- А что, кроме Самарцевой женщин больше нет на свете? Выйдем на секундочку, покурим на воздухе, - предложил он.
      Они вышли на крылечко, закурили.
      - Ну так что, не въехал, Шерлок Холмс из Очакова? - хитро улыбаясь, спросил Порошин, дымя сигаретой.
      - Эти пропавшие Сашка и Зинка? - высказал предположение Игорь.
      В ответ Порошин только недовольно поморщился.
      - Неужели... Галина Семеновна...? Какие ещё могли там быть женщины...? - от изумления раскрыл рот Игорь.
      - Я ничего не говорил, ничего не говорил... И ты ничего не слышал сделал Порошин суровое лицо и прижал указательный палец к губам. - Но собаке собачья смерть, это правило, и не нам его нарушать. Короче, ни Самарцева, ни Литовченко никакого отношения к смертям Гордеева и Веревкина не имеют...
      - Ну а Петра Васильевича Самарцева-то кто? - совсем уже запутался Игорь.
      - Ну а его уж она, родимая, в лучшем виде..., - улыбнулся Лева. Только опять же не сознательно... Пока Литовченко на лыжах бегал, придуриваясь перед всеми, причем, придуриваясь очень удачно, ей ревнивый муженек, не желающий ехать в санаторий и оставлять её наедине с обаятельным другом семьи, устроил скандал, назвал шлюхой, любовницей Литовченко, потом даже ударил. Они побегали друг за дружкой по дому, помахались на кухне, а потом она тоже рассвирепела, впала в амбицию, схватила попавшийся под руку кухонный нож и его... под сердце и... того... И тут влетел румяный лыжник Виктор Артемьевич. Делать нечего, вдвоем они его затащили в подвал, и затерли следы крови... И тут же она рванула к Гордеевым, чтобы алиби себе создать. А пока она со своим мужем отношения выясняла, так сказать, до победного конца, Гордеевы как-то связались по телефону с Веревкиным, очевидно, назвав себя кем-то другим, вполне возможно, что Галина говорила от имени Аллы, он согласился встретиться, они его на своем "Жигуленке" догнали, как-то умудрились затащить в лес и... За мужа и отца отомстили... Вот дела-то какие... Так что, Олег Гордеев зашел к Самарцевым, чтобы создать алиби себе, а Самарцева к Гордеевым с той же целью. С той лишь разницей, что тот до убийства, даже ещё не будучи уверенным, что все получится, а она после...
      - Вот оно что..., - протянул Игорь. - Вот почему Самарцева так нервничала, вот почему у неё было так обильно припудрено лицо... А он... Как же он здорово держался, этот псевдо-Литовченко...
      - Привычка, Игоряха. Поскольку это был н кто иной, как беглый валютчик Жебрак, сам понимаешь, что он мужик тертый и жизнью здорово закаленный. Человек неоднократно между жизнью и смертью находился, по лезвию бритвы ходил и научился держать себя в руках... Ты с ними беседовал, а Самарцев в тот момент в подвале мертвый отдыхал от суеты мирской.
      - Но Гордеевы... Это вообще фантастика... Интеллигентные люди... Воспользовались моментом, поехали и убили... Фантастика..., - не уставал поражаться Игорь.
      - Всякое в наше время бывает, Игоряха... Итак, вернемся к славной парочке Литовченко и Самарцевой. Дождались они, пока ты прекратишь туда бесконечно мотаться, и сгинули. Потом скрывались где-то, неизвестно, где, а в апреле пришли ночью, вырыли свой клад, и все... Но Алла Андреевна все же умудрилась в отсутствие сообщника, клад отыскать и кое-что успела перепрятать, чтобы ей побольше досталось, в темноте он же там не будет считать, взвешивать, сколько там колец и кулонов, тем более, он их туда не клал, а клал покойный Шумилов. Но он ей напоследок сюрпризик преподнес, решил шум произвести, догадываясь, что она кое-что припрятала и ещё раз сюда собирается без него нагрянуть. Вот он и поджег дом... Однако, она все равно пришла, как я и предполагал, жадность её сгубила, как того фраера... Вот такие дела, драгоценный Игоряха..., - засмеялся он. - Едрена-матрена, креветки переварились! - встрепенулся он, выкидывая окурок. - И все из-за моего пустобайства... Говорим о всякой ерунде, о сволочах всяких, а драгоценные креветки перевариваются! Воистину, язык мой - враг мой..., - с досадой сплюнул он. - Пошли в дом!
      Игорь прошел в комнату, а Лева поспешил на кухню за креветками, бормоча проклятия по поводу своей нерасторопности.
      - Вот это да..., - пробормотал Игорь, сев за стол и залпом выпив кружку темного пива. - Вот это Лева... Не ожидал...
      - Он умный, - засмеялась жена Порошина. - Он такой умный, что мне порой страшно становится, насквозь все видит...
      Появился Порошин, держа в руках блюдо с креветками.
      - Не переварились, - облегченно вздыхая, сказал он. - Хороши... А? Запах какой, чуешь?
      - Чую, - радуясь за друга и досадуя на себя, пробубнил Игорь.
      - Так что сидит теперь наша разлюбезная Алла Андреевна в КПЗ в райцентре и ждет, когда завтра вернется на все готовенькое из командировки наш дорогой Сергей Виленович Яшин и приступит к допросам подозреваемой..., - сообщил Порошин, ставя блюдо с креветками в центр стола. - И его ждет не только Алла Андреевна, но и изъятые мной из тайника ценности. Ну а остальные... Ту-ту, в Европу, - расхохотался Порошин.
      - Это точно, ту-ту, - мрачно согласился Дьяконов. - А что же ты мне ничего не сказал ни о том, что нашел ценности, ни о своих версиях, ни о том, что в засаде будешь сидеть? - с упреком спросил он.
      - Да могут же у меня, в конце концов, быть свои секреты, свои амбиции? - резонно заметил Порошин. - Могу я доказать и себе и своим близким, что я не только из пушки палить умею, а и мозгами шевелить тоже...
      - Тоже верно, - проворчал Игорь. - И все же, как-то...
      Но выпил ещё пива, покушал креветок и почувствовал огромное облегчение. Он понял, отчего произошло это облегчение - оттого, что ему не удалось задержать в аэропорту Пулково Виктора Артемьевича Литовченко, а точнее - Василия Дмитриевича Жебрака... Если бы ему тогда повезло, он бы всю жизнь сожалел о таком везении...
      10.
      ...Он уже не был ни Жебраком, ни Литовченко. Теперь он именовался Борисом Викторовичем Бергом. Именно под такой фамилией он летел в Стокгольм...
      Он выпил рюмку виски и почувствовал, как у него закружилась голова. Кружилась она не от выпитого виски, он мог выпить очень много, совершенно не пьянея - он был потрясен встречей в аэропорту... Каким же удивительным был для него вчерашний день...
      Сначала эта встреча с Илюшкой Корном около Медного Всадника... Зачем он вообще приехал в Петербург?! Он же так рисковал... Но он не мог не проститься с этим городом, перед тем как навсегда покинуть Россию. Он больше не хотел здесь жить, не хотел здесь бывать - воспоминания тяготили его, душили, не давали возможности действовать...
      И он рискнул, на Красной Стреле приехал в родной город, прошелся по улицам, по набережным Невы, подошел к Медному Всаднику... Только к родному дому он не решился подойти, он предполагал, что если он подойдет туда, ноги сами понесут его в квартиру, где он родился, где, вполне возможно, все ещё живут его жена и его двадцатилетний сын Антон, где он был так счастлив, откуда его забирали в дальний путь погожим майским утром восемьдесят четвертого года... Это было выше его сил... Но с Медным всадником он все же решил проститься...
      Судьба есть судьба... Илюша Корн узнал его, и он не смог сделать вид, что не знаком с братом своей жены, с человеком, которого он любил, как родного брата и с которым они понимали друг друга с полувзгляда... Сколько было выпито пива, сколько было рассказано анекдотов, спето песен под гитару... Илья мало изменился за эти годы, не то, что он сам... И Василий, сам того не желая, произнес несколько фраз, преодолевая какой-то необъятный комок в горле... Но то, что произошло потом, это просто какая-то фантастика...
      ...Он и так еле держал себя в руках, когда проходил под чужой фамилией паспортный контроль, боясь сделать какое-то неосторожное движение, что-то не то сказать. Он прекрасно понимал, что находится в розыске, как подозреваемый в убийствах Гордеева, Самарцева, и даже какого-то Веревкина, хотя никого из них не убивал, а Веревкина, к тому же вообще никогда не видел и был поражен и совершенно озадачен сообщением Аллы, буквально перед своим побегом узнавшей от соседки и так же этим ошарашенной, о его странной гибели. Внешность Жебрака была слегка изменена, но не настолько же, чтобы не попасть в поле зрение бдительных правоохранительных органов... И чудо он прошел контроль, ему вежливо улыбнулись и пригласили пройти дальше, на контроль таможенный. Но тут ему нечего было опасаться... Ценности, выкопанные из тайника, давно уже были переведены в валюту и переправлены в надежный европейский банк...
      И вдруг... Он поймал на своем затылке пристальный взгляд... Обернулся... Она! Марина... И он не смог пойти дальше, не обменявшись с ней хоть парой слов... Он вернулся...
      Стоя перед ней Жебрак понял, чего ему не хватает в жизни - ему не хватает её, не хватает сына, которого воспитывал чужой человек, за которого она вынуждена была выйти замуж, чтобы элементарно существовать... И он шепнул ей, чтобы ждала от него весточки... А она шепнула, что свободна... А потом он зашагал к таможенному контролю, зашагал, чувствуя необыкновенный прилив сил...
      Его счастье, что оттуда ему не было видно, как Илья Корн нанес удар в челюсть его старому знакомцу, отрекомендовавшемуся Борисом Ильичом Игониным, а на деле бывшим частным детективом... Иначе, он понял бы, что его полет в Стокгольм висит на таком волоске, которого и вооруженным глазом-то не видно, и мог бы выдать себя и натворить глупостей...
      Однако, ему так и не довелось узнать о том, какую неоценимую помощь оказал ему его шурин и старый друг... Он сидел в кресле около иллюминатора, потягивал холодный апельсиновый сок и вспоминал, вспоминал, вспоминал...
      ...Март 1990 года, сибирская тайга, затухающий костер, остатки краденых продуктов... Перешептывающиеся Шалый и Сурок...
      Да, в тот жуткий момент он уже мысленно простился с жизнью, простился с Мариной и сыном, со старой матерью... Чего стоила в тот момент его жизнь? Да, копейки не стоила... Он, потомственный интеллигент, севший за решетку по выморочной восемьдесят восьмой статье, против убийцы и вора в глухой многокилометровой тайге...
      И критический момент... Сурок поднял дубину и пошел на него... Размахнулся и нанес сокрушительный удар...
      ... В критические минуты то ли сам человек становится намного сильнее, чем в обычной жизни, то ли ему помогают какие-то небесные силы... Трудно сказать, что Жебрак обладал какой-то сверхъестественной реакцией, хотя спортом немного занимался. Но тут он совершил какой-то невероятный прыжок с земли в сторону, с ловкостью, достойной вратаря мирового класса. И сокрушительный удар дубины пришелся не в его голову, а в землю. От этого движения Сурок потерял равновесие и упал лицом в снег. А Жебрак, наоборот мгновенно вскочил и бросился к дубине, которая выпала из рук Сурка. Его охватило состояние бешеной ярости. Ему не было страшно, ничуть, нисколечко. Он ненавидел, жутко ненавидел в этот момент этого подонка, убийцу, маргинала, пытавшегося лишить его жизни, пытавшегося лишить его мать сына, сына отца, Марину - поддержки и опоры... Е г о, владеющего тремя языками, коренного петербуржца, читавшего в подлиннике Шекспира, Гете и Бодлера эта вонючая погань, зарезавшая из-за двадцати рублей тридцати копеек женщину и ребенка, хотела убить здоровенной дубиной по голове... Дубина оказалась уже в руках Жебрака, и растерявшийся Сурок ничего не смог против неё сделать... Жебрак бил и бил корчившегося на снегу и издававшего какие-то утробные звуки Сурка, пока тот не перестал двигаться... Но силы ещё не иссякли, он был готов убить и Шалого, он ведь слышал их разговор. С расширившимися от бешенства глазами он с дубиной в руках пошел на Шалого. Тот стал отступать...
      - Твоя взяла, твоя..., - шептал Шалый. - Все, ша!
      - Убью, гад! - бормотал Жебрак. - Убью... Сожрать меня хотели... Но я вас жрать не стану, лучше с голоду сдохну, а ваши вонючие трупы волкам оставлю...
      - Не убивай... Мы нужны друг другу. Как жить будешь? У меня заначка есть, крутейшая заначка... Ценности ограбленного магазина "Яхонт". Один я знаю, где они, мне Шумилов сказал перед смертью... Выроем, разделим, Зеленый... Да и в тайге пропадешь без меня, просто не выберешься...
      Жебрак ещё немного постоял с дубиной в руке, а потом успокоился, понял резонность доводов Шалого и швырнул дубину.
      - Прости, братан, не знал, что ты такой крутой, - лебезил перед ним Шалый. - Я думал, ты нам только помехой будешь - интеллигент, валютчик, хлюпик... А ты не фраер, - покосился он на то, что только что было осужденным по сто второй статье Сурком. - И я бы так не сумел...
      Но тут и Жебрак внимательно поглядел на представляющий устрашающее зрелище плод своих рук, и его стало бешено рвать. Он мучался неукротимой рвотой не менее пятнадцати минут подряд. И лишь потом обессилевший, свернулся клубком на снегу, закутался в дубленый тулуп и дрожал. Он понял, что больше не в состоянии никого убивать... Ему хотелось забыться во сне, и пусть этот мерзавец Шалый делает с ним, что угодно. Кровь, грязь, слизь, мерзость и кромешный мрак...
      ...Он вздрогнул от прикосновения к его плечу руки Шалого.
      - Пошли, - произнес его спутник. - Пора...
      ... И начался их тяжелейший путь по зимней тайге... Теперь он сам поражается, как им удалось выбраться оттуда. И Шалый оказался прав, без него ему бы никак не выбраться. Впрочем, как и Шалому без него. Слишком слаб и хил был ещё далеко не старый вор, слишком истощен был его, накачанный наркотиками, организм...
      Однако, факт есть факт - выбрались. Сначала Шалому удалось разжиться в одной деревушке продуктами и стареньким ружьишком. А потом настала очередь Василия брать инициативу в свои руки. Шалый очень ослаб, и порой Жебраку приходилось тащить своего спутника буквально на своей спине, до того тот изнемог и выбился из сил. "Прости, братан," - говорил Шалый. - "Я твоей смерти хотел, а ты не фраер, ты парень, что надо... Погоди, за мной должок... Отплачу тебе за добро..." - "Знаю я твое добро, прирежешь и спасибо не скажешь, когда больше нужен не буду", - угрюмо отвечал Жебрак. "И все равно дотащу. Здесь помирать не брошу..." - "Зря ты так говоришь, братан", - возражал слабым голосом Шалый...
      Они вышли к городу Зырянке и сели там в товарняк. Так, на перекладных потихоньку и добрались до Средней России... Шалый оклемался, подкармливал своего спутника крадеными по пути продуктами...
      Шалый свое слово сдержал. Они тормознулись в Нижнем Новгороде, и Шалый свел Жебрака с нужными людьми, ему сделали подлинный паспорт на имя Виктора Артемьевича Литовченко, подкинули им на первое время денег. Жили на окраине Нижнего у одной старой знакомой Шалого, скупщице краденого. Она была тиха и немногословна, делала все, что положено - в свободное от основного занятия время кормила, обстирывала их. Жебрак бездельничал, Шалый вышел на охоту, ведь он был ещё и прекрасный щипач...
      Они готовились ехать в Подмосковье для того, чтобы найти и вырыть там то, что закопал Шумилов. Но Шалый внезапно тяжело заболел... У него была пневмония, и он чуть не умер. Он стал подробно рассказывать Жебраку, где он может найти зарытый Шумиловым и Булдаковым клад, уже не опасаясь того, что тот может кинуть его... Он не надеялся выжить, да и, в целом, верил Жебраку, понимал, что это человек надежный... Жебрак сумел это доказать, когда тащил его по тайге...
      ... Наконец, Шалый поправился, и они поехали в Подмосковье...
      ... Однако, на месте того сарая, под которым Шумилов зарыл ценности стоял добротный брусовой дом. Дом принадлежал некому профессору Самарцеву... А потом произошло нечто совершенно из ряда вон выходящее... Неподалеку от дома Самарцева Жебрак нос к носу столкнулся с женщиной лет сорока пяти. "Боже мой... Славка?" - ахнула она и стала оседать на землю. У Жебрака была хорошая память на лица - он припомнил фотографию жены Аллы, которую показывал ему в лагере Сурок. Он мигом понял, кто такая эта профессорская жена. "Молчи", - прошипел он, стараясь подражать убитому им Сурку. - "Скоро весточку подам... Только гляди - молчок, могила... Только вякни кому-нибудь - урою, в натуре..." Она испуганно кивнула головой в знак того, что все поняла.
      Когда он рассказал о встрече Шалому, тот тоже немало поразился такому стечению обстоятельств. Но, как человек практичный, тут же предложил использовать такой удивительный случай в своих целях. Надо было сделать Аллу своей сообщницей, это было им на руку...
      Они опять вернулись в Нижний, и снова Шалому стало плохо. Только через несколько месяцев они смогли поехать в Москву, теперь уже твердо зная, что им надо... Жили в Удельной, снимали комнатку у одной бабки, по очереди ездили на разведку... И вот... случилось непредвиденное... Однажды Шалый не вернулся, а через два дня Жебрак узнал, что он был зарезан каким-то хулиганом по пути от станции. Совершенно случайно, просто так, ни из-за чего...
      Жебрака охватило отчаяние. Он впал в состояние постоянной тревоги, близкой к помешательству. Он постоянно подозревал, что за ним кто-то следит, что его снова хотят упрятать за решетку, ему ведь оставалось сидеть около шести лет, плюс статья за побег... А если вдобавок ещё нашли труп Сурка?... Ведь это он убил его, кто там станет разбираться, защищался он или нет? Единственный свидетель происшествия в тайге Шалый был мертв...
      ... В конце девяносто первого года, так и не разобравшись с ценностями, насмерть напуганный Жебрак через одну фирму оформил себе загранпаспорт на имя Литовченко и вылетел в Стамбул. Назад он не вернулся, начались его скитания по свету... Куда только не заносила его судьба Стамбул, Афины, Рим, Париж... Брался за любую работу, цель была одна выжить...
      В Париже он повстречал старого знакомца, петербургского поэта, ещё давно эмигрировавшего в Европу после насильственной психушки. Тот помог ему устроиться на работу. Жебрак, он же Литовченко занялся переводами с французского на русский, и обратно. Он снял маленькую комнатку на Монмартре, завел круг знакомых... Так и прожил почти десять лет...
      А через десять лет внезапно сказал себе и своим друзьям - все... Полунищенское существование в богатом городе не устраивало его, он чувствовал себя изгоем, он жил по фальшивому паспорту, его могли арестовать, выдворить из страны, отдать в руки российского правосудия... И он жутко тосковал по Марине, сыну, матери. Он ничего о них не знал, боялся подать о себе весточку. Но кроме них у него не было на Земле ни одного близкого человека...
      Летом двухтысячного года он вылетел в Москву. Он собирался раскопать тайник, вытащить ценности, обратить их в валюту. У него были надежные люди, которые помогли бы перевести деньги в хороший банк. А самым заветным желанием было забрать с собой Марину и Антона... Но в Питер он не ездил, понимал, насколько это опасно. Ни один из его старых знакомых не знал, что он жив...
      ... Он снова зарисовался в Саблино и дал о себе знать Алле Самарцевой. Он поделился с ней тайной их дома и строго предупредил, что с ней будет, если она попробует его кинуть. Вообще, он понимал, что вызывает у неё какой-то животный ужас. Вроде бы, бывший муж, Данилов, убийца, подонок, но, в то же время и какой-то другой, как-то видоизменившийся, переродившийся... Все равно - страшно... К тому же, точное местонахождение клада он ей не назвал, потому что и сам знал его только примерно, через третьего человека...
      Как-то раз он приехал открыто, на арендованном "Фольксвагене". Алла познакомила его со своим мужем, у них нашлось много общих тем для разговора, так как Жебрак был не менее эрудирован, нежели застойный профессор Самарцев. Но тут уже Алла поняла окончательно, что имеет дело не с Даниловым... Тот не умел так говорить, и не знал таких вещей. Да и не мог бы их узнать даже за четырнадцать лет, которые они не виделись. Окончательно убедилась она в подмене несколько позже, поглядев на мизинец на его левой ноге... Однако, вслух о том, что она поняла, что он другой человек, она не говорила. Делала вид, что уверена, что он это Данилов. Во время этого визита, воспользовавшись отсутствием Самарцева, Жебрак внимательно изучил дом и к своей радости понял, что подвал остался тот же, что и был в сарае. А ценности были спрятаны именно в подвале. Но тогда достать их он не успел, ему пришлось уехать, чтобы не вызвать подозрений хозяина дома. Затем, после его визита, Алла написала ему в Нижний, что им заинтересовался некий художник Гордеев, живущий по соседству, в свое время отбывавший срок за диссидентство. Жебрак понял, что и Гордеев принял его за Данилова. Час от часу не легче...
      ... Окончательно они наметили операцию на начало марта, когда Самарцев должен был отбыть в санаторий... Жебрак явился в Саблино на взятым напрокат шикарном БМВ, устроил дома у Самарцевых богатый ужин... Ужин был несколько омрачен тем, что накануне он повстречал этого художника Гордеева, и тот окинул его таким многозначительным взглядом, что Жебрак понял - от него можно ждать беды. Загадочное сходство с Даниловым начинало играть роковую роль... Надо было форсировать события...
      И тут произошло нечто совсем неожиданное...
      Был убит художник Гордеев, и в Саблино нагрянула милиция... Жебрак продолжал играть роль друга семьи, вальяжного безмятежного человека, наслаждающегося природой... В то же утро он познакомился с неким Борисом Ильичом Игониным, в котором его опытный глаз с первого же взгляда распознал мента.
      Далее события стали разворачиваться совсем уже по непонятному сценарию... Когда Жебрак, чтобы отмести от себя все подозрения, как ни в чем не бывало отправился кататься на лыжах, Самарцев устроил жене дикий скандал, не желая отправляться в санаторий и оставлять её один на один с ним, с другом семьи, шутником и острословом. Он и до этого нередко устраивал подобные разборки. Здесь же он превзошел самого себя, стал бить её, и не сумевшая сдержать себя Алла схватила кухонный нож и пырнула его ревнивому мужу под сердце... Самарцев только успел издать хлюпающий звук... Он скончался мгновенно. Тут же появился Жебрак, то ли действительно не желающий ходить на лыжах под снегопадом, то ли почувствовавший недоброе, он и сам на этот вопрос не может ответить. Обалдевший от всех этих нарастающих как снежный ком событий, он помог ей спрятать труп в подвале, а что ему ещё оставалось делать? Они хотели немедленно вырыть ценности и бежать, но Жебрак посчитал это опасным и посоветовал ей идти к Гордеевым, чтобы хоть как-то сделать алиби. Сам же остался в доме. Но тут снова нагрянул въедливый Игонин, от которого Жебрак ждал больших неприятностей. Жебрак понял, что бежать надо немедленно, так как оставаться стало смертельно опасно, а вернуться за ценностями позднее. Он технично испортил машину своему назойливому знакомому Игонину, вернулся в Саблино и сказал Алле, что уезжает, назначив ей свидание в условленном месте, при этом пригрозив, что если она посмеет обмануть его, он доложит органам, что она убила мужа. С тем и уехал. А потом, когда в дом нагрянули Игонин и опер Порошин , и свобода Аллы и вообще весь план, висели на тоненьком волоске, ей, сам того не желая, помог следователь прокуратуры Яшин. И ей удалось улизнуть. Они встретились в условленном месте, и Алла сообщила ему, что вдобавок ко всему оказался убитым и тот самый Веревкин, которого подозревали в убийстве Гордеева. Это было вообще выше их понимания, понимали они лишь одно - и в этом преступлении могли обвинить их. Они уехали в Нижний Новгород, где у Жебрака оставались нужные связи и сели на дно. В конце апреля приехали в Саблино и откопали зарытый клад. Жебрак понял, что кое-что уже было заранее припрятано Самарцевой, и перед уходом поджег дом... Затем они поделили поровну найденное и разбежались... Зная, что Литовченко в розыске, он раздобыл себе новые документы на имя Берга, ценности обратил в валюту, и нужные люди перевели это в один из европейских банков. Вот и все - перед окончательным отъездом Жебрак решился проститься с родным Петербургом... Тогда он не знал, что Марина давно уже свободна, он вообще ни разу не подал о себе ни одной весточки... Будучи в Европе, он не мог простить ей предательства, пусть и обоснованного, а вернувшись в Россию и уже внутренне простив её, соблюдал осторожность, зная неуравновешенный характер Марины. А потом... Головокружительная развязка всей этой долгой истории...
      Вот и все. Обратной дороги в Россию ему нет - это слишком опасно. Но теперь настроение его было совсем другим - он не чувствовал себя одиноким на огромной злой Земле, он знал, что Марина и Антон приедут к нему, если он их позовет... А бедная мама умерла всего пять лет назад, он-то думал, что её давно уже нет на свете... Сколько же она за эти годы перестрадала... Но горевать о переломанной жизни, гадать о том, кто так жестоко подставил его, убив Гордеева и Веревкина, он не хотел... Он хотел прожить то, что отпущено ему Богом, в достатке и с семьей...
      Жебрак поглядел в иллюминатор на плывущие облака и тяжело вздохнул...
      Самолет пошел на снижение... Через двадцать минут он должен был приземлиться в аэропорту Стокгольма...
      11.
      - Не сокрушайся ты так, Игоряха, - успокаивал Дьяконова Лева Порошин. - Привык, понимаешь, всегда быть первым, делиться успехом ни с кем не хочешь...
      - Да разве дело в этом? - с горечью произнес Игорь, закуривая очередную сигарету. - Можно подумать, мы только ради славы работаем, или ради денег? Что я с этого поимел? Что я с этого мог иметь? Разве что, если бы стал шантажировать Литовченко, или как его там, Жебрака? Просто маху я дал, и все тут... Опростоволосился, короче говоря... В людях толком не разобрался...
      - Да... - зевнул Порошин. - Разобраться в подозреваемых тоже не последнее дело... Тем более, что тут их немало было... И Веревкин, и Самарцев, и его женушка, и Литовченко... Непростое дело - чужая душа, как известно, потемки...
      - Веревкина я заподозрил с самого начала, - сказал Игорь, - только уж слишком простым решением вопроса все это мне показалось. И это топорная имитация самоубийства тоже порядком спутала карты, направила мысль в совершенно другом направлении... Потом подозревал Самарцева, больно уж суров и мрачен он был, мне казалось, что он вел себя слишком нервозно... А он, как оказалось, просто мучился ревностью... А Литовченко мне сразу стал симпатичен - обаятельный, разговорчивый, открытый... Впрочем, таким он, очевидно, и является на самом деле... Был я по делу в Питере, решил встретиться с Ильей Корном. Он мне много про него рассказал... Сел по дурацкой этой статье, лишился семьи, провел в лагерях шесть лет, да ещё строгого режима впридачу, бежал... И выжил вот, как известно... А уж как он выжил, и куда пропал этот самый пресловутый Данилов, это знает только сам Жебрак, да ещё Господь Бог... Ну а Гордеева с сыном у меня и вовсе вызывали самые теплые чувства. Им и хотел помочь, прежде всего - убийцу их мужа и отца найти... А они, надо же... Мгновенно с ним рассчитались, не отходя, как говорится, от кассы... Вот уж кого не подозревал, так их...
      - А я сразу понял, - усмехнулся Порошин. - По глазам её сверкающим и дрожащим рукам понял... И по паре-тройке реплик... А когда мы с тобой второй раз нагрянули к Гордеевым по душу Аллы Андреевны, обратил я внимание на насквозь промоченные сапожки около двери, и сапоги Олега рядом... А когда вы с Аллой Андреевной удалились, я их быстренько прихватил и в большой целофановый пакет, который с собой постоянно на всякий случай таскаю, положил. А потом незаметно сунул в машину и побежал вам вдогонку. Ведь они именно в этих сапогах были, когда Веревкина застрелили...
      - Но как же они сумели это сделать? - не мог взять в толк Игорь.
      - Строю одни только предположения, согласно логике... При них находилась одна только Самарцева, но не постоянно, она дефилировала между своим домом и домом Гордеевых. А у Олега тоже был мобильный телефон, никто, кроме меня не заметил, как антенна из кармана торчала. Зачем он приперся звонить к Самарцевым? Чтобы алиби себе сделать, вот зачем... А времени у них, чтобы догнать Веревкина, было вполне достаточно... Рисковали, разумеется, их машину вполне мог кто-то заметить, но... опять же, Господь Бог помог... Галина Семеновна позвонила ему по мобильному телефону, выдала себя за какую-то его знакомую, ну, хотя бы, за Самарцеву, и сказала, что им надо срочно встретиться, сообщить, например, что-то важное, потом они его догнали на своем "Жигуленке". До этого ещё набрались смелости и наведались в дом Веревкина и нашли там какую-то записку: "Я так больше не могу. Степан." Ну, мы знаем, что записку эту он написал своей дамочке-мадамочке, а им она показалась очень нужной, чтобы инсценировать самоубийство... Ведь спешка была, учти, дикая спешка, Игоряха, куда им там думать об эксперте, о следственном эксперименте?... Надо было догнать Веревкина, убить его, устроить хоть какой-то камуфляж, вернуться домой, загнать машину в гараж и прикинуться больными и окаменевшими от горя... Молодцы, мама с сынком, ох, молодцы... Технично все сделали... Короче, догнали они его, Олег стукнул убийцу своего отца, затащил в лес, вытащил у него из кармана пистолет, и полагаю, что мать его из пистолета и шлепнула, как бешеную собаку ... Я, кстати, выяснял, она в прошлом чемпион России по пулевой стрельбе из пистолета, эта самая немощная, убитая горем Гордеева, так что, с оружием умеет обращаться, хотя, впрочем с метра любой попал бы... Есть, правда, и другая версия, ещё более убедительная - это был их пистолет, с которого они предусмотрительно стерли отпечатки пальцев, а у Веревкина вообще не было оружия, от своего ПМ он давно уже избавился, иначе бы он Гордеева, скорее всего бы застрелил, а не зарезал, да и ехали они на это дело, твердо зная, что именно застрелят убийцу, для того и брали с собой ту записку... К тому же, будь у Веревкина пистолет, вряд ли им бы удалось так легко с ним справиться... Итак, они убили Веревкина, потом быстро вернулись домой, пришла Самарцева, стала их потчевать лекарствами. Тут, конечно, непорядочно они поступили, никаких снотворных она им не давала, обычные сердечные, а они в своем благородном гневе подозрение в убийстве Веревкина на неё оттянули... Но надо же им было от себя его оттянуть, подозрение это. Впрочем, они и не утверждали, что Самарцева дала им снотворного, мы сами это предположили, подозревая её в убийстве Веревкина. И они добились, чего хотели... Гордееву забрали в больницу, хотя ничего серьезного с ней не было. Кто на них подумает? Убитая горем вдова, жалкий рыдающий сын... Кто угодно, только не они...