Она ждала... Через месяц ожидания практически поседела полностью, дергаясь от каждого телефонного звонка, насильно впихивая в себя пищу, чтобы поддерживать силы. Для неё не было ни дня, ни ночи, она спала тревожным сном, когда придется... Тишина,четыре стены, капающий кран в ванной и огромное, всеобъемлющее ощущение тревоги и ужаса, пустоты и одиночества.
      А потом на вокзалах и у отделений милиции опявились фотографии пропавшего без вести Олега Быстрова. Она панически боялась этих фотографий с казенным и очень страшным текстом. И фотография была на этих бумажках какая-то страшная, черная, он был там совершенно чужим, непохожим на себя, и в то же время она ясно осознавала, что это был он, её единственный сынок. Надежды на то, что Олег куда-то уехал, были призрачны и иллюзорны, она прекрасно отдавала себе в этом отчет, какой там длинный рубль, когда дома восемь тысяч лежат... Он мог только погибнуть. "Его больше нет на свете", подсказывало ей материнское чувство. Разрывая на куски свою душу, она смотрела его детские фотографии, где он был изображен голеньким в кроватке, на детском трехколесном велосипедике, побритый наголо в школьной форме. На них невозможно было смотреть, но и не смотреть было невозможно - это было все, что от него осталось.
      Потом ей стало хотеться только одного - ясности, определенности, похоронила же она мужа через несколько месяцев после четырехлетнего ожидания, она бы и это выдержала, так ей казалось. Только бы найти его тело, похоронить по-человечески, чтобы можно было прийти хотя бы на его могилу, поплакать, помянуть.
      Так и прошла эта ужасная зима, одним бесконечным черным днем одной мгновенной черной вечностью, одной черной зияющей раной...
      К весне рана потихоньку стала затягиваться. Чего только не может вынести человек, сколько у него жизненных запасов? Она стала привыкать к этому ужасному состоянию вечного ожидания. И тут... раздался звонок. И это были вести об Олеге. Ее пригласили на опознание трупа. И вот это оказалось выше её сил...
      То, что она увидела, видеть ей было нельзя. Поначалу она не узнала своего сына Олежку в этом разложившемся, позеленевшем и разбухшем трупе. Да это не он, это не мог быть он. Она вздрогнула, прикрыла глаз рукой и отвернулась. Но перед этим её взгляд упал на плащ покойного. Она убрала от лица руки... Да, это его плащ, вот в этом месте она своими руками ставила заплатку, когда он где-то упал и пропорол плащ. Выходит, э т о он, её единственный сынок, которого она одна, без мужа выходила, вырастила, у постели которого проводила бессонные ночи, когда он болел, которого за ручку привела в первый класс, которого так любила, так любила, так любила... Э т о о н!!! Это страшное месиво - о н!!! Это все, что от него осталось!!! Его убили, утопили!!! Гады!!! Сволочи!!! Убийцы!!!
      Она больше не хотела и не могла ничего видеть. Подтвердила опознание трупа, и её увезли.
      Она потеряла рассудок. Ее поместили в буйное отделение психиатрической больницы, она кричала, кусалась, царапалась, бросалась на всех, кто бы к ней ни подходил. "Это ты, ты убил его!!!" - кричала она каждому и пыталась вцепиться пальцами в его или её лицо. Из больницы ей не суждено было выйти, впереди были долгие годы дикого кошмарного существования. Так семья Быстровых перестала существовать.
      Погибший был признан Олегом Николаевичем Быстровым, его похоронили за государственный счет, а через несколько дней после похорон из Монголии приехал племянник несчастной женщины, сын её покойной сестры. Он ни о чем не имел понятия и просто приехал навестить тетушку. Соседи ему все рассказали, он побывал в милиции, заехал и в психбольницу, где находилась она. Но ей уже ничего не было нужно...
      ... Во второй половине октября 1973 года счастливые влюбленные Аркадий Корнилов и Маша Полевицкая сидели в одной веселой компании. И вдруг кто-то заговорил об исчезновении Быстрова.
      - Загулял, наверное, где-то Быстров, - предположил некто в кожаном. Он это дело здорово любит.
      Несмотря на полумрак в комнате, Аркадий заметил, как побледнела Маша, как закусила она нижнюю губу и сжала кисть в кулак. Никто, кроме него, разумеется, не обратил на это никакого внимания. Потом она долго сидела, опустив глаза и, наконец, поглядела на Аркадия. Он находился в темной части комнаты, слегка освещенной зеленоватым светом торшера, Маша видела лишь его силуэт и размытые контуры лица Аркадия, глаз его не было видно, выражение этих глаз было ей неясно, так как они не сверкали ненавистью в этой веселой и оживленной комнате и н и ч е г о Маше не напоминали... Аркадий что-то говорил своему собеседнику, что-то легкое, шутливое. Слегка размахивал правой рукой с тонкими длинными пальцами. Обыденность ситуации, равнодушие присутствующих к сообщению об исчезновении Быстрова, спокойствие Аркадия все это казалось Маше противоестественным, так это не вязалось с важностью сообщения. Она понимала, что это известие имело огромное значение для и х жизни, для и х создававшейся семьи. Ей стало страшно. Захотелось домой.
      Они шли по освещенному проспекту. Было довольно холодно. Чувствовалось приближение зимы, Маша была в пальто и сапогах, хотя и с непокрытой головой, Аркадий - в теплой куртке и кепке. Молчали. И молчание становилось напряженным...
      - Куда это Быстров мог запропаститься? - как-то невпопад сказал Аркадий. - Не иголка, вроде...
      Маша постаралась не глядеть Аркадию в глаза. Ей не понравилась эта фраза, слишком уж фальшиво прозвучала эта бравада. Лучше уж вообще бы ничего не говорил. Он её понял, понял её молчание в ответ на его фразу. Больше на эту тему разговоров не возникало. Об этом не говорили, об этом старались не думать. И потихоньку забывали, как о незначительной занозе в пальце, тем не менее, не рассасывающей занозе...
      А затем приятные хлопоты захлестнули Машу и Аркадия. Под Новый Год Аркадий в черном костюме при галстуке явился с цветами в квартиру Полевицких на проспекте Вернадского, подошел к сидящим за столом и торжественно глядящим перед собой Ростиславу Петровичу и Полине Ивановне и объявил:
      - Ростислав Петрович, Полина Ивановна. Я... мы... Мы с Машей любим друг друга. Мы с Машей решили пожениться. Просим, как говорится, вашего согласия и благословения.
      Родители, разумеется, были готовы к подобному заявлению, и все же тревожно переглянулись. Ей же и восемнадцати лет нет.
      - Мне через месяц восемнадцать, - словно в унисон их мыслям произнесла Маша. - А Аркадию почти двадцать два. Он через полгода кончает институт. Вы же все знаете.
      - Но ты же ещё даже в институт не поступила, - сказала мать. - Пойдут дети. Как же ты...?
      - Мама! Что сейчас об этом говорить? Мы любим друг друга и хотим пожениться. А там видно будет... Вы что, против?
      - Да нет, дочка, что ты? - перебил Ростислав Петрович. - Разумеется, мы не против. Разве мы можем быть против твоего счастья? Мы Аркашу полюбили как родного сына. И очень уважаем его. Просто мама беспокоится, как же будет у тебя с учебой, это совершенно естественно... А вообще-то, мы за, конечно, за...
      - Ну и слава Богу! - засмеялась Маша и поцеловала в щеку мать, потом отца. - Значит, все нормально!
      Начались приятные хлопоты - все было впереди, все шло прекрасно. Возникли сомнения, где жить молодым. Аркадий постоянно бывал у Полевицких, так что, вроде бы, сам Бог велел им поселиться в этой уютной трехкомнатной квартире в отдельной Машиной комнате. Но тут неожиданно воспротивился Аркадий. Он считал, что, как настоящий мужчина он должен взять Машу к себе домой. У них с матерью двухкомнатная квартира на Профсоюзной, там надо все привести в порядок и поселиться там. Маша несколько раз был дома у Аркадия и познакомилась с его матерью Натальей Андреевной. Нельзя сказать, что они понравились друг другу. "Слишком красивая", - высказала она потом свое мнение Аркадию. Маша ничего не сказала, но и запущенная квартира Корниловых со снующими рыжими тараканами на кухне, и напряженное молчание матери Аркадия вряд ли могли произвести на неё приятное впечатление.
      Однако, Маша ни единым словом не возразила Аркадию на его решение жить у него, а не у нее. Она, засучив рукава, взялась за квартиру Корниловых ещё до свадьбы. Они с Аркадием купили кое-какую мебель, новую посуду, Маша по-хозяйски вымыла и вычистила всю квартиру и даже под руководством будущей свекрови, и её комнату. С кухни непонятно куда бесследно исчезли её постоянные обитатели тараканы, зато появился уют, ощущение домашнего очага. И Наталья Андреевна поначалу решившая, что Маша слишком уж хороша собой, полюбила веселую приветливую девушку, они подружились, несмотря на полнейшее несходство во всем и ладили вплоть до самой смерти свекрови.
      Свадьба состоялась в ресторане "Спутник" на Ленинском проспект, веселая, многолюдная, хлебосольная. Шла мягкая зима, февраль, падал пушистый снежок, а на дорогах была слякоть. На душе у жениха и невесты было тогда светло и тепло, и не знали они, какие испытания ждут их впереди. А разве кто-нибудь из нас думает о плохом, когда идет к свадебному столу в белом платье или черном костюме, разве не надеется на счастье и безоблачное будущее? Никогда! Только любовь, только счастье впереди...
      А зачем, собственно говоря, думать о плохом в такие минуты, когда плохого в жизни и так хоть отбавляй?! Наоборот, не умеем мы ценить момент, счастливый момент, в котором находимся в данную минуту и который может так скоро пройти. И только потом, через годы, со слезами на глазах и с блаженной улыбкой на губах вспоминаем мы то немногое, истинное, радостное, которое нам довелось испытать, ведь только череда бесконечных горестей и страданий заставляет нас правильно оценить те чудесные волшебные мгновения счастья...
      ... Им никуда не довелось поехать на медовый месяц. Куда там, у Аркадия впереди была защита диплома, окончание института, распределение... Ничего, они в своей жизни ещё немало поездят по миру... Но и медовый месяц, тем не менее, они провели великолепно. Ведь, когда Аркадий возвращался усталый из института, там, дома была о н а, в домашнем халатике, в тапочках, уже приготовившая ему вкусный ужин. Он не ехал, а на крыльях летел домой после окончания занятий, ведь весь мир для него теперь - это только она и ничего больше...
      Налаживался их быт, крепла их любовь, но Аркадий вдруг стал чувствовать, что всевозможные сомнения начинают все сильнее одолевать его. Что же все-таки было тогда, той ночью, с 8-го на 9-е октября прошлого года между Машей и тем, кто был с ней? Аркадий безумно любил её, он чувствовал, что и она любит его, видел, какая она преданная жена, какая она пылкая и страстная любовница, какой она верный друг. Эта вера позволяла ему быть вполне счастливым, потом он сам удивлялся себе, как это он умудрялся тогда быть таким счастливым, несмотря ни на что, несмотря на эту тайну, как черная кошка, пробежавшую между ними в самый пик их интимных отношений. Он боялся задать ей вопрос хотя бы полунамеком, потому что не хотел ответного вопроса. Ведь на этот вопрос он ответить не мог. Не только ей, но и самому себе. И единственным средством было не только об этом не говорить, но и не думать. СОВСЕМ НЕ ДУМАТЬ...
      Как-то весной Полина Ивановна на даче сообщила, что в их поселке появился следователь. Как раз тогда Быстров из пропавшего без вести превратился в погибшего. Следователь расспрашивал обитателей поселка, показывал им фотографии Быстрова, не знает ли кто-нибудь этого человека.
      - Наверное, и к нам зайдут, - сказала она. Маша вздрогнула, глядя на мертвенно-бледное лицо Аркадия, на его искривившийся рот, на расширившиеся зрачки. Правда, он быстро взял себя в руки. Когда они остались одни, он, глядя куда-то в сторону странным блуждающим взглядом, сказал ей:
      - Машенька, если к нам придет следователь, тебе не надо говорить, что ты была знакома с Быстровым.
      - Да? - переспросила она.
      - Да, - подтвердил он таким голосом, что ей почему-то стало очень страшно. У неё мурашки пошли по телу. Голос Аркадия был какой-то тонкий, монотонный. - Да, не надо, - повторил он, продолжая глядеть в сторону.
      Ей снова что-то вспомнилось, какой-то силуэт за окном, когда она глядела из окна дачи в предутренний темный сад. Мгновение, встреча взглядами, и словно молния сверкнула сквозь тонкие занавески...
      - Хлопот будет меньше, - тихо добавил Аркадий уже своим голосом. Ведь не наше все это дело. - И вышел. А вернулся к ней через минут двадцать опять самим собой, бодрым и веселым.
      На следующий день, в воскресенье, небольшого роста невзрачный человечек действительно зашел к ним. Это и был следователь. Поспрошал, показал фотографии.
      - Первый раз вижу, - сказала Маша.
      - Так..., - нахмурил брови Аркадий, держа в руках фотографию. Господи, да это же кажется Олег Быстров, - бодро произнес Аркадий. - Да, я его немного знал. Да, его вся Москва знала... Ну надо же...
      И все.
      Некоторое время после этого Аркадию и Маше стало как-то трудно находиться наедине друг с другом. Маша боялась глядеть в бессмысленные, какие-то пустые глаза Аркадия. Раньше такого выражения лица у него не было. Он словно очки надевал на глаза это выражения пустоты, чтобы люди, а самое главное, она не увидели в этих глазах нечто иное. Как же ей порой хотелось подойти к нему, обнять, рассказать ему обо всем, что тогда произошло, но она боялась. Ей совсем не хотелось, чтобы и он в свою очередь ей в с е рассказал. Даже эта неясность, эта неопределенность казались ей лучше, чем короткий и страшный ответ, как приговор, который обжалованию не подлежит. Ведь то, что было, вернуть невозможно. Ошибалась Маша, как же она ошибалась, что тогда, сразу же не рассказала Аркадию все, как бы она облегчила жизнь и себе и ему...
      Сколько раз в её мозгу прокручивались события тех роковых дней...
      ... Когда Аркадий и Маша покидали кафе "Метелица", Аркадий зашел в туалет, а она в вестибюле охорашивалась перед зеркалом. Вдруг сзади она увидела подходившего к ней Олега. Он сунул ей в ладошку клочок бумаги. "Там мой телефон, позвони, коли скучно станет. Поговорим", - шепнул он ей и мгновенно исчез. Маша же подошла к урне и, не читая, бросила туда клочок бумаги...
      ... За день до отъезда родителей в Гагру, Маша сидела дома одна. Раздался телефонный звонок. Она взяла трубку.
      - Добрый день, прекрасная незнакомка, - приветствовал её незнакомый мужской голос на том конце провода.
      - Здравствуйте. А это кто?
      - А вы угадайте.
      - Не томите, мне некогда...
      - Придется раскалываться. Вас беспокоит ваш несчастный должник, пленник злачного кафе "Метелица". Вы мне так и не позвонили, в чем я, кстати, ничуть и не сомневался, но, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.
      - А откуда же вы узнали мой телефон? - удивилась Маша.
      - Вы полагаете, это так сложно?
      - Мне было бы сложно.
      - Ну, вам-то ничего не сложно. Любой нормальный человек и сам бы вам дал свой номер телефона. Что я, кстати, и сделал.
      - Но вы же сами говорите, что были уверены в бесполезности этого действия.
      - Надежда умирает последней. Пришлось, однако, проявлять инициативу и вести следствие. Поспрошал общих знакомых, узнал вашу звучную фамилию, остальное, как говорится, дело техники.
      - Это-то и впрямь проще пареной репы, а вот жить на свете, зная, что красивейшая девушка Москвы и области принадлежит не тебе, это совсем непросто. Вы меня-то поймите, - перешел он с баритона на интимный шепот. Как жить-то с таким грузом?
      - Ну вы даете! - рассмеялась она. Поначалу его манера говорить забавляла её.
      - Да шучу я. Просто я бы хотел встретиться с вами и вернуть долг. Я нынче платежеспособен. Грузил ночью вагоны с репчатым луком и гнилой капустой, и вот - я сказочно богат. И первым делом хочу рассчитаться с вами.
      - Я же вам сказала - отдайте Аркадию.
      - Но разве же вы не понимаете, - тяжело вздохнул Олег, - что это же только повод, чтобы ещё хоть раз в жизни поглядеть в ваши потрясающие карие глаза. Вы верите в любовь с первого взгляда? Так вот, это именно она...
      - Я верю в любовь с первого взгляда. Но вот вас я с первого взгляда не полюбила. Так что вы позвоните кому-нибудь другому, где вас ждет взаимность.
      - Не могу, - зашептал Олег. - Честное слово, не могу. Вы поглядите прямо сейчас на себя в зеркало, я уверен, оно где-то поблизости и честно скажите, может ли настоящий мужчина, увидев ваши глаза, ваши волосы, ваши... другие прелести, позвонить после этого кому-нибудь другому, например, своему двоюродному дедушке, рассчитывая там на какую-то взаимность? Ну? Посмотрите... А... Вот так-то...
      Маша расхохоталась.
      - Да шучу я все. Просто решил вас немного повеселить. Давайте, я просто подъеду и верну долг. Вы через полчасика дома будете? Я ведь и адрес ваш знаю и нахожусь не так уж далеко от вас.
      - Нет, меня не будет дома, - опять нахмурилась Маша, раздражаясь его назойливостью. - Я через час уезжаю в...
      ... Как же она потом проклинала, стократ проклинала себя за то, чтобы в эту минуту вместо того, чтобы просто сказать "на дачу", произнесла название места. Человеку порой так дорого обходится глупость, что он и предположить бы такого не смог даже в самых мрачных прогнозах. На то она и глупость, чтобы совершать её, ни о чем не думая...
      - А, знаю, - совершенно спокойно сказал всеведущий Олег. - Это по Киевской дороге. Да я там бывал неоднократно у своего приятеля. У вас там река, такой клев. Я там, помнится, щуку поймал, вот такую... Хороши места, сосновый бор, воздух... Вы там от моста справа или слева?
      - Слева, - как завороженная, произнесла Маша. Да разве могла она подумать о том, что он и в самом деле приедет к ней на дачу?
      - Ну а раз слева, то Эдика-то Заславского, должно быть, знаете?
      Эту фамилию она не могла не слышать. Их дача была почти рядом с домиком Заславских. Правда, самого Эдика уже почти год как не было на свете, почила в бозе эта, не дожившая до тридцати полулегендарная личность, автомобилист, мотоциклист и драчун, наводивший ужас на весь поселок своим экзотическим образом жизни и обилием самых одиознейших знакомых. И после того, как Эдик умер от последствий очередной пьянки, в поселке стало гораздо спокойнее, лишь тринадцатилетний младший братишка Эдика лазал на их дачу воровать яблоки...
      - А как же? Конечно, наслышана о нем. Только ведь он умер.
      - Знаю, слышал, - голос Олега на том конце провода зазвучал серьезно. - Какой был парень! Только вот меры не знал! Мы ведь с ним как братья были. Так вы, что, рядом с ним живете? - равнодушным голосом спросил Олег.
      - Через два дома, - сказала Маша, и это стало её окончательным промахом. На том конце провода воцарилось молчание. Абонент понял, что все, что нужно, он узнал. Поняла и Маша, что сказала лишнее. Но было поздно, слово не воробей, и тот, кто надо, поймает его на лету...
      - Ладно, извините за звонок, Машенька, - спешил ретироваться Олег. Действительно, вы правы, отдам-ка я деньги господину Корнилову, раз уж вы решительно не желаете со мной встречаться. До свидания, прекрасная незнакомка. Может быть, когда-нибудь и свидимся.
      - До свидания, - промямлила Маша, не подозревая, что свидание это скоро наступит, однако раздосадованная своей наивностью и болтливостью и раздраженная то ли самоуверенным тоном Олега, то ли ещё чем-то, какими-то неприятными предчувствиями...
      И вот, в тот роковой вечер, в шесть часов она проводила родителей, потом пошла к соседям, но там, как назло, понаехали многочисленные гости, начался пикничок сорокалетних мужчин, Маше было там находиться крайне неловко и, хотя хозяйка, подруга Полины Ивановны, настоятельно просила её остаться ночевать, как и договаривались, Маша извинилась и пошла домой. Она была не из робких, могла переночевать и одна. Однако, вздрогнула, когда в десять вечера раздался стук в застекленную дверь веранды. Уже ощутимо моросил дождь, барабаня в крышу, в доме было пустынно и одиноко, лишь веселил душу магнитофон, пели Леннон и Маккартни. Маша забралась с ногами на тахту и мечтала о встрече с Аркадием в новой обстановке. И вдруг... Стук был уверенный, мощный. "Все же приехал", - обрадовалась она. - "Решил мать не провожать. Молодец, приехал". - И бросилась открывать, даже не спрашивая, кто там...
      ... А там... на пороге в бежевом плаще с непокрытой головой стоял Олег Быстров и пристально смотрел на нее. Высокий, крупный, с букетом цветов в одной руке и спортивной сумкой в другой.
      - Вы?!!! Зачем? - спросила она, растерявшись.
      - К тебе в гости, - хмыкнул Олег. - Ты же приглашала.
      - Не припомню что-то, - пожала плечами Маша. Не нравился ей чем-то этот визит, и не только своей беспардонной наглостью. Этот человек вызывал у неё тревогу, от него веяло некой опасностью.
      Они так и продолжали стоять в дверях напротив друг друга.
      - Между прочим, в такую погоду хороший хозяин и собаку не выгонит, заявил Олег. - А я промок и промерз окончательно, пока тебя нашел. К тому же я, как и обещал, принес долг. Сейчас же отдам.
      - Мы же договорились, что вы отдадите Аркадию.
      - А я что-то его номер телефона куда-то задевал. Обыскался, а деньги-то отдавать надо. Вот и решил сам заехать, - с совершенно серьезным лицом заявил Олег.
      - Мой нашли, а его потеряли. А фамилию его вы, разумеется, забыли. А не вспомнить - дело техники? - Ей очень не хотелось впускать его в дом.
      - Резонно ты разбиваешь в пух и прах все мои аргументы, - усмехнулся Олег.
      - А, кстати, почему на "ты"? Мы что, с вами на брудершафт пили? Откуда такая бесцеремонность? По телефону вы разговаривали вежливее.
      - Ну извините, не пили, так выпьем. Я принес все с собой. Ну, ладно, Машенька, не томите меня на пороге. Чего вы боитесь в родном доме? Разрешите, я пройду.
      - Хорошо, проходите. Посидите, согрейтесь и уезжайте, пока не поздно. Не надо вам здесь быть, неудобно это и совершенно ни к чему. Может в любую минуту приехать Аркадий, что он подумает?
      - Аркадий? В такую-то погоду? Да никогда! Я же его знаю с детства. Поверь мне, малышка...
      - Я тебе не малышка! - вдруг взбесилась она. Сразу же вспыхнуло пунцовым румянцем лицо, сердце застучало от гнева бешеным ритмом. Его наглые серо-голубые глаза вызывали в ней отвращение. Так же, впрочем, как и весь его облик, похотливая улыбка на тонких губах под густыми русыми усами, мощные ручищи, так и рвущиеся в бой. - Убирайся отсюда! Убирайся немедленно!
      Он слегка отстранил её рукой, словно пушинку и прошел в комнату.
      - Не надо так... Извини. - Тут лицо его приняло серьезное выражение. Он вытащил из сумки бутылку "Цинандали". - Согреемся малость. Я, честное слово, промерз, как суслик. Поставь чайку, пожалуйста, очень тебя прошу.
      Он чувствовал себя хозяином положения. Ей стало не по себе, она побаивалась его. Почему такие люди так уверены в себе? Что делает его хозяином положения? На чужой даче, с малознакомой девушкой! Ее беспомощность? Робость Аркадия? А, может быть, её глупость и болтливость? Зачем она фактически сама объяснила ему, как добраться до дачи?
      - Будем откровенны, - Олег снял плащ и повесил его аккуратно на вешалку. Маша заметила на плаще с правой стороны аккуратно пришитую заплатку. - Шансы мои, разумеется, невелики, но зато любовь к вам растет с каждой минутой, прямо пропорционально вашей холодности и агрессивности. А приехал я, потому что мне доподлинно известно, что в настоящую минуту Аркадий Корнилов, как образцовый сын, провожает мать на Курском вокзале. А ваши родители недавно уехали в Москву и в настоящее время находятся в вашей городской квартире, проверить, сами понимаете, нетрудно. И вот... я здесь...
      - И совершенно напрасно, - сказала Маша. Мы с Аркадием любим друг друга, и я его на вас с вашими блестящими достоинствами, в которых вы почему-то так уверены, ни за что не променяю.
      - Куда нам? - хмыкнул Олег, слегка помрачнев. - Все расписано, минимум, лет на пятьдесят вперед. Поедете с ним куда-нибудь, например, в Париж. Как это он себе в МГИМО французский язык умудрился выбить? Это далеко не всем под силу, как и вообще туда попасть. Впрочем, это не мое собачье... Да, так о чем я? Да - в Париж. Ты там будешь смотреться. Особенно в мехах. Ты русская красавица. Кубанская или донская казачка. Угадал?
      - Угадал, - усмехнулась Маша. - Мой прадед был терским казачьим атаманом. И я могу быть очень решительной с непрошеными гостями.
      - Да? - равнодушно переспросил он. - Так вот, ты будешь смотреться с бриллиантах и мехах. И всем, абсолютно всем нравиться, кроме разве что старых толстых жен старых идиотов... А разве ты можешь не нравиться? Такие глаза, брови, ресницы, кожа мягкая, мягкая, ручки нежные, а уж ножки...
      Он восхищенно поглядел на её ноги. Маша, сидевшая в глубоком кресле, тоже непроизвольно бросила взгляд вниз и вдруг заметила, что у неё слегка задралось её короткое платье, и Олегу с его места хорошо видна её голубая резиночка и полоска голого тела между чулком и платьем. Ей вдруг стало очень стыдно. До неё так ясно дошло, ч е г о, собственно говоря, он от неё хотел, зачем он сюда приехал, и как бы все могло быть по-животному просто, если бы захотела и она. Эта простота была ей оскорбительна и страшно раздражала её. Она резко встала и одернула платье.
      - Вы вот что, пейте свое вино, раз уж зашли, а потом уезжайте отсюда. Я с вами не желаю разговаривать ни об Аркадии, ни о моих достоинствах. Они не про вас.
      - Я зато желаю, - парировал Олег. - В спорах рождается истина. К тому же я, как-никак, гость.
      - Незваный гость, как в горле кость, - вставила Маша припомнившееся из русского фольклора.
      - Культурно. Можно сказать значительно острее, упоминая другие части тела. Ладно, я уеду, дай мне нож, я открою бутылку и выпью с горя. Не привык я к такому обращению со стороны прекрасного пола.
      Маша принесла нож, Олег открыл бутылку, налил себе полный стакан и начал потихонечку пить.
      - Тебе не предлагаю, ты все равно откажешься.
      - Почему? Раз уж вы у меня сидите, так я тоже возьму и выпью. Только наливайте при мне, а то ещё снотворного туда подсыплете.
      - Вот это уже другой разговор! - рассмеялся Олег.
      Маша присела к столу. Олег налил ей в фужер вина, она сделала несколько глотков, потом опять встала. Их взгляды встретились. Олег жадными глазами смотрел на нее, не мигая. От этого взгляда она почувствовала себя не то что женщиной, а бабой, самкой. Это было малознакомое ощущение, которого она никогда не испытывала с Аркадием, щепетильном, стеснительном, боящемся даже смотреть в её сторону. И это ощущение тревожило душу. Но ей не нужен был Олег Быстров, ни его странное обаяние, ни несомненный опыт в любовных вопросах. Ей нужен был именно Аркадий. Может быть, тогда она ещё не любила его - настоящая любовь пришла позднее, но понимала, что Аркадий это её судьба. И она тоже расписала себе все на пятьдесят лет вперед. И ей не нужны были сомнительные удовольствия со случайным знакомым.
      Ровно через сутки семнадцатилетняя Маша стала другим человеком, она стала женщиной, женой Аркадия, она по-настоящему полюбила его и другого мужчины себе уже не представляла и не желала. А тогда...
      - Слушай, - вдруг жалобными глазами поглядел на Машу Олег. - Можно я останусь переночевать? Тут прикорну, на этом вот диване... Так неохота переться на станцию в такую погоду в кромешной тьме...
      Ну почему она не выставила его вон?!!! Почему не побежала за помощью к соседям?! Сколько раз впоследствии она не то, чтобы корила, а буквально казнила себя за это проявление ненужной жалости? Дура, дура, набитая дура!!! Как дорого обходится человеку глупость и жалость к дикому зверю!
      Она едва заметно утвердительно кивнула головой, окинула его, как ей самой показалось, презрительным взглядом и вышла. Из гостиной вдогонку ей послышался смех.
      Слава Богу, в её комнате был крепкий засов. Она задвинула его, разделась и бросилась в теплую постель... Разумеется, ей долго не спалось. Она слышала, как двигался по гостиной Олег, чувствовала дым его сигарет. Он что-то напевал себе под нос, листал какие-то журналы. Потом все затихло, погас лучик света, проникавший из гостиной в её комнату. Маша приготовилась было заснуть, но тут в коридоре раздались тихие шаги, приближавшиеся к её двери.
      - Машенька, что-то мне не спится, голова болит, выйди, поговорим, зашептал Олег.
      - Еще одно слово, и я позову на помощь соседей, - крикнула Маша. - Там как раз большая компания, и все мои друзья. И черт меня дернул уйти оттуда! - добавила она в сердцах.
      Он молчал, но не уходил.
      - Ты понял меня? - металлическим голосом спросила Маша. - Еще одно слово, и я зову на помощь. Ты меня плохо знаешь, а, вернее, не знаешь совсем. Ты, видно, привык общаться только со шлюхами. Не постесняюсь и позову соседей. Отделают тебя как Бог черепаху со всем твоим гонором. Умник какой! Пожалела его, не выгнала, а он неизвестно что себе вообразил...
      На сей раз Олег счел нужным смолчать, видимо, сжал кулаки, прикусил языки зашаркал прочь. Ему редко приходилось в жизни наталкиваться на такое.
      Больше он её не беспокоил. Где-то через часок Маша успокоилась и заснула.
      Спала, как ни странно, крепко. Проснулась она, когда было ещё темно. В доме было тихо, она взглянула на часы - без десяти семь. Встала, выглянула в окно - тишина осеннего сада, сырость, нависшая в воздухе, густой туман, желтые листья, обильно засыпавшие сад... Хотела опять лечь в постель, но тут раздался голос из гостиной:
      - Машенька, я уезжаю, выйди, простимся!
      - Открывай дверь и уходи. Я потом сама закрою. Кроме тебя тут некого бояться.
      Маша осталась довольна своим ответом. Олег смолчал и на этот раз. И тут почему-то ей стал как-то неловко за свою резкость, к тому же надо было проверить, чтобы он чего-нибудь не прихватил или не сделал ещё какую-нибудь гадость. Она начала одеваться. Вышла. Олег сидел в полумраке на диване и глядел в одну точку. Он был уже в плаще. Неожиданно Маша испытала к нему чувство некой жалости. А вдруг он тоже в неё влюблен, а она так резко обошлась с ним...