ну, не всё, – пояснил Юзеф, – некоторых совсем специфических материалов ты в сети, конечно, не найдешь. Но в научной библиотеке их добыть можно. Главное – знать, что искать... Другое дело, что никакой одиночка, пользуясь этими материалами, бомбу у себя на кухне или в гараже не смастерит. Там изложены общие принципы, а нужны конкретные технологии. И, разумеется, сырьевая, промышленная и научная база достаточно развитого государства.

Кроме того, по словам обер-инквизитора, в контейнере хранилась масса военно-исторической литературы – и вся на одну-единственную тему. Описания всех мало-мальски значимых операций Второй мировой войны – подробнейшие, со всеми картами и разборами. Материалы тоже вроде не секретные...

Тем не менее, отправка готовилась со всеми мыслимыми предосторожностями: служащие дочерней фирмочки понятия не имели, что именно отправляют, груз продекларирован как «бытовая аппаратура и печатные издания». Надо думать, таможенники – и российские, и датские – получили достаточную мзду, чтобы не задаваться вопросом: для каких таких бытовых надобностей служит пресловутая аппаратура?

У Лесника же вопросов возникло множество. Что с загадочным грузом надо разбираться – это понятно. Но почему именно им? Есть ведь заграничные резидентуры Новой Инквизиции, есть родственные службы в европейских странах... У католиков инквизицию курируют ордена доминиканцев и иезуитов, с их бойцами Леснику приходилось сталкиваться – умеют-таки работать ребята. В протестантских странах Северной Европы инквизиторские функции выполняют различные структуры, как церковные, так и светские – законспирированные и относительно слабые.

Кто и под каким видом занимается их работой конкретно в Дании, Лесник не имел понятия. Он вообще мало что знал об этой стране – в профессиональном плане, разумеется. Ну и какой смысл обер-инквизитору посылать туда на задание не знакомых с обстановкой агентов?

На сей раз он не промолчал, спросил прямо. Ответ Юзефа шокировал.

– В Дании нет нашей резидентуры. Вообще. Упразднена в восемьдесят девятом из-за... В общем, упразднена. Один местный кадр, правда, остался. Живет человек неподалеку, в Оденсе, – некогда активно с нами сотрудничавший. Если провести аналогию с дипломатией – исполняет обязанности почетного консула. С реалиями тамошними знаком хорошо, но оперативных навыков не имеет, да и годы не те...

Диана вздохнула, поняв, что отвертеться от командировки не удастся. Спросила:

– Когда контейнер прибудет в Эсбьерг?

– Через четыре дня приходит паром. Вы вылетаете в Данию сегодня. Билеты и загранпаспорта готовы.

Диана снова вздохнула, теперь на пару с Лесником.

– Кстати, – добавил обер-инквизитор, – забыл упомянуть один характерный штрих: все материалы в контейнере – и исторические, и технические – на немецком языке либо с приложенным немецким переводом. К чему бы это?

4.

Хоть Эсбьерг и числился пятым по величине городом родины принца Гамлета, но регулярные авиарейсы его с Москвой не связывали. И Лесник с Дианой сели в «Шереметьево-2» в аэробус «Скандинавских авиалиний», вылетавший в Копенгаген. От Юзефа вполне стоило ожидать, что он – из патриотических побуждений – отправит подчиненных самолетом «Аэрофлота». Но российский борт вылетал на пять часов позже – и фактор времени стал решающим для обер-инквизитора.

...Стюардесса попросила пристегнуть ремни безопасности, звук двигателей усилился, прорвавшись-таки сквозь звукоизоляцию салона, – и разговор напарников угас сам собой. Когда после набора высоты Лесник решил его возобновить, то обнаружил, что Диана задремала, откинувшись в кресле.

Тогда он достал «персик», куда успел закачать из сети несколько файлов, касающихся славного города Эсбьерга. За два с половиной часа перелета стоит их просмотреть и составить свое независимое мнение – независимое от досье, полученного в штаб-квартире Новой Инквизиции.

Скоро стало ясно – ничем особенным Эсбьерг не знаменит. Нет в нем памятников седой старины, коими столь богата родина Андерсена, и не происходили какие-либо исторические события, – прежде всего потому, что основан был городишко относительно недавно, во второй половине девятнадцатого века. В туристских справочниках и путеводителях Эсбьерг даже не упоминался.

Лишь во время Второй мировой к Эсбьергу пришел краткий миг всемирной известности – он стал первым датским городом, пострадавшим от бомбардировок. Причем, что удивительно, на третий день войны, за семь месяцев до вступления в нее Дании, – британские «веллингтоны» немного промахнулись во время налета на немецкую военно-морскую базу Вильгельмсхафен.

(Не слабо промазали, подумал Лесник, чуть не две сотни километров...)

Современных достопримечательностей, вроде знаменитого на весь мир датского Леголэнда, – тоже нет... Основные занятия аборигенов – рыбная ловля и переработка рыбы. Но они после вступления Дании в ЕЭС пришли в упадок, «рыбный бум» шестидесятых-семидесятых годов давно миновал... Население за последние тридцать лет сократилось с восьмидесяти тысяч до семидесяти с небольшим.

Ну что же, некоторые моменты досье, посвященного Эсбьергу и его обитателю Юхану Азиди, стали яснее. Надо понимать, как раз во времена пресловутого «рыбного бума» рыбоперерабатывающей промышленности города остро требовались рабочие руки. Тогда и появилась там небольшая арабская диаспора. И тогда же красавчик-араб Хафис Азиди женился на местной жительнице – дочери рыбака Марте Кристиансен. А теперь вот единственный потомок этого брака собирается получить из России контейнер с весьма неординарным содержимым... С чего бы у двадцативосьмилетнего владельца пяти траулеров проснулся интерес к прикладной ядерной физике и к истории Второй мировой?

Лесник искоса взглянул на Диану. Ладно, пусть поспит... Найдется еще время обсудить предварительный расклад.

Диана спала. Снилась ей пустыня Невада, отчего-то заросшая от горизонта до горизонта небывало яркими и одуряюще пахнущими тюльпанами – и по всей этой красоте грохотала гусеницами бесконечная колонна танков с красными звездами на башнях...

Разбудил Диану лишь толчок – колеса лайнера коснулись посадочной полосы.

Глава третья. Нелегкая жизнь нелегалов

1.

Проработанная до мелочей легенда, без которой ни один уважающий себя агент-нелегал в чужую страну не сунется, у Дианы и Лесника отсутствовала. Вообще. «Действуйте по обстановке», – обтекаемо напутствовал их обер-инквизитор. То есть, как хотите, так и лицедействуйте. Можете изобразить влюбленную парочку, решившую полюбоваться в Копенгагене на замок Амалиенборг и памятник Русалочке, но невзначай перепутавшую авиарейсы. Или предприимчивых русских бизнесменов, вознамерившихся открыть в Эсбьерге блинную «Пьяный казак»... Все равно никакой легендой содержимое дорожной сумки Лесника, медленно сейчас ползущей на ленте транспортера, не объяснить. Любой таможенник, любой сотрудник службы безопасности аэропорта просто-таки обязан нажать тревожную кнопку, увидев на экране малый шпионский набор...

Однако два молодых человека в голубых форменных рубашках ничего подобного не сделали. Как сидели, так и продолжали сидеть, лишь устремленные на монитор глаза несколько затуманились.

«Рядом с Дианой и в самом деле можно обойтись без легенды, – в очередной раз подумал Лесник. – Но если вдруг потребуется разделиться? Юзеф мог бы уж сделать бумагу, позволяющую легально таскать в кармане хотя бы вот эту игрушку...» Четкий контур пистолета с глушителем привлекал внимание даже при самом беглом взгляде на экран. Впрочем, в Дании закон карает за незаконное хранение и ношение оружия не слишком сурово. А датские тюрьмы, отпускающие заключенных на выходные пообщаться с семьей, придуманы исключительно для честных и законопослушных людей...

Молодые люди никак не отреагировали на то, что проплывало перед их невидящими взорами. Лесник подхватил прошедшую досмотр сумку. Диана смахнула с виска крохотную капельку пота.

– Перегнули они палку с бдительностью, – негромко сказала она, направившись к выходу. – Еще понятно, отчего в Копенгагене прикрыли «зеленый коридор» для иностранцев, но уж в этой заштатной дыре прилетающих местными рейсами могли бы и не проверять.

– Не иначе как от последствий «карикатурной войны» страхуются, – равнодушно предположил Лесник.

И они ступили на землю города Эсбьерга. Вернее, не совсем города – от аэропорта его отделяли несколько километров.

Сразу стало ясно, что жизнь тут не бьет ключом... Пустынная площадь, несколько киосков, – пожалуй, последний раз открывавшихся во времена знаменитого «рыбного бума». Прибывших в Эсбьерг пассажиров было немного, всего семь человек, включая Лесника и Диану, – и четверо их попутчиков уже устремились к единственному одинокому такси, маячившему поблизости.

Прокат автомобилей при аэропорте функционировал – но предлагал на выбор несколько развалюх, способных привести в экстаз любителя антикварной авторухляди. Лесник в экстаз не пришел и выбрал «фиат», выглядевший чуть жизнеспособнее своих коллег по несчастью.

– На «шестерку» похож, – мотивировал он свой выбор. – Была у меня когда-то «шестерочка», давно, на последнем курсе... Купил за сущие гроши. Зато и ездила день, потом чинилась три...

– Ностальгия замучила?

– Старею, видать, – попытался улыбнуться Лесник.

Улыбка получилась невеселая. Может, грядущая старость тут была и не при чем, но в последние месяцы навалилась нехорошая усталость... Физически все оставалось в норме, но Лесник потерял интерес к тому, что приходилось делать. Абсолютно потерял. Делал, конечно же, и делал лучше многих, – однако равнодушно, без былого азарта, на чистом профессионализме. Когда все началось? Пожалуй, во время приснопамятной операции в Царском Селе что-то надломилось, что-то треснуло в душе – глубоко, внешне незаметно... Все чаще Лесник ловил себя на мыслях: а как бы повернулась его жизнь, не случись давняя встреча с Юзефом?

– Старею... – повторил он несколько минут спустя, выруливая на ведущее к городу шоссе.

Повторил уже без улыбки.

Диана взглянула на него удивленно.

2.

Обер-инквизитор сидел неподвижно в кресле. Размышлял. По давней привычке помянутый процесс обычно не мешал Юзефу заниматься повседневной текучкой. Но сейчас он не просматривал документы, не прикасался к клавишам селектора. Всего лишь размышлял...

О странном содержимом отправленного в Данию контейнера.

Об истории Второй мировой войны.

И о ядерной бомбе.

А самое главное – о загадке 22 июня 1941 года.

...К осени 1939 года никаких возможностей воздействовать на Сталина у Новой Инквизиции не осталось. Не исключено, что генсек как-то почувствовал, что не все решения, принятые им в предыдущие два года – самостоятельные (хотя гипнограмму накладывал лично Юзеф при помощи сильнейших суггесторов Инквизиции, и обычный человек почувствовать ее никак не мог). Или сыграла свою роль маниакальная осторожность и подозрительность вождя...

В любом случае, Инквизиция полностью утеряла возможность напрямую влиять на высшую политику Советского Союза. Пытаться же действовать через партийных и государственных аппаратчиков, пусть даже самого высокого ранга, не имело смысла – любая активизированная креатура, отклонившаяся от генеральной линии, тут же отправлялась в лубянские подвалы. Созданная Иосифом Виссарионовичем система единоличной власти сбоев не давала.

И за событиями двух последних предвоенных лет Юзеф поневоле наблюдал со стороны.

Что война неизбежна, в Советском Союзе чувствовали и понимали все, даже люди, весьма далекие от секретов политики. Война победоносная и наступательная – иной и представить было невозможно, теперь промышленная и военная мощь страны не шла никакое сравнение со старой Россией, отсталой и крестьянской. Тогда солдаты, едва схлынула первая волна ура-патриотизма, просто не хотели воевать... А если бы и хотели – военная промышленность не могла снабдить их самыми элементарными на войне вещами, начиная от ботинок, винтовок и заканчивая артиллерийскими снарядами. Что уж тут говорить о более сложной технике – грузовиках, танках и самолетах! Производство авиамоторов на русских заводах к началу Февральской революции составляло двести штук в месяц, к лету же 1941 года – несколько тысяч.

На вооружении Красной Армии стояли тысячи танков, десятки тысяч самолетов, грузовиков, тракторов – все отечественного производства и не уступающие зарубежным машинам по боевой мощи, а по многим характеристикам – превосходящие. О таком царской России оставалось только мечтать. Наша техника прекрасно проявила себя в Испании и Китае, а красноармейцы продемонстрировали прекрасную подготовку и высокий боевой дух в боях с непобедимыми когда-то японцами на Хасане и Халхин-Голе.

С такой армией можно даже не вступать в войну первым – достаточно сидеть и ждать момент, когда можно бросить ее на чашу весов. Или когда одна из воющих сторон, изнемогающих в непосильной борьбе, предложит за помощь больше, чем сможет посулить другая. Лишь бы Англия не успела сговориться с Гитлером первой...

Победе предстояло оправдать всё. И жесткую, но эффективную перестройку сельского хозяйства, позволившую высвободить десятки миллионов рабочих рук для работы в промышленности. И отправку многомиллионных масс людей – чаще всего отнюдь не добровольную – на необжитые северные и восточные окраины: валить лес, добывать золото и руды редких металлов. И безжалостное истребление потенциальных внутренних врагов – удар в спину, нанесенный воющей Империи в феврале семнадцатого, не должен повториться, и не повторится.

К весне сорок первого стало ясно, что Гитлер хорошо понимает: у Рейха остался единственный реальный противник в борьбе за господство в Европе – ведь нельзя же считать серьезными врагами островную Англию или отсиживающуюся за океаном Америку. Вне зависимости от политики Сталина Гитлер был обязан учитывать угрозу с востока, со стороны Советского Союза. И Германия первой нарушила соглашение о разделе сфер влияния, отправив войска в Финляндию, а на переговорах с Молотовым в Берлине открыто заявила свои претензии на Юго-Восточную Европу – традиционную область интересов России...

Оценив масштаб нависшей с востока угрозы, фюрер готовился сделать единственно возможный ход: начать превентивную войну.

Дивизии Вермахта стягивались со всей Европы к разделившей Польшу демаркационной линии. С другой стороны к этой же линии стягивались дивизии Красной Армии.

Кому-то из них предстояло нанести первый удар...

3.

– По-моему, наша таратайка стала издавать вовсе уж неприличные звуки, – сказала Диана.

– Ты только сейчас заметила? – улыбнулся Лесник. – Еще на железнодорожном переезде у нее отвалился глушитель. Ничего, если верить путеводителю, тут есть несколько нормальных автосалонов – скоро обзаведемся нормальным транспортом.

– Если только нам удастся доехать до этого самого салона, не очутившись на дороге посреди кучи обломков... У тебя есть хоть какие-то наброски плана: как нам подобраться к господину Азиди?

– Какой уж тут план... За два дня узнаем о нем всё, что можно. Что нельзя – тоже постараемся узнать. А послезавтра аккуратненько проследим, куда он повезет контейнер после получения. Дальше будем действовать по обстановке.

Диану изложенный план действий отнюдь не привел в восторг.

– Допустим, контейнер на какое-то время осядет на его складе, – предположила она. – А затем, выждав, его содержимое вывезут по частям, незаметно. Что тогда? Устанавливать тотальное наблюдение за фирмой? Вербовать кого-то из персонала? И всё силами двоих человек?

Лесник вздохнул.

– Что тогда? Тогда мы придем к нашему датско-арабскому другу под первым попавшимся предлогом, и я спрошу открытым текстом: что, мол, за посылочку он получил из России и для кого она предназначена? А ты сделаешь так, чтобы господин Юхан не смог промолчать или солгать – а потом забыл бы весь разговор.

– Авантюра... Если даже Азиди используют втемную, наверняка за ним внимательно присматривают. И офис наверняка прослушивают. Засветимся моментально.

– На это и расчет... – вновь вздохнул Лесник. – Сыграем в поддавки. А как еще поймать черную кошку в темной комнате? Проще всего прикинуться мышью – сама набросится...

– Авантюра... Ловля на живца без подстраховки? Сплошь и рядом это дурно кончается. Ты мнишь себя этаким Супермаусом, способным пополам порвать любую киску. Но понятия не имеешь о размерах клыков притаившейся в темноте зверушки.

– Не имею, – кротко согласился Лесник. – И с радость готов рассмотреть любой другой план, более продуманный и менее авантюрный.

Увы, менее авантюрного и более подуманного плана у Дианы не нашлось...

А затем они въехали в Эсбьерг.

Город не выглядел запущенным, как можно было заподозрить по впечатлению от аэропорта. У городов – точь-в-точь как у людей – старость бывает разная. И если вымирающие городки российской глубинки напоминают грязных, спившихся, бомжеватых стариков, то Эсбьерг казался старцем, убеленным сединами, но не утратившим ни осанки, ни достоинства.

Да, на многих домах окна были закрыты ставнями и висели таблички «ПРОДАЕТСЯ», но аккуратным внешним видом эти строения ничем не отличались от своих обитаемых собратьев. Такие же чистые стены, такая же коротко подстриженная трава на газонах... Такая же ярко-красная черепица, казавшаяся совсем недавно вымытой.

«А может, и в самом деле здесь крыши моют? – подумал Лесник. – Не удивлюсь, если в Дании существует муниципальная служба, занятая именно этим...»

– За нами следят, – негромко сказала Диана.

В тот же момент и сам Лесник обнаружил «хвост»...

4.

Обер-инквизитору не раз приходила в голову интересная аналогия: к началу лета 1941 года Сталин и Гитлер оказались в положении дуэлянтов.

Причем дуэлянтов, выбравших весьма странные условия поединка: противники сидят на противоположных концах длинного стола, и, прежде чем выстрелить, каждый должен успеть собрать свой пистолет, лежащий перед ним в виде груды разрозненных деталей.

Сталинский пистолет, безусловно, выглядел мощнее по всем параметрам – если сосчитать количество танков и самолетов, число моторизованных дивизий, производительность военных заводов, сырьевые и мобилизационные ресурсы страны...

Оружие второго дуэлянта – Гитлера – на фоне советской машины смотрелось дамской игрушкой, из которой и застрелиться-то можно лишь при большой удаче и хорошем знании анатомии.

Но то было лишь внешнее впечатление.

Германская армия со времен Мольтке-старшего являлась отлаженным и исключительно эффективным оружием. Она любила воевать и умела это делать. Еще во время Первой мировой при определении соотношения сил немецкие генералы считали одного своего солдата равным двум британским или французским либо трем американским – и не сильно при этом ошибались...

Если же сравнивать оснащение противостоящих армий вспомогательной техникой и в первую очередь автотранспортом, то здесь соотношение сильно менялось в пользу Германии. И это – даже без учета традиционного немецкого качества, до которого советским танкам и самолетам было еще ох как далеко. Продолжая аналогию, можно сказать, что пистолетик Гитлера был автоматическим, а снизу, скрытый от стороннего наблюдателя краем стола, в его рукоятку был вставлен длинный автоматный магазин.

Но самое главное преимущество фюрера – его пистолет куда быстрее собирался... Небольшие размеры стран Западной Европы вообще и Германии в частности (естественно, в сравнении с российскими просторами) позволяли быстро перебросить дивизии Вермахта к советским границам. Плюс куда более развитая сеть железных и автомобильных дорог. Да и пушек, танков, самолетов у Гитлера было меньше – в Рейхе и польском генерал-губернаторстве магистрали и узловые станции не были забиты бесконечными эшелонами с техникой, боеприпасами, запчастями, горючим...

К началу июня сорок первого года хорошо информированным людям (таковых в СССР и Европе насчитывалось десятка два-три, не более) стало ясно: Гитлер успеет раньше, не даст Сталину возможности завершить полномасштабную подготовку и первым нанесет сокрушительный удар.

Юзеф принадлежал к числу информированных – поток донесений из заграничных резидентур Новой Инквизиции складывался в однозначную картину: гитлеровское вторжение начнется в самые ближайшие дни. Между тем для приведения Красной Армии в полную боевую готовность требовалось не менее шести недель.

Обер-инквизитору в те дни виделось два выхода из сложившейся нелегкой ситуации.

Либо немедленно, не завершая подготовку, нанести удар уже развернутыми вдоль границы силами. Германские войска, плотно сгрудившиеся в приграничных лесах, и аэродромы, забитые стоящими крыло к крылу «Мессершмидтами» и «Юнкерсами», – цель крайне удобная. Да, задуманного чистого нокаута не получится. Но разве есть выбор? Если противник уже вставляет в свою в свой изящный карманный «вальтер» снаряженную обойму, а твой мощный армейский пистолет лишь наполовину собран, – что тут можно сделать? Лишь швырнуть его в голову супостату. Потому что самое плохонькое, но работоспособное оружие лучше, чем никакое...

Тем более что русская армия уже однажды совершила нечто подобное: во время Восточно-Прусской операции 1914 года. Неподготовленное, самоубийственное наступление наших войск, как ни странно, предрешило исход Первой мировой войны – ценою гибели армии генерала Самсонова. Знаменитый план Шлиффена – молниеносный разгром Франции и английского экспедиционного корпуса с последующей переброской всех сил на русский фронт – провалился. Два армейских корпуса, спешно отправленные немцами на восток, провели самый кульминационный момент первого этапа войны в эшелонах. И взятие Парижа не состоялось...

«Чудо на Марне», купленное жизнями тысяч русских солдат, втянуло кайзеровскую империю в войну на истощение – заведомо проигрышную для Германии. К сожалению, отнюдь не России достались плоды общей победы...

Так почему бы не повторить то же самое – но не в интересах неблагодарных союзников, а в своих собственных?

Был у Сталина и второй вариант, менее авантюрный. Хоть и не сулящий быстрой победы, но позволяющий сохранить кадровую армию: немедленно начать отвод армий и корпусов, развернутых вдоль новых рубежей страны, – назад, за старую границу, на укрепления «Линии Сталина». Пожертвовать пространством ради выигрыша времени. Утратить все территориальные приобретения двух последних лет, но вывести армию из-под удара и обеспечить безболезненное сосредоточение сил для последующей схватки...

Сталин не предпринял ничего.

НИЧЕГО.

Нет, конечно, титаническая работа по сосредоточению ударной мощи шла, и шла нарастающими темпами, – но так, словно по другую сторону границы не стояла армия, полностью изготовившаяся к наступлению... И для упреждения немецкого удара Сталин не предпринял ничего... Наоборот: с танков снимали двигатели для профилактического ремонта, а с самолетов демонтировали пулеметное вооружение для установки более мощного пушечного... Подготавливали боевые машины к июльскому наступлению?..

Обер-инквизитор пытался сделать, что мог: его люди передавали самую точную, проверенную информацию заграничным структурам ГРУ и НКВД. Юзеф не сомневался, что аналогичные сигналы поступают и из других источников. Всё впустую... Вождь не на что не реагировал.

И случилось то, что случилось.

Полный разгром.

Самолеты сталинских соколов сгорали на взлетных полосах, застигнутые внезапными бомбардировками, гибли в неравных воздушных боях первого дня войны, либо оказались раздавлены на аэродромах немецкими танками, не имея возможности взлететь из-за отсутствия горючего.

Наши танки со снятыми двигателями не смогли вступить в бой, а те, что вступили, – бездарно погибли, лишенные прикрытия пехотой, артиллерией и авиацией, не имея подвоза горючего и боеприпасов... Немецкие танковые клинья беспрепятственно рвались вперед. Части Красной Армии, застигнутые войной в катящих с востока эшелонах, вступали в бой неожиданно, разрозненно, без связи со штабами своих дивизий и без понимания оперативной обстановки, – и гибли, гибли, гибли...

5.

Автомобильное движение на улочках Эсбьерга было, мягко выражаясь, не самым оживленным. И «форд-седан» серебристо-серого цвета, неотступно следовавший за ископаемым «фиатом», не мог долго оставаться незамеченным. Да и не пытался.

– Кажется, ты хотел поймать черную кошку? – спросила Диана. – На ловца и зверь выбежал.

– Рановато что-то... – задумчиво протянул Лесник, наблюдая за преследователями в зеркало заднего вида. Густо тонированные стекла «форда» не позволяли разглядеть его водителя и пассажиров, если таковые наличествовали. – Нигде и никак мы не успели бы засветиться. Или нас ведут с самой Москвы, или...

Его незаконченная фраза скрывала множество вариантов – одинаково умозрительных и бездоказательных. Версию, что их преследует фанатичный коллекционер автомобильных раритетов или внезапно влюбившийся в Диану поклонник, Лесник отмел сразу. Но в аэропорту Копенгагена (либо, что менее вероятно – Эсбьерга) мог осуществляться не только визуальный контроль просвечиваемых чемоданов и сумок, но и запись в целях последующего более внимательного изучения. И владельцами подозрительного багажа заинтересовались доблестные датские правоохранители. Второй вариант – загадочные получатели загадочного груза недаром выбрали в качестве перевалочного пункта здешнее захолустье, где каждый вновь прибывший на виду, – и сейчас проверяют: с какой-такой радости занесло сюда двух русских туристов?

В любом случае ясно – с самого начала работы угораздило оказаться под колпаком. Приятного мало...

– Мы так и будем кататься с почетным эскортом? – невинным тоном поинтересовалась Диана.

– Предлагаешь оторваться от погони на нашем драндулете? Или собралась повязать и допросить их на глазах у изумленной датской общественности? – мрачно спросил Лесник. Однако на ближайшем перекрестке свернул в сторону городской окраины, план Эсбьерга он изучил досконально за время двух перелетов.

«Форд-седан» демонстративно держался сзади.

– Не полиция, – постановил наконец Лесник. – И не РЕТ¹ – здешний аналог ФСБ. К чему им такие игры? Если обратили-таки внимание на мою сумку, копы – или как они тут именуются? – попросту задержали бы нас в аэропорту. А «секрет сервис» следила бы не так откровенно... Вольные стрелки, вроде нас с тобой.

– Если здешние, то к некоторым хамским штучкам наверняка не привычны, – предположила Диана. – Проучим?

– Попробуем... После следующего перекрестка.

И они попробовали. Лесник остановил «фиат», указывая Диане на очередной продающийся дом. Она несколько секунд разглядывала фасад, затем совершенно замотивированно распахнула дверцу, словно собиралась досконально осмотреть недвижимость...

Выскочивший из-за угла «форд» затормозил, остановился метрах в пятидесяти. Диана шагнула к дому, грамотно прикрывая телом пистолет с глушителем. Еще несколько шагов – и можно будет под острым углом выстрелить в колесо. Негромкий хлопок не привлечет ничьего внимания, а назойливые люди в «форде» поймут, что мышка им подвернулась на редкость зубастая.

Не сложилось.

Или преследователи умудрились-таки разглядеть пистолет, или попросту перестраховались... Но «форд» рванулся с места задним ходом, взвизгнув покрышками, развернулся на перекрестке – и исчез из виду.

– Похоже, они тут ко всему привычные... – прокомментировала Диана, вернувшись в салон.

Как бы то ни было, от «хвоста» они избавились – весь путь до гостиницы никакие подозрительные машины сзади не маячили.

Что, впрочем, ничего не меняло. Вычислить двоих чужаков в небольшом городке по плечу даже дилетантам...

6.

Впоследствии, анализируя действия Сталина в три первые недели июня сорок первого года, Юзеф пришел к выводу: у генерального секретаря была какая-то информация, позволявшая иметь стопроцентную уверенность, что Гитлер первым не нападет, что подготовка Красной Армии успеет завершиться. Вернее, как показали дальнейшие события, не информация, но дезинформация... Поскольку Гитлер все-таки напал.

Разгадка величайшей российской трагедии двадцатого века ушла вместе с «гением всех времен и народов»...

После завершения войны, когда стали известны (известны узкому кругу посвященных, разумеется) подробности гитлеровского «Уранового проекта», у обер-инквизитора мелькнула мысль: вот он, тот козырь, без которого Гитлер не мог, по мнению Сталина, начать большую игру.

В истории нацистской Германии документально зафиксировано, что немецкие ученые к 1941 году вплотную подошли к созданию атомной бомбы. Работы по созданию ядерного оружия нацистами велись несколько лет, в Германии в это время существовал экспериментальный ядерный реактор и полигоны для испытания атомного оружия.

Однако законченный немецкими учеными – уже после вторжения в СССР —опытный образец атомной бомбы оказался слишком громоздким для транспортировки по воздуху, и лишь потому Гитлер отказался от его применения. И в самом деле, как прикажете доставить на территорию противника взрывное устройство, в разобранном виде занимающее два железнодорожных вагона?

Позже, когда советско-германский фронт стремительно покатился на запад, теоретическая возможность появилась – заложить атомную супермину, устроить наступающей Красной Армии ядерный Апокалипсис, остановить ее продвижение хотя бы на одном из направлений, в первую очередь – на Берлинском.

Возможность появилась, но... Но бомбы на тот момент у Гитлера уже не было.

Бесноватого фюрера подвела банальная нехватка стратегических ресурсов – с 1943 года Португалия, сообразив, на чью сторону клонится победа в мировой бойне, перестала экспортировать в нацистскую страну вольфрам, необходимый для производства брони и бронебойных пушечных снарядов. И Гитлер вынужден был издать приказ по покрытию дефицита вольфрама ураном, который стали повсеместно добавлять в сплавы для производства сердечников для снарядов и брони «Тигров» и «Пантер». Тысяча двести тонн урана, накопленного в рамках программы по созданию немецкого ядерного оружия, были-таки пущены в дело, но совсем иначе, чем планировалось...

Сталин, скорее всего, в сорок первом о бомбе Гитлера знал. Уже в следующем году, едва стало ясно, что полного и окончательного разгрома удалось избежать, генеральный секретарь подписал постановление ГКО «Об организации работ по урану» – сил и средств на это не пожалели, при том, что прочие научные направления, не сулившие быстрой военной отдачи, в сорок втором году заморозили...

Сталин знал о бомбе Гитлера и планах ее применения – но не исключено, что информацию ему подбросили. Тогда расклад для генерального секретаря получился очевидный: несколько превентивных ядерных ударов способны резко увеличить шансы Вермахта в противостоянии с Красной Армией – супероружие уже на подходе, но несколько недель в запасе есть...

Поразмыслив, обер-инквизитор тогда отбросил свое изящное логическое построение. Для того, чтобы руководствоваться именно такой логикой, Сталин в сорок первом году должен был иметь ясное представление о действии атомного оружия. (Мало ли какие теории выдумывают высоколобые теоретики? Далеко не все их придумки воплощаются в жизнь...) Как у генсека могла появиться информация о поражающих факторах ядерного взрыва — задолго Хиросимы и Нагасаки?

А теперь перед Юзефом лежали копии технической документации из ушедшего в Данию контейнера. Простенькие, без излишних секретных подробностей, схемы ядерной бомбы. Ныне каждый школьник представляет, как ее соорудить – разбить урановый или плутониевый заряд критической массы на две, а лучше на четыре-пять частей, разделить их перегородками из сдерживающего поток ядерных частиц, но легко выгорающего материала, – а потом столкнуть взрывом самого обычного взрывчатого вещества.

Элементарно и просто – как и всё, придуманное кем-то до тебя.

Элементарно и просто...

Если бы гитлеровские ядерщики знали эти простые вещи – их бомба не весила бы десятки тонн и вполне бы поместилась в бомболюк «Юнкерса» или «Хейнкеля»... И весь ход Второй мировой войны повернул бы в новое русло...

Зачем в контейнере лежали описания почти всех битв Второй мировой?

ЗАЧЕМ???

Почему все материалы на немецком?

Отчего, наконец, выбран столь неудобный способ пересылки – в виде груды бумаг? Куда проще отсканировать и передать по электронным сетям в цифровом виде. Проще – но только в том случае, если у адресата тоже есть компьютер... А где их, компьютеров, сейчас нет? У эскимосов Гренландии? Ох, едва ли... Так отчего вся информация в бумажном виде?

Ответ на все вопросы существовал. Но явственно припахивал паранойей.

7.

Рука обер-инквизитора потянулась к клавише селектора – и застыла на полпути.

Губы Юзефа скривились – словно он собрался сказать нехорошее слово, адресованное самому себе. Но не сказал...

«Какого дьявола! – раздраженно подумал он. – Всю жизнь занимаюсь вещами, в которые мало кто верит, которые считают бредом параноиков... Одним бредом больше, одним меньше – какая разница?»

Палец решительно вдавил клавишу.

Вскоре обер-инквизитор диктовал референту:

– Подготовить и передать в Три Кита распоряжение за моей подписью – через сорок восемь часов расширенное совещание. Присутствие всех руководителей направлений и заведующих секторами обязательно. Начальников лабораторий пригласить выборочно, на усмотрение Семаго – всех, кто хоть как-то связан с обсуждаемой темой. Тема совещания: «Перемещения во времени». Приоритет «четыре стрелы» – за оставшийся срок всем приглашенным отложить прочие работы, поднять материалы по делам, связанным с хроноаномалиями: спонтанные появления единичных экземпляров животных, считающихся давно вымершими; призраки и привидения давно умерших людей, не позволяющие классифицировать себя как стандартные галлофантомы... «Летучие Голландцы» – суда старинной постройки, время от времени наблюдаемые в океане...

Референт слушал, почти не записывая, лишь изредка черкал в блокноте какую-то закорючку – но Юзеф знал, что его слова дойдут до Трех Китов в точном и неизменном виде. И, скорее всего, шокируют ученых мужей – никогда еще обер-инквизитор не ставил перед ними столь глобальную и столь неконкретную задачу: вычислить и проанализировать проявления того, что теоретически и существовать-то не может. Да еще за сорок восемь часов.

Обер-инквизитор продолжал диктовать:

– Любые намеки на исследования, теоретические либо практические, связанные с хронопутешествиями – если таковые намеки имеются в наших архивах... Пациенты психушек, утверждающие, что они путешественники по временам... Технические артефакты, назначение которых так и осталось невыясненным...

Он подумал, что именно такие артефакты – в количестве аж четырнадцати штук – подплывают сейчас на пароме к городу Эсбьергу.

Дела минувших дней – II

Москва, 29 мая 1941 года

Кинозал был крохотный, всего на десяток посадочных мест, – и тем не менее даже наполовину не заполнился зрителями. В невероятно мягких, невероятно удобных кожаных креслах сидели четверо. Вот уж никогда не пришло бы в голову Леониду Алексеевичу, что доведется угодить на такой ночной сеанс в такой компании... Однако довелось.

На экране мелькали до боли знакомые ему кадры – съемки оператора Струкова, сделанные в 1928 году. Леонид Алексеевич, закусив губу, вспоминал, как тринадцать лет назад Струков объяснял по возвращении в Ленинград: когда при спуске к Ванаваре лодка опрокинулась, большая часть пленок невосстановимо пострадала от воды. Оператор тогда отводил взгляд в сторону, губы подрагивали, – явно был напуган до крайности. Леонид Алексеевич не понял причин испуга, вернее, понял совершенно превратно, – его взрывного характера многие побаивались. Дурак, дурак, дурак...

Кадры двадцать восьмого года тем временем сменились более свежими, причем сделанными с воздуха. Леонид Алексеевич теперь всматривался в экран с бо?льшим интересом. Результаты аэрофотосъемки трехлетней давности, проведенной при содействии академика Шмидта, Леонид Алексеевич видел. Не подозревал только, что самолеты были заодно оборудованы и кинокамерами.

Он, как сейчас выяснялось, вообще о многом не подозревал... Считал, что его многолетние усилия разбиваются о стену равнодушия потому лишь, что в стране, активно строящей социализм, никому не интересны камни, падающие с неба. И в самых бредовых фантазиях он не мог предположить, что пресловутая стена возведена преднамеренно – и поверх нее наблюдают за ним весьма внимательно. Наблюдают очень давно, вполне возможно – с 1921 года, с самой первой экспедиции в район Подкаменной Тунгуски...

Интересного в фильме оказалось мало – в основном лес. Тайга. Упавшие деревья, упавшие очень давно – многие ветви отвалились и сгнили, могучие стволы едва просматривались под молодой порослью. Лишь в самом центре гигантского пятна поваленного леса мертвые, лишившиеся сучьев лиственницы и ели устремлялись к небу, словно огромные зубочистки, зачем-то воткнутые здесь рукой великана.

Интересного в фильме оказалось мало, но трое из четырех зрителей всматривались в экран с неослабевающим вниманием. А вскоре заинтересовался и Леонид Алексеевич – этих съемок он никогда не видел. Титры (кино было немым) сообщили: сейчас зрители увидят результаты экспериментов, проводимых на N-ском полигоне под Архангельском.

Леонид Алексеевич поначалу удивился: какое отношение имеет Архангельск к делу всей его жизни? – но быстро все понял. На экране какие-то люди втыкали в землю палочки-хворостинки, затем над их посадками беззвучно (для зрителей – беззвучно) взорвалась динамитная шашка, подвешенная на тонком длинном тросе к чему-то невидимому. Кинокамера продемонстрировала результаты эксперимента, – результаты, даже отдаленно не напоминавшие поваленную в тысячах километрах от Архангельска тайгу.

Еще один опыт, и еще, и еще... Титры бесстрастно сообщали высоту взрыва над землей и мощность заряда. И та, и другая цифры постоянно росли. Причем, надо думать, далеко не все результаты попали на экран.

На последний взрыв не пожалели восьми тонн тринитротолуола. «Пятьсот пудов, – по привычке мысленно перевел Леонид Алексеевич, глядя, как громадный серый аэростат поднимает вверх набитый дремлющей смертью ящик. – Однако...»

Объектом опыта тут служили уже не хворостинки – настоящий лес. Но, хотя молодые сосны и ели в нем не достигли своих взрослых размеров, результат оказался более чем скромен.

На этом, надо понимать, возможности экспериментаторов по увеличению груза взрывчатки, поднимаемой на высоту, иссякли. И фильм завершился – без каких-либо титров, даже без слова «КОНЕЦ». Мелькнули кадры склейки, экран потемнел, и через пару секунд зажглись большие люстры – вернее, сначала едва затеплились, помаленьку набирая яркость, оберегая сетчатку зрителей от светового удара...

Обсуждали фильм в расположенном неподалеку кабинете. В самом главном кабинете страны.

Кроме Леонида Алексеевича и хозяина, одетого в свой знаменитый на всю страну, на весь мир полувоенный френч, присутствовали еще двое в штатском. Один из них – с резкими, словно топором вырубленными чертами лица – похоже, куда больше привык к генеральскому мундиру, чем к пиджаку и галстуку. На втором штатская одежда смотрелась уместнее – однако же и ему носить военную форму было не в диковинку.

– Мы пригласили вас, товарищ Кулик, чтобы услышать мнение главного в стране специалиста по данному вопросу, – сказал хозяин.

Сказал негромко, старательно приглушая резкий акцент, и все равно получилось: «товарыш Кулык»...

* * *

– Скажите, товарищ Кулик, что-нибудь из сделанных вами находок позволяет заподозрить, что в девятьсот восьмом году над тайгой взорвалось нечто, созданное руками человека?

Борис Михайлович наблюдал, как ученый отвечает на вопрос Хозяина – мнется, нервничает, перескакивает с одного на другое... Не лучшая манера поведения на совещаниях у генсека, тот привык, чтобы информировали его кратко, но исчерпывающе. Впрочем, настроение сегодня у Хозяина на редкость благодушное...

Нет, объяснял тем временем Кулик, подобных находок сделано не было. Частицы расплавленного металла, глубоко ушедшие в болотистую почву и разрушенные коррозией, находили. Чего, собственно, и стоило ожидать поблизости от места падения железно-никелевого метеорита. А затем – Борис Михайлович мысленно поморщился – ученый начал говорить о том, про что Хозяин вовсе не спрашивал. О газетной утке, запущенной четверть века назад американской желтой прессой: дескать, взрыв в далекой Сибири стал результатом испытания чудо-оружия, созданного великим Тесла, – исполинского электрического снаряда, пересекшего океан и половину Евразии. Рассказал и о молодом человеке, несколько лет назад рвавшемся в экспедицию Кулика для проверки своей бредовой идеи: над тунгусской тайгой, мол, потерпел катастрофу межпланетный корабль, прилетевший из далекого космоса (Леонид Алексеевич тогда отказал юноше-энтузиасту, посоветовав использовать бурную фантазию для написания фантастического романа). Естественно, делал вывод Кулик, и глупые фантазии заокеанских газетчиков, и бредни доморощенных недоучек всерьез принимать нельзя.

– Тогда что вы скажете про это, товарищ Кулик?

Вождь неслышными, мягкими шагами подошел к столу, развязал тесемки папки – старинной, из пожелтевшего картона, явно дореволюционной – надпись ДЕЛО через «ять»...

Достал два сколотых скрепкой листка, протянул ученому.

Борис Михайлович уже не в первый раз видел именно эту папку именно в этом кабинете. Но о содержимом мог лишь догадываться – задавать прямые вопросы Хозяину не принято. Даже попытаться разглядеть, что написано выцветшими чернилами на папке, маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников не старался.

* * *

Леонид Алексеевич изумленно пробегал глазами столбики цифр, не в вдумываясь в их значения. Его потряс сам факт – наличие у вождя замеров уровня радиации, сделанных на Подкаменной Тунгуске. Абсурд... Неужели там побывала какая-то сверхсекретная экспедиция – да еще умудрилась остаться незамеченной местными жителями? Ведь те, к примеру, годами судачили о визитах Леонида Алексеевича и его коллег...

Все стало понятно, лишь когда Кулик прочитал в конце документа имя его автора: старший научный сотрудник Института радиологии В. А. Сытин.

СЫТИН???

Сытин... Низкорослый, скуластый, чем-то похожий на тунгусских аборигенов-эвенков... Непонятно зачем навязанный в экспедицию «охотовед»... Вернее, теперь понятно, – зачем... Вот какое «поголовье соболя» изучал тот в своих частых отлучках из лагеря. А Леонид Алексеевич так и не смог добиться, чтобы ему в распоряжение предоставили хотя бы один-единственный радиометр...

* * *

Цифры ни в чем не убедили Кулика. Да, говорил он уверенно, наука не отрицает возможности вхождения в состав железно-никелевых метеоритов самых разных металлов, в том числе урана или радия. Совершенно очевидно, что на Подкаменную Тунгуску обрушился именно такой метеорит. И, взорвавшись, произвел радиационное заражение местности – судя по цифрам замеров, достаточно слабое.

Вождь, как показалось Борису Михайловичу, захлопнул папку несколько раздраженно. Но обратился к ученому ровным тоном:

– Думаю, товарищ Кулик, вам надо еще раз отправиться на Тунгуску и еще раз все проверить на месте. С учетом всех обстоятельств.

Кулик отвечал: да, новая экспедиция находится в финальной части подготовки, и в середине июня отправится в Сибирь.

– Есть мнение, что вам, товарищ Кулик, будет правильно отложить отъезд недели на две или три, – сказал вождь так, словно давал всего лишь совет, совершенно не обязательный к исполнению. – А мы вместе с товарищами из Академии Наук посмотрим, чем можно помочь – деньгами, людьми, техникой.

* * *

Когда за ученым закрылась дверь, Борис Михайлович подумал: фанатик. Твердолобый фанатик науки, четверть века отдавший своей идее – и уже не способный от нее отказаться. А факты, опровергающие пресловутую идею, не разглядит – даже если будут лежать под самым носом. Или, хуже того, вообще отвернется... Нет, вновь посылать Кулика в экспедицию – явная ошибка.

Но вождь вновь продемонстрировал Борису Михайловичу, что ошибок не допускает. Никогда. Потому что после ухода Кулика сказал:

– Думаю, что политически правильно будет не отправлять товарища Кулика на Тунгуску. Пусть с началом мобилизации получит повестку, в действующей армии его упрямство и напористость будут очень к месту.

Генерал с резкими чертами лица сделал пометку в блокноте: один из заместителей завтра же позвонит в военкомат – неформально, без каких либо письменных директив. Но любой военный комиссар без промедления и в точности последует дружескому совету, исходящему из Генерального штаба.

* * *

Разговор продолжался над развернутой картой – расположение армий и корпусов, заштрихованные синие и красные стрелы ударов и контрударов...

– Что произойдет, если вместо сибирских кедров и лиственниц под взрыв таких масштабов угодят наши дивизии? – медленно спросил генсек. – Ваше мнение, товарищ Жуков?

– Боевая подготовка красноармейцев предусматривает их готовность к любым неожиданностям, – бодро отрапортовал начальник Генштаба. – К тому же в самом центре взрыва может оказаться батальон, максимум полк – потеря которого никак не отразится на общем раскладе сил.

«Кавалерист... – мысленно поморщился Борис Михайлович. – Все выпестованные Первой Конной генералы так и остались кавалеристами, хоть и пересели на танки...»

– Ваше мнение, Борис Михайлович? – спросил вождь. Шапошников был единственным человеком, которого он звал по имени-отчеству. За много лет – единственным.

Впрочем, человека, который в памятном двадцать седьмом, будучи командующим войсками Московского военного округа, без шума и без письменного приказа от начальства поднял вверенных ему красноармейцев в ружье, сделав то, что в прошлом году лишь довершил ледоруб Меркадера, – к такому человеку трудно было обращаться как-то иначе.

Не жаждущий славы и власти бонапартик, не лихой рубака, не любимец женщин и публики – тихий и вежливый штабист, который даже не нуждается в прямых приказах. Достаточно просто намекнуть, в общих чертах обрисовать желаемое – и завтра (послезавтра, на следующей неделе) на твой стол ляжет папочка с бумагами, в которой будет кратенько, но ясно и исчерпывающе описано, что как и когда для этого надо сделать.

А иногда и намекать не надо – сам поймет, что надо сделать, и сам в нужный срок сделает.

Дирижер. Администратор. Мозг армии.

Маршал начал издалека:

– В самом конце минувшей войны в порту канадского городка Галифакс взорвался загруженный взрывчаткой пароход. Специалисты оценивают мощность взрыва в пять тысяч тонн тротила. Количество жертв и размеры разрушений позволяют утверждать: угрожай в тот момент Галифаксу наземный враг, например, вражеский десант, оборона города была бы сломлена без какого-либо труда. Насколько я понимаю, у нашего противника предполагается наличие нескольких взрывных устройств – впятеро и вшестеро более мощных?

– Не просто предполагается, – мягко поправил вождь.

– Я считаю, что применение даже одного такого устройства позволит обеспечить полосу относительно легкого прорыва шириной в несколько километров. Даже с учетом наличия окопов и земляных укреплений. Поскольку помимо прямого поражающего воздействия неизбежно и резкое падение боеспособности у уцелевших бойцов. Например, жители Галифакса, пережившие взрыв, в первые часы находились в состоянии тяжелейшего шока и не были способны к каким-либо действиям. Конечно, трудно сравнивать моральное состояние гражданского населения в глубоком тылу и поведение солдат на фронте, – но в Галифаксе деморализованы оказались и военные моряки со стоявших в гавани боевых кораблей. Думаю, что расчистить или хотя бы размягчить таким образом полосу для ввода в прорыв одной танковой дивизии противник сможет. Вопрос в том, как скоро мы успеем закрыть прорыв...

– Попробуйте сыграть за немцев, имея в колоде пять таких козырей, – кивнул на карту вождь.

Борис Михайлович раздумывал недолго – много, очень много бессонных ночей проведены именно над этой диспозицией. Взял карандаш, уверенно изобразил несколько точек, обведенных окружностями – центры ударов и зоны поражения. Затем несколькими штрихами нанес стрелы немецких танковых и моторизованных дивизий, рванувшиеся в глубь советской территории.

– Отбивайтесь, – коротко приказал генсек Жукову.

Импровизированная штабная игра не затянулась: отбиться начальник Генштаба сумел, но потерял значительную часть сил и огромную полосу территории – от двухсот до пятисот километров глубиной. И никаких наступательных действий предпринять уже не мог.

Вождь помолчал, никак не комментируя результаты.

Затем спросил:

– Как вы считаете, Борис Михайлович, будет ли Гитлер начинать войну, имея такой козырь, как урановая бомба, – но не используя его?

– Уверен, что нет. Немцы – народ прагматичный. Их генералы не будут зря бросать своих солдат на убой.

Генсек кивнул. Все складывается один к одному. Несомненно, сведения о том, что урановые бомбы обрушатся на Британские острова – блеф. С Англией фюрер ведет (через псевдоперебежчика Гесса) тайные переговоры. Едва ли они затеяны, чтобы отвлечь внимание от готовящегося чудовищного удара по Британии – в таком случае не стоило бы жертвовать вторым человеком в партии и государстве. Нет, бомбы взорвутся на востоке, над советскими дивизиями... Стратегия Гитлера проста и беспроигрышна: либо у русских не выдержат нервы при виде изготовившихся к броску танковых групп вермахта, – и Красная Армия начнет не подготовленное, самоубийственное наступление. Либо немцы получат свою урановую кувалду – а как проломить ею фронт, Шапошников продемонстрировал весьма наглядно. Беда у фюрера одна – его кувалда чуть-чуть не доделана. И в ближайшее время война не начнется. Шесть недель, а то и все восемь у Советского Союза в запасе есть... Можно завершить боевое развертывание – и тогда у них тоже найдется, чем удивить бесноватого фюрера.

Когда танковые клинья несокрушимых КВ вспорют фронт, когда в рейхе воцарятся хаос и анархия, один из пяти вновь сформированных воздушно-десантных корпусов захватит секретный объект под Дрезденом – и почти законченные урановые бомбы попадут в руки тех, кто найдет им достойные цели.

Самое сейчас главное – не спровоцировать преждевременное начало войны.

Главное – не спровоцировать...

* * *

Теперь – когда выяснилось, что в мире появилось оружие невиданной, гигантской мощи – Борису Михайловичу стали куда понятнее многие директивы вождя, вызывавшие раньше молчаливое удивление маршала. Так вот зачем генсек с маниакальным упорством расходовал огромные деньги, отрывал от дела лучших людей и лучшую технику, – нащупывая воздушный путь в Америку через Северный полюс. Вот зачем с маниакальным упорством гнал стратонавтов в верхние слои атмосферы...

Теперь эти приготовления, бессмысленные с военной точки зрения, обрели свой смысл. Действительно, что смогут сделать один, два, десять сверхдальних бомбардировщика такой громадной стране, как Америка? Как теперь выяснилось – смогут, и многое. И даже один-единственный стратостат, недосягаемый для зениток и истребителей, – сможет.

Маршалу Советского Союза Борису Михайловичу Шапошникову многое стало ясно.

Лишь одно: откуда у вождя появилась загадочная папка – старинная, из пожелтевшего картона, явно дореволюционная – Борис Михайлович так и не понял...

Глава четвертая. Аристократы, призраки и Летучие Голландцы

1.

– Как мне к вам обращаться? – поинтересовался после обмена паролем и отзывом Теодор Валевски, «почетный консул» Новой Инквизиции на Ютландском полуострове.

– Можете называть меня Вальдманном, – сказал Лесник.

Он уже пару раз использовал этот псевдоним в заграничных командировках. А настоящей фамилией Лесника не называли давно, очень давно... Коллеги и начальство используют рабочий псевдоним – Лесник, некоторые – прозвище Серый Волк, несколько лет назад полученное с легкой руки Алладина. А для прочего мира – бесконечная череда фальшивых имен и фамилий, вписанных в фальшивые документы... А если правы были предки, думал порой Лесник, когда говорили, что имя есть знак судьбы, – то не разменял ли он свою судьбу на кучу фальшивок?

– Замечательно, господин Вальдманн, – кивнул Валевски. – Буду рад помочь вам, чем смогу. Хотя не очень представляю, в чем может заключаться моя помощь...

В собеседнике Лесника явственно чувствовалась порода. Аристократизм человека, ни в малейшей мере не старающегося аристократом выглядеть. Безупречная осанка, твердые движения и речь, невзирая на возраст, – а лет «почетному консулу» куда как немало. Далеко за восемьдесят – предположил Лесник без особой уверенности; работавшие на Инквизицию люди зачастую выглядели гораздо моложе, чем полагалось по истинному их возрасту.

Валевски взял кофейную чашечку (разговор происходил на террасе открытого летнего кафе), – простенькое и заурядное вроде движение, но... «Ненужное и даже вредное это дело – аристократический лоск, – сделал неожиданный вывод Лесник. – По крайней мере, для агента, особенно агента-нелегала. Попробуй-ка раствориться, затеряться в общей массе, быть «как все» – если каждый жест будет изобличать в тебе человека высшего круга...»

На вопрос о Юхане Азиди «почетный консул» ответил ожидаемое:

– Нет, к сожалению, с этим господином я никогда не встречался. И даже порекомендовать кого-либо, хорошо его знающего, не могу...

Валевски помолчал, а затем добавил совершенно неожиданное для Лесника:

– Странно, что наши пути никогда не пересекались, ведь у меня более чем широкие и близкие знакомства среди здешних рыбаков...

Действительно, странно. Ну никак не возможно было представить Валевски, пьющего дешевый ром в компании пропахших треской или сельдью матросов...

Наверное, удивление слишком явственно отразилось на лице Лесника, потому что «почетный консул» счел нужным объяснить:

– Занимаясь тем, что я считаю главным делом своей жизни, поневоле приходится плотно общаться с людьми, часто выходящими в море. Впрочем, не только с ними. Собственно, в свое время и с Юзефом Доминиковичем мы познакомились благодаря этому увлечению...

Лесник слушал внимательно. Что за увлечение? Не раз ему приходилось сталкиваться с самодеятельными охотниками за привидениями, полтергейстами и упырями. Впечатления остались самые отрицательные: начитавшиеся дурных книжек и насмотревшиеся дурных фильмов дилетанты, способные лишь испортить дело. Но старый аристократ ничем не напоминал тех великовозрастных детишек.

Валевски не стал понапрасну нагнетать драматичную таинственность. Сделал глоток кофе – крохотный-крохотный – и сказал будничным тоном:

– Я, господин Вальдманн, много лет, даже десятилетий, ищу корабли-призраки. Потому, собственно, и поселился здесь, в Оденсе. Северное море отчего-то особенно богато этими загадками.

Леснику приходилось заниматься многими таинственными явлениями и существами, но «Летучие Голландцы» в их число не входили. У него создалось впечатление, что Контора вообще не интересуется этим феноменом – ввиду полной его безобидности.

Валевски замолчал, явно ожидая реакции собеседника на столь нестандартное увлечение. У Лесника всплыла в памяти одна давняя история, и он сказал задумчиво:

– Странно, но век назад российское правительство занималось именно в этих краях тем же самым – с государственным размахом, не жалея сил и денег. Жаль только, что во главе дела был поставлен провокатор полиции Гартинг, разворовавший и промотавший те самые деньги. Иначе во время охоты на «миноносцы-призраки» в качестве побочного улова вполне могло попасться что-нибудь для вас интересное...

2.

– Гартинг? Провокатор? Разворовал деньги? – Валевски откинулся в легком плетеном кресле и со странной улыбкой посмотрел на Лесника. – Боюсь, господин Вальдманн, ваше мнение об этом человеке составилось исключительно на основе трудов коммунистических историков... Кстати, может быть вам будет удобнее, если наша беседа станет проходить по-русски? Я вижу, как вы порой затрудняетесь подобрать подходящее немецкое слово.

– Не стоит... И без того мое появление здесь привлекло чьё-то ненужное внимание... Здесь не Турция, не Кипр и не Канары, где беседующие по-русски люди – самое заурядное зрелище.

Валевски не стал настаивать. И вернулся к теме разговора.

– Гартинг... – повторил он задумчиво. – О, в свое время Гартинг был фигурой! Я даже собирал на него небольшое досье... Потом, правда, бросил – совершенно невозможно определить, что в его биографии правда, а что – вранье. По сути у него имелось несколько биографий, и в некоторых моментах они расходились кардинально. Вплоть до имен, ведь фон Гартинг – не настоящее его имя. И даже не самое первое. Вы знаете, сколько имен у него было? Авраам Мойшевич Геккельман, он же Абрам Ландезен, он же господин Арнольд... Достоверно известно, что в момент убийства императора Александра Второго Абрам Геккельман учился в Санкт-Петербургском Горном институте и арестовывался по подозрению в причастности к заговору «Народной Воли». Выпущен за недостатком улик, продолжил обучение в Дерптском университете... Затем следы его теряются – по некоторым сведениям, выехал за границу. И вот около 1902 года он всплывает в Берлине – уже как Аркадий Михайлович фон Гартинг, коллежский советник и сотрудник российского департамента полиции, начальник секретного отдела по борьбе с терроризмом и политической контрабандой.

– Что, он прямо так и представлялся? – Лесник не смог сдержать улыбки.

– Конечно же, нет. Так он был конфиденциально представлен германской полиции, с ведома которой находился в стране. Обратите внимание на интересную специализацию – борьба с терроризмом и контрабандой. Политической контрабандой, не уголовной, – оружие, взрывчатка, нелегальная литература... Но вернемся к биографии нашего героя. Летом 1904 года, когда готовилась отправка на восток Второй Тихоокеанской эскадры, до русского морского ведомства начали доходить слухи о том, что англичане и японцы готовятся всячески препятствовать ее движению – вплоть до организации прямых диверсий. Так оно было, или нет, – нам теперь не разобрать. Но Главный морской штаб проявил большую озабоченность и обратился за помощью в обеспечении безопасности на пути следования эскадры сразу к двум министерствам – как иностранных, так и внутренних дел. МИД сразу же от этой работы открестился, – послы в Дании, Швеции и Германии заявили, что агентурную работу организовывать не будут. Нелидов, русский посол во Франции, прямо посоветовал обратиться в департамент политической полиции.

– И что же полиция? – подался вперед Лесник.

– Лопухин, начальник департамента полиции, связался с Рачковским, который тогда занимался политическим сыском в Париже. И Рачковский, человек умный и компетентный, порекомендовал для помощи морякам своего берлинского коллегу Гартинга. Далее события разворачивались очень быстро. В начале июля Гартинг прибыл в Копенгаген, где поселился в отеле «Феникс» и развил бурную деятельность. Он неофициальным образом снесся c некими представителями датских властей – в первую очередь, из маячной, лоцманской и таможенной службы, сумел организовать целую сеть постов наблюдения, доставлявших ему информацию обо всех подозрительных судах, появляющихся в Каттегате и Скагерраке. Но самое главное – Гартинг организовал флотилию из рыбачьих судов, которая патрулировала в море между Ютландским полуостровом и южной Норвегией, и должна была сообщать обо всех подозрительных судах, появляющихся в море.

– И кого-нибудь она обнаружила? – спросил Лесник с изрядной долей скепсиса в голосе.

– Представьте себе, да. В один из дней сентября зафрахтованная Гартингом шхуна «Эллен» видела в море два корабля, похожие на миноносцы. Отметим, это было днем, хотя и туманным, а профессиональные моряки из экипажа шхуны вряд ли бы могли спутать очень характерный силуэт тогдашнего миноносца с каким-нибудь другим судном. Вы представляете себе миноносец того времени? Длинный узкий корпус с острым носом, черепахообразная палуба – она тогда называлась «карапасом», короткая мачта и очень низкие, заливаемые водой надстройки.

– А это не мог быть миноносец какой-нибудь из соседних стран – Норвегии, Швеции, самой Дании в конце концов?

– Нет. Гартинг работал очень тщательно. Он подготовил сводку, из которой следовало, что все датские миноносцы в тот день находились либо в портах, либо далеко на севере, шведские же не проходили через проливы...

– А норвежские?

– Хе-хе. К вашему сведению, молодой человек, в 1904 году еще не было такой страны – Норвегия. Она получила независимость от Швеции только год спустя. А выходы из Осло-фьорда или Бергена тоже контролировались людьми Гартинга.

– Англия, Германия? Франция, в конце концов...

– Вы опять забываете, что это было начало двадцатого века. Предельная дальность тогдашнего эскадренного миноносца – тысяча с небольшим миль. Дойти до северного побережья Дании и вернуться обратно самый лучший английский либо германский миноносец мог лишь с промежуточной бункеровкой в самой Дании – а это не могло укрыться от агентов Гартинга. Конечно, отбункероваться можно было и в море, с заранее подготовленного парохода, – но такая операция сама по себе может считаться крайне подозрительной.

Поначалу Гартинг решил, что японцы купили у шведов какой-то старый миноносец – все новые или строящиеся были на виду. Он донес об этом в Санкт-Петербург – и получил приказание усилить контроль за выходом из проливов. Но таинственные миноносцы канули неизвестно куда: никто их больше не видел, в ближайших портах агенты Гартинга тоже не смогли собрать никаких сведений – корабли будто растворились в тумане. Ну, а дальнейшую историю вы знаете – Гулльский инцидент, неизвестные миноносцы, атаковавшие русскую эскадру в районе Доггер-банки, ответная стрельба, гибель нескольких рыбачьих суденышек и грандиозный международный скандал.

– Да, это известная история... – Лесник поднялся с кресла, разминая плечи. – Но, насколько я помню, никаких свидетельств о явлении таинственных миноносцев предъявить не удалось.

– Почему же? Не-ет, все было гораздо интереснее. Вам не кажется, что скандал закончился слишком быстро и слишком мирно? Россия всего лишь выплатила шестьдесят пять тысяч фунтов стерлингов семьям погибших и пострадавших. А ведь поначалу англичане требовали задержания и интернирования всей эскадры Рожественского. Адмирал Бересфорд даже запрашивал Адмиралтейство – потопить русских или доставить под конвоем в Портсмут? И вдруг все заканчивается пшиком: заседавшая в Париже международная следственная комиссия заявляет, что никаких миноносцев на месте трагедии не было – но тем не менее выносит вердикт о невиновности русского командования. Не кажется ли вам странным такой поворот дела?

– Что, агентов Гартинга все же допросили?

– В том-то и дело, что нет! Представитель России в суде адмирал Дубасов предъявил следственной комиссии их показания, но комиссия пожелала допросить свидетелей лично. Их доставили в Париж, однако на заседании комиссии эти люди так и не появились. Подозреваю, что они все-таки беседовали с членами комиссии в неофициальной обстановке – но когда и о чем, выяснить уже невозможно. Кстати, интересна дальнейшая судьба нашего героя. В ноябре дежурство в Проливах было свернуто, и фон Гартинг вернулся в Берлин к своим основным обязанностям. Вскоре он был произведен в статские советники, награжден орденом и сменил Рачковского на посту начальника всей русской тайной полиции за границей. Соответственно новой должности он перебрался в Париж – и вот тут-то новоиспеченного генерала настигли серьезные неприятности... Некто Бурцев – эсер-журналист, мнивший себя «охотником за провокаторами» – слил во французскую прессу информацию: дескать, Аркадий Михайлович Гартинг на самом деле является Абрамом Ландезеном, главарем русских бомбистов, готовивших покушение на Александра Третьего и арестованных в Париже в мае 1890 года, – причем главарем-провокатором, выдавшим всю организацию. Разразился громкий скандал, Гартинг вынужден был срочно вернуться в Россию. А затем свободная пресса припомнила ему и «миноносцы-призраки» – разворовал, мол, все выделенные средства и пугал правительство высосанными из пальца страшилками... Байку эту радостно подхватили советские историки – и она жива до сих пор. Карьере Аркадия Михайловича обвинения и инсинуации не помешали – был произведен в тайные советники – но за границу он больше не выезжал, по крайней мере, под этим именем. Служил в департаменте полиции, был начальником отделения, по некоторым данным – тесно контактировал с Инквизицией – с церковной, с Десятым присутствием Синода. Бесследно исчез после Февральской революции. Вот и все, что я могу про него сказать.

«Все это, конечно, интересно, – подумал Лесник, – но никакого отношения к делу не имеет... Загадочные «миноносцы-призраки», Гартинг, – неважно, был ли он авантюристом и провокатором, или патриотом Империи. Какая тут связь с Юханом Азиди? Ни малейшей».

– У меня есть к вам просьба, господин Валевски. Даже две.

– Рад буду помочь.

– Постарайтесь все-таки разузнать через ваших знакомых рыбаков всё, что можно – о Юхане Азиди и о его бизнесе. Как я понимаю, у вас громадный опыт в распутывании исторических неясностей, шероховатостей... Полагаю, что он вполне применим и к современной жизни. Если что-то покажется вам неправильным, не стыкующимся с имиджем заурядного бизнесмена – немедленно свяжитесь со мной.

– Сделаю все, что смогу. Но вы упомянули две просьбы...

– Вторая проще. Есть ли при здешнем порте какое-либо заведение, где собираются вернувшиеся из моря рыбаки? Причем мне хотелось бы явиться туда, заручившись вашей рекомендацией, чтобы не выглядеть чужаком, при котором все держат рот на замке.

– Есть, пожалуй, подходящее для ваших целей местечко... Хозяин изображает просоленного под всеми широтами морского волка, хотя в море бывал лишь туристом. Только, Бога ради, не скажите ему это – на всю жизнь обидится.

3.

– Пожалуйста, не делай изумленное лицо, – попросила Диана. – И не вздумай травить идиотские анекдоты о блондинках!

Имидж она поменяла кардинально: цвет и длина волос, одежда, походка и жесты, – всё другое. Пожалуй, теперь соглядатаи из «форда-седана» не сумеют опознать пассажирку задрипанного «фиата»...

Хотя их, соглядатаев, не видно и не слышно. По крайней мере, Лесник, отправляясь на встречу с Валевски, на предмет слежки проверился весьма тщательно, но ничего подозрительного не заметил. Конечно, эшелонированную и оснащенную самой современной техникой «наружку» – окажись вдруг такая в Эсбьерге – засечь практически невозможно. Но в таких случаях Лесник привык полагаться на свое редко подводившее чутьё, а оно докладывало: всё чисто...

– В библиотеке управилась быстрее, чем планировала, – объяснила Диана, поняв, что анекдоты про блондинок не прозвучат. – Компьютеризация библиотечного дела добралась и сюда, не пришлось рыться в пыльных подшивках, выискивая упоминания об Азиди. Запустила поиск – и, пожалуйста, результаты на экране. Нажала клавишу – и тут же всё переведено на английский. В общем, нашлось время немного заняться собой.

Похоже, она ожидала комплиментов своей новой внешности. Но Лесник спросил о главном:

– Отыскала что-нибудь интересное?

– Почти ничего... В колонках здешней, с позволения сказать, светской хроники за последние несколько лет регулярно появлялись упоминания о чете Азиди, присутствующей на тех или мероприятиях. Но в последние полгода он отчего-то прекратил выезжать в свет и принимать гостей, живет очень уединенно.

– Не иначе как просветление на него снизошло, – буркнул Лесник. – Ударился в религию предков по отцовской линии. Фру Азиди в чадре в эти полгода кому-нибудь на глаза попадалась?

Диана шутку никак не оценила, сухо продолжив излагать добытую информацию:

– В разделе «Происшествия» – два или три случая аварий его судов: ничего серьезного, траулеры не тонули, люди не гибли... Но один факт, достаточно свежий, тебя наверняка заинтересует. Тебя ведь ничего, кроме нашего арабо-датчанина, не интересует.

И она демонстративно замолчала.

– Тебе очень к лицу светлый цвет волос, – вздохнул Лесник. – И этот брючный костюм... И вообще ты стала похожа на принцессу Диану...

– Ну наконец-то... Ладно, слушай: не далее как месяц назад у Юхана Азиди дела пошли неожиданно хорошо – увеличил свою флотилию маломерных судов чуть ли не втрое. Было пять траулеров – стало четырнадцать. И это при том, что рыбный бизнес здесь фактически умирает. Что скажешь?

Ну что тут сказать... Четырнадцать плавсредств. Надо понимать, четырнадцать непонятных приборов из контейнера – для них...

– Значит, Азиди не посредник, – медленно сказал Лесник. – Настоящий получатель, – по крайней мере, технической части груза. И груз этот может оказаться вовсе не по нашему профилю... Представь: друзья-мусульмане в России умыкнули для Юхана какое-либо ноу-хау, конверсионную разработку, пригодную для коммерческого использования... Например, аппаратуру, способную обнаруживать как подводных диверсантов, так и рыбьи косяки в Северном море...

– Сам-то в такое веришь?

Лесник не верил.

4.

Длившееся почти двое суток посменное наблюдение за двухэтажным особняком Юхана Азиди позволило установить один-единственный факт: арабо-датский судовладелец – человек весьма скрытный. Что, конечно же, криминалом не являлось, но на определенные размышления наводило.

Из дома господин Азиди выходить не желал категорически, равно как и принимать у себя посетителей. Три попытки лично встретиться с ним якобы по вопросам бизнеса тоже успеха не имели – весьма крупные и заманчивые коммерческие предложения, рассмотрением коих, по мнению Лесника, должен был заниматься сам глава фирмы, немедленно переадресовывались вице-директору.

Ну и как в таких условиях выйти на дистанцию, необходимую для допроса с применением активной суггестии?

Единственный выход – заявиться в дом абсолютно незваными гостями и привести телохранителей и охранные системы в состояние, не позволяющее помешать вдумчивой беседе с хозяином.

Похожий план действий Лесник предложил в отправленном Юзефу рапорте. Но обер-инквизитор в ответном послании категорически запретил подобную самодеятельность.

Случись такое в старое доброе время, когда Лесник работал в одиночку, – он бы, пожалуй, рискнул нарушить запрет. Победителей не судят... Но Диана куда более дисциплинированно относилась к директивам начальства. Не зря, ох не зря обер-инквизитор определил ее в постоянные напарницы излишне своевольному подчиненному...

Придется подбираться к господину Юхану медленно, осторожно, сужающимися кругами, – словно акулы к качающейся на волнах жертве кораблекрушения. Вот только бы не оказались у этой «жертвы» зубки подлиннее, чем у морских хищниц.

5.

От кого – в незнакомом городе и незнакомой стране – можно узнать подробности из жизни весьма скрытного владельца и по совместительству директора небольшого рыбодобывающего предприятия? Подробности, не освещаемые газетной хроникой? От его подчиненных, разумеется.

Когда подчиненные охотнее всего перемывают косточки начальству? Естественно, в процессе совместного потребления горячительных напитков.

Где оное потребление чаще всего имеет место? В ближайших от места работы или службы питейных заведениях.

Таков закон жизни, и не важно, происходит ли дело в России или на загнивающем Западе, много десятилетий формировавшем принципы корпоративной этики...

Подобными рассуждениями руководствовался Лесник, направившись в расположенную в непосредственной близости от Эсбьергского рыбного порта забегаловку. Впрочем, выглядело заведение, именовавшееся «У Старого Боцмана», вполне прилично.

Над стойкой возвышался рыжебородый мужчина – и его роскошная борода отчего-то показалась Леснику приклеенной.

– Да, я и есть старый боцман, – подтвердил мужчина и демонстративно поправил висящую на груди латунную боцманскую дудку. – А вам нужен кто-то еще?

– Нет, Теодор Валевски направил меня именно к вам.

– Старина Тео? – оживился боцман с дудкой. – Давненько не видал его... И как он поживает? Все ищет свои призраки?

– Превосходно поживает! – улыбнулся Лесник. – Дай Бог всем нам так поживать в его годы... И призраки ищет, как же без этого?

– Да, вот и я всегда говорил своей жене Яне: если человек чем-то так увлечен, то это навсегда, до могилы...

Коли уж речь зашла о жене, решил Лесник, – некое взаимопонимание достигнуто. (Интересно, какая она, Яна Боцман? Небось, этакая белокурая валькирия, настоящая боевая подруга викинга...) И сказал:

– Валевски говорил, что именно в вашем заведении я могу узнать кое-какие подробности об одном человеке. О Юхане Азиди.

Бармен пожал плечами.

– Что-то все подряд стали интересоваться этим красавчиком...

– Меня кто-то опередил? – Лесник постарался изобразить тревогу на лице. – У нас с компанией господина Азиди назревает крупная коммерческая сделка, и конкуренты совсем нежелательны. Не припомните, кто именно занимался расспросами?

– Визитку он мне не вручал, – вновь пожал плечами бармен. – И приветов от Валевски, кстати, не передавал... Поэтому я сказал ему чистую правду: Юхан Азиди у меня не выпивает, так что и говорить не о чем. А кто такой, откуда, – понятия не имею. По-датски говорит, но нездешний, судя по выговору – немец.

– А-а-а, вот оно что... – понимающе протянул Лесник, ровным счетом ничего не понявший. И кивнул – дескать, они самые, конкуренты проклятые...

– На какой машине он приезжал, не заметили?

– Не заметил...

– И давно это было?

– Да недавно совсем, двух месяцев не прошло.

М-да... Несколько иной темп жизни в глухой провинции, слишком мало событий происходит – и два месяца для здешних обывателей «совсем недавно».

Так что же за «конкуренты» интересовались господином Азиди? Не шустрые ли ребята из серого «форда»? Лесник задал Боцману еще пару вопросов, но ответы ничуть не прояснили дело. Затем вновь вернулся к главной цели своего визита. Оказалось, что в последние две недели к Старому Боцману каждый вечер наведывается некий оставшийся без работы моряк – до недавнего времени служивший старшим помощником на одном из судов Азиди.

Ну что же, если бывший старпом обижен на бывшего своего хозяина – источник информации идеальный. А судя по всему, так оно и есть, – не просто найти работу в умирающем бизнесе, да еще в середине сезона.

– Все его называют папаша Колен, – пояснил Боцман. – И вы будете называть, как только разопьете с ним бутылочку. Пока присаживайтесь, закажите чего-нибудь, скоро он должен заявиться.

Па-а-анятно. Для любого бармена любой перешагнувший порог бара человек в первую очередь потенциальный покупатель, от кого бы ни передавал приветы.

– Что будете брать – пиво, коктейль или что-нибудь покрепче? Кстати, у нас прекрасный выбор водки. Прямая поставка из России! – Боцман с гордостью указал рукой на полку за спиной. Там громоздилась целая батарея бутылок самых причудливых форм, оснащенных яркими крикливыми этикетками – «Rasputin» и просто «Putin», «Yeltsin», «Smirnoff», «Zjuganoff» и что-то еще. На каждой этикетке красовалась соответствующая физиономия.

Поколебавшись, Лесник выбрал «смирновскую» и стал ждать папашу Колена. Не самое скандинавское имя, кстати. Больше похоже на французское. Впрочем, Валевски говорил, что составы экипажей здешних рыболовных судов весьма интернациональны – кроме собственно датчан, хватает жителей других скандинавских стран, немцев, британцев, поляков, голландцев... Языковый барьер встать перед Лесником не мог, любой местный рыбак способен объясниться на немецком или английском.

Время шло. «Смирновская» медленно убывала. Число посетителей, наоборот, увеличилось. Но папаша Колен упорно не желал появляться на горизонте и объясняться с Лесником на немецком или английском. Равно как и на французском, которым Лесник вообще-то не владел...

Наконец к его столику подошел Боцман, только что о чем-то поговоривший с компанией сидевших в углу рыбаков.

– Старина Колен, похоже, задерживается... – сказал он. – Странно, в последнее время по нему можно было часы проверять. Но сейчас к вам подсядет парнишка, Мартин, плававший вместе с Коленом, и вместе с ним списанный на берег. И расскажет для начала одну историю – он ее в последнее время всем подряд рассказывает. Вы не обижайтесь, но я сказал, что выпивка за ваш счет.

...Мартин оказался совсем молодым, лет двадцать с небольшим, и юношеское его лицо было густо усыпано веснушками. А история его звучала так:

– Все началось с того, что тем вечером мне абсолютно не шла карта...

6.

Ходовую рубку освещал лишь мертвенный, зеленоватый свет радарного экрана и тускло перемигивающиеся лампочки на пульте автоштурмана. Ночью в открытом море от вахтенных требовалось только следить за показаниями приборов. Да и то не каждую секунду.

– Бью короля, – спокойно сказал старший помощник, отзывавшийся, не чинясь, на прозвище «папаша Колен».

Мартин принялся перебирать свои карты – хотя было их всего три.

– Да не мучайся ты так! – сочувственно улыбнулся папаша Колен. – Лучше сразу лезь под стол. И учти, кукарекать тебе пятнадцать раз.

Мартин с грустью посмотрел на низкий штурманский столик, места под которым могло хватить только для него. Старпом туда никогда бы не поместился. Возможно, именно поэтому он ни разу и не проигрывал. Обреченно вздохнув, Мартин выбрал карту и положил ее на стол. Папаша Колен хищно прищурился и собрался что-то сказать, как вдруг в рубке раздался пронзительный писк.

Карты тотчас были забыты. Оба вахтенных бросились к экрану локатора.

– Кажется, что-то дрейфует... Прямо у нас по курсу, – пробормотал папаша Колен и положил правую руку на рукоять машинного телеграфа. Мартин вытянул шею и заглянул ему через плечо. Действительно, бегущий по кругу луч раз за разом высвечивал небольшое пятнышко.

– Что-то очень маленькое. Наверное, шлюпка. Или просто кусок льда, – с видом знатока сказал он. Папаша Колен покосился на Мартина и усмехнулся, а затем взял в руки микрофон рации и одним движением левой руки переключился на аварийную волну:

– Говорит «Лизетт», датское рыболовное судно. Наш позывной SQ-23. Ответьте нам, пожалуйста.

Но в эфире царило молчание, нарушаемое лишь слабым шорохом и потрескиванием. Папаша Колен подождал несколько секунд, потом повторил:

– Говорит «Лизетт», наш позывной SQ-23. Если вы терпите бедствие, ответьте нам, пожалуйста.

Ноль реакции. Может быть, и вправду льдина. Да нет, отметка на экране как от металлического предмета. Выждав еще несколько секунд, папаша Колен рванул вниз рукоять машинного телеграфа.

– Стоп, машина! – и, обернувшись к Мартину, коротко приказал: – Поднимайся наверх, включай прожектор. Через пару минут они будут в двух-трех кабельтовых по правому крамболу.

...Луч прожектора несколько раз метнулся вправо-влево по темной воде, пока не нащупал белую шлюпку. Шлюпка явно не была пустой – даже с расстояния в четверть мили в ней виднелись силуэты людей.

На палубе траулера уже царило оживление. Четверо матросов сгрудились на правом борту, готовясь швырнуть в шлюпку конец.

– Странная посудина, в жизни такой не видел, – негромко сказал Мартин.

Папаша Колен его не услышал – он вовсю распоряжался на ходовом мостике: отдавал команды в переговорную трубу и шуровал рукоятками машинного телеграфа. Подрабатывая машиной на самых низких оборотах, траулер медленно приближался к шлюпке с терпящими бедствие.

– Эй, на баркасе! Ловите конец! – крикнул кто-то из матросов, когда до шлюпки осталось не более двадцати метров. Матрос размахнулся – и брошенный им канат с первого раза попал в шлюпку. Тотчас чьи-то руки подхватили его и намертво закрепили. Матросы на палубе «Лизетт» начали споро выбирать канат, и вскоре сопровождаемая лучом прожектора шлюпка стукнулась о борт траулера.

– Как там у вас? Есть раненые на борту? – крикнул кто-то из моряков, перегнувшись через леера и попытавшись заглянуть в шлюпку – О, Господи, что это такое и откуда?

Теперь в его голосе звучал неподдельный ужас.

Грохоча железными ступеньками, папаша Колен спустился с мостика. Лица матросов на палубе были белы, как мел. Мартин на прожекторной площадке прямо-таки пританцовывал от нетерпеливого желания узнать, что же произошло, – но покинуть свой пост без приказа не решался. Старпом тоже перегнулся через борт и заглянул в лодку.

С первого взгляда было ясно, что это мертвецы. Причем мертвецы жуткие, более всего напоминающие усохшие скелетоподобные мумии. Лодку шевельнуло волной, и в ярком луче прожектора на плечах у одного из мертвецов что-то блеснуло.

Нет, это не волна качнула лодку – это пошевелился сам мертвец. Медленно, будто в страшном сне или в фильме ужасов, он привстал. Судорожно поднял руку и оперся о плечо другого мертвеца. Затем с трудом перешагнул через банку и потянулся к спущенному с борта «Лизетт» веревочному трапу. Сбросивший трап матрос дернулся было вытянуть его обратно, но труп поднял вверх голову, запрокинув белое в луче прожектора лицо...

– Я лейтенант Говард Харпер, – тихо произнес мертвец. – Какой сейчас год?

И он снова оплыл на дно шлюпки.

Глава пятая. Святой Брендан – человек и госпиталь

1.

На табло над дверью лифта загорелась цифра «5». Было слышно, как кабина остановилась, затем дверцы бесшумно разъехались, выпустив в холл реанимационного отделения госпиталя святого Брендана нескольких пассажиров. Диана шла самой последней. Лесник, уже полчаса как отиравшийся у окна, бросился к ней.

– Наконец-то! Я уж совсем было решил, что придется пробираться к Харперу без тебя. А ты ведь знаешь, что в медицине я – полный ноль.

Диана огляделась по сторонам, потом отошла к окну и с облегчением поставила на пол тяжелую сумку. Вздохнула и укоризненно посмотрела на напарника.

– Лесник, я всегда знала, что ты немного сумасшедший. Но не настолько же! Зачем тебе этот несчастный, вообразивший себя пришельцем из будущего? Разве его случай может иметь отношение к нашему делу?

Лицо Лесника сделалось виноватым. Слегка. Он пожал плечами:

– Юзеф посчитал, что может. И не просто может – наверняка имеет. По крайней мере, утром я получил его распоряжение: немедленно разобраться с лейтенантом Харпером – если он действительно лейтенант и действительно Харпер. А когда Юзеф говорит «немедленно», значит...

– ...значит, всё должно было сделано еще вчера, – закончила за напарника Диана. – А ведь он знал, что именно минувшей ночью в Эсбьерг приходит контейнер.

– Что с контейнером, кстати?

– Никаких подозрительных телодвижений Юхан не совершал. Контейнер получил, приборы сгрузил на свой склад, литературу упаковал в другой контейнер, куда меньших размеров – металлический водонепроницаемый ящик. Не лично получил и упаковал, понятное дело, – руками своих подчиненных. Сам на складе так и не появился. Любопытно, кстати, что склад не на территории порта, что было бы вполне логично, а на городской окраине, подальше от сторонних глаз. И сидит наш арабо-датчанин по-прежнему тихо. Никаких посторонних поблизости не замечалось... Я сегодня утром немного поработала с двумя клиентами – с сотрудницей офиса Азиди и с охранником его склада: как только наметятся какие-либо сдвиги, у них возникнет непреодолимое желание мне позвонить.

– Отлично. Можно без помех заняться Говардом Харпером.

– Да откуда он вообще свалился на нашу голову?!

Лесник пожевал губами и задумчиво посмотрел в окно. С шестого этажа (датчане именовали его пятым) открывалась замечательная панорама: сбегающие к морю зеленые склоны холмов, освещенные ярким полуденным солнцем, крыши старых домов в портовой части города. Чуть дальше громоздились стрелы портовых кранов, мачты судов; за ними, на противоположной стороне пролива, темнели покатые холмы острова Фанё.

Он отвернулся от окна и посмотрел на Диану.

– Да, ты ведь совсем не в курсе этой истории... Я не стал передавать тебе рассказ юноши Мартина, бывшего свидетелем ее завязки, – решил тогда, что никакого отношения она к делу не имеет. Так вот, две недели назад в Северном море, немного восточнее Доггер-банки, судном нашего друга Азиди была подобрана шлюпка с военными моряками, якобы спасшимися с боевого корабля. Уточняю – с американского корабля.

– И один из них свихнулся от длительного стресса, – скептически прищурилась Диана. – В чем задача? Я должна его вылечить? Или выведать секреты ВМФ США?

– Дело в том, что никаких штатовских кораблей в здешних водах не гибло, – терпеливо пояснил Лесник. – Последние лет десять, как минимум.

Вопросительный взгляд Дианы был красноречивее всякой реплики. Но Лесник невозмутимо продолжил:

– В шлюпке находилось восемь человек. Семь трупов и один живой – лейтенант Говард Харпер. Сейчас он находится здесь, в реанимации. Я приложил немалые усилия, чтобы нам дали возможность посетить его, – впустую. Охраняют, как Саддама Хусейна. Надеюсь, у тебя получится... Задача: попытаться поговорить с этим человеком. Или хотя бы взглянуть на него и на его историю болезни, разузнать хоть какие-нибудь подробности случившегося. Ну и, естественно, выяснить, что думают по этому поводу врачи.

– А почему не ты? Зачем тебе понадобилось тратить несколько часов, чтобы дождаться меня?

Лесник снова вздохнул.

– Диана, не забывай, что мы не в России. Инквизиция имеет свои каналы, благодаря этим же каналам мы сейчас находимся здесь. Но, как ты понимаешь, даже удостоверения ФСБ тут абсолютно бессильны, – Лесник вздохнул и покосился на маячившего в другом конце холла мрачного парня в штатском. На груди у того висела портативная рация, а полу пиджака оттопыривала поясная кобура явно с чем-то крупнокалиберным.

– У меня есть пропуск, выписанный муниципальной канцелярией, – продолжил он. – Пропуск в госпиталь, но отнюдь не на отделение, где лежит Харпер. А возле его палаты еще отдельный пост – пятеро американских морпехов из охраны посольства в Дании. Но поскольку все наши контакты шли помимо официального МИД, никаких виз из Копенгагена – обязательных для иностранцев – на документе не имеется. То есть если кому-то придет в голову усомниться в наших полномочиях, он будет иметь полное право выставить нас за дверь. Но ты – именно ты – пройдешь сквозь все кордоны. Словом, вот этот пропуск. Держи его и попытайся раздобыть максимум информации.

С этими словами Лесник открепил от лацкана костюма закатанную в пластик карточку и протянул Диане. Та повертела документ в руках, после чего прикрепила на свой пиджак. Нагнулась, раскрыла дорожную сумку и вынула из нее тонкую папку с неразборчивым золотым тиснением. Затем нацепила на нос очки без диоптрий.

– Так будет солиднее. Ну, я пошла.

– Ни пуха тебе, доктор Диана!

– К черту!

2.

Как выяснилось, все опасения Лесника не имели ни малейших оснований. Чтобы пробраться к палате, занимаемой Говардом Харпером, Диане не потребовались ни грубые силовые методы, ни тонкое лицедейство... Даже ее суггестивные способности остались невостребованными.

Причина была проста: палата Харпера опустела. Птичка упорхнула, причем упорхнула в самом буквальном смысле. Вертолет, принадлежавший ВМФ США, взлетел с крыши госпиталя полчаса назад, и увез лейтенанта в компании его соотечественников. Диана, подъезжая, слышала шум вертолетного двигателя – но тогда не обратила внимания.

– Вы уверены, что это был действительно лейтенант Говард Харпер? – Диана оторвалась от созерцания опустевшей реанимационного стола и повернулась к медбрату. Парень в салатно-зеленом костюме с эмблемой госпиталя пожал плечами.

– По крайней мере, так было написано у него на именном жетоне.

– И это единственное, по чему удалось его опознать? Нашлись еще какие-нибудь документы у него или его коллег по несчастью?

Парень заинтересованно взглянул на Диану. Он вообще посматривал на нее с большим интересом, но с некоторой робостью – наглядно опровергая слухи о сексуальной раскрепощенности молодежи Запада. Возможна, «доктор из России» могла напоминать ему молодую школьную учительницу, в которую в старших классах был безответно влюблен Юхан – если верить прикрепленному к салатной куртке бейджу, старший медбрат реанимационного отделения оказался тезкой господина Азиди.

– Нет, ни единого документа не нашлось, – сказал Юхан, – ни у живого, ни у мертвых... Слышал краем уха, что у Харпера была с собой какая-то папка с бумагами, но увидеть ее не довелось. Думаю, на нее тоже наложили лапу американцы.

– Что вы еще предприняли для идентификации больного?

– Ну, мы отправили запрос в США, в ВМФ. Они очень удивились, но составили для нас справку. Лейтенант Говард Харпер не числится в их списках. Самозванец... Удивительный самозванец.

– А потом, как я понимаю, американские моряки признали-таки блудного сына... – медленно сказала Диана, произнеся про себя окончание фразы чуть иначе: «...блудного сына лейтенанта Шмидта». Хотя Юхан, похоже, и без того не понял скалькированную с русского идиому. Книга книг явно не числилась у него настольной.

– Нет, про родителей Харпера в их ответе ничего не было сказано... Из Копенгагена прилетела какая-то мелкая сошка из американского посольства – младший секретарь седьмого помощника третьего заместителя военно-морского атташе. Повертелся в госпитале, поглядел на больного – и упорхнул обратно. А пять дней назад как прорвало – толпа янки, и в форме, и в штатском, даже морскую пехоту с собой притащили... Прямо-таки не пройти было по родному госпиталю. Сегодня, слава Богу, все закончилось.

Диана рассеянно пролистала тощую историю болезни Говарда Харпера (запоминая, однако, каждую страницу с фотографической точностью), затем вновь посмотрела на опустевший стол, коснулась пальцами его края, закрыла глаза, сосредоточилась...

...Теперь стол не пуст: на нем лежит человек – тело прикрыто белой простыней, голова замотана бинтами, из носа тянется прозрачная трубка, по которой струится жидкость. Такие же трубки выбегают из-под простыни, а под кроватью негромко жужжит моторчик насоса. Жизнь человека поддерживается десятком хитроумных внешних механизмов...

Ее транс продолжался не дольше пары секунд – Юхан не успел удивиться или встревожится – и не принес особых результатов. Даже, случись вдруг нежданная встреча, не опознать экс-пациента госпиталя святого Брендана...

Казалось, медбрат хочет что-то сказать, но не решается. Наконец решился, но прозвучал отнюдь не вопрос, чем «доктор Мария Ладыгина» собирается заняться сегодня вечером.

– Вы знаете, я немного разбираюсь в военной атрибутике... – сказал Юхан. – В основном интересуюсь немецкой, но и про другие страны кое-что знаю. Не нравится мне форма, что сняли с этого якобы Харпера. Очень похожа на настоящую, но... фасон чуть-чуть иной, и шевроны несколько меньше по размеру, и пуговицы не такие, и обшлага рукавов на липучках... Странно. Если хочешь изобразить штатовского военного – так ихней формы в Копенгагене, в магазинчиках на Стрёгет, навалом. Можно хоть моряком нарядиться, хоть летчиком, хоть «зеленым беретом» – с полной достоверностью. И дешевле выйдет, чем шить мундир заново, да еще и с погрешностями в деталях. Вы представляете, сколько стоит отштамповать уникальные металлические пуговицы для такого мундира?

Юхан замолчал, словно давая Диане возможность поразмыслить над дороговизной пуговичного производства. Потом продолжил:

– Да и жетон этот... Раньше всегда на них выбивали вероисповедание и номер страхового свидетельства военнослужащего, а на этом – нет. Имя, звание, группа крови, – и всё. Причем жетон не алюминиевый, как положено, а пластмассовый... Пластик, по-моему, ферромагнитный – но магнитную запись информации для флотских жетонов никогда не использовали, слишком легко можно ее повредить на корабле, особенно во время боевых действий. Стереть, размагнитить... Или штатовцы в последние год-два придумали более надежные магнитные носители, или... – Юхан не закончил свою фразу.

«Или в американском флоте есть подразделения настолько засекреченные, что про них ничего не известно ни отделу по связям с общественностью, составлявшему отписку для госпиталя, ни военно-морскому атташе США в Копенгагене, – подумала Диана. – Подразделения со своей формой, со своей атрибутикой... Но пуговицы-то для них зачем клепать новые? Нелепица...»

Она спросила:

– Где этот жетон сейчас?

– Забрали американцы... Кстати, группа крови у больного полностью совпадала с указанной на жетоне группой крови лейтенанта Харпера. Правда, с кровью у него творилось что-то неладное. По-моему, даже доктор Вульфсен оказалась в затруднении...

– Это кого тут интересуют мои затруднения? – раздался сзади женский голос. Диана и медбрат синхронно обернулись. В дверях палаты стояла невысокая полноватая женщина лет сорока пяти, в таком же салатно-зеленом медицинском одеянии. Портрет дополняли прямые светлые волосы и цепкие серые глаза. В глазах пылал настороженный огонек.

– Кто вы такая и как сюда проникли? – этот вопрос был обращен к Диане. Та как можно более мило улыбнулась, сняла с лацкана допуск и протянула доктору Вульфсен.

Встретилась с недоброжелательным взглядом серых глаз, зацепилась, дала первый легкий мысленный посыл – сейчас эта церберша увидит все недостающие на документе печати и подписи... Говорила Диана спокойно, размеренно, чтобы не позволить собеседнице взвинтить себя, выплеснуть в кровь гормоны, разорвать ментальный контакт.

– Я Мария Ладыгина, врач из России. Меня к вам направили на стажировку, а этот случай меня очень заинтересовал. Скажите, доктор, исследования состояния внутренних органов Харпера...

– Ваш документ недействителен, – перебила доктор Вульфсен, удостоив запаянную в пластик карточку лишь беглого взгляда. Лицо ее сразу же стало еще более подозрительным. – Что вы здесь делаете?!

Не сработало... Непонятно почему, но первая попытка внушения не оказала действия... Попробуем иначе.

Последний вопрос фру Вульфсен прозвучал излишне громко и резко. Услышав его, маячивший в коридоре охранник госпиталя – здоровенный детинушка с внушительной кобурой на поясе – тут же возник на пороге реанимационного бокса. Ситуация обострялась.

– Извините, а вы кто? – тоном наивной студентки осведомилась Диана, постаравшись, чтобы в голосе прозвучали обида и удивление.

– Я доктор Сара Вульфсен, заведующая отделением интенсивной терапии госпиталя святого Брендана. И у нас нет никаких стажеров. Поэтому вы сейчас же отдадите мне историю болезни, которую держите в руках, и как можно быстрее покинете госпиталь, пока я не попросила полицию вас арестовать!

Вот еще, фыркнула про себя Диана. Только-только началось самое интересное... И сказала самым примирительным тоном:

– Да, конечно же. Но сначала вы расскажете мне всё, что не вошло в историю болезни Говарда Харпера.

На сей раз ментальное воздействие оказалось на порядок сильнее.

3.

Лесник ожидал ее у окна, глядя на панораму города и нетерпеливо барабаня пальцами по переплету. На стук каблуков Дианы он резко обернулся, сказал:

– Я уже в курсе, что американцы улетели вместе с Харпером... Мог бы узнать и раньше, если бы владел датским, слухи тут быстро распространяются. Ты что-нибудь сумела выяснить о его болезни?

– Самого интересного не смогла... Твоего допуска оказалось недостаточно, а когда я начала задавать вопросы, меня пригрозили сдать в полицию!

– Прямо так вот сразу и в кутузку – всего лишь за невинное научное любопытство?

– Именно так. Лечащий врач, суровая нордическая женщина, вполне серьезно собралась вызвать полицейских, если я сейчас же не покину помещение. Поскольку здешний охранник маячил у нее за спиной – с пушкой на поясе и переносным «тревожным пультом» на груди, я решила не доводить дело до скандала...

Лесник не поверил:

– Тихо-мирно ушла? Ничего не предприняв?

– Попыталась предпринять... Но у фру Вульфсен или стоит мощный гипноблок, противодействующий внушению, или достаточно редкая врожденная сопротивляемость.

– Волчья дочь, что ты хочешь... – не совсем точно перевел Лесник фамилию церберши в белом халате (вернее, в салатной униформе св. Брендана).

– Но хоть что-то про лейтенанта Харпера тебе все же удалось разузнать?

– Да. И даже пролистать его историю болезни. Крайне странный документ, надо сказать. Разнобой в результатах анализов и функциональной диагностики наводит на мысль, что вся история – фальшивка. Но если надергали кучу бумажек из карточек разных больных, чтобы задурить посторонним голову, – зачем тогда госпожа валькирия буквально выдрала папку у меня из рук?

– В чем именно выражается разнобой? – заинтересовался Лесник.

– Да просто не бывает так: моча как у восемнадцатилетнего юноши, не имеющего проблем со здоровьем, и при этом кровь глубокого старца, подверженного куче застарелых хворей... Есть и другие противоречия, не буду утомлять тебя медицинскими подробностями, поверь уж на слово – НЕ БЫВАЕТ.

– Отчего умерли семеро спутников лейтенанта?

– От моря – если назвать причину одним словом. От целого ряда наложившихся неблагоприятных факторов, воздействующих на жертвы кораблекрушений: холод, обезвоживание, голод, длительный стресс... Что тоже весьма странно, никак они не могли слишком долго болтаться на волнах в районе с весьма оживленным судоходством.

– Трупы американцы забрали с собой?

– Нет, их кремировали пять дней назад. Сразу после того, как начали проявлять активность штатовцы. Кстати, есть еще один интересный момент: американская форма Харпера – не совсем американская...

И Диана рассказала о наблюдениях и выводах юного любителя военной атрибутики.

Некоторое время Лесник задумчиво молчал. Наконец нагнулся, поднял сумку Дианы, закинул ее на плечо и направился к лифту.

– А сейчас нам надо... – начал было он, войдя в кабину.

– Тебе надо, Лесник, – перебила Диана. – Тебе. А мне надо позавтракать, принять душ и отоспаться. Забыл, что я всю ночь следила за чертовым складом Азиди?

– Ладно, езжай в гостиницу. Там на первом этаже есть неплохой рыбный ресторанчик, можешь заказать завтрак в номер. А я прокачусь в Оденсе, в гости к нашему аристократу. Попробую раздобыть еще немного информации... И если дом Валевски соответствует своему хозяину – то ты много потеряла, отказавшись составить мне компанию.

– Не проще ли для получения информации связаться с ним по электронной почте?

– Увы, старик не пользуется компьютерами. Принципиально. Как он сам выразился: «я привык получать информацию от живых людей; или от мертвых – через страницы старых книг». И мобильник с собой не носит. Единственная его уступка техническому прогрессу – радиотелефон в автомобиле. Обитает совсем в другом мире, понимаешь? Где нет юзеров и спамеров, флэш-мобов и он-лайнов, аккаунтов и... Ого...

Лифт спустился на первый этаж (именуемый, впрочем, датчанами этажом «А»), двери разъехались, – и Лесник сдержал изумленное восклицание, готовое сорваться с уст. И сделал вид, что первый раз видит человека, готового войти в кабину, – господина Теодора Валевски собственной персоной. Легок на помине...

Аристократ с учтивым полупоклоном посторонился, давая пройти Диане, скользнул равнодушным, не узнающим взглядом по лицу Лесника. В одиночестве вошел в лифт, двери закрылись. В окошечке замелькали цифры – и остановились на пятерке.

Па-а-анятно... До Валевски тоже дошла весть о находке траулера «Лизетт» и загадочном пациенте госпиталя. Вопрос в другом: старик отправился сюда, выполняя поручение Юзефа, решившего, что два источника информации лучше, чем один? Или визит связан с собственными изысканиями господина Теодора, касающимися кораблей-призраков? В любом случае, раз старик так конспирируется – афишировать знакомство не стоит...

– Похоже, мой визит в Оденсе ненадолго откладывается... – сообщил он Диане на автомобильной стоянке госпиталя.

Она машинально кивнула, рассматривая огромное мозаичное панно, призванное облагородить мрачную стену больничного морга – и вполне со своей задачей справлявшееся. На панно была изображена ладья достаточно древнего и утлого вида, плывущая куда-то по бурному морю. Среди пассажиров ископаемого плавсредства – бородатых, в старинных одеждах – выделялся один, украшенный сияющим нимбом.

– Ты знаешь, чем знаменит святой Брендан? – спросила Диана, имея в виду нимбоносца.

– Насколько я помню, это христианский аналог Синдбада-морехода. Плавал со спутниками по здешним морям, и встречались ему всевозможные чудеса и диковинки: чудо-юдо рыба-кит, заколдованные острова, корабли-призраки...

– Вот-вот... Тебе не кажется, что куда ни ткнись в этой истории – всё упирается в них? В корабли-призраки?

Ответить Лесник не успел. На парковочной площадке появилось новое действующее лицо – старший медбрат Юхан. Одернул курточку салатного цвета, недоброжелательно взглянул на Лесника и спросил-таки у Дианы:

– Скажите, что вы делаете сегодня вечером, Мария?

4.

Теодор Валевски вышел из госпиталя ровно через пятьдесят три минуты после негаданной встречи в лифте.

«Интересно, удалось ли ему найти общий язык с суровой нордической женщиной?» – подумал Лесник. По всему судя, удалось, – чтобы получить от ворот поворот и уйти, хватило бы и меньшего времени.

Он ожидал, что Валевски проследует к громадному белому лимузину, припаркованному на противоположной стороне госпитальной автостоянки – к са?мому, по мнению Лесника, подходящему транспорту для аристократов.

Однако охотник за кораблями-призраками равнодушно прошагал мимо четырехколесного белого чудища, и уселся в спортивный «ламброджини», причем на водительское место.

«Старик – кремень!» – восхитился Лесник, набирая номер на мобильном телефоне.

– Добрый день, господин Вальдманн! – приветствовал его Валевски, едва сняв трубку. Надо понимать, углядел-таки сидевшего за рулем Лесника, проходя мимо.

Разговор не затянулся – старый аристократ сказал, что в любое время рад видеть господина Вальдманна в своем скромном жилище, и, конечно же, с удовольствием ознакомит его со своим богатейшим архивом. Дело не терпит отлагательства? Нет ничего легче, его «дьябло» домчит до Оденсе за пару часов...

Лесник, однако, отказался от совместной поездки на «ламброджини». Не потому, что не доверял водительскому искусству старика, – хотел внимательно провериться на предмет «хвостов». Что-то давно не видно хватких ребят из серого «форда-седана»...

5.

Неизвестно, что хуже в работе полевого агента: дефицит информации, заставляющий строить версии и принимать решения в основном на основе интуиции, или обратный вариант, – когда в ходе расследования постоянно всплывают новые факты, вроде бы и имеющие отношение к делу, но упорно не желающие складываться в общую картину...

Так размышлял Лесник, глядя на пустынную серую ленту трассы Эсбьерг-Оденсе, и пытаясь систематизировать всё, что их тандем успел разузнать в ходе датской командировки.

Итак, что мы имеем?

Юхан Азиди – до командировки в Эсбьерг подозревавшийся лишь как посредник в грязных делишках экстремистов-мистиков – оказался-таки одним из главных действующих лиц. И приборы загадочного назначения предназначены для судов его флотилии. Хорошо. Но обер-инквизитора, каждый день получающего отчет своих агентов, этот факт не заинтересовал.

Куда больше – судя по поступившим указаниям – Юзефа интересует Говард Харпер, псевдолейтенант ВМФ США, случайно обнаруженный в море судном помянутого Азиди. Причем действительно случайно – беседа с юношей Мартином сомнений в том не оставляет. Траулер «Лизетт» не искал шлюпку с потерпевшими бедствие, и точно так же на нее могло напороться любое другое судно, не имеющее к Юхану Азиди никакого отношения.

Однако странные последствия у этой случайности. Судовладелец тут же списывает на берег большую часть экипажа. Фактически всех, кто видел спасенную шлюпку и ее пассажиров – мертвых и живого.

Почему? Зачем? Пресекать таким образом возможные утечки информации – по меньшей мере глупо. От кого, скажите, в большей степени поползут сплетни и слухи – от рыбаков, болтающихся посреди моря в железной коробке, или от них же, лишившихся работы и заливающих горе в прибрежных кабаках? Ответ ясен.

Однако Юхан Азиди, не колеблясь, идет на немалые затраты – выплачивает своим подчиненным все неустойки, связанные с досрочным расторжением контрактов. При том, что именно сейчас его фирма должна испытывать дефицит плавсостава – попробуйте-ка в разгар сезона сформировать команды для девяти новых судов...

Или экипажи будут из своих людей, проверенных и подготовленных для неких тайных дел? Возможно, но тогда головной боли у Азиди добавится – профсоюзы здесь весьма сильны, и всеми силами борются против привлечения дешевых гастарбайтеров в то время, когда местные моряки сидят на берегу без работы.

Казалось бы, план дальнейших действий ясен: Конторе надлежит перебросить в Эсбьерг еще несколько человек из оперативного и технического состава, и взять в плотный оборот господина Азиди. Пока что он сидит тихо, но, начав действовать, непременно должен выйти на связь с людьми, стоящими за кулисами всей этой истории. Они есть, они непременно должны быть, – не в бабушкиной же кубышке нашел арабо-датчанин деньги на покупку девяти траулеров?

План действий ясен – но Юзеф поступает с точностью до наоборот. Его куда больше интересует Говард Харпер и корабли-призраки. В результате Лесник катит сейчас в Оденсе, консультироваться насчет пресловутых мифических кораблей...

Пиликанье мобильника прервало невеселые размышления. Лесник поднес трубку к уху, но услышал лишь неразборчивое кваканье. Достал и прилепил к аппарату нашлепку дешифратора, выставил код, соответствующий сегодняшнему дню, – кваканье превратилось в голос Дианы:

– Лесник, есть новости. Рабочие склада Азиди получили указание от начальства: отправить шесть ящиков с приборами в порт. Поскольку сверхурочно работать здесь не принято, перевозка состоится завтра. Для справки: именно шесть его судов стоят сейчас у причальной стенки.

– Черт... А я как раз подъезжаю к проливу...

– Заканчивай свое дело спокойно. С начальным этапом варианта-два я и сама справлюсь.

Вариант-два основывался на простом допущении: если на судах будут устанавливать принципиально новые приборы, о которых даже ученые Конторы не смогли сказать ничего толкового, – значит, в монтаже и настройке будут принимать участие специалисты, хорошо знающие, что это такое и для чего предназначено. И одному из помянутых специалистов надлежит сесть на хвост, выбрать удобный момент и побеседовать по душам в укромном месте.

– Ладно, действуй. До связи.

Впереди показалась паромная переправа, связывающая материковую часть Дании с островом Фюн. Именно на этом острове находился Оденсе – город, вдвое превышающий Эсбьерг численностью населения, куда более древний и богатый историческими памятниками. А также известный всему миру как родина великого сказочника Андерсена...

Дела минувших дней – III

Северное море, октябрь 1904 года

В победу верили все. Что смогут противопоставить дикари-островитяне всей военно-морской мощи Империи? Предательски напасть в нейтральном порту на «Варяг», – такое они умеют. Исподтишка ударить в спину порт-артурскую эскадру, подорвать на мине «Петропавловск» и отправить на дно славного адмирала Макарова и знаменитого живописца-баталиста Верещагина, – и на это узкоглазые мартышки способны.

Но тягаться в открытом бою с прославленным многими победами российским флотом? Не смешите, милостивые государи... У нас за спиной Гангут и Наварин, – а у япошек? Напомните-ка: когда они в море-то впервые вышли на чем-либо более основательном, чем туземная джонка?

В победу верили все... Но кое-кто из европейских «друзей» России очень не желал этой победы.

* * *

Балтийская эскадра под командованием адмирала Рожественского получила название 2-й Тихоокеанской – и покинула Либаву 2 октября 1904 года². Предстоял долгий и нелегкий путь до Тихого океана, на помощь осажденному Порт-Артуру. Неприятности начались почти сразу, задолго до прихода в район боевых действий, – в мирных, казалось бы, европейских морях: в ночь с 8 на 9 октября произошел крайне загадочный инцидент с «миноносцами-призраками».

Эскадра, следуя своим курсом, столкнулась в Северном море, в районе Доггер-банки, с неизвестными быстроходными кораблями без ходовых огней, принятыми за миноносцы. Таинственные корабли выходили на дистанцию атаки – и Рожественский приказал открыть огонь по движущимся в сумерках силуэтам. После нескольких залпов «призраки» изменили курс и исчезли в сгущающемся мраке...

На следующий день грянул другой залп, куда сильнее, чем пушки русских моряков. Британское Адмиралтейство заявило, что русские расстреляли безобидных рыбаков – приводилось название потопленного судна, имена раненых и погибших. Английские газеты мгновенно подняли вой: не пропускать русских убийц! Интернировать эскадру в одном из нейтральных портов! При нужде обрушить на нее всю мощь Гран Флита!

В парламенте с завидной оперативностью начались слушания по делу – и истеричные предложения газетчиков обсуждались на полном серьезе...

* * *

– Зиновий Петрович, ну какие это рыбаки, право слово! Нас на мостике пятеро было, неужто мы миноноску от рыбачьей шхуны не отличим! Длинные, приземистые, с короткими мачтами. Рубка приплюснутая, полубак покатый... вроде бы.

– Труб сколько? – спросил Рожественский, мрачный как грозовая туча.

– Честно скажу – не считал. Не помню, были ли там трубы вообще. Так ведь ночь все-таки, много ли разглядишь... А вот бурун у форштевня был – точно вам говорю! И любой из нас подтвердит! Не могло же всем пятерым одновременно померещиться. То есть шли они не меньше чем на десяти узлах, и огней не держали. Зачем такой ход рыбакам-то? И маскировка зачем?

Вахтенный флаг-офицер Свербеев перевел дыхание и замолчал, ожидая привычной вспышки адмиральского гнева. Взрывной характер Рожественского давно стал притчей во языцех. Равно как и любимая манера Зиновия Петровича в сердцах хватануть биноклем о палубу или переборку. Запасы оптики на эскадре неумолимо таяли...

Однако к величайшему удивлению Свербеева, Рожественский лишь отвернулся к столу, поправил на нем какие-то бумаги. И ничем не давал понять, что разговор окончен. Словно бы желал услышать выводы подчиненного из смутной истории – но почему-то не хотел спрашивать напрямую.

– Наверняка англичане воду мутят, Зиновий Петрович, – сказал флаг-офицер, приободрившись. – Им наше присутствие в Китае и Корее давно как кость в горле. Думаю, или японцам тайно свои порты предоставили, или сами не погнушались – спустили вымпелы на миноносцах нового типа, ну и...

Рожественский долго молчал, никак не комментируя высказанную версию.

– Хорошо. Можете идти, лейтенант, – сказал наконец он. – Хотя нет... Сейчас же дайте вахтенным приказ: разбудить Колонга, Филипповского, Семенова, Леонтьева... – Адмирал перечислил еще несколько фамилий. – Через пятнадцать минут собрание в кают-компании.

Командующий помедлил и добавил словно бы с неохотой:

– И пригласите еще двух господ...

Он назвал фамилии.

– Есть разбудить офицеров!

Кажется, обошлось! Лейтенант Свербеев сдержался, не вздохнул с облегчением, и кинулся на мостик, – рассылать вахтенных по господам офицерам.

* * *

Стук вахтенного не разбудил Старцева – капитан-лейтенант не спал, тоже обдумывал странное происшествие у Доггер-банки. До сих пор его обязанности на «Суворове», флагмане эскадры Рожественского, оставались достаточно смутными и неопределенными – вернее сказать, штатное расписание броненосца никаких обязанностей для прикомандированного Главным морским штабом офицера не предусматривало.

Его основная работа начиналась в ситуациях нештатных – таких, как давешняя атака «миноносцев-призраков». Потому что недавно созданный отдел Главного морского штаба, в котором служил Николай Иванович Старцев, занимался как раз контрразведывательным и противодиверсионным обеспечением морских операций.

Нельзя сказать, что ночной инцидент стал полной неожиданностью, – какой из противоборствующих в русско-японской войне сторон принадлежат симпатии Англии, было хорошо известно. И возможность провокаций, особенно в морях, омывающих Британские острова, Главный морской штаб учитывал.

Непосредственный начальник Старцева, адмирал Вирениус, так и напутствовал подчиненного:

– Вам, милейший Николай Иванович, предстоит отнюдь не развлекательная морская прогулка вокруг половины земного шара. От наших английских «друзей» ожидать можно всего. Да и японцы не один день к войне готовились, вполне могли инфильтровать свою агентуру не только на Дальнем Востоке, но и в балтийских военно-морских базах, хоть и в меньшей, конечно же, степени. Даже к кое-кому из экипажей кораблей могли найти подходы... А Зиновий Петрович Рожественский флотоводец опытнейший – хотя, между нами будет сказано, прескверного характера человек. В мужестве и опытности остальных командиров эскадры я равным образом не сомневаюсь. Но... они все привыкли к открытым сражениям с ясно видимым противником. А к хитросплетениям тайных войн, миру невидимых, – увы, не подготовлены. Потому-то на большинстве кораблей и будут присутствовать наши коллеги. Всем командирам отдан негласный приказ – в случаях особых самым внимательным образом прислушиваться к их рекомендациям. Хотя, как говорится, капитан первый после Бога на борту... Но именно вам, Николай Иванович, задача доверена наиболее деликатная, – находиться на борту флагмана, рядом с командующим. И постараться установить с ним отношения, необходимые для успешной работы. Что отнюдь не будет легко – характер, повторюсь, у Зиновия Петровича далеко не ангельский.

Тогда же Старцев высказал и пришедшие ему в голову сомнения:

– Смогу ли я с борта флагмана правильно оценить обстановку? Работа против возможной агентуры японцев среди личного состава сомнений не вызывает, – путь долгий, времени присмотреться к людям хватит. Но, как я понял, это лишь часть задачи? Хитросплетения, как вы изволили выразиться, тайных войн будут наверняка плестись на берегу, – и весьма трудно разобраться в них из ходовой рубки или с боевого мостика броненосца.

– Не беспокойтесь, Николай Иванович. И на берегу наши люди обеспечивают беспрепятственный проход эскадры. Впрочем, не только наши, – задача первостепеннейшей важности, и на решение ее отряжены лучшие силы по линии министерства иностранных дел, Генерального штаба, корпуса жандармов. Равным образом заграничная агентура департамента полиции получила соответствующие указания. Вся информация, содержащая намеки на готовящиеся акции, будет суммироваться и анализироваться здесь, в Петербурге. Любые стоящие того сигналы будут немедленно передаваться на эскадру шифрограммами. И адресатами означенных шифровок станут лишь два человека – Рожественский и вы. Я надеюсь, Николай Иванович, что под вашим влиянием адмирал не примет неправильных решений после получения нашей информации... Очень надеюсь.

И вот теперь оно случилось – то, ради чего капитан-лейтенант Старцев был назначен на странную должность – «флаг-офицер от адмиралтейства». При командующем эскадрой таких представителей с неопределенными обязанностями и полномочиями оказалось несколько человек, причем сферы их действия пересекались, а отношения часто оказывались весьма натянутыми... Однако разбираться в странных взаимоотношениях представителей Главного морского штаба не входило в обязанности Старцева. Ему было поручено совсем другое – обеспечение безопасности эскадры. И в первую очередь плавучей мастерской «Камчатка», на которую Вирениус просил обратить самое пристальное внимание.

Безусловно, «Камчатка» являлась наиболее ценным из транспортов, сопровождавших эскадру. И не только потому, что в денежном эквиваленте ее цена соответствовала цене бронепалубного крейсера. Построенная на верфях Нового Адмиралтейства менее года назад, она представляла собой настоящий плавучий ремонтный завод, без которого долгое плавание эскадры станет попросту невозможным. «Камчатка» двигалась с группой крейсеров милях в тридцати от основного отряда, затем в тумане немного отстала от спутников и оказалась одна. Вчера около половины девятого вечера от ее командира пришла странная радиограмма: капитан второго ранга Степанов сообщал, что его судно окружили несколько неизвестных миноносцев и сигналами боевых фонарей потребовали остановиться.

С «Камчатки» дали несколько выстрелов из сорокасемимиллиметровой пушки и миноносцы растворились в сумерках. Вскоре после доклада «Камчатки» об инциденте флагман эскадры принял новую радиограмму, в которой плавмастерская запрашивала – где находится эскадра? Почерк радиотелеграфиста вызвал некоторое удивление у принимавшего сообщение унтер-офицера, о чем он и сообщил вахтенному начальнику. Вахтенный офицер нашелся быстро – он приказал спросить у «Камчатки» имя, отчество и день рождения старшего механика. В течение десяти минут ответа не поступало, затем плавмастерская повторила свой запрос, не изменив в нем ни слова. Об этом тотчас же доложили Рожественскому, адмирал приказал послать такой ответ: «Когда избегнете опасности, держитесь на вест. Сообщите ваше местонахождение, вам укажут курс».

Было уже около десяти вечера, по воде стлался туман, и командующий приказал флаг-офицерам дать по отряду сигнал – всем кораблям усилить бдительность и ожидать возможной атаки вражеских миноносцев. Дежурные смены комендоров привели противоминные орудия в боевую готовность, остальная прислуга, поднятая из кубриков, устроилась досыпать прямо на палубе, рядом с пушками. Из погребов подали 47– и 75-мм патроны в кранцы первых выстрелов. В случае появления противника на носовых курсовых углах вахтенным начальникам было приказано открывать огонь без дополнительных распоряжений, в случае появления миноносцев из-за кормы требовалось запросить командиров кораблей

Вслед за последним радио с «Князя Суворова» «Камчатка» сообщила, что враждебных миноносцев более не видно, на запрос об уточнении местонахождения плавмастерская не ответила.

Встревоженный адмирал приказал всем офицерам штаба собраться на мостике.

До полуночи оставалось полчаса. Туман над морем окончательно сгустился, и корабли были вынуждены снизить ход до самого малого. А затем из тумана, разом с нескольких сторон, показались длинные хищные силуэты атакующих судов. И тут же на броненосцах загремели пушки – началось то, что позднее было названо «Гулльским инцидентом»...

* * *

Рожественский обвел тяжелым взглядом собравшихся. И без каких-либо вступлений сказал:

– Я хочу знать ваше мнение, господа офицеры, по главному вопросу: что следует предпринять, если грядущей ночью неопознанные суда вновь появятся на пути эскадры? Мы все понимаем...

Старцев уже успел познакомиться с характером адмирала, и понял – Рожественский собрал сюда офицеров не на совещание. Это командир Артурской эскадры, добрейший и умнейший Вильгельм Карлович Витгефт (мир его праху), любил устраивать у себя совещания командного состава вместо того, чтобы сразу отдавать приказы. Командующий Второй эскадрой был не таков, и своих офицеров он собрал впервые. Значит, зачем-то ему это понадобилось. Хотел он что-то им сообщить, всем разом...

Среди собравшихся офицеров Николай Иванович отметил двоих или троих в сухопутной форме. И лишь ближе к концу совещания осознал, что прямо напротив него, по другую сторону стола, справа от приоткрытого иллюминатора, сидит человек в штатском. Почему он не заметил его сразу – Старцев так и не понял. А ведь близорукостью он не страдал, а во время совещания никто из офицеров не входил, не выходил и даже не менялся местами. Чудеса, да и только!

Штатский был невысок и ничем особым не примечателен – лет двадцать-пять – тридцать, вид явно не военный, хоть и подтянутый. Лицо невозмутимое, глаза быстрые и внимательные.

– Происшедшее этим вечером – не случайность, – сказал адмирал. Лицо его было насуплено, брови нахмурены, но Старцеву почему-то казалось, что этой суровостью Рожественский старается скрыть некоторую растерянность. Будто опасается, что присутствующие подумают: адмиралу приходится в чем-то оправдываться.

– Еще до выхода эскадры по линии Министерства иностранных дел было получено сообщение, что некие влиятельные силы в Европе весьма хотят воспрепятствовать нашему движению. Пять дней назад я получил от заслуживающих доверия источников в Англии и Дании сведения о том, что на эскадру готовится нападение, – продолжил командующий.

По рядам собравшихся пробежал удивленный шепоток. Не так часто высокое начальство раскрывало перед подчиненными мотивы своих решений, его дело – отдавать приказы, наше – выполнять их без всяких дополнительных разъяснений. И уж тем более – подобные действия не походили на обычное поведение Рожественского

Очевидно, адмирал тоже понимал это, потому что после некоторой паузы он продолжил:

– Я сообщаю вам эти сведения, господа офицеры, потому что происходящие сейчас события очень серьезны и требуют от всех нас максимальной ответственности. Каждый из присутствующих может столкнуться с ситуацией, в которой от него потребуется действовать по собственной инициативе, не имея возможности уточнить общую диспозицию или получить приказ от командующего...

Все это было не то. Старцев понимал, что слова адмирала имели единственную цель – отвлечь внимание присутствующих от того, что стояло в центре вечернего происшествия. От «Камчатки». Ведь, по идее, все случившееся можно воспринять как недоразумение, неприятный инцидент со случайной стрельбой по мирным, ничего не подозревающим рыбакам – и Николай Иванович не сомневался, что именно так это будет уже сегодняшним днем представлено европейской прессой для широкой общественности. И слава Богу! Гораздо важнее было скрыть то, что вечернее нападение имело своей целью именно «Камчатку». И не только от общественного мнения, но и от офицерского состава эскадры.

Сделать это было тем более непросто из-за того, что дальнейшие приказы адмирала будут опять-таки связаны с «Камчаткой». Старцев предчувствовал, что у адмирала уже родился план дальнейших действий, и даже догадывался – каких именно...

– Зиновий Петрович, но почему вы считаете, что миноносцы появятся снова? – спросил немолодой уже офицер в пенсне. Насколько помнил Старцев, это был один из прикомандированных к штабу командующего эскадрой.

– Я это знаю, Николай Лаврентьевич! – веско и с нажимом объявил адмирал. Похоже, осознав, что его слова для присутствующих могут послужить лишь еще одним свидетельством самодурства (а о самодурстве командующего говорили много, особенно среди младших офицеров, – это Старцев уже успел понять), Рожественский многозначительно пояснил:

– Потому что вчера им успеха добиться не удалось. Но так просто от своих замыслов наш противник не откажется. Почуял волк добычу – уже не отстанет от нее. А волков здесь, по моим сведениям, шастает много...

Старцев прекрасно знал, что именно недоговаривает адмирал, но прочие офицеры явно остались в недоумении. Очевидно, Рожественский тоже почувствовал это, поскольку со вздохом повторил, на этот раз совсем без напора:

– Мои конфиденциальные источники не исключают, что завтрашней ночью нападение повторится вновь. Посему требуется быть к нему всемерно готовыми. Однако «Камчатка» сообщает о проблемах с машиной, и до завтрашнего утра догнать она нас не сможет. А значение плавучей мастерской для эскадры вы все прекрасно понимаете...

– Но в таком случае, быть может, нам стоит дождаться мастерской и поставить ее в центре ордера, – рассудительно сказал старший офицер броненосца капитан второго ранга Македонский, которого все за глаза (а Рожественский – порой и в глаза) называли не иначе как «Базилем». – В конце концов, мы и так вынуждены задержаться, и лишние час-два большой роли не сыграют.

– Видите ли, Александр Павлович, в случае наличия неизвестной опасности всегда лучше атаковать, а не защищаться – на удивление спокойно возразил Рожественский. – Если уж так случилось, то я хочу использовать «Камчатку» в качестве приманки для негодяев.

Меж офицерами пробежал негромкий шепоток. Старцев почувствовал, что большинству собравшихся эта идея понравилась.

– Посему эскадра не будет ждать отставшую мастерскую, – продолжил адмирал. – Мы вновь ложимся на прежний курс и двигаемся по направлению к Виго полным эскадренным ходом. Степанову уже отдан приказ догонять нас на полном ходу.

Рожественский помолчал, прошелся по кают-компании. В помещении воцарилась тишина – настолько глубокая, что было слышно, как кричат чайки и шелестит вода за приоткрытыми иллюминаторами. Адмирал продолжил:

– Для помощи «Камчатке» будет отправлен специальный отряд. Задача отряда – не вступая в бой, сблизиться с одним из кораблей противника и взять его на абордаж...

Кажется, адмиралу действительно удалось поразить присутствующих – мелькнула у Старцева мысль. Будто услышав ее, Рожественский развернулся и посмотрел на Старцева в упор. Тот, вроде бы скучая, прикрыл глаза.

– Боевой отряд пойдет на газолиновой миноноске – после паузы закончил фразу адмирал. – Той, что находится на рострах, по правому борту...

Среди собравшихся офицеров прошелестел шепоток. Многие еще в Либаве обратили внимание на то, что вместо одного из минных катеров на шлюпочной палубе была размещена довольно крупная миноноска странного вида – с полностью закрытой носовой частью, обтекаемой рубкой, скорострельной пушкой на корме и без дымовой трубы. Теперь свойства таинственного судна несколько прояснились.

– Командовать партией назначаю... – адмирал пробежал взглядом по собравшимся офицерам и остановился взглядом на одном из них, – ...назначаю лейтенанта Новосильцева. Из офицеров, кроме него, в экспедиции будут участвовать мичман Казакевич и капитан-лейтенант Старцев. Запомните, Александр Николаевич, – адмирал вновь обратился к Новосильцеву, – ваша задача – не перетопить неприятелей, а лишь только взять пленных. Конечно, было бы хорошо привести с собой и одну из миноносок противника, – но вряд ли вам удастся это сделать, уходить от остальных придется на полной скорости. А уж от пленных мы сможем узнать много интересного и удивительного...

Адмирал вновь сделал паузу и опять оглядел присутствующих.

– Помощником лейтенанта Новосильцева будет господин Буланский, – закончил адмирал.

Взгляды всех присутствующих скрестились там, куда он посмотрел – на незнакомом человеке в штатском платье. Тот встал и, слегка улыбнувшись, кивнул – с достоинством, но без высокомерия.

– Ваша задача, господа, – продолжил адмирал, – набрать в абордажную команду два десятка наиболее бравых и способных к рукопашной схватке матросов. Увы, большего наша миноноска не выдержит. А теперь все офицеры, не задействованные в операции, могут быть свободны...

За иллюминаторами разгорался восход. Начинался новый день – 9 октября 1904 года.

* * *

Беседа с адмиралом надолго не затянулась – у Рожественского уже имелся список матросов и боцманматов, желательных в абордажную команду. Очевидно, он был подготовлен заранее – и, возможно, даже не сегодня и не вчера. Такая предусмотрительность вкупе с завидной распорядительностью, делали честь командующему эскадрой – и совершенно не вязались с едва скрываемой неприязнью, которую в частных разговорах проявляли к своему адмиралу чуть ли не все младшие офицеры. Старцев еще раз удивился и решил взять этот феномен на заметку. Пригодится на будущее. Тем более, что в Санкт-Петербурге адмирал Вирениус тоже относился к Рожественскому достаточно холодно, и ничуть не скрывал этого, инструктируя Старцева...

Но еще более капитан-лейтенанта удивил его штатский напарник. Когда после недолгого обсуждения технических проблем экспедиции они покинули кают-компанию, таинственный Буланский. в ходе беседы с адмиралом едва ли сказавший полудюжину слов, внезапно предложил Старцеву пообщаться, пригласив его в свою каюту...

Глава шестая. Что можно узнать из провинциальных теленовостей и из бесед с аристократами

1.

По беде наблюдение за каким-либо объектом можно вести и силами двух человек. Трудно, но можно. Но тратить время на что-либо другое им станет затруднительно, тем более на многочасовые поездки в Оденсе...

И Диана понадеялась на охранника склада – наложенная на парня сильнейшая гипнограмма предписывала немедленно связаться с суггестором при любом происшествии на складе господина Азиди. Даже в случае визита вооруженных грабителей, даже раненый ими, охранник первым делом вызвал бы не полицию или «скорую», но позвонил бы Диане...

Однако, несмотря на все принятые меры, о происшествии она узнала лишь из ночного выпуска местных теленовостей...

Причина оказалась проста. Охранник и Диана беседовали на одном языке – на английском – но абсолютно не понимали друг друга. Люди с западным и с российским менталитетом имеют разное понятие и о преступлениях, и о мерах защиты от них...

Как выяснилось, в законопослушной Дании «ночная смена», о которой так уверенно говорил парень, начиналась в 16:00 и длилась восемь часов. В 23:59 склад запирался и охрана отправлялась спать. Обычная практика – датские законы предписывали платить чересчур большие надбавки гражданам, трудящимся после полуночи.

Люди, в половине первого взломавшие ворота склада, на законы не оглядывались. Ни на касающиеся охраны труда, ни на прочие...

Конечно, сработала сигнализация. Конечно, группа быстрого реагирования городской полиции прикатила относительно быстро и в полном составе – шесть человек и одна собака. Шеф полиции поведал репортерам, в количестве трех персон слетевшимся на место преступления: именно оперативные действия его подчиненных спасли уважаемого господина Азиди от куда более крупного ущерба, – грабители успели умыкнуть лишь первое, что попалось под руку: несколько стоявших у самых ворот ящиков.

Вице-директор фирмы заявил, что ничего особо ценного в тех ящиках не было: кое-какая устаревшая навигационная аппаратура, снятая с траулеров – часть ее отправилась бы на капремонт и восстановление, часть – прямиком на городскую свалку.

В общем, заурядное и мелкое происшествие. Но при информационном безрыбье и рак – рыба; здешние шакалы камеры и микрофона сумели-таки выжать из новости двадцатиминутный репортаж...

А спустя час местная радиостанция порадовала Диану новым известием: пожар, впрочем, быстро потушенный. Причем как раз на пресловутой городской свалке. Сообщение уложилось в пару фраз, никаких подробностей не приводилось...

Два происшествия подряд с мирном сонном Эсбьерге могли не иметь между собой связи. Но глубокой ночью Диана на всякий случай отправилась на свалку, тем более что никаких свидетелей взлома склада ей отыскать не удалось...

По дороге ругала Лесника последними словами – мало того, что застрял у чудака-аристократа, собирая никчемную информацию, так к тому же и телефон отключил. А ей не спать вторую ночь подряд, да еще и шляться по городским помойкам...

...Обшивка нескольких ящиков сгорела полностью, у других уцелел деревянный каркас обрешетки – пожарные Эсбьерга не уступали оперативностью полицейским. Приборы – с закопченными корпусами, со спекшейся электронной начинкой – устанавливать на судах господина Азиди не имело теперь никакого смысла.

– Ну и где ты шляешься? – набросился Лесник на вернувшуюся в гостиницу Диану. – У меня села батарея в мобильнике, приехал – тебя нет, хоть бы записку оставила...

Ей захотелось пристукнуть напарника на месте...

– Очень странно... – сказал Лесник, ознакомившись с происшествиями минувшей ночи. – Чужакам проще и безопасней было бы поджечь ящики вместе со складом – какого черта они потащились на свалку? А если спектакль разыграл радеющий за свое добро Азиди – то кто ему мешал уничтожить спокойно, без эксцессов, собственные «списанные» приборы? Но зачем тогда он их вез в такую даль – в Данию из России?

– По-моему, ответ очевиден.

– «Барсы»?

– Они самые... Спектакль разыгран для них... Господин судовладелец затеял какую-то свою непонятную игру.

– Такие игры с «барсами» могут закончиться очень плохо.

– Думаешь, Азиди этого не понимает? Недаром лег на дно и не высовывается. Я вообще подозреваю, что его жена лишь старательно делает вид, что глава семейства остается дома...

Еще одну загадку жизнь подкинула уже поздним утром, после звонка охранника. Металлический водонепроницаемый ящик с документами тоже исчез со склада, но среди обгоревших на свалке его не оказалось.

Лесник был уверен: искать следы пропажи придется отнюдь не на суше.

2.

– Ну и что же мы имеем в результате твоей затянувшейся прогулки в Оденсе? – скептично спросила Диана. – Хоть знаменитый собор святого Кнута осмотрел?

Вопрос звучал достаточно риторически, но Лесник оторвался от экрана «персика», за которым приводил полученные от Теодора Валевски материалы в вид, пригодный для передачи по электронным сетям. Выключил сканер, встал из-за стола и с наслаждением потянулся.

– Собор видел мельком, все время провел у Валевски... Так себе сооружение. Даже приснопамятная мечеть внушительнее выглядела...

– Ну и какую пользу нам принесло знакомство с байками, собранными охотником за призраками? – скепсиса в тоне Дианы прибавилось на порядок.

– Знаешь, как ни странно, – немалую.

Диана удивленно посмотрела на него, ожидая продолжения. Лесник улыбнулся.

– Старик самым скрупулезнейшим образом собрал информацию обо всех необъяснимых происшествиях в этом районе за последние полторы сотни лет. Причем многие факты никогда не найдешь в архивах и библиотеках: посудины ютландских рыбаков не страховались у Ллойда, а когда гибли или бесследно исчезали в море – сообщения о том не попадали в газеты. Чтобы раскопать такое, надо и в самом деле весьма плотно общаться с потомственными рыбаками, помнящими рассказы отцов и дедов... Хотя, конечно, в архиве Валевски есть и канонические случаи, упоминаемые во многих книгах по истории морских катастроф... В общем и целом, коллекция у старика оказалась более чем занимательная! Вот, полюбуйся.

– Ну-ну? – заинтересовалась Диана. Она пододвинула стул и села, приготовившись слушать. Лесник повернул компьютер к себе, но к клавиатуре так не притронулся. Вместо этого заговорил с видом лектора:

– Северо-восточная и центральная часть Северного моря – один из самых оживленных морских перекрестков. Здесь сходятся пути, ведущие от Скандинавии к берегам Западной Европы, а также из Балтики – в остальные районы Мирового океана. На здешних отмелях пасется огромное количество рыболовных судов почти всех европейских государств, а после войны началась разработка подводных нефтяных месторождений. За последние полтора века здесь произошла масса событий, многие из которых несут оттенок таинственности... Естественно, случались загадочные происшествия и раньше – но информация о них у Валевски далеко не столь исчерпывающая.

Лесник остановился и перевел дыхание:

– Кстати, именно здесь состоялись два основных морских сражения Первой мировой войны – при Доггер-банке и при Скагерраке в конце мая 1916 года, и здесь же активно топили друг друга английский и немецкий флоты во время Второй мировой войны. Так что погибших кораблей на дне хватает... Однако и в мирное время картина не лучше: только за период с 1920 по 1940 год в районе, ограниченном с севера и востока побережьем Норвегии и Дании, с запада – Доггер-банкой, и с юга – широтой датско-германской границы, – пропало без вести как минимум тринадцать рыболовных сейнеров и два коммерческих парохода. Итого пятнадцать... К сожалению, установить точные координаты исчезновения большинства этих судов не представляется возможным. Но если взять точки, где их в последний раз видели, или где они в последний раз выходили в эфир, и прибавить расстояние, скажем, трехчасового хода...

– Почему именно трехчасового?

– Я уже говорил – мореплавание здесь весьма оживленное, трудно болтаться в море дольше и не с кем не встретиться... И вот что получается.

Он проделал несколько манипуляций с клавишами. На экране появилась карта, усеянная розовыми окружностями – некоторые из них пересекались, другие отстояли изрядно в стороне. Но в целом композиция получилась достаточно невразумительная, какой-либо системы не просматривалось. Примерно в таком смысле и высказалась Диана после минутного созерцания картинки.

– Именно так, – покладисто согласился Лесник. – Однако напомню: здесь отражены данные, известные широкой публике: попавшие в газеты и в статистические отчеты... В архиве Валевски за тот же период аналогичных случаев – шестьдесят три, а не пятнадцать! Как говорится, почувствуйте разницу...

– То есть ты хочешь сказать, что у берегов Дании нежданно-негаданно обнаружился новый Бермудский треугольник? – уточнила Диана, нахмурившись.

– А он тут был всегда. Правда, знали о нем в основном местные жители, а сенсациями истории с исчезновением рыболовных судов не становились. Даже сегодня гибель малого рыбачьего суденышка – отнюдь не такое уникальное событие, в газеты оно попадает редко. Поэтому публика, как правило, остается в неведении, какую жатву ежегодно собирает с людей море. Теперь взгляни, какая картинка получается с учетом данных Валевски...

Лесник нажал еще пару клавиш. Вид карты несколько изменился – розовых окружностей стало значительно больше, но системы в их расположении по-прежнему не просматривалось. Диана воздержалась от комментариев, ожидая продолжения.

– Военные годы пока не будем рассматривать, – сказал Лесник. – А за послевоенный период имеется список из как минимум семи рыболовных судов – три датских, по два английских и норвежских, предположительно погибших в районе к востоку от Доггер-банки от шторма и других причин. В основном, это были небольшие траулеры, поэтому их исчезновение не вызвало широкого резонанса. В архиве Валевски – сорок один случай. А вот иллюстрация к послевоенным событиям...

Новая карта мало чем отличалась от предыдущих.

– А теперь маленький фокус, – произнес Лесник самым интригующим тоном и вновь потянулся к клавиатуре. – Следите за руками...

Картинка на экране изменилась самым разительным образом. Вместо хаотично разбросанных розовых клякс – четкая линия, напоминающая часть графика достаточно сложной функции.

– Что ты сделал?

– Ничего особенного... – пожал плечами Лесник. – Теперь компьютер учитывает местоположение точек исчезновений не только в пространстве, но и во времени.

– Та-а-ак... У Валевски тоже имеется такая картинка?

– У этого компьютерофоба? Откуда? Подобрать функцию от двух переменных по точкам с весьма приблизительным расположением – тут надо перебрать не миллионы, а многие миллиарды вариантов. Вручную, без вычислительной техники – совершенно исключено. А теперь посмотри, какая фигура выстраивается по годам между мировыми войнами...

– Почти та же картина...

– Именно! А теперь совмещаем два изображения... Что скажешь?

Пару минут Диана молчала, самым внимательным образом изучая экран персика. Затем сказала.

– В одной части графики накладываются почти идеально... Надо понимать, процесс цикличен во времени.

– И в пространстве, не забывай. Именно поэтому закономерности не бросаются в глаза.

– А этот разрыв?..

– Годы войны, которые я намеренно опустил. Мало ли по каким побочным причинам могли гибнуть мирные суда? Торпедные атаки, плавучие мины, налеты морской авиации...

– Постой, постой... Если твои графики – не подгонка действительного под желаемое, то вот здесь, или здесь, или здесь... – Диана указала на экране точки, мысленно продолжив отсутствующую кривую, – ...в годы войны должны были бесследно исчезать корабли, неважно, мирные или военные. Причем отнюдь не по причине столкновений с плавучими минами.

– Умница! Именно так. Посему переходим к главному доказательству... – Лесник щелкнул клавишами и пододвинул компьютер поближе к Диане. На экране появилось черно-белое изображение военного корабля.

– Это довоенная фотография британского эсминца «Глоуорм», вступившего в строй в 1936 году. Стандартное водоизмещение 1350 тонн, полное – 1860 тонн, длина девяносто восемь метров, мощность паровых турбин тридцать четыре тысячи лошадиных сил, максимальная скорость тридцать узлов, дальность плавания пять с половиной тысяч миль. Вооружение – четыре 120-миллиметровых орудия, два пятитрубных торпедных аппарата, глубинные бомбы и...

– Хватит, хватит... Мы не на лекции в военно-морском училище. Переходи к делу.

– Перехожу, – кивнул Лесник. – «Глоуорм» считается одним из самых героических кораблей Гранд Флита, этакий британский не то крейсер «Варяг», не то миноносец «Стерегущий». Седьмого апреля 1940 года этот эсминец находился в охранении линейного крейсера «Ринаун», шедшего к берегам Норвегии для прикрытия минных постановок. В сильный шторм «Глоуорм» отстал от своего отряда, чтобы поднять на борт смытого водой матроса, а попытавшись нагнать свои корабли, совершенно случайно напоролся на немецкую эскадру. По крайней мере, в восемь утра следующего дня он сообщил по радио на «Ринаун» о том, что ведет бой с несколькими германскими эсминцами в ста пятидесяти милях к юго-западу от Вест-фьорда. Затем бой прекратился – противники потеряли друг друга в водяной пыли. Больше «Глоуорм» на связь не выходил, никаких сведений о его судьбе не появлялось до самого конца войны.

После войны было официально объявлено, что «Глоуорм» погиб днем восьмого апреля в бою с германским тяжелым крейсером «Адмирал Хиппер». При этом британский эсминец якобы пытался таранить немецкий крейсер и проделал в его борту изрядных размеров дыру. Впрочем, немцы утверждали, что «Адмирал Хиппер» просто столкнулся в шторм с одним из своих эсминцев сопровождения, и тот сорвал у него несколько десятков квадратных метров обшивки. В любом случае это не помещало крейсеру на следующее утро прийти в Тронхейм и высадить там десант... Вот, взгляни.

Он пробежался пальцами по клавиатуре, на экране появилось еще одно черно-белое изображение.

– Это довольно известные фотографии из Британского военно-морского архива, – прокомментировал Лесник. – Официально считается, что на этих трофейных снимках зафиксированы последние минуты эсминца «Глоуорм». Она сделана с эсминца «Бернд фон Арним», и на ней изображен морской бой участием тех же самых кораблей. Вот видишь, это нос «Адмирала Хиппера», это – корма другого немецкого эсминца, а вот это – британский корабль... Тонуть он пока не собирается, получил пока от силы одно-два попадания. «Глоуорм» здесь отлично опознается, благо дыма совсем немного, идентификация стопроцентная... Чуть позже противники потеряют друг друга в тумане, совершенно внезапно сгустившемся. Согласно вахтенным журналам всех кораблей немецкого соединения, утром восьмого апреля они имели стычку с британским эсминцем, а чуть позже обстреляли и потопили неприятельский корабль, первоначально классифицированный ими как легкий крейсер типа «Каледон».

– Ну ладно, история Второй Мировой войны – это очень интересно, – нетерпеливо проговорила Диана. – А что же дальше?

– Бой «Глоуорма» с «Хипером» достаточно известен. И к нашему делу он не должен бы иметь никакого отношения, поскольку состоялся на тысячу километров севернее, в районе Тронхейма. Но интернетные поисковики – великая вещь...

Лесник поменял на экране картинку. На ней тоже был изображен тонущий корабль, только теперь запечатленный с другого ракурса.

– Эти снимки найдены совсем недавно в одном из малоизвестных немецких военно-морских архивов в Ростоке. В их подлинности сомневаться не приходится: вот здесь хорошо виден нос германского крейсера с намалеванной на палубе огромной свастикой в круге, а также характерной двухорудийной носовой башней. Правда, кадры очень нечеткие, поэтому визуально опознать тонущий корабль по ним практически невозможно. Но компьютерное сравнение изображений подтверждает, что на фото изображен именно «Глоуорм».

Он сделал паузу и посмотрел на Диану.

– И чем же знаменательны именно эти фотографии? – спросила она. – Давай, колись, не томи.

Фотография на экране сменилась другой, еще более смазанной и нечеткой. На ней виднелся почти сплошь затянутый дымом силуэт корабля. На следующем снимке этот корабль уже тонул, сильно накренившись на борт и почти касаясь воды перекрестьями мачт.

– На сайте, где я обнаружил эти фотографии, выложена и обратная сторона одной из них. Там карандашом обозначены дата и место события – девять часов ноль шесть минут, седьмого апреля 1940 года; 56 градусов 20 минут северной широты, 5 градусов 40 минут восточной долготы.

– Так седьмого или восьмого?.. подожди, а на какой широте находится Тронхейм?

Лесник улыбнулся.

– Ты все поняла правильно. Тронхейм расположен далеко к северу, а указанная точка находится восточнее Доггер-банки и немного западнее от нас. Если допустить, что фотография и надпись на ней – подлинные, то общепринятая версия гибели корабля сразу же рассыпается.

– Но надписавший фотографию человек мог просто ошибиться в дате, – хмыкнула Диана.

– Тогда это был очень рассеянный человек. Потому что в координатах места боя он ошибся тоже. Немецкие корабли, идущие для высадки десанта в Норвегию, действительно проходили эту точку. И действительно утром седьмого апреля – за сутки до официальной даты гибели эсминца «Глоуорм».

– Ты хочешь сказать, что германская эскадра встретила поврежденный и горящий корабль, пустила его на дно, – а на следующие сутки вновь имела бой с этим вынырнувшим из пучины фениксом, целым и невредимым?

– Именно так. Но для «Глоуорма» эти следующие сутки на деле были предыдущими. А теперь нанесем на нашу карту исчезновений судов еще две точки. Точки двух встреч немцев с британским эсминцем. Попробуй догадаться, на какой очень интересной линии они обе окажутся?

3.

– С Бермудским треугольником проще... – медленно произнесла Диана. – Там корабли всего лишь исчезают. А здесь вдобавок еще и появляются. Случай с «Глоуормом» не единственный?

– Не единственный, просто самый драматичный. У Валевски собрано много историй попроще – о найденных в море безымянных рыбачьих шхунах и ботах. Найденных без экипажа, или с мертвым экипажем. Иногда суденышки числились погибшими много лет назад, а изредка... Изредка попадаются достаточно архаичные суда, построенные явно очень давно, – никакой электроники, никаких пластиков, сети связаны не из синтетических ниток, а из натуральных, давненько уже не употребляемых.

– А вот из таких находок репортеры уж могли бы выжать сенсацию, – усомнилась Диана.

– Могли бы... Если бы выходили в море со здешними моряками. Представь себя на месте рыбаков: путина, каждый день на счету, – а тут из-за какой-то найденной в море древней посудины бросай все дела, буксируй ее в порт, давай долгие объяснения властям... Думаю, с плавучей сенсации снимают все более-менее ценное – и она отправляется на дно. Разговоры, конечно, потом ходят, но лишь между своими.

Лесник помолчал, затем поинтересовался несколько иронично:

– Ты хотела сенсаций? Вот тебе вполне сенсационная история. Слышала когда-нибудь про «Гулльский инцидент»?

– А что это такое?

– Значит, не слышала. А скандал в свое время был знатный...

И Лесник поведал о ночном происшествии с эскадрой Рожественского, о загадочном появлении «миноносцев-призраков», о претензиях рыбаков, поддержанных британским Адмиралтейством...

– Ну и где здесь главная тайна? Наши славные предки в очередной раз облажались, продемонстрировав знатный бардак и неразбериху. Как напуганная ворона – приняли куст за охотника. А злокозненные англичане не преминули этим воспользоваться и устроить пакость...

– Если бы все было так просто... – протянул Лесник. – Беда в том, что кроме показаний русских моряков существует масса сторонних свидетельств, подтверждающих их слова... Сами же пострадавшие английские рыбаки возмущались тем, что русский военный корабль, похожий на миноносец, до утра оставался на месте инцидента, и при этом не оказал помощи никому из пострадавших. Хотя на самом деле в точке происшествия никто не оставался, все боевые корабли эскадры двигались одной группой.

– Ну и какие же выводы мы можем сделать из всех этих историй?

4.

– Ты слышала когда-нибудь о Филадельфийском эксперименте?

– Филадельфийский эксперимент? Ну это уже что-то совсем из области фантастики! Про него был фильм «Секретный эксперимент».

– Да. Кстати, фильм оказался прекрасной операцией прикрытия – после него все серьезные разговоры о действительном содержании эксперимента как ножом отрезало, они могли восприниматься только как пересказ дешевой кинофантастики. Хотя сюжет голливудского боевика не имел ничего общего с реальным содержанием исследований.

– А что там происходило в действительности?

Лесник усмехнулся.

– Как ты понимаешь, все отчеты о нем хранятся глубоко в недрах секретных архивов. Но в общих чертах – экспериментировали со временем. Насколько можно судить по отрывочным данным, эта программа была начата еще в 1942 году, во время Второй мировой войны. Основной целью исследований стала разработка способов сделать корабли, самолеты и другие военные объекты невидимыми на экране радара. И не просто невидимыми, как в системе «стелс», а не обнаруживаемыми любыми способами физической детекции. Эксперименты проводились на одном из небольших военных кораблей..

– А почему именно на корабле? – осторожно спросила Диана. – На мой взгляд, проще это делать в сухопутной лаборатории...

– Во-первых, только на судне можно смонтировать достаточно крупную и тяжелую установку – да еще так, чтобы она была мобильной и хорошо снабжалась электричеством. Во-вторых, скрыть эксперимент в море проще, чем на суше. И в третьих... впрочем, об этом можно только подозревать, никаких четких указаний нет... В общем, можно предположить, что электрофизические характеристики огромной массы морской воды в сочетании со свойствами свободной водной поверхности создают условия, благоприятные для «прокола времени»...

– А дальше? – поинтересовалась Диана, видя, что Лесник замолчал.

– Дальше ничего. Никакой другой информации. Да и половина того, что я тебе сейчас сообщил – всего лишь предположения, основанные на документально не подтвержденных фактах.

– Что значит «прокол времени»?

– Это термин, довольно широко использовавшийся в околонаучной литературе, обсасывавшей «Филадельфийский эксперимент». Насколько можно судить, поначалу экспериментаторы пытались сделать так, чтобы радиоволны проходили сквозь объект, как сквозь пустоту. Затем они пришли к выводу, что это можно сделать лишь одним способом – искривить пространство и спрятать корабль в некий особый «карман». Или в пространственный туннель, своеобразную червоточину во времени.

– А почему во времени?

– Потому что практически сразу же выяснилось, что свойства пространства напрямую связаны со свойствами времени. Собственно, Эйнштейн предсказал все это гораздо раньше, но одно дело – знать о теории относительности, а другое – испытать описанные ей явления на практике. Вскоре от идеи устанавливать такую штуку на самолетах отказались – было ясно, что вес аппаратуры превысит вес машины. Но эксперименты с кораблями продолжались довольно долго. Правда, особых успехов ученые достичь так и не сумели. В лучшем случае удавалось заставить выделенный для эксперимента тральщик на короткое время исчезнуть. Не становиться невидимым, а именно исчезать – секунд на десять или пятнадцать. Рекорд, если я не ошибаюсь, составлял полторы минуты. Как ты понимаешь, в военном смысле толку с этого было мало. Поэтому в конце сорок четвертого года все ученые, занятые в Филадельфийском эксперименте, были переключены на Манхэттенский проект.

– То есть на создание атомной бомбы?

– Точно. Однако осенью следующего года, уже после окончания войны с Японией, имел место крупный успех. Тральщик, на котором была установлена аппаратура, исчез из Филадельфии – чтобы появиться в Норфолке, штат Вирджиния.

– Телепортация? – удивленно подняла брови Диана. – Значит, она все-таки была осуществлена?

– Не телепортация. Все гораздо хуже. Тральщик появился в Норфолке за двадцать восемь секунд до того, как исчез в Филадельфии. То есть в течение полуминуты на свете существовало два абсолютно одинаковых корабля – вместе со всем, что на них находилось. А там были и люди. Правда, немного – человек десять. О дальнейшей их судьбе, к сожалению, ничего не известно. Тебе не кажется, что в случае с «Глуормом» история повторяется – в несколько больших масштабах? Эсминец сопровождал крейсер «Ринаун» – и в это же время в тысяче миль оттуда погибал под снарядами «Адмирала Хиппера».

– А почему ты считаешь, что этот случай мог иметь отношение к Филадельфийскому эксперименту?

– Потому что англичане принимали участие в разработках. По крайней мере, математический аппарат разрабатывал кто-то из них. А главное – из двенадцати специалистов, откомандированных из Филадельфии в Аламо, четверо были англичанами.

– То есть какие-то документы о проекте все же существуют? – оживилась Диана.

– Увы, нет. Этот список – единственный документ, на который хоть как-то можно ориентироваться. Он каким-то образом попал в руки разведчиков ГРУ – очевидно, через супругов Розенберг – и таком образом отложился в советских архивах.

Диана покачала головой.

– Все равно получается как-то странно и неубедительно. Какое имеет отношение Филадельфийский эксперимент к гибели эсминца «Глоуорм»? Ведь он-то в подобных экспериментах никак не мог участвовать.

– Ты совершенно права. Более того, ни одна из этих тем не имеет никакого отношения к изначальной цели нашего расследования, – усмехнулся Лесник.

Наконец-то на лице Дианы возникло выражение неподдельного удивления.

– Даже так? Какого же черта я прикидывалась в госпитале российской дурочкой?!

– Лейтенант Харпер был подобран в море еще до того, как мы получили направление в Эсбьерг. А информацию по Филадельфийскому эксперименту и чудесам в районе Доггер-банки я получил только вчера вечером. Тебе не кажется, что все складывается один к одному?

– Когда кажется, креститься надо... – неожиданно резко и невпопад ответила Диана, вдруг погрузившаяся в какие-то свои мысли. После минутной паузы она так же резко подняла голову, взглянув на Лесника:

– А ты не пробовал?

– Креститься? Ты же знаешь, я...

Трель мобильника оборвала его фразу.

Глава седьмая. Свидание в стиле Джеймса Бонда

1.

– Господин Вальдманн? – произнес по-английски незнакомый и уверенный голос. – Нам необходимо встретиться, и как можно скорее.

– Прямо так-таки и необходимо? – уточнил Лесник, чуть повернув трубку – чтобы Диана тоже слышала разговор.

Похоже, в английском переводе ирония его фразы утратилась, потому что собеседник невозмутимо подтвердил:

– Да, совершенно необходимо. Причем немедленно. Подходите через двадцать минут на Грюндс-аллей, туда, где она упирается в прибрежный парк. Это пять минут ходьбы от вашей гостиницы. Там сейчас безлюдно, – мою машину вы сразу заметите. И, думаю, без труда узнаете.

Ну и как прикажете это расценивать? Как непроходимую тупость или беспредельную наглость? Любому профессионалу (а кто еще мог вычислить мобильный номер и псевдоним Лесника?) должно быть ясно: другой профессионал на встречу в таких неравных условиях не согласится. Тем более спустя двадцать минут, за которые не успеть принять даже самых элементарных мер предосторожности. Тем более в заранее выбранном противником безлюдном месте. А если не согласится – на что рассчитывал звонивший?

– Боюсь, что встречу придется отложить, – притворно вздохнул Лесник. – Дело в том, что я сегодня...

Незнакомец бесцеремонно перебил:

– А я думаю, что отложить придется ваши запланированные на сегодняшний вечер дела. Завтра меня уже не будет в Эсбьерге. И у вас единственный шанс узнать, кто такой Говард Харпер и откуда он к нам попал. Через двадцать минут я жду вас на Грюндс-аллей.

В трубке запиликал отбой.

– Профессионал никогда бы не придумал такую идиотскую ловушку... – задумчиво сказал Лесник. – А дилетант – например, какой-нибудь врач, коллега фру Вульфсен, – никогда бы не вычислил, что я имею отношение к твоим расспросам в госпитале... Единственный возможный вариант – это все-таки профи, имеющий отношение к тайным войнам, но не оперативник, – технарь или аналитик. Ликвидацию такому не поручат – значит, позвонил по своей личной инициативе, действительно намереваясь слить информацию. Как тебе моя логика?

Он встал, посмотрел на часы.

– Надо поторопиться – три минуты из отпущенных нам двадцати уже прошли.

– Ты никак и в самом деле собрался ехать?! – изумилась Диана. – А если звонил киллер, просчитавший именно такую твою реакцию?

– Тогда я постараюсь выстрелить раньше, чем он. А ты прикроешь.

– Авантюрист...

2.

На Эсбьерг надвигалась гроза: со стороны моря наползал плотный строй темных, угрюмо-свинцовых туч, – словно безжалостная армия, неумолимо надвигающаяся на обреченный город. Стемнело раньше обычного. Ветер стих – ни единого дуновения; воздух был напоен электричеством. Еще не сверкнули вдалеке первые беззвучные молнии, не ударили по земле первые тяжелые капли дождя, но всем было ясно – грозы не миновать.

В ветвях не перекликались пичуги, смолкли надоедливые резкие крики чаек – все живое попряталось в преддверии надвигающегося ненастья. Люди не стали исключением, улицы Эсбьерга, и без того не слишком многолюдные, совсем опустели. В переулках, прилегающих к гостинице, и на Грюндс-аллей, – ни единого человека, ни единой машины.

Леснику безлюдье и безмолвье оказались на руку. Он подходил к месту встречи, напрягая слух – активизированный СКД-вакцинацией слух полевого агента. Результативная стрельба издалека невозможна, мешают разросшиеся кусты и деревья. Если и присутствует засада, то где-то неподалеку. А даже самый тренированный киллер-профессионал вынужден дышать и не способен заглушить сердцебиение...

Но пока никаких звуков, подтверждающих наличие ловушки, не слышно...

В одном звонивший, без сомнения, оказался прав: машину его Лесник опознал сразу, даже в сгущавшейся темноте. Знакомый серебристо-серый «форд-седан» – тот самый, что преследовал их по дороге из аэропорта.

Перед машиной стоял человек, освещенный ближним светом ее фар, – стоял открыто, в непринужденной позе, всем своим видом демонстрируя мирные намерения. Белая летняя форма коммандера³ военно-морских сил США, надо думать, тоже была надета неспроста: играем, дескать, в открытую, с поднятым забралом... Извините, мистер, но ответить вам тем же не сможем.

– Добрый день, господин Вальдманн, – сказал человек. – Меня зовут Патрик Донелли.

Причем Донелли произнес эти слова, глядя прямо на Лесника, а не в сторону. Попытка Дианы «отвести глаза» – показать коллегу несколько в стороне от реального местоположения – не увенчалась успехом. Впрочем, ничего удивительного – есть люди, даже не проходившие специальных психологических тренингов – и, тем не менее, способные сопротивляться внушению на расстоянии.

Коммандер же прошел все мыслимые тренинги, повышающие психическую устойчивость, – в чем Лесник убедился в следующий же момент. Донелли повернулся вполоборота – движение вроде бы совершенно ненужное в данной ситуации, но позволившее разглядеть эмблему на верхней части рукава.

Эмблема изображала некое стилизованное морское животное – не то тюленя, не то морского котика. Дружелюбно улыбающееся ластоногое полулежало, опершись одним передним ластом на изображение земного шара, а в другом сжимало кортик, направленный опять же на планету.

Вот оно что...

Четвертая бригада SEAL. Элитное диверсионное подразделение флота США. «Тюлени», они же «морские дьяволы», они же «лягушки-убийцы» – немало прозвищ придумано бойкими щелкоперами...

Это многое объясняет – и многое делает непонятным. Естественно, что «тюлени» привыкли стрелять, взрывать, вести безжалостную подводную резню, но в деле наружного наблюдения они полные дилетанты... Но тогда кто и зачем поручил им слежку за Лесником и Дианой? А то и вообще за всеми пребывающими в Эсбьерг (если справедлив именно такой вариант)? Или имеется в наличии некая Великая Тайна Флота, и высшие чины ВМФ предпочитают держать в неведении всех – и чужих, и своих, в том числе специалистов невидимых войн из ЦРУ? Ага, а коммандер Патрик Донелли решил доверить Леснику пресловутую Тайну, не иначе как в приступе внезапного дружеского расположения...

Ну что ж, послушаем.

– Зачем вы настаивали на встрече со мной, коммандер?

3.

– ...Здешние эскулапы старались вывести его комы, – говорил Донелли, – и кое-каких успехов достигли, но очень трудно вылечить человека, чье сердце работает в одном временном потоке, а мозг, например, – в другом. В отличающемся совсем незначительно, на доли секунды, – но в другом... Конечно же, когда Харпер на третий день после спасения заговорил, никто про это не знал. Правильнее даже сказать – не заговорил, но начал бредить. Содержимого кратких периодов интенсивного бреда хватило, чтобы датчане приняли кое-какие меры: положили рядом с больным диктофон, включающийся от звука голоса, и назначали в его палату лишь персонал, не владеющий английским. И сообщили в Копенгаген, в посольство.

– В посольстве, как я понимаю, отнеслись поначалу к бреду Харпера именно как к бреду, – сказал Лесник полуутвердительно. И в самом деле, иначе трудно понять разрыв почти в неделю – между получением сообщения и бурной реакцией на него американцев.

– А как еще можно отнестись к бессвязным словам самозванца, никогда не числившегося в списках ВМФ? – пожал плечами коммандер. – Но диктофонные записи бреда человечек из посольства всё же забрал, и с большим запозданием их решили прослушать, прежде чем стереть... И вот, вперемешку с обращениями к любимой девушке и воспоминаниями о какой-то грандиозной пьянке в Норфолке, Говард Харпер произнес несколько слов, которые заставили изучать все им сказанное куда как тщательно. Каждую фразу, каждое слово сейчас толкуют на все лады – еще бы, послание из будущего! Сколько споров вызвало обрывочное упоминание о некоем «придурочном Дикки», выигравшем выборы 2036 года... Дружеский совет, мистер Вальдманн: если доживете до тридцать шестого, и в кармане заваляются какие-то деньги – поставьте их в политическом тотализаторе на кандидата в президенты по имени Ричард Милоски, каким бы придурком он не казался. Хотя, конечно, речь могла идти о выборах конгрессмена, сенатора или губернатора штата.

Лесника возможность разбогатеть на знании грядущих событий не привлекала. И спросил он о другом:

– Какие именно слова Харпера заставили отнестись к нему серьезно?

– Он назвал корабль, на котором служил... Эсминец «Тускарора».

Донелли сделал паузу, внимательно глядя на Лесника. Словно хотел понять, говорит ли что-либо собеседнику это название.

Название как название... Вполне в духе штатовцев – непонятно почему, но любят они увековечивать память о своих заклятых врагах. Имя индейского вождя Джеронимо, много лет успешно воевавшего с армией США, например, стало боевым кличем американских десантников. А восстание племени тускарора, насколько помнил Лесник, было одной из самых кровопролитных индейских войн...

– Этот корабль, – продолжил коммандер, – в 2042-м выведут из подчинения командующего Атлантическим флотом, переоборудуют в плавучий полигон-лабораторию и передадут NEADO – что означает эта аббревиатура, понятия не имею. Все дело в том, что «Тускарора» будет заложена на Бостонской верфи через год, сейчас в постройке находятся два ее систер-шипа. Название существующего в проекте судна знает лишь десяток человек в мире – и в это число никоим образом не входят самозванцы, болтающиеся в шлюпках по Северному морю в компании мертвецов...

– А теперь главный вопрос, коммандер: зачем вы все это рассказываете? Причем именно мне?

Донелли улыбнулся самыми кончиками губ.

– Ответ прост, проще не бывает: вы единственный знакомый мне шпион. К тому же мы полюбопытствовали – через провайдерскую фирму – чем вы интересовались в последние сутки в Интернете. И поняли, что объяснять все издалека, от Адама и Евы, – вернее, от Филадельфийского эксперимента сорок второго года, – не придется... Уж не знаю, на кого вы работаете: на «Моссад» или КГБ, на китайцев или немцев... В настоящий момент это совершенно неважно.

Лесник не совсем понял логику собеседника: важно лишь разгласить государственную тайну? И совершенно неважно – кому?

Донелли пояснил:

– Получилось так, что проблема в некотором роде стала собственностью флота. Парни из госдепа и Лэнгли поначалу абсолютно не заинтересовались лжелейтенантом лже-Харпером. Сейчас кое-какая информация к ним просочилась, но уже поздно – дело касается исключительно ВМФ, а флот подпускает чужаков – даже «наших» чужаков – к своим секретам не слишком-то охотно.

И при всем при этом американские моряки сливают информацию невиданной важности первому встречному, причем «чужому» чужаку, пользуясь терминологией коммандера Донелли... Чудеса.

«Морского дьявола» прямо поставленный вопрос не смутил.

– Дело в том, – объяснил он, – что и «Тускарора», и ее экипаж, и пассажиры-ученые, и сам Говард Харпер попали в заколдованный круг. Во временную петлю. Потому что решение расконсервировать филадельфийские наработки было принято, – вернее, вскоре будет принято, – именно вследствие обнаружения в Северном море шлюпки с «Тускароры». Огромные деньги в течение сорока лет будут выбрасываться на ветер, и Гренландский эксперимент 2046 года в случае неудачи подпишет окончательный приговор проекту.

– Гренландский? – не понял Лесник.

– Именно. Харпер в своем бреду, естественно, не обрисовывал геополитическую ситуацию в середине двадцать первого века, но, похоже, нашему флоту почему-то закрыт доступ в большинство европейских морей... Хуже того, из некоторых обмолвок лейтенанта можно сделать вывод: в сороковых годах на территории США будет существовать второе, враждебное государство... Точь-в-точь как перед Гражданской войной. Понимаете теперь, отчего мы хотим положить конец играм со временем?

– Мы – это кто? Командование ВМФ США? Или только Атлантического флота? Или всего лишь группа имеющих свое особое мнение офицеров?

– Извините, но на этот вопрос я отвечать не стану, – отрезал Донелли. – Вам достаточно знать, что у людей, принимающих решения, появилось подозрение: сорок лет спустя мир окажется в состоянии хаоса и анархии – именно вследствие попыток воздействовать на настоящее и будущее путем изменения прошлого. Причем, скорее всего, такие попытки предпринимали не одни лишь авторы эксперимента.

– Каким образом?

– Ну... «Тускарора» превратилась – вернее сказать, превратится – в своего рода взбесившийся лифт, только мечущийся не между этажами, а между эпохами. Лифт без лифтера и со сломанной панелью управления, останавливающийся на том или ином этаже совершенно непредсказуемо... Можно попытаться вскочить или выскочить в него на ходу – с очень большим риском сломать шею. Можно случайно войти во время очередной остановки – и выйти очень далеко от своего «этажа». А еще можно вычислить закономерности движения – и попытаться использовать в своих интересах.

Всё складывалось идеально, как элементы мозаики-пазла. Так вот зачем Юхану Азиди материалы по ядерному проекту... Безбилетный пассажир взбесившегося лифта... Не его ли попытку имели в виду люди, пославшие Донелли? Или у них есть информация о других межвременных «зайцах»? Вероятнее второй вариант, слишком уж вольготно чувствует себя сейчас арабо-датский судовладелец, никак не похоже, что он угодил в разработку флотских спецслужб... Для проверки Лесник спросил:

– Моряков, обнаруживших шлюпку с Харпером, списали на берег с вашей подачи?

Коммандер покачал головой.

– Нет. Мы всего лишь распустили слух о некоей малоизвестной болезни, поразившей спасшихся при кораблекрушении... Все остальное – самодеятельность судовой компании.

Так оно или нет, но дальше привлекать внимание к Юхану Азиди не стоит. И Лесник поспешил увести разговор в сторону от судовладельца, спросив:

– Если эксперимент проводился у берегов Гренландии, то как шлюпка Харпера смогла доплыть сюда, в Северное море?

Прежде чем ответить, «тюлень» демонстративно взглянул на часы. Однако объяснил:

– Я ведь не физик, занимающийся проблемами времени и пространства... Но на флот работает достаточно яйцеголовых, и они утверждают, что любой хронопутешественник одновременно с перемещением во времени должен перемещаться и в пространстве, иначе по прибытию в нужную эпоху просто-напросто обнаружит себя висящим в космической пустоте – в той точке, где находилась Земля в момент его старта. Ведь движется не только наша планета по орбите, но и Солнце, и вся Галактика... Однако аппаратура «Тускароры» имеет, судя по всему, некий побочный эффект, что-то вроде бокового лепестка у диаграммы направленности радара – и забрасывает попавшие в «лепесток» суда не пойми куда, и в пространстве, и во времени... Именно так шлюпка с остатками экипажа очутилась в нашем времени в Северном море. Впрочем, всё это лишь догадки и предположения.

– Подробности катастрофы хоть как-то прояснились из бреда Харпера?

– Более чем смутно. Гораздо больше рассказала папка с бумагами, взятая им в шлюпку... Но из документов, в ней находившихся, можно понять, лишь что собирались сделать яйцеголовые. А что из этого получилось... Ничего хорошего.

Лесник спросил о намерениях американских хронофизиков. Коммандер ответил весьма сжато и уклончиво, избегая вдаваться в подробности. Причем воспользовался типично флотской аналогией – сравнил прыжок во времени с подъемом якоря корабля. Известно, что наибольшая нагрузка и на цепь, и на брашпиль происходит не во время собственно подъема, но при отрыве якоря от грунта. Так и «Тускаррора» затратила невообразимое количество энергии, чтобы «оторваться» от своего времени, дальнейший же процесс куда менее энергоемок... Хроноаппаратура эсминца выдержала предельную нагрузку, и продолжает работать по программе эксперемента, – слабым звеном оказались люди. Как именно погибла большая часть экипажа и ученые, Донелли не знал. Почему остался жив Харпер, не знал тоже. Но был уверен, что после стартового выплеска чего-то неизвестного, но смертельного, – последующее нахождение на борту эсминца относительно безопасно...

– К огромному моему сожалению, – добавил коммандер со вздохом.

«Чем же так насолили Америке межвременные безбилетники? – подумал Лесник. – Ворвались с ручным пулеметом на подписание Декларации независимости?»

Коммандер вновь взглянул на часы.

– Похоже, возле Гренландии скоро начнутся весьма масштабные маневры Атлантического флота, – предположил Лесник.

– Уже начались, – кивнул Донелли. – И если проклятый призрак хоть на пару минут попадет в наши прицелы – на этом его эпопея завершится. Но беда в том, что аппаратурой «Тускароры» никто не управляет, Харпер и его матросы – единственные, кто уцелел, лишь за счет того, что их боевой пост находился на максимальном удалении от хроноустановки. И куда эсминец совершит свой следующий скачок во времени и пространстве, никому не известно... И если он окажется в зоне действия вашего флота – постарайтесь удержаться от соблазна и не протянуть руку к такой заманчивой игрушке. Тут ведь можно лишиться не просто руки, но всего своего будущего.

Разговор явно приближался к концу – Патрик Донелли сообщил всё, что хотел сообщить.

Напоследок Лесник не удержался от шпильки:

– Скажите, коммандер, а зачем вы нацепили чужую нашивку – эмблему «тюленей»? Даже если бы я не заметил, что она значительно новее, чем остальные ваши знаки различия – неужели вы рассчитывали, что вас можно и в самом деле принять за «морского дьявола»? Это с вашей-то манерой излагать мысли, куда более подходящей преподавателю Вест-Пойнта, чем подводному душегубу...

Донелли пожал плечами.

– Ну, во-первых, я имею-таки некоторое отношение к «тюленям» – прослужил четыре года в аналитическом отделе SBS⁴. А во-вторых, после попытки вашей напарницы расстрелять нашу машину хотелось в самом начале беседы дать понять, что непродуманные силовые акции с вашей стороны могут принести неприятные последствия. А теперь, мистер Вальдманн, нам пора прощаться. Напоследок еще один маленький дружеский совет: смените свой псевдоним, однажды уже засветившийся в Штатах. А то мало ли кому придет в голову порыться в архивах – вдруг да натолкнутся на дело «Алабамских вудуистов» девяносто восьмого года...

4.

– Как улов? – спросила Диана. – Мне уж казалось, что этот тип все-таки решил от тебя избавиться – заболтав до смерти.

– Улов знатный! Вот, взгляни, – Лесник положил на сидение машины полученное от коммандера изображение плывущего по волнам корабля, явно распечатанное на цветном принтере.

– Что это? – Госпожа особый агент удостоила картинку лишь беглого взгляда. – Я не любительница Айвазовского и прочих маринистов.

– Это эсминец «Тускарора», который будет построен и спущен на воду в Бостоне спустя несколько лет, – пояснил Лесник с ангельским терпением. – Или его брат-близнец, неважно. А на обороте цифры, которых мне очень не хватало... Координаты некоей точки у берегов Гренландии. И график включений некоей установки...

– Прекрати изъясняться загадками! Мы не на шоу Максима Галкина! Объясни по-человечески, в чем дело!

– Объясняю: лейтенант Говард Харпер, покидая корабль, прихватил с собой очень важный документ: программу эксперимента, график включений и выключений исследуемой аппаратуры. Донелли предполагает, что бумагу эту лейтенанту передал один из умирающих хронофизиков, но как было дело, теперь едва ли установишь. А нам с тобой очень повезло, что один старомодный аристократ-исследователь полностью игнорирует компьютеры и не выкладывает в сеть результаты своих изысканий. А другие исследователи – вполне современные аналитики – предпочитает не дышать архивной пылью, и пользуется исключительно электронными базами данных. Мы же совместим оба метода, и...

– И что? Не томи уж!

– ...И совершим небольшое морское путешествие. Ты, часом, не страдаешь морской болезнью?

Диана ответить не успела – именно в этот момент громыхнул первый оглушительный раскат грома. На Эсбьерг обрушилась гроза.

5.

– Ну и как это понимать? – недоуменно воззрился Лесник на экран персика. Понять текст, состоявший в основном из знаков препинания, и в самом деле было не просто.

Диана бросила взгляд на часы и посоветовала:

– Смени дату в настройках дешифратора на двадцать пятое июля. В Москве уже первый час ночи.

Недолгое время спустя шифровка от Юзефа приобрела куда более читаемый вид. Но Диана все равно недоумевала:

– Странно... Сначала шеф заставляет нас бросить все дела и заняться Харпером, выискивая малейшие признаки хроноаномалий. А теперь, когда мы поднесли ему на блюдечке не то что признаки – фактически бесхозную машину времени, болтающуюся в Северном море – такое равнодушие...

Лесник молчал.

– Отправь ему еще раз отчет о встрече с Донелли, – предложила Диана. – Вдруг произошел какой-то сбой из-за чертовой грозы...

За гостиничным окном продолжали сверкать молнии, ливень барабанил в стекло.

Лесник не возражал. Вскоре на экране персика появилось подтверждение: зашифрованный отчет Конторой получен. Приоритет «четыре стрелы» означал, что информация должна оказаться у обер-инквизитора немедленно... Потянулись минуты ожидания – вновь никакого ответа.

– Если бы стряслось нечто экстраординарное, – медленно заговорила Диана, – заставившее шефа бросить все прочие дела, нас бы наверняка отозвали обратно... Ничего не понимаю...

Лесник молчал. Он по возвращении после беседы с Донелли стал вообще на редкость молчаливым.

Когда окончательно стало ясно, что никаких новых указаний от Юзефа не поступит, Диана нехотя признала:

– Похоже, придется и в самом деле вдвоем выполнять твой авантюрный план – самим искать «Тускарору»...

Лесник молча кивнул. За окном громыхала гроза.

Дела минувших дней – IV

Северное море, октябрь 1904 года

– Скажите, Николай Иванович, – начал разговор Буланский, разлив по бокалам искристое шардонэ (от коньяка Старцев категорически отказался). – Ведь вопреки всем слухам о своем несносном характере адмирал вел себя в общении с вами в эти дни отменно учтиво, не так ли?

– Зиновий Петрович ничем не погрешил против правил вежливости, – осторожно сказал Старцев. – Но я не понимаю, какое...

– Сейчас поймете, – перебил Буланский. – Дело в том, что и со мной он был на редкость приветлив – что вдвойне удивительно: мало того, что я навязанный ему попутчик, так еще из чужого ведомства...

Название ведомства вновь не прозвучало. Старцев молча ждал продолжения, решив пока воздержаться от прямых вопросов. Умение молчать и слушать – немаловажное качество для контрразведчика.

– И мне кажется, – продолжал Богдан Савельевич, – что на самом-то деле адмирал был взбешен моим и вашим назначением. И с радостью ухватился за удобный предлог, позволяющий от нас избавиться. Хотя бы на время. Но может статься, что и навсегда. Мало ли на море случайностей? – как вы, моряки, любите их называть... Особенно когда эти случайности плавают по ночам с погашенными огнями.

Старцев проглотил вертевшийся на кончике языка соленый флотский ответ на подобные фразочки сухопутных крыс: плавает, дескать, дерьмо в проруби, а корабли – ходят... Спросил лишь:

– Вы хотите сказать, что вся операция по захвату придумана лишь как средство избавиться от нас с вами?!

В тоне капитан-лейтенанта сквозило глубочайшее недоверие. Буланский улыбнулся и отхлебнул вино – совсем немного, лишь для проформы. Бокал его за все время разговора остался почти не тронутым.

– Полноте, Николай Иванович! Адмирал, без сомнения, не в восторге от нашего присутствия – но не настолько же... Нет, выход из сложившейся ситуации он нашел правильный. Возможно, единственно правильный. Но выбранные исполнители... Ваше в настоящий момент главное дело, – никак не геройские абордажи, но тихая и вдумчивая работа с людьми в собственной каюте. Не стрельба, но разговоры. Создание агентурной сети, как среди офицеров, так и среди людей, на ступень ближе стоящих к матросам – баталеров, кондукторов, телеграфистов, боцманов... Тогда и только тогда можно загодя, до прибытия в Японское море, профилактировать все слабые звенья в экипаже «Суворова». Плюс, естественно, координация аналогичных действий ваших коллег на остальных судах эскадры. А на абордаж любого другого флотского офицера отправить недолго. Да и к моему заданию ночные подвиги никоим образом не относятся. Хотя более чем любопытственно было бы взглянуть вблизи на эти самые «призраки»...

Капитан-лейтенант опять не одернул сухопутчика, вздумавшего именовать боевые корабли «судами». Никакой он не коллежский асессор, окончательно уверился Старцев. Куда правильнее титуловать Буланского штабс-ротмистром. Самый натуральный жандарм. Кто еще мог так легко и просто раскусить суть контрразведывательной работы на «Суворове»?

– Возможно, вы и правы, Богдан Савельевич, касательно мотивов адмирала. Но должен вам заметить, что операции со стрельбой мне не в диковинку.

– Знаю, знаю, – вновь улыбнулся Буланский. – Снятие осады с нашего посольства в Пекине, разгром шпионского гнезда в Одессе... Поздравляю, одесская операция была проведена не просто грамотно, я бы сказал – изящно.

Богдан Савельевич перехватил недоуменный взгляд капитан-лейтенанта и пояснил:

– Читал, видите ли, ваш послужной список в Главном морском штабе.

Старцев с трудом сдержал восклицание – изумленное и малоцензурное. Да кто же такой, черт возьми, этот Буланский?! Великий князь, путешествующий инкогнито?! Так ведь и для члена императорской фамилии так просто не откроются в Главном штабе хранилища с секретными папками...

Он поставил свой бокал на стол, резко встал, и продолжил стоя:

– Считаю, господин коллежский асессор, что никакой наш дальнейший разговор невозможен – пока вы не объявите четко и однозначно место вашей службы, равно как и имеющиеся у вас полномочия.

Старцев не удивился бы, назови собеседник в ответ любое из высших учреждений Российской Империи, либо центральный аппарат министерства, хоть как-то связанного с военными или законоохранительными проблемами. Но Буланский вновь сумел удивить. Он лишь широко улыбнулся и тоже отставил бокал, который до этого вертел в руке.

– Помилуйте, Николай Иванович! Какие могут быть секреты между людьми, оказавшимися в одной лодке – и в прямом, и в переносном смысле? Смешно, право... Служу я в Святейшем Синоде.

– Э-э-э... – не сдержался-таки изумленный Старцев. Такого он никак не ждал.

– Да вы присаживайтесь. Сейчас объясню вам суть дела.

* * *

– Видите ли, милейший Николай Иванович, Православная Церковь – общественный организм весьма сложный и деятельность сего организма весьма многообразна. И Святейшему Синоду, поставленному руководить делами, по видимости исключительно духовными, – приходится нередко сталкиваться с проблемами насквозь материальными. С весьма деликатными, надо сказать, проблемами. И – решать их соответствующими методами.

– Не могли бы вы выразиться несколько точнее? – спросил Старцев, всё еще неприязненно. Он, в принципе, допускал, что Синод может иметь своего представителя на эскадре. Боевой дух матросов и офицеров – дело, конечно, важнейшее. И кто-то должен координировать действия корабельных священников, как раз и отвечающих за состояние оного духа. Но что на месте координатора окажется чиновник Синода, без всякого сомнения, являющийся профессионалом тайных войн... Такое в голове укладывалось с трудом.

Буланский чуть помедлил с ответом.

– Видите ли, – сказал он наконец, – наше положение в чем-то схоже... И ваше, и моё начальство не слишком любят демонстрировать миру истинную суть некоторых событий. Причем в Святейшем Синоде, пожалуй, означенная нелюбовь гораздо сильнее. Ибо люди мы светские и грешные – стоит ли пятнать делами нашими белые одежды Церкви? Посему ограничусь лишь намеками на подоплеку фактов, вам известных. Вы знаете, что несколько лет назад произошло событие, равному которому, возможно, в православной жизни не случалось со времен Раскола: сразу несколько ересей раскольничьего толка вернулись в лоно матери-Церкви и признали главенство Московской Патриархии. Как вы считаете, смогли бы их духовные вожди прийти к такому решению без некоего воздействия извне? При том, что уже много веков они существовали вполне самодостаточно? Или другой пример, несколько более щекотливый... Думаю, вы помните скандальные похождения весьма высокопоставленного церковного архиерея в одном из сибирских городов?

Ставцев кивнул. Еще бы не помнить историю красноярского архимандрита Фотия, коли уж ее подробности вырвались даже на страницы заграничных газет. Весьма пикантные подробности: и открытое сожительство архипастыря с монашками, богомолками, духовными дочерьми, кафешантанными певичками и даже с откровенными желтобилетницами; и торговля церковными должностями; и красноярское подворье одной из дальних обителей, превращенное в банальный публичный дом...

– Вижу, помните, – удовлетворенно констатировал Буланский. – Не кажется ли вам, что смерть помянутого архиерея – вполне невинная, от сердечного приступа, – произошла на удивление вовремя? Позволив избежать расследования, чреватого куда большей нежелательной оглаской?

Вот даже как... Белые одежды, говорите...

– По-моему, – медленно сказал капитан-лейтенант, – на эскадре не наблюдается шкодливых церковных иерархов. Да и ереси раскольничьего толка ничем себя не проявляют.

– Туше! Естественно, в число моих сегодняшних задач подобные мероприятия никоим образом не входят. Час для Отечества настал тяжелый. Будем откровенны друг с другом – возможно, со времен Смуты государственность российская не находилась под такой угрозой. Даже война восемьсот двенадцатого года, когда враг рвался к сердцу России, не грозила опрокинуть Империю, достаточно спаянную тогда единством в русском обществе. Ныне же внутренняя напряженность выросла настолько, что достаточно любого толчка извне, – и держава рухнет. Рухнет всё, что наши предки создавали столетиями. И обломки погребут нас с вами, Николай Иванович. Мы обязаны победить японцев любой ценой. ЛЮ-БОЙ.

Буланский сделал паузу, словно давая капитан-лейтенанту время обдумать сказанное. Старцев ждал, когда собеседник перейдет от красивых и патетичных слов к сути дела. Мимоходом подумал, что подобные речи – о грозящей рухнуть державе – услышанные от матроса или офицера эскадры, стали бы вполне достаточным основанием, чтобы профилактировать паникера.

– Церковь всегда, – продолжил Буланский, – в подобные моменты, критические для России, приходила на помощь не единственно пастырским словом. Вспомните «черную сотню» иноков-бойцов, вспомните ее героев – Пересвета и Ослябю. Вспомните оборону Троицы, когда монахи-воины фактически переломили ход войны – переломили настроения русских людей, уже готовых смириться перед иноземцами и принять на царствие королевича Владислава. Вспомните, наконец, Казанское взятие.

– Казанское взятие? – удивленно переспросил Старцев. – По-моему, как раз там Церковь активного и непосредственного участия в военных действиях не принимала.

– Ошибаетесь, Николай Иванович. Принимала. Другое дело, что война оказалось тайной, невидимой... Сейчас объясню.

И он объяснил.

* * *

Казанское ханство (крупный осколок Золотой орды, раскинувшийся от поволжских степей до Северного Урала) во второй половине XV века находилось под совместным протекторатом московских государей и крымских ханов. В те годы Москва и Крым были союзниками в борьбе с Большой Ордой – крупнейшим татарским государством, претендующим на главенство в улусе Джучи. К примеру, во время знаменитого «стояния на Угре» объединенный русско-крымский отряд нанес удар в тыл Ахмат-хана, разгромив его столицу Сарай...

Но на рубеже пятнадцатого и шестнадцатого веков ситуация изменилась. Большая Орда была окончательно ликвидирована, отношения с Крымом тут же испортились по всем линиям – в том числе и в вопросе назначения казанских ханов. Несколько раз московские войска брали штурмом Казань и сажали на престол верных Москве ханов. Несколько раз московские дипломаты инспирировали государственные перевороты с той же целью. Но, в конце концов, все возвращалось на круги своя: либо происходил новый переворот, прокрымский, либо хан менял политический курс и начинал ориентироваться на Бахчисарай.

Кончилось тем, что к середине века в Кремле решили просто-напросто ликвидировать Казанское ханство как независимое государство. Оставалось лишь взять приступом Казань – дело знакомое и представлявшееся не трудным. Но случилось то, чего никто не ожидал: поход огромного московского войска, возглавленного лично молодым государем Иоанном IV, завершился провалом. И второй, затеянный год спустя, грозил закончиться столь же печально: осада затянулась на много месяцев, гарнизон относительно небольшой крепости отбивался отчаянно, постоянно получая подкрепления из степи, тюркские и финно-угорские народы Поволжья были настроены к русским крайне недоброжелательно – вели партизанскую войну, наносили удары по тылам и коммуникациям армии Иоанна IV. Казалось, опять грозит бесславное отступление от проклятых, словно заговоренных крепостных стен...

А затем Казань пала. Совершенно неожиданно.

На этом месте рассказа Буланский вновь сделал многозначительную паузу. Старцев спросил:

– Но, помнится мне, был прорыт подкоп, обрушивший городские стены?

– Подкоп был, – кивнул Богдан Савельевич. – Но целью его стали отнюдь не стены, их обрушить пытались неоднократно, еще в первом походе. Неоднократно и безрезультатно. Ну, Николай Иванович, вы же контрразведчик... Вспомните, не отыскивалось ли в земле на территории Казанского кремля кое-что любопытное вскоре после взятия?

– Казанская икона Божьей Матери? – сообразил Старцев. И посмотрел на собеседника в полнейшем недоумении.

– Она самая.

– Вы хотите сказать, что на самом деле величайшая святыня православных...

– Хочу. Икона – величайший боевой артефакт. К тому же не совсем православного происхождения... Есть разные версии, но наиболее убедительной представляется одна: лик Богоматери написан на Востоке – как вы знаете, полторы тысячи лет назад христианство распространилось туда далеко, до самого Китая. Возможно, некогда икона была создана в Мерве или Самарканде – до утверждения ислама эти города являлись центрами крупных христианских епархий. Но к XIII веку в Средней и Центральной Азии христианства – причем несторианского толка —придерживались лишь кочевые племена кереитов... Степная держава Торгула Ван-хана, ставшего в европейских хрониках знаменитым «пресвитером Иоанном». Достаточно точно известно, что в те времена икона хранилась у них.

– Подождите... – прервал рассказ Старцев. – Не понимаю... Насколько мне известно, несториане отрицали божественную природу Иисуса в течение всей его земной жизни, до самой смерти на кресте... И, соответственно, никак не могли почитать икону Богоматери.

Буланский взглянул удивленно, словно никак не ждал от флотского контрразведчика такой осведомленности в религиозных делах. И даже – чуть-чуть, отнюдь не демонстративно – вздохнул: вот, дескать, приходится терять время и растолковывать профану очевидные истины...

Однако пояснил терпеливо:

– Тем не менее несториане почитали Деву Марию – но не как Богородицу, естественно. А кереиты вообще в христианстве были не слишком тверды, и не разбирались в разнице между константинопольской и несторианской верами: для них «святая Мириам» стала всего лишь заменой Матери-Земли – главного женского божества прежнего языческого, политеистического культа...

Старцев не стал возражать. Настолько далеко его знания не простирались...

– В любом случае, – продолжал Буланский, – дело кончилось тем, что Чингис-хан установил в монгольских степях свою гегемонию, Ван-хан погиб, кереиты перешли под бунчуки «потрясателя Вселенной»... К границам Руси артефакт попал вместе с конницей Батыя. А с 1480 года икона в Москве – после штурма и разгрома Сарай-города. И помогла одержать несколько славных побед. Такова предыстория.

Да уж... Прозвучал бы этакий рассказ в чьих-либо других устах, и Старцев решил бы: религиозное помешательство. Капитан-лейтенант считал себя человеком верующим, но... Но Бог на небе, а на земле брать крепости помогает мужество солдат, искусство полководцев, калибр и количество используемых пушек. Короче говоря, мало ли глупостей болтают бродящие по Руси богомольцы...

Однако Буланский ничем не напоминал человека, способного заниматься глупостями.

* * *

– Не могло ли произойти совпадение? – спросил Старцев. – Тайное проникновение иконы в осажденную крепость случайно совпало по времени с удачным штурмом – и вызвало к жизни выводы, далеко уводящие от истины? Имеются ли другие примеры – доказанные примеры – удачного применения сего... х-м-м... артефакта?

– Примеров хватает... Вы никогда не задумывались, отчего Чингис-хан легко, словно орешки щелкал, брал первоклассные крепости Северного Китая? Притом, что легкая степная конница не имела ни малейшего опыта правильных осад и штурмов, а противостояла ей весьма искусная в военном деле нация? Позже, когда монголы шли на Русь и Европу, у них уже состояла на вооружении китайская и мусульманская осадная техника с хорошо обученным персоналом, но на первых этапах внешней экспансии ничего подобного у Чингис-хана не было. А если не ворошить седую старину, то вспомните легендарный штурм Измаила. Я не сомневаюсь в полководческом таланте Суворова и в мужестве его чудо-богатырей, но все-таки Измаил недаром считался одной из сильнейших крепостей в Южной Европе. И пал в результате единственного ночного штурма... Вопрос даже не в примерах удачного применения иконы. Вопрос в том, что нет примеров применения неудачного. Попросту нет. Теперь вы понимаете, отчего я не воспользовался своим правом отказаться от участия в предстоящем абордаже? Ведь адмиралу я не подчиняюсь, ни по какой линии. Всё дело в «Камчатке». Вернее, в ее грузе.

– Вы хотите сказать, что Казанская Божья Матерь плывет сейчас на эскадре?! А в Казанском соборе висит лишь ее копия? – изумился Старцев.

– Помилуйте, ничего подобного я не имел в виду. Хотя копия, слегка подправленная в соответствии с православными канонами, заменяет подлинный артефакт еще с семнадцатого века, – и вполне исправно исцеляет страждущих. Но к чему тащить бесценную реликвию вокруг света, подвергая всем возможным на море случайностям? Отправить ее на Дальний Восток железной дорогой куда проще и безопасней. «Камчатка» везет лишь средство доставки иконы непосредственно на землю Японии, как вам должно быть известно... Вот только не изображайте удивленное лицо, Николай Иванович. Я информирован, что вы знаете о секретном грузе «Камчатки» и о проекте «Святогор».

– Проект «Святогор»? – удивлено переспросил Старцев.

– Да. Так называется подводная лодка конструкции инженеров Джевецкого и Бубнова. Вы ведь представляете, что такое подводная лодка?

В последнем вопросе Буланского явно слышалась определенная издевка.

– Конечно, – машинально ответил Старцев, не обратив на издевку внимания. Он-то знал, но вот господину из Синода надлежит знать о субмаринах лишь то, что написано в известном романе мсье Жюля Верна. Ибо проекты боевого применения современных подводных лодок – один из важнейших секретов Российского флота.

И Старцев в меру отпущенных Господом лицедейских способностей постарался изобразить Иванушку-дурачка:

– Представляю, но... вот уж не знал, что хоть одна субмарина господина Джевецкого все еще числится в списках флота. Разве этот, простите меня, подводный велосипед пригоден для чего-то, кроме плаваний по Гатчинскому пруду? Или службы в качестве швартовой бочки?

Буланский понимающе улыбнулся. И заговорил так, словно и впрямь имел дело с совершенно несведущем в вопросе человеком:

– Вы не так меня поняли. «Святогор» – совершенно новая субмарина, в полном секрете испытанная у Кронштадта полтора месяца назад. Эта лодка по своим возможностям превосходит как наш введенный в строй нынешним летом «Дельфин», так и новейшие американские конструкции Лэка и Голланда, и немецкие – Круппа, кои мы сейчас закупаем. Она оснащена новым и весьма надежным двигателем системы Дизеля и двумя электромоторами, имеет экипаж из десяти человек и несмотря на сравнительно малые размеры, способна пройти под водой двадцать пять морских миль, а над водой – целых триста...

Старцев изумленно поднял брови – причем лицедействовать, изображая изумление, вовсе не потребовалось. Неспроста, ох неспроста Буланский демонстрирует свои познания о российском подводном флоте. Вот и про «Дельфин» он слышал, и даже про закупки американских лодок, кои вообще-то держатся в строжайшей тайне... И совершенно секретные характеристики новой лодки не зря называет – дескать, можете мне доверять, господин контрразведчик, я тоже допущен к самым сокровенным секретам флота.

– А скажите, пожалуйста, – продолжил изображать профана Старцев, – какое вооружение несет этот названный вами «Святогор»?

На сей раз представитель Синода даже не улыбнулся.

– Проверяете меня? Понимаю... В штатной комплектации – два внутренних трубчатых аппарата для самодвижущихся мин Уайтхеда калибром пятнадцать дюймов, один облегченный пулемет английской системы Максима с возможностью установки на специальной тумбе и одно ружье-пулемет Мадсена, хранимое у экипажа...

Он выдержал многозначительную паузу. Старцев молчал, ожидая продолжения. Таинственный Богдан Савельевич Буланский действительно знал такое, что даже в Морском ведомстве полагалось знать двоим-троим чинам. Ну, от силы полудюжине... И сейчас демонстрировал собеседнику свое знание отнюдь не спроста.

– Прошу вас, не удивляйтесь – вновь заговорил Буланский. – Я тоже посвящен во все подробности участия «Камчатки» в нашей экспедиции. Более того, я получил полномочия в особых обстоятельствах открыть вам, в чем именно заключаются планы боевого применения субмарины, – коими полномочиями только что воспользовался...

Он помолчал, давая собеседнику возможность обдумать сказанное. Затем продолжил:

– Ситуация проста – если «миноносцы-призраки» преуспеют в своих попытках добраться до «Камчатки», вся операция с Казанской иконой Божьей Матери потеряет смысл. У нас будет пуля, но не будет ружья. И громкой победы, столь необходимой сегодня, нам не видать. В самом лучшем случае Рожественский в паре сражений потреплет флот адмирала Того – а затем начнут свой торг дипломаты. Все недовольные в России сочтут такую победу поражением... И нам с вами завтра придется сделать всё, чтобы предотвратить подобный исход.

* * *

Позже, анализируя в своей каюте разговор с Буланским, капитан-лейтенант озадачился простым вопросом: а зачем, собственно, чиновник из Синода рассказал всё это? Раскрыл одну из величайших тайн Церкви человеку, идущему на рискованную операцию и имеющему шансы оказаться в лапах врага? Не является ли красивая история о Казанской Богоматери дымовой завесой? Вторым уровнем дезинформации – для людей, мнящих себя посвященными?

Вполне возможно. В таком случае подводная лодка «Святогор» призвана совершить у берегов Японии нечто совсем другое... Возможно, не менее важное, и впрямь способное внести коренной перелом в ход войны, – но другое.

Но тогда при чем тут Святейший Синод?

Сплошные загадки...

Глава восьмая. Об особенностях датского менталитета и уголовного права

1.

– Рад видеть! – приветствовал их Старый Боцман. – Друзья старины Тео – мои друзья! «Smirnoff», как обычно?

– Хм... – сказала Диана и пристально посмотрела на Лесника.

Он покачал головой:

– Нет, сегодня лучше пива. Тео говорил, что оно у вас превосходное.

– Он, конечно, знает толк в моем пиве, но, как говорится: пиво без водки – деньги на ветер, – неодобрительно покачал головой бармен. – А что налить вашей даме?

– Ну что, вмажем по пивку, Диана? – обратился Лесник к спутнице. Та наградила его злобным взглядом, от которого полагалось вспыхнуть и сгореть на месте. Лесник не сгорел, вновь повернулся к бармену и развел руками:

– Леди предпочитает что-нибудь менее крепкое.

– Еще менее?! Надеюсь, не пепси? – Старый Боцман неодобрительно нахмурился. – У меня, конечно, есть и эта гадость. Но то, что пьет новое поколение, – это же, прошу прощения у дамы за откровенность, настоящее жидкое дерьмо! Давайте-ка я лучше налью вам куасс.

Лесник удивленно приподнял бровь.

– Не слыхали? Это такой русский национальный напиток, – назидательно объяснил Боцман. – Ручаюсь, вы его никогда не пробовали.

Диана улыбнулась. Лесник кивнул и положил на стойку купюру. Бармен тоже расплылся в улыбке:

– Тогда садитесь вон за тот столик, справа, в дальнем углу. Там как раз свободно. А заказ я вам сейчас принесу.

Лесник и Диана отошли в полутемный угол. Диана сняла плащ и повесила его на высокую спинку деревянного стула. Лесник поставил сумку на пол и сел – лицом к залу. Сквозь табачный дым вырисовывались бородатые лица над воротниками свитеров грубой вязки, пивные кружки, морские фуражки и трубки всех форм и размеров. Похоже, сигареты или папиросы здесь курить было просто не принято.

Чуть погодя Леснику показалось, что Боцман, возящийся с заказом, сделал ему едва заметный знак. Он подошел к стойке, внимательно уставившись на прейскурант закусок (почти сплошь рыба и морепродукты, кто бы сомневался...).

– Тот парень, с которым вы говорили... – начал бармен чуть слышно, словно бы обращаясь к кранику, из которого тонкой струйкой бежало пиво. – В общем, Мартин... Короче, нет его больше... Под колеса попал, тем же вечером, через пару часов. Всякое в жизни случается, особенно если пива перебрать, но вот что странно: машина, парня сбившая, – по газам, и укатила. А здесь так не принято... И папаша Колен, кстати, с тех пор как в воду канул. Не нравится мне это, совсем не нравится...

Вот даже как...

– Когда придет нужный мне человек? – спросил Лесник, едва шевеля губами.

– Через четверть часа, никак не позже. Вы пока посидите, отдохните...

Лесник вернулся за столик. Вскоре подошел Боцман с двумя огромными кружками и сушеной рыбиной.

– Это пиво, а это ваш куасс, леди. А вот это – презент от фирмы. – Он шмякнул рыбину на деревянную столешницу. – У нас здесь хорошо. И люди очень хорошие.

– Впервые вижу настоящего викинга, – не удержалась Диана, глядя вслед возвращающемуся к стойке бармену. – Ну и бородища у него!

– Борода, говоришь? – хмыкнул Лесник. – Вообще-то этот парень родом откуда-то из Польши... А настоящая его фамилия – Кацман.

– До чего же ты умеешь испортить всё впечатление...

2.

Обещанный Боцманом «нужный человек» подошел даже не через четверть часа, а раньше. Был он темноволосым парнем лет тридцати, одетым в потертую кожаную куртку, но с неизменной трубкой в зубах. Пришедший пододвинул ногой стул, сел, вынул трубку изо рта и в упор воззрился на Лесника. Тот ответил ему таким же молчаливым взглядом.

– Как я понял, вам нужна подходящая коробка с экипажем, чтобы искать что-то в море? – наконец спросил парень, даже и не подумав поздороваться или представиться.

Впрочем, что его зовут Андерсон, агенты знали и без того. Знали и другое: тратить молодость на поиски в Северном море редеющих рыбьих косяков парень не намерен. И охотно – хоть далеко не бесплатно – предоставляет свою «коробку» для разных сомнительных дел.

– Именно так, – кивнул Лесник. И подумал, что собеседник не местный уроженец – по-английски говорит отнюдь не с мягким акцентом здешних жителей. Судя по окончанию фамилии – швед или норвежец, датчанин звался бы чуть иначе: Андерсен...

– В каком районе и на какой срок? – продолжал выспрашивать не то швед, не то норвежец.

– День или от силы два. Район – пятьдесят шесть северной широты и шесть восточной долготы. Поиск в зоне с радиусом порядка тридцати-пятидесяти миль.

Парень чему-то усмехнулся. Затем нахмурился и вновь смерил Лесника взглядом:

– Вы знаете, что район к востоку от Доггер-банки считается не особо легким для плавания в это время года? Туманы, мели, в том числе и блуждающие, плюс к этому – совершенно неожиданно налетающие шквалы. Да еще старые мины, за две войны их тут наставили столько, что до сих пор попадаются...

Врет, понял Лесник. Врет, как сивый мерин, набивая цену. По крайней мере, насчет мин, – этот район Северного моря давно от них очищен...

Он изобразил раздумья, сомнения и колебания. Протянул нерешительно:

– Не думал, что здесь так опасно. Пожалуй...

– Не так уж и опасно, если выходить в море со мной, – перебил потомок викингов, сообразив, что перестарался и может остаться без клиента. – Все мели и остатки минных полей я знаю наперечет. А моя коробка хоть и построена двадцать лет назад, но имеет новенький движок и современное навигационное оборудование. Шесть человек команды, включая меня, – профессиональные моряки. Только вот... – он тяжело вздохнул, – ...всё это будет стоить недешево.

– Я знаком с расценками на краткосрочный фрахт в подобных условиях. Готов прибавить к стандартной плате пятьдесят процентов. Вы согласны?

Брови шкипера слегка приподнялись. После некоторой паузы он назвал сумму, будто пробуя ее на вкус. И добавил:

– Еще тридцать процентов я накинул за женщину на борту. Примета, знаете ли, очень дурная. Мы, моряки, крайне подвержены суевериям. – Лицемерный вздох, сопровождавший последние слова, заставлял думать, что данный конкретный моряк подвержен не столько суевериям, сколько самой банальной жадности.

Лесник хотел было согласиться, поскольку платить такую несуразную сумму все равно не собирался (при желании Диана со своей способностью «отводить глаза» способна сделать неплохую карьеру аферистки-кукольницы – причем клиент мог сколько угодно вскрывать и пересчитывать пачки резаной бумаги, оставаясь в приятном заблуждении, что держит в руках настоящие купюры). Но уступчивость заказчика могла спровоцировать шкипера либо вовсе уж закусить удила и вспомнить еще парочку дурных примет, либо заподозрить то, что в России называют чудным неологизмом «кидалово».

– Парень, а ты, часом, не трансвестит? – спросил Лесник по-русски. – Торгуешься, как базарная баба.

Слово «трансвестит» Андерсон вполне понял, распознал и язык, на котором прозвучала тирада – и блеснул в ответ лингвистическими познаниями: наморщил лоб, и, тщательно выговаривая слова, сообщил на том же языке, где бы он желал видеть такого скупого клиента. Место оказалось тесным, влажным и темным.

На сем запас русских слов шкипера иссяк, и диалог продолжился на английском – однако же в лучших традициях торговых сделок, некогда совершавшихся на привозах где-нибудь за чертой оседлости. Андерсон призывал всех богов древнескандинавского пантеона засвидетельствовать тот факт, что со времени бесславной гибели «Титаника» нет в омывающих Европу водах судна надежнее, комфортабельнее и быстрее его «коробки». И отдавать ее в наем за меньшие деньги – просто преступление, куда хуже холокоста, таки да. Лесник же уверял, что за такую сумму сможет арендовать личную яхту Билли Гейтса, а на остаток прикупит пару ящиков коллекционного шампанского – и трижды направлялся к дверям. Андерсон трижды хватал его за рукав, и, стеная, что собственными руками вырывает хлеб изо рта своих детей, сбавлял цену аж на целую сотню крон. И деловые переговоры вступали в новый цикл.

Посетители «Старого Боцмана» никогда не бывали за чертой оседлости – и от души наслаждались бесплатным цирком. Боцман пытался сохранить серьезное выражение лица, но когда Андерсон заявил, что лучше добровольно займется пассивным сексом с осьминогом-самцом, чем скинет еще хоть крону (и подробно перечислил позиции упомянутого извращения) – бармен сполз под стойку, и оттуда донеслись приглушенные кудахтающие звуки. Наконец потомок викингов в последний раз рванул себя за пейсы, шмякнул об пол ермолку, – и желанный консенсус был достигнут. Присутствие Дианы на борту было оценено в размере пятипроцентной надбавки к стартовой цене.

– Это за двое суток, – напомнил Андерсон, вытирая выступившую на лбу испарину. – Треть суммы – перед выходом в море. Если не уложитесь в установленный срок, то обсудим размер дополнительной почасовой оплаты, – он мечтательно улыбнулся, явно предвкушая новый торг. – Когда вам понадобится судно?

– Еще вчера... – вздохнул Лесник.

– Значит, через три часа, – постановил шкипер. – Быстрее мне не подготовиться и не собрать экипаж. Подходите к тринадцатому причалу, и не забудьте наличность. У меня на борту банкоматов нет...

Он поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен. Лесник тоже поднялся, Диана осталась сидеть.

– Да, кстати, мы совсем забыли познакомиться, – внезапно произнес шкипер. – Меня зовут Эйнар Андерсон. А мой корабль называется «Арита».

– Меня – Вальдманн. А ее – Диана, – вежливо улыбнулся ему Лесник.

Шкипер еще раз внимательно окинул его взглядом и неожиданно протянул шершавую задубелую пятерню.

– Ну, думаю, наша экспедиция будет успешной!

– Весьма надеемся на это, господин Андерсон, – прямо-таки проворковала Диана. – Кстати, «Арита» – очень красивое название. Я заметила, что большинству судов здесь отчего-то дают женские имена...

– Хе... Так известно же, что женщины куда живучее мужчин. А живучесть для судна – чуть ли не самое главное качество. А что касается «Ариты»... Не слышали такую песенку?

И он пропел куплет не то по-шведски, не то по-норвежски. Либо природа напрочь обделила Андерсона музыкальным слухом, либо мотив у песенки и в самом деле был весьма странный...

Затем шкипер, не слишком заботясь сохранением размера и рифмы, перевел куплет на английский. Получилось примерно так:

На Крупенбан собирается
Пер Лартис⁵ удалой,
Арита заливается
Горючею слезой.

Когда он скрылся за входной дверью, Лесник двинулся к стойке и через полминуты вернулся еще с одной кружкой пива. Поставив ее на стол и усевшись сам, он хитро поглядел на Диану.

– А вот это был уже настоящий викинг. Ну и как он тебе понравился?

Диана нахмурилась.

– Он боится. Очень чего-то боится и отчаянно пытается скрыть свой страх. И лишь поэтому изображал тут старого еврея на базаре... Деньги Андерсона интересовали, но лишь во вторую, если даже не в третью очередь. А вот тебя он изучал внимательно – и под конец торга несколько успокоился... Примерно такая психологическая картина вашего разговора... Ты считаешь, что на Андерсона можно положиться?

Лесник пожал плечами.

– Мало ли чего он боялся... Наверняка среди его заработков числится и контрабанда, и незаконный провоз иммигрантов, – не исключено, что парень заподозрил, будто мы полицейские... А вот песенка его мне что-то не понравилась, больно уж мотив смахивает на Черную Мантру... Но выбирать не приходится – время поджимает. Юзеф – не знаю уж почему – приказал завершить предварительное расследование не позднее этого воскресенья. Кроме того, я не думаю, что Андерсон в самый последний момент вдруг струсит и откажется выходить в море. А помимо этой неприятности, что еще может с нами произойти?

– Ох, не зарекайся...

3.

«Арита» заливается
Соленою волной...
Хей-ой-ой...
«Арита» заливается
Соленою волной...
Хей-ой-ой...

Когда Лесник в пятый или шестой раз пропел эту песенку на мотив Черной Мантры, Диана не выдержала.

– Ты уже слышал от кого-нибудь, что у тебя большие проблемы со слухом и голосом? – язвительно поинтересовалась она. – Или я первая сделала это эпохальное открытие?

Лесник обиженно замолчал.

«Ариту», вопреки его вокальным упражнениям, соленые волны пока не заливали. Море было удивительно спокойным. Но плавание продолжалось уже девять с лишним часов, продолжалось без каких-либо результатов... Агенты вдоволь налюбовались пустынными пейзажами Северного моря – и с палубы, и из тесной рубки. А теперь, засев в крохотной каюте, медленно сатанели.

Лесник не менее десятка раз проверил на персике свои расчеты: вроде все правильно, вроде именно этот район моря является эпицентром всех загадочных случаев, отмеченных в архиве Валевски...

Но что, если данные, полученные от Патрика Донелли, неверны? Коммандер мог намеренно (вот только зачем?) всучить дезинформацию. Его коллеги могли неверно истолковать обрывочные фразы лейтенанта Харпера...

Для интереса Лесник ввел в свою программу другие координаты места старта «Тускароры» – допустил, что эсминец начал свой межвременной марафон не у южной оконечности Гренландии, а в ста милях к западу от Шпицбергена. Результат не порадовал – при таком раскладе стеречь появление «Тускароры» следовало в акватории Ладожского озера...

Диана, к удивлению Лесника, листала прихваченный на борт «Ариты» роман – впервые он застал ее за чтением художественной литературы. Тем более такой литературы – бойкого ужастика современного автора, которого кое-какие литературные критики успели окрестить «российским Стивеном Кингом».

– Пополняешь знания о вампирах? – поинтересовался Лесник ехидно.

– Зря смеешься... Кое-что здесь описано на удивление точно, вопреки всем голливудским штампам. Хотя и полной ахинеи хватает.

– А-а-а... Па-а-анятно. Проводилась такая операция года три-четыре назад: парочке питерских литераторов слили капельку информации о Конторе и ее делах – естественно, сведения ушли тщательно процеженные и густо приправленные полной, как ты выразилась, ахинеей.

– Вроде американского фильма про Филадельфийский эксперимент?

– Именно. Ладно, схожу в рубку, проведаю потомка викингов...

Лесник ушел, а Диана, отложив книгу, завладела его персиком – в надежде, что судно в своих зигзагах по Северному морю иногда попадает в зону действия мобильного Интернета... К ее легкому удивлению, стабильная связь установилась почти мгновенно.

4.

– Не удивляйтесь, такой туман стоит здесь почти всегда, – не оборачиваясь, произнес Андерсон. Он стоял за штурвалом и напряженно глядел на мерцающий зеленым экран радиолокатора, время от времени бросая быстрый взгляд на эхолот. Впрочем, тот показывал глубины свыше трехсот футов, так что мелей и рифов можно было не опасаться.

Шкипер совершенно философски отнесся к идее раз за разом пересекать под разными галсами один и тот же район. В конце концов, клиенты всё равно заплатят за двухсуточный фрахт...

– Насколько я понимаю, эти места не пользуется особой популярностью у местных моряков? – осторожно осведомился Лесник.

Андерсон фыркнул:

– Если бы вы знали, сколько легенд ходит среди нашей братии! Не поверили бы, что живете в двадцать первом веке. Местные рыбаки выросли на этих легендах, и не представляют себе жизни без них. Они вполне серьезно считают весь район к востоку от Доггер-банки проклятым местом. Некоторые врут, что когда-то здесь был вход в Вальхаллу, и викинги специально отправляли драккары с телами погибших конунгов в море, чтобы они добрались до своего рая кратчайшим путем.

– А сейчас?

– В смысле? – Андерсон непонимающе обернулся к Леснику. – Что вы хотите сказать? Сейчас конунгов уже нет, разве что в Голливуде найдется парочка уцелевших...

– А что происходит в этом месте сейчас?

Андерсон замолчал, опять уткнувшись в экран локатора.

– Говорят, что там пропадают корабли, – нехотя произнес он спустя некоторое время. – Ну, в этом, положим, ничего удивительного. Суда в море всегда пропадают. Особенно рыбачьи суденышки, и в таком море, как это. Но кое-кто утверждает, что корабли не гибнут, а просто уходят куда-то... в другое место. А люди с пропавших кораблей иногда возвращаются...

Лесник понял, что больше из Андерсона ничего выжать не удастся. Он снова всмотрелся в туманную мглу прямо по курсу. Если в этих местах большую часть года действительно стоит такой туман, то интересно, как плавали здесь до появления радиолокатора? Хотя бы те самые конунги. На своих драккарах.

В рубке траулера воцарилась тишина, нарушаемая только мерным рокотом дизелей глубоко под палубой

– Скажите, а что конкретно вы там ищете? – неожиданно нарушил тишину сам Андерсон. – Зачем вас понесло в эту всеми богами проклятую дыру? Ведь не ради же простого любопытства. На туристов вы слишком уж непохожи.

Лесник усмехнулся:

– Любопытство, удовлетворяемое за государственный счет, называется наукой. Вы ничего не слышали о случившемся здесь лет шестьдесят назад падении метеорита?

– Камень с неба? – удивленно переспросил Андерсон. – Нет, никогда не слышал. А какое он имеет отношение...

И тут автоштурман пронзительно заверещал. Андерсон приник к экрану радара.

– Что за черт! – пробормотал он. – Почему так близко?

– Что случилось? – придвинулся к нему Лесник.

– Никак не пойму. Экран только что был чист, и вдруг на нем появилась отметка! Причем весьма немалых размеров. – Он щелкнул пальцем по зеленовато мерцающей черточке. – И смотрите, она то появляется, то исчезает. Что бы это могло быть?

В голосе шкипера чувствовались удивление и растерянность. Лесник пожал плечами. Если в электронике он хоть немного, но разбирался, то в навигации был полным профаном.

– Может быть, льдина? То покрывается водой, то вновь всплывает на поверхность?

– Не смешите мою фуражку! – огрызнулся Андерсон. – Ныряющая льдина размером с добрый айсберг? А если так, то почему же молчит мой эхолот?

Лесник молча развел руками. Теперь он и сам видел, как отметка на радаре то скрывается, то появляется вновь. К тому же время от времени по экрану начинали пробегать какие-то странные волны и блеклые концентрические круги. Андерсон дотронулся до рукояток настройки и пошевелил ими.

– Дьявол меня разбери! – пробормотал он. – Откуда идут эти помехи?

Лесник подумал, что работает постановщик помех «Тускароры», но озвучивать свои догадки не стал.

Дверь, ведущая на правое крыло мостика, распахнулась, впустив в рубку порыв холодного воздуха, наполненного мелкой водяной пылью. В проеме появилась голова парнишки-впередсмотрящего.

– Судно прямо по курсу! – громко проорал он.

Андерсон немедленно приник к переднему стеклу, а затем рванулся к машинному телеграфу и перекинул оба рычага в обратное положение.

– Полный назад! – крикнул он в переговорную трубу.

Судно как бы нехотя отозвалось, ощутимо сбавив ход. К этому моменту Лесник тоже увидел сквозь пелену тумана смутно различимый корпус корабля. Андерсон положил штурвал влево, и «Арита» начала поворачивать, приближаясь к неизвестному судну правым бортом. Вскоре уже можно было разглядеть очертания незнакомца – приподнятая вверх носовая часть с косо срезанным «атлантическим» форштевнем, две скошенные назад мачты, ракетные установки, тарелкообразные антенны, и еще какие-то устройства и приспособления, о назначении которых не стоило и гадать.

Строгий, гармоничный и по-своему красивый силуэт корабля портила большая кормовая надстройка —выглядевшая инородно и никак не гармонирующая с общим контуром. На полученном от коммандера Донелли изображении этой детали не было. В остальном – полное совпадение.

Через несколько минут после сближения шкипер вынес вердикт:

– «Летучий голландец»! Утонуть мне в хлорированной воде, если на этой лоханке есть хоть одна живая душа! Не знаю уж, черти ли забрали их в пекло, или ангелы – живыми на небо, или похитили инопланетяне, или поубивали иранские шпионы, или все погибли от кровавого поноса, откушав пирожков старой карги фру Нильсен... Но на борту никого нет, говорю вам точно.

– Это она, «Тускарора»,– тихо произнес Лесник по-русски, обернувшись к Диане – она появилась в рубке почти бесшумно, но он услышал.

– Будем на нее высаживаться? – так же тихо спросила она.

– Конечно! – Лесник повернулся к шкиперу и улыбнулся как можно более любезно. – Мы хотим попасть на борт. Вы можете пришвартовать «Ариту» к эсминцу?

Андерсон призадумался. Вынул изо рта трубку, почесал чубуком за ухом... Сказал что-то в селектор не то по-норвежски, не то по-шведски – громкая связь разнесла его слова по судну. Подумал еще. Вновь обратился с длинной фразой к селектору. И, наконец, заявил:

– Подождите, подождите, господа ученые – хотя если вы ученые, то я – маринованная селедка... Всё не так просто. По-моему, такое в условия нашего договора не входило.

5.

– Согласно международному морскому праву, затонувшее, либо потерпевшее бедствие и брошенное экипажем судно, равно как и весь его груз принадлежат страхователю – в случае, если судовладелец потребовал и получил сумму страховки. Страхователь же обязан выплатить вознаграждение лицу или лицам, проводившим спасательные работы, в размере не менее десяти процентов стоимости судна и груза. В случае же, если судно и груз не застрахованы, все права принадлежат спасателям, поднявшим затонувшее судно, либо отбуксировавшим в порт терпящие бедствие и брошенное экипажем.

Шкипер Андерсон выдал сию тираду на одном духу, словно пару предыдущих часов листал Морской кодекс, заучивая назубок чеканные юридические формулировки. Затем продолжил не так формально:

– Что-то не приходилось мне слышать, чтобы боевые корабли страховали у Ллойда... Но я не жадный и согласен даже на пять процентов его стоимости – думаю, лоханка потянет не на одну сотню миллионов. Вы, конечно, ребята ушлые, – не знаю уж, как и где вы пронюхали про это дрейфующее в море чудо. Однако поделиться вам придется. У меня коробок, у вас спички – без вас я не нашел бы «летучий голландец», вы без меня не отбуксируете его в порт. А если вы позабыли, то я напомню: никакие спасательные работы нашим договором не предусмотрены.

После паузы шкипер великодушно предложил:

– Однако не стану возражать, ели вы займетесь спасением судна самостоятельно: прыгайте за борт, хватайте буксирный конец зубами, – и плывите в Эсбьерг, хоть брассом, хоть кролем. Я и мой экипаж палец о палец не ударим.

Лесник слушал, никак не выказывая своих эмоций. Диана задумчиво предложила по-русски:

– Не выкинуть ли нам его за борт, привязав для груза что-нибудь тяжелое, вроде якоря? Остальных запрем в трюме, или в кубрике, или в канатном ящике – чтобы не сбежали, пока мы будем на «Тускароре».

– А что потом? – поинтересовался Лесник без малейшего энтузиазма. – Оставим неуправляемую «Ариту» болтаться у борта эсминца? Или попытаемся самостоятельно освоить процесс швартовки в открытом море? И как тебе мыслится возвращение на сушу?

– Сами и пришвартуют, и доставят на берег, – под дулом пистолета.

– По-моему, в навигации здесь разбирается лишь шкипер. А вот ты сможешь определить, какая из этих кнопок, которую он словно бы невзначай нажмет, – Лесник широким жестом обвел рубку, – включит аварийный радиобуй, выдающий сигнал бедствия и пеленг?

Шкипер Андерсон с интересом прислушивался к диалогу на непонятном ему языке. И, судя по всему, догадался о его смысле. Впрочем, как вскоре выяснилось, познания шкипера в русском оказались несколько глубже, чем он продемонстрировал в «Старом Боцмане».

– Если же вы, yop tvoiu mat’, надумаете, – сказал он елейным тоном, – совершить, yop tvoiu mat’, акт морского разбоя, сиречь пиратства, то знайте: команда только что предупреждена мною по громкой связи. Радист заперся в радиорубке и не откроет дверь до конца рейса, даже если под ней будут резать на куски его родную тещу. И через десять минут, если не услышит условный стук, выдаст в эфир сигнал: «Захвачен пиратами!». При большой удаче вы успеете унести ноги, но эта чертова лоханка вам уже не достанется. Кстати, для справки: датчане люди добродушные, а их судьи – образец гуманности. Но когда речь заходит о морском разбое, прямо-таки звереют. Не иначе оттого, что их предки сами немало занимались этим промыслом. Вот, yop tvoiu mat’, и подумайте, что вам выгоднее – двадцать лет скрываться от правосудия или честно поделиться? Сдается мне, здесь всем хватит и еще останется.

Лесник не захотел повторять знаменитую сцену торга в «Старом Боцмане», одного раза вполне достаточно. Он сказал деловито:

– По рукам, господин полиглот. Призовые деньги делим фифти-фифти. Вздумаете юлить – пристрелю и скормлю селедкам. А затем попробую уговорить радиста отпереть радиорубку – думаю, пара миллионов крон окажется действенней, чем разрезанная на куски родная теща.

Андерсон хохотнул:

– Так он же, радист, вообще холостой! Не беспокойтесь – слово Андерсона тверже железа. На корабль поднимемся вчетвером – вы двое и я с юнгой. За дело, компаньоны!

Часть вторая

НА МОРЕ И НА СУШЕ

Но особый ужас и изумление внушило нам то, что, презрев бушевавшее с неукротимой яростью море, корабль этот несся на всех парусах навстречу совершенно сверхъестественному ураганному ветру. Сначала мы увидели только нос корабля, медленно поднимавшегося из жуткого темного провала позади него. На одно полное невыразимого ужаса мгновенье он застыл на головокружительной высоте, как бы упиваясь своим величием, затем вздрогнул, затрепетал, и – обрушился вниз.

Эдгар ПО, «Рукопись, найденная в бутылке»

Глава первая. К вопросу о викингах и их рогатых шлемах

1.

Юнгу звали Торстен, и он оказался тем самым впередсмотрящим, что разглядел в тумане «Тускарору». Был юнга не так уж юн – лет двадцать с лишком – и явно имел самый разносторонний жизненный опыт. По крайней мере, Лесник подозревал, что угловатый предмет, который Торстен старательно скрывал под штормовкой, – отнюдь не альбом с семейными фотографиями. Похоже, шкипер Андерсон не слишком доверял консенсусу, достигнутому между ним и нанимателями.

Но все-таки молодость есть молодость – чувствовалось, что Торстен рад предстоящему приключению. Он с готовностью забрал у Диана тяжелую сумку и перескочил на борт покинутого корабля вторым – сразу вслед за Андерсоном. Шкипер принял с борта «Ариты» канат и закрепил его за один из носовых кнехтов. Затем двое матросов перекинули с борта на борт трап, и Диана, аккуратно держась за швартовочный конец, тоже перебралась на эсминец. Замыкающим шел Лесник, неся еще одну большую сумку.

– Собрались устроить пикник посреди моря? – иронически спросил Андерсон, когда все четверо оказались на палубе эсминца. И кивнул на багаж агентов.

– Вы забываете, что мы ученые, – ответствовал Лесник. – Наша задача – за минимальное время провести максимум исследований и анализов, и привезти из этой экспедиции как можно больше информации. Естественно, обрабатывать полученные данные мы будем уже дома, в университетской лаборатории. Но компакт-лаборатория у нас с собой тоже есть.

Шкипер вздохнул и неодобрительно покачал головой, словно хотел сказать: «Ври, да меру знай!» Юный Торстен тоже покачивал головой, но восхищенно, рассматривая оборудование, размещенное на палубе, весьма необычное даже на взгляд дилетантов в морских делах, – каковыми, собственно, и были Лесник с Дианой.

– Кто-то здесь уже побывал, – сказал шкипер, указывая на ракетную установку. – Причем совсем недавно. И загреб все оружие, что сумел найти. А повесят это дело на нас, лишь бы не платить денежки... Что-то мне все меньше это нравится...

И в самом деле, заглушки с подернутых ржавчиной труб малых ракетных установок были сняты, причем относительно недавно – внутренние поверхности не успели даже окислиться. Ракет внутри не было. Направляющие двух других установок, гораздо большего размера, тоже пустовали.

Лесник догадывался, что помянутый шкипером «кто-то» носил имя Говард Харпер. Вполне логично, что покидая терпящий бедствие корабль, лейтенант постарался его разоружить. Непонятно лишь, отчего он не отключил главное оружие «Тускароры» – хроноустановку. Но и с этим вопросом Лесник рассчитывал разобраться...

А вот первоначальный энтузиазм шкипера угас весьма быстро. Похоже, Андерсон начинал жалеть, что ввязался в подозрительную историю.

– И это вот спасательная шлюпка? – риторически вопрошал он, указывая пальцем на предмет, и в самом деле подвешенный на шлюпбалке, но шлюпкой отнюдь не выглядевший – цилиндр трехметровой длины и чуть более полуметра в диаметре.

Лесник подошел поближе, и сказал, осмотрев укрепленный на предмете алюминиевый шильдик:

– Судя по этой табличке – действительно шлюпка.

– Я умею читать по-английски! – немедленно окрысился шкипер. – Но как прикажете спасаться в такой консервной банке, если ты не консервированная сардина?! А как вам нравится указанный там срок очередной проверки – 2051 год?!! Куда вы меня затащили, морской дьявол вас поимей?!

Диана попробовала восстановить историческую справедливость:

– По-моему, никто вас никуда не затаскивал – сами полезли, прельстившись призовыми деньгами.

Но Андерсона было уже не остановить.

– Это что – краска?! Покажите мне идиотов, которые обмазали пузырящимся птичьим дерьмом надстройки и корпус!

И в самом деле, краска – если это действительно была краска – оказалась весьма специфичная. Неровная, словно вспененная поверхность... Хотя насчет птичьего дерьма Андерсон явно погорячился.

Причем по мере приближения к корме странное покрытие находилось в куда менее приличном состоянии – во многих местах отслоилось, обнажив металл, успевший покрыться ржавчиной. На кормовых надстройках, насколько смог разглядеть Лесник, псевдо-краски не осталось вообще. Он пояснил Андерсону:

– Думаю, что таким «птичьим дерьмом» красят свои корабли люди, не желающие, чтобы их засекали радары противника. Да и мы бы спокойно проплыли мимо, останься всё покрытие в целости и неприкосновенности.

– Секретный корабль... Военные тайны... – прямо-таки простонал Андерсон. – Они же не заплатят нам ни цента! В лучшем случае законопатят до конца дней в какую-нибудь секретную тюрьму на Кубе, а то и пустят пулю в затылок в укромном месте... Идиот я, идиот... Ну почему я не стал бухгалтером, как хотела моя мама?

2.

– С чего начнем? – спросила Диана.

– Для начала обследуем рубку и ходовой мостик, – сказал Лесник. – Там должны остаться судовые документы – журнал, маршрутные карты. Если, конечно, они еще использовали бумажные носители... Вернее, если еще будут использовать... Тьфу, сам черт ногу сломит с этой свистопляской времен...

Они медленно двинулись в сторону рубки – насколько понимал Лесник, именно она располагалась за огромным обзорным иллюминатором из непрозрачного снаружи стекла. По пути пытались открыть все ведущие внутрь надстроек люки – большинство из них оказалось не заперто, но три не поддались усилиям агентов.

Нигде не было видно ни души – ни живой, ни мертвой. Следов торопливого бегства тоже не наблюдалось. Создавалось впечатление, что команда корабля просто внезапно исчезла вместе со своими вещами – за исключением тех восьми человек, что успели погрузиться в спасательную шлюпку.

В рубке эсминца было пусто. На взгляд неспециалиста, здесь царил почти полный порядок – за исключением того, что обе двери на мостик были распахнуты настежь и по помещению гулял холодный сырой ветер. Сколько лет он здесь гулял?

Как выяснилось, моряки – народ весьма консервативный. И останутся таковыми десятилетия спустя... Судовой журнал оказался бумажным. Точнее сказать, почти бумажным, – страницы изготовлены из очень похожего на бумагу пластика. Лесник подозревал, что эта псевдобумага не горит и размокает в воде, но ставить над ней опыты времени не было...

Навигационные карты – из того же материала – лежали там, где и должны были лежать, – на штурманском столике. Если, конечно, оснащенный двумя дисплеями предмет меблировки и самом деле был штурманским столиком.

Лесник склонился над картой, внимательно разглядывая ее. Ломаная красная линия, отмечавшая курс, тянулась от атлантического побережья США на северо-восток и обрывалась возле берегов Гренландии, засечки и цифры отмечали места изменения курса. И никаких намеков, что «Тускарора» направлялась в Северное море...

Судовой журнал принес мало интересной информации. Последние страницы содержали только сообщения о маршруте корабля и дежурные приказы. Ни одной радиограммы, ни единого информативного сообщения... Но последняя запись – от 23:37 16 июня 2046 года – вызвала изумление Лесника. Сначала аккуратным почерком: «Приступили к выполнению инструкции по плану «F».

И чуть ниже неровные, скачущие буквы, начертанные явно другой рукой: «Железная Кандолиза спятила! Господи, помилуй нас...»

Возможно, более интересная информация обнаружилась бы на предыдущих страницах, однако в этот момент Лесника отвлек голос Дианы. Он обернулся.

Напарница стояла, нагнувшись над неким предметом, лежавшим в углу. Лесник направил туда луч фонаря. Предмет оказался позеленевшим от времени медным рогатым шлемом достаточно примитивной формы – несколько напоминавшим каску русской армии образца 1915 года. Но найденная Дианой деталь амуниции явно надевалась на голову гораздо глубже, закрывая почти все лицо – для обзора служили две крестообразно расположенные прорези. Шлем не раз побывал в деле: несколько глубоких вмятин и обломанный рог неопровержимо о том свидетельствовали.

– Древние скандинавы... – негромко произнесла Диана. – Шлем какого-то конунга. Значит эта, как выражается Андерсон, «лоханка» и в самом деле проваливалась в прошлое как минимум на тысячу лет... А может быть, и гораздо глубже... Наверняка драккар викингов потерпел крушение, иначе бы они разграбили здесь всё, что только можно.

– Викинги и их конунги здесь не при чем, – безапелляционно заявил Лесник. – Историки давно доказали, что викинги никогда не носили рогатых шлемов – к чему им совершенно нефункциональное украшение из дефицитного в те времена металла? Впервые такие шлемы появились в карнавальных костюмах германских студентов девятнадцатого века.

Диану авторитет корифеев исторической науки не смутил.

– Если факты противоречат теориям, – заявила она, – то верить надо фактам. Или ты для поддержания престижа академиков станешь утверждать, что здесь побывали студенты в карнавальных костюмах?

Вместо ответа Лесник без всякого почтения к древности ухватил шлем за рог.

– Что-то больно легковесный для меди. Ну-ка, ну-ка... Конечно, стоило ожидать...

Изнутри на затылочной части шлема имелись надписи на трех языках:

MADE IN CHINA

FABRIQUE EN CHINE

HECHO EN CHINA

Судя по следам пепла, амуниция конунгов использовалась в качестве самой банальной пепельницы.

3.

По узкому металлическому трапу Лесник и Диана спустились на нижнюю палубу. Андерсон тоже потащился за ними. Юный Торстен остался на мостике, сказав, что будет дежурить. Лесник заподозрил, что парнишке просто хочется полазать по военному кораблю и засунуть любопытный нос во все щели, однако он не решается заниматься столь откровенным мальчишеством в присутствии посторонних.

Жилая палуба оказалась узким тесным коридором, по обе стороны тянулись одинаковые двери, ведущие в кубрики. Здесь было темно, холодно и сыро.

А еще казалось – в этой части корабля прошли долгие годы, если не десятилетия...

Луч фонаря вырывал из темноты ржавые потеки на переборках, облупившиеся номера кают и прозрачные крышки осветительных плафонов – освещение не работало, ни основное, ни аварийное... Открыть первую дверь не удалось, однако вторая распахнулась от легкого прикосновения. Лесник первым протиснулся в узкий проем, посветил фонариком, и...

И встретился наконец с экипажем «Тускароры».

Двухъярусные койки были заполнены мертвецами. Мумифицированные тела лежали ровно и аккуратно, будто моряки даже не успели проснуться по сигналу тревоги – да и был ли он, этот сигнал? Одинаковые флотские одеяла, оскаленные рты, провалившиеся носы и пустые глазницы. Иссохшая кожа на лицах, кистях рук и открытых участках кожи.

Сзади удивленно присвистнула Диана. Лесник сделал шаг вперед, водя лучом фонарика по сторонам. Железные переборки и низкий подволок кубрика были не просто покрыты слоем ржавчины – коррозия проела их почти насквозь. Он вынул нож, ткнул в переборку – лезвие почти без сопротивления пробило путь в соседнее помещение...

Сколько же надо времени, чтобы все так проржавело? Тут счет уже явно шел на века...

Застыв на месте, он повторил опыт, ткнув ножом у своих ног – появилось нехорошее подозрение, что разгуливать здесь не стоит: можно отправиться на нижний ярус корабля прямиком, без помощи трапов...

Подозрение не подтвердилось. Опора достаточно прочная... И то ладно.

– Не бывает такого, – негромко сказала Диана.

– Чего не бывает?

– Чтобы так мумифицировались тела, нужен особый микроклимат, с минимальной влажностью – что исключает коррозию металла...

– Не бывает – но факт налицо, – вздохнул Лесник. – Загадка природы... Можешь обратиться за разъяснениями к столь не любимым тобой академикам. Скажи спасибо, что борта «Тускароры» в относительно приличном состоянии.

– Ты, наверное, хотел сказать: надводная часть бортов? – невинным тоном осведомилась напарница.

– Умеешь ты вдохнуть оптимизм, поднять настроение...

Прикоснувшись к одному из одеял, Лесник убедился, что оно истлело почти до трухи. Неосторожное движение – и свисавшая с правой койки кисть одного из мертвецов отвалилась и, упав на пол, рассыпалась на несколько частей – даже связки успели истлеть.

Место не просто было неприятным – отчетливо давило на психику. Хотя, казалось бы, трупов в своей работе Лесник навидался... Но этот проржавевший коллективный саркофаг вызывал навязчивое желание: поскорее уйти и никогда не возвращаться.

– Что ты там ищешь? – нервно спросила Диана, не приближаясь к койкам с мертвецами. Диана – и нервы?! Чудеса... Не бывает. Лесник повернул к напарнице лицо и улыбнулся – в свете фонаря его улыбка смотрелась ничуть не лучше ухмылок обитателей кубрика.

– А что попадется, то и ищу. Часы, коронки, обручальные кольца... Золотишко, сама знаешь, не ржавеет...

– Коли уж ты заговорил, как персонаж фильма в гоблинской озвучке, – ледяным тоном произнесла Диана, – моя психотерапия и в самом деле подняла тебе настроение. Чересчур подняла...

Она демонстративно отвернулась.

Лесник вздохнул, шутка и в самом деле получилась неудачная. Если вообще бывают удачные шутки в таких местах... Он достал из кармана плоскую металлическую фляжку, встряхнул – увы, пусто.

Стоявшая спиной к напарнику Диана, тем не менее, прекрасно поняла значение еле слышного звука.

– Уймись, алкоголик! Кто вылакал все запасы «смирновской» в «Старом Кацмане»? А еще мне очень любопытно, куда делся спирт из компаса в рубке «Ариты»? И когда ты успел растратить все командировочные, хотелось бы знать? Почему мне пришлось всучать Андерсону резаную бумагу? Уж на аванс-то за фрахт «Ариты» нам вполне хватало.

– Какой-такой спирт?! – дурашливым голосом возопил Лесник. – Понятия не имею, не видел никакого компаса, не трогал никакого спирта, да и было его там совсем чуть, меньше стакана – испарился, не иначе. Спирт, если верить химикам, – жидкость летучая!

Он намеренно нес полную ахинею, рассчитывая обойти скользкий вопрос о командировочных. Незачем Диане задумываться, на что напарник истратил и в самом деле изрядную сумму. Совершенно незачем.

– Утомил... Или ты начинаешь работать, или на ближайшем заседании Капитула встанет вопрос о твоем морально-бытовом разложении!

– Да я на твой Капитул... – начал было Лесник, но закончил совсем иным тоном:

– Пойдем-ка отсюда, да побыстрее... Здесь мозги идут вразнос, и не только из-за гнетущей обстановки. Что-то не хочется, как лейтенант Харпер, лежать на койке и пускать слюни...

Напарница, похоже, собралась что-то возразить, но в этот момент сверху донесся басовитый голос корабельного гудка, а затем – лязг металлических ступенек под торопливыми шагами.

Лесник бросился к выходу, Диана – за ним.

На верхней палубе они увидели шкипера Андерсона – отчаянно вопящего и размахивающего руками.

Чуть позже обнаружилась и причина столь странного поведения Андерсона. Пока он занимался обследованием брошенного корабля, его траулер отдал швартовы и теперь, рокоча дизелем, задним ходом медленно отваливал от эсминца. Очевидно, кому-то на борту «Ариты» очень захотелось самому занять место шкипера.

Вскоре рыболовное судно скрылось в тумане, а через некоторое время утих и рокот мотора. Шкипер Андерсон закончил извергать проклятия ему вслед и, сверкая налитыми кровью белками глаз, обернулся к Леснику и Диана.

– Это была моя коробка! Черт вас раздери, моя коробка! А теперь они бросили нас здесь, а сами слиняли. Конечно, это все проклятый Гросс подстроил. Он давно зарился на мою долю, так сейчас она вся и достанется ему. А виноваты во всем вы! Вы затащили меня сюда, на эту проклятую ржавую посудину, где мы все и отбросим копыта! Здесь ведь даже не осталось ни одной нормальной человеческой шлюпки, на которой мы могли бы уплыть!

– Успокойтесь, капитан! – Лесник попытался положить руку на плечо Андерсону, но тот вырвался и отскочил назад. – Сейчас мы поднимемся в рубку, наладим рацию и пошлем сигнал бедствия. Уверен, что не позднее чем через пару-тройку часов кто-нибудь да откликнется...

4.

Но сначала они отправились к хроноустановке – благо ее местонахождение долго вычислять не пришлось.

Про город Санкт-Петербург, построенный волей страдающего эпилепсией царя в болотистом месте у неспокойной шведской границы, скептики и недоброжелатели говорили: по меньшей мере странно размещать сердце Империи под кончиком ногтя. Если считать сердцем «Тускароры» хроноустановку, размещена она была не менее странно. Хотя и не под ногтем – корму судна обычно соотносят с другой частью человеческого тела.

Получив в свое распоряжение эсминец, ученые перестроили его весьма радикально. Срезали и демонтировали немалую часть оборудования и надстроек кормы, разместив там новую надстройку, совершенно не вписывающуюся в общий вид корабля.

Полукруглая приземистая башня казалось монолитом из металла – ни иллюминаторов, ни дверей, ни люков... Антенны и вентиляционные отверстия тоже отсутствовали... Металл, судя по цвету, оказался каким-то сплавом на основе титана. А судя по звуку, каким надстройка отзывалась на стук, был преизрядной толщины.

– Попробуем подобраться снизу, – предложила Диана. – Как-то ведь они туда попадали...

– Харпер, похоже, попасть внутрь не сумел, – скептически отозвался Лесник. – А ведь наверняка должен был попробовать отключить дьявольскую машину, убившую его товарищей.

Тем не менее они попытались.

– Чувствую себя персонажем голливудского боевика, – сказала Диана спустя полчаса, кивнув на сканирующую камеру. – Так и кажется, что сейчас загремит этакий механический голос: «Несанкционированное вторжение! Несанкционированное вторжение! Система самоликвидации активирована! Осталось тридцать секунд! Двадцать девять! Двадцать восемь!»

Лесник сказал с улыбкой:

– Но ведь мы, как и положено уважающим себя суперменам, сумеем выдернуть нужный проводок из бомбы за четверть секунды до взрыва, не так ли? А пока...

Он подпрыгнул, с хрустом отломил камеру от кронштейна.

– Так лучше?

– Значительно.

Подобные устройства уже встречались им в других помещениях «Тускароры» – не функционировавшие. Эта же исправно поворачивалась туда-сюда – ни дать, ни взять бдительный часовой, знающий: задремав на сторожевой вышке, можно проснуться с перерезанным горлом. В ярко освещенном, безлюдном и безмолвном до эха коридоре безостановочное движение камеры и в самом деле производило гнетущее впечатление.

Ясно одно: у хроноустановки имеется автономный источник питания. Вполне возможно – ядерный реактор. Излишки же его энергии покрывают нужды других систем корабля... Покрывают лишь частично – именно поэтому аппаратура, освещение и прочие потребители на восемьдесят процентов обесточены.

Они сделали еще несколько десятков гулких шагов, свернули за угол – и вновь уперлись в преграду. Сплошная стена перекрывала коридор – из того же металла, что и кормовая надстройка.

– Господа хронофизики надежно отгородились от мира... – вздохнул Лесник. – Может, там у них одна лишь автоматика, не требующая присутствия человека? Похоже, все коридоры так вот запломбированы. Остается последний вариант: вентиляционные шахты, если в них удастся протиснуться. Но, боюсь, не удастся. Лишь голливудские супермены гуляют там вольготно, как по проспекту.

– При чем тут шахты? Даже если там и в самом деле сплошная автоматика – должны же как-то попадать внутрь ремонтники в случае поломки? Надо искать.

Они поискали еще. И нашли: в очередной перегородившей люк пломбе виднелась овальная дверь. Ни ручки, ни штурвала – лишь квадратная панелька с рядами кнопок, не промаркированных ни буквами, ни цифрами. Рядом – узенькая горизонтальная щель в несколько сантиметров длиной.

А у двери лежал человек. Мертвый человек.

И сжимал в мертвой руке газовый резак...

5.

Никаких следов насильственной смерти они не обнаружили – и кости, и мумифицированные кожные покровы в целости и сохранности. Но отчего-то же умер человек, собиравшийся грубыми механическими способами добраться до хроноустановки – лишь собиравшийся, на двери ни малейших следов работы резака нет. И Лесник весьма сомневался, что причиной смерти горе-взломщика стал сердечный приступ.

Диана покрутила вентиль на одном баллоне, укрепленном на спине мертвеца, на другом... Шипение газа не раздалось. Пустые.

– Хотела повторить эксперимент этого бедняги? Не стоит... Наверняка тут имеется защита от любителей ломать двери.

– Что-то я не вижу отверстий, из которых может вылететь что-то смертоносное, – усомнилась Диана.

Но не стала спорить и настаивать на поисках запасных баллонов к автогену.

– Давай-ка лучше займемся рацией, – предложил Лесник. – Есть у меня одна идея...

6.

– Теперь что-нибудь загорелось? – спросил Лесник, не высовывая голову из отсека.

– Нет, – коротко ответила Диана.

– А если вот так?

– Тоже ничего.

Из недр отсека с радиооборудованием виднелись только ноги Лесника. Он лежал на спине и ковырялся отвертками в незнакомой электронике, пытаясь превратить сложнейшую радиолокационную аппаратуру хотя бы в некое подобие простейшего искрового передатчика. Хоть изобретение старины Морзе вышло из употребления, но радисты еще хорошо помнят, что значит сигнал SOS – и, обнаружив в эфире помеху со странной периодичностью: три длинных сигнала, три коротких, три длинных – сообразят, в чем дело, и попытаются запеленговать передатчик... Хочется надеяться.

Но пока что попытки модернизировать электронику середины двадцать первого века до уровня аппаратов Маркони и Попова протекали не слишком успешно.

– Так, кажется вот этот контакт... Диана, дай мне, пожалуйста, тот разъем, который на желтом и белом шлейфах.

Из отсека показалась раскрытая ладонь, и Диана вложила в нее нужный разъем. Рука вновь исчезла, вслед за этим раздалось позвякивание и сопение.

– Тьфу ты, черт... Двести двадцать словил... Похоже, это шина питания.

Прошло еще несколько минут.

– Ну, хоть теперь есть какие-то изменения?

– Никаких... Хотя нет, действительно загорелась одна лампочка!

– Где и какая?

– Красная, в средней части пульта, справа. И оба правых индикатора осветились. На одном нули, на другом буквы «err»...

– А больше ничего не горит?

– Кажется, нет... Нет, больше ничего.

Лесник снова засопел, а потом начал вылезать из отсека. Даже в свете аварийного фонаря по его физиономии можно было понять, что к большому успеху ковыряние в аппаратуре не привело.

– Нет, такие хитросплетения никак не для людей с гуманитарным образованием... – вздохнул он. – Хотя в электронике времен Второй мировой я бы, думаю, разобрался: там провода были чуть не с палец толщиной, громадные радиолампы – всё просто, как в детском конструкторе. А тут...

Он безнадежно махнул рукой. Помолчав, добавил:

– Остается один выход – спустить на воду одну из здешних странных шлюпок, которые шкипер Андерсон именует консервными банками. Очень бы хотелось надеяться, что они в момент спуска автоматически превращаются в нечто более мореходное... По крайней мере, Харпер спасся отнюдь не верхом на консервной банке.

Диана никак не прокомментировала новую идею Лесника. Он сказал что-то еще – она упорно молчала.

– В чем дело? – спросил он напрямик.

– Я думаю, это тебе стоит объяснить, в чем тут дело. Почему ты так упорно возишься с рацией и собираешься пуститься в авантюру со шлюпкой? Почему не предпринимаешь каких-либо попыток пробиться к хроноустановке? Не бывает несокрушимого металла!

– Ты же сама видела, как меняется состояние корабля и всего, что на нем находится, по мере приближения к корме... Видела скелет с автогеном... Соваться туда смертельно опасно.

– Оставь эту сказку для Андерсона и его юнги, хорошо? Мы с тобой оба понимаем, что все побочные эффекты возникают лишь в момент включения аппаратуры – а до следующего включения еще достаточно времени, если верить лежащему в твоем кармане графику.

Лесник прикусил губу. Не стоило даже мельком показывать напарнице, – при ее феноменальной памяти, – полученные от Донелли цифры... Он попытался выдвинуть другой резон:

– А что могут сделать два дилетанта – мы с тобой – с хроноустановкой?! Сфотографировать? Измерить габариты рулеткой? Тут даже в передатчике-то не разобраться, – он кивнул на развороченное нутро помянутого устройства. – Да что там передатчик, ты взгляни на их самые обычные шлейфы – вернее, на самые необычные! Тонкие и абсолютно прозрачные ленты – однако, судя по разъемам на концах, внутри несколько сотен невидимых проводков!

Диану эмоциональное заявление Лесника не сбило с толку.

– Специалисты разобрались бы, – сказала она уверенно. – Никакие изобретения не рождаются из ничего, на пустом месте. Наверняка сейчас про твои «прозрачные ленты» пишут в технических журналах, называя их техникой будущего – хотя девять из десяти описанных там технологий никогда не воплотятся в жизнь... Но ты отчего-то не желаешь видеть на борту «Тускароры» специалистов Конторы.

– Ты сама знаешь реакцию Юзефа на наши рапорты... А здесь, в море, мы вообще остались без связи. Или ты предпочла бы передать на весь мир по рации «Ариты»: «Обнаружена боевая машина времени!»

– Твой персик прекрасным образом вышел в сеть.

– Когда?!

– Незадолго до обнаружения «Тускароры» – едва ты отправился в рубку к Андерсону. Шеф крайне удивился, узнав, что мы отправились в море на поиски корабля-призрака. И я повторяю: по-моему, тебе пора кое-что мне объяснить.

Лесник объяснять что-либо не пожелал. Встал, сделал несколько шагов по рубке, хмуро констатировал:

– Значит, ты подсмотрела мой пароль...

– Вот еще... Ты не замечал, что каждая клавиша персика издает при нажатии писк определенного тона? Запомнить нужную комбинацию – не бином Ньютона. Но не надо уводить разговор в сторону. Почему Юзеф ничего не знал о нашем морском вояже?

– Потому что я ему не докладывал.

Диане не понравился тон Лесника – холодный, отстраненный. И еще не понравилось, что коллега встал так, что лишь голова и плечи виднелись над громоздким аппаратом неизвестного назначения. Диане отчего-то казалось, что запах смазки – тонкий, неразличимый обонянием обычного человека – доносится не из развороченного нутра передатчика. От пистолета в опущенной руке Лесника.

Вот до чего дошло...

Она сказала как можно более мягко:

– Ты ведь отправлял рапорты у меня на глазах... И на экране появлялось сообщение, что они приняты.

– Работая с персиком восемь лет, можно додуматься, как внести кое-какие свои поправки в операционную систему. Хоть и считается, что это не реально.

Лесник говорил по-прежнему холодно. И по-прежнему стоял за укрытием...

– В чем причина? Решил стать единоличным владельцем машины времени?

– Нет. Донелли прав – у нее не должно быть владельцев. Ее место на дне моря. И чем скорее она туда отправится, тем лучше. Пока до нее не добрался еще кто-нибудь, кто решит подправить историю, ко всеобщему благу, разумеется... Неважно кто – штатовские адмиралы или Юзеф.

– Па-а-анятно... – протянула Диана с издевкой, копируя интонацию любимого словечка Лесника. – Дело идет о спасении прошлого, будущего и настоящего – что уж тут оглядываться на такие мелочи, как Устав и клятва на клинке...

Лесник молчал, упрямо нахмурив брови.

«Выстрелит или нет? – подумала Диана. – После того, как я скажу, что...»

– Юзеф получил сообщение, – сказала она. – С борта «Ариты», несколько часов назад. И знает о нашей находке и ее координатах.

Лесник не выстрелил...

– Думаю, сюда уже летят вертолеты – шеф в таких случаях времени не теряет, – продолжила Диана. – Тебе, по-моему, не стоит пробовать затопить корабль, открыв кингстоны, – ты хоть представляешь, как они выглядят и где их искать?

Лесник не произнес ни слова.

– Не советую спускаться в трюм и делать глупости, – сказала Диана, направившись к выходу. – Тогда в том, что рапорт не попал в Контору, окажется виновата лишь гроза над Эсбьергом, и ничто иное.

Она вышла. Лесник проводил ее взглядом, опять-таки молча. Убрал в карман плаща пистолет, который и в самом деле сжимал в руке – хотя шансы в возможной схватке с «осой» он оценивал достаточно скептично – примерно тридцать к семидесяти не в свою пользу... Причем, вполне возможно, несколько льстил собственной боевой подготовке.

Ну что же, вот и наступил момент истины, который расставит все по своим местам в их странном партнерстве с особым агентом Дианой. Три года он ломал голову: кого из них поставил Юзеф приглядывать за другим? Теперь уже неважно... Поскольку только что Лесник переступил черту – а Диана, и Юзеф, и вся Контора остались за нею.

Утешало лишь одно – при всех своих талантах Диана читать мысли не умеет. И едва ли подозревает, что в увесистой сумке Лесника хранится вовсе не компакт-лаборатория.

7.

Шкипер Андерсон находился в рубке, и встретил Лесника достаточно странным вопросом:

– Ну и что же у нас сегодня предполагается на ужин?

Лесник проигнорировал неуместные гастрономические интересы, ответив вопросом на вопрос:

– Где ваш юнга?

– На юте, где же еще? Пялится на море да сторожит ваш бесценный багаж – сами же велели не спускать с него глаз... Но вы не ответили, чем мы будем ужинать. И завтракать, если уж на то пошло, и обедать, и снова ужинать... От ланча, так уж и быть, я согласен отказаться.

Лесник запустил руку в карман и извлек пригоршню предметов, формой и размером напоминающих пробки от пивных бутылок.

– Думаю, в ближайшее время придется подкреплять силы этим. Нашел в кладовой при камбузе.

Никаких этикеток на загадочных предметах не оказалось. Андерсон повертел один из них в руках, прочитал выбитые на металле буквы:

– Рацион пи-эйч-восемнадцать-тридцать два... Консервы... Не знаю уж, для кого придуман такой рацион, для хомяка или для морской свинки, но мне придется съесть этих фитюлек штук тридцать или сорок, чтобы хотя бы перестало бурчать в брюхе.

Он помолчал и спросил деловито:

– Много их там, в кладовой?

Лесник, расставшись с Дианой, и в самом деле посетил камбуз эсминца – оказавшийся едва ли не единственным помещением на корабле, где обнаружились следы либо охватившей экипаж паники, либо чужого вторжения, – распахнутые дверцы шкафов, вывороченные из столов ящики, и в беспорядке валявшиеся на полу кастрюли и тарелки...

– На ближайшую неделю пищей мы обеспечены, – успокоил он Андерсона. – Морозильники разморозились, и всё в них сгнило, но эти баночки, как ни странно, выглядят целыми. Думаю, они гораздо калорийнее, чем можно судить по размерам.

– На ближайшую неделю – допустим, – продолжал гнуть свое Андерсон, стоявший у переднего стекла рубки, облокотившись на навигационный пульт. – А что мы будем есть потом?

– Я думаю, к этому времени до нас уже доберутся спасатели, – заявил Лесник, постаравшись изобразить тоном беспечный оптимизм.

– Какие спасатели? Вы только что целых два часа возились с радиостанцией, но так и не смогли ее наладить! Мы даже не сумеем вызвать помощь!

– Может быть, еще сумеем. Кроме того, вскоре ваше отсутствие, так или иначе, будет замечено.

– Интересно, кем это? Я же говорю, мерзавец Гросс приложит все усилия, чтобы обставить дело шито-крыто. Он заявит в полицию, что капитана и юнгу смыло за борт в открытом море, и найти их не удалось, а все остальные подтвердят. Подумаешь, двое рыбаков, эка невидаль... Такое в здешних местах случается каждый месяц, а в иные – не раз.

Лесник удивленно посмотрел на Андерсона:

– Надо понимать, наше присутствие на борту «Ариты» вы не афишировали?

– Ясное дело! Да и вы едва ли зарегистрировали свою экспедицию в полиции или другом официальном учреждении, а? Иначе вам бы пришлось не одну неделю бегать, высунув языки, по инстанциям, чтобы оформить разрешение на исследовательскую деятельность. А то я не знаю здешних чиновников...

– Вы думаете, что мы имеем контакт только с местными инстанциями?

Эта загадочная фраза заставила Андерсона поперхнуться. Он удивленно воззрился на Лесника.

– А почему бы вам не сказать мне честно и открыто: что же, дьявол вас поимей, здесь происходит? – Теперь в голосе Андерсона чувствовался гнев пополам с растерянностью. – Послушайте, «Арита» была не просто моим заработком, она была всей моей жизнью! А сейчас негодяй Гросс угнал ее и оставил нас среди мертвецов. Теперь мы в одной лодке, и я имею полное право получить ответ на прямой вопрос!

После секундного колебания Лесник решил открыть карты. Если все сложится, как он планировал, «Тускарора» ляжет на дно, причем не в нашем времени – и Андерсон окажется лишь очередным автором очередной байки о «корабле-призраке», которому никто не поверит. А если не сложится... Тогда стоит последовать примеру коммандера Донелли – чем больше информированных о том, что здесь творится, тем лучше.

– То, что вы видите, – сказал Лесник, – результат эксперимента, проведенного военными.

– Военного эксперимента? – В голосе Андерсона чувствовалось недоверие. Словно он ожидал услышать что-то другое, еще более неприятное.

– Да, эксперимента с направлением и скоростью течения времени. Корабль и все, что на нем находится, движется по временному потоку ускоренным темпом...

– А можно выражаться понятнее? – буркнул Андерсон.

– Есть основания предполагать, что время на этом корабле идет быстрее.

– По-моему, вы еще больший псих, чем Гросс, – покачал головой Андерсон, переварив полученную информацию. – Время идет быстрее – надо же такое придумать!

– Эта гипотеза не более фантастична, чем ваши рассказы о конунгах и преддверии Вальхаллы, – парировал Лесник. – Кроме того, чем вы еще объясните здешнее невиданное оборудование? А шлюпки? А эти консервы, наконец! Между прочим, корабль еще только будет спущен на воду в 2009 году, но эксперимент состоится лишь в 2046-м...

Лицо шкипера стало тоскливым, словно он неожиданно обнаружил, что компаньон в рискованном предприятии – полный шизофреник... Андерсон хотел что-то сказать (едва ли лестное для собеседника), но в этот момент в рубку донесся крик – короткий, неразборчивый...

– Торстен? – насторожился Андерсон. – Похоже, что-то стряслось!

Он распахнул дверь и выскочил на крыло мостика. Лесник за ним. Туман стал еще гуще, клубился у самых бортов, затянув нос и корму корабля. Крик больше не повторился, и было совершенно непонятно, в каком направлении надо двигаться.

– Не уверен, но, кажется, кричали где-то ближе к корме, – нерешительно произнес Андерсон. – А ведь я запретил ему туда соваться... Кстати, где ваша подруга?

– Думаю, в трюме... – ответил Лесник, мысленно прибавив: «...сторожит кингстоны».

– Разделимся, вы туда, я – сюда, – предложил шкипер, указав рукой два направления поисков.

Они спустились с мостика и, разделившись, двинулись вдоль борта по штормовой галерее.

Туман, казалось, можно было резать ломтями и продавать на вес. Пальцы вытянутой руки виднелись весьма смутно. Ночное зрение оказалось бесполезно, равно как и обычное, равно как и фонарик... – Лесник передвигался чуть ли не ощупью. И едва не споткнулся о распластанное по палубе тело.

Лесник присел на корточки, приблизил лицо к лежавшему – и только так смог его разглядеть. Юнга Торстен лежал ничком, неловко подогнув под себя правую руку. Глаза юноши были широко открыты и безжизненны, в них застыла боль и мгновенное удивление. По палубе расплылось большое кровавое пятно, волосы слиплись от крови. В раскроившей череп ране виднелось мозговое вещество...

Лесник приложил палец к шее юнги – пульса нет.

Па-а-анятно... Ситуации, столь любимой авторами детективного жанра не получится, – если в замкнутом пространстве находятся четверо, причем двое из них в момент убийства находились вместе и не убивали, а третий найден с пробитым черепом – ломать голову, вычисляя убийцу, не стоит. Но чем помешал Диане юнга Торстен?

– Стой! Стой, гад!!! – раздался из тумана дикий вопль шкипера, затем послышался громкий топот, но быстро смолк.

Лесник мимолетно удивился эпитету «гад», но и не подумал присоединиться к погоне – если она и в самом деле имела место. При нулевой видимости – бессмысленное дело.

Вновь послышались торопливые шаги, шумное дыхание, и из тумана выплыл шкипер Андерсон.

– Уберите пистолет, – попросил он, с трудом переводя дух. – Не люблю, когда в меня... Господи!!! Торстен?!

Шкипер нагнулся было к телу, но не закончил движения. Протянутая к разбитой голове рука отдернулась. Спросил понуро:

– Он... ж-ж-жив?

– Уже нет. Удар нанесен сзади, тяжелым предметом. У бедняги раздроблена вся височная кость, умер мгновенно...

– На корабле не только мертвецы! – выкрикнул Андерсон.

– Ну почему же? Мертвецы тоже иногда убивают... – криво усмехнулся Лесник. У него на сей счет имелась богатая практика.

– Да нет, говорю же: я его едва не схватил!

– Кого?! – изумился Лесник.

– Откуда ж я знаю, кого, – если не схватил? – резонно ответил шкипер. – Мужчина, высокий, плечистый, в чем-то черном, длинном, – не то плащ, не то пальто. А больше и не разглядел ничего в этой белесой гнусности, тем более со спины...

Вот как... Похоже, решение детективной загадки оказалось не столь очевидным.

– Где вы его встретили?

– Во-он там, – показал рукой Андерсон. – Где у фальшборта стоит непонятная хреновина, вроде гибрида гигантского граммофона и электронной мясорубки. Вижу: кто-то в тумане виднеется, я к нему, он развернулся – и бежать. Я следом, «Стой!» кричу, да куда там... Только спину и рассмотрел. Быстрый, гад, оказался. Чуть пробежал за ним, вижу – люк открытый. Туда нырнул? Или дальше помчался? Ну и не стал судьбу пытать, вернулся, а теперь думаю, что...

– Тихо! – оборвал его Лесник, поднимая пистолет.

Андерсон испуганно смолк.

– Это я, – послышался голос Дианы. – Что тут у вас происходит?

– Нас осталось трое, – сообщил Лесник. – Но по кораблю бродит кто-то еще, имеющий дурную манеру подбираться сзади и бить по голове. Этот член экипажа кажется мне явно лишним.

Глава вторая. Никогда не поворачивайтесь спиной к неизвестным

1.

Искать черную кошку в темной комнате – занятие куда более перспективное, чем прочесывать брошенный корабль силами всего троих человек. Но Лесник настоял на поисках – причем для этого мероприятия их троица вновь разделилась: Андерсон отправился вместе с Дианой. В отличие от агентов Инквизиции, в одиночку шкипер вполне мог разделить судьбу Торстена...

От мысли спускаться в нижние помещения Лесник сразу же отказался. Но и жилая палуба представляла собой запутанный лабиринт коридоров, лестниц и переходов, в котором запросто можно было заблудиться... Вскоре стало ясно, что найти убийцу вряд ли удастся.

Лесник для порядка еще раз осмотрел кубрики и камбуз, а затем вернулся на палубу, к телу юнги. Подходил осторожно, бесшумно, напрягая слух – однако, если принять на веру теорию о том, что убийцу всегда тянет на место преступления, то здешний душегуб оказался нетипичным. Или забился слишком глубоко в трюм эсминца...

В надстройке рядом с местом убийства виднелась небольшая овальная дверь. Или люк? – Лесник слабо разбирался в тонкостях морской терминологии, знал лишь, что кухню на корабле надлежит именовать камбузом, стены – переборками, пол – палубой, а туалет – гальюном... Для чего служило небольшое помещение не то за дверью, не то за люком, он тоже не имел понятия. Вполне возможно, что такелажной кладовой, – но какой-либо такелаж на крюках и полках отсутствовал.

А сейчас исчезла и большая дорожная сумка Лесника, лежавшая раньше в углу. Луч фонаря пробежался по невеликому помещеньицу. Ничего... Пусто...

Он привалился плечом к холодному металлу. Застыл в неподвижности.

Едва ли убийца успел куда-либо утащить и спрятать сумку. По крайней мере, очень скоро Андерсон встретил его уже без ноши. Сумка, кстати, была не простая – не зная секрета, с лету не откроешь, а армированная ткань ножу не поддастся, нужен инструмент куда основательнее...

Так что, скорее всего, имущество Лесника отправилось за борт, на дно морское. Не научная аппаратура, как он уверил шкипера, – к аппаратуре там имел отношение лишь персик. Да еще таймеры-детонаторы, которым предстояло привести в действие взрывчатку, составлявшую остальную часть груза.

Столько трудов насмарку...

Лесник, естественно, не мог тащить опасный груз через границу – «отвести носы» собакам, вынюхивающим наркотики и взрывчатку, не по силам даже Диане. Да и нужды тогда не было... Не мог отправить обер-инквизитору просьбу прислать курьера с зарядом и детонаторами. Не мог попросить о подобной услуге Донелли, не заставив коммандера призадуматься: а в том ли месте ищут его коллеги «Тускарору»? Не мог даже полностью довериться напарнице...

Пришлось двигаться к цели окольными тропами. Теодор Валевски изрядно удивился, но подтвердил: да, среди его моряков-конфидентов не все занимаются рыбным промыслом, кое-кто и менее законными делами... Одни, как Эйнар Андерсон, достаточно безобидными, другие же... Многочасовое пребывание Лесника в Оденсе, доведшее Диану до белого каления, было посвящено не только увлекательной беседе со старым аристократом... Но и ожиданию пресловутого «другого» – по телефону подобные сделки обсуждать не принято. К нему же, к «другому», через сутки перекочевала и почти вся наличность, благо Юзеф, отправляя агентов на задание, не поскупился...

И время, и деньги ушли на ветер. Вернее, в соленую морскую воду...

Но стоило ли убивать юнгу для того лишь, чтобы добраться до скрывавшего непонятно что багажа, – и тут же вышвырнуть добычу в море?

Ответ на этот вопрос существовал.

Очень неприятный ответ...

Лесник вынул из карманов несколько бумаг, сложил в аккуратную кучку под ногами. Чиркнул зажигалкой, несколько секунд смотрел на костерок.

Полученное от Донелли изображение «Тускароры» обуглилось и исчезло последним. Увы, от его прототипа так просто избавиться теперь не удастся.

2.

Шкипер и Диана тоже закончили поиски и вернулись в ходовую рубку – как-то само собой получилось, что именно это место стало временной штаб-квартирой вторгшихся на корабль пришельцев. Хотя, конечно, хороший обзор из рубки мог дать им немало преимуществ, когда проклятый туман рассеется. Если он вообще хоть когда-то рассеется...

– И ты без улова? – спросила Диана.

Лесник молча кивнул. Затем предложил:

– По-моему, нам пора заняться шлюпкой. Разобраться, как привести ее в пригодный для плавания по морю вид. До очередного включения хроноустановки – меньше двух часов. Вернее, до серии из трех включений. Хотелось бы надеяться, что в результате последнего из них эсминец вновь попадет в Северное море начала двадцать первого века. Но никакой в том уверенности у меня лично нет. Предлагаю оказаться как можно дальше от «Тускароры» в тот момент, когда машина времени заработает.

Что последнее предложение относится лишь к двоим его спутникам, Лесник добавлять не стал. Но и без того на шкипера его слова оказали неожиданное действие.

– Хватит! – рявкнул Андерсон, вскочив со своего места на откидном сиденье. – Я больше не собираюсь слушать ваш бред! Это вы убили Торстена, а сейчас плетете какие-то небылицы и думаете, что вам поверят!

– Андерсон, заткнитесь! – не выдержал Лесник.

– Вы, вы! – не унимался шкипер. – И не пойте мне песни про алиби, поберегите их для присяжных! Это она, – ткнул он обличающим жестом в Диану, – треснула парня по башке! А вы нашли где-то здесь черный плащ и изобразили в тумане убийцу!

– Ну и зачем нам изображать такие спектакли? – холодно спросила Диана. – Куда проще было бы стукнуть по голове вам обоим, и отправить за борт...

Шкипер подскочил к ней, раскрыл было рот для еще чего-либо обвиняющего, но вдруг резко остановился и как-то сразу сник.

– Делайте что хотите... – понуро сказал он. – Бейте друг друга по черепам, рассказывайте друг другу свои небылицы про машины времени... А мне недосуг. Там Торстен лежит... – Он не договорил и вышел из рубки, хлопнув дверью. В помещении повисла тягостная тишина.

– У нашего викинга явно не все в порядке с нервами, – после долгой паузы произнесла Диана. – По-моему, он чего-то очень боится... Причем не нас, и не корабля-призрака, и не человека в черном, а чего-то еще...

3.

Туман за бортом становился всё плотнее и гуще – хотя это уже казалось невозможным. Андерсон подтащил завернутое в брезент тело к самому краю палубы, выпрямился, перевел дыхание и безуспешно попытался вспомнить хоть какую-нибудь молитву.

– Ты был правильным парнем и отличным юнгой, – наконец пробормотал шкипер. – Наверное, со временем ты стал бы хорошим моряком. Жалко, что этого так и не случилось. Прощай, бедняга Торстен. Аминь!

Более никаких возвышенных слов ему в голову не пришло, поэтому он снова нагнулся и перевалил труп за борт, а затем размашисто перекрестился, глядя вниз – туда, где теоретически находилась поверхность моря. Снизу донесся всплеск. Значит, корабль все еще держался на воде, а не плыл по воздуху...

За спиной раздался негромкий шум, и краем глаза Андерсон заметил кого-то, метнувшегося к нему, начал поворачиваться,– и только потому страшный удар не раскроил ему голову.

Хрясь! Дикая боль в плече, шкипер не устоял на ногах, и лишь чудом удержался на палубе, ухватившись за леерную стойку.

Еще удар! Андерсон дернулся в сторону – металлическая труба, которой был вооружен нападавший, грохнула по настилу палубы.

Шкипер извернулся, пытаясь ногами подсечь противника. Не удалось, однако враг вынужден был отпрыгнуть, – но тут же вновь занес свое оружие.

Андерсон никак не мог улучить мгновение, чтобы вскочить на ноги, – и едва ли смог бы долго уворачиваться... Но тут раздался спокойный голос Лесника:

– Брось свою железку, подними руки вверх и не двигайся! Дернешься – получишь пулю.

Нападавший замер – и лишь теперь его удалось как следует разглядеть. Высокий белокурый мужчина, на вид лет сорока. Неопрятная клочковатая борода. Черные штаны, под распахнутым плащом виднеется шерстяной свитер грубой вязки.

Мужчина помедлил с занесенной трубой – совсем недолго, Лесник даже не успел решить, какую конечность при нужде аккуратно ему прострелить. Затем агрессивный блондин попытался осторожно обернуться. Увидел направленный на него глушитель пистолета – пальцы разжались, труба звякнула о палубу.

Лесник шагнул поближе, внимательно разглядывая лицо бандита. И в этот момент бородатый сделал большую глупость – в высоком замахе ударил ногой, пытаясь выбить пистолет.

Выстрел прозвучал негромким хлопком.

Секунду спустя любитель бить по затылкам корчился на палубе, вцепившись двумя руками в собственное колено.

Выкрикнув что-то непонятное, поднявшийся шкипер подскочил к лежавшему, с хрустом врезал бородачу ногой по ребрам.

Однако тот еще раз продемонстрировал, что списывать его со счетов рано, – рука дернулась к карману, и тут же в кулаке блеснуло длинное тонкое лезвие.

Крепкий орешек, подумал Лесник с невольным уважением, примериваясь завершить схватку обездвиживающим ударом.

Но Андерсон справился сам: отскочил, так что лезвие лишь рассекло штанину, слегка задев кожу, – и тут же его тяжелый морской сапог припечатал к палубе кисть врага, круша кости. Бородатый взвыл, но все-таки попытался перехватить нож левой рукой.

Шкипер вновь пустил в ход сапог – и нож, серебряной рыбкой мелькнув в воздухе, канул за борт. На этом попытки сопротивления завершились – началось жестокое избиение.

Несколько секунд Лесник не вмешивался. Затем, видя, что вошедший в раж шкипер сейчас запинает бородача до смерти, или, по меньшей мере, до исключающего какой-либо допрос состояния, рявкнул:

– Хватит, Андерсон!

– Эта гнида убила Торстена! – прохрипел шкипер, вновь замахиваясь ногой. – Размажу по палубе, а что останется – скину в море!

– Прекратите истерику! – В голосе Лесника звучали металлические нотки. – Лучше помогите его связать...

Шкипер с большой неохотой прервал свое увлекательное занятие. Вдвоем они стянули бородатому руки за спиной его собственным ремнем, наложили жгут на ногу – под простреленным коленом натекла изрядная лужа крови.

– Выясним, кто он, как и откуда здесь появился, – сказал Лесник. – Если окажется разговорчивым – угодит в руки гуманной датской полиции. Будет молчать – делайте с ним, что хотите.

Он говорил намеренно громко, следя за реакцией пленника. Похоже, английский язык тот понимал, но отреагировал для подобных обстоятельств не совсем типично – язвительно хохотнул и не менее язвительно произнес какую-то фразу. Лесник не понял ни слова – но, судя по лицу Андерсона, ничего приятного не прозвучало.

4.

Пленник – доставленный в рубку, перевязанный и получивший обезболивающий укол – повел себя достаточно нагло. Сидел в углу, у переборки, баюкая раненую ногу, и всем своим видом демонстрировал высокомерное презрение. Его брезгливо поджатые тонкие губы порой кривились в странной усмешке, значения которой Лесник не понимал. Ну прямо-таки лощеный английский лорд в лапах грубых и грязных разбойников. Хотя доносящийся от пленника запашок свидетельствовал, что как раз именно он не мылся недели три, а то и дольше...

– Как вас зовут? – обратился к нему Лесник.

Его немытое сиятельство вновь криво усмехнулся, но все же соизволил разжать губы.

– Можете называть меня Зигфридом, – произнес он по-английски.

– Сдается мне, что зовут его не совсем так... – пробормотал Андерсон. Лесник бросил взгляд в его сторону, но ничего не сказал.

– Это вы убили юнгу Торстена?

– Не знаю никаких Торстенов, и никого не убивал.

– А трубой хотел муху на мне прихлопнуть, гад?! – вновь встрял шкипер.

– Помолчите, Андерсон! – осадила его Диана.

– Зачем вы на него напали? – продолжил допрос Лесник.

Молчание.

– Что вы вообще делаете на этом корабле?

Молчание.

– Вы будете отвечать на мои вопросы?

Молчание, сопровождаемое презрительной улыбкой.

– Да что мы вообще с ним цацкаемся? – не выдержал Андерсон. – Прикончить подонка, и дело с концом! Всем спокойнее будет.

– Что с ним делать – решаю я! – резко сказал Лесник.

И тут Зигфрид выдал негромкий лающий смешок.

– Ты думаешь, что хоть что-нибудь тут решаешь? – отсмеявшись, произнес он. – Здесь полные кубрики думавших точно так же. И вы к ним ляжете. А я уйду – так же, как и пришел сюда.

– Как именно? – быстро спросила Диана.

Но пленник вновь замолчал, в рубке воцарилась мрачная тишина.

Диана сделала характерный жест за спиной Зигфрида, и Лесник ее вполне понял. Запас «правдореза» канул вместе с багажом, времени искать психологические подходы нет... Остается одно: применить самый жесткий вариант экстренного потрошения, и, как выразился шкипер, «сбросить остатки в море».

Но Лесник отчего-то медлил.

Затем шагнул к выходу, поманив Диану. Выходя, сказал:

– Андерсон, глаз не спускайте с пленного. Мы ненадолго...

Шкиперу такая перспектива абсолютно не понравилась.

– А почему это вы уходите, а я остаюсь? – с подозрением спросил он. – Сговориться решили за моей спиной? А если он (кивок на Зигфрида) развяжется и выпустит мне кишки?

Лесник глубоко вздохнул.

– Совсем недавно, на палубе, вы отчего-то вели себя смелее, – успокаивающим тоном произнес он. – Вы же сильный мужчина, и с простреленным коленом наш друг никакой опасности для вас не представляет.

5.

Лесник откинул крышку люка и посветил фонарем вниз. Ступени трапа уходили в темноту, матово поблескивая металлом, ни следа ржавчины. Да и вообще все здесь, в отличие от кормы эсминца, выглядело так, словно еще вчера суровый боцман гонял в хвост и в гриву нерадивых матросиков, заставляя драить палубу и подкрашивать надстройки.

– Подсвети, пожалуйста. – Он протянул фонарь Диане, достал из кармана второй – Я спущусь и посмотрю, что там есть.

Он скрылся в темном проеме. Некоторое время оттуда не доносилось ничего, кроме гулкого стука ботинок по металлу, потом и этот звук смолк. Наконец из люка вновь появилась голова Лесника.

– Логово Зигфрида, – коротко проинформировал он. – Я так и думал – если он и вправду абориген «Тускароры», то обосновался где-то на самом носу корабля.

– Он был один?

– Один... И не барствовал, скажу я тебе. Тюфяк, примус, запасец консервов и концентратов.

– И всё?

– Не совсем... Обнаружился довольно интересный прибор – нечто вроде небольшого телескопа на треноге. Вполне современная штучка – провода от нее тянутся к ноутбуку. Я не стал тащить все хозяйство по этой крутизне, можешь сама спуститься и посмотреть.

Диана с сомнением посмотрела на массивную крышку люка – задраить ее сверху просто и быстро, а вот выломать снизу...

– Повременю, пожалуй... Что-нибудь еще нашлось?

– Вот, взгляни.

Диана взяла в руку протянутый Лесником предмет. Это оказались ножны от какого-то клинка – деревянные, с широкой стальной обоймой, не тронутой ржавчиной. По верхней полоске металла шла гравировка. Диана вгляделась в изображение.

– Орел со свастикой... И две рунические молнии!

– Угу, – подтвердил Лесник – Ножны от форменного эсэсовского кортика. Причем изготовлены из дерева, а не из пластика – довоенная партия. А выглядят, словно вчера сделаны.

– Выходит, наш Зигфрид и в самом деле чистокровный ариец?

– Ариец – в смысле немец? Возможно, что и нет. Но скандинавов нацисты тоже числили арийцами и охотно брали в ведомство Гиммлера, дивизии СС «Норд» и «Викинг» как раз из них и формировались... Эсэсовец с ноутбуком – оригинально, согласись?

– Включить не пробовал?

– Не стал рисковать. Вполне может стоять суровая система защиты, как на наших персиках, – нажмешь не ту кнопку, и случится большой бабах...

– Ничего, спецы из «Трех китов» разберутся, им не впервой.

Лесник помолчал, странно поглядывая на Диану. Потом медленно произнес:

– Давно хотел сказать... Наших спецов здесь не будет. И Юзефа не будет. И вообще никого из Конторы не будет.

– Думаю, шеф со всей командой уже в Эсбьерге, – усмехнулась Диана. – И не станет связываться с рыбачьими суденышками, воспользуется вертолетами, едва рассеется туман.

– Воспользуется... И будет впустую кружить над морем.

– Не блефуй, бесполезно. Мы в нашем времени. У бедолаги Торстена был с собой карманный транзистор, и я попросила на время... Проверяла совсем недавно – FM-диапазон буквально нашпигован музыкой и новостями. Мы в нашем времени.

– Па-а-анятно...

Лесник замолчал. Ему действительно многое стало понятно.

Затем он назидательно произнес:

– Чтобы найти что-то, надо пересечься с этим «чем-то» не только во времени, но и в пространстве. Юзеф не найдет «Тускарору», попросту не успеет. Координаты, которые я при тебе сообщил Андерсону в «Старом Боцмане» – ложные. Лишь в море, едва оставшись со шкипером наедине, я назвал ему истинный район поисков. Не знал и не знаю, зачем тебя приставил ко мне обер-инквизитор, но я учитывал все возможности.

– Дурак... Никто меня к тебе не приставлял, сама напросилась. И в другом дурак... Я понимаю, у тебя СКД-вакцинация так развила чувство ориентировки на местности, что не заблудишься ни в тайге, ни в пустыне, но неужели ты никогда не слышал про существование системы глобального позиционирования? Проще выражаясь – GPS? На море эта штука выдает координаты так же исправно, как и на суше.

Диана вынула из кармана и продемонстрировала упомянутый приборчик – никакого, дескать, блефа.

Ответить Лесник не успел.

Мир вокруг исчез.

Дела минувших дней – V

Северное море, октябрь 1904 года

Уже через час назначенная в абордаж команда полным составом собралась неподалеку от оружейной кладовой – на правом борту под рострами, позади второй дымовой трубы. Лейтенант Новосильцев вполголоса отдавал какие-то приказы; Старцев, не слишком прислушиваясь к нему, придирчивым взглядом изучал собравшихся.

С матросами все было в полном ажуре: все, как на подбор, бравые и крепкие ребята. Выходили по одному из кладовой, вооружившись трехлинейками с примкнутыми штыками. У каждого на стянувшем бушлат ремне, помимо подсумков с обоймами, – висела револьверная кобура. «Правильно, – мысленно похвалил Старцев. – Дойдет дело до абордажа – в тесноте корабельных помещений громоздкая мосинская винтовка не слишком-то удобна...»⁶

Сам капитан-лейтенант в кладовую не пошел, захватил из своей каюты два одинаковых кольта-самовзвода с укороченными стволами, да рассыпал по карманам пачку патронов. После недолго своего увлечения автоматическими пистолетами – и в самом деле, при той же убойной силе более пригодными для скрытного ношения и быстрее перезаряжавшимися, – Старцев вновь вернулся к более надежным револьверам: не так давно, в Одессе, перекос патрона в браунинге чуть не обошелся слишком дорого, смерть просвистела в полувершке от виска...

– Наганы «солдатские»? – спросил он у выходивших из кладовой моряков.

– Офицерские, вашскобродие! Не поскупился Зиновий Петрович! – молодцевато отрапортовал высокий широкоплечий унтер-офицер, окладистой черной бородой напоминавший покойного государя-миротворца Александра Третьего. За поясом у гиганта красовался отнюдь не наган, но огромный револьверище – наметанным глазом лейтенант опознал 4,5-линейный флотский «Галан», стреляющий патронами на дымном порохе.

Сочетание колоритной внешности со старинным оружием, четверть века назад снятым с вооружения, заинтересовало Старцева, и он решил познакомиться с моряком поближе.

– Палубной команды боцман Кухаренко, вашскобродие! – доложил гигант в ответ на его вопрос. – Рево?львер? А что рево?львер? Он у меня еще с туркестанских времен. Хорошая пистоль, надежная...

В ответ на просьбу капитан-лейтенанта он вытащил револьвер из-за пояса и протянул офицеру. Старцев с интересом взвесил «пистоль» в руке, взвел курок, направив ствол на море. «Галан» имел немалый вес, а отдача при таком калибре запросто могла бы вывихнуть или сломать руку неопытному стрелку – особенно если боцман по старинке использует патроны, снаряженные черным дымным порохом. Современный бездымный порох «не так сердито стреляет» – как выражаются бывалые солдаты, успевшие повоевать еще винтовками Бердана...

– Не верю я нонешним пукалкам, что наганам, что этим мериканским смитвесонам, – сказал боцман, как бы отвечая на незаданный вопрос. – Пуля с ног валить должна, так, чтоб супостат не тока что подняться – вздохнуть уж больше не смог. Вот тогда на душе спокой полный: не оклемается вражина и в спину тебе не пальнет...

Лейтенант улыбнулся этим словам, перевернул револьвер, заглянул в каморы... Ого! На свинцовых головках пуль виднелись аккуратные надрезы – крест-накрест. Действительно, не оклемается и не пальнет...

– А ты знаешь, что пули «дум-дум» запрещены Гаагской международной конвенцией девяносто девятого года? – спросил Старцев боцмана. Тот не смутился:

– Так то ж международной! А мы-то в Туркестане, на своей землице басурманов мирно жить учили...

Из дальнейших расспросов выяснилось, что Кухаренко служит уже второй срок, а первый он проходил в Туркестанском крае, на одной из канонерок Амударьинской флотилии. Из отрывочных реплик следовало, что «десантные операции» стали для него там делом привычным – мобильные отряды моряков постоянно использовались местным командованием для операций против разного рода разбойников и мятежных сарбазов.

Старцев, по въевшейся своей привычке контрразведчика отмечать все несообразности, обратил внимание на маленькую странность: речь Кухаренки, несмотря на фамилию, ничуть не напоминает мягкий малороссийский выговор, скорее характерна для уроженца Вологодской или иной северной губернии, с нажимом на «о»... Однако же не стоит ударяться в параноидальную шпиономанию, вполне безобидных причин тому может отыскаться множество. Однако поговорить по душам с боцманом еще придется – жизнь приучила не оставлять за спиной ничего непонятного.

– Кухаренко! – неожиданно окликнули неподалеку. Боцман резко оборвал свою речь и обернулся. К ним подошел мичман Казакевич, неся в руках некий длинный и тяжеловесный сверток.

– Держи, мо?лодец! – сказал он, вручая боцману свою ношу. – Адмирал приказал выдать именно тебе.

В свертке обнаружилось ружье-пулемет Мадсена – немного знакомое Старцеву устройство. Ограниченная партия этих скорострельных игрушек была закуплена в Дании, проводились полевые испытания и рассматривался вопрос о принятии на вооружение, – но дело так ничем и не окончилось. Позиция высших военных и морских чинов оказалась проста: да, конечно, солдат, вооруженный таким легким и мобильным пулеметом, равен по огневой мощи целому взводу. Так ведь и патронов изведет в бою, как целый взвод! Чем остальным стрелять прикажете? В общем, повторилась история с «солдатскими» наганами, когда скорострельность неплохого револьвера намеренно ухудшили, лишив рядовых возможности стрелять «самовзводом» – все ради той же святой экономии патронов... Старцев знал, что лучше всего отрезвляют подобных «экономов» позорные поражения, вроде крымского, – но до чего же не хотелось, чтобы нынешняя компания послужила для их отрезвления...

Кухаренко при виде «Мадсена» буквально просиял: с бодрым «Есть!» он принял оружие, и тут же, усевшись на палубе, начал его аккуратно проверять, одну за другой выщелкивая вороненые, блестящие от смазки детали. Похоже, в своем отношении к оружию боцман отнюдь не был ретроградом.

Ну что же, за личный состав и вооружение можно не беспокоиться, – адмирал и в самом деле выделил для их экспедиции лучших и лучшее. Если тыл будет прикрывать этакий боцман Кухаренко – вперед можно идти спокойно, не опасаясь пули в спину...

Но вот командир партии, лейтенант Новосильцев...

* * *

Лейтенант Новосильцев сразу не понравился Старцеву, – первым же своим вопросом, заданным после совещания у адмирала:

– Ну что, Николай Иванович, накрутим хвост узкоглазым мартышкам?

Очень покоробило капитан-лейтенанта такое фанфаронское отношение к неведомому пока противнику... Закидывали уже шапками, хватит. В дальнейшем первое нелестное мнение лишь укрепилось.

Конечно, Старцев прекрасно понимал некоторую двусмысленность их с Новосильцевым отношений: командует партией младший по званию. Но почему бы тому ни сказать честно и открыто: дескать, согласно воле адмирала, я первый после Бога на вверенном мне корабле – так что извольте, Николай Иванович, в точности исполнять все мои приказания, а буде возникнут непредвиденные затруднения – всегда рад услышать ваше мнение компетентного специалиста. Ан нет: слов много, а что на уме – непонятно... И как поведет себя лейтенант в ситуации критической – совершенно не ясно.

Поразмыслив, капитан-лейтенант решил в крайних обстоятельствах больше полагаться на боцмана Кухаренку и мичмана Казакевича.

– Вооружаетесь? – прервал его раздумья голос Буланского, подошедшего сзади мягким неслышным шагом.

Старцев кивнул и спросил:

– А вы не желаете посетить оружейную кладовую, Богдан Савельевич? Дело предстоит серьезное.

– Я всегда при оружии, милостивый государь. Привычка, знаете ли...

Буланский мгновенным и почти незаметным движением извлек из кармана пистолет, продемонстрировал, столь же быстро убрал обратно. Старцев, не понаслышке знавший, как много порой значит умение первым выхватить оружие, хмыкнул одобрительно. Но сам пистолет – крохотный никелированный браунинг – абсолютно не впечатлил капитан-лейтенанта, никакого сравнения с «пистолью» боцмана Кухаренки. Ну и ладно, в любом случае чиновник из Синода первым под пули не полезет.

А затем Богдан Савельевич сумел удивить – у Старцева даже мелькнуло дурное подозрение: уж не умудрился ли Буланский только что, подходя, прочесть тревожные мысли капитан-лейтенанта?

– Не нравится мне лейтенант Новосильцев, – сказал Буланский, понизив голос. – И сдается мне отчего-то, Николай Иванович, что и у вас сложилось мнение о нем не самое лестное. Посему предлагаю следующее...

Он сделал паузу, затем извлек из недр сюртука и продемонстрировал Старцеву конверт из вощеной, не боящейся воды бумаги (для экспедиции Буланский не сменил свой штатский костюм, лишь накинул сверху флотский бушлат, да обул туфли на мягком каучуковом ходу).

– Здесь, Николай Иванович, лежит предписание, позволяющее мне в обстоятельствах особых принять команду над любым кораблем эскадры.

НАД ЛЮБЫМ??!! Даже над «Князем Суворовым»? Старцев, уже утративший за время знакомства с Буланским способность изумляться, – изумился-таки.

– Над любым... – повторил коллежский асессор. – Подпись, коей снабжено предписание, даёт практически полный карт-бланш. Естественно, Николай Иванович, у меня нет честолюбивых намерений снискать лавры флотоводца, воспользовавшись этой бумагой. Но когда – и если – мы доберемся до «Камчатки», то фактическим капитаном транспорта станете именно вы. Поелику в морских делах я разбираюсь слабо, а происходящее сейчас с «Камчаткой» не нравится мне категорически. Если же произойдет нечто непредвиденное еще до рандеву с транспортом, и лейтенант Новосильцев оправдает мои нелестные ожидания... Тогда командовать миноноской придется опять же вам. А разбираться со шныряющими вокруг «призраками» будем вместе, думаю, тут и мои скромные умения пригодятся.

Говорил Буланский в обычной своей манере – мягкой, чуть ли не дружеской – но закончил резким, приказным тоном:

– Согласия вашего, господин капитан-лейтенант, не спрашиваю. Человек вы военный, и что такое приказ – понимаете отлично.

Ну и ну... Ошарашенный Старцев подумал, что Буланского компаньоном в опасном деле ему иметь тоже совершенно не хочется. Хотя и по другим причинам, чем лейтенанта Новосильцева.

* * *

– Скоро ли отходим? – спросил Старцев у Казакевича. Признаться, ожидание достаточно утомило лейтенанта – не физически, но психологически. Тем более, что в подготовке партии участия он не принимал, а ощущать себя посторонним было для него довольно непривычно.

Мичман взглянул на часы, затем на небо.

– В пределах четверти склянки, – ответил он. – Ага, господин Буланский уже подошел, значит, все в сборе... Сейчас начнем спускать миноноску.

И точно: вскоре над головой зажужжало, кормовая стрела покатилась вправо, несколько матросов начали споро прилаживать стропы к миноноске, стоящей на рострах. Несколько минут – и продолговатый, хищного вида корпус повис в воздухе, а затем плавно опустился на воду.

За это время Старцев сумел внимательно рассмотреть судно, грозящее в самом ближайшем будущем стать новым видом морского оружия.

Внешне оно ничем не отличалось от малого номерного миноносца – узкий продолговатый корпус с острым форштевнем, небольшая рубка, в которой могли поместиться только два или три человека, закругленный поверху карапасный нос и два неподвижных минных аппарата по обе стороны скошенного назад форштевня. За рубкой на тумбе стояла обычная 37-мм пятистволка – неплохое оружие против шлюпок и катеров, но совершенно бесполезное против более-менее крупных целей. Впрочем, большего здесь и не разместить.

Единственное, что отличало судно от стандартного миноносца – это отсутствие дымовых труб. Газолиновый мотор не требует тяги, занимает мало места, дает высокую скорость и может обслуживаться всего парой механиков. Идеальное средство для неожиданных атак вражеских кораблей, особенно ночью...

«Только вот возникает вопрос, – скептически подумал Старцев, – а как же мы все здесь разместимся?..»

* * *

Разместились все, хотя половине абордажной команды пришлось остаться на палубе – в кубрике места всем не хватило. Старцев предпочел вниз не спускаться. Ближе к вечеру ветер почти утих, волнения было почти незаметно, поэтому заливать палубу не должно даже на самом полном ходу – а в тесном кубрике, расположенном аккурат над моторами, будет жарко и душно.

Облака затянули небо до самого горизонта, свет пробивался сквозь эту пелену будто бы сразу со всех сторон, не давая теней и делая окружающий мир прозрачным и неестественным. Если не глядеть на часы, совершенно непонятно, ночь вокруг или летний день. Однако осенний холодок заставлял отбросить всякие мысли о лете – даже в отсутствие ветра он пробивался через матросский бушлат, заставляя ежиться и жаться поближе к машинному отделению. Можно было надеть что-нибудь более теплое – однако Старцев решил, что для абордажа не стоит наряжаться меховой куклой. Тем более что разместившееся рядом матросы были одеты точно так же.

Раздалось несколько негромких команд, потом стук моторов под палубой стал громче и уверенней. По корпусу миноноски пробежала слабая дрожь, борт броненосца поплыл в сторону, открывая вид на другие корабли эскадры – черные туши, тяжело и неподвижно лежащие на свинцово-серой воде. Набирая ход, миноноска развернулась, описав петлю, и помчалась назад – туда, откуда эскадра пришла менее суток назад.

Ни тумана, ни даже дымки над водой вроде бы не было, однако эскадра скрылась из виду удивительно быстро. Наверное, здесь сыграла роль скорость миноноски – да еще ее низкая палуба, находящаяся почти на уровне воды.

* * *

Окончательно продрогший Старцев достал брегет, отщелкнул крышку: шестой час вечера по Гринвичу, скоро окончательно стемнеет, и тогда поиски весьма затруднятся... конечно, если кто-то не найдет их сам. Кстати, злосчастная «Камчатка» должна уже быть где-то поблизости...

Он решительно поднялся с палубы и двинулся в сторону рубки. Здесь оказалось более тесно, чем он предполагал. В узкое пространство втиснулось четверо – помимо рулевого, здесь находились два офицера и один штатский. Богдан Буланский сохранял молчание, стоя за плечом рулевого и вглядываясь в морскую даль, понемногу затягиваемую вуалью сумерек. Новосильцев и Казакевич о чем-то негромко спорили, разложив на штурманском столике карту.

– Мы прошли уже как минимум сорок миль, согласно счислению, – взволнованно доказывал Казакевич. – «Камчатка» должна находиться в тридцати милях! Следовательно, мы уклонились с курса... ну, или уклонился штурман у Степанова. Надо возвращаться и начинать поиск, приблизительно вот в этом районе – он наклонился к карте и обвел что-то карандашом.

– Адмирал приказал: идти прямо до встречи, – возражал Новосильцев. – Сильно отклониться с курса мы не могли, да и видимость сейчас неплохая. «Камчатка» несет топовые огни, то есть заметить мы ее должны были как минимум с полутораста кабельтовых...

– Мы тут многое должны были заметить! – не сдавался Казакевич. – Да хотя бы кого-нибудь из рыбаков, как прошлой ночью... А море совершенно пустое!

Старцева это замечание заинтересовало. Ему тоже показалось странным, что на пути миноноске пока не попалось ни единого суденышка. А ведь судоходство в этой части Северного моря должно быть достаточно оживленным... Туман, появившийся над морем в последний час, стелется над самой поверхностью воды – высотой в аршин, не более – и едва ли способен скрыть даже рыбачий баркас...

Новосильцев явно не нашелся, что ответить на последнюю реплику мичмана – опять взял линейку, приложил ее к карте, нацелившись карандашом...

И в этот момент впередсмотрящий, занимавший свой пост прямо перед рубкой, громко закричал:

– Судно по правому крамболу!

Новосильцев с биноклем буквально приник к ограждению рубки, напряженно всматриваясь в горизонт.

– Право руля! – скомандовал он через некоторое время. – Черт возьми, почему они не несут никаких огней? Так мы бы и проскочить могли...

– Может быть, чего-либо опасаются? – предположил Казакевич. – Если вчера их действительно атаковали миноносцы...

По тону мичмана было ясно, что в историю с миноносцами он если и верил, то не до конца. Старцев усмехнулся. Интересно было бы узнать, какие слухи об этом инциденте ходят на эскадре? Честно говоря, будь он обычным морским офицером – и ему бы появление японских миноносцев на противоположном от театра боевых действий краю земного шара показалось бы крайне маловероятным. Впрочем, читающий газеты обыватель эту историю сжует и не поморщится.

Капитан-лейтенант еле заметно пожал плечами и попытался вглядеться в горизонт. Бинокля у него не имелось, но и простым глазом уже можно было разглядеть на самой границе темного неба и еще более темного моря очертания крупного судна – тоже темного, без единого огонька.

– А вы уверены, Александр Николаевич, что это действительно «Камчатка»? – подчеркнуто вежливо поинтересовался Казакевич. – Силуэт-то у нашей мастерской должен быть совсем другим. И, кстати, почему она идет без огней?..

– Я ни в чем не уверен! – неожиданно резко ответил Новосильцев. – Но у меня есть приказ адмирала: подвергнуть досмотру любое встреченное судно, не открывающее огней.

«Если это чужой боевой корабль – не по зубам орешек нам окажется, – подумал Старцев, искоса поглядывая на Буланского. – Пользуясь темнотой и скоростью, можно решиться на минную атаку практически любого противника, но идти на абордаж с горстью моряков, пусть даже лучших из лучших... Авантюра...»

Богдан Савельевич словно бы и не прислушивался к спору в рубке, – приник к биноклю, которым успел где-то разжиться, и внимательно рассматривал приближающееся судно.

Мичман Казакевич пробормотал себе под нос:

– Что ж это такое, право слово! Силуэт клиперский, но ни мачт, ни парусов не видно. Вроде бы лежит в дрейфе, но покинутым не выглядит...

– Сейчас мы это выясним, – заявил Новосильцев. – Кухаренко! Готовь команду к абордажу!

– Что скажете, Николай Иванович? – Буланский протянул Старцеву бинокль. Тот приник к окулярам, и через минуту уверенно заявил:

– Никакой это не клипер... Военный корабль.

– Крейсер, – подтвердил Казакевич, уже убедившийся в своей ошибке. – По тоннажу – крейсер второго ранга... Только не бывает таких крейсеров... Вы видите хоть одну дымовую трубу? Совершенно неизвестная доселе конструкция.

Лейтенант Новосильцев опустил свой бинокль и в разговоре не участвовал, нерешительно поглядывая то на одного офицера, то на другого. Затем приказал:

– Сбавить ход до самого малого! Кухаренко, отставить абордаж...

Последняя фраза, явно вопреки намерению говорившего, прозвучала отнюдь не приказом – растерянной просьбой.

«Начинается», – неприязненно подумал Старцев.

* * *

Миноноска застыла в дрейфе – не далее как в четверти кабельтова от борта загадочного корабля.

Отсюда можно было бы даже различить проклепанные швы на стыках металлических листов – но отчего-то ни единой заклепки Старцев разглядеть не смог... Впрочем, эта мелкая странность не надолго привлекла его внимание – странного тут хватало с избытком.

– Похоже на минные аппараты уменьшенного калибра, – задумчиво говорил Казакевич, обозревая загадочные устройства на палубе и надстройках якобы крейсера. – Но отчего так высоко расположены? И задраны чуть ли не к самому небу... А про тарелки эти железные и предназначение их даже гадать боюсь... Чудны дела твои, Господи...

Экипаж таинственного крейсера – если то был действительно крейсер и действительно нёс на борту экипаж – полностью игнорировал появление миноноски. Ни единого звука не доносилось с застывшей в неподвижности громады. Ни в одном иллюминаторе не было видно и отблеска света. Корабль, вопреки первоначальному мнению Казакевича, смотрелся мертвым и покинутым... Но при всем том не имел ни единого видимого повреждения.

Рассматривать сию плавучую загадку и дивиться ее странностям можно было бесконечно – однако же время шло, и предстояло принять решение. А лейтенант Новосильцев, похоже, оказался к тому не способен. Единственная внятная реплика, услышанная от него офицерами и Буланским после сближения с как бы крейсером, прозвучала следующим образом:

– Не знаю, что и делать... Необходимо доложить Зиновию Петровичу... Жаль, что на миноноске нет радиотелеграфа...

Но отдать даже такой сомнительный приказ – вернуться к флагману эскадры за дополнительными инструкциями – Новосильцев не решался.

– Считаю, что по размерам своим наблюдаемый корабль вполне способен служить плавучей базой миноносцам, атаковавшим эскадру и «Камчатку», – сказал Старцев. – И мнение мое – незамедлительно высаживать абордажную команду. Миноноске же быть наготове в случае враждебных действий поддержать высадившихся орудийным огнем либо минным залпом.

Он искоса взглянул на Буланцева. Коллежский асессор едва заметно кивнул.

– Я имею ясный и недвусмысленный приказ адмирала! – немедленно ощетинился Новосильцев. – Приказ отыскать «Камчатку» и, при возможности, захватить один из «миноносцев-призраков»! И никаких иных боевых действий сим приказом не предусмотрено!

«При возможности... но был ты, братец, уверен, что возможности такой не представится... – презрительно подумал Старцев. – А ведь только что собирался геройски брать на абордаж мирное безоружное судно – чем не случай заработать лишнюю хвалебную строчку в аттестацию? Тьфу...»

Новосильцев неожиданно сбавил тон, заговорил чуть ли не просительно:

– Ну вы же понимаете, Николай Иванович, что ответственность за любые негативные последствия предлагаемой вами ав... хм... предлагаемого вами рискованного плана, – ляжет на меня, и не на кого иного...

«А ведь он боится не только ответственности и гнева адмирала, – понял вдруг Старцев. – Меня тоже. Ишь как буквально проглотил «авантюру»... Мало ли, что я лишь капитан-лейтенант – но в Главный штаб вхож, с адмиралами за руку здороваюсь: вдруг да отразится размолвка со мной на карьере лейтенантской? Нет, каким бы флотоводцем ни был Рожественский, людей на командные посты он подбирает явно неудачно...»

Казакевич вдруг протиснулся к выходу из рубки, шагнул за порог – и слышно было, как он демонстративно, громко и смачно, сплюнул за борт. Ни малейшего замечания вернувшемуся подчиненному лейтенант не сделал, смотрел затравленным зверьком.

Старцев вновь взглянул на Буланцева – не пора ли, наконец, вскрыть конверт и предъявить предписание? Однако Богдан Савельевич медлил. Неужели до сих пор не считает обстоятельства «особыми»?

Пришлось самому искать выход.

– В сложившейся чрезвычайной ситуации, не предусмотренной полученными приказами, принимаю командование абордажной партией на себя, как старший по званию, – командирским тоном заявил капитан-лейтенант. – Под вашим же началом, Александр Николаевич, останется достаточное число матросов, дабы выполнить первоначальные распоряжения адмирала. В случае нужды пополните личный состав на «Камчатке» – если с поднявшимися на борт неизвестного корабля приключатся... хм... обстоятельства вовсе уж непредвиденные.

Такая самодеятельность в корне противоречила Уставу, но в глазах Новосильцева заплескалась нескрываемая радость.

– Вынужден подчиниться, господин капитан-лейтенант!

Слизняк... Как есть слизняк...

– Кухаренко! – скомандовал Старцев, выходя на палубу. – Отобрать двенадцать матросов в абордажную команду! По готовности немедленно доложить!

– Слушаюсь, вашскобродие! – радостно откликнулся гигант-боцман и немедленно начал отбор: «Ты, ты, ты... Нет, Зюгин, молодой ты ешшо... Ты, ты... Пилипенко? Ладно... с нами пойдешь, сам за тобой пригляжу...»

И Кухаренко пояснил Старцеву, указав на совсем юного на вид матроса:

– Брат у него на «Петропавловске» потонул, вашскобродие. Так парень больно уж рвется с супостатом поквитаться...

– Я с вами, – заявил вдруг Казакевич, даже не взглянув на Новосильцева в поисках формального разрешения. – А то боюсь тут не сдержаться...

Капитан-лейтенант согласно кивнул.

– Готово, вашскобродие! – доложил Кухаренко. И прибавил вполголоса:

– Ребята толкуют – туман небывалый какой-то, в жизни такого над морем не видывали... Говорят, чуть ли не к диаволу самому в гости приплыли... Раз такие мыслишки пошли – начинать надо немедля, вашскобродие...

– И в самом деле, туман любопытственный, – кивнул Казакевич. – Да только...

Договорить он не успел. Раздался выстрел. Затем еще три или четыре – не по ним, приглушенные хлопки звучали где-то в глубине «крейсера».

– На абордаж! – рявкнул Старцев.

Глава третья. Плюсы и минусы системы глобального позиционирования

1.

Андерсон попробовал разлепить веки, но тут же понял, что его глаза, видящие лишь тьму, широко раскрыты... Он очумело помотал головой. Ощущение было таким, словно его все-таки шарахнули с размаху по голове – чем-то очень тяжелым, но мягким...

Наконец, обстановка рубки начала появляться перед глазами – медленно, неохотно. В углах еще таилась мгла. И оттуда, из мглы, прозвучали слова:

– Ну и как тебе это понравилось, шкипер? Я-то привык, мне это как чихнуть... Послушай, шкипер, твои друзья – уже покойники. А вот ты, пожалуй, еще можешь спасти свою задницу...

Теперь Зигфрид говорил по-норвежски. Голос его был спокойным, равнодушным и ни к чему не обязывающим, – будто белокурый бандит беседовал сам с собой. Андерсон молчал, приходя в себя после приступа внезапной дурноты. Затем демонстративно отвернулся и уставился сквозь переднее стекло на туман. Ему показалось, что белая взвесь стремительно редеет. Светлее, однако, не стало, скорее наоборот – но шкипер списал это на проблемы с собственным зрением.

– Шкипер, ты меня слышишь?

– Заткнись! Не желаю с тобой разговаривать! – громко сказал Андерсон.

– Не хочешь – не надо. Но как ты думаешь, куда пошли эти двое? И почему они оставили тебя в рубке?

Андерсон ответил не сразу, но повернулся наконец к пленнику.

– Я понимаю, куда ты клонишь, – наконец мрачно пробормотал он. – Сейчас ты скажешь, что русские нашли способ сбежать с корабля, а меня бросили здесь.

– Нет, я этого не скажу. Отсюда нельзя уйти. Точнее – нельзя уйти без моего разрешения.

Зигфрид многозначительно замолчал.

– Врешь ты все, – тоскливо сказал Андерсон, не дождавшись продолжения. – Если бы ты хотел отсюда уйти, то давно бы это сделал.

– А зачем? Я могу покинуть этот корабль в любой момент, но у меня еще остались здесь кое-какие дела. А вот ты отсюда уже не уйдешь. Ты думаешь, что мы все еще в Северном море, к востоку от Доггер-банки? Выгляни наружу, туман сейчас рассеется. Посмотри на часы и подумай: разве в это время года, в этих широтах и в это время суток может быть так темно?

2.

Леснику казалось, что он вынырнул из долгого-долгого беспамятства, вынырнул неизвестно где и неведомо когда...

Впрочем, так казалось лишь долю секунды.

Он стоял, где стоял – у открытого люка, напротив Дианы. Только в руке отчего-то успел появиться пистолет. Лесник абсолютно не помнил даже своего намерения вытащить оружие – очевидно, сработал рефлекс на непонятное и неожиданное.

Тем не менее он не стал убирать «беретту» в подплечную кобуру. Реакцию напарницы в новых обстоятельствах предугадать трудно...

– Что... это... было?.. – медленно, с трудом ворочая языком, произнесла Диана.

– Ничего особенного. Прокатились на машине времени. Ну-ка, что теперь показывает твой хваленый GPS? По-моему, ты можешь смело отправить эту игрушку за борт.

Диана несколько секунд вглядывалась в экранчик, затем покачала головой.

– Повременю. Еще пригодится... Навигационный спутник потерян, идет перенастройка на другой... Готово, сейчас обновляются данные... Есть! Ну вот, мы с тобой теперь оказались в юго-западной части Рыбинского водохранилища.

– Что???!!! – Лесник буквально выдрал прибор из рук напарницы.

– Успокойся, пошутила... Мы всё в том же Северном море. Скоро прилетят вертолеты, и принимать решения придется уже не нам.

Лесник молчал, вертя в руках GPS.

Потом язвительно спросил:

– А ты не пробовала нажать вот на эту кнопочку и поинтересоваться текущим временем и датой?

Теперь Диана выхватила прибор у коллеги.

– Боюсь, что вертолеты Конторы уже прилетали, – лицемерно посочувствовал ей Лесник. – И ни с чем улетели обратно. Двенадцать лет назад.

3.

Портативный приемник, унаследованный от Торстена, тоже функционировал вполне исправно – но упорно не желал выдавать ни музыки, ни новостей. Хотя эфир прямо-таки ломился от шумов искусственного происхождения.

– Похоже, к две тысячи восемнадцатому году все поголовно перешли на цифровое кодирование радиопередач, – предположил Лесник. – Жаль, интересно было бы послушать, что творится в мире.

Он смотрел вокруг, все еще не в силах поверить в произошедшее. Разумом осознал, человеческий разум способен осознать что угодно, но поверить... Это море и это небо – вода и воздух две тысячи восемнадцатого года?! Сколько же тогда лет ему, Леснику? И есть ли сейчас где-то в этом мире его постаревший на двенадцать лет двойник?

– Давай-ка вернемся в рубку, – оборвала Диана его размышления. – А то у меня как-то тревожно на душе.

– А что случилось?

– Спокойствие, даже наглость Зигфрида можно объяснить лишь одним: это не первое его перемещение во времени, и не второе... И он куда лучше нас знает, где и когда выныривает «Тускарора». Аппаратура, что ты нашел в трюме – от кого и зачем он получил ее?

– Зачем – можно предположить... Очевидно, для быстрой привязки ко времени после каждого скачка. Надо понимать, чисто астрономическими методами.

– По-моему, рисунок звездного неба меняется слишком медленно, погрешность будет огромная.

– Есть еще Луна, есть планеты... Теоретически на компьютере можно...

– Давай закончим этот разговор в рубке? – перебила его Диана. – Не доверяю я Андерсону. Сначала он чересчур нервничал, срываясь до истерики, – что отнюдь не подобает мужчине его профессии. Затем откровенно испугался и даже не пытался это скрыть. Потом – вспышка агрессии, потом шкипер притих и, по-моему, находится в полной депрессии. И как отреагирует на скачок во времени, непонятно. Не попытался бы наш племенной ариец как-нибудь запудрить Андерсону мозги...

4.

– Так что же все-таки произошло? Ведь вы должны были за ним наблюдать!

Лесник был в ярости. Андерсон сидел понурившись и сложив руки между колен, теперь он походил на двоечника в кабинете директора школы.

– Ну ладно, заснул – могу понять. Если бы Зигфрид каким-то образом перетер ремень, связывающий его руки – тоже не было бы ничего удивительного. Но ведь ремень перерезан!

– Значит, у него был нож.

– Его нож улетел в море во время драки!

– Стало быть, у него завалялся в кармане еще один! И вообще, что вы ко мне привязались?! Я не обязан подчиняться вам и отчитываться за свои действия! Сами виноваты, сказали, что выйдете на чуть, – а шлялись где-то три часа!

Лесник переглянулся с Дианой. Рубку и люк, у которого они стояли, разделяло метров двадцать, не больше. Для них прошло тридцать минут, для шкипера – три часа, значит...

Что именно это для него значит, Лесник понять не успел.

В рубку донеслись голоса.

Много голосов.

5.

Два десятка мужчин отнюдь не выглядели случайными визитерами, неожиданно обнаружившими корабль-призрак. Больно уж деловито и уверенно себя вели, по-хозяйски: двое открывали дверь – одну из тех, что не смогли открыть Диана и Лесник, еще несколько, громко переговариваясь, затаскивали в нее какие-то свертки. Пятеро или шестеро направились в сторону люка, под которым скрывалось логово Зигфрида. В сторону рубки никто не направлялся. Пока не направлялся....

А еще – пришельцы были вооружены, все до единого – хотя одежда их никоим образом не походила на военную форму: обмундированы кто в куртки несколько туристского вида, кто в обтягивающие комбинезоны. Однако у всех присутствовала одинаковая деталь – непонятный оранжевый не то воротник, не то ошейник... Оружие, напоминавшее сильно укороченные штурмовые винтовки со странными пропорциями, Лесник опознать не смог. Но почти не сомневался, что применят те винтовки против незваных гостей «Тускароры», не задумываясь.

– Откуда они свалились? – спросил он еле слышным шепотом. – Судовой или вертолетный двигатель мы бы услышали...

Диана не ответила, сочтя вопрос риторическим. Внимательно наблюдала за незнакомцами. Затем произнесла, тоже еле слышно:

– Говор похож на арабский, лица смуглые... Сдается мне, к нам пожаловали дружки Юхана Азиди.

– Это дружки проклятого Зигфрида, – простонал шкипер Андерсон. – Они убьют нас всех, убьют! И зачем я ему...

– Заткнитесь! – яростно прошипел Лесник, сейчас ему было не до чистосердечных признаний шкипера. Добавил, обращаясь к Диане:

– Не так уж их много... Попробуем захватить то, на чем они прилетели или приплыли?

– Нас изрешетят, пока будем разбираться с управлением... – ответила напарница, не задумываясь.

– А ты думаешь, что обнаружив нас, они не откроют пальбу? Пожмут руку и предложат доставить на берег?

Шкипер издал тонкий скулящий звук. Агенты не обратили внимания.

– По-моему, они здесь по делу. И не собираются задерживаться, – сказала Диана. – До следующего включения установки совсем недолго, есть шанс, что в рубку не заглянут...

Лесник хотел возразить, что судя по грузу, который вновь прибывшие таскают в глубь эсминца, по крайней мере часть из них явно собралась попутешествовать по временам. Хотел – и не успел. Ситуация разрешилась сама собой.

Крик, донесшийся откуда-то из недр корабля, мгновенно оборвал слаженную работу незнакомцев – тут же рассыпались по палубе, выставив стволы своих как бы штурмовых винтовок из-за подходящих укрытий.

«Зигфрид, – понял Лесник. – Похоже, наш Нибелунг и в самом деле заодно с этой теплой компанией...»

Еще один крик – и после секундной паузы на огромный, во всю стену, обзорный иллюминатор рубки обрушился шквал огня.

6.

Шкипер Андерсон рухнул, как подкошенный, – ожидая, что сейчас внутрь рубки влетит смерч из битого стекла и смертельного, рикошетирующего от металлических переборок свинца.

Не влетел... Пули часто-часто барабанили в иллюминатор – но единственным результатом попаданий стали крохотные белые пятнышки на прозрачной поверхности. Наверное, стекло (или очень похожий на него пластик) не уступало прочностью броне...

Но отползший в угол шкипер не слишком тому радовался. Чуть раньше, чуть позже, – какая разница? Войдут и застрелят его прямо здесь, только и всего... Идиот, какой же он идиот...

Зачем он влез в эту авантюру?

Зачем связался с русскими ублюдками?

Зачем оставил без присмотра недоноска Гросса?

Зачем, наконец, поверил подонку Зигфриду? Идиот, идиот, идиот...

Он отчаянно сквернословил, сам не слыша себя за звуком выстрелов – а потом вдруг обнаружил, что остался в рубке один, и что пули больше не ударяют в иллюминатор. Однако снаружи по-прежнему доносились звуки яростной пальбы.

«Кретины, – тоскливо думал Андерсон, – решили, что в жизни, словно в голливудском боевике, можно запросто вдвоем перестрелять два десятка плохих парней...» Тем не менее русские перед своей неизбежной смертью подарили ему шанс – крохотный, но все же шанс.

Не поднимаясь на ноги, шкипер устремился из рубки на четвереньках. И сразу же за порогом натолкнулся на труп – незнакомое лицо, безвольно раскинутые руки, два красных пятна на груди, кровавая струйка из угла полуоткрытого рта стекает на странный оранжевый не то воротник, не то ошейник...

Автомат валялся под телом, прижатый к палубе, Адрерсон зачем-то ухватился за него, сам не понимая, для чего, стрелять он ни секунды не собирался... Тут мертвец шевельнулся и попытался что-то сказать – кровь хлынула изо рта густым алым потоком. Отбросив автомат, шкипер взвизгнул и опрометью бросился прочь, всё так же на четвереньках.

7.

Эйнар Андерсон, даже соблюдая в интересах дела внешнюю вежливость, мысленно поминал старшего помощника «Ариты» и своего компаньона Гросса не иначе как с присовокуплением эпитетов «ублюдок» или «недоносок». И наверняка обрадовался бы, узнав: как раз в тот момент, когда охваченный диким страхом шкипер пытался забиться как можно дальше в глубь «Тускароры», – Свен Гросс испытывал страх ничуть не меньший.

Хотя, конечно, понятие «тот момент» – весьма условно, учитывая ситуацию, в которой оказался шкипер. Однако на часах, украшавших запястье Свена, минутная стрелка намотала ровно столько же кругов, сколько часов отсчитали бы электронные «Casio» Андерсона – если бы не разбились в схватке с Зигфридом...

Кроме страха, Гроссу было больно, очень больно – от заломленной руки при каждом шаге распространялись по телу волны дикой боли. Он шагал, не зная куда, – голову закрывал мешок из плотной черной ткани. И носом издавал болезненное мычание – рот затыкал эластичный кляп на завязках...

...А ведь всего-то полчаса назад настроение у Свена было самым радужным. Он шагал в сторону «Старого Боцмана», насвистывая нечто немелодичное, но бодрое, – перед завтрашней работой стоило хорошенько расслабиться.

Перед работой, заняться которой раньше не позволял трусливый слизняк Андерсон – шкипер предпочитал перевозить на «Арите» контрабандный китайский ширпотреб, украшенным этикетками известных и уважаемых фирм. А то и вовсе связывался с нелегальными азиатскими иммигрантами, наивно надеявшимися, что в Скандинавии их ждут молочные реки и кисельные берега – а не дубинки полиции, барак с зарешеченными окнами и быстрая депортация на их вонючую родину.

Нет уж, горбатиться за гроши – не для Свена Гросса. Куда больше можно заработать, доставив из точки А в точку Б очень компактный груз – небольшой ящик, содержимым которого лучше не интересоваться, если мечтаешь дожить до почтенной старости. Принять груз в точке А с надувной моторной лодки, сгрузить в точке Б на такую же лодку (в прибрежных водах уже другого государства, разумеется) – и в кармане сумма, которую в жизни не заработать, перевези ты хоть дивизию вонючих азиатов...

Честно говоря, Гросса абсолютно не волновало, сумеет ли Андерсон выбраться из той плавучей ловушки, в которую угодил из-за собственной глупой жадности. Выберется – и что? Донести на компаньона полиции все равно не решится... А суммы, что заработает завтра Свен, ему как раз и не хватало, чтобы приобрести собственную «коробку», благо цены на них в Эсбьерге совсем не высоки.

До «Боцмана» оставалось меньше квартала, когда из-за угла пустынной улочки вынырнули две фигуры в темном. И устремились прямиком к Гроссу. В руке у одного что-то опасно блеснуло.

Придурки-наркоманы ищут на дозу, решил Свен. Обычное дело в прилегающих к порту закоулках... В подобных ситуациях старший помощник не привык теряться, благо ростом и силой природа не обидела. Демонстративно размахнулся левым кулаком, прикрывая корпусом кнопочный нож, вынутый правой рукой из кармана. Наркоши ему, похоже, попались в последней стадии, с трухой вместо мозгов, – перли вперед напролом, по-дурному, не делая попыток хоть как-то защититься от грозившего удара.

Гросс даже не стал открывать нож. Его ботинок устремился в челюсть ближайшего придурка – натренированным, рассчитанным движением, и...

Того, что случилось дальше, Гросс осознать не успел. Нога прорезала воздух, не встретив ожидаемой цели, тут же что-то хрустко ударило чуть выше левого уха – и в лицо Свену полетел мокрый асфальт, окрасившийся отчего-то в розовый цвет.

Чуть позже, шагая неведомо куда с заломленной назад рукой, старший помощник кое-как выстроил версию происходившего. Конечно же, все дело в завтрашнем грузе, пропади он пропадом! Доводилось краем уха слыхать о секретных подразделениях спецслужб, борющихся с наркомафией далекими от закона методами. Думал – выдумки желтой прессы, а вот поди ж ты... Он расскажет, конечно же расскажет всё! Сдаст и отправителей, и получателей проклятого ящика, и сделает, что ему сейчас скажут... Станет добровольным помощником правосудия, ведь всего лишь за намерение стать наркокурьером уголовная статья пока еще не придумана?

...Чья-то ладонь надавила на затылок, пригибая голову, ноги чуть ниже колен ударились обо что-то твердое – и мгновением спустя Гросса куда-то втолкнули. Он не удержался, упал, – но тут же был возвращен в вертикальное положение. Противная черная ткань наконец-то перестала липнуть к лицу.

Свен огляделся сквозь прищуренные веки – после темного мешка даже неяркий свет резал глаза.

Фургон без окон, достаточно большой... Вдоль одной стены несколько стоек с непонятной аппаратурой, Свен Гросс опознал лишь ноутбук, подключенный, однако, к огромному плоскому дисплею.

Напротив компьютера в громадном вращающемся кресле сидел человек – тоже громадный. Лицо Свен не мог разглядеть, видел лишь литое плечо, да чисто выбритый череп. Затем кресло медленно развернулось. Темные глаза из-под кустистых бровей уставились на старшего помощника, уставились без какого-либо интереса, словно...

Свен передернулся от пришедшего в голову сравнения, но ему показалось, что смотрят на него не как на живого человека, которого привели для допроса и возможного сотрудничества.

Нет, как на мертвеца, доставленного для очередного, сорок третьего за сегодня вскрытия....

Он хотел отвести взгляд и не смог. Глаза страшного человека затягивали, словно бы гипнотизировали... А может быть, действительно гипнотизировали.

Свен Гросс не чувствовал, как чужие пальцы засучивают ему рукав, как в кожу впивается холодная сталь иглы, как намокают теплым его брюки в районе промежности... Он утонул в бездонных темных глазах, и лишь где-то на краю сознания лениво копошились мысли, что добровольным помощником правосудия ему не стать, и вообще никем уже не стать, что ему не выйти из фургона – его отсюда вынесут...

На вопросы, тем не менее, он отвечал внятно и четко – хотя смысл произносимых слов тут же ускользал.

...Предчувствия не обманули старшего помощника. Три часа спустя (вертолет с Юзефом и его командой уже летел над Северным морем) остывающее тело Свена Гросса обнаружили на пустынной неосвещенной улочке.

Дилетантское орудие убийства, оставшееся в ране – дешевенький тайваньский складной нож – не оставлял сомнений: работа наркомана, промышлявшего на дозу, и случайно угодившего точно в сердце... Обычная в предпортовых переулках история.

8.

Они почти прорвались – но лишь почти... Потому что прорываться было некуда.

Никакого пришвартованного к борту «Тускароры» судна не обнаружилось – но в полусотне метров от эсминца завис над морем катер на воздушной подушке. Судя по потокам воздуха, вырывавшимся из-под раздувшейся юбки аппарата, нагнетающие винты работали на полную мощность, – но отчего-то совершенно бесшумно.

Удивляться техническим новинкам две тысячи восемнадцатого года времени у Лесника и Дианы не осталось – боевики наседали, не жалея патронов. Их оранжевые воротники раскатались в длинные оранжевые накидки с капюшонами, закрывающими лица, – и оказались на деле чем-то вроде бронежилетов. Причем пуля, попадающая с небольшого расстояния в обычный бронежилет, даже не пробив титановую пластину, – контузит и выводит из строя на несколько часов. Эти же... Полное впечатление, что ткань, выглядевшая несерьезной преградой, полностью поглощала энергию летящего свинца – без какого-либо вреда для владельца защитной накидки.

Пули буравили воздух, ударялись о металл надстроек, рикошетили с отвратительным звуком. «Оранжевые», неуязвимые для ответного огня, приближались... Потери их ограничились одним человеком – подвернувшимся под выстрелы агентов у самой рубки.

Отступая, огрызаясь одиночными выстрелами, Лесник и Диана оказались прижаты к корме. Живыми их взять не пытались. И подпускать на дистанцию рукопашной схватки не собирались.

Лесник сплюнул. В обойме осталось три патрона. В последней обойме...

Катер рядом – но в море не прыгнешь и вплавь до него не доберешься... То есть прыгнуть-то недолго, но это значит лишь порадовать противников, организовав для них бесплатный тир...

К тому же экипаж судна на воздушной подушке подготовился к теплой встрече – артиллерийская установка на носу, чем-то напоминающая четырехствольную безоткатку, была наведена на агентов. Однако огонь пока не открывала.

«Боятся зацепить хроноустановку», – догадался Лесник. И дважды выстрелил в «оранжевых», хлопотавших у орудия – вдруг нервы у тех не выдержат, пальнут в ответ и выведут из строя чертову машину времени...

Не пальнули. Вместо этого катер развернулся, все так же бесшумно. И стремительно начал удаляться от «Тускароры». Боевики, оставшиеся на эсминце, прекратили огонь и не показывались на глаза. Наступило странное затишье – ни стрельбы, ни криков, лишь плеск волн о борт...

Лесник удивился, затем взглянул на часы и все понял. До очередного включения установки – минута с небольшим, и «оранжевые» прекрасно об этом осведомлены. И не хотят, чтобы их катер пополнил список исчезнувших в Северном море судов, неведомо куда заброшенных временно?й пращой.

– Скоро начнется, – быстро сказал он Диане. – Надо попытаться использовать момент. Если верить Андерсону, он пережил пару очень неприятных минут после хроноскачка. А мы, спасибо СКД-вакцинации, почти не почувствовали.

– Использовать – как?

– Прорвемся к надстройкам, уйдем в глубь эсминца.

– И что дальше? Будем вести в трюме жизнь корабельных крыс, пока не выкурят или не околеем от голода?

– Нет, мы прорвемся не куда-нибудь, а именно...

Закончить Лесник не успел.

Началось.

Глава четвертая. Мышеловка без сыра, но с двумя зубастыми мышками

1.

Лесник еще раз прошел вдоль дальней стены, подергал рукоятки запоров на обеих дверях и ведущем куда-то вниз люке.

Закрыто надежно, опасности с этой стороны ждать вроде бы не стоит – но при необходимости любой из трех выходов можно использовать как путь к отступлению. Вряд ли арабские господа смогут блокировать их с той стороны. Конечно, теоретически такое вполне возможно – но для этого у противника должны быть подробные схемы внутреннего устройства корабля и вдобавок большое количество людей. И в том, и в другом Лесник сильно сомневался.

– При возникновении непредвиденной ситуации будем уходить нижним люком, – немного помедлив, сказал он вслух.

– А куда он ведет? – спросила Диана, не отрывая взгляд и ствол пистолета от тускло освещенного коридора, в котором в любую секунду мог появиться кто-то из «оранжевых». – И, кстати, что ты понимаешь под непредвиденной ситуацией? По-моему, все происходящее можно было предвидеть. Кроме, пожалуй, столкновения с драккаром.

– Я всегда поражался твоей необразованности! – фыркнул Лесник. – Спутать приличный ганзейский когг пятнадцатого столетия с ладьей немытых викингов!

Честно говоря, Леснику было все равно – что когг, что драккар, что какая-нибудь фелюга. Однако старинный парусник, будто бы вынырнувший из полумглы у самого форштевня эсминца, поразил его до глубины души. Благо бы странно выглядящее судно появилось из тумана – но тумана-то вокруг как раз и не было, оно просто материализовалось неподалеку, будто сотканное над гладью воды прямо из сероватого пространства, в котором растворялось море. Сначала полупрозрачное, бесплотное, оно почти мгновенно обрело весомость и убедительность: можно было различить матросов на реях и капитана, отдающего какие-то резкие команды, почувствовать запах соли и порыв наполнявшего паруса ветра – хотя за секунду до того над эсминцем не чувствовалось ни дуновения.

Так же, наверное, появлялась для экипажа когга «Тускарора»...

Неведомым морякам крупно не повезло – именно в те несколько секунд, когда корабли обрели друг для друга осязаемость, вещественность – произошло столкновение.

Затем сокрушенный форштевнем эсминца, получивший страшную пробоину парусник вновь растворился в пространстве, – и вместе с ним исчез ветер, запах соли, посторонние звуки...

Как бы то ни было – пожалуй, именно это нежданное происшествие помогло удачно исполнить план Лесника. Приходящие в себя, готовые вновь открыть пальбу «оранжевые» отвлеклись, и агенты успели проскочить как раз в ту дверь, куда противники заносили привезенные с собой свертки... Внутри оказались двое боевиков – но тут выяснилось, что возможности их чудо-накидок все же не беспредельны: выпущенная с полутора метров последняя пуля Лесника пробила-таки казавшуюся непробиваемой ткань. Со вторым бандитом разобралась Диана – коротким обездвиживающим ударом.

Сейчас пленник, надежно связанный, лежал в углу. Допросить его, однако, не удалось: помешал языковый барьер. Ни по-английски, ни по-русски, ни по-немецки «оранжевый» не говорил – и, насколько можно было понять при помощи эмпатических способностей Дианы, не притворялся. Из сказанных им слов агенты смогли лишь определить язык – арабский.

Как бы то ни было, теперь у инквизиторов появилось укрытие, новое оружие, запас патронов. И заложник... На последнего, правда, надежды мало – едва ли за двенадцать лет жизнь мучеников джихада стала более ценной для их начальников. Гораздо больше надежд на успешные переговоры внушали захваченные трофеи – принесенные арабами свертки, запаянные в водонепроницаемую синтетическую ткань. И стоявший в углу знакомый металлический ящик, в свое время таинственно исчезнувший со склада господина Азиди.

Но пока что начинать переговоры никто не спешил.

Как, впрочем, и штурмовать убежище агентов.

Прежде чем отдраить люк, Лесник натянул снятую с пленника оранжевую накидку – маловероятно, что внизу изготовились к стрельбе боевики, но лишняя предосторожность не помешает... Обошлось – за поднявшейся крышкой лишь темнота и тишина.

– Черт его знает, куда он ведет... – честно признался в собственной некомпетентности Лесник, безуспешно напрягая слух и ночное зрение. – Куда-нибудь да ведет... А непредвиденная ситуация может оказаться какой угодно. Пустят газ, подтащат под дверь увесистый заряд взрывчатки, либо попросту вырежут переборку автогеном.

– Люблю твой оптимизм... – вздохнула Диана. – Но очень надеюсь, что наши арабские приятели отправились на морскую прогулку без автогена и газового баллона. И без взрывчатки.

Последнее слово она выделила голосом. Слегка, чуть-чуть... Намекает на содержимое канувшей сумки?..

Лесник нехорошо посмотрел на напарницу, но не стал затевать новое разбирательство. Не время.

2.

Поразмыслив, Лесник пришел к выводу: самое слабое место их крепости – иллюминатор, врезанный в дверь, ведущую на палубу. Идеальный для противника вариант: вынести стекло и зашвырнуть внутрь гранату. Или, на худой конец, хотя бы самую обычную сигнальную дымовую шашку – наверняка на эсминце имеется немалый их запас.

После блиц-совещания с Дианой он отпер и настежь распахнул дверь – теперь изрядный сектор палубы отлично простреливается. А осторожно и незаметно, вдоль стеночки, можно подобраться к кому угодно, но только не к особому и полевому агентам с их изощренным слухом...

Остальные двери заперты, люк вновь задраен – и это дает агентам Инквизиции теоретическую возможность продержаться здесь сколь угодно долго. Вопрос в другом: чего им следует ждать и на что надеяться? Какая помощь может прийти извне?..

Прошло еще полчаса – никаких попыток штурма или переговоров со стороны противника не последовало. Дают возможность осажденным поразмыслить, понять безнадежность своего положения? Или потихоньку готовят какую-то пакость?

– По большому счету, им даже не нужна взрывчатка или автоген, – сказала Диана после долгой паузы. – Достаточно запаса времени. Могут сидеть и ждать, пока мы сами отсюда не вылезем. Рационы из кладовой ты прихватил удачно, но без воды долго не выдержать.

Она только что закончила вскрывать свертки в поисках чего-либо, способного помочь в нынешней ситуации. Ничего полезного не обнаружилось – одинаковые коробки с микрофильмами, о содержимом которых без проектора оставалось лишь гадать...

Лесник, пытавшийся разобраться в трофейном оружии, пожал плечами. Спорить, в сущности, не о чем. Они сами залезли в эту дыру, в эту железную коробку, более всего напоминающую мышеловку.

Впрочем, иного выхода не имелось. О том чтобы держаться вдвоем на ходовом мостике, в рубке или в каком-нибудь другом открытом месте нельзя было и думать из-за заметного численного превосходства противника. Здесь же, по крайней мере, образовалась патовая ситуация: осаждающие, несмотря на все свои преимущества, не могут добраться до осажденных. И до своего груза.

Чем это грозит «оранжевым» – Лесник понятия не имел, но подозревал, что явившихся невесть откуда боевиков поджимает время. И шестым чувством опытного полевого агента-оперативника ощущал, что сложившаяся тупиковая ситуация нервирует противника гораздо больше, чем двух осажденных здесь сотрудников Инквизиции. А значит – следует ждать от арабов попыток выйти из этого тупика... Подождем.

– Любопытная игрушка, – сказал Лесник, прищелкнув магазин к захваченному автомату. – Пульки тоненькие, чуть толще двух миллиметров, но длинные – фактически иглы... Патроны безгильзовые... Пороха совсем немного – но наверняка он более мощный, чем у нас... Неудивительно, что таких мини-патронов помещается в магазин двести с лишним штук. То-то они палили, не жалея боезапаса.

Помолчав, он добавил:

– Сдается мне, их накидки идеально защищают как раз от оружия такого типа. А относительно медленно летящая и тяжелая пистолетная пуля – калибра так сорок пятого – может оказаться эффективной не только при стрельбе в упор...

Предположения Лесника оставались абсолютно умозрительными, поскольку пистолета сорок пятого калибра у него все равно не было. Диана ничего не успела ответить на слова коллеги – снаружи послышался металлический стук, а затем окрик на английском:

– Предлагаем переговоры!

3.

Лесник сместился так, чтобы видеть не только леерное ограждение и висящий над водой туман, но и часть палубы справа от двери. Так и есть – из-за развернутого поперек палубы ракетной установки торчал железный прут с привязанной к нему белой тряпкой. Владелец прута пошевелил им, чтобы привлечь внимание, и снова крикнул из своего укрытия:

– Предлагаем переговоры!

Лесник посмотрел на Диану:

– Примем предложение?

– Ну а что еще остается делать? Но я выходить никуда не буду, и тебе не советую. Пускай уж Магомет идет к горе.

Лесник крикнул:

– Мы готовы принять парламентера! Пусть подходит один, медленно, держа руки на виду!

Парламентер появился в поле зрения через минуту. Это был крупный широкоплечий мужчина лет пятидесяти пяти на вид, одетый для нынешних обстоятельств весьма необычно – в костюм-тройку, при галстуке.

На боевика он не походил, если не считать ярко выраженной восточной внешности: смуглая кожа, чуть вьющиеся короткие темные волосы, тяжелый подбородок и иссиня-выбритые щеки. Высоко подняв над головой руки и демонстрируя пустые ладони, он неторопливо прошел вдоль борта и остановился напротив открытой двери, не пытаясь войти. Лесник сделал знак: «Заходи!». Под дулом наведенного на него пистолета мужчина плавным шагом прошел внутрь, подчеркнуто стараясь не делать резких движений. Неторопливо наклонился над лежащим в углу мертвецом, приложил палец к шее. На связанного пленника лишь бросил быстрый взгляд, ничего не сказав. Затем уселся на распотрошенный Дианой сверток, демонстративно положив руки на колени. Дескать, глядите: я безоружен и ничего ниоткуда выхватывать не собираюсь.

Лесник тоже присел – прямо на контейнер. Диана осталась стоять возле двери.

– Я могу уступить место даме, – по-английски, но с акцентом сказал парламентер. И изобразил незаконченную попытку встать.

– Не надо, – ответила Диана. – Мне тут гораздо удобнее.

– Хорошо, пусть будет так, – невозмутимо кивнул мужчина. – Если вам это интересно, меня зовут Юхан Азиди. Насколько я знаю, вы меня искали. Ну вот я здесь, и готов с вами поговорить.

4.

Любопытно, любопытно... Юхану Азиди в 2006-м году только-только исполнилось двадцать восемь... В 2018-м стукнуло (стукнет?) сорок. Между тем пришелец выглядит лет на пятнадцать старше. Из каких же времен прибыл этот господин, если он и в самом деле Юхан Азиди? И кто, столь старательно избегающий появляться на публике, живет под этим именем в Эсбьерге начала двадцать первого века?

– Что вы хотите нам сказать? – Лесник решил не изощряться в пустых догадках и не длить обмен любезностями, а сразу взять быка за рога.

Господин Азиди склонил голову и внимательно посмотрел на собеседника, будто изучая его. Выдержав паузу, он произнес:

– Во-первых, мы с вами не являемся врагами. Наши интересы нигде не пересекаются, и я очень хочу, чтобы вы это поняли. Во-вторых, я хочу получить контейнер, на котором вы сейчас сидите.

– Что же вы можете предложить нам в обмен на него? – спросил Лесник.

Господин Азиди усмехнулся, сверкнув в полумраке безупречно белыми зубами.

– В обмен я готов помочь вам выбраться отсюда, – ответил он.

– Мало, – невозмутимо сказал Лесник. – Контейнер стоит гораздо дороже, и вы это прекрасно знаете.

– Дороже для нас, а не для вас. Кроме того, оставаясь в своей железной мышеловке, вы никак не сможете его использовать. Без нашей помощи вы даже не сможете выбраться с корабля, – даже если вырветесь из этой норы и скроетесь от нас.

– Вы тоже не сможете этого сделать, – парировал Лесник. – Вам не просто нужен контейнер, вам необходимо завладеть им в течение ближайших часов, иначе станет незачем уходить отсюда – хозяева спишут вас в расход и найдут других исполнителей.

Лесник блефовал, наугад говоря о ближайших часах и гипотетических хозяевах. И, похоже, не угадал.

На лице собеседника не отразилось ни малейшей озабоченности перспективой быть списанным в расход. Крепкие нервы? Или на самом деле столь уверен, что чересчур большие неприятности не грозят? Лесник бросил быстрый взгляд на Диану. Она сделала отрицающий жест – завуалированная угроза и в самом деле ничуть не испугала араба.

– Да, ценой своей жизни вы можете доставить нам серьезные неприятности, – продолжал Юхан Азиди. – Серьезные, но преодолимые. Подумайте, надо ли вам это? К тому же вам самим этот контейнер совершенно не нужен. Не уподобляйтесь же собаке, сидящей на сеновале – я правильно выражаюсь?

– Вполне правильно, – Лесник еле заметно улыбнулся: парламентер прилагал все усилия, чтобы установить доверительные отношения. – Однако контейнер нужен вам, и для его получения вы пролили немало крови...

Лицо Юхана Азиди сделалось подчеркнуто скорбным:

– Да, я вас понимаю. Но поверьте, мы не противостоим русским спецслужбам и не считаем Россию своим противником.

«Так, – подумал Лесник, – похоже, про Инквизицию они не знают. Для нас это скорее хорошо, чем плохо. Что ж, будем и дальше играть в агентов ФСБ. А вот противников неплохо бы персонифицировать...»

– «Мы» – определение более чем абстрактное. Хотелось бы узнать, с кем довелось иметь дело.

– Ну что же... Вполне законное желание. Я представляю здесь Халифат, равно как и мои люди.

К 2006 году организация, именующая себя Халифатом, никак не засветилась, по крайней мере Лесник никакой информации о ней не имел. Значит, что-то новенькое.

– Хорошее название, – одобрил он. – Громкое, к тому же с историческими корнями.

– Вы не поняли... Это не просто громкое название – это тот самый Халифат.

– Тот самый? Хм... Насколько я помню, последнего халифа прикончили еще монголы после взятия Багдада.

– История Халифата на этом не завершилась.

– Ах да... Турецкий султан в свое время объявил себя халифом и властителем всех мусульман. Но Мустафа Кемаль Ататюрк в 1924 году ликвидировал это благое начинание, упразднив институт халифата...

– ...за что будет вечно гореть в пламени Джиханнама, – в тон Леснику закончил фразу Азиди. – Но разве Халифат – территория? Халифат в сердцах правоверных, там он жил всегда и живет до сих пор. А территория приложится... Так вот, повторяю: Халифат никоим образом не противостоит русским спецслужбам и не считает Россию своим противником.

Лесник напряженно припоминал всё, что знал о приверженцах идеи возрождения Халифата в новые времена. Их к началу двадцать первого века насчитывалось достаточно, и враждовали они меж собой отчаянно: три главных направления в исламе, каждое со своим взглядом на то, кому именно надлежит занимать престол духовно-светского владыки всех мусульман, – сунниты, шииты и хариджиты – зародились еще в седьмом веке. И к началу века двадцать первого разбились на множество течений, толков и сект...

Если господин Азиди принадлежит, например, к последователям шиитов-имамитов либо шиитов-исмаилитов, то переговоры с ним – дело неблагодарное. Слово, данное иноверцу, эти господа нарушают с легкостью... И зачастую выбирают самые радикальные средства для достижения цели.

– А стрельба в Алаш-Тау? А захват заложников в кафедральной мечети? – спросил Лесник. – Вы считаете, что интересы России эти акции никак не нарушили?

Господин Азиди глубоко вздохнул.

– Возможно, вы мне не поверите, но Халифат к событиям в Алаш-Тау не имеет никакого отношения. Ну... или практически никакого. Произошло то, что можно назвать эксцессом исполнителя. Мы провели свое внутреннее расследование и виновные в трагедии будут строго наказаны... Самый главный из них уже наказан.

– А как же с событиями в мечети? Вернее, под мечетью? – перебил его Лесник – И здесь вы тоже не при чем? Учтите, я там был лично, и могу поведать вам многие неаппетитные подробности.

– Не надо, – спокойным голосом произнес Азиди. – Я хорошо знаю, что произошло. И не буду оправдываться. Мы делаем свое дело, вы – свое. Иногда случается то, чего нельзя избежать. Мы ошиблись и связались не с теми людьми, с которыми стоило иметь дело. Поверьте, я очень скорблю о жертвах и приложил бы все усилия, чтобы их не было. Но погибших уже не вернуть. А нам с вами надо наладить взаимопонимание.

– Я не имею ничего против взаимопонимания, – ответил Лесник. – Именно поэтому я и спросил: что вы можете нам предложить?

Азиди широко улыбнулся.

– Вы ведь профессионалы, да к тому же состоите на государственной службе. Вряд ли вы хотите получить от меня деньги. Ведь так?

– Так, – согласился Лесник. Он чувствовал, что араб раздумывает.

– Хорошо, – парламентер снова улыбнулся. – Я могу предложить вам информацию. Думаю, такой обмен должен показаться вам вполне адекватным.

– А где гарантии, что сообщенная вами информация окажется истинной? – впервые подала голос стоящая у двери Диана.

– Вы сможете решить это сами, – пожал плечами араб. – Итак, вы готовы слушать?

– Готовы, – сказал Лесник. – Диана, внимательнее наблюдай за дверью.

К напарнице он намеренно обратился по-английски. Араб усмехнулся:

– Не принимайте нас за... как это говорили по-русски?... за отморозков. Мы не являемся террористической организацией. Мы не боремся ни с Россией, ни с Израилем, ни с Америкой...

– А с кем же вы боретесь? – быстро спросил Лесник.

Юхан Азиди посмотрел ему в глаза:

– На прямой вопрос могу ответить прямо. В данный момент мы боремся с Англией.

Лесник не смог сдержать удивления:

– И чем же она вам так насолила?

– Своим колониальным прошлым, – без тени иронии ответствовал Азиди. – Однако я обещал поделиться с вами информацией, поэтому лучше будет начать с самого начала. Обратите внимание: вы еще не дали никакого согласия на обмен, а я уже начинаю расплачиваться с вами.

Лесник не ответил ничего, и араб продолжил:

– Думаю, вы не очень удивитесь, если я скажу, что корабль, на котором мы все сейчас находимся, пребывает не в нашем времени. Правильнее будет сказать, что он вообще находится вне обычного времени...

Лесник молча кивнул.

– Более того, судя по всему, вы знаете, что из образованного массой корабля локального пространства можно выйти в разные места, и что нам требуется выйти в определенное место. Так вот, эти места – точки не пространства, но времени. Думаю, и это вы знаете или хотя бы подозреваете...

Лесник изобразил удивленное лицо, хотя сказанное арабом не стало для него откровением. Для него – да, а вот для Юзефа? Черт возьми, похоже, что обер-инквизитор все-таки что-то знал или хотя бы подозревал – но не удосужился сообщить своим оперативникам, куда их посылает!

– Я не буду вдаваться в подробности и излагать вам гипотезы относительно предполагаемого эксперимента, жертвой которого стал этот корабль, – продолжал Азиди. – Могу лишь сказать, что он обладает не только значительной собственной массой, но и сильным магнитным полем – значительно более сильным, чем положено предмету такой массы. В совокупности эти два качества позволяют ему иметь свое локальное время, в котором мы все сейчас находимся. Однако для стороннего наблюдателя корабль представляет собой своеобразный маятник, взад и вперед мотающийся по времени.

– А в пространстве? – быстро спросил Лесник.

– В пространстве он тоже передвигается. Именно это и затрудняет поиск конкретной точки соприкосновения. Но могу вас обнадежить: движение корабля в пространстве и во времени описывается неким математическим уравнением, которого я, естественно, не знаю, поэтому пытаться вытянуть его из меня бесполезно. Видите, я с вами откровенен настолько, насколько это вообще возможно

– Вижу, – кивнул Лесник. – А каков размах колебаний корабля во времени?

Араб на минуту задумался.

– Я не математик, не физик, и не могу точно ответить на этот вопрос. Думаю, наши специалисты знают куда больше. Но кое-что могу предположить. Эксперимент проводился в сороковых годах двадцать первого века. Первые легенды о корабле-призраке, время от времени появляющемся в Северном море, относятся к веку четырнадцатому. По крайней мере, церковники занялись изучением этой легенды в конце пятнадцатого века, и в их архивах можно отыскать немало интересного... Но мы отвлеклись. Несложный подсчет показывает, что если отклонение маятника в сторону составляет семь веков, то его полная амплитуда – около тысячи четырехсот лет. Однако я слышал, будто бы время, находящееся далее середины двадцать первого века, закрыто для выхода. На авторитетные источники информации не сошлюсь, почему происходит именно так, – сказать тоже не могу. В конце концов, я ведь не ученый-исследователь, а такой же дилетант, как и вы. Простой солдат тайной войны.

Лесник немного помолчал, раздумывая.

– Вы сказали – «эксперимент». Кто его проводил и с какой целью?

– Увы, мы этого не знаем. Даже версия об эксперименте – это лишь дежурная гипотеза. Возможно, что никакого эксперимента и не было, а произошедшее с кораблем – результат случайного стечения факторов. Единственное, что можно сказать с уверенностью – Германия не имеет к произошедшему никакого отношения.

Почему араб выразил такую уверенность относительно именно Германии, а не какой-либо иной страны, Лесник переспрашивать не стал – версия на этот счет у него уже сложилась...

– Куда вы собирались доставить контейнер и зачем?

Азиди улыбнулся, демонстрируя, что отметил употребленное Лесником в заданном вопросе прошедшее время.

– В 1934 год, в Рейх.

– Атомная бомба...

– Да.

Повисла долгая пауза.

– Кажется, вы говорили, что не являетесь противниками ни России, ни Америки?

– Да, я это сказал. Мы, Халифат, – Азиди обвел рукой вокруг себя, и Диана у двери сразу же насторожилась, – не служим Германии. Мы являемся лишь ее союзником. Не в большей степени, чем в 1940 году таким союзником являлась Россия, – здесь Азиди позволил себе улыбнуться, и от этой улыбки Лесника передернуло.

– Хорошо, не будем ворошить прошлое, – быстро сказал араб, видимо, неправильно истолковав реакцию собеседника. Итак, я представляю Халифат – организацию, работающую над созданием на Ближнем Востоке единого и могущественного арабского государства. Увы, начиная с пятидесятых годов двадцатого такая возможность практически исчезла, – империалисты всеми силами постарались предотвратить единство арабских народов и в этом весьма преуспели. Но если бы Британская империя рухнула десятилетием раньше, локомотив истории мог свернуть совсем на иные рельсы.

– И вы взяли на себя роль исторических стрелочников – пытаетесь направить исторический локомотив на альтернативный путь? – Лесник не счел нужным сдерживать иронию.

– Мы не пытаемся, мы направляем, – ответил араб. – Если Третий рейх нанесет удар по Британии, подкрепив его ядерным оружием, история пойдет по другому пути – и этот путь откроет перед нашим народом новое будущее!

Азиди, сам того не замечая, повысил голос и перешел на патетические обороты. Леснику показалось, что при этом араб не играл – а действительно искренне увлекся изложением своей мечты. И все же он не удержался от ехидной реплики:

– А как же Израиль? Вы ведь и с ним не воюете?

– Безусловно. Зачем воевать с тем, чего нет и никогда не будет?

На это Лесник даже не нашелся, что сказать. Немного подумав, он задал другой вопрос, давно вертевшийся у него на языке:

– Почему вы думаете, что, получив ядерное оружие, Германия применит его против Англии, а не против кого-либо другого?

– А по кому еще она сможет нанести ядерный удар? – искренне удивился собеседник. – С Россией немцы пока не воюют, с Америкой тоже. Да если бы и воевали – военный потенциал Америки одной или двумя, да хотя бы и десятью бомбами уничтожить не удастся – а на большее их количество Гитлеру не набрать урана. Кампания против России тоже слишком масштабна, чтобы единомоментное использование атомной бомбы могло дать в ней решающее преимущество. А если учесть размеры обеих стран и отсутствие у рейха соответствующих средств доставки ядерных зарядов, – до жизненно важных центров и России, и Америки наци попросту не дотянутся. Зато при высадке в Англии применение даже одной бомбы будет иметь решающее значение – например, если сбросить ее на Лондон непосредственно перед началом вторжения. Правительство и парламент страны будут уничтожены либо деморализованы, связь и система управления войсками нарушатся... Ну, а применение двух или трех бомб непосредственно вблизи места высадки полностью расстроит английскую оборону и даст немцам возможность завершить кампанию практически одним ударом. Естественно, что германское руководство ни за что не откажется от гарантированного успеха ради призрачной надежды разгромить Россию или напакостить Америке.

Парламентер перевел дыхание. Лесник и Диана молчали. Снаружи тоже не доносилось никаких звуков.

– Теперь вы понимаете, что мы не враги вашей стране? – спросил араб. – Наши действия должны привести к таким изменением истории, от которых выиграет не только Германия, но и Россия. После быстрого захвата Британских островов наступит очередь британских владений на Ближнем Востоке. При таком повороте событий Гитлеру совершенно не с руки ссориться с Советским Союзом, да и возможностей таких не будет – ведь германские силы окажутся брошенными в противоположном направлении. И для военной машины, любовно созданной Сталиным, найдется иная цель, – перевалить Тибет и Гималаи, продолжить экспансию, искусственно заторможенную в свое время британцами.... А все, до чего не дотянутся немцы и русские, будет захвачено Америкой и Японией. Короче говоря, мир будет поделен между четырьмя странами: недовольных не останется, не будет повода для взаимного конфликта, да и необходимых сил и средств тоже – все они уйдут на освоение британского наследства. У нас больше не будет никаких препятствий для объединения арабов в единое государство, а территория и запасы нефти гарантируют новому Халифату достойное нашего народа место в мировом сообществе

– Исключительно благостная картина, – констатировал Лесник. – Только к территории и нефти я добавил бы и технологии из будущего – на которых, кстати, вы сейчас так удобно сидите. Почему-то мне кажется, что все эти микропленки предназначены отнюдь не Германии... Пожалуй, при таких стартовых условиях достойное вашего народа место в мировом сообществе окажется первым. Первым с большим отрывом...

Юхан Азиди предпочел промолчать, благо прямого вопроса не прозвучало. Лесник поинтересовался:

– А что вы собираетесь делать с евреями?

– При чем тут евреи? – в голосе араба прозвучало неприкрытое удивление. – Какое нам до них дело? Пусть свои отношения с немцами они улаживают сами, а наша земля останется свободна от пришельцев!

– Вы всерьез думаете, что нацисты беспрепятственно завершат геноцид евреев, прогонят англичан, передадут вам власть, бесплатно подарят нефть и добровольно уйдут с Ближнего Востока? – с иронией спросил Лесник. – Насколько я помню историю Второй мировой войны, такого не случалось ни разу. Почему вы вообще считаете, что немцы окажутся лучше англичан?

– Немцы всегда дружили с мусульманами, что в Первой мировой, что во Второй, – ответил Азиди, но в голосе его уже не чувствовалось уверенности.

– Немцы дружили со слабыми, которым можно наобещать что угодно. И охотно использовали их как пушечное мясо либо для выполнения самой грязной работы, вроде уничтожения тех же евреев. Так уж получилось, что до выполнения данных обещаний дело так ни разу и не дошло. Вы всерьез верите, что окажетесь самыми хитрыми?

Наступила долгая пауза. Азиди явно что-то обдумывал. Затем он пожал плечами:

– А что это меняет лично для вас и для вашей страны? Взаимоотношения с немцами будут только нашими трудностями. Если же вы сочувствуете ближневосточным евреям, то могу вас успокоить – в отличие от Гитлера, мы вовсе не ставим своей целью их физическое уничтожение. Пусть уезжают из Палестины, куда хотят, Америка примет их с распростертыми объятьями...

Вновь повисло молчание, на этот раз ставшее тягостным. Лесник задумался. Если бы он действительно был сотрудником российских спецслужб, наверное, он бы мог согласиться с арабом и, по некотором размышлении, отдать ему контейнер. Но он служит не государственной безопасности, а Инквизиции...

А в чем, собственно разница? Или Инквизиция служит не России? Но тогда кому же?.. И кому служит Лесник – Пес Господа, солдат Инквизиции? Некоей абстрактной идее: уничтожить в мире всё зло, чтобы добро могло без помех жить-поживать? А чем она, эта идея, лучше идеи Юхана Азиди? Да ничем, похожи они, как близнецы-сестры, весь вопрос в том, кого считать носителями зла и добра... Для господина Азиди холокост – личная проблема немцев и евреев, зато палачи Сабры и Шатилы, бульдозерами сгребавшие трупы убитых арабов, – наверняка страшнее любого вампира, ликантропа, тенятника...

Он посмотрел на Диану, словно в поисках ответа на все свои сомнения. Та застыла неподвижно, как статуя, как ждущий команды боевой робот: трофейный автомат нацелен на проем двери, пистолет – на голову Азиди.

Неверно истолковав взгляд Лесника, она едва заметно кивнула: насколько позволяли ее эмпатические способности, никакой прямой лжи в словах араба Диана не отметила.

С ней всё понятно: приказ есть приказ, а что есть зло и добро, – Юзеф лучше знает. Он знает, да... Он придумает, как укротить машину времени, сбросившую седоков, словно норовистый мустанг... И Псы Господа двинутся по минувшим векам – Дыев нож в руке, ни тени сомнения во взоре, – и враги Инквизиции будут гибнуть, едва появившись на свет, не успев стать врагами... У Лесника вдруг появилось странное желание: чтобы рядом – здесь и сейчас – оказался коммандер Патрик Донелли...

Юхан Азиди терпеливо ждал ответа.

5.

Размышления Лесника прервали донесшиеся снаружи звуки. Звуки выстрелов. Один, второй, третий... Диана сделала неуловимое взглядом движение и оказалась рядом с Азиди – ствол пистолета прижался к затылку араба.

Тот остался невозмутим. Проговорил спокойно:

– Ну вот и еще одно доказательство, что наш союз с немцами – временный и тактический, никакой симпатии к нацистам мы не испытываем.

– Зигфрид? – догадался Лесник.

– Он самый, – кивнул Азиди. – Между прочим, на руках этого ублюдка немало крови, в том числе и крови евреев.

За иллюминатором быстро темнело, чтобы разглядеть собеседника, приходилось напрягать ночное зрение. Разговор вновь забуксовал – Лесник молчал, глубоко задумавшись. И Диана взяла нить беседы в свои руки. Вопросы ее звучали резко, отрывисто, как одиночные выстрелы. Юхан Азиди отвечал, не задумываясь.

– Как здесь оказался Зигфрид?

– Пытался в сорок пятом сбежать из Нидерландов на рыбачьем суденышке на родину, в Норвегию.

– Зачем вы его ликвидировали?

– Когда мы обнаружили его здесь – ничего не понимающего и одичавшего от двухмесячного одиночества, он согласился поработать на Халифат, поработать кем-то вроде хранителя машины времени. На берег Зигфриду не хотелось – за голландские делишки его ждал трибунал и петля. Но эсэсовский ублюдок быстро разобрался, что к чему, – и затеял собственную игру. Попытался меня обмануть... Судя по прозвучавшим выстрелам, мои люди как раз закончили его допрос. И сейчас эта коричневая мразь кормит треску, или что тут еще плавает.

– Как вы узнали про «Тускарору»?

– Так я же ее и нашел – по вашему времени семь месяцев назад. Вернее, нашел глупый молодой щенок Юхан Азиди.

– По нашему времени семь месяцев... – медленно повторила Диана. – А по вашему?

– Почти двадцать лет.

– Значит... – Диана не договорила, но Азиди понял невысказанный вопрос.

– Да, именно так. Мне уже довелось пожить в разных временах. Не слишком долго и не слишком давно, но довелось. Кстати, вы не могли бы убрать ствол от моей головы? Через пару минут предстоит временной скачок, и мне совсем не хочется стать жертвой рефлекторного движения вашего пальца.

Диана хмыкнула, но отодвинула пистолет от затылка араба.

– Можете и в дверь так напряженно не целиться, – посоветовал Азиди. – Я приказал своим людям отойти и собраться в носовых помещениях. Не хочу, чтобы эти горячие головы затеяли без меня какую-либо авантюру.

Диана выслушала внимательно, однако последовать совету не спешила. Кивнула на вторую дверь, запертую:

– Между прочим, один из ваших людей ушел из этого коридора лишь пару минут назад. У меня очень хороший слух, господин Азиди. Очень.

«Могла бы и поделиться услышанным...» – подумал Лесник.

Араб казался искренне удивленным. Хотя его боевики вполне могли оказаться непричастными – где-то в недрах корабля до сих пор скрывался шкипер Андерсон. Если, конечно, не поддался панике и не прыгнул за борт без спасательного жилета.

– Вы, кстати, вполне можете воспользоваться моментом и спустить шлюпку, – предложил араб несколько провокационно. – Мы мешать не станем. Наверное, и в средневековой Европе можно сносно прожить... Разумеется, для этого нужен какой-то срок на адаптацию: не угодить сразу же на костер инквизиции и не подхватить смертоносный вирус, привычный местным жителям и совершенно незнакомый иммунным системам ваших организмов...

Комментариев со стороны агентов не последовало. Хотя Лесник мысленно хмыкнул: сгореть на костре инквизиции – какой символичный конец для сотрудников Конторы!

Оставшиеся до момента хроноперехода секунды все трое провели в молчании. И все повторилось – исчезновение и мира, и себя, и растянутый на века миг беспросветного ужаса, и осознание того факта, что мир остался на месте, лишь сместился во времени...

Подождав, пока во взгляде араба появится осмысленность, в разговор вновь вступил Лесник:

– Вы не боитесь, что в результате своих попыток глобального вмешательства в ход истории попросту не появитесь на свет? И некому будет найти «Тускарору»?

Юхан Азиди рассмеялся совершенно безрадостно.

– Ну, напугали... Меня, между прочим, убили в две тысячи шестом. Застрелили... И ничего, живу...

– Кто застрелил? – быстро спросила Диана. – «Барсы»?

– Нет. Я сам.

И он заговорил без всяких вопросов – быстро, горячо, словно осужденный на смерть преступник, торопящийся произнести последнюю исповедь...

6.

Убил... А что он мог еще сделать? Что?! Если молодой ублюдок не желал ничего слушать, не желал понять, что связался с еще большими ублюдками, готовыми устроить миру Армагеддон за лишнюю пачку долларов? С «барсами», задумавшими ни много, ни мало – бартер с Гитлером: ядерные технологиив обмен на пару готовых зарядов? Если щенок уже заказал аппаратуру, позволяющую уверенно находить появляющуюся и исчезающую «Тускарору»? Если не внял последнему предупреждению – взлому склада и пожару, уничтожившему его приборы?

Если, наконец, первым потянулся к пистолету?!

Хотя и молодого Юхана можно понять, еще как можно... Да и он сам в молодости, наверное, отреагировал бы точно так же, – если бы заявился не пойми кто и стал уверять, что он и есть Юхан Азиди, и начал бы командовать и указывать... Да, он, наверное, поступил бы также, но отчего-то в свое время к нему никто не пришел.... Или приходил? А он успел первым выстрелить в пришельца? Может быть... Память порой вытворяет странные трюки – пласты её то исчезают, словно стертые ластиком, то вдруг появляются два, три, четыре воспоминания об одном и том же событии, накладывающиеся, противоречащие друг другу – и не понять, какое истинное...

Иногда ему кажется, что он вообще не рождался... Что никогда не умрет... Что будет вечно кружить по временам на этой проклятой Аллахом посудине...

«Да он просто спятил, – понял Лесник на середине сбивчивой исповеди. – Несмотря на первоначальную внешнюю вменяемость, на логичные рассуждения, – спятил...»

Тогда он был в шоке, продолжал изливаться Азиди, в полном шоке... Он закопал контейнер с бумагами, и бросился на «Тускарору», и отпустил катер с экипажем, и очень долго сидел здесь, именно здесь, на этом железном полу, ничего не зная, не понимая, как и зачем жить дальше... А потом спустил шлюпку и поплыл в одиночестве – не зная куда, не зная в когда, не зная зачем... Его подобрал рыбачий баркас старика Кристиансена, подобрал в 1974 году, и рыбаки быстро излечили от меланхолии – рабочих рук не хватало, давай-ка, парень, расплачивайся за спасение, становись выбирать сети... Зачем-то он назвался именем отца, он сейчас уже не помнит причину, вернее, помнит их слишком много, не то пять, не то шесть версий, голова раскалывается на куски от избытка разных воспоминаний...

На Марте Кристиансен, давно заглядывавшейся на смуглого красавчика, он женился спустя три года, когда наконец понял, что никакой другой Хафис Азиди, выходец из Ливана, на горизонте уже не появится... Он думал, что сойдет с ума, когда родился будущий халиф мусульман, маленький Юхан, – он сам, сам, сам родился!!! – и вскоре ушел в море, чтобы никогда не вернуться, а Марта...

7.

Рассказ араба вновь прервали выстрелы – удивившие Лесника, совсем не походившие на звуки, издаваемые скорострельными трещотками арабов.

Все трое настороженно прислушались, причем Азиди был изумлен никак не меньше собеседников. Либо очень удачно изобразил изумление...

– Что это? – резко спросил Лесник. Араб пожал плечами.

Еще несколько одиночных выстрелов – похоже, винтовочных. После короткой паузы в дело вступил пулемет... И лишь затем начали свой перестук автоматы бойцов Халифата.

Лесник быстро захлопнул дверь, крутнул штурвал засова. На всякий случай. До выяснения – что за новые игроки вступили в игру, сколько их, чего хотят, и каким оружием и индивидуальными средствами защиты обладают.

Непонятно лишь, как узнать эти сведения, не предпринимая рискованную вылазку...

Дела минувших дней – VI

Северное море, октябрь 1904 года

Старцев с удовольствием наблюдал, как матросы споро, без лишней суматохи, занимают свои места вдоль правого борта – ожидая, пока высокий борт корабля-незнакомца накатится на них.

Повинуясь приказаниям Казакевича, механик сбавил ход до самого малого. Рулевой повел миноноску вдоль борта, едва не касаясь его. Старцев хорошо мог бы различить стыки металлических листов и даже заклепки, – однако, к своему удивлению заклепок не обнаружил... Ни одной.

В иллюминаторах не было видно и отблеска света. Корабль, вопреки мнению Казакевича, смотрелся мертвым и покинутым. Но кто-то ведь стрелял внутри... Кто?

Дополнительных команд не прозвучало, однако как только миноноска окончательно остановила свое движение, несколько матросов одновременно метнули вверх кошки с привязанными абордажными линями. Три или четыре броска оказались удачны – кошки зацепились не то за кнехты, не то за какие-то выступы.

Моряки ловко полезли наверх, используя навязанные на линях узлы, через пару минут спустили сверху несколько штормтрапов, – после чего остальные матросы абордажной партии, соблюдая порядок, один за другим так же молча полезли наверх по выбленкам.

Старцев и Буланский поднялись на палубу последними.

* * *

Абордажная команда выстроилась вдоль фальшборта – двенадцать человек, включая боцмана Кухаренку. С Буланским, Казакевичем и Старцевым – пятнадцать.

Матросы недоуменно озирались, оглядывая невиданные устройства и орудия на палубе, тихонько, вполголоса делились впечатлениями.

– Разговорчики! – цыкнул на них Кухаренко – тоже негромко, явно сдерживая свой мощный бас. Затем обратился к офицерам:

– Ждем приказаний, вашскобродия!

– Степан Филиппович, – приказал Старцев мичману, – разделите людей на две группы и осмотрите помещения, старшими пойдете вы и Кухаренко. Двое матросов и мы с господином Буланским – здесь, у трапов, в резерве. На здешние технические непонятности не отвлекаться, искать людей. Всех найденных – доставлять сюда, при сопротивлении – стрелять на поражение. Приступить к исполнению!

Группа матросов во главе с боцманом двинулась в направлении бака, люди Казакевича – в противоположную сторону, к надстройкам юта.

А капитан-лейтенант воспользовался моментом, чтобы чуть внимательнее ознакомиться со здешними, по его выражению, «техническими непонятностями»... Подошел к агрегату, установленному неподалеку на палубе.

Хм-м-м... В общем, что это установка для пуска ракет – догадаться несложно. Несколько смущал лишь размер опустевших тонкостенных труб с откинутыми крышками. Слишком уж маленькие снаряды могли в них разместиться... Устаревшие четырехдюймовые ракеты системы Засядько, применявшиеся в войнах с турками и в среднеазиатских компаниях, и те выглядели куда солиднее... Даже если снарядить боевую часть сей игрушки не пироксилином, а новомодной шимозой – что она сможет сделать хорошо бронированному военному кораблю? Однако едва ли создатели странного оружия планировали применять его против рыбачьих лодок, да и разве можно попасть в лодку ракетой, с ее никудышной точность? Дай Бог по броненосцу-то не промазать...

Ни следа запальных шнуров, либо предназначенных для них отверстий. Ну, с такой-то новинкой Старцев знаком – гальванический пуск, как на новых минах... Капитан-лейтенант обошел установку, пытаясь отыскать штурвалы для горизонтальной и вертикальной наводки, – но они, похоже, напрочь отсутствовали. Зато обнаружил нанесенную краской надпись:

U. S. Navy

USS TUSCARORA

Ю-эс-эс⁷... Стало быть, американский флот? Хм-м...

Штаты, охраняя свои интересы на Тихом океане, соблюдают в нынешней войне более чем дружественный к России нейтралитет. Аналитики Главного морского штаба даже не исключают их вступления в войну в случае чрезмерного усиления Японии... И новейшие корабли, секретно поступающие на вооружение американского флота, можно бы лишь приветствовать, но...

Но больно все это подозрительно. Да и откуда взяться брошенному командой этакому кораблю в европейских водах? Он, надо полагать, должен бы испытываться в глубокой тайне, где-то у берегов Америки...

Чиновник из Синода тем временем рассматривал странный цилиндрический предмет, подвешенный на шлюпбалке. Вернее, не сам цилиндр, но укрепленную на нем алюминиевую пластину – попытался разобрать в сгущающемся сумраке выбитые на металле буквы, затем достал из кармана спички, чиркнул, подсветил...

Похоже, и Буланский обнаружил свидетельства американского происхождения загадочного корабля – потому что, закончив изучение, спросил медленно, задумчиво:

– Скажите, Николай Иванович, как человек, во флотских делах более искушенный: смогли бы Северо-Американские Соединенные Штаты, при всей их бурно растущей промышленности и прикладной науке, построить в глубокой тайне нечто подобное? – И Богдан Савельевич широким жестом повел рукой вокруг себя.

– Крайне сомневаюсь, – ответил Старцев без раздумий. – Технические новинки внедряются всегда медленно, исподволь, не сыплются, как из мешка... Здесь же, – он скопировал широкий жест Буланского, – практически всё новое, незнакомое, невиданное...

– Однако ж тут повсюду надписи, свидетельствующие, что именно в Америке создан сей чудо-корабль... – сказал Буланский еще более задумчиво. И сменил тему:

– Не нравится мне тишина здешняя... Как бы большим шумом не закончилась...

И в самом деле, группы Казакевича и Кухаренко ушли – и как в воду канули. Ни пленников, ни вестовых с докладами... Впрочем, выстрелов или других звуков, свидетельствующих о сопротивлении, тоже пока не слышно.

Неужели очередной «летучий голландец» или какая-нибудь «Мария Целеста»? – мелькнула у Старцева мысль. Стаканы с горячим чаем в кают-компании, дымящаяся трубка в каюте капитана – и ни единой живой души... Хотя здесь и сейчас вместо дымящейся трубки куда вероятнее обнаружить дымящиеся пистолетные гильзы... Кто же все-таки стрелял? И почему никак не отреагировал на их вторжение?

Ответ на мысленный вопрос капитан-лейтенанта прозвучал почти мгновенно. Где-то в недрах корабля отрывисто грохнули несколько револьверных выстрелов. Пару раз бухнуло что-то непонятное – не винтовка, и не наган. Потом прогремела длинная очередь – очевидно, боцман Кухаренко пустил в ход свой «Мадсен». А затем очереди грянули дружным хором, и отдельные выстрелы стали уже неразличимы в какофонии боя.

Старцев выдернул кольт – рефлекторно, не задумываясь. Стоявшие у шторм-трапов матросы синхронно клацнули затворами трехлинеек. А затем один из них выкрикнул заковыристое флотское ругательство, глядя вниз, за борт.

Старцев подскочил к краю палубы и успел разглядеть миноноску, полным ходом исчезающую в сумраке.

* * *

– Двигаемся на подмогу боцману, штормтрапы стеречь теперь незачем, – быстро сказал Старцев Буланскому. Ткнул пальцем в одного из матросов: – Бегом к мичману! Пусть шлет всех свободных людей туда, на бак!

Жестом приказал второму моряку: «За мной!». И они втроем устремились в направлении не смолкавшей пальбы.

Признаться, поначалу Старцев позорно заблудился, запутавшись в дверях, трапах и коридорах. Но быстро сообразил, что не стоит спускаться глубоко вниз, а лучше держаться поближе к верхней палубе – откуда можно было по крайней мере сориентироваться. Кроме того, бой шел не в самых дальних помещениях корабля, иначе звуки выстрелов звучали бы куда слабее...

Тем не менее они могли бы долго плутать по неосвещенным закоулкам корабля – все фонари, и электрические, и ацетиленовые, забрали с собой группы боцмана и Казакевича. Но внутренние помещения корабля подсвечивали лампы, врезанные в потолки на достаточно большом расстоянии друг от друга – хорошо освещенные участки коридора перемежались с затянутыми полумраком. Свет, как мельком отметил капитан-лейтенант, оказался мало похож на электрический – мягкий, рассеянный, не режущий глаза и не дающий теней... Но дивиться очередной здешней странности не оставалось уже ни желания, ни времени.

Меж тем задававшие направление звуки стрельбы, то затихавшей, то снова возобновлявшейся, – смолкли. Не беда – почти сразу их троица наткнулась на матроса, похоже, охранявшего ведущий вниз трап. При их приближении тот вскинул винтовку и угрожающе рыкнул: «Стой!» – но, разглядев офицерскую форму и погоны, успокоился.

– Что там? – коротко спросил Старцев

– Так что, вашскобродие, отыскали басурманов! – браво доложил матрос.

– Каких еще басурманов? – впервые вмешался Буланский, и в его голосе Старцев почувствовал нотки тревоги.

– Дык леший их разберет, вашскобродие! Смуглые, будто турки, ругаются не по-нашему, и одеты не по-флотски вовсе. Но басурманы точные – мы сунулись, а они как раз на карачках все стоят, Аллаху, сталбыть, молятся... Но тут же ружья свои похватали, и на нас... А они, ружья-то, у басурман не хуже боцманского, палят – страсть! Да поздно спохватились, голубчики, дали уж мы им прикурить...

Старцев только сейчас заметил кровавые пятна на граненом штыке трехлинейки. Спросил:

– Никак и до рукопашной дело дошло?

– Дык пришлось, вашскобродие... Басурманы-то, как чуть опомнились, плащи волшебные нацепили – не берет пуля, отскакивает! Так мы троих на штыки – и к Аллаху ихнему в гости!

Старцев почувствовал, что окончательно перестает понимать происходящее. Какие еще, к чертям, волшебные плащи?! Он открыл было рот, чтобы переспросить матроса, но тут из-за поворота коридора появился сам боцман Кухаренко.

– А, вот и вы, вашскобродие! – обрадовался он. – А у нас тут ох и чудны?е дела творятся...

Глава пятая. Заходите к нам на огонек...

1.

Юхан Азиди, приняв какое-то решение, быстро двинулся к двери. И тут же в грудь ему уперся автомат Дианы.

Араб отшатнулся к переборке и воскликнул:

– Я парламентер! Вы не имеете права причинять мне вред!

– А мы и не собираемся причинять кому-то вред, – улыбнулся Лесник. – Более того, мы вас даже выпустим отсюда.

Он сделал знак, адресованный Диане. Она, поняв напарника с полувзгляда, положила автомат поодаль от араба, левой рукой крутнула штурвал на двери и приоткрыла ее. Пистолет в ее правой руке был поднят стволом вверх – но вряд ли кто-то сомневался, что перенацелить его в любую точку она сможет за доли секунды.

– Наши переговоры окончены, мы выслушали ваше предложение и теперь хотим его обдумать, – сообщил Лесник. – Вы можете уходить. По-моему, вам тоже есть сейчас, чем заняться....

Несколько растерявшийся господин Азиди как-то боком отошел к двери, прислушался: звуки боя стихли некоторое время назад, но чем он завершился для боевиков Халифата, оставалось только гадать. Араб глубоко вздохнул, протиснулся сквозь полуоткрытый проем. Очутившись на палубе, сразу же завертел головой, пытаясь понять, что же все-таки произошло на корабле.

– Руки вверх! – раздался оклик откуда-то сверху. Причем это было сказано по-русски. Азиди, впрочем, понял – мгновенно вытянул обе руки над головой, на лице его отразилось несказанное изумление. Лесник и Диана изумились ничуть не меньше. Они переглянулись, затем Лесник поставил автомат на предохранитель, убрал его под трофейную накидку и решительно шагнул к двери.

2.

Оказавшись на палубе рядом с арабом, он обнаружил, что сверху, с крыла кормового мостика, прямо на него смотрит дуло винтовки. Обычной мосинской трехлинейки с четырехгранным штыком. Винтовку держал молодой матросик в черном флотском бушлате, из-под которого виднелась полосатая тельняшка. Что было написано у него на бескозырке, Лесник разобрать не смог. У ног матроса стоял большой фонарь старинного вида, судя по синеватому оттенку света – ацетиленовый.

– Пилипенко, что у тебя там? – донеслось откуда-то из-за надстройки.

– Да вот, двое... – слегка растерянно ответил матрос. Араб, едва ли что-то понявший из короткого диалога, сделал шаг в сторону, и тут же отклонившееся было дуло винтовки вновь уставилось на него.

– Не балуй! Стоять смирна!! – матрос явно старался выглядеть куда более старшим и суровым, чем был на деле, но в конце реплики сбился на юношеский фальцет, несколько подпортив впечатление. Хотя трехлинейная винтовка – аргумент и без того вполне убедительный.

Морячок снова повернул голову в сторону невидимого пока начальства, и Лесник наконец-то смог прочитать выведенное на ленточке название корабля: «Князь Суворовъ». Именно так, с твердым знаком.

Вот оно что... «Тускарора» угодила в девятьсот четвертый год, и на ее борту как-то оказались матросы эскадры Рожественского – иных вариантов нет. Можно сказать, свои... Да вот только посчитают ли русские моряки своими двоих подозрительных штатских – Лесника и Диану?

Странно, что в истории похода Второй Тихоокеанской эскадры не сохранилось никаких сведений об этой встрече... Однако если все и дальше пойдет так, как идет, – очень скоро все исторические познания Лесника будут стоить не более, чем в клочья разодранная память Юхана Азиди. «Тускарора» должна отправиться на дно, и чем скорее – тем лучше.

С другой стороны надстройки раздался стук ботинок по настилу, и в поле зрения появился еще один человек – на этот раз в фуражке и кителе с офицерскими погонами. В руке он держал револьвер.

– Вот, ваше высокоблагородие, арестовал тут двоих! – отчитался матрос. Офицер окинул взглядом стоящих внизу и быстро, не касаясь поручня, сбежал по трапу вниз.

– Ху из ю? – резко спросил он.

– Вообще-то вежливые люди представляются первыми, – негромко произнес Лесник. Просто для того, чтобы сказать что-то по-русски. Офицер сразу же перевел взгляд на него.

– Мичман российского флота Казакевич, – сухо представился офицер с коротким полупоклоном, не прибавив к этому ни имени-отчества, ни должности, ни названия корабля. Лесник вздохнул. И ответил в той же сухой манере:

– Урманцев. Русский, как вы могли догадаться. Служу в... впрочем, об этом лучше поговорить чуть позже, в более удобных обстоятельствах.

– Очень хорошо. А сейчас я вынужден вам объявить, что по законам военного времени вы считаетесь задержанными до... До прояснения обстановки. У вас есть оружие?

Лесник немного помедлил с ответом.

– Да, есть.

– Положите его на палубу, – приказал мичман, не приближаясь и не опуская револьвер.

Ну и что? На самом деле сдаться морякам Рожественского в надежде сделать их своими союзниками? Конечно, обладая скоростью реакции полевого агента, ничего не стоит нырнуть обратно за дверь и запереться, – разминувшись при этом с пулями, выпущенными и из нагана, и из трехлинейки... Но зачем? При любом раскладе сразу к стенке не поставят, не девятьсот восемнадцатый год все-таки... К тому же под шальную пулю может попасть Юхан Азиди, – и вполне вероятно, что никто из его боевиков не владеет информацией, которая позволит агентам вернуться в свое время...

3.

– Положите оружие! – настойчиво повторил мичман. Холодка в голосе прибавилось.

Лесник засунул руку под накидку, медленно, без резких движений извлек автомат, осторожно опустил на палубу.

Затем Казакевич повернулся к арабу:

– Попрошу вас сделать то же самое.

– Он не понимает по-русски, – пояснил Лесник. И повторил слова мичмана на английском – судя по первой прозвучавшей фразе, полиглот из моряка был никудышный.

Юхан Азиди немного поколебался, переводя взгляд с Лесника на мичмана и обратно. Затем тоже сунул руку за отворот пиджака и осторожно вытащил оттуда пистолет с непропорционально длинным и тонким стволом. Положил на палубу.

Казакевич обернулся к матросу, намереваясь что-то приказать – но тут со стороны ходовой рубки раздался треск автоматных очередей: одна, вторая... Затем все перекрыл громовой звук выстрела из оружия, которое Лесник не смог опознать. Грохнуло несколько винтовочных выстрелов, и вновь наступила тишина.

Мичман насторожился, будто принюхиваясь к воздуху. Затем махнул правой рукой, в которой все еще сжимал револьвер, в сторону открытой двери:

– Пилипенко, осмотри помещение!

Пилипенко... Лесник вспомнил генерал-майора с той же фамилией – еще не появившегося на свет. А ну как сейчас грохочет ботинками по трапу его родной прадедушка?

Спустя пару минут матрос доложил:

– Пусто, ваше высокоблагородие! Баталерка, не иначе, – свертки лежат, ящик какой-то... Люк, две двери, – все задраены, но запоры с нашей стороны. Дальше идти, ваше высокоблагородие?

– Отставить! Нечего в глубь в одиночку соваться... Шагайте вперед, к баку, – сказал мичман уже Леснику, а Юхану Азиди сделал недвусмысленный жест наганом. – Пилипенко, приглядывай за ними.

– Да куды ж они сбегут, ваше высокоблагородие! – отозвался матрос, но тем не менее вновь угрожающе поднял винтовку.

Так гуськом они двинулись в сторону носа корабля – впереди араб с поднятыми руками, за ним Лесник, позади – матрос и мичман, подобравший с палубы оружие задержанных.. Поднимать руки вверх полевой агент Новой Инквизиции счел ниже своего достоинства.

Лесник, покидая их убежище, ни о чем с Дианой не договаривался. Похоже, у напарницы созрел собственный план действий, не предусматривавший близкого знакомства с русскими моряками – и отвела глаза мальчишке она легко и просто. И от себя, и от двух арабов, – мертвого и связанного.

Проходя мимо открытой двери, Лесник сделал незаметный со стороны условный знак, означавший: каждый действует по обстановке, на свое усмотрение. И пошагал в сторону бака.

Дела минувших дней – VII

Северное море, октябрь 1904 года

Из рассказа боцмана картина прояснилась несколько более полная, чем из сбивчивого рассказа матроса.

Обыскивая носовые надстройки, группа под водительством Кухаренки натолкнулась на помещение, где неизвестные люди, числом около полутора десятков, и в самом деле совершали мусульманский намаз. «Нагляделся я в Туркестане на такое, – пояснил боцман Старцеву. – У них не забалуешь, Аллаху аллахово отдай и не греши, по пять раз в день на карачки становятся...»

Молящиеся встретили пришельцев весьма недружелюбно, тут же похватали оружие, о боевых качествах которого Кухаренко отозвался достаточно высоко: «пули мечут, как горохом сыплют...» Но в тесном замкнутом пространстве преимущество в скорострельности не помогло скучившемуся противнику: моряки огнем очистили помещение, без потерь уложив пятерых «басурманов». Те отступили в коридор, туда же на плечах противника ворвался и боцман с товарищами.

Но здесь характер боя изменился: «басурманы» действительно облачились в некие плащи – волшебные они или нет, Кухаренко не знал, но ружейный и револьверный огонь на самом деле потерял какую-либо результативность.

Моряки, не долго думая, ударили в штыки – и вновь опрокинули неприятеля. На сей раз без потерь не обошлось: один матрос убит, другой ранен... Когда к противнику, по всей видимости, подошло подкрепление (по крайней мере ответный огонь стал куда гуще), боцман, потерявший треть группы, счел за благо отступить. Отходя, моряки задраили перекрывавшую коридор дверь – «без пироксилину не отопрут, нехристи», – выразился Кухаренко.

Оставалась возможность, что оправившиеся враги попытаются контратаковать, найдя обходной путь из блокированной части корабля – во избежание неожиданностей боцман расставил троих оставшихся в строю людей у ведущих вниз трапов. Однако какой-либо уверенности, что перекрыты все возможные подходы, у него не было.

Пока боцман рассказывал, подтянулись еще четыре матроса, присланные на подмогу Казакевичем, – тоже какое-то время плутавшие по коридорам корабля.

– Пойдемте, осмотрим убитых и трофеи, – сказал капитан-лейтенант Буланскому.

Старцев, надо сказать, испытывал изрядную растерянность, переходящую в ощущение нереальности, иллюзорности происходившего. Боцман и матросы, похоже, не понимали: всего, что их окружает, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, попросту не может... Мало ли, дескать, нехристи-иноземцы всяких диковинок выдумывают, негоже православному человеку на их диавольские игрушки смотреть, рот разинув... Но Старцев-то осознавал прекрасно: не бывает, не бывает, НЕ БЫВАЕТ!!!

– Скажите, Богдан Савельевич, – негромко, чтобы не услышали матросы, обратился он к Буланскому, – вы, хоть человек светский, все-таки служите в учреждении, занимающемся делами, кои не только к миру сему относятся. Не думаете ли вы...

Он сбился, не зная, как лучше выразить смутные, неоформившиеся ощущения.

– ...Что мы на борту судна, Князю Тьмы принадлежащего? – Буланский сам закончил вопрос. – Или что все здесь наблюдаемое – видимость и кажимость, иллюзия больного мозга? Нет, не думаю. Впрочем, сейчас сами взглянем на здешних демонов.

* * *

Они зашли в «басурманскую молельню». Свет здесь не горел – шальные или рикошетящие пули разнесли все лампы. Место побоища освещалось двумя ацетиленовыми фонарями. Старцев нагнулся над трупом «нехристя» – на вид человек как человек: окровавленный, изломанный последним криком рот, густая шапка темных вьющихся волос, на щеках – запущенная, многонедельная щетина.

Он провел ладонью по шевелюре мертвеца, затем перевернул тело, ощупал нижний отдел позвоночника... Капитан-лейтенант и сам понимал, что выглядят его действия странно, но не смог удержаться.

– Пожалуй, не стоит их разувать на предмет наличия копыт, – сказал Буланский. – Хотя ботиночки сами по себе любопытные – и не кожа, и не каучук, не пойми что...

Ехидная реплика коллежского асессора помогла Старцеву собраться и отбросить дурные мысли. К чертям, пусть демонами занимаются священники, а про иллюзорность бытия пусть рассуждают философствующие интеллигенты! Вокруг сплошные загадки? – так разгадывайте, господин капитан-лейтенант, вас именно этому учили много лет, и жалованье платят именно за это...

Боцман тем временем возился с трофейным оружием, на всякий случай отведя ствол в сторону от товарищей. Бормотал себе под нос: не пулемет, дескать, а смех один, патроны будто семечки, словно басурманы с крысами корабельными воевать затеяли...

Осмотрели трофеи и Буланский со Старцевым. И в самом деле, калибр скорострельной игрушки никакого почтения не внушал.

– Любопытственно бы взглянуть на пресловутые «волшебные плащи», – обратился к боцману Богдан Савельевич.

Кухаренко нахмурился, пытаясь понять, как ему относиться к просьбам непонятного штатского; вопросительно посмотрел на Старцева.

Капитан-лейтенант поспешил расставить все точки над i:

– Значит так, боцман. Отныне и до окончания операции выполнять все приказания господина Буланского, наряду с моими и мичмана Казакевича. Обращаться – «ваше высокоблагородие». Доведите до всех матросов.

– Слушаюсь, вашскобродие!

– Плащи, – напомнил Богдан Савельевич.

– Так ведь это... – смутился боцман. – Некогда было тех басурман с собой тащить, которых мы штыками-то... Своих вытаскивали, а сзаду нехристи наседали... – и, очевидно вспомнив приказ Старцева, чуть запоздало протитуловал чиновника Синода: – Виноват, вашскобродие!

– Отходит, кажись, Петруха! – прервал разговор крик одного из матросов.

* * *

Раненый умер. Умер попросту, без патетических последних слов, кои так любят авторы патр-р-р-риотических лубков про отважных русских казаков, десятками насаживающих самураев на пики, и сотнями шинкующих шашками...

Только что дышал – тяжело, с хриплым клекотом – и перестал. Жил человек – и не стало.

– Вечная память рабу Божьему Петру Рукавишникову... – пробормотал боцман, комкая в руке бескозырку. – Чудно? однако ж... Вроде совсем чуть и цепануло-то, повоевать еще думал, пошутил даже спервоначалу: до япошек еще не доплыли, а ему уж нашивка за ранение...

Фельдшера в абордажной команде не оказалось. Буланский, объявив, что несколько разбирается в медицине, осмотрел рану, неожиданно оказавшуюся смертельной, удивленно покачал головой. Старцев тоже достаточно навидался застреленных, и понимал: никак не могла крохотная пулька – даже не прошедшая насквозь, застрявшая по видимости в грудных мышцах, – так быстро прикончить здорового молодого мужчину.

Коллежский асессор тем временем производил непонятные манипуляции: закрыв глаза, медленно водил ладонями в паре вершков над телом умершего. Закончив, отозвал в сторону капитан-лейтенанта.

– Дела плохи, Николай Иванович. Действие у этих, как выразился боцман, семечек, – воистину чудовищное. Затронуты и повреждены почти все внутренние органы. Нам крупно повезло застать неприятеля врасплох. Но сейчас, планируя дальнейшие наши действия, знайте: любое ранение станет смертельным.

* * *

План действий у Старцева сложился незамысловатый: стянуть всех людей в один кулак, дабы не давать противнику подавляющего численного преимущества над разрозненными группами; отступить в центральную часть корабля и закрепиться, перекрыв все возможные подходы. Дождаться рассвета и дальше действовать по обстановке.

Капитан-лейтенант сильно сомневался: стоит ли рисковать жизнями людей в новой стычке, пытаясь захватить живьем кого-либо из «басурман». По всему судя, это вовсе не те пленники, коих так жаждет заполучить адмирал. Таинственный корабль может оказаться чем угодно, но только не флагманом отряда «миноносцев-призраков», покушавшихся на русскую эскадру...

Но, с другой стороны, появится хоть какой-то шанс – допросить захваченных и понять, что за чертовщина здесь происходит.

Стоявшая перед Старцевым дилемма разрешилась сама собой. Когда его отряд, нагруженный трофейным оружием, своими и чужими убитыми, медленно отступил к спардеку, задраивая за собой все люки и двери, – со стороны юта туда же подошел мичман Казакевич с последним оставшимся в его распоряжении матросом.

И с двумя пленными.

* * *

– Кто такие? – коротко поинтересовался Старцев.

– Непонятно... Один утверждает, что русский, – кивнул мичман на мужчину лет тридцати или тридцати пяти в длинной накидке нелепого оранжевого цвета. – Другой молчит.

– Разберемся.

Капитан-лейтенант быстро, несколькими фразами, обрисовал Казакевичу обстановку и выслушал его столь же короткий рассказ, – и все это время искоса поглядывал на пленников, стоявших под прицелом трех винтовок. Пытался загодя, до начала допроса, составить о них предварительное мнение.

Любопытные персонажи...

Тот, что представился русским, явно бывал в самых разных переделках, – чересчур уж спокойно держится. Да и движется по-особому – ни одного суетливого жеста, ни одного лишнего движения... Старцев почти не сомневался, что перед ним коллега, профессионал тайных войн, – буквально чуял его, как собака-волкодав чует невидимого в густом подлеске матерого волка. Вот только за чью команду играет этот профессионал? В чьей стае бегает этот волк?

Второй задержанный выглядит значительно старше, и чувствует себя весьма неуверенно, хоть и пытается не выдать того. Зря старается – люди в таких ситуациях неплохо контролируют лицо, голос, но зачастую напрочь забывают про руки. И руки пожилого словно бы живут своей жизнью – то он нервно сплетает пальцы, то засовывает кисти в карманы своего странного, кургузого пиджачишки, то скрещивает руки на груди, то заводит за спину... Всё понятно: слабое звено в этой парочке именно он, и ломать при допросе надлежит именно его.

Ну что же, приступим...

Приступить к допросу Старцев не успел, события неожиданно повернули в иное русло. Подошедший боцман Кухаренко, расставлявший до того посты на ведущих к баку проходах, радостно пробасил:

– Вашскобродие, господин Буланский! На плащи заколдованные взглянуть желали? Так вот он вам в лучшем виде! – Боцман ткнул своей лапищей в сторону клоунского наряда якобы русского, добавил злорадно:

– Попался, рожа басурманская!

Старцев, внимательно наблюдавший за пленным, удивился: ледяное спокойствие задержанного дало-таки трещину – вздрогнул, впился глазами в лицо коллежского асессора.

Богдан Савельевич, видимо, тоже понял, что в их силки угодил матерый волчина. Вынул из кармана наручники (запаслив господин из Синода, подумал капитан-лейтенант), подошел к пленным, держа в другой руке браунинг.

Пленник, подчинившись приказу, молча стянул свой плащ, по-прежнему не отрывая взгляд от Буланского. Потом заговорил, и слова его оказались неожиданными для Старцева.

– Буланский Богдан Савельевич? Десятое присутствие Святейшего Синода? – прозвучало это полуутвердительно. – Нам необходимо поговорить. Наедине.

Вот оно что... Похоже, довелось столкнуться с одним из тех людей, о коих говорил перед отплытием адмирал Вирениус: «лучшие силы по линии министерства иностранных дел, Генерального штаба, корпуса жандармов...» Настороженная подозрительность окончательно не покинула Старцева, но градус ее значительно снизился.

* * *

Капитан-лейтенант, хоть и не слышал ни слова, внимательно наблюдал за разговором отошедших в сторону Буланского и его загадочного собеседника. Мало ли что... Утечки секретной информации случаются на самых разных уровнях, и владеющий подобной информацией враг вполне сможет прикинуться своим.

Движение незнакомца, засунувшего два пальца в рукав своей куртки, Старцев разглядел прекрасно. Равно как и опасный металлический блеск извлеченного оттуда предмета. Крепче стиснул в кармане рукоять кольта, прикусил губу. Эх, Казакевич, Казакевич... Не додумался обыскать пленных...

Впрочем, никаких опасных последствий оплошка мичмана не вызвала: задержанный медленным, спокойным движением протянул Буланскому нечто, напоминавшее, как показалось капитан-лейтенанту, нож. Была в том ноже некая странность, некая неправильность – но какая именно, Старцев издалека не разглядел.

Богдан Савельевич взял как бы нож, осмотрел внимательно – и, видимо, прекрасно понял его значение. Убрал браунинг, широко улыбнулся, протянул руку. Пленник – похоже, переставший быть пленником – пожал ее после секундного колебания.

Старцев облегченно вздохнул. Все-таки свой... Свой, проводивший независимое расследование, очевидно на берегу, – и тоже угодивший на борт непонятного корабля. Остается надеяться, что информации у него более полная, и здешние странности вскоре прояснятся. Хотя бы частично...

– Кухаренко! – окликнул боцмана капитан-лейтенант. – Трупы «басурман» оставить здесь, у борта. Обыскать каждый досконально, до последней ниточки. И все надстройки еще раз осмотрите, отсюда и до бака, – чтобы ни одного супостата затаившегося не осталось. Затем разместишь людей в...

Старцев замялся, не зная, как назвать надстройку шкафута, украшенную диковинными конструкциями, напоминающими поставленные на ребро гигантские тарелки. Впрочем, какая разница? Главное, что все подходы отлично просматриваются и простреливаются. Показал рукой:

– Разместишь вот здесь. Через три часа сменишь караульных. Исполняй!

– Есть!

– А мы с вами, Степан Филиппович... – начал было Старцев, обращаясь к мичману. И не договорил...

Резкий, гортанный крик на непонятном языке заставил поднять взгляд. Наверху, у «тарелки», – два человека. Маскарадные оранжевые балахоны. Нацеленное оружие. Новый крик – совсем уж истошный, истерический. И тут же – очередь по русским морякам, столпившимся на спардеке – длинная, от борта до борта.

Старцев рухнул плашмя на палубу, выдергивая в падении кольт...

Глава шестая. Против лома нет приема

1.

Отчего-то считается, что в последние перед смертью секунды перед мысленным взором человека успевают промелькнуть картинки всей прожитой им жизни... Хотя свидетельств тому – после смерти реальной, не клинической – получить ни от кого не удалось.

Лесник умирать не собирался, но за пару секунд, когда он нарочито медлительным движением доставал из рукава Дыев нож, в памяти всплыло многое. Очень многое...

Залитая кровью ординаторская роддома в Царском Селе, залитая в самом прямом смысле слова... Расчлененные останки Эдика Радецки – боевого товарища и попросту друга... Искореженное, изломанное тело Анны с торчащим из глазницы обломком ножа... И еще многие трупы, трупы своих и чужих, оставшиеся за спиной в тот страшный день.

Во всем был виноват один человек.

Человек, убитый Лесником.

Человек, тем не менее стоящий сейчас рядом и ничего не подозревающий о своей роли в кровавых событиях, которым предстоит свершиться много-много лет спустя.

Богдан Буланский.

2.

Он мог убить Богдана, не сходя с места. Мог даже избежать пуль из винтовок, словно невзначай повернутых в их сторону, – матросы и понять не успеют, что здесь произошло. Буланский со своим браунингом представлял куда большую опасность – Лесник понятия не имел: как, по каким методикам готовили лучших бойцов Десятого присутствия.

Но в любом случае рана, нанесенная Дыевым ножом, станет смертельной для Богдана – миостагнатор, рассчитанный на мутировавшие протофибриллы нелюди, обычного человека убивает быстро и надежно... Паралич сердечной мышцы, и конец истории.

Нож выползал из рукава медленно-медленно: вот показался первый зубец... вечность спустя – второй... Ну же... Один удар, и...

И что? ЧТО???

Анна останется жить... И Крокодил... И отец Алексий... И многие другие – останутся. Люди и не-люди... И едва ли когда-либо Юзеф придет к юному Андрюше Урманцеву, и тот никогда не станет Лесником, одним из солдат Новой Инквизиции... Возможно, и сама Контора никогда не появится на свет, по крайней мере именно в таком виде... Ну и черт с ней...

Левая бровь Богдана медленно поползла вверх – понял наконец, что именно намеревается продемонстрировать ему Лесник. Или не продемонстрировать... Или вонзить в сердце...

Ну же...

Решай... Решай, черт подери!!!

Третий зубец показался из-под обшлага... Дуло браунинга Богдана столь же медленно начало отодвигаться в сторону...

Донелли... Патрик Донелли... Сказавший так много и еще о большем умолчавший... Почему коммандер с такой легкостью совершил измену – если называть вещи своими именами? ЧТО узнал он из предсмертного бреда Харпера? Что-то ведь очень страшное... Что-то, что оправдывало все последующие действия Донелли... Потому что не казался коммандер изменником, хоть ты тресни...

Не обернется ли удар Дыевым ножом чем-то не менее страшным? Не только для Лесника или Буланского – для России, для всего мира?

Трехзубый клинок полностью покинул свое укрывище.

НУ???!!!

Он протянул Дыев нож рукоятью вперед. И заставил себя улыбнуться.

3.

– А я, милостивый государь, так и подумал, что корабль сей не из нашего времени, – сказал Буланский несколько минут спустя. Совершенно буднично сказал... – Довелось прочесть, знаете ли, роман одного англичанина, мистера Харберта Вэллса... Читал и изумлялся наивности автора. Да разве может гений-одиночка собрать в своей мастерской аппарат, способный пробиться сквозь время? Или, скажем, чудо-оружие, способное уничтожить весь мир? Нет, милостивый государь, для успешного завершения подобного предприятия вся мощь государственной машины потребна.

Буланский похлопал ладонью по станине ракетной установки, словно демонстрируя пресловутую государственную мощь.

Затем продолжил несколько иным тоном, возвращая Леснику Дыев нож:

– Пойдемте, ознакомим господ офицеров с наметившейся диспозицией. Думаю, если даже роман мистера Вэллса они не читали, то повидали здесь достаточно, чтобы...

Богдан не договорил.

Резкий, гортанный крик – на арабском. Две оранжевых фигуры – наверху, возле антенн спутниковой связи. И тут же – длинная очередь. Лесник метнул нож, рефлекторно, почти не целясь. Бросился вперед, привычно вгоняя тело в темп боя, бросился рваным зигзагом – проскочить между буравящей воздух смертью.

За спиной грохотал браунинг Буланского. Впереди – одиночные выстрелы, пистолетные и винтовочные. Затем бабахнуло что-то непонятное, но мощное, Лесник мимолетно подумал о гранатомете, хотя откуда ему быть у моряков Рожественского...

Высоко подпрыгнул, зацепился за холодный металл, перебросил тело наверх, к антеннам... И понял, что опоздал, что все закончилось.

4.

– Говорил же я, вашскобродие: пистоль надежная, не то что пукалки нонешние... – пробасил гигантского роста моряк с окладистой черной бородой.

– Да уж... – не стал спорить капитан-лейтенант с острыми чертами лица (Лесник уже знал, что носит он фамилию Старцев).

Пуля из огромного револьвера все же не пробила оранжевую накидку, но ее владельцу этот факт никак и ничем не помог – получивший тяжелейшую контузию боевик умер через несколько минут, не приходя в сознание. Его товарищу оцарапал кисть руки брошенный Лесником нож, и миостагнатор подействовал почти мгновенно.

Потери у абордажной группы оказались куда выше – две очереди почти в упор по столпившимся людям сделали свое дело... Наверное, арабы могли перестрелять всех, но опасались зацепить своего шефа, Юхана Азиди. Однако и без того – два матроса и мичман Казакевич убиты на месте, еще четверо ранены... Из высадившейся на борт «Тускароры» партии в строю осталось меньше половины.

Уцелевшие, выставив караульных, собрались в помещении, заставленном приборами непонятного назначения (вернее, Лесник подозревал, что служат они для спутниковой навигации, но не стал делиться подозрениями с Буланским и Старцевым).

Богдан Буланский, очевидно, не желал рассказывать матросам, где они очутились – и начал объяснять ситуацию Старцеву по-французски. Узнав, что Лесник этим языком не владеет, удивился – но с легкостью перешел на немецкий.

– Потопить сей корабль – дело недолгое, – сказал Богдан, выслушав предложения Лесника. – Одна минная атака судна, на коем мы сюда прибыли... Вопрос в другом: стоит ли предпринимать столь нерасчетливый и необратимый шаг? Коли уж судьба дает России шанс вырваться далеко вперед в непрекращающейся гонке держав – отчего бы оным шансом не воспользоваться? Уверен, что именно Россия, с ее исконным миролюбием, станет надежным гарантом мирового порядка... Не Англия, стремящаяся захватить все, до чего способна дотянутся. И не Германия, опоздавшая к разделу мирового пирога и жаждущая переделить его на свой манер. И не молодые заокеанские хищники с быстро растущими клыками. Одна лишь Россия.

«Начинается, – подумал Лесник с неприязнью. – Еще один вершитель судеб мира объявился...»

Старцева слова о минной атаке вырвали из отрешенной задумчивости. Капитан-лейтенант, похоже, поверил известию, что оказался на борту плавучей машины времени, – но полностью осознать его так и не смог.

– Помилуйте, Богдан Савельевич! О какой минной атаке идет речь? Лейтенант Новосильцев увел миноноску и едва ли вернется обратно. Более того, думаю, что и в докладе Зиновию Петровичу изобразит дело так, что командующий воздержится от посылки сюда второй партии.

– Новосильцев? – деланно удивился Богдан. – Я ведь говорил, что командовать кем-либо и чем-либо он решительно не способен. И не командует. Миноноска отошла в сторону по моему приказу. Всего лишь для того, чтобы не пугать своим видом неприятеля и не обрекать нас на долгие поиски в недрах корабля.

Капитан-лейтенант не понял.

– Неужели вы в самом деле считали, что я отправился в свою одиссею на «Князе Суворове» в полном одиночестве? И полностью завишу от капризов адмирала? Нет, Николай Иванович, учреждение, где я имею честь служить, привыкло действовать по-другому...

Буланский достал из кармана бушлата фальшфейер, продемонстрировал его собеседникам.

– Мне достаточно зажечь его так, чтобы пламя было видно с моря – и через считанные минуты миноноска вновь пришвартуется к борту, после чего...

– Не пришвартуется, – перебил Лесник.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Короткий миг дурноты, что все мы почувствовали несколько минут назад, – признак хроноперехода. Ваша миноноска осталась в 1904 году. А где сейчас мы – неизвестно. Правильнее даже сказать не где, а когда...

После паузы Лесник добавил на английском:

– Вернее, известно лишь этому вот господину, – кивок на Юхана Азиди. – Но он делиться информацией категорически не желает. Я думаю, нам стоит попробовать интенсивные методы допроса.

– Ла илихи илла Ллаху ва Мухаммад расулу Ллахи... – пробормотал Азиди. Глаза у него были совершенно безумные.

Затем, словно в голове араба щелкнул переключатель, взгляд его разительно изменился. И в тоне вновь зазвучала снисходительная ирония. Казалось, Азиди по-прежнему считает себя хозяином положения.

– Неужели русские моряки способны причинить вред некомбатанту, да к тому же еще и гражданину не воюющей державы? – изумился он несколько наигранно, и Лесник понял: слова араба, обращенные по видимости к агенту Инквизиции, на деле адресованы Старцеву.

– Нет, конечно же, – сказал капитан-лейтенант, не задумываясь. – Очевидно, господину Урманцеву просто не известно, что...

«Благородство – очень полезная вещь, – досадливо подумал Лесник. – Особенно для подлецов, имеющих дело с благородными людьми...»

Но, как тут же выяснилось, у Богдана Буланского были свои понятия о благородстве. Равно как и о мерах, кои возможно применять к некомбатантам.

– Боюсь, вы ошибаетесь, любезный, – обратился он к Азиди, бесцеремонно перебив Старцева (обратился на великолепном английском, кстати). – Некомбатанты, с оружием в руках захватывающие суда, именуются несколько иначе, – пиратами. А касательно их, пиратов, существует один чудесный международный договор, подписанный в Лондоне еще в 1820 году, к которому впоследствии присоединилась и Россия. Согласно означенному договору, захваченных пиратских главарей можно и должно вешать без судебного разбирательства – в случае невозможности доставить их для оного разбирательства. Рей я здесь что-то не видел, но, думаю, мы найдем, к чему привязать веревку.

– Ла илихи илла Ллаху... – забормотал Азиди. Взгляд его вновь стал отсутствующим, устремленным куда-то далеко-далеко...

5.

Громкий крик караульного матроса оборвал разговор. Подхватив оружие, все высыпали на палубу – все, кроме араба, прикованного наручниками Буланского к тянущейся вдоль переборки трубе.

Тревога оказалось ложной, боевики Халифата никаких попыток отбить главаря не предпринимали. Неподалеку, в паре кабельтовых от «Тускароры», проплывал пассажирский лайнер – точь-в-точь как злополучное ганзейское судно: материализовался полупрозрачным призраком, на несколько секунд обрел вещественность, затем снова истаял, растворился в клубящемся тумане...

На сей раз обошлось без столкновения, и людей разглядеть не удалось, – даже смутные тени не мелькали за многочисленными окнами непропорционально высокой надстройки. Лишь донесся отзвук игравшей внутри музыки. Мотив показался Леснику знакомым...

«Современной постройки судно, – подумал он, – если, конечно, в этом прилагательном сейчас остался хоть какой-то смысл... Конец двадцатого или начало двадцать первого века. Интересно, а если бы мы столкнулись, как с тем злополучным коггом, и я попытался бы перескочить к ним на борт – угодил бы в свое или почти свое время? Или какой-нибудь побочный эффект зашвырнул бы к ихтиозаврам?» А вслух сказал:

– Тут неподалеку, господа, сложен груз, в котором весьма заинтересованы наши террористы. Предлагаю перенести его сюда, – он кивнул на дверь за спиной. – Будет хоть какой-то предмет для торга.

Капитан-лейтенант, не медля, отдал приказ – трое матросов и боцман Кухаренко пошагали следом за Лесником. Туман, рассеявшийся было после очередного хроноскачка, сгущался...

В помещении, послужившем временным убежищем Диане и Леснику, последнего ждал неприятный сюрприз: водонепроницаемый контейнер оказался взломан. Лесник откинул крышку – содержимое ящика кто-то перерыл, явно в спешке, но на первый взгляд все на месте, набит почти доверху... Хотя, конечно, пропажу какой-либо одной книги или схемы исключить нельзя. Или даже нескольких.

Пакеты с микрофильмами оказались на месте. Связанный боевик исчез, равно как и труп его коллеги. Вместе с ними исчезла Диана – и Леснику очень бы хотелось знать, где она сейчас...

И чем занимается.

6.

Буланский удивил Лесника: вернувшись к пленнику, бегло заговорил с ним на арабском. Вот ведь полиглот, черт его побери...

Юхан Азиди нехотя отвечал на том же языке, некоторые реплики Богдана попросту игнорировал.

Лесник кусал губы, не имея возможности помешать разговору, или хотя бы понять его смысл. А что, если все патриотические слова Буланского о России, имеющей шанс стать мировым гегемоном, – лишь маска? Что, если его честолюбие уже в 1904 году окажется куда сильнее лояльности к Инквизиции? Призрак власти над временем, власти над миром, – заманчив, ох как заманчив...

– Бесполезно, – сказал Буланский по-русски спустя некоторое время. – По-моему, милостивые государи, перед нами умалишенный. Смерти он, видите ли, не боится, ибо уже умирал... Придется разговаривать с ним совсем иначе.

– Господин коллежский асессор! – неприязненно повысил тон Старцев. – Применения пыток я здесь не допущу, что бы там ни оказалось в вашем предписании!

Капитан-лейтенант сделал знак боцману Кухаренко. Чернобородый гигант придвинулся поближе к пленнику, положил руку на свой чудовищный револьвер. И сказал с легким сожалением:

– Так точно, вашскобродие! Хотя в Туркестане, помню... – не договорил, завершив фразу вздохом.

– Помилуйте, Николай Иванович, кто же говорит про пытки? – удивился Богдан. Повернулся к Леснику:

– Скажите, коллега, вы владеете месмерическими методами допроса?

– В незначительной степени, – покачал Лесник головой. – Не настолько, чтобы вести допрос самостоятельно.

– Мне всего лишь нужен ассистент. Плотный контакт с расстроенным разумом этого господина требует подстраховки. Я попросил бы вас, Николай Иванович, отослать матросов на палубу. Сами же, при желании, можете понаблюдать за допросом. И убедиться, что ни единый волос не упадет с головы вашего дорогого некомбатанта.

Дела минувших дней – VIII

Борт эсминца «Тускарора», время неизвестно

Буланский тяжело дышал, волосы слиплись от пота. Бессильно откинулся на спинку стула, молчал... Араб медленно выходил из транса – и, по всему судя, пока не понимал, где он и что с ним происходит.

Старцеву казалось, что после всех недавних событий его способность удивляться начисто атрофировалась. Однако же вновь удивился. Да, флотской контрразведке не грех кое-чему поучиться у господ из Синода... Он-то всегда считал месмеризм шарлатанством и салонным развлечением, сродни гаданию по магическим кристаллам или столоверчению. Оказалось же, что животный магнетизм – более чем эффективное средство для ведения допросов.

– Можно было бы попробовать навязать этому господину нашу волю, – сказал Богдан Савельевич тихо и устало. – Чтобы сам сходил к тайнику и принес нам график, не отдавая отчета в своих действиях... Но я не стал рисковать. Заложенная в медиума-новичка... э-э-э... не знаю даже, какое тут слово больше подходит...

– Гипнограмма, – подсказал Урманцев словно бы машинально.

– О! Замечательный термин вы придумали, милостивый государь, очень точный! Так вот, гипнограмма у медиума-новичка подвержена многим случайностям, нам же рисковать не резон. Но, думаю, теперь у нас появилась вполне реальная возможность договориться с господином Азиди. Готовность к сотрудничеству я ему все-таки внушил.

Помянутый господин меж тем окончательно пришел в себя.

Старцев обратился к нему на английском:

– Вы готовы отдать нам график перемещений корабля во времени?

– Возможно... Но что я получу взамен?

Если он и в самом деле обрел стараниями коллежского асессора готовность к сотрудничеству, то сотрудничать в ущерб себе явно не собирался.

Арабу ответил Буланский:

– Получите жизнь. И свободу – возможность убраться со своими уцелевшими людьми в любое интересующее вас время.

Урманцев быстро добавил:

– Кроме двадцать первого века, разумеется. Иначе вы, вновь вооружившись пеленгующей «Тускарору» аппаратурой, наверняка затеете новый тур той же игры.

– А мое имущество? – кивнул Азиди на железный ящик и свертки из ткани, пропитанной, как показалось Старцеву, гуттаперчей.

– Нет, – отрезал Урманцев. – В конце концов, мы и сами можем добраться до графика. Сумели уничтожить половину вашей шайки – перебьем и остальных.

Капитан-лейтенант подумал, что у коллеги Богдана Савельевича глаза убийцы...

* * *

– А теперь, батенька, скушайте-ка вот это... – сказал Богдан по-русски, явно пародируя какого-то земского врача. Затем добавил фразу по-арабски.

Азиди недоуменно смотрел на протянутый ему крохотный предмет. Насколько мог разглядеть Старцев, это была пилюля в новомодной желатиновой оболочке.

Вторая арабская фраза Богдана Савельевича прозвучала гораздо резче, в руке блеснул браунинг. Боцман Кухаренко переводил недоуменный взгляд с одного участника мизансцены на другого. Капитан-лейтенант тоже ничего не понял. Лишь Урманцев, по видимости, сообразил, в чем дело, и кивнул одобрительно.

Араб взял наконец пилюлю, глотнул с видимым усилием. После чего дотошный Буланский заставил пленника широко открыть рот и проверил, не утаил ли тот лекарство где-нибудь за щекой.

Вытянул за цепочку часы из жилетного кармана, отщелкнул крышку, взглянул на циферблат. Удовлетворенно сказал по-английски:

– Ну вот, милейший, теперь в вашем распоряжении десять минут, чтобы получить это... – он продемонстрировал небольшую плоскую склянку коричневого стекла, тоже с пилюлями.

Азиди, освобожденный от наручников, в буквальном смысле бегом устремился к двери. Боцман Кухаренко, вышедший проводить пленника, вернулся и доложил:

– Сиганул на бак, душа некрещеная, словно пятки салом смазаны...

– Яд и противоядие? – догадался Старцев.

Буланский рассмеялся.

– Прихватил сегодня с собой пилюли от морской болезни. Вот и пригодились, хоть и для другой цели... Ну как наш азиатский друг, оказавшись на воле, передумал бы исполнять обещанное? А так у него даже времени на изготовление фальшивого документа не будет.

* * *

Араб уложился в три с небольшим минуты – тяжело дыша, запыхавшись после быстрого бега, протянул Буланскому свернутую в рулончик бумагу, показал жестом: давай, дескать, скорей свое противоядие. Торопливо проглотил заветную пилюлю и буквально рухнул на вращающийся табурет.

Коллежский асессор развернул свиток, быстро просмотрел два столбика цифр. Ткнул пальцем в одну из них, отмеченную крестиком. Спросил:

– Насколько я понимаю, это – наше текущее положение? В волнах, извините за высокопарное выражение, моря Хроноса?

Араб, до сих пор не восстановивший нормальное дыхание, молча кивнул.

– Вы понимаете, что вас ждет, если вы солгали?

Новый кивок.

– Разрешите взглянуть, – попросил Урманцев. – Я хорошо помню все хронопереходы с момента нашего прибытия на борт «Тускароры».

– Вашего? – быстро поднял голову Буланский. – Вашего – с кем?

Старцеву показалось, что «коллега» чиновника Синода испытал секундное замешательство. Однако же ответил без запинки, даже с иронией:

– Надеюсь, вы не думали, Богдан Савельевич, что я добрался сюда в одиночку, на плотике из двух связанных бревен? Нет, конечно же. Я зафрахтовал рыбачье судно в Эсбьерге... К сожалению, нервы у моих спутников оказались слабее, чем у экипажа вашей миноноски...

В разговор вступил наконец отдышавшийся араб:

– Я выполнил свою часть сделки. Очередь за вами.

– Не спешите, милейший, – покачал головой Буланский. – Если даже вы единственный продавец на этом рынке, мы не обещали покупать негодный товар. Почему некоторые точки не обозначены датами?

Азиди пожал плечами.

– Определения проводились астрономическими методами. Иногда, при слишком быстро следовавшими друг за другом переходах, произвести их не позволяли погодные условия.

Следующие несколько минут бумагу внимательно изучал Урманцев. После чего вынес вердикт:

– Похоже, график настоящий. 2006 и 2018 годы идеально стыкуются с известными мне фактами. Ганзейский когг вполне можно отнести к 1473 году, пассажирский лайнер, который мы недавно видели – к 1989-му. Жаль, конечно, что 1904 год не определен. Но судя по всему – вот он.

Урманцев достал из кармана вечное перо, вписал недостающую дату.

Затем бумагой завладел Старцев. Просмотрел с любопытством: замкнутый цикл движения «Тускароры» во времени включал шестьдесят восемь пронумерованных переходов, около четверти из них никак не датированы... Даты разбросаны без какой-либо системы, вычислить недостающие не удастся даже приблизительно. Но и без того информация бесценная. Обладая ею и зная координаты регулярных появлений «Тускароры», можно в самом прямом смысле стать властелином судеб мира...

Он представил на минуту свое возвращение в Главный морской штаб, рапорт об имевших место событиях, эту бумагу в качестве приложения... Окажется ли его начальникам по плечу этакая тяжесть? Адмирал Вирениус – властелин мира? Или морской министр? Смешно... Или даже сам Государь... Он одернул себя, оборвал крамольную мысль. Не стоит обольщаться. Скорее всего, результатом подобного рапорта станет отставка капитан-лейтенанта Старцева Н.И. ввиду прискорбного состояния здоровья. И остаток жизни придется провести в доме умалишенных, в палате с мягкими стенами.

– Некая система в этих хаотически разбросанных датах все же просматривается, – раздумчиво произнес коллежский асессор. – Более двух третей от общего числа точек приходится на полтора столетия, предшествующие 2046 году. В остальных шести веках судно появляется гораздо реже...

Улыбнувшись, он добавил:

– Не хотели бы, Николай Иванович, заглянуть лет этак на сорок вперед, в сорок четвертый год? Подсмотреть, что ожидает нас в старости?

– Подсмотрим и без этой дьявольской выдумки. Если, конечно, доживем, – откликнулся Старцев, внимательно наблюдая за «коллегой» Богдана Савельевича. Урманцев сразу же оговорился, что не будет ничего рассказывать о грядущих событиях, – дабы не нарушать естественный ход истории. Однако судя по выражению его лица, ничего хорошего Старцева и Буланского в почтенном возрасте не ожидало. По крайней мере в 1944 году.

Коллежский асессор помолчал, а затем вдруг задал арабу неожиданный вопрос – самому Старцеву такой аспект проблемы не пришел в голову.

– Скажите вот что, любезный: если судно сие вновь окажется в прежней точке, в 1904 году – тогда мы должны увидеть самих себя, подплывающих на миноноске? Почему же в таком случае недавно нас не встретили на борту наши двойники, – мы сами, постаревшие на сутки?

– Такая встреча исключена, – сделал отрицающий жест Азиди. – Да, вы окажетесь в том же году, но с небольшим сдвигом во времени – немного позже.

– Немного – это насколько? – быстро спросил Старцев.

Спешащая к Порт-Артуру эскадра ждать не станет...

– Разрешите, – протянул араб руку к графику. – Так... «Тускарора» находилась в вашем времени совсем недолго – значит, для взгляда стороннего наблюдателя, остающегося в девятьсот четвертом году, она пропадет из виду примерно на час, затем возникнет снова, на вдвое меньший срок. В две тысячи шестом, – повернулся он к Урманцеву, – цикл значительно дольше: эсминец появляется на десять часов, а исчезает почти на сутки. Только этим, увы, можно объяснить нашу встречу на борту – у вас был достаточный срок для поисков в море.

Старцев переглянулся с коллежским асессором, осмысливая услышанное. Успеет ли миноноска за полчаса снять с борта корабля остатки абордажной группы?

– Я жду выполнения ваших обещаний, – напомнил араб.

– Вы выбрали точку высадки? – поинтересовался Богдан Савельевич.

– Да. 1963 год.

Буланский вопросительно взглянул на «коллегу». После короткого раздумья Урманцев сказал по-русски:

– Пожалуй, эта дата и в самом деле устроит все заинтересованные стороны. Зная грядущие события, особенно перспективы развития экономики, можно неплохо устроиться в шестидесятых годах двадцатого века: медицина достаточно развита, да и всех подозрительных чужаков на плаху или на костер не отправляют... Технические же возможности найти «Тускарору» появятся, лишь когда господин Азиди превратится в глубокого старца. Я согласен с таким вариантом.

– Как вы намерены покинуть корабль? – спросил Старцев на английском.

– На одной из спасательных шлюпок.

– Во избежание неприятных неожиданностей я настаиваю, чтобы ваши люди оставили здесь оружие, а также...

Капитан-лейтенант смолк, заинтригованный странным поведением Урманцева: тот застыл, устремив невидящий взгляд куда-то вдаль, точь-в-точь как араб в не лучшие свои минуты. На лицо наползала болезненная гримаса.

Глава седьмая. Подарок для больших мальчиков

1.

Алюминиевый цилиндр был величиной с кастрюлю средних размеров, и служил хранилищем для незнакомого шкиперу Андерсону прибора. Даже, скорее, для запасного блока от какого-то прибора... Шкипер не собирался вникать в такие тонкости, тем более что непонятная запчасть давно отправилась прямиком за борт.

Сейчас Андерсон выдирал вклеенные в цилиндр кольцевидные прокладки из эластичного материала, готовясь наполнить тару новым содержимым. Он надеялся, что герметичная крышка с плотной мелкой резьбой и резиновое уплотнительное кольцо не позволят морской воде испортить пресловутое содержимое... Очень надеялся.

Душившее шкипера беспросветное отчаяние перешло в дикую злобу – после того, как он подслушал сквозь запертую дверь обрывки разговора ублюдка Вальдманна с каким-то другим недоноском. (Хотя какой тот, к морскому дьяволу, Вальдманн?! Но ублюдок несомненный!)

Решили поиграться со временем?! Так играйтесь, черт с вами, но при чем тут он, Эйнар Андерсон?

ПРИ ЧЕМ??!!

Тихо жил себе, зарабатывал тяжким трудом не такие уж большие деньги, трахал Магду, а когда у нее случались месячные – Герду, а еще иногда заходил к той не то хорватке, не то боснийке, черт их разберет, этих проклятых славян... Собирался через пару лет жениться, и завести детей, и даже присмотрел хорошенький домик на Грюндс-аллей, неподалеку от парка, совсем недорогой и с видом на море...

КАКОЕ ПРАВО ИМЕЛИ НЕДОНОШЕННЫЕ УБЛЮДКИ ЗАТАЩИТЬ ЕГО В ПЛАВУЧУЮ МОГИЛУ?!

Ах, вам хочется вручить своим предкам атомную дубинку??! На день ангела, в коробочке, перевязанной розовой ленточкой?! Будет вам коробочка... Жрите! Давитесь!

Он грубо выдирал листы из переплетов и папок, кулаком уминал, втискивал в нутро цилиндра. Будет вам бомба, ублюдочные недоноски... Плевать, кто ее смастерит: Гитлер или Атилла, папа римский или китайский император... Лишь бы сделали... И лишь бы разнесли на куски этот поганый мир...

Цилиндр наполнился плотно утрамбованной бумагой. Шкипер с сожалением перебрал не поместившиеся листки, выбрал один – схему ядерного заряда в разрезе – и все-таки сумел запихать его внутрь. Аккуратно стал навинчивать крышку.

Мысль о том, что его послание попадет в руки неграмотным рыбакам, способным растопить драгоценными документами печку, Андерсон старательно отгонял. Ничего, рыбаки люди практичные, стараются из всех сделанных в море находок извлечь максимальную пользу... Рано или поздно бумаги угодят к тем, кто сумеет в них разобраться.

Затем началось бесконечно долгое ожидание у распахнутого иллюминатора. Не обращая внимания на донимающий холод, на звуки перестрелки, временами раздающиеся на корабле, шкипер терпеливо всматривался в затянутое туманом море.

И в конце концов дождался: на границе видимости мелькнул двухмачтовый парусник – однако между его мачтами густо дымила труба, у борта пенило воду гребное колесо...

«Да вы уже совсем большие мальчики, – подумал шкипер. – Пора вам получить игрушку посерьезней динамита и пироксилина... Ловите!»

Алюминиевый цилиндр описал красивую параболу и упал в море. Несколько секунд Андерсон различал его металлический блеск среди белых барашков волн, затем потерял из вида.

Дрожа, постукивая зубами от холода, он задраил иллюминатор. Простуда обеспечена... Ну и черт с ней... Если случится чудо: столкнувшиеся на корабле банды перестреляют друг друга, а затем прилетят на вертолете спасатели, – наплевать на кашель, на насморк, даже на пневмонию...

Если же чуда не случится – тем более наплевать.

2.

Лесник с трудом сдержал болезненный стон. Хотя никакой физической боли не испытывал.

Вот, значит, как оно бывает...

ЭТО подкралось неожиданно и ударило исподтишка. Только что Лесник смотрел на Буланского, вслух мечтающего заглянуть в сорок четвертый год, затем вспомнил их встречу в Царском Селе – и пришло ОНО.

Память разорвалась, раздвоилась на два потока – отчаянно противоречащих друг другу. Два ярких, реальных – и разных – воспоминания об одних и тех же событиях. Казалось, в голове ведут яростный спор два оппонента, совершенно глухих к доводам друг друга:

«Все было так!»

«Нет, все было иначе!»

«Ее звали Анна!»

«Нет, ее звали Мария!»

«Мне прострелили правую руку, я месяц валялся в госпитале!»

«Нет, пуля лишь оцарапала два пальца!»

Встревоженный голос Старцева с трудом пробился сквозь перебранку внутренних спорщиков, и смысл слов Лесник уловил не сразу. Потом разлепил-таки губы:

– Со мной... все в порядке...

Ничего не в порядке... По крайней мере с ним... А дальше станет хуже... Трещина в памяти будет расти, каждый разговор, каждое слово Лесника, сказанное сейчас Буланскому, что-то меняют в поведении Богдана – в грядущем его поведении... Крохи информации, попадающие сейчас к будущему ренегату и изменнику, как бы ни старался Лесник держать язык за зубами, – кажутся незначительными: камешки на фоне горы. Но покатившийся вниз камешек способен вызвать убийственную лавину.

– Со мной все в порядке, – повторил Лесник. Голос звучал значительно тверже.

Похоже, лишь Юхан Азиди понял суть происходящего. По крайней мере Леснику почудилось понимание в его ехидной усмешке. Трудно даже представить, что творится в мозгу араба, расколотом десятками, если не сотнями таких трещин...

3.

Автоматы арабов со стуком ложились на палубу. Рядом ложились их «бронеплащи», вновь аккуратно скатанные в виде оранжевых ошейников.

Лесник рассеянно наблюдал, как боевики Халифата готовят к спуску спасательную шлюпку – чувствовалось, что люди Юхана Азиди неплохо знакомы с этим устройством, столь удивившим шкипера Андерсона.

Не оставляло чувство смутного беспокойства: казалось, что упущено нечто важное, нечто нужное... Какая-то смутная догадка пришла в голову Леснику незадолго до того, как он обнаружил трещину в собственной памяти. Но какая? Он последовательно, детально вспоминал все их переговоры с Азиди... Нет... Ничего... Только неявственное ощущение ускользнувшей мысли.

Сзади неслышно подошел Буланский. Вернее, лишь он считал, что неслышно.

– Испытываю немалые сомнения, господин Урманцев, – честно и открыто признал Богдан.

– Касательно чего?

– Касательно нашего пребывания на данном корабле. Вернее, того, как доклад об оном пребывании будет выглядеть в глазах начальства, – как моего, так и флотского... Будь я уверен, что корабль сей можно вновь обнаружить и отбуксировать в один из российских портов, и что рекомые действия послужат ко благу России – не сомневался бы ни минуты, изложив невероятные наши приключения с исчерпывающей точностью, даже с риском прослыть умалишенным. Либо остался бы здесь, на борту, вместе с мотористом с миноноски, попытавшись освоить управление. Но, буде даже такая возможность осуществится, – не уверен в ее пользе для судеб отечества. Боюсь, что загодя выкорчевав какую-либо опасность, грозившую стране в прошлом, можно невзначай создать две новых, неведомых, – а пытаясь исправить и их, натворить еще больших бед...

Буланский замолчал, и Лесник подумал: «Нет, беспринципным авантюристом ему еще предстоит стать. А пока что рядом стоит идеалист, верящий в дело, которому служит. Хотя с весьма честолюбивыми замашками, конечно...»

– К тому же, – продолжал Богдан, – в нынешнем походе эскадры Рожественского мне поручено дело, способное решить судьбу Империи – в самом прямом смысле. Рисковать им не имею права, как бы ни хотелось привезти в Россию хоть что-то из здешних технических чудес...

Тем временем одно из упомянутых технических чудес – цилиндрическая спасательная шлюпка – коснулась воды. Опасения шкипера Андерсона оказались напрасны: превращение «консервной банки» в плавсредство произошло автоматически. Раздалось громкое шипение, словно на огромных размеров сковороду кто-то щедро плеснул воды, цилиндр распался по невидимым ранее швам, металлические лепестки развернулись, вытягиваясь... Через несколько секунд на волнах закачалась шлюпка, пусть и не вполне привычного вида.

– Но помимо всех соображений здравого смысла, – снова заговорил Буланский, – есть у меня и некое далекое от логики чутье, – которому, грешен, привык доверять.

– И какое же решение подсказывает вам чутьё? – спросил Лесник с легким скепсисом.

– В том и дело, что никакое... Не знаю почему, но кажется мне, что оба варианта ведут к проигрышу... И оставить в покое эту дьяволом посланную игрушку, и попробовать ею завладеть – одинаково гибельно.

– Мое мнение вы знаете: «Тускарора» должна быть затоплена. Нельзя переписывать в истории даже самые мрачные страницы.

– Так то оно так, но... Но мы ведь оба понимаем: корабль завершает по меньшей мере второй цикл своего путешествия по временам, кто бывал на его борту, чем занимался – неизвестно. Утопив его сегодня, мы имеем полную возможность встретиться в будущем с этим вынырнувшим из пучины Фениксом... Хорошо, господин Урманцев. Предлагаю вам небольшую сделку: я сделаю всё от меня зависящее, чтобы история пошла своим ходом и никто не попытался ее изменить. А вы, со своей стороны, ответите мне на два вопроса. Вопросы о моем будущем и вашем прошлом. Вернее, не о моем и вашем – о будущем и прошлом Империи. Ответите хотя бы намеком... Хотелось бы знать, что избранный путь не ведет в пропасть.

Лесник задумался, наблюдая, как боевики Халифата спускаются по штормтрапу в шлюпку – под прицелом винтовок и пулемета боцмана Кухаренко. Последним спустился Юхан Азиди, помахал рукой русским морякам. Леснику показалось, что араб широко улыбается... Почти неслышно загудел электромотор, шлюпка удалялась, теряя в тумане четкость очертаний.

Но что же за вопрос так интересует Буланского?

– Вам будет нелегко исполнить обещанное, – сказал Лесник. – Слишком много свидетелей загадочного происшествия вернется на эскадру: Старцев, матросы, боцман...

– Николай Иванович, как я понял, вполне разделяет ваши мысли. И, я уверен, на его обещание молчать можно будет положиться. Что же касается матросов и боцмана... Вы могли видеть, что я неплохо знаком с методами гипнотического внушения. Они попросту позабудут всё, что здесь с ними произошло.

– Хорошо. Спрашивайте.

– Кто победит в противостоянии России и Японии?

Любопытный вопрос... Только вот отвечать на него прямо нельзя. Стоит Буланскому узнать о грядущем позорном разгроме, и его позиция вполне может измениться... Ну что же, придется лишь намекнуть, как и просил Богдан Савельевич.

– Борьба с Японией затянется, – медленно произнес Лесник. – Затянется дольше, чем можно было поначалу представить. Но окончательная победа останется за нами и нашими союзниками.

– Союзники... Понимаю... Очевидно, в войну вступят Северо-Американские Штаты и китайцы... И второй вопрос: было ли применено против одного из японских городов оружие невиданной, непредставимой ранее мощи, разрушившее целый город и предрешившее исход войны?

Азиди зачем-то проболтался о бомбардировке Хиросимы, понял Лесник. Неужели во время своих бесед на арабском с Богданом пытался обратить того в свою веру? Уговаривал помочь вручить бомбу фюреру? Изменит ли что-то в будущем тот факт, что Буланский узнал от араба о грядущем появлении ядерного оружия?

– Да, такое оружие было применено. Можно спорить, именно ли оно принесло победу, но огромное влияние на результат войны оказало. Большего я вам сказать не могу.

– Мне, собственно, достаточно, – из голоса Буланского напрочь исчезли нотки неуверенности. – Очень признателен вам, господин...

– Тише! – перебил Лесник. – Слышите?

Буланский прислушался – поначалу недоуменно. Спустя несколько секунд механический звук, доносившийся из поредевшего тумана, можно было разобрать, даже не обладая изощренным слухом полевого агента.

– Вот незадача... – протянул Богдан. – Едва сплавили азиатов – новые гости. Похоже, волей-неволей придется пообщаться с жителями 1963 года по Рождеству Христову...

С нехорошим предчувствием Лесник вскинул к глазам бинокль.

Как очень скоро выяснилось, Богдан ошибся. И насчет новых гостей, и насчет года.

Гости вернулись старые, но в расширенном составе. На корме вынырнувшего из туманной дымки корабля, возле автоматической пушки, стоял знакомый человек в совершенно неуместном здесь костюме с галстуком. И белозубо улыбался.

Ни на мачте, ни на кормовом флагштоке не было флагов, и низенькую рубку не украшали никакие эмблемы, но внешний вид корабля не оставлял сомнений: дело происходит отнюдь не в шестьдесят третьем году.

Торпедные катера таких больших размеров строила лишь одна страна в относительно короткий период своей истории.

Нацистская Германия.

График Юхана Азиди все-таки оказался фальшивкой.

4.

Когда-то давно, совсем в иной жизни, Лесник учился на историческом факультете и даже защитил диплом. Но специализация его была крайне далека от военно-морской истории: палеолитические культуры Южной Сибири.

Однако недавно ему пришлось весьма плотно изучить внешний вид всех типов боевых единиц, плававших в Северном море в двадцатом веке, – после того, как стало ясно, что многие смутные описания мореходов старых времен, видевших в тумане «корабль-призрак», вполне могут относиться к достаточно современному военному кораблю.

Лесник знал: Германия, попавшая в удавку Версальского договора, в течении полутора десятков лет не имела каких-либо возможностей развивать оставленный ей победителями скудный флот.

После прихода к власти нацистов перед адмиралами Крингсмарине встала сложнейшая задача: в сжатые сроки подготовиться к большой успешной войне на море. Постройка крейсеров и линкоров требует огромных затрат, как времени, так и ресурсов, – и главная ставка была сделана на подводные лодки и торпедные катера.

Причем на торпедные катера, весьма отличавшиеся от боевых кораблей того же класса, имевшихся у прочих морских держав. Знаменитые немецкие шнелльботы превосходили все иностранные аналоги и размерами, и дальностью хода, и мореходными качествами.

И вот теперь один из шнелльботов готовился взять на абордаж «Тускарору»...

Возможно, приглядевшись повнимательнее, Лесник смог бы определить даже серию и год постройки – но времени приглядываться не осталось. Двадцатимиллиметровый зенитный автомат на корме катера пришел в движение...

Лесник – пригибаясь, стараясь не показываться на глаза немцам – бросился к морякам Рожественского. Те, тоже не имея оснований доверять вооруженным пришельцам, залегли, ловили шнелльбот прицелами винтовок.

– Открывайте огонь! – коротко бросил Лесник Старцеву. – Не мешкайте!

– Кто это? – спросил капитан-лейтенант, не спеша отдать приказ.

– Немцы!

– Мы не воюем с Германией, и...

– Здесь – воюем!!! – яростно перебил Лесник. – И если им достанутся бумаги Азиди – мы просрем эту войну! И Россию, и весь мир! Стреляйте, мать вашу!

Старцев медлил. Командир шнелльбота тоже – катер сбросил обороты, затем дал задний ход – и закачался на волнах чуть поодаль от «Тускароры». Лесник, надеясь на поддержку коллежского асессора, поискал взглядом Буланского, – и не увидел.

– Вашскобродие, господин капитан-лейтенант! – взволнованно заговорил один из матросов. – Я ж в ту ночь вахту держал на «Князь Суворове», ну, когда миноносцы-то... Они ж это, верно говорю! Святой истинный крест – они! Правда, те сумерках чуть большей показались, но по виду – точно они!

– Стреляйте!!! – выкрикнул Лесник. В бинокль он разглядел, как Азиди поднес к лицу нечто небольшое, черное, квадратное. Затем опустил и показал рукой прямо на то место, где залегли русские.

Старцев не успел ничего скомандовать – немцы начали первыми. Загрохотала зенитка, через секунду к ней присоединились два ручных пулемета. И матросы открыли огонь без приказа...

Лесник в бой не вступил – одним прыжком пересек простреливаемую зону, бросился на спардек. Ворвался в заставленное аппаратурой помещение, где они провели несколько последних часов. Шансов на победу практически нет – мосинскими винтовками против двадцатимиллиметровой скорострелки с трех сотен метров долго не повоюешь. Тем более что огонь корректирует Азиди, сберегший какой-то чертов детектор, явно произведенный в будущем... Досадно, что Харпер перед отплытием демонтировал все вооружение «Тускароры»... Но чем бы ни закончился бой, секрет атомной бомбы не должен угодить к Гитлеру. И не угодит...

Он выволок наружу железный ящик, содрал крышку. Вновь метнулся обратно, подхватил пару свертков с микрофильмами и припрятанную в дальнем углу канистру. Емкость эта, обнаруженная во время одинокой экскурсии по «Тускароре», содержала не бензин, и не спирт, – но какую-то хорошо горевшую жидкость с резким запахом.

Лесник запрокинул горловину над ящиком, прозрачная струя хлынула на документы. Звуки боя не смолкали. Продержитесь еще пару минут, ребята, всего пару минут...

Пламя полыхнуло с громким хлопком – над ящиком встал огненный столб, повалили клубы удушливого черного дыма.

Он метался как заведенный – внутрь и обратно, внутрь и обратно. Пакеты с микрофильмами летели в огонь. Проще было бы сжечь все на месте, но кто знает, в каком состоянии на эсминце автоматические системы пожаротушения, – чего доброго среагируют на дым, зальют все пеной...

Ну вот и всё... Последний пакет. Схватка с шнелльботом явно шла к финалу – зенитный автомат грохотал, не переставая, винтовки отвечали ему всё реже, пулемет боцмана смолк...

Простите, ребята, но пойти и умереть рядом с вами не могу... Не имею права. Кто-то должен потопить проклятый эсминец, чтобы история не повторилась вновь. Времени у немцев немного, и дотошно обыскать весь корабль они не успеют.

Он уже направился к ведущей внутрь двери, когда прозвучал негромкий, какой-то словно приглушенный, словно донесшийся сквозь толстый слой ваты, но тем не менее очень мощный взрыв.

Содрогнулась палуба. Содрогнулся Лесник. Содрогнулась вся «Тускарора».

Что за чертовщина?!

Неужели немцы пустили в ход торпедный аппарат?! Иного вооружения, способного вызвать похожий эффект, на шнелльботах нет... Но зачем?! Какой смысл?! Достаточно было подавить с безопасного расстояния ответный огонь и высадиться на эсминец, добив уцелевших...

Забыв о первоначальном намерении, он поспешил на противоположный борт.

Шнелльбота не было. Вообще. Катер не шел на сближение, не отступал в туман, не горел, не тонул... его просто не было, лишь расходилось маслянистое пятно над бурлящей водой.

Искореженный металл надстроек. Палуба, залитая кровью. Скорчившийся труп в черном бушлате – вместо головы кровавая каша. Раненый – стонет громко, протяжно, с подвыванием. Склонившаяся над ним громадная фигура боцмана Кухаренко. Буланский с окровавленным лицом, но твердо стоящий на ногах.

Лесник выхватывал взглядом куски, фрагменты общей картины и никак не мог понять: что же, черт возьми, здесь произошло?

Все остальное понятно: вот откуда пошло то ощущение неправильности, преследовавшее его при отплытии арабов. Юхан Азиди и в самом деле никак не успевал изготовить и всучить им фальшивый график остановок «Тускароры» во временах. Он и не изготавливал... Однако все же всучил. Разгадка проста: выстрелы, прозвучавшие при первых переговорах с арабом, и его слова о Зигфриде, попытавшемся обмануть хозяина.

А как мог обмануть «хранитель машины времени» своего работодателя? Если в самом деле занимался тут привязкой ко времени астрономическими методами?

Всучил поддельные результаты, разумеется. Очень похожие на настоящие, в какой-то части даже пересекающиеся с ними – чтобы Азиди не сразу заметил подделку. Как собирался использовать эсэсовец припрятанный настоящий график, теперь уже не узнать. Да и не важно. Важно другое: главарь боевиков как-то раскусил обман, – и получил то, что хотел. Наверняка последний час жизни Зигфрида был весьма мучительным... И тем не менее его фальшивка оказала неоценимую услугу Юхану Азиди.

Откуда-то подошел Старцев, начал что-то говорить – смысл слов дошел с запозданием.

Бой завершился, объяснил капитан-лейтенант, совершенно неожиданно, одним ударом, причем нанесенным отнюдь не ими. Выстрелила – сама по себе, без какого-либо постороннего вмешательства, вон та конструкция... Тут Николай Иванович указал на штуковину, в свое время достаточно метко окрещенную шкипером Андерсоном: «гибрид гигантского граммофона и электронной мясорубки». Старцев готов был поклясться, что выпалила она не ракетой и не снарядом. Тем не менее результат выстрела оказался ужасен.

Капитан-лейтенант объяснил на примере:

– Словно плыла по луже бумажная лодочка, а кто-то с ней сделал вот так... – он свел ладони резким хлопком. – Катер буквально смялся, сложился внутрь, через пару секунд на поверхности ничего не осталось. Чудовищное оружие...

И что же это было? Ясно, что Харпер не сумел-таки полностью демонтировать вооружение. Сработала автоматика, отреагировав на пальбу немцев? Или Диана, неизвестно чем занимавшаяся в последние часы, сумела разобраться в здешней хитрой технике?

Загадка прояснилась очень быстро.

Кухаренко, оторвавшись от раненого, добавил:

– А потом вовсе чудно?е дело случилось: женщина за борт прыгнула. Их выскородие не видали, к пушке той диавольской отлучившись. А она скок – тока брызги кверху!

– ???

– Во-о-т оттуда выскочила, – показал боцман на дверь в надстройке. – Никто ничего не успел – бултых, и нету... Мы к борту, да куда там, камнем на дно ушла.

Паа-а-анятно... За той дверью, насколько знал Лесник, ход к боевой рубке. Надо понимать, в ней или неподалеку находится пульт, управляющий «диавольской пушкой».

Он подошел к борту, растерянно смотрел на маслянистое пятно. Диана... Но зачем? В свое время так просто теперь не попасть, график канул вместе с Азиди, но есть же и другие варианты... Например, попробовать разобраться, как работает астрономический прибор покойного Зигфрида... Да и в том же девятьсот четвертом году можно прожить, в конце концов.

– Между прочим, господин Урманцев, – сказал подошедший Буланский, – курточка-то на утопленнице была – словно бы у того же портного пошита, что и ваша. Значит, говорите, в одиночестве сюда на рыбачьей шхуне отправились?

Лесник повернулся к нему, но ничего не успел ответить.

– Человек за бортом!! – рявкнул боцман Кухаренко.

На самом деле за бортом показались двое – но второй человека напоминал уже мало.

Несколько секунд спустя на воду шлепнулись два спасательных круга с привязанными концами.

– Получайте вашего халифа Юхана Первого. – Диана откинула с лица мокрые волосы. Они тут же сползли обратно. – Юхана Первого и последнего... Не скажу, что в целости и сохранности, но выбирать не приходилось.

У трупа Азиди, похоже, не осталось ни одной целой кости. Вместо лица – отвратительное месиво, и опознать араба можно было лишь по костюму и галстуку, относительно невредимым.

– Мне кажется, мадмуазель, вам придется многое нам объяснить, – медленно произнес Старцев. – Очень многое. После того, разумеется, как вы переоденетесь и согреетесь.

– Подождите... – Диана наклонилась над телом. – Вполне может оказаться, что и мерзла, и мокла я зря.

Не зря... Крохотный контейнер, обнаруженный в кармане мертвеца, – очень похожий на футляр от сигары – оказался сильно деформирован, крышку пришлось сбивать, а не отвинчивать. Но содержимое не пострадало – скрученный в трубочку листок бумаги, очень похожий на тот, что отдал Азиди в обмен на капсулу с «противоядием».

Только цифры другие.

5.

– Глубоко пришлось нырять? – негромко спросил Лесник словно бы между прочим.

Диана – с ее-то слухом – сделала вид, что не расслышала. Она, экипированная в тельняшку и черный бушлат не по росту, пила чай прямо из котелка – вскипятил его боцман Кухаренко на крохотном костерке, разведенном на палубе. «За ради спасительницы ничего не жалко, даже устав позабыть не грех, – объяснил бородатый гигант грубое нарушение всех корабельных установлений, идущих еще со времен деревянных парусников. – Как-никак пять душ христьянских со свидания с Господом назад возвернула».

И в самом деле ничего не пожалел – судя по запаху, чай в котелке был сдобрен изрядной толикой спирта из боцманской фляги.

Лесник повторил вопрос.

– Да почти и не пришлось, – пожала плечами Диана. – Сам всплыл. У мертвецов, знаешь ли, плавучесть положительная. Только далеко всплыл, у самого этого... короче, как форштевень, только наоборот...

– Ахтерштевень, – с улыбкой подсказал капитан-лейтенант.

– Вот-вот... Вы не видели, а кричать сил не было, воды нахлебалась... Пришлось самой плыть, и мертвеца тащить, бр-р-р-р...

Спектакль, понял Лесник. Спектакль, рассчитанный на Буланского и Старцева.

Капитан-лейтенант, похоже, испытывал некие сомнения: с чего бы юная на вид девушка, якобы боящаяся трупов, так лихо палила из неизвестных артсистем и не раздумывая прыгала за борт?

По крайней мере, следующая реплика Старцева прозвучала с явственной ноткой подозрительности:

– Воистину удивительно, что из всех утонувших всплыл лишь один. Причем именно тот, что нам был столь нужен.

– Ничего удивительного, – парировала Диана. – Всех, кто был внутри, стиснули искореженные переборки и обшивка катера. Наводчик – или комендор, не знаю уж, как правильно он называется, – запутался в поручнях или ремнях своего кресла, а может быть, зацепился за орудие... Азиди единственный, кто стоял на палубе открыто, лишь укрывшись от ваших пуль за рубкой. Он и всплыл. На что я, собственно, и рассчитывала...

Лгала. Расчетливо и достаточно логично врала. Хотя поднятая на борт Диана взирала на мир сквозь завесу мокрых волос (тоже вполне обдуманно и расчетливо), Лесник тогда успел заметить, – глаза у нее красные, как у кролика-альбиноса. От лопнувших сосудов. Нырять ей пришлось, и очень глубоко. Сейчас, впрочем, глаза как глаза, с ее способностями к регенерации – неудивительно.

– Почему же, мадмуазель, вы так медлили с вашим спасительным выстрелом? – спросил Старцев.

– Потому что начала разбираться, как работает эта штука, лишь перед самым появлением катера. Каюсь, я подслушала ваши беседы с господином Азиди – и мне показалось, что помянутый господин блефует. Пришлось принять меры. Как видите, не зря.

– Почему же вы действовали столь скрытно? Могли ведь невзначай подвернуться под пулю кого-нибудь из матросов.

– Могла... Но пришлось рискнуть. Поначалу совершенно неясно было, как вы, господа, отреагируете на столь неожиданную ситуацию.

– И все-таки лучше бы вы разобрались с этой так называемой пушкой чуть быстрее... – сухо заметил Старцев. – Высадились на корабль впятнадцатером, уходить будем впятером, – если, конечно, приключения наши действительно завершились.

Вошедший Кухаренко слышал последнюю фразу капитан-лейтенанта. И поправил с глубоким вздохом:

– Вчетвером, вашскобродие... Отошел Пилипенко, вечная память рабу Божьему. Хорошо дрался, малец. И за брата сквитался. Хоть и не с япошками, да все они одним миром мазаны, нехристи...

Лесник отметил, что Буланский, любящий задавать неожиданные для собеседника вопросы, не спросил Диану ни о чем. Но в течение всего разговора не сводил с нее глаз.

Потом были похороны. Тела с привязанным к ногам грузом по одному исчезали за бортом, над каждым боцман скороговоркой бормотал недолгую молитву – в которой, похоже, забыл половину слов. Буланский временно принять на себя обязанности священника отказался категорически, не объясняя причин.

Мертвых арабов Кухаренко напутствовал одной фразой, всех скопом:

– Отправляйтесь и вы к Аллаху своему, если примет, – да токо, сдается мне, к шайтану вам прямой путь выпадает. Аминь.

На подлинном графике этот временной отрезок датирован не был. Русские моряки и родившиеся век спустя арабские террористы легли рядом на морское дно в неизвестно каком году... А с ними Юхан Азиди – несостоявшийся властитель Халифата.

Несостоявшийся повелитель времени.

Человек, убивший сам себя, и оставшийся жить.

Человек, зачавший сам себя, и умерший за сорок лет до своего рождения.

Странная вещь время... А иногда – страшная.

6.

– Ну что же, Николай Иванович, пора прощаться... – сказал Лесник. – Должен заметить, что задание адмирала вы все-таки выполнили.

– Каким же образом? – искренне удивился Старцев.

– Помните утверждение одного из погибших матросов? О том, что немецкий катер очень напоминает «миноносцы-призраки», но последние вроде бы несколько больше его по размерам?

– Помню. Но увы, в наше время подобных катеров не строили. Ни Германия, ни какая-либо иная держава.

– Естественно, пока не строили. Но ваша эскадра прошла слишком близко от «Тускароры». А воды вокруг нее и в самом деле изобилуют призраками – из прошлого и из будущего. Вы же видели пассажирский лайнер конца двадцатого века? Смутный силуэт, постепенно обретающий вещественность и затем вновь ее теряющий. Именно таким образом вашим вахтенным довелось увидеть шнелльботы – причем несколько более поздней постройки, чем тот, с которым пришлось встретиться нам. К тому времени немецкие корабелы увеличили водоизмещение своих торпедных катеров примерно в полтора раза, оставив ту же принципиальную схему. Думаю, не ошибусь, если скажу, что путь вам пересек один из отрядов шнелльботов 2-й германской флотилии, спешащий к проливу Скагеррак.

Лесник мог добавить, что именно там 9 мая 1940 года состоялось морское сражение, надолго ставшее предметом гордости немецких катерников... Но не стал. Ни к чему капитан-лейтенанту знать подробности грядущих войн.

– Значит, наши артиллеристы палили в бесплотные призраки, но отнюдь не сотканные лишь их воображением... В реальные, если можно так выразиться, призраки. И невзначай зацепили подвернувшихся рыбаков, – медленно проговорил Старцев. – Боюсь, трудно будет убедить в том господ из британского Адмиралтейства. Да и российских адмиралов тоже. Ладно, надеюсь, что Рожественский сумеет выпутаться из сей скандальной ситуации без ущерба для российского военно-морского флага. Господин Буланский сказал, что у него есть неплохая версия для адмирала – история, очень похожая на случившуюся, но без фантастических путешествий во времени. Хотелось бы верить, что выдумка Богдана Савельевича сработает.

Сработает, мысленно подтвердил Лесник. Сработает и тут же угодит под гриф «совершенно секретно». По крайней мере, очень хочется надеяться – что история все же идет привычным ходом, а встреча с «Тускаророй» лишь одна из бесследно канувших в Лету тайн рухнувшей Империи.

Старцев достал брегет, крышка открылась с мелодичным перезвоном.

– Однако пора... Наша остановка совсем недолгая, и лучше бы мне находиться рядом со шлюпкой, дабы успеть отплыть как можно дальше. Не хотелось бы невзначай оказаться во временах Рюрика. Надеюсь, что и вам удастся без помех попасть в свое время, хоть и позже, чем вы рассчитывали.

– Что поделать, если из-за всученной Азиди фальшивки мы проехали свою остановку, не заметив платформы... Ничего, сойдем на третьем круге. Могу я напоследок попросить об одном одолжении?

– О каком?

– Оставьте мне один из ваших кольтов. Патроны к моему пистолету закончились.

– Думаете, вероятны новые гости? Берите... – капитан-лейтенант протянул револьвер рукоятью вперед. – Барабан полностью снаряжен, но запасными патронами разодолжить не могу, сам поиздержался. Кстати, имейте в виду – спуск при взведенном курке очень мягкий.

– Спасибо. Если встречу кого-нибудь из ваших правнуков – верну обязательно.

Старцев широко улыбнулся, пожал Леснику руку, пошагал в сторону готовой к спуску шлюпки.

Коллежский асессор Буланский попрощаться с коллегой из будущего не пожелал. Между ними в последние часы выросла невидимая ледяная стена отчуждения, причем исключительно по инициативе Богдана. Выросла после беседы, состоявшейся сразу после похорон.

7.

Отведя Лесника подальше на ют, Буланский начал разговор без долгих вступлений, в довольно резком тоне:

– Известно ли вам, милостивый государь, что ваша, с позволения сказать, напарница, – не совсем человек? Вернее, совсем не человек?

На прямой вопрос последовал такой же прямой ответ:

– Да. Известно.

Буланский, казалось, слегка растерялся – впервые за время нынешнего знакомства с Лесником. Словно он готовился убеждать и приводить доказательства, а собеседник так вот взял и сразу согласился.

– Известно, – повторил Лесник, видя, что пауза затягивается. – Она служит тому же делу, что мы с вами. И служит, как вы могли убедиться, неплохо.

– Я не буду поминать идущую не от Бога, но от дьявола родословную не-людей, – заговорил наконец Буланский. – Сам не очень верю в эту гипотезу. Более того, хорошо понимаю, что со времен Ваньки Каина воров и убийц лучше всего ловят бывшие разбойники и душегубы... И что собаки-волкодавы просто давно прирученные волки, понимаю. Все так... Но должны же быть некие пределы, за которыми результат уже не оправдывает примененные для его достижения средства. И мне кажется, милостивый государь, что вы и ваши коллеги чересчур смело ступили за оные пределы.

Лесник с трудом сдерживал абсолютно неуместное желание: рассмеяться горьким, безрадостным смехом. И объяснить Буланскому, КОГО тот в свое время начнет использовать для достижения целей...

Богдан тяжело вздохнул.

– Думаю, бессмысленно осуждать людей, покамест – для меня – еще не родившихся. Надеюсь, мне дожить до вашего времени не доведется. Но помните одно, милостивый государь: прощенные душегубы зачастую берутся за старое. А псы иногда вспоминают про свою волкохищную природу.

8.

Шлюпка растворилась в туманной ночи. Лесник уже потерял бы ее из виду – но красный всполох зажженного Буланским фальшфейера обозначал местоположение русских моряков.

Потом фальшфейер погас, но Леснику показалось, что в темноте вспыхнула другая красная точка – вполне возможно, топовый огонь миноноски...

А затем вновь наступил короткий миг черной пустоты, и туманная ночь сменилась днем, – тоже, впрочем, туманным.

Следующий час Лесник потратил на блуждание по самым дальним закоулкам корабля: громко звал шкипера Андерсона – дескать, можно выходить, все неприятности закончились. Отвечало лишь гулкое эхо. Или шкипер не поверил, или встреча с боевиками Азиди оказалась для него роковой.

Заглянул в кладовую при камбузе – добытые в первый визит туда мини-консервы в большой компании закончились быстро. Затем в медблок, разжился бутылочкой медицинского спирта и кое-чем еще... Царившие совсем недавно в операционной стерильная чистота и порядок оказались нарушены, именно здесь умирали матросы, подвернувшиеся под пули боевиков, и бедняга Пилипенко.

Диана вновь куда-то запропастилась. По крайней мере Лесник в своих поисках с ней нигде не встретился. Но если все пойдет, как он рассчитал, пути их очень скоро пересекутся...

Он поднялся на палубу. Посмотрел на последнюю оставшуюся «консервную банку», уныло висевшую на талях. Вид ее вызывал странное желание: спустить шлюпку на воду, спустить именно сейчас, не заглядывая в график, и поплыть куда глаза глядят, и оказаться в новом, незнакомом мире, и остаться там навсегда... И позабыть о проклятом эсминце.

Туман почти рассеялся. Волнение за бортом утихло – лишь легкая рябь, словно на поверхности пруда. Впервые Лесник видел такое спокойное море с борта «Тускароры». Казалось, оно зовет, искушает: спускай шлюпку, не сомневайся...

...Небольшая овальная дверь была заперта изнутри. Лесник догадывался, что так оно и окажется, и прихватил с собой лом с пожарного щита.

Грохот металла о металл разносился по мрачному безмолвию корабля. Запор не выдержал на двадцатом ударе, а может и на тридцатом, Лесник не считал... Искореженная дверь растворилась с мерзким визгом, за ней оказался трап, ведущий в отсек трюма, который он преднамеренно не посетил в своих поисках шкипера Андерсона.

Имелся туда и дальний, обходной путь, – но Лесник предпочел войти именно так: открыто и очень громко.

Войти он не успел.

– Куда это ты собрался, разреши полюбопытствовать? – Голос Дианы за спиной.

Он медленно обернулся. Лом валялся под ногами. В опущенной к бедру руке Лесник сжимал подарок капитан-лейтенанта Старцева.

– Ты ведь знаешь, куда... – сказал он негромко и устало. – И знаешь, зачем.

Ну вот он и наступил, момент истины.

– Отыскал все-таки... Надо было сразу швырнуть твою сумку в море, – сказала Диана так же устало. – Я очень надеялась, что ты решишь: именно туда она и отправилась...

– Вместо этого ты отправила за борт GPS и радиоприемник? Или просто припрятала? Сказав, что выпали при перестрелке боевиками Азиди? Старцев поверил, но я-то знаю, что ты ничего никогда не теряешь. И не забываешь. И ничего из твоих карманов не выпадает.

– Прекрати, – поморщилась Диана. – Ты первым начал двойную игру. Думаешь, я не заглянула в отсек, где ты старательно ломал аппаратуру, делая вид, что чинишь?

Лесник пропустил упрек мимо ушей. Сказал утвердительно:

– А избавилась от электронных игрушек ты лишь для того, чтобы мы с тобой проскочили свой год, но не оставили Буланского наедине с «Тускаророй»...

– Ты не хуже меня знаешь, как он опасен. Пришлось сохранить ему жизнь, учитывая его роль в становлении Конторы. Пришлось не тронуть его самой и даже спасти от немцев. Но ни малейших шансов оседлать машину времени он не должен был получить. И не получил.

Повисла пауза.

Затем Диана кивнула на револьвер.

– Собираешься меня застрелить, чтобы добраться до своей любимой взрывчатки?

– Если добровольно наденешь наручники и позволишь запереть себя в помещении без иллюминаторов, обещаю сдать тебя в две тысячи шестом датской полиции, – мрачно пошутил Лесник. – Говорят, судьи у них – образец гуманизма.

– Смешно. По обвинению в расстреле мирного нацистского шнелльбота? Боюсь, срок давности к две тысячи шестому уже истечет.

– Был бы человек, статья найдется... По обвинению в убийстве юнги Торстена, например.

– Не глупи. Юнгу прикончил Зигфрид, и ты это знаешь.

– Да, он очень помог твоему спектаклю, напав с трубой на шкипера. И все бы прошло как по нотам, если бы не одна малость...

– У тебя в роду никто не страдал параноидальной подозрительностью? Или манией преследования? – ехидно поинтересовалась Диана. И словно бы невзначай шагнула к Леснику.

– Стой, где стоишь, – посоветовал он. И отступил назад, восстановив дистанцию.

До сих пор Лесник затягивал никчемный разговор, чтобы оттянуть момент, когда придется делать то, что необходимо сделать.

Но постепенно втянулся в роль сыщика, в последней главе детективного романа разоблачающего главного злодея, вызывавшего меньше всего подозрений.

– Эта малость – приемник Торстена, который юнга тебе якобы одолжил. На самом деле ты сняла его с трупа.

– Бред. Андерсон гнался за убийцей, почти его схватил, – мужчину, если ты позабыл. Поищи другого клиента для сверхгуманных датских судей.

– При твоей способности отводить глаза стоило бы поискать тебе, – другое алиби. Но не утруждайся – незадолго до убийства я выходил на палубу. И слышал звуки приемника Торстена, он как раз включил от скуки. Через пару минут его убили. Ты убила. Не пойму лишь – зачем? Могла бы отвести глаза и забрать сумку незаметно для парнишки.

Диана помолчала. И ответила совсем другим тоном – жестким, ни следа мрачной иронии:

– У него был врожденный иммунитет к суггестии. Стопроцентный. Редчайший случай – один на сотни тысяч. Ему просто не повезло. Только не теряй время, изображая потрясенного до глубины души гуманиста. Такая роль не для тебя, на твоих руках крови не меньше.

– Да я что... Так, поупражнялся в дедукции. Кстати, никуда я не выходил, и приемника не слышал. Сблефовал – дело раскрыто чисто логическим путем... Но ты права, время терять не стоит. Я собираюсь сейчас спуститься в трюм, и подготовиться к взрыву. Ты можешь попытаться остановить меня, – убив. А можешь сесть со мной в шлюпку и отплыть как можно дальше к тому моменту, когда сработает таймер и «Тускарора» взлетит на воздух. Выбирай сама.

– Не делай этого... – тихо попросила Диана. – Я могу ранить тебя сильнее, чем хотела бы.

В ее руке появился тускло блеснувший клинок. Только что не было – и появился.

Лесник присмотрелся: ну точно, эсэсовский кортик Зигфрида. Против револьвера – не самая выигрышная карта. Но если кортик в руке особого агента, а револьвер – у полевого, варианты возможны самые разные. Ну что же, он еще четыре года назад, впервые увидев Диану в деле, призадумался: чем же закончится возможная схватка между ними? Вот он и пришел, момент истины...

Не меняя положения руки и сжатого в ней револьвера, он взвел курок большим пальцем. Диана не шевельнулась, хотя наверняка видела малозаметное движение и слышала почти неслышный щелчок. Попыталась в последний раз решить дело миром:

– Тебе нечего делать в трюме. Таймеров-детонаторов не осталось, ни одного. Все лежат на дне моря. Думаю, хорошенько поискав, можно найти на «Тускароре» что-нибудь подходящее. Но времени на поиски у тебя нет. Экспресс подходит к нашей станции, осталось меньше часа... Заканчивай комедию и давай готовить шлюпку к спуску.

– Если ты и в самом деле не лжешь – дай мне спуститься в трюм и проверить.

– Нет. Если прилетит вертолет, некогда будет искать тебя, прочесывая этот плавучий лабиринт. Если не прилетит – некому. Да и не уверена, сумею ли я...

Она продолжала говорить прежним ровным тоном, и рука с кортиком – за которой внимательно наблюдал Лесник – расслабленно свисала вдоль тела.

Движение второй, по видимости невооруженной руки, он не уловил. Что-то мелькнуло в воздухе серебристым высверком. Короткая резкая боль в правом плече.

Он выстрелил от бедра, не имея времени поднять оружие.

Спуск при взведенном курке, как и предупреждал Старцев, оказался удивительно мягким...

9.

Диана ненавидела умирать – чересчур болезненный процесс. Воскресать она любила еще меньше.

Боль, боль, боль, сплошная дикая боль и ничего кроме боли. Сломанные пулями ребра движутся, тянутся друг другу, вспарывая острыми обломками истерзанную плоть. Глаза ничего не видят – багровая пульсирующая пелена. Боль сводит с ума. Диане хочется одного – не воскресать. Умереть насовсем и избавиться от боли. Провалиться обратно в благодатное черное ничто. Провалиться навсегда.

Процесс регенерации идет с чудовищной скоростью, но минуты растягиваются на века. На тысячелетия. На заполненные болью эпохи...

Осколки и обломки костей заканчивают свой путь друг к другу, начинают срастаться. Это чуть менее болезненно, но лишь чуть.

Красная муть перед глазами рассеивается. И Диана видит Лесника. Он пытается выползти из той самой раскуроченной двери, с третьей попытки преодолевает высокий порог.

Упрямец... Все-таки попытался спуститься по трапу, владея лишь двумя конечностями... Без успеха, конечно же.

Правая рука Лесника волочится бесполезным грузом, рукав набух, пропитался кровью. Левое бедро, куда угодил кортик, обильно кровоточит, на палубе остается густой кровавый след.

Все-таки зацепила артерию, хоть и не желала того. Трудно добиться снайперской точности броска, когда в тебя всаживают пулю за пулей... Сколько раз он выстрелил? Диана не знает. Понимает лишь одно – зная ее живучесть, напарник стрелял не с целью убить. Вывести из строя, обеспечить длительную регенерацию – и без помех заминировать корабль. Дурак...

Лесник упрямо ползет. Не к ней, куда-то в сторону.

Остановись, ляг, попробуй остановить кровотечение, помощь скоро придет! – пытается крикнуть она. Изо рта вылетает кровавый сгусток, почти черный. И невнятное хрипение.

Лесник ползет.

И она понимает – куда: к борту. И, кажется, понимает, – зачем...

Она вновь пытается крикнуть, пытается поползти следом. Не получается... Леерного ограждения здесь почти не осталось – шнелльбот поработал на славу...

Лесник поворачивает голову назад, что-то произносит. Губы шевелятся, но Диана ничего не слышит, – в ушах оглушительным набатом гремит собственный пульс.

Лесник переползает, переваливается через край палубы – медленно-медленно. Затем исчезает – мгновенно. Всплеска она тоже не слышит.

...Диана лежит на спине. Неподвижный взгляд устремлен в низкое серое небо. Регенерация почти завершена, она уже может встать.

Но не встает.

Глава восьмая. Прилетит вдруг волшебник в боевом вертолете...

1.

Вертолет кружил над Северным морем.

Четвертый вылет подряд – заправка, смена экипажа, и вновь барражирование вокруг точки с координатами, сообщенными покойным Свеном Гроссом.

Возможно, кое-кому из людей Юзефа занятие это казалось абсолютно бессмысленным, но спорить с обер-инквизитором желающих не находилось.

Винтокрылая машина продолжала наматывать круги. Прибор, захваченный Лесником в подземелье «барсов», мертво молчал. Хотя техник, приставленный к трофейному агрегату, клялся и божился: конструкция вполне работоспособна, элементная база в полном ажуре. Нет лишь того, что прибору надлежит обнаружить – причем по его, техника, мнению, вообще нет в природе. Нет и не бывает...

Юзеф, находившийся на борту все четыре вылета, в споры не вступал.

На всякий случай «летучий голландец» пытались обнаружить и обычными методами. Судов в районе поисков хватало: рыбачьи, грузовые, пассажирские, спешащий куда-то по своим делам корвет датских королевских ВМС «Хайен»...

Не было лишь того корабля, за которым охотились инквизиторы.

Шансы на успех таяли. Но обер-инквизитор продолжал надеяться, потому что ничего иного ему не оставалось.

И прибор сработал!

Техник изумленно охнул, увидев на экране цифры пеленга. Вертолет устремился в самый центр громадной кляксы тумана, словно из ниоткуда возникшей над морем. Радары сработали значительно позже – когда смутные очертания эсминца уже можно было разглядеть невооруженным взглядом.

Места для посадки на палубе «Тускароры» не нашлось. Четверо полевых агентов – лучшие из лучших – скользнули вниз на тонких черных паутинках лееров.

Навстречу им шагнула фигура в куртке-штормовке несколько странной расцветки. Шагнула медленно, старческой походкой – и тут же оказалась под прицелом четырех стволов.

Приглядевшись, Юзеф понял, отчего цвет одежды показался странным – спереди вся штормовка была залита кровью.

Свежей алой кровью.

2.

В два прыжка Андерсон подскочил к иллюминатору, дрожащими пальцами отвинтил барашки и откинул внутрь круглую крышку со стеклом. За бортом все еще царил непроглядный туман, где-то внизу о корпус корабля размеренно ударялись волны. Мерный рокот доносился сверху, из-за этой молочно-белой пелены. Вертолет! Спасательный вертолет!

Протиснуться в узкое отверстие иллюминатора, конечно же, было невозможно. Андерсон схватился обеими руками за его края, как можно дальше высунул голову и заорал:

– Эй, на вертолете! Помогите! Э-ге-гей! На помощь! Я здесь!!!

Слова канули в туман, не возымев на окружающий мир никакого действия. Да их никто бы и не услышал – ротор вертолета ревел совсем рядом, заглушая все посторонние звуки. Судя по грохоту, до машины было всего несколько метров, но пелена тумана сделалась такой плотной, что казалось: протяни руку – и ткнешься ладонью во влажную упругую вату.

Андерсон уперся плечами в края иллюминатора и покрутил головой, пытаясь хотя бы приблизительно определить, откуда доносится чудовищно усиленный туманом звук – сверху, снизу или с противоположной от борта стороны. Но все оказалось бесполезно – шум вертолета как будто исходил из самой белой пелены, превратившейся в плотную, окутавшую корабль субстанцию. Андерсон попытался крикнуть еще, но голос захрипел и сорвался в кашель – возможно, от того, что шкипер чересчур нервничал. А может быть, от простуды.

Тогда он бросился обратно к двери, вцепился руками в неподатливый рычаг. Но тот остался неподвижен.

Проклятье!

Лежащие на койках мертвецы скалились торжествующе.

Андерсон уперся ногой в переборку, поглубже вдохнул воздух и откинулся назад, всем телом повиснув на проклятой железяке. Она заскрипела и нехотя сдвинулась с места. Еще, еще немного...

Внезапно рычаг с легкостью повернулся в нейтральное положение, и Андерсон, не успев вовремя среагировать, повалился назад, стукнулся затылком о ржавую переборку. Не почувствовав боли, вскочил на ноги, распахнул дверь и бросился вверх по грохочущему под ногами трапу.

Площадка.

Металлическая дверь.

Узкий коридор с тянущимися трубопроводами и пучками кабелей.

Еще одна дверь, а за ней – трап, ведущий наверх, на палубу. К спасению. К жизни. Неважно, из какого именно года прилетел вертолет – не от вонючих же конунгов с их вонючими драккарами...

Быстрее, быстрее...

3.

Грохот ротора не давал услышать ни слова. Юзеф сделал знак одному из подчиненных. Полевой агент снял с головы шлем с встроенной рацией, протянул Диане. Точно такой же шлем красовался на голове обер-инквизитора.

В наушниках тут же зазвучала уставная формула:

– Господин обер-инквизитор, докладывает...

Он сделал короткий отметающий жест.

– Где Андрей?!

Диана медленно стянула шлем с головы. И показала рукой на широкий кровавый след, наискосок пересекавший палубу. У остатков леерного ограждения след обрывался, словно оставивший его человек свалился за борт. Или был сброшен.

Губы Юзефа шевелились, Диана торопливо натянула шлем, но в наушниках не раздавалось ни слова.

Обер-инквизитор застыл, опустив голову, глядя на залитую кровью палубу, словно надеялся увидеть там что-то, опровергающее слова Дианы, позволяющее обвинить ее во лжи...

Затем сказал лишь одно слово – голосом бесконечно старого, бесконечно усталого человека:

– Как?

Она ответила несколькими короткими фразами – никаких эмоций, никаких комментариев, лишь самая суть произошедшего. Говорила и ждала, когда же обер-инквизитор подаст знак полевым агентам, словно бы невзначай направившим стволы на Диану. Знала: два-три десятка пуль с миостагнатором, всаженных в упор, прикончат даже ее.

Юзеф не подавал знак.

И не произносил ни слова. Шлем повис в безвольно опущенной руке.

Пилот, показавшийся в распахнутой двери вертолета, отчаявшись докричаться до шефа, делал какие-то энергичные знаки. Юзеф не замечал.

Окутанный туманом древний-древний старик стоял на палубе эсминца «Тускарора», и не отрываясь смотрел на залившую ее кровь...

4.

Взлетев по трапу, Андерсон оказался в маленьком помещении с массой распределительных щитов, болтающимися проводами, двумя выбитыми окнами и распахнутой дверью, ведущей наружу. Там, за краем узкой штормовой галереи, ограниченной леерными стойками, царила та же плотная белесая мгла. Несколько мгновений Андерсон стоял на месте и крутил головой, вновь пытаясь сориентироваться и понять, откуда доносится шум вертолета. Он явно завис над кормой корабля.

Неужели спасатели пытаются там кого-то подобрать?

Андерсон бросился в сторону кормы. По трапу вверх, обогнуть надстройку с антеннами-тарелками... Снова вниз и дальше по палубе.

Осталось совсем немного – вот кормовая ракетная установка, а за ней... Шум вертолета сделался совсем громким. Андерсон уже миновал установку, когда рев винта вдруг перешел в оглушительный грохот, а вслед за этим сквозь белую дымку мелькнула округлая темная тень, медленно набирающая высоту. Рокот стал постепенно удаляться и утихать, будто проваливаясь в туман.

И тогда шкипер Эйнар Андерсон закричал.

5.

Вертолет улетел. Люди Юзефа не стали дотошно обыскивать корабль, хотя Лесник был готов и к такому повороту событий. Почему? – он не хотел ломать голову. Скорее всего, из-за недостатка горючего, оставшегося лишь на обратный путь. Наверняка обер-инквизитор вернется – уже по воде, во главе хорошо подготовленной и оснащенной экспедиции.

И опоздает.

...Разыгранный спектакль удался на славу. Кровь, столь обильно залившая палубу из ран Лесника, на самом деле была принесена из медблока. Причем, точности ради, он даже подобрал из хранившегося там запаса для переливаний два эластичных пластиковых контейнера, промаркированных его группой и резус-фактором, – любой экспресс-анализ лишь подтвердил бы рассказ Дианы.

Потом, в Трех Китах, в стационарных условиях, можно обнаружить в образцах консерванты и заподозрить неладное, затеять генетическую экспертизу... Но какого-либо значения это иметь уже не будет.

А метательный нож Дианы, угодивший в плечо, равно как и якобы поразивший бедренную артерию кортик, – в действительности не сумели пробить полосы оранжевой ткани, выкроенные из защитной накидки мертвого боевика... Изобразить же падение за борт, незаметно пристегнув карабин страховочного леера, – вообще легче легкого. Особенно если внизу имеется заранее отдраенный технический люк подходящего размера.

Спектакль удался на славу. И при этом закончился полным провалом – потому что Диана не солгала: таймеров-детонаторов в сумке не оказалось. Взорвать треть центнера пластита⁸ нечем.

Пришлось импровизировать на ходу...

Получившееся устройство наверняка подверглось бы самой суровой критике любого взрывника-профессионала, но Лесник надеялся: сработает.

Должно сработать... Рядом, за бортом – море. Сверху – хроноустановка. Идеальное место для взрыва.

Дуло полученного от Старцева кольта глубоко ушло в пластит. Два оставшихся патрона Лесник постарался использовать с максимальной эффективностью: вынул из обоих пули, ссыпал весь порох в одну гильзу. Судя по всему, поначалу эта модель разрабатывалась под старый дымный порох – и места в гильзе вполне хватило для удвоенного заряда пороха нового, пироксилинового.

Пулю Лесник поставил на место, лишняя гильза отправилась в карман, пригодится на случай осечки... Вторую пулю заколотил в ствол со стороны дульного среза, предварительно вложив туда же скатанную из пластита колбаску. Должно сдетонировать...

Единственный минус конструкции – отсутствие какого-либо замедления. Нажавший на спуск человек в доли секунды превратится в огненное ничто...

Умирать не хотелось.

Он попробовал выкрутиться: связал из разнородных кусков длинную-длинную веревку, привязал к спусковому крючку, протянул через бесконечные трапы и коридоры на палубу, поднявшись туда в первый и последний раз за минувшие часы...

Не помогло. Кольт с вынутым патроном упорно не хотел срабатывать на расстоянии – слишком много углов, изгибов, слишком велико трение веревки. На последней попытке она попросту лопнула.

Попробовать соорудить электрозапал из подручных материалов? Идея неплоха, но времени на воплощение, на поиски и эксперименты, – все меньше... Юзеф вернется на следующем же цикле, сомнений нет. Да и визиты прочих охотников за машиной времени не исключены. По крайней мере есть очень нехорошие подозрения о причинах, заставлявших гитлеровский флот так стремиться к контролю именно за этим районом моря...

Он в последний раз попытался найти приемлемое решение задачи. Укоротил привязанную к спусковому крючку веревку, несколько раз захлестнул за изобиловавшие в тесном отсеке трубы – пусть трение поработает теперь во благо, компенсирует слишком мягкий спуск револьвера... На болтавшийся под последней трубой конец веревки Лесник привязал пластиковое ведро. Затем пробил трубу – холодную на ощупь, покрытую капельками конденсата – ломом, уже сослужившим сегодня службу. И – переборщил с размером отверстия. Вода хлынула холодной тугой струей, слишком быстро наполняя ведро. Ударник кольта щелкнул спустя двадцать две секунды.

Лесник опрокинул ведро, сдвинул в сторону от хлещущего водой отверстия. Лужа под ногами стремительно росла, затем вода добралась до зарешеченного отверстия стока в углу, устремилась туда журчащим ручейком.

Двадцать две секунды... Выскочить на палубу можно успеть, если очень постараться. Сесть в шлюпку, даже заранее спущенную, – уже проблематично. Даже если бросить здесь окончательно спятившего Андерсона...

А уж о том, чтобы отплыть подальше от обреченного корабля, можно и не мечтать.

Поэксперементировать с новым отверстием, меньшего диаметра? Или оставить нынешний вариант в резерве и заняться поисками составляющих для электровзрывателя?

Задумчиво созерцая свой рукотворный водопадик, Лесник не успел ничего решить. Слабый, на грани слышимости звук привлек внимание. Возможно, наверху, на палубе, он бы его не услышал. Но отсек сработал на манер гигантского резонатора.

Он приник ухом к внутренней обшивке борта, исключая из восприятия все звуки, кроме этого, единственного.

Сомнений нет: к «Тускароре» издалека приближается судно. И не драккар викингов – обладающее весьма мощным и шумным двигателем.

Лесник торопливо вернул патрон в барабан кольта, взвел курок.

Руки не дрожали.

6.

Лицо покрылось коркой запекшейся крови. Возможно, он в ярости бился головой о палубу или надстройку, – но сам шкипер Андерсон не помнил этого абсолютно. Он вообще мало что уже понимал...

Шкипер лежал на палубе, временами впадая в забытье, наполненное бездонной чернотой. А когда сознание возвращалось – начинал кричать хриплым, сорванным голосом.

Он кричал долго и протяжно, изливая свою ярость и свою досаду, свое отчаяние на молчаливый туман, на холодные волны, на мертвое равнодушное железо...

На проклятых русских, затащивших его сюда...

На ублюдка Свена Гросса, подло угнавшего «Ариту»...

На обманувшего его Зигфрида и на вертолет, не дождавшийся шкипера...

Он проклинал и небо, и землю, и воду, и Того, кто это все когда-то создал на погибель ему, Эйнару Андерсону.

Иногда на крики приходили люди. Мертвые люди. Пришел Торстен с разбитой головой, с шевелящимися в глазницах морскими червями, долго что-то говорил – вернее, беззвучно шевелил мертвыми губами. Потом изо рта его тоже показалось что-то мерзко извивающееся, и Андерсон закрыл глаза, не желая видеть убитого юнгу. Когда вновь открыл, рядом был Вальдманн – тоже мертвый, весь залитый кровью, настойчиво тряс шкипера за плечо, показывал на шлюпку... Плыви один, хотел сказать шкипер, хоть в ад, хоть в рай, хоть в к черту в задницу, ты мертвец, а я еще поживу... Хотел сказать, но ничего не получилось. А может и получилось, но шкипер отчего-то не услышал себя... Потом заявился ублюдок Свен Гросс – почти как живой, лишь из угла рта тянулась алая струйка. Шкипер собрался схватить его за горло, зачем-то украшенное оранжевым ошейником, но поганый недоносок оказался проворней – мгновенно превратился в обтянутый кожей ухмыляющийся скелет, точь-в-точь как те, в компании которых прошли последние сутки... Превратился и с сухим шорохом осыпался на палубу, череп, продолжая ухмыляться, покатился куда-то быстро-быстро, шкипер радостно засмеялся, сам удивляясь своему звонкому юному смеху...

Потом радость прошла, и вернулась черная безнадежность, и Андерсон вновь закричал.

Наверное, Тот, кто когда-то все это сотворил, все-таки услышал шкипера. Потому что внезапно налетевший порыв ветра раздвинул полог тумана – и в разрыве Андерсон увидел смутный силуэт корабля. Он издал новый крик – на сей раз крик радости. А потом вдруг замолк, словно горло стиснула петля безотчетного ужаса...

Корабль был большим.

Большим и очень красивым – летящий силуэт, будто стелющийся поверх свинцовых волн. Косо срезанный форштевень вздымал белый бурун, из трубы валил густой черный дым.

Орудийные башни были развернуты вправо, и длинные стволы пушек глядели Андерсону прямо в лицо.

Дела минувших дней – IX

Северное море, весна 1940 года

Старший артиллерийский офицер тяжелого крейсера «Адмирал Хиппер» опустил бинокль и повернулся к вахтенному командиру.

– Флага не вижу, но это явно англичанин. Кажется, лежит в дрейфе. Судя по размерам и силуэту – легкий крейсер типа «Каледон». Открываю огонь из носовых башен.

Вахтенный командир кивнул и что-то сказал замершему у штурвала рулевому. Артиллерийский офицер поднял трубку внутренней связи и тоже произнес несколько слов. Как бы в ответ на его приказ огромное стальное тело крейсера легко изменило курс, ложась в пологую циркуляцию.

Теперь крейсер описывал гигантскую дугу, в фокусе которой находился вражеский корабль. Обе носовые башни медленно разворачивались вправо, нащупывая цель длинными хоботами стволов. Противник пока не проявлял никаких признаков жизни. Еще одна отрывистая команда – и стволы вспухли багровым пламенем.

Два первых снаряда легли с недолетами, два следующих подняли белые фонтаны у борта и позади кормы цели, которая все еще не отвечала. Почти как на учебных стрельбах по кораблю-мишени.

– Перейти на поражение! – скомандовал в трубку артиллерист.

Следующий залп был уже четырехорудийным. И попал в цель.

– Блестяще, Вилли! – сделал комплимент вахтенный офицер, наблюдая, как над неприятельским ютом поднимается огромный столб дыма и пламени. – Похоже, мы угодили им точно в снарядный погреб – и сдетонировал весь боезапас!

Окутанный дымом корабль стремительно заваливался на корму, но артиллерист казался недовольным.

– Снарядный... – проворчал он. – Ты видел на этом корыте хоть одну приличную пушку? Кстати, тебе не показалось...

Он сделал паузу, словно не мог решить: стоит ли озвучивать свои сомнения. Потом все-таки продолжил:

– Тебе не показалось, что корыто взорвалось за мгновение до того, как упали наши снаряды?

– Какая разница? Так или иначе томми сейчас отправятся к Голому Гансу...

Действительно, агония неизвестного корабля не затянулась – несколько минут спустя там, где он только что находился, осталась лишь бурлящая водяная круговерть. В мощный цейссовский бинокль можно было различить лишь вращающиеся в пене останки – кусок стеньги, край оранжевого надувного плота, и что-то, похожее на человеческую голову.

Вахтенный офицер пожал плечами, оторвался от бинокля и нагнулся к переговорной трубе.

– Самый полный вперед! – отдал он команду в машинное отделение.

Шум турбин изменил тональность и стал более басовитым. Длинное стальное тело крейсера вздрогнуло, будто пришпоренный конь, и прибавило скорость. Егеря-десантники, скрючившееся в неудобных позах по кубрикам и коридорам, пошевелились, но не проснулись – лишь крепче сжали в руках автоматы и винтовки. Им оставалось еще несколько часов покоя. Взрезая волны и время от времени вздымая форштевнем огромные фонтаны брызг, «Адмирал Хиппер» мчался сквозь рассветную дымку дальше – к мирно спящему в блаженном неведении Тронхейму.

ЭПИЛОГИ РАЗНЫХ ЛЕТ

Дела минувших дней – X

Красноярск, весна 1908 года

Пулевые отметины на стенах красного кирпича казались совсем свежими – два года назад именно здесь, в железнодорожных мастерских, растянулся на неделю последний акт кровавой трагедии, известной под названием «Красноярская республика». Неделю взбунтовавшиеся рабочие и мятежные солдаты из тылового железнодорожного батальона отбивались с отчаянием загнанных в угол крыс.

Подавляли мятеж вернувшиеся с сопок Манчжурии фронтовики из Красноярского и Омского полков – и не церемонились с изменниками, вздумавшими бунтовать, пока другие проливали кровь за Отечество... Об этом говорили офицеры – ярко, прочувствованно. На их речи солдаты в большинстве своем отвечали гробовым молчанием, но приказы выполняли исправно. Резня шла не на жизнь, а на смерть.

И всю эту неделю, пока длилась осада мастерских, буквально под ногами у мятежников лежал «Кладенец»... Богдан ужасался мысли, что его могли случайно обнаружить, и...

Казалось бы, при такой службе давно уж пора отвыкнуть ужасаться чему-либо, и он отвык, – но встающее перед мысленным взором зрелище гигантской огненной вспышки, стирающей с лица земли Красноярск – ужасало-таки.

Деревянный короб обнажился полностью – громадный, испачканный землей. Рабочие засуетились, подводя ваги. Затем заскрежетали шестернями две громадные лебедки.

Буланский и статский советник Смидович в суете не участвовали, стояли поодаль, курили.

– У вас, Богдан Савельевич, подготовлена ложная информация для прикрытия? – негромко спросил статский советник. – А то ведь поползут слухи, что прятали тут от японского супостата весь золотой запас Империи...

Спросил больше для проформы, знал – на младшего коллегу можно положиться. Если уж поручено надворному советнику Буланскому обеспечить безукоризненное проведение операции – все будет обеспечено в лучшем виде, высокому начальство остается лишь надзор и общее руководство. Недаром делает столь стремительную карьеру. Недаром посвящен в тайну, полностью известную – сейчас, после смерти Тотенберга – лишь четверым людям в России.

– Информация рабочим уже вброшена, – усмехнулся Буланский. – Вчера вечером, в питейном заведении: дескать, везли с Саянских гор монолит из некоего чудо-камня – постамент для памятника покойному государю. Но из-за смуты зарыли в землю до лучших времен. Жандармам я сам сегодня проговорюсь: в ящике скрыта машина для миноносца нового типа, во время войны доставленная во Владивосток прямиком с Путиловского завода, а потом отправленная обратно, подальше от японцев.

Смидович удовлетворенно кивнул.

* * *

Три с половиной года назад, рассказывая Старцеву загодя сочиненную легенду о чудотворной иконе-оружии, Богдан Буланский и сам не подозревал, какая именно смертоносная начинка имелась на подводной лодке «Святогор», транспортируемой во Владивосток на плавбазе «Камчатка». Знал лишь, что новое оружие обладает чудовищной разрушительной силой, да еще кодовое название: «Кладенец».

Увы, ни до Сасебо, ни до Владивостока «Камчатка» так и не дошла. Днем 13 мая, буквально за несколько часов до начала подготовленной операции, с «Урала» на «Суворов» продублировали только что принятую радиограмму из Петербурга, содержавшую кодовый сигнал об отмене операции.

Уже через четверть часа Буланский держал радиограмму в руках. Кроме заранее оговоренной кодовой последовательности цифр, никакого шифрованного сообщения в послании не содержалось, – отмена операции никак и ничем не мотивировалась. Буланский даже засомневался – а не является ли сочетание цифр случайностью. Однако адмирал, аудиенции у которого представитель Синода смог добиться лишь через три часа, стоял на своем – приказ о проведении операции отменен, удар по Сасебо не состоится, «Святогор» в трюме «Камчатки» должен отправиться во Владивосток...

Буланский попытался настоять на отправке в Петербург радиограммы с требованием подтвердить шифрованное распоряжение. Но адмирал, до этого момента державший себя с представителем Синода предельно корректно, неожиданно отказал, – резко и грубо. Дальнейшие требования Буланского ни к чему не привели: Рожественский налился гневом, встал из за стола и потребовал от штатского покинуть помещение. Позднее, уже в обдумывая происшедшее в своей каюте, Буланский пришел к выводу, что поданная ему телеграмма была не единственной, принятой «Уралом». Очевидно, Рожественский получил радиотелеграфом из Санкт-Петербурга еще какие-то инструкции. Либо же эти инструкции были даны ему ранее, – а радиограмма, доставленная Буланскому, являлась фальшивкой, изготовленной по приказу адмирала...

Так или иначе, предпринимать что-либо было уже поздно. Эскадра подошла к проливу, так и не осуществив операции. Буланский понимал, что их здесь уже ждут. Без сомнения, понимал это и Рожественский. Что обо всем этом думал адмирал – так и осталось загадкой, и не только для Инквизиции, но и для последующих поколений историков...

* * *

Зиновий Петрович Рожественский, несмотря на несносный характер, оказался неплохим флотоводцем.

Как ни старались впоследствии доказать его тактические просчеты в злосчастном Цусимском бою – все доводы критиков были неубедительны. Рожественский выбрал построение, единственно возможное для самых разномастых судов, собранных с бору по сосенке – как новейших, так и устаревших, тихоходных. Японский адмирал Того проиграл в тактике: в самом начале сражения его эскадра, выполняя маневр, сбилась в кучу, потеряв преимущество в скорости – передние корабли не позволяли задним открыть огонь...

Однако на дно отправились не японские, а наши броненосцы. Подвела техника – русские снаряды, попадая в цель, НЕ ВЗРЫВАЛИСЬ, действовали как чугунные ядра прошлых веков. Истерия, раздутая вокруг инцидента в Северном море, достигла своей цели: воспользовавшись удобным предлогом, англичане запретили Рожественскому проход через Суэцкий канал. За долгий переход вокруг Африки влажность пироксилина в снарядах повысилась до тридцати процентов вместо уставных двенадцати... «Князь Суворов» пошел на дно, адмирал Рожественский – обгоревший, получивший пять ран – был чудом спасен под ураганным огнем противника.

«Камчатка» была потоплена вечером того же дня. Она шла в центре отряда транспортов, справа и позади основной боевой колонны. Японцы, сосредоточившие свои огонь в первую очередь на броненосцах и крейсерах, поначалу не обращали на этот отряд никакого внимания – однако после полудня, когда бой из дуэли двух линейных колонны превратился уже в беспорядочную свалку, в плавучую мастерскую все-таки попали один за другим несколько шестидюймовых снарядов. Новому судну водоизмещением в семь тысяч тонн, хотя и не имевшему бронирования, но все же ладно и крепко сбитому, эти снаряды вряд ли могли нанести серьезные повреждения. Однако осколками посекло паропроводы, скорость тут же упала, и «Камчатка» вынуждена была вывалиться из строя, дабы не попасть под форштевень сзади идущему судну.

Получив от главного механика известие о том, что в течение ближайшего часа ход восстановить не удастся, командир плавмастерской капитан второго ранга Степанов отдал распоряжение о выпуске «Святогора».

Командир лодки, лейтенант Вяземский, получил приказ: ни в коем случае не пытаться атаковать противника (в сложившейся обстановке это было уже бесполезно), а погрузившись на предельную глубину, малым ходом уходить с места боя. С наступлением сумерек подводная лодка должна была подняться на поверхность и следовать во Владивосток вдоль корейского берега, при любой опасности вновь уходя под воду.

Под утро 16 мая лодка достигла своей цели – передовых постов на острове Русский, где ее уже ждали.

«Камчатку» же постигла страшная судьба. На судне оставалось еще слишком много оборудования, которое ни в коем случае не должно было попасть в руки противника. Поэтому, передав в эфир кодовое сообщение о выходе лодки («действую по варианту номер 5»), кавторанг Степанов приказал рулевому повернуть прямо на японцев, а трюмному начальнику – открыть кингстоны.

Неизвестно, от чего именно погибла «Камчатка» – от разрывов тяжелых снарядов, или от сразу же хлынувшей в отсеки забортной воды. Но большинство спасательных шлюпок было уже посечено осколками снарядов, а опьяненные боем и озлобленные упорным сопротивлением противника японцы не проявляли желание поднимать с воды оставшихся в живых.

Из четырех сотен экипажа и мастеровых «Камчатки» уцелело чуть более семидесяти человек.

...Подводная лодка вместе с «Кладенцом» оставалась во Владивостоке до осени, до самого конца войны. Но приказа на боевой выход так и не последовало.

После подписания Портсмутского мира «Святогор» был оставлен во Владивостоке, а «Кладенец» погрузили в тщательно охраняемый железнодорожный вагон и одним из армейских эшелонов отправили в Петербург.

Но к тому времени по всей России уже полыхало пламя. которое историки позднее назовут «Первой русской революцией». Хотя разве бывают революции без смысла, без какой-то внятной организации и даже без конкретной цели? То, что происходило в Сибири зимой 1905-1906 года можно назвать даже не мятежом – бунтом. И как все русские бунты, был он беспощадным и бессмысленным.

Секретный вагон пересек Байкал на пароме «Ангара», миновал Иркутск и успел добраться до Красноярска аккурат к началу событий, закончившихся установлением пресловутой республики... И «Кладенец» был захоронен от греха подальше.

* * *

Вскрыли ящик позже, без лишних свидетелей. А внутренний свинцовый саркофаг Буланский открывал самолично, облачившись в рабочую спецовку, – и в присутствии лишь Смидовича.

Так вот оно какое, чудо-оружие... Богдан рассматривал вытянутый корпус «Кладенца», чуть тронутый ржавчиной. Рассматривал и не мог поверить утверждениям покойного Тотенберга. Неужели ЭТО способно уничтожить, сжечь дотла большой город?!

– Все в порядке, – констатировал Смидович. – Оболочку никто вскрыть не пытался.

Надо было немедленно закрыть саркофаг – судьба Тотенберга ясно показала, чем грозит долгое нахождение рядом с этим чудовищным устройством.

Но они медлили, продолжая рассматривать «Кладенец». Чем-то он напоминал огромных размеров торпеду, но Богдан знал: аппарат должен был лететь до цели на манер ракеты. Конечно же, ракеты оружие несерьезное – ни точности, ни дальности, и едва ли когда-нибудь они смогут потягаться с царицей войны, артиллерией. Однако «Кладенцу» точность не требовалась, предполагалось, что подводная лодка всплывет в паре миль от гавани Сасебо, главной базы японского флота, – и сделает один-единственный выстрел. Выстрел, который принесет победу в войне...

Была назначена даже точная дата операции – 16 ноября, день рождения императора Муцухито. В этот день микадо по традиции должен был принимать поздравления своих моряков на борту броненосца «Микаса», флагманского корабля адмирала Того.

Чудовищный взрыв должен был уничтожить город и разметать собравшийся в гавани флот. Но главное – ему полагалось обезглавить империю, повергнуть японцев в ужас, а военное руководство страны – в растерянность. Безусловно, любая растерянность когда-нибудь проходит, но пока в стране и армии будет царить кризис, соединенный российский флот под общим командованием адмирала Рожественского разгромит деморализованные и ослабленные ударом японские военно-морские силы, решив тем самым исход войны.

Однако когда после инцидента у Доггер-банки англичане закрыли для русских моряков проход через Суэцкий канал – эскадра к 16 ноября никак не успевала добраться до Японии, предстоял долгий кружной путь вокруг Африки... Возвращать «Камчатку» в Петербург и везти лодку по железной дороге не имело смысла.

Во-первых, потому что удар следовало приурочить к появлению эскадры у японских берегов, во-вторых – потому что все равно уже не успевали. В-третьих, всем стало ясно, что дни Артурской эскадры сочтены, и Второй Тихоокеанской придется бороться самостоятельно

Поэтому план спешно был заменен на новый. Целью удара все равно оставался Сасебо, но теперь атаку следовало провести непосредственно перед проходом эскадры через Цусимский пролив. Это облегчало прорыв, и вдобавок давало надежду нанести ослабленному японскому флоту короткий и решительный удар. Именно поэтому в Морском ведомстве был отвергнут первоначальный план – двигаться во Владивосток Сангарским проливом между островами Хонсю и Хоккайдо, вокруг Японии, подальше от ее главных военно-морских баз. Да, конечно этот путь был дольше, и проходил непосредственно в виду японских берегов – но ведь Владивостокский отряд адмирала Йессена ходил здесь неоднократно, и не разу японскому флоту не удалось перехватить русские крейсера, двигавшиеся на поиски добычи или с ней возвращавшиеся.

Однако и этот план в последний момент был отменен, причем причину отмены не знал даже Буланский. Похоже, в самых высокопоставленных кругах Российской империи разворачивалась непонятная и неприятная игра...

Так или иначе, боевое применение «Кладенца» не состоялось.

Порой Богдану, проведшему год в плену, в Японии, приходила в голову крамольная мысль: может, оно и к лучшему? Кто знает, чем и как аукнется ТАКАЯ победа. Хотя...

Скорее всего, труды покойного будут продолжены, причем в самом недалеком будущем. Портсмутский мир – отнюдь не конец русско-японского противостояния, недаром же Урманцев подтвердил уничтожение целого города чудо-оружием... А «Кладенец», который надлежит уничтожить... Жаль, конечно, десяти лет трудов. Но зато наконец произойдет первое реальное испытание.

* * *

Богдан ошибался – на создание «Кладенца» ушло не десять лет – двадцать четыре года. В 1880 году приват-доцент кафедры химии Петербургского университета Тотенберг впервые задумался о практическом применении «смоляного песка», привозимого из Южной Африки.

А началось все еще раньше, в сороковых годах девятнадцатого века – когда парусные суда на океанских линиях мало-помалу начали сменяться парусно-паровыми. Главным оставалось парусное вооружение, первые паровые двигатели – маломощные и неэкономичные – использовались как вспомогательные: для маневрирования при швартовке и для движения в полный штиль. Запасы угля грузились в качестве балласта – и, по мере их сгорания, остойчивость постепенно нарушалась.

Суда, ходившие вокруг Африки в Индийский океан (и обратно в Европу) обычно добирали в Кейптаунском порту балласт – «смоляной песок», отличавшийся от песка обычного черным цветом и гораздо большей удельной плотностью. В европейских портах песок разгружали и вновь брали на борт уголь – процесс повторялся.

Черный цвет песку придавал четырехвалентный оксид урана – урановая смолка.

Никого не настораживала повышенная смертность среди портовых грузчиков, работавших с африканским минералом – Гейгер еще не придумал счетчик, получивший его имя, а Беккерель не убедился на собственном опыте, что таскать в кармане пробирку с радиоактивными солями не совсем полезно для здоровья. Правда, в 1789 году немецкий химик Клампрот выделил из «смоляного песка» металл, получивший название «уран» – в честь планеты, открытой незадолго до того. Однако новый химический элемент долго оставался лишь забавой химиков – трудно найти применение материалу, для получения считанных граммов которого надо переработать тонны руды. Разве что делать украшения, многократно превосходящие ценой золотые и платиновые – но, к счастью, ювелиров такая мысль не посетила⁹. В мизерных количествах соединения урана использовали только для окрашивания разноцветного стекла в витражных окнах...

А во многих портах мало-помалу скапливались запасы черного песка, используемого в основном для строительных надобностей. Например, часть насыпей железной дороги Николаев-Одесса поначалу сделали именно из него – удобный материал, тяжелый и почти не дающий усадку...

* * *

Иван Яковлевич Тотенберг был ярым патриотом России – равно как и многие другие немцы, обрусевшие еще в петровские времена. Однако попал в разработку Десятого присутствия Святейшего Синода – по доносу, как немец-колдун, губящий черной своей магией православных русских людей...

Как выяснилось в результате расследования, донос оказался отчасти справедлив. Лаборанты и подсобные рабочие, которых регулярно нанимал в свою лабораторию Тотенберг, столь же регулярно заболевали – все как один с подозрительно схожими симптомами.

Завершилось следствие неожиданно: Иван Яковлевич де-факто получил в управление уральский Северьяновский завод, обанкротившийся и выкупленный казной – опыты продолжились в промышленном масштабе. Кучи черного песка из российских портов без излишней огласки перевезли на Урал (заодно изъяли смолку из насыпей железных дорог).

А сверхсекретный урановый проект с самого начала оказался под присмотром Десятого присутствия.

...Сырьё сжигали во фторе, и получившийся гексафторид урана использовали в процессе, который Тотенберг называл «выделением активных атомов». Исходный продукт помещали в одну половину обогатительной емкости, заполненной газообразным азотом и разделенной пополам мембраной – конечный забирали в другой. Из фунтов получались граны с чуть более высоким содержанием урана-235, граны вновь складывались в фунты и вновь отправлялись на обогащение – процесс повторялся и повторялся, по нескольку сотен раз подряд. Четырнадцать лет...

Материал частично проницаемых мембран служил предметом особой гордости Ивана Яковлевича.

«Пьер и Мари до такого не додумаются, – не раз говаривал он. – Пойти на бойню за требухой – это не комильфо, это не по-европейски. А наши предки нос не морщили, окошки бычьим пузырем затягивая...»

Если сделать небольшую поправку – предки Ивана Яковлевича происходили из Бранденбурга, жили в достатке и в окна предпочитали вставлять богемское стекло, – то приват-доцент оказался недалек от истины. Лишь полвека спустя, с развитием полимерных материалов, на западе появятся мембраны для газовой термодиффузии, с успехом использованные шустрыми ребятами из Лос-Аламос...

В начале 1903 года у Тотенберга было свыше полутора пудов оружейного урана. И – острая злокачественная анемия. Именно тогда его медленно растущие сомнения переросли в уверенность: созданное им чудовищное оружие применять нельзя. НЕЛЬЗЯ. Чем бы это ни грозило. Даже при самом неудачном течении грядущих войн, даже при угрозе самых позорных поражений, – НЕЛЬЗЯ.

В последний год своей жизни Тотенберг, закоренелый атеист, обратился мыслями к Богу. В ближайшую лютеранскую кирху – за полторы сотни верст, в Пермь, – ездить не позволяла стремительно прогрессирующая болезнь. Много читал библию, много думал... И уверился: Князь Тьмы, и никто иной, был отправителем проклятого послания – набитого бумагами алюминиевого цилиндра. Тридцать с лишним лет назад, во время поездки на родину предков, Иван Яковлевич купил посылку Сатаны за пятнадцать марок у рыбаков Штральзунда.

(Шкипер Андерсон, родившийся спустя сто лет после сделанной рыбаками находки, мог бы гордиться такой оценкой своей личности...)

Осознание и понимание пришли слишком поздно. Создание «Кладенца» шло уже помимо воли умирающего изобретателя...

* * *

Он сделал, что смог.

Когда после японского нападения на Порт-Артур стало ясно, против какого конкретного противника применят кошмарный снаряд, Тотенберг своей волей, никого не поставив в известность, существенно увеличил мощность порохового двигателя, благо конструктивный запас прочности имелся – пусть «Кладенец» не прыгнет на обреченный город двухверстовым лягушачьим прыжком, пусть улетит к черту на кулички, подальше от выбранной цели, и там взорвется.

Подменить урановые составляющие заряда, увы, не представлялось возможным – эта часть работ проходила под самым плотным контролем...

И главным делом умирающего ученого в последний скоротечный год его жизни стала грандиозная научная мистификация.

Он работал как одержимый, подтасовывая и придумывая доказательства для утверждения, в которое сам не верил: имеется немалая вероятность, что цепная ядерная реакция втянет в себя ВСЁ вещество планеты Земля. Все без остатка, до самого последнего атома верхних слоев атмосферы, – и Солнце превратится в двойную звезду: по орбите бывшей Земли будет кружить сгусток раскаленной плазмы...

Завершался документ (якобы написанный для себя, не предназначенный для посторонних глаз) неожиданным выводом: боевые испытания все же необходимо провести, ибо вероятность столь печального результата большая, но не стопроцентная.

Законченный меморандум отправился в секретное отделение сейфа Тотенберга, бумаги из проклятого цилиндра – в лабораторную печь.

Умер Иван Яковлевич 13 сентября 1904 года.

Расчет его оказался точен: архив ученого немедленно опечатали и вскоре вывезли в Петербург. На стол обер-инквизитора Синода меморандум лег лишь несколько месяцев спустя – эскадра Рожественского как раз подходила к Мадагаскару. Заголовок раздела – «О возможности всемирной катастрофы» – был дважды подчеркнут красным карандашом...

Тем не менее с принятием решения (вернее, с отменой принятого) тянули до самого последнего момента. Слишком велик оказался соблазн выиграть войну одним ударом.

Серьезная научная экспертиза предсмертного труда Тотенберга завершилась лишь два года спустя, и стало ясно: автор меморандума слишком вольно истолковал многие факты, а многие просто-напросто выдумал.

* * *

Тяжеленная свинцовая крышка опускалась медленно, почти незаметно глазу, – и наконец опустилась.

Буланский облегченно перевел дух. Вновь подумал: хорошо, что всё решено за него, что не надо ломать голову о дальнейшей судьбе «Кладенца». Слишком велико оказалось бы искушение приберечь на черный день чудовищное устройство. Но приказ обсуждению не подлежит: вывезти подальше и уничтожить.

Тем не менее спор между Богданом и Смидовичем все-таки возник – чуть позже, и касался того, как трактовать пресловутое «подальше».

– Отвезем на сотню верст от города, – решил статский советник, – да и хватит. Если и услышат в какой отдаленной деревеньке, что громыхнуло вдали, всё равно не поймут ничего.

Буланский возражал: дескать, испытания не проводились, но все отчего-то убеждены, что Тотенберг преувеличивал боевую мощь своего детища – либо сознательно, либо искренне заблуждаясь. А что, если ученый действительно заблуждался? И недооценивал последствия взрыва?

(С предсмертным меморандумом Ивана Яковлевича Богдан тогда еще не был знаком.)

Смидович поморщился. Долго тащиться куда-то в чертову глушь не хотелось. Да и пароход, зафрахтованный в обществе «Ерофеев и сыновья», при долгом путешествии влетит в копеечку. Но если опасения Богдана вдруг окажутся не беспочвенными, и случится утечка информации, – карьере статского советника придет конец. Потому что за результат операции отвечает именно он.

Буланский, сохраняя бесстрастное лицо, наблюдал за размышлениями коллеги. За размышлениями мертвеца. Четверо полностью посвященных – слишком много для ТАКОЙ тайны. И второй пункт приказа знает лишь Богдан. Смидович из тайги не вернется.

– Значит, поплывем вниз по реке, – с видимым сожалением постановил статский советник. – Куда-нибудь в полное безлюдье, на Елогуй или Подкаменную Тунгуску...

Буланский не стал спорить. На Тунгуску так на Тунгуску. Путь не близкий, хватит времени присмотреться к спутникам, частично посвященным в тайну, и вычислить, кто именно из них получил третий пункт приказа – касающийся самого Богдана.

– Лучше на Тунгуску, – сказал он мертвецу. – Довелось там бывать... Действительно, что угодно взорвать можно, хоть весь мировой запас шимозы – ни одна живая душа не заметит.

Дела грядущих дней – I

Конец игры, лето 2046 года

19 июня объединенные войска Северного альянса и Техасской конфедерации начали последнее наступление на Бостон, столицу Соединенных Штатов Америки (осталось их, штатов, к тому времени в составе федерации всего семь).

Две колонны «Ягуаров», поддержанные робопехотой и «Эйркиллерами», прорвали истерзанный многочасовой стаффинг-бомбардировкой фронт на участках севернее и южнее столицы. И рванулись к океану, обходя локальные очаги сопротивления.

Наземная оборона Атлантического центра ПВО продержалась два часа – после чего господство союзников в небе над Бостоном стало полным и безоговорочным.

Эскадрильи суборбитальных десант-ботов волна за волной опускались на обреченный город. Первой, выполняя данную пять лет назад клятву, десантировалась Ютская добровольческая бригада...

После трех дней ожесточенных уличных боев пятизвездный генерал Невилл У. Голтуотер подписал в своем бункере акт капитуляции.

Стрельба в гигантском муравейнике подземных коммуникаций Бостона продолжалась еще две недели, а отряды бушрейнджеров, постепенно превратившиеся в мародерствующие банды, продержались в Аппалачах несколько лет. Но история Соединенных Штатов на этом завершилась, – четвертого июля уцелевшие члены Конгресса, собранные на руинах Филадельфии, приняли «Декларацию о роспуске федерации штатов». Величайшая империя нового времени, не так давно казавшаяся несокрушимой и вечной, просуществовала ровно 270 лет.

Адмирал Кандолиза Грэйзи, исполнявшая после гибели Ван Бурка обязанности главнокомандующего ВМФ США, не признала ни акт капитуляции, ни Декларацию, – и объявила, что отныне принимает на себя функции президента. Но стянутые к Гренландии жалкие остатки некогда могучего флота не могли продолжать войну в одиночку, лишившись баз снабжения. Эскадра прокрейсеровала в Северной Атлантике еще неделю, отражая постоянные атаки с моря, с воздуха и с орбиты, – в отчаянной надежде дождаться возвращения «Тускароры» и повернуть всё вспять...

«Тускарора» не вернулась.

15 июля большая часть эскадры пришла на остатках топлива в Рейкьявик и интернировалась. В тот же день капитулировали гарнизоны гренландских сухопутных баз. Лишь два атомных левиафана – подводные лодки класса «Колорадо», имевшие неограниченный запас хода, – разделились и двинулись в сторону Мурманска, надеясь добраться до последней великой державы, строго соблюдавшей нейтралитет в чудовищной бойне, восемь лет терзавшей Американский континент. На борту «Санта-Эсперансы» – флагмана Кандолизы Грэйзи – находились все материалы по проекту «Филадельфия-2» и группа ученых-хронофизиков.

Субмарины двигались, обходя Скандинавию по огромной многотысячемильной дуге – пытаясь избежать встречи с патрулирующими прибрежные воды флотами недружественного Европейского Союза и просочиться сквозь бесконечные минные поля, усеявшие дальние акватории. Попытка не удалась, 17 июля орбитальная джамп-база техасцев сумела-таки – совершенно случайно, по легким магнитным возмущениям – обнаружить подводную лодку, крадущуюся под ледовым панцирем Арктики в режиме «Аквастелс». Немедленно был нанесен удар из всех видов оружия, надолго сделавший тот район Северного Ледовитого океана непригодным для мореплавания.

Несколько крохотных обломков, извлеченных спустя два месяца с полуторамильной глубины, не позволили установить, какая именно из субмарин погибла. Но уже 18 июля техасский МИД на весь мир объявил об уничтожении «самозваного президента» (чью легитимность, тем не менее, успели на тот момент признать двадцать шесть государств).

Судьба второй атомной подлодки вызвала немало споров – едва ли госпожа адмирал, отдавая приказ на свой последний поход, имела точные разведданные о минных полях, сквозь которые надлежало пройти, – за минувшие два года они достигли воистину чудовищной плотности и глубины... Но небольшой шанс проскочить в Россию все же имелся.

В любом случае пресс-служба местоблюстителя Императорского Престола (многие россияне по привычке называли его президентом) не подтвердила факт прибытия в российские порты каких-либо кораблей из состава Гренландской эскадры.

Техасский посол в Киеве – к «матери городов российских» наконец-таки вернулся статус общеимперской столицы – не мог запросить российский МИД о судьбе Кандолизы Грэйзи, официально числившейся погибшей. Но вполне мог прочитать коротенькое, на три строчки, сообщение в «Российских Ведомостях» – о передаче вновь образованному финансово-промышленному товариществу «Руссо-Алк» имущества бывшего НПО «Зарница» в подмосковном Сергиевом Посаде и огромного участка бесплодных земель в Туркестанском генерал-губернаторстве.

Едва ли сообщение привлекло внимание посла и его шефов в Далласе – земли и государственные объекты в радиоктивных окрестностях бывшей российской столицы в те дни практически бесплатно раздавались всем желающим заняться восстановлением и дезактивацией... Туркестану же едва ли грозило в ближайшие век или два попасть в сферу интересов молодых североамериканских государств. А сообщения о том, что возводимый в самом центре Кызыл-Кумов комплекс вскоре получил неофициальное наименование «Хронос», вообще нигде и никогда не появлялись...

Дела грядущих дней – II

Ностальгия, август 2048 года

Обитатели Кейла-Йоа – живописного поселка в окрестностях Ревеля – не страдали навязчивым любопытством. И не выясняли, откуда приехала пожилая женщина, поселившаяся в опустевшем после депортации элитном двухэтажном коттедже на берегу речки Кейлы.

Каждое утро перед завтраком женщина – невысокая и стройная, темнокожая, чуть прихрамывающая, – совершает прогулку по огромному участку соснового леса, примыкающему к ее жилищу и окруженному забором с самыми совершенными системами охраны... Неторопливо шагает между вековыми, редко стоящими соснами, пытается приучить шустрых белок брать корм с ладони (одна уже приучилась, и ей – не то самой глупой, не то самой жадной – женщина дала прозвище: Дикки Милоски).

Затем женщина выходит к реке, долго смотрит на падающие со скального уступа воды Кейласского водопада. На противоположный берег женщина никогда не поднимает взгляд, хотя остатки исковерканных взрывами желтых зданий давно затянулись кустарником и выглядят весьма живописно. Женщина не хочет вспоминать о войне.

Охранники – молодые парни в штатском, но с военной выправкой – тактично держатся поодаль. Потом один из них подходит и негромко спрашивает на безупречном англоамериканском, на аристократическом диалекте Восточного побережья: прикажете подать завтрак сюда, ваше превосходительство? Женщина качает головой, иногда (не каждое утро) устало говорит: сколько раз я просила обращаться ко мне просто «мэм»... И они медленно идут обратно к дому.

После завтрака, если погода позволяет, к берегу Ревельского залива направляется небольшая кавалькада из трех машин. Все три автомобиля не уступают бронированием и гаусс-защитой тяжелому армейскому танку, а передняя и задняя вооружены стаффинг-эмиттерами – хотя вероятность попасть в засаду, устроенную недобитой бандой куратов, уже практически ничтожна.

Женщина бредет по прибрежному песку, слушает крики чаек, долго всматривается в бесконечные, до самого горизонта, шеренги длинных серых волн...

Охранники вновь держатся поодаль, но очень не любят, когда на горизонте появляется противоминный субкрейсер «Бухара», тралящий морскую трассу Гельсингфорс-Ревель. Потому что в такие дни женщина застывает на линии прибоя, упершись взглядом в горизонт, и забывает обо всем. Тогда прогулка грозит затянуться много дольше обычных двух часов.

Парни из охраны думают, что все понимают, и даже сочувствуют ностальгии женщины. Они лишь не знают, что издалека «Бухара» удивительно напоминает очертаниями один канувший в никуда эсминец...

Женщина стоит, глядя туда, где в сером мареве слившихся моря и неба пропал из виду силуэт боевого корабля.

По щекам текут слезы.

К О Н Е Ц

Санкт-Петербург – Кингисепп

июль 2006 г

Примечания

1

PET (Politiets Efterretningstjeneste ) – служба безопасности и разведки Дании, выполняет функции госбезопасности, контрразведки, охраны королевской семьи и т.д.

2

Все даты 1904 года приводятся по старому стилю.

3

Чин в ВМФ США, соответствующий российскому капитану второго ранга (или армейскому подполковнику).

4

SBS (Special Boot Squadous) – подразделение ВМФ США, занимающееся обеспечением операций SEAL (подводных диверсантов) – разведкой района высадки, доставкой, огневой поддержкой и эвакуацией.

5

Арита и Лартис – персонажи современного скандинавского фольклора.

6

Карабин (укороченный вариант винтовки Мосина) был создан и принят на вооружение лишь в 1907 году. Но моряков им не вооружили – только артиллерию, саперов и некоторые другие части российской армии.

7

USS (United States Ship) – корабль Соединенных Штатов.

8

Пластичные бризантные взрывчатые вещества и в устной речи, и даже в сообщениях СМИ все чаще неправильно именуют «пластидом». Однако официальное название (употребляемое в наставлениях по взрывному делу и в разговорах профессионалов) – пластит.

9

Мало кто помнит, что алюминий – металл, широчайше распространенный в современном быту – считался поначалу драгоценным (тоже из-за трудности получения) и использовался лишь для ювелирных украшений. Впрочем, мода на алюминиевые колье и перстни надолго не задержалась – красивый серебристый блеск быстро исчезал под пленкой окислов.