– Дядя, скажи, что мне делать? Я ведь хотел, я ведь боролся, а прошел целый год, и я не сдвинулся ни на шаг. Куда там! Даже пошел назад. Я ни на что не гожусь, ни на что не способен. Я погубил свою жизнь. Я клятвопреступник.
      Они взошли на холм, откуда был виден весь городок. Готфрид мягко произнес:
      – И это не в последний раз, сынок. Человек не всегда делает то, что хочет. Одно дело жить, а другое хотеть. Не надо огорчаться. Главное, видишь ли, не уставать желать и жить. А все остальное от нас не зависит.
      Кристоф повторил с отчаянием в голосе:
      – Я отрекся от всего.
      – Слышишь? – спросил Готфрид.
      (В деревне перекликались петухи.)
      – Когда-то давно петухи пели тому, кто отрекся. Они поют каждому из нас каждое утро.
      – Придет день, – горько сказал Кристоф, – и они не будут петь для меня… День без завтрашнего дня. На что уйдет моя жизнь?
      – Завтра всегда есть, – возразил Готфрид.
      – Но что же делать, раз хотеть бессмысленно?
      – Бодрствуй и молись.
      – Я не верю больше.
      Готфрид улыбнулся.
      – Если бы ты не верил, ты бы не жил. Все верят. Молись.
      – А кому молиться, о чем?
      Готфрид показал на ярко-красное холодное солнце, поднимавшееся над горизонтом.
      – Почитай каждый встающий день. Не думай о том, что будет через год, через десять лет. Думай о сегодняшнем дне. Брось все свои теории. Видишь ли, все теории – даже теории добра – все одинаково скверные и глупые, потому что причиняют зло. Не насилуй живую жизнь. Живи сегодняшним днем. Почитай каждый новый день. Люби его, уважай, не губи его зря, а главное, не мешай ему расцвести. Люби его, если даже он сер и печален, как нынче. Не тревожься. Взгляни-ка. Сейчас зима. Все спит. Но добрая земля проснется. А значит, будь, как эта земля, добрым и терпеливым. Верь. Жди. Если ты сам добр, все пойдет хорошо. Если же ты не добр, если слаб, если тебе не повезло, ничего не поделаешь, все равно будь счастлив. Значит, большего сделать ты не можешь. Так зачем желать большего? Зачем убиваться, что не можешь большего? Надо делать то, что можешь… Als ich kann.
      – Это слишком мало, – поморщился Кристоф.
      Готфрид ласково рассмеялся.
      – Это больше, чем под силу человеку. Ты, я вижу, гордец. Хочешь быть героем, потому-то и делаешь глупости… Герой!.. Я не знаю, что такое герой. Но, видишь ли, я считаю так: герой – это тот, кто делает то, что может. А другие не делают.
      – Ах, – вздохнул Кристоф, – к чему же тогда жить? Не стоит жить. Ведь говорят же люди: хотеть – это мочь.
      Готфрид снова тихонько засмеялся.
      – Разве? Значит, сынок, это лгуны, да еще какие! Или хотят они не очень многого.
      Они взошли на вершину холма и горячо обнялись. Скоро скрылась из виду фигура дяди, устало шагавшего под тяжестью короба. А Кристоф стоял неподвижно, глядя вслед Готфриду, и повторял про себя:
      “Als ich kann”. (“Так, как я могу”.) И, улыбнувшись, подумал:
      “Да, ничего не поделаешь. И это уже немало”.
      Он повернул обратно. Слежавшийся снег хрустел под ногами. Пронзительный зимний ветер трепал обнаженные ветви корявых дубков, росших на вершине холма. От этого ветра разгорались щеки, он жег кожу, взбадривал кровь. Там, внизу, под ногами Кристофа, красные черепичные крыши весело блестели в ярком холодном солнце. Воздух был свежий и крепкий. Скованная морозом земля, казалось, ликовала суровым ликованием. Сердце Кристофа вторило ей. Он думал:
      “Я тоже проснусь”.
      На глазах его еще стояли слезы. Он вытер их обшлагом рукава и, смеясь, посмотрел на солнце, которое пряталось в завесу тумана. Тяжелые тучи, набухшие снегом, шли над городом, подгоняемые порывами бури. Кристоф показал им нос. Ледяной ветер свистел в ушах…
      – Дуй, дуй!.. Делай со мной все, что хочешь! Уноси меня!.. Я знаю, куда идти.