- Пусть думают...
      - Нет не пусть! - крикнула Ирина. - Ты прекрасно помнишь, чего мы хотели. Собрать их всех троих, запереть их в надежном месте, потом привезти туда же следователя Курбыко и адвоката Григорянца. И послушать, что они нам скажут в интимной, так сказать, обстановке. А что вышло? Хлипкий этот алкоголик Прокофьев, рассказав нам все в подробностях, отягощенный страшными воспоминаниями, не выдержал даже одной ночи взаперти и повесился, Чугаев организовал убийство жены Григорянца, к которому мы не имеем никакого отношения, сам Григорянц торопит события, мобилизуя всевозможные, самые разнообразные силы... Плохо все сделано, Федор, плохо, топорно, и все это начинает вызывать у меня чувство какой-то досады...
      - Но зато какова мысль запереть Левушкина в одной комнате с трупом? возразил ей Федор. - Это ли не святая месть? Когда я сегодня утром говорил с ним, то понял, что он полностью потерял лицо и совершенно упал духом. А вскоре мы с тобой поедем туда вместе и посмотрим, что он скажет, глядя тебе в лицо.
      - То же, что и тебе. Скажет, что был пьян и ничего не помнит... Григорянца надо брать, и пусть они поглядят друг другу в глаза.
      - Его взять не так-то просто без шума. Тут нужно выждать момент. Как ты это себе представляешь - он постоянно на людях, при двух телохранителях, он подстраховался частным детективом, по всем делам ведется следствие...
      - Короче, мы находимся в заколдованном кругу. Ты это хочешь сказать?
      - Положение наше действительно довольно сложное, Ирка. Но я вовсе не хочу сказать, что мы на этом остановимся. Справиться с жалкими Левушкиным и Прокофьевым дело нехитрое, и особой чести не делает.
      - Не чести мне надо, мне надо, чтобы убийца ответил за смерть моего сына...
      - Частично они уже ответили. Кстати, Чугаев имеет такое же право на месть, как и мы, - заметил Федор. - И отнять у него этого права мы не можем. Побеседовать с ним можем, и его ищут...
      - Что значит ищут? Его ведь уже догнали твои ребята. И говорили с ним. И он честно признался, что лично сидел за рулем и задавил жену Григорянца.
      - Да, наши люди с ним говорили. Но не могли же они хватать его среди бела дня, скручивать, тащить куда-то, применять к нему силу? Тем более, что все это произошло так неожиданно, да и наверняка по его горячим следам уже была организована погоня... Да и не хотели они его задерживать. Напротив, ему помогли уйти, отвезя на безопасное расстояние... Он был благодарен, поклялся никого не подставлять и обещал скоро зарисоваться и поделиться своими планами... Один из ребят оставил ему номер своего телефона.
      Раздался телефонный звонок. Подошел Федор.
      - Алло. Здравствуйте. Савельев? Ах вот оно что... Забавно... Да, разумеется, я удивлен. И не просто удивлен. Мы вам все рассказали, вы в курсе всех событий... У нас вырывают добычу прямо из рук... Ладно, спасибо за информацию...
      Он тяжело вздохнул, глядя в глаза Ирине.
      - Долго жить будет Борька Чугаев, очень долго... Отчаянная голова... Пока мы думаем и прикидываем, он действует. И действует дерзко и отважно. Сегодня среди бела дня на виллу Григорянца явился какой-то человек, якобы проверить газ, нет ли утечки. Так что он сделал? Вытащил пистолет, уложил на пол телохранителей Григорянца, как котят, вывел его из дачи, усадил в какую-то машину и увез в неизвестном направлении. Догадываешься, кто это был?
      - Вот сволочь-то, - с досадой махнула рукой Ирина. - Напортит только все... Сколько я ждала своего часа, и вот - перебежал дорогу... Устроит кровавую баню вместо планомерной утонченной мести... Сделает все грязно и отвратительно, да и наследит к тому же выше всех возможных пределов. А отвечать за все это придется нам с тобой... Что нам теперь делать прикажешь?
      - Полагаю, ждать дальнейшего развития событий. Другого не остается...
      - Да, Феденька, один крутой отморозок может сделать больше, чем люди твоего сурового брата.
      - У всех свои методы, - досадливо произнес Федор. - Однако, разыскать его не помешает...
      - К брату снова будешь обращаться?
      - Нет, не стану. Его нет в Москве, и никто не знает, где он. Когда я обратился к нему за помощью, он дал мне надежных людей, однако попросил, чтобы я его больше с этим вопросом не беспокоил. Он вообще уговаривает меня уехать в Германию, обещает купить там дом. Я наверное так и сделаю после всего этого. И ты поедешь со мной...
      - А моего согласия ты не спросил?
      - Спрашиваю вот...
      - Так вот, Федор, я против, - резко сказала она, но потом поглядела в его печальные голубые глаза и добавила гораздо мягче. - Поглядим... Потом... как ты говоришь, после всего этого...
      - Так что брат нам тут помочь не сможет. А поможет нам, знаешь кто?
      - Кажется, догадываюсь, - глаза Малиновской как-то посветлели.
      - Да, Ирка, поможет нам именно тот, кто нам об этом сообщил. Ты знаешь, он мне понравился с первого взгляда... Отличный мужик, вызывает такое доверие... И главное, о нем прекрасно отзываются весьма серьезные люди - Жерех, например. Он, например, рассказывал, что Савельев помог Роману Дергачу спасти из рук маньяка его любимую женщину. А Романа уважает даже мой брат, хоть они и принадлежат, так сказать, к разным группировкам. Нет, Савельеву можно доверять, это очень порядочный человек, и очень смелый, порой, даже слишком...
      Федор перезвонил Косте, но того уже не было дома... Не отвечал и его мобильный телефон.
      - Что будем делать? - спросила Малиновская.
      - Что делать? Пока нам делать нечего, кроме, как ехать навещать нашего друга Левушкина. А то как бы он там с ума не сошел рядом с трупом... Не переборщить бы, как с Прокофьевым, больно уж они слабенькие оказались...
      - Поехали, - махнула рукой Ирина.
      А тем временем Константин Савельев уже находился на полпути к Петровке 38, где он хотел разузнать максимум возможного про некого господина Чугаева, осужденного в свое время за соучастие в убийстве Алексея Малиновского.
      Переговорив с Федором и почувствовав в его голосе искреннее удивление, он сразу же понял, что тот не имеет никакого отношения к похищению Григорянца, о котором сообщил ему по телефону майор Молодцов. И сразу же припомнился странный взгляд Малиновской, когда он задал вопрос о судьбе Чугаева. И он направился в Уголовный розыск.
      - Чугаев-то? - улыбнулся майор Молодцов. - Наслышан, как же? Отморозок, крутая личность, совершенно не признающая никаких правил. Отсидел в свое время три года, погулял с годик, опять сел... Освободился в последний раз только под Новый Год... Где он теперь, никто толком не знает...
      - Приблизительно о его местонахождении знаю я, - возразил Костя. - Я полагаю, что он находится здесь, в Москве, либо в ближайшем Подмосковье. И в очень интересной компании.
      - А ну-ка, ну-ка..., - заинтересовался Молодцов.
      - В компании того человека, который вместе со своим папашей засадили и его, и его друга Шилкина за решетку за преступление, которого они не совершали...
      - Григорянца?!
      - Именно. Полагаю, что именно он, представившись газовиком, проник на виллу Григорянца, застращал телохранителей и похитил хозяина.
      - Группа уже давно выехала на место происшествия, - сообщил Молодцов. Ведется розыск. - А ты уже догадался, кто именно его похитил... Оперативно работаешь...
      - Эх, - вздохнул Костя. - Догадаться, это не значит найти. А где искать такого человека, который действует практически в одиночку, знает лишь всевышний. Полагаю, сделать это будет крайне непросто. А пока найдем, Чугаев наверняка успеет порвать этого Григорянца на куски. Судя по всему, личность это весьма необузданная и дикая. Да и правда, честно говоря, на его стороне.
      - Признаешь самосуд?
      - А как же? Закон-то не сумел защитить ни права пострадавших, ни права невинно осужденных. Вот люди и взяли восстановление справедливости в свои руки. Что им ещё оставалось делать?
      - То есть, ты хочешь сказать, что и убийство Татьяны Григорянц и исчезновение Левушкина и Прокофьева, все это дело рук Чугаева?
      - Тут сложнее, Геннадий, тут сложнее..., - уклончиво говорил Костя, ему не хотелось в этих стенах упоминать имена Ирины Малиновской и её друга Федора. - Понимаешь, один тот августовский день девяносто первого года переломал судьбы многим людям... И теперь они за свои судьбы готовы мстить... Воистину, не буди лихо, покуда тихо...
      - И что же ты намереваешься делать?
      - Что делать? Искать, искать, искать... И Чугаева, и Григорянца, и Левушкина, и Прокофьева. А уж сколько займет времени этот процесс, не знаю... Полагаю только одно, спасти эту троицу от самосуда будет очень сложно...
      11.
      - Вылазь, - пробасил Григорянцу человек, представившийся газовиком, толкая его из проржавленного "Москвича".
      - Ты куда меня привез? - пробормотал Эдуард, одетый по-домашнему, в спортивный костюм и пробковые тапочки.
      - А ты мне не тычь, я те не Иван Кузьмич, - буркнул "газовик", схватил за грудки Григорянца и с недюжинной силой вытолкнул его из машины на снег. Григорянц еле удержался на ногах.
      - Что вам от меня надо? - перешел на "вы" насмерть перепуганный бизнесмен. - Вы от Малиновской, я понимаю... Где она? Я готов ей все рассказать...
      - Какой такой Малиновской? Не знаю я никакой Малиновской. Пошел вперед!
      "Газовик" вытащил из кармана пистолет Макарова и погнал Григорянца в лес.
      - Чего, примерз, крутой? Ничего, не так ещё замерзнешь, - пообещал он. - Мы в зоне мерзли, теперь твоя очередь.
      Сам он был одет в теплую дутую куртку синего цвета и в пушистую собачью ушанку. На ногах были меховые сапоги. Лицо его показалось Григорянцу странно знакомым, как будто он когда-то давно видел его. Но где именно видел, он никак не мог вспомнить...
      - Чего, глазами стал слабнуть? - презрительно фыркнул "газовик". Смотришь, щуришься и ни хрена не видишь... У, паскудина позорная...
      Григорянц пошел по тропинке первым. Сзади, толкая его дулом пистолета в спину, шагал "газовик", постоянно бубня себе под нос грязные проклятия в адрес своего подконвойного.
      Они прошли так около километра и вышли на другую дорогу. Там, на обочине стоял "Жигуленок", не менее ржавый, чем тот "Москвич". Но, в отличие от "Москвича" у него были номера. В машине сидел какой-то человек.
      - Пересаживайся, Бердяшка! - скомандовал "газовик".
      - Достал-таки, Чудо? - подивился Бердяшка, увидев перед собой такое странное явление, как человек в спортивном костюме, тапочках и роговых очках среди заснеженного февральского леса.
      - Кто ищет, тот всегда найдет, - мрачно констатировал Чудо. - А кто весел тот что? - обратился он к Григорянцу. - Тот что, говорю, творит, падло очкастое?
      - Тот смеется, - пролепетал Григорянц.
      На эти слова Бердяшка и Чудо позволили себе расхохотаться.
      - Вот мы и смеемся, в натуре, - констатировал Чудо. - А ты что не смеешься, волчара позорная? - схватил он его за грудки и сильно толкнул. Не весело тебе с нами, что ли?
      Григорянц смолчал. Ему и впрямь было не весело. А наоборот, мерзко до невозможности. Оба его собеседника представляли собой настоящих маргиналов, безо всякого понятия, однако, как видно, далеко не робкого десятка...
      - Не весело, так садись в тачку, поехали кататься, глядишь, развеселю, - пообещал Чудо. - Только ты поедешь без удобств, в багажнике поедешь... Ничего, там просторно, я всякую срань оттуда повытащил давеча, глядишь, не усохнешь... А и усохнешь, невелика потеря... Козлятина драная...
      Он открыл багажник и велел Григорянцу лезть туда. Чтобы тот поторопился, подталкивал его дулом пистолета. Бердяшка тем временем мочился на снег и постоянно отхаркивался.
      Багажник захлопнулся, и они поехали какими-то проселочными дорогами, судя по тряске, которую испытывал Григорянц, съежившись в вонючем багажнике "Жигуленка". Ехали довольно долго. Порой останавливались, возможно, на заправке, судя по жуткому запаху бензина, проникшему в багажник. Кричать Григорянц побоялся, он видел, что оба маргинала настроены весьма агрессивно и ничего не боятся. Нажать на курок пистолета им бы ничего не стоило...
      Потом снова ехали, трясясь на российских заснеженных дорогах...
      Григорянц чувствовал, что просто подыхает в этом вонючем грязном багажнике, подыхает от недостатка кислорода и от парализовавшего его чувства ужаса...
      Когда машина снова остановилась, он почти потерял сознание...
      - Выходи! - заорал Чудо, ткнув скорчившегося Григорянца в спину. Чего, прикемарил малость? То-то, это тебе не "Мерседес-Бенц". Вылазь, чмо болотное!!!
      Эдуард открыл глаза и стал с трудом вылезать из багажника. Руки и ноги его затекли, и когда ему удалось-таки выбраться наружу, он кувырнулся в снег.
      - Экой ты хлипкий, - проворчал Чудо. - Вставай, падло, простудишься и подохнешь раньше времени. Штаны-то ещё не обделал, бизнесмен хренов? Вроде нет, - принюхался он. - Ничего, ещё обделаешься, - успокоил и его и самого себя.
      - Что вам от меня надо? Я выполню все ваши условия, - лепетал Григорянц.
      - Какие такие условия, дуболом? Нет у нас никаких условий, продолжал ворчать Чудо своим прокуренным и пропитым басом. - Подохнешь тут, как скотина в снегу, вот и все наши условия...
      Машина снова стояла на какой-то проселочной дороге. Григорянц нашел в себе силы подняться, стал продирать слепнущие от яркого солнца глаза, и тут с ужасом понял, что он прекрасно знает эти места... Выражение его лица быстро уловил Чудо.
      - Узнал? Вижу... Узнал..., - лыбился прокуренными зубами Чудо. - Ну, хорошую экскурсию я тебе организовал? По местам былых сражений... Вспомнил молодость...
      Григорянц вспомнил не только молодость, вспомнил он и своего мучителя. Перед глазами встали события десятилетней давности, пивной ларек около станции, около которого постоянно толкались и матюгались несколько парней. А верховодили ими двое - Шилкин и Чугаев, местная шпана. Шилкину было под тридцать, Чугаеву примерно столько же, сколько и Эдику - едва за двадцать. И именно Шилкин и Чугаев шли тогда по лесной дорожке, когда они с Левушкиным и Прокофьевым поджидали там Алексея Малиновского. И именно Шилкин и Чугаев ответили за несовершенное ими преступление...
      - М-м-м..., - застонал Григорянц, холодея уже не от февральского мороза, а от всеобъемлющего чувства страха, проникшего во все его органы...
      - Узнал, слы, Бердяшка, узнал! - хохотал Чугаев. - Узнал он меня, наконец... А там, на своей дачке глядел сквозь очки, как на вошь, когда я в его газовых котлах возился... А теперь узнал... Ну, пешую экскурсию творить станем или ноги пожалеем? Я на второй ходке ногу сломал на лесоповале, срослась неправильно, болит, падла..., - апеллировал он к товарищу, а потом снова повернулся к Григорянцу. - Тут недалече до того местечка, где вы с корешками парня ухандокали... Пойдем на место твоего злодейства, или тут расколешься?
      - Что вы хотите?! - завопил Григорянц, чувствуя, как подгибаются его колени.
      - Греб твою бабушку, экой ты, - развел ручищами Чудо. - Правды хотим, истины... Хотим, чтобы ты, паскудина, признание тут нам с Бердяшкой сотворил. Признание в злодействе своем... Колись, падло, один хрен, тебе не жить, - улыбнулся он большими желтыми зубами, а потом сладко зевнул. - На тебя помимо меня зуб имеет кое-кто. Так что, от нас улизнешь - к ним попадешь... Не..., - махнул он рукой своему товарищу. - Он не жилец на этом свете, не жилец... Давай, брат, Бердяшка, порвем его тут, в лесочке, не в кайф мне туда, к тому месту канать, стремно, к тому же, среди бела-то дня... Доставай инструмент, кончать его будем...
      - Не надо!!! - завопил Григорянц, и тут же его рот прикрыла огромная, пропахшая бензином и мочой рука Чуда.
      - Молчи, чего голосишь, как бикса? Молчи, заморыш, задавлю..., шипел Чудо, надавливая ему на рот.
      - Не надо, - зашептал Григорянц. - Я расскажу все, все расскажу...
      - Ну лады, - кивнул головой Чудо. - Послушать интересно, садись в тачку, холодно что-то стало... Дубор..., - поежился он.
      Они забрались на заднее сидение машины, а Григорянца посадили посередине.
      - Базарь, - скомандовал Чудо.
      - Я признаю, мы это сделали. Только не я. Мы били этого парня. А потом один из наших... Андрюха Левушкин, пьяный, пырнул его ножом. Я видел, я не успел вмешаться, хоть и в крови весь перепачкался. А потом, сами понимаете, решил я его выгородить. И его отмазали от статьи... А вас мы не подставляли, другие свидетели были... Девушка, к которой вы приставали, тетка ещё какая-то прохожая...
      - Вот брешет, тварь! - подивился его наглости Чудо. - Вот горбатого лепит... Ты что, меня за полного придурка считаешь? А ну, вылазь отсюда! Не подставляли, он говорит! Знали, падлы, что невинных людей на долгие годы в цугундер прячут, так затаились... Взятку следаку дали и затаились... Ты что, думаешь, народ совсем тупой и ничего не знает? Все все знают, понял? Только никто ничего не говорит... Давить тебя буду, как клопа, кровью твоей напьюсь за годы, проведенные у хозяина, за горькую свою вьюность... И до Левушкина твоего тоже доберусь, дай срок...
      - Да, да, не признались мы! - кричал Григорянц. - А ты бы на моем месте признался?!!! И не я убивал этого парня, не я!!! Не за мое преступление вы сели...
      - А вот твою жинку, Григорянц, я убил, - вдруг спокойно, с веселой улыбочкой на круглом лице признался Чудо. - Видел гнилую тачку около своего подъезда?... Так это я в ней сидел, я, братан, мастер вождения, люблю это дело, понятие в нем имею... Клево я её переехал, самому гордо, слы, Бердяшка!
      Григорянц побледнел, стиснул зубы, а Чудо неторопливым движением вытащил из кармана пачку "Парламента", щелкнул зажигалкой и пыхнул дымом прямо в лицо Григорянцу.
      - Ну что, топчи меня теперь, фраер сытый, - ощерился Чудо. - Ить никак я твой кровный вражина... Ты вот, оказывается, никого не убивал, а я на мокруху пошел... Вылазь из тачки, давай выйдем с тобой гребень на гребень. Помочимся, фраер, пусть судьбина скажет, кто из нас двоих круче. Без волын и фуценов твоих гнилых, которые на пол попадали, когда я шмалять начал поверх их голов...
      Григорянц молчал, а Чудо продолжал пускать клубы дыма ему в лицо.
      - За что ты ее? - прошептал еле слышно Григорянц. - Она-то что тебе сделала?
      - А, озлился, червь навозный? - вскрикнул Чудо и выскочил из машины. - Вылазь, паскуда, я тебя сейчас голыми руками мочить стану... Вылазь, говорю...
      На сей раз Григорянца уговаривать не пришлось. Он медленно вылез из машины и стал ждать, что будет дальше.
      - Сюда пошел! - кричал Чудо, суча корявыми кулачищами и указывая своему врагу в сторону леса. - За что, говорит! А за что ты со своим папашей упрятали меня и Шило за решетку? А за что Шило там шесть лет оттрубил? За что он чахотку подцепил? За что он сдох там, как собака, я тебя спрашиваю, фраер сытый? За то, чтобы ты виллы за кордоном покупал? За то, чтобы на мерсах разъезжал и фигли-мигли всякие жрал? Конечно, нас, темных, дремучих, можно и в зону, крепче станем, убивали мы, нет ли, какая разница, все одно - грязь под ногами? А ну, пошел вперед!...
      Они прошли вглубь леса и оказались на небольшой протоптанной опушке. Чудо встал напротив Григорянца и сделал боксерскую стойку.
      - Пошел на меня, фраер, пошел..., - призывал он, сверкая глазами.
      Григорянц вспомнил, что тоже занимался когда-то боксом и тоже встал в стойку.
      - Погляди на него, Бердяшка! Ишь ты, кулачья сучит, вампир! Ну, иди, иди сюда, я тебя сейчас встречу!
      Григорянц сделал выпад, но Чудо ловко увернулся, и тот чуть с разгона не упал лицом в снег. Плюс ко всему ему было очень неудобно драться в своих тапочках... Удержался, однако. Чудо тут же нанес ему сильный удар в лицо, но он удержался и на этот раз. И изловчившись, ударил Чудо кулаком в челюсть. Тот пошатнулся, и тут же получил очередной удар. Эдик вспомнил свою покойную жену, которую задавил этот озверевший дебил, вспомнил двухлетнюю осиротевшую дочку, и эти мысли придали ему сил.
      Озлобился от пропущенных ударов и Чудо. Он стал готовиться к сокрушительному удару, отступая и выбирая позицию. Стоявший поодаль Бердяшка насторожился. Не ожидали они такой прыти от растерявшегося было Григорянца в роговых очках и пробковых тапочках...
      Чудо попытался нанести сопернику апперкот снизу, но тот снова увернулся, а затем неожиданно ударил Чудо ногой в пах. Тот согнулся и застонал от боли. Григорянц ударил его кулаком снизу в челюсть, и Чудо грохнулся на затылок. Григорянц бросился на него, замахнулся ногой, с которой слетел пробковый тапок, но Чудо успел из последних сил схватить его за ногу и дернуть на себя. Затем они сцепились на снегу в остервенелом клубке. Катались, пытаясь схватить друг друга за горло. Бердяшка не знал, как ему вести себя, он-то был уверен, что Чудо справится с этим фраером одной левой.
      Но Григорянц и не думал сдаваться. Отчаянное положение и ненависть к человеку, задавившего его жену, дали ему немалое преимущество. Он резким движением оторвал крепкие пальцы Чуда от своей шеи и умудрился вскочить на ноги. Не ожидая честной борьбы, он неожиданно ударил и стоявшего в стороне Бердяшку. Удар получился удачным, и тот упал на землю. И тут Григорянц быстро побежал к машине. Чудо и Бердяшка вскочили и бросились за ним. На ходу Чудо вытаскивал из кармана пистолет.
      - Шмали его! - кричал Бердяшка. - Уйдет...
      Чудо выстрелил, но промазал. А Григорянц был уже у машины, страх и ненависть придали ему дополнительные силы. Неразумный Чудо оставил ключи в замке зажигания. И пока они добежали до машины, Григорянц уже дал по газам и был таков.
      - Упустили, упустили, - сокрушался Чудо, стреляя по колесам машины, но снова мимо... - Эх мы, волки позорные... Упустили... Надо было его сразу мочить, эту паскуду...
      В это время навстречу им ехал на большой скорости джип "Гранд-Чероки" темно-зеленого цвета. В состоянии отчаяния Чудо бросился чуть ли не под колеса. Джип резко притормозил, и его едва не занесло на скользкой зимней дороге.
      - Жизнь надоела? - высунулся из машины крепкий мужчина лет сорока пяти с пшеничными усиками в дубленке. При этом ни особой злобы, ни испуга Чудо и Бердяшка у владельца джипа не заметили, он был совершенно спокоен и даже слегка улыбался в усы.
      - Помоги одного фраера догнать, - не рассчитывая на успех, попросил Чудо. - Плачу наличными. На твоей крутой мы его живо догоним...
      - Садитесь, - радушно предложил незнакомец. - Не на твоей ли "копейке" он деранул?
      - Угнал, падло, - отвечал Чудо, влезая в джип.
      Хотел было влезть и Бердяшка, но владелец джипа нажал педаль акселератора и оставил, его, машущего руками, на дороге.
      - Ты что?!!! - возмутился Чудо. - Кореша оставил...
      - Не беспокойся, Чугаев, - усмехнулся владелец джипа. - Твой кореш нам ни к чему, натворите ещё делов. Я сам тебе помогу...
      - Откуда ты меня знаешь? - удивился Чудо.
      - От верблюда... Только смотри не дергайся, я таких как ты много повидал... Кстати, я хочу тебе помочь, и ехал я к тебе, к матери твоей, точнее. Нужен ты мне, Чугаев, очень нужен...
      - Да на что я тебе сдался? - недоумевал Чудо. - Кто ты такой вообще?
      - Потом объясню. А пока надо Григорянца ловить... Не узнал я его за рулем "копейки" твоей, честно говоря, глазами стал слабнуть. А и то не удивительно - полтинник скоро...
      - Крутой ты, вижу, чувак, на джипе ездишь, - с уважением одобрил Чудо. - Понял я, из каких ты будешь... Самого Черного человек...
      - Черного? - искренне удивился Костя Савельев, который, разумеется, и был человеком, сидящем в джипе.
      - Да не тушуйся, парень, я свой, верь мне. Я вашим хлопцам благодарен, что помогли мне уйти... Кабы не они, сцапали бы менты меня тогда на Арбате, когда я эту сучку сытую насмерть переехал... Молодцы ребята, посадили в свою тачку и вывезли в безопасное место.
      Константин только пожал плечами, не желая развеивать иллюзий Чугаева. Но то, что делом занимались люди самого Черного, искренне поразило его.
      - И ты не серчай на меня за то, что я его выкрал, а потом упустил, продолжал свои откровения Чудо. - Сам понимаешь, не могу я его отдать, из-за него, паскуды, Шило загнулся в зоне, да и мой путь с их подставы и начался... Не серчай, братан, только если поймаем, тебе не отдам, верь. Урою гада, своими руками урою... Но никого под свои дела подставлять не стану, я чувак порядочный, не то, что эти фраера, я законы знаю, да и против серьезных людей не попру... Для меня закон - главное, сколько ещё чалится придется... Там, у хозяина моя главная жизнь, против законов не попру...
      Они на большой скорости проехали приличное расстояние, однако, облезлого "Жигуленка" на дороге не было.
      - Куда же эта гнида запропастилась? - недоумевал Чудо. - Ты вот что, братан, нырни вон на ту дорожку, больше он никуда не мог деться, я тут все места знаю, вырос. Как и он тоже...
      Джип нырнул направо на заснеженную малопроходимую дорожку, но и там не было "Жигуленка", на котором умчался Григорянц.
      - А ведь большую бучу он теперь поднимет из-за твоей лажи, неодобрительно покачал головой владелец джипа. - Лох ты, Чугаев, как я погляжу...
      - Лажанулся, твоя правда, - безропотно согласился Чудо. - А чего ж теперь делать?
      - Что делать?! - передразнил его собеседник. - Искать его надо, вот что... А то многим хорошим людям он беды принесет...
      12.
      - Не могу!!! - кричал Левушкин, стуча из последних сил кулаками в дверь. - Выпустите меня! Делайте со мной все, что угодно, только выпустите отсюда!!! Не могу, это выше моих сил!!!
      Но за дверью стояло гробовое молчание. А на кровати разлагалось тело его друга Евгения Прокофьева...
      Утренний разговор с человеком со шрамом на подбородке закончился ничем. Тот задавал ему только один вопрос - кто убил Алексея Малиновского? А Андрей отвечал однозначно - никакого отношения к этому убийству он не имеет. Разговор продолжался примерно полчаса. Андрея не били, даже не кричали на него, только спрашивали. И так же спокойно, тихо, как появился, человек со шрамом исчез. И он снова остался наедине с трупом...
      В комнате светло, на окнах дешевенькие белые занавесочки... Пустая маленькая комната с плохо выкрашенными стенами, только кровать в углу. И труп на ней... Андрей избегал смотреть в ту сторону, но смотреть больше было некуда. И его постоянно тянуло снова поглядеть на то жуткое и отвратительное зрелище, которое теперь представлял собой его бывший друг...
      Наконец дверь распахнулась, и вошла высокая женщина в длинном сером пальто. За ней виднелась крупная голова того самого человека со шрамом на подбородке, который беседовал с ним несколько часов назад...
      - Здравствуй, Андрей, - тихо произнесла женщина.
      - З-з-здравствуйте, - заикаясь, проговорил Левушкин.
      - Узнаешь меня?
      - Н-нет...
      - А ты приглядись получше, может быть, и узнаешь...
      - Нет, не узнаю, - решительно ответил Андрей.
      - Я мать Алексея Малиновского, - сказала женщина.
      - Но я... Я почти не знал вас...
      - И Алексея тоже?
      - И его тоже...
      - А это кто? - показала она на труп Прокофьева.
      - Это Женька П-п-рокофьев..., - пролепетал Андрей.
      - Несколько дней назад Евгений Прокофьев сообщил нам, что именно ваша компания, а вовсе не Шилкин и Чугаев лишила жизни моего сына. А потом он повесился в этой комнате. Вот что тут произошло. Ты хочешь кончить свою жизнь так же, как он? Или ещё более экзотическим образом? Тебе же ясно сказали, что этот год для тебя последний. А теперь, полагаю, наступили твои последние денечки, или часочки, или минутки... Категория времени очень относительна, Левушкин, и некоторые дни, часы и минуты стоят иных лет жизни... Вот, например, вы трое провели не лучшим образом всего один час вашей жизни, и вот результат, - она показала своим длинным пальцем на труп Евгения. - Проведи же свои последние часы как человек, а не как шакал... Признайся в том, что сделал...
      - Хорошо, - потупил глаза Левушкин. - Хорошо, я все расскажу.
      И он рассказал всю историю того августовского вечера от начала до конца. Он понимал, что подписывает себе смертный приговор, но больше молчать не мог. У него не было больше сил бороться...
      - Значит, ты действительно не знаешь, кто нанес тот удар моему сыну? - пристально глядя на него своими серыми глазами, спросила женщина.
      - Не знаю. Может быть, это сделал и я. Так, во всяком случае, говорил Григорянц. А Евгений вряд ли на это способен, слишком слаб, он не смог бы даже в пьяном виде. Раз не он и не Григорянц, значит, я. Все. Теперь можете убивать. Я лишил жизни вашего сына, возьмите за это мою...
      Женщина и мужчина переглянулись.
      - Вот что, Левушкин, - тихо сказала женщина, выдержав молчание. - Ты честно во всем признался, ты не валишь вину на других... Мы подумаем, что с тобой делать... А пока...
      - Вынесите это отсюда! - крикнул мужчина. В комнату вошли двое здоровенных мужчин и быстро убрали из комнаты труп Прокофьева.
      Андрей присел на пол и закрыл лицо руками.
      - Неужели вы полагаете, что после всего этого я смогу жить? произнес он. - Пристрелите меня, я вас очень прошу...
      - Нет, - ответила женщина. - В нашей жизни мало что бывает по желанию. Хотел жить - мы тебя приговорили к смерти, хочешь умереть приговариваем тебя к жизни... Оставайся наедине со своей совестью, Левушкин, живи, коли сможешь. Прокофьев вот не смог, а мы виноваты в том, что использовали его тело для того, чтобы в тебе заговорила совесть. Чтобы ты понял, что такое смерть... А вы трое лишили меня всего, что у меня было...
      - Но к смерти вашего мужа я не имею отношения! - крикнул Левушкин. Никакого отношения!
      - Это, возможно, и так. Только на твоей совести ещё одна жизнь жизнь Шилкина, умершего от туберкулеза в зоне. Ты ведь знал, что он невиновен, но ты спасал свою шкуру, полагая, что она дороже для общества, чем жизнь какого-то сельского хулигана. На твоей совести жизнь матери Шилкина, судьба Бориса Чугаева... Ты много сделал за свои неполные тридцать лет, Левушкин... И то, что получил, получил по заслугам. Но я убеждена, что больше ты не причинишь никому зла... И вполне возможно, что этот год не станет для тебя последним, видишь, как причудливы повороты судьбы...