Наташа взглядов матери не видела. С аппетитом ела, пила чай с пряниками. Потом поблагодарила за ужин и пошла смотреть телевизор. Смеялась над забавной комедией "Отпетые мошенники", болтала с Толиком...
      Толик в этот день был немного нездоров, его просквозило на холодном ветру. Люба напоила его чаем с малиной и пораньше уложила спать. Уснул он быстро, засопел, зачмокал, И тогда Люба вошла в Наташину комнату.
      Наташа лежала на кровати в рейтузах и футболке и читала книжку.
      - Наташа, - тихо сказала Люба. - Я кое-что хочу у тебя спросить.
      - Что, мам? - Наташа оторвалась от книги.
      - Ты уж извини меня, разговор не очень приятный. Но дело-то серьезное. Завтра нас обеих вызывает следователь. Ты помнишь?
      - Конечно. А что тут такого?
      - Да.., ничего... Но надо сказать все правильно...
      - Что сказать? - удивилась Наташа. Она непонимающими глазами глядела на мать. - Что именно сказать? Мне вообще нечего говорить этому следователю. Меня при убийстве не было, я пришла с работы вечером. Что я могу сообщить?
      - Да, это так..: Все это, конечно, так. Но.., вот..
      Ты извини меня, если я что-то не так скажу...
      Наташа поднялась и села на кровати. Она внимательно глядела на мать.
      - Что с тобой, мам? Говори, я не понимаю...
      - Я скажу, но... Наверное, это Вера Александровна из ума выжила... В общем, она считает, что это ты убила Николая! - выпалила Люба и отвернулась.
      - Я?! Убила Николая?! Ты бредишь, мам?
      - Да нет, Наташенька, если бы так... Она говорит, что видела тебя в квартире часов в одиннадцать. Ты стояла около убитого Николая... А потом шла по коридору. Видела она тебя... И кровь от следов потом вытирала сама.
      Наташа раскрыла рот и молча глядела на мать.
      - Ну я не знаю, мам, кто из вас сошел с ума. Мне бы хотелось все же, чтобы она. Возраст такой, тебе еще рановато.
      - Я тоже подумала, что сбрендила старуха. Но она так конкретно все рассказывает. Вышла, говорит, в магазин, когда этот Иван убрался отсюда, потом приходит, слышит - возится кто-то в нашей комнате.
      Она поглядела в замочную скважину - видит, ты стоишь над трупом Колькиным. И кулаки сжимаешь.
      А потом видела тебя, как ты по коридору шла. А потом следы кровавые на полу остались, она замывала...
      А потом уже я пришла...
      - Мама, я весь день была на работе, - четко сказала Наташа. - Весь день. С утра до конца рабочего дня. Обедали мы с Лялькой около двух в кафе. И все.
      Остальное время я была на работе и никуда, слышишь ты, никуда не отлучалась! Никуда... Спроси кого хочешь... Это все, бред, то, что ты говоришь, просто бред.
      - Ну не знаю! - взмахнула руками Люба. - Я сама скоро с ума сойду от всего этого!
      - Но ведь арестовали же Ивана Фомичева! И деньги Николая ты у него нашла, и ручку. Он-то почему не мог убить?
      - Понимаешь, Наташа, Вера Александровна сказала мне, только мне, а не следователю, что Николай выходил в туалет уже после ухода Ивана. Она сама видела его! Иван два раза приходил, второй раз за водкой бегал. А она два раза видела Николая, по нужде бегал.
      Но она не стала говорить следователю, что после окончательного ухода Ивана она видела Николая живого. Ты меня понимаешь?! Она вообще ничего про тебя следователю не говорила. Она только мне все это рассказала.
      - Ну, спасибо! - рассмеялась Наташа, все больше поражая мать. - Добрая какая... Меня не надо выгораживать, понимаешь ты? Я никого не убивала и была на работе. Все. Так что, мам, передай ей, что ей просто почудилось. Старческий маразм, есть такое дело.
      - Не похоже как-то, - пожала плечами озадаченная Люба.
      - Не похоже, но так и есть, - коротко отрезала Наташа и вновь взялась за книгу.
      - Следы, говорит, от кроссовок были... - неуверенно сказала Люба.
      - От кроссовок? - вздрогнула вдруг Наташа. - Но ты же знаешь, я никогда не ношу кроссовок. Их и нет у меня...
      Люба заметила, как что-то изменилось в лице Наташи. До того спокойная, насмешливая, она вдруг побледнела и словно чего-то испугалась.
      - Ив чем же я была одета? - пристально глядя на мать, спросила Наташа. - Что она говорит?
      - А я и не спросила... - промямлила Люба.
      - А ты пойди и спроси, - как-то очень зло произнесла Наташа. - Спроси, раз такое дело. Это же очень важно. Что она скажет?
      Люба вышла и вернулась минут через десять.
      Наташа сидела на кровати и глядела куда-то в стену. Выражение ее лица было несколько отрешенное.
      - Наташа! - позвала мать.
      Наташа вздрогнула и испуганно поглядела на нее.
      - Что?
      - Да ничего. Это я. Я спросила Веру Александровну. Говорит, точно не помнит, но вроде бы в красной куртке и в джинсах.
      - В красной куртке? - переспросила Наташа и еще больше побледнела. - У меня же такой одежды нет! Ты знаешь, что у меня такой одежды нет! И не было никогда! - Она неестественно расхохоталась. - Ты же знаешь, что у меня такой одежды никогда не было! Все! Спокойной ночи! Я спать хочу, не желаю больше слушать эти бредни Веры Александровны. Не желаю!
      Озадаченная Люба поглядела внимательно на Наташу, пожала плечами и вышла из комнаты.
      Утром Наташа была очень бледная, явно невыспавшаяся. Не говоря ни слова, умылась, позавтракала и ушла на работу.
      Встретились они уже в коридоре на Петровке.
      Люба шла от Николаева, Наташа шла к нему. Люба остановилась около дочери.
      - Наташа, я должна тебе сказать. Он спрашивал про размер обуви. Поимей в виду. Не зря он это спросил.
      Наташа пристально поглядела в глаза матери.
      В этом взгляде было что-то такое, от чего у Любы мурашки побежали по спине.
      - Поимею, мама, спасибо за информацию. Они тут вообще зря вопросов не задают.
      И обе пошли в разные стороны. Каждая - со своими мыслями. Каждая что-то знала, о чем-то догадывалась, что-то подозревала. Обеим было страшно.
      Глава 8
      Подходил к концу рабочий день. У Наташи, как всегда, болели ноги от долгого стояния за прилавком, но сегодня она не обращала внимания на это. Голова была занята другим. То, что сказала ей вчера мать, потрясло ее. Но говорить с матерью откровенно она не могла. Они давно уже были совершенно чужими людьми. Более того - между ними было нечто. Нечто черное, ужасное, недоступное пониманию, нелепое и гнусное. Наташа знала, что мать догадывалась обо всем...
      Эти отвратительные картины то и дело всплывали у нее перед глазами. Хотелось от них чем-то закрыться, хотелось, чтобы они сгинули навсегда, как сгинул с этого света Николай Фомичев, муж ее матери...
      ...Наташа училась в одиннадцатом классе, когда мать с Толиком уехала к родственникам в деревню - там умер ее двоюродный брат. И тогда это произошло в первый раз...
      Усевшийся за ужин Николай буравил ее глазами.
      Наташа накрыла на стол, разогревала ему ужин и сама села напротив.
      - Устал, - вздохнул Николай. - Выпить что-то хочется. Достань из серванта, там водка есть. Выпью рюмаху.
      Наташа достала бутылку, поставила на стол, вынула из серванта рюмку.
      - А себе-то? - сказал Николай.
      - Я не пью, дядя Коля, - тихо ответила Наташа.
      - Да ну, ты большая уже. Выпей со мной за компанию, не могу один, алкаш я, чо ли?
      Она не соглашалась, но Николай сумел уговорить ее. Она достала себе рюмку только для того, чтобы он отстал от нее.
      Николай улыбнулся во весь рот, что бывало с ним крайне редко, и налил себе и ей.
      - Ну, давай, Наташа, за все хорошее.
      Они чокнулись и выпили.
      - Ты уж большая, тебе можно, - улыбался Николай. - Ты уж совсем большая такая.., стала...
      Немного закусив, он налил им еще по одной.
      - Я больше не буду, - сказала Наташа.
      - Да ну ладно, что ты? Подумаешь... Я матери не скажу. Тебе уж семнадцать, подумаешь... Я не скажу..
      Уговаривать он умел. И Наташа выпила еще одну рюмку. Пила она крайне редко, только по праздникам, совсем понемногу. Образ жизни она вела домашний, в компании не ходила, не разрешали ни мать, ни отчим.
      - Сейчас молодежь такая, - говаривала мать. - Не дай бог, ты девка красивая, изнасилуют и спасибо не скажут. Не ходи никуда, успеешь еще. Дома надо быть по вечерам. Знаю я ваши компании.
      Третья рюмка сделала ее почти пьяной. Закружилась голова, ей стало весело, развязался язык, она стала болтать о всякой ерунде с отчимом, который был совершенно не похож на себя. Обычно угрюмый, занудный, грубый, сейчас он разглагольствовал о жизни, отпускал шутки, искоса поглядывал на Наташу. Взгляды эти она ловила и раньше, она стала стесняться отчима, никогда не ходила при нем в белье, старалась не носить коротких юбок и платьев. Она видела, что нравится ему, но старалась об этом не думать.
      - Музыку включила бы, что ли, - предложил Николай, наливая ей еще рюмку.
      Наташа включила магнитофон.
      - Ну что, потанцуем? - сказал Николай, улыбаясь во весь рот.
      - Да ну, зачем? - покраснела Наташа.
      - А что такого? Можно хоть раз повеселиться, мать все ворчит, ругается. А так я веселый. Я раньше такой плясун был, в Сызрани, бывало, на вечеринках такие танцы отплясывал - и твист, и шейк...
      Они попрыгали под быструю музыку. Потом заиграла медленная. Николай обнял Наташу за талию и стал водить ее под музыку по комнате. Она почувствовала его горячее дыхание, его мужскую суть, ей стало стыдно, она попыталась отодвинуться от него, но железные пальцы мясника крепко держали ее за талию.
      - Ты что, Наташ, ты что? - бубнил Николай и тянулся губами к ее губам.
      - Пустите, дядя Коля, пустите, - лепетала Наташа.
      - Тихо, тихо, а то соседка услышит, не дай бог, ну ее, подумает еще не то, тихо, тихо...
      Эти стальные пальцы, это горячее дыхание из зловонного рта, это потное тело... Как она жалела, что не отдалась два месяца назад на вечеринке красивому пареньку, ухаживавшему за ней... Николай зловеще глядел ей в глаза, а мощными пальцами расстегивал на ней платье.
      - Тихо, тихо, - бубнил он. - Ничего, ничего, все будет путем. Ты тихо, главное, не шуми...
      И она побоялась шума, постеснялась скандала.
      Как она потом кляла себя за это! Почему не закричала, не позвала на помощь?! Ведь соседка была за дверью, она могла вызвать милицию. Но нет... Как затравленный зверек, она пошла на собственное уничтожение ради того, чтобы не произвести лишнего шума. Он загипнотизировал ее, как удав кролика...
      - Что вы сделали? - шептала сквозь слезы Наташа. - Что вы сделали?!
      - А ничего, - вытирал пот со лба Николай. - Все путем будет. Молчи знай. Никто ничего не узнает. Я те подарок сделаю хороший, внакладе не будешь... Но гляди... - Он привстал на кровати и страшными глазами поглядел ей в лицо. - Только попробуй кому вякнуть... У меня друзей много. Изуродуют где-нибудь в темном месте. Такое с тобой, сучка, сотворят, чего ты и не ожидаешь... Поняла?
      - Поняла, - рыдала Наташа, дрожа как осиновый лист. - Но зачем, зачем вы это сделали? Вы же муж моей матери...
      - Подумаешь... Что там мать? Ты красивее, моложе... Кайф с тобой. Я так сказал тебе, чтоб припугнуть.
      Ничего тебе не будет, я сам тебя никому в обиду не дам. Только молчи.
      Когда рано утром Николай ушел на работу, Наташа взяла веревку и хотела повеситься на карнизе. Но представила себя висящей, задыхающейся, с высунутым языком и бросила веревку, потом решила перерезать себе вены. И опять - страшные видения, кровь...
      Нет, нет, нет... Страшно... Выброситься с седьмого этажа? Она подошла к окну, долго глядела вниз...
      Представила, как шмякается об асфальт ее тело, и оставила эту мысль...
      Делать было нечего, стала жить. Жизнь сделалась гнусной, мир потерял все краски, запахи, не было больше радостей в жизни. Были страх, грязь и унылое существование...
      Николай использовал любую возможность, чтобы продолжать свои игры. К счастью, таких возможностей бывало немного. Мать не работала, по вечерам все были дома. Но как-то заболела Любина мать, и Люба с Толиком поехали к ней и остались там ночевать.
      И снова загорелись бешеным огнем черные страшные глаза Николая. И снова железные пальцы потянулись к ее телу... "Не надо! Не надо! Пусти! Маме скажу!" - кричала Наташа. "Не скажешь, паскуда! Поздно уже, не впервой. Раздевайся лучше по-хорошему... Я те сегодня что-то новое покажу, ты еще не знаешь, какие есть варианты..." И Наташа покорно раздевалась, ложилась под него, делала все, что он прикажет...
      Наташа поняла, что соседка Вера Александровна знает все. Она смотрела на нее такими отчаянными, округлившимися глазами. А Наташа отворачивалась, шла в ванную, мечтала перерезать себе вены, но боялась боли, крови, металла, проникающего в тело...
      Потом у Наташи появился кавалер. Его звали Эдик.
      Он зашел в магазин купить какую-то книгу и обратил внимание на Наташу. Предложил проводить ее после работы. Она согласилась. Когда вышла на улицу, там ее ждал "Мерседес" стального цвета, Эдик сидел за рулем и ослепительно улыбался ей. Он повез ее в ресторан, потом к себе домой. Ей уже ничего не было страшно. Она даже не боялась друзей Эдика, явных бандитов, грубых, немногословных, коротко стриженных, всегда при больших деньгах. Они, не стесняясь ее, обсуждали какие-то свои дела, все сводилось к тому, чтобы с кого-то что-то получить, слупить, а если не дадут - припугнуть, пристрелить. Эдик, правда, был не такой мрачный, но очень нервный, дерганый Если ему казалось, что она говорила что-то не то, он так смотрел на нее, что ей становилось жутко. Этот мог бы убить совершенно спокойно, можно было не сомневаться.
      Они сожительствовали с Эдиком месяца четыре Он подвозил ее домой на "Мерседесе". Однажды, когда он подвез ее и они разговаривали в машине, мимо проходил мрачный Николай. Наташа быстро выскочила из машины и встала перед Николаем. Задорно поглядела ему в глаза. Тот отвел взгляд Впервые она видела его испугавшимся.
      - О, Наташ, добрый вечер, - промямлил Николай. Наташа молчала и улыбалась ему в лицо. "Сказать или не сказать Эдику?" - вертелось в голове.
      - Ты чо? - буркнул Эдик - Это кто? Э, поди сюда! - позвал он Николая.
      Наташа решила ничего не говорить. Ей было стыдно сказать такое вслух. Хотя ей страшно хотелось отомстить Николаю, она ненавидела его лютой ненавистью - его мерзкие глаза, его стальные пальцы, его большое потливое тело, черные непромытые волосы...
      "Нет, нет, потом..."
      - Да это отчим, - усмехнулась она. - Иди домой, там мама беспокоится...
      - А, отчим, - махнул рукой Эдик.
      Съежившийся Николай поплелся домой, понимая, что на этот раз ему крупно повезло. К Наташе он приставать перестал, заискивал перед ней, купил ей несколько дорогих вещей.
      А вскоре Наташе позвонил один из друзей Эдика.
      - Убили его вчера, - мрачно заявил он. - Послезавтра похороны. Хошь приходи. Мы все тут будем...
      На похороны Наташа не пошла. Ей это не было нужно. Она не любила Эдика, боялась его. Она просто ненавидела свою жизнь, ненавидела Николая, ненавидела даже мать, при которой такое могло быть.
      Эдик был какой-то отдушиной, и больше ничего.
      Вскоре в ее жизни появилась другая личность - если так можно сказать, полная противоположность Эдику. Это был внук Веры Александровны Виталик.
      Он стал навещать бабушку и увидел на кухне Наташу.
      Виталик был небольшого роста, хилый, щуплый, в очках. Жидкие светлые волосики были плохо причесаны и все время падали на лоб.
      - Это Наташа, моя соседка, - представила ее Вера Александровна.
      - В-виталик, - заикаясь, произнес внук, страшно покраснев при этом.
      Наташа улыбнулась, парень показался ей забавным. На вид ему было лет шестнадцать, хотя, оказалось, ему шел уже двадцать второй год и он был студентом медицинского института. Он стал довольно часто появляться в этой коммунальной квартире. Вера Александровна объясняла это внимательностью внука, но Наташа-то понимала, что ходит он сюда ради нее.
      Он смотрел на нее влюбленными глазами и боялся произнести при ней слово. Он совершенно не представлял себе, как ухаживать за девушками. Однажды перед Новым годом он пришел к бабушке и попросил ее позвать Наташу к ним в комнату. Вера Александровна позвала ее.
      - Из-звините, - промямлил Виталик. - Я хотел поздравить вас, Наташа, с наступающим Новым годом.
      Вот вам цветы, и тут.., маленький подарок.
      Он протянул ей сверток, перевязанный розовыми ленточками. Наташа развернула его и обнаружила там маленького красненького Санта-Клауса с надписью "Happy New Year". Она сжала подарок в руках, почувствовав, что на глаза наворачиваются слезы. Так это было трогательно, так необычно в этой коммуналке, где за стеной сидит и жрет бутерброд с салом Николай Фомичев и ждет момента, чтобы снова наброситься на нее.
      - Спасибо, Виталик, - еле слышно произнесла Наташа и поцеловала его в щеку. Он покраснел так, как никогда не краснел до того.
      - Может быть, выпьем вина? - предложил он. - Я принес бутылку вина и торт. Давайте садитесь - Да я не могу, меня ждут, - сквозь спазмы в горле произнесла Наташа.
      Вера Александровна стояла около старого буфета и молча глядела на них. В глазах ее было неодобрение.
      Наташа хотела все же присесть, но наткнулась на этот взгляд Веры Александровны.
      - Меня ждут, Виталик, спасибо большое. Я желаю вам весело встретить Новый год, - сказала Наташа.
      - Да.., что там... Я никуда не хожу, - промямлил он. - Может быть, вы к нам придете? Я с мамой буду, и больше никого. И вы приходите, - расхрабрился он.
      Наташа еще раз посмотрела на Веру Александровну и на сей раз поймала некое сочувствие в ее взгляде.
      Но и брезгливость в то же время.
      - Нет, спасибо. Я пошла. - И, сжав в руке Санта-Клауса, веселенького, седобородого, румяного, выскочила из комнаты.
      После того Виталика довольно долго не было.
      А Наташа чувствовала, что ей хочется его увидеть. Она никогда до того не встречала таких людей. От детства остался образ отца - весельчака, всюду водившего ее с собой в те редкие часы, когда он был свободен. Она помнит походы в зоопарк, в цирк, в театр, на елки, просто прогулки по Москве. Она помнит его любовь, его нежность к ней. И с тех пор, как он умер, она никогда не чувствовала к себе этого отношения любви и нежности. Мать относилась к ней холодно и ровно, вся она была в повседневных заботах, и теплые слова слышать от нее приходилось редко, в основном когда Наташа болела. Поэтому она любила болеть.
      Когда Наташа лежала в теплой постели, закутанная, слабенькая, горячая, мать относилась к ней так же, как в далеком детстве. Она подсаживалась к ней на кровать, гладила ее по горячей щеке, целовала в лоб, поила вкусненькими напитками, давала из ложечки лекарство. И на глаза Наташе наворачивались слезы.
      Но потом Наташа поправлялась, и все вставало на свои места.
      Позже внимание мужчин к выросшей Наташе было совсем иного рода. Это было отношение к ее телу, желание обладать ею. Но нежность, любовь, понимание - всего этого она не знала. Расхожие комплименты Эдика и его друзей, шуточки других поклонников - все это радовало и льстило только поначалу, потом стало раздражать. И вот.., этот странный Виталик.
      Появился Виталик только в феврале. Он как-то по-особому посмотрел на нее, ей стало не по себе от этого взгляда. Не только нежность, но и некое осуждение прочитала она в нем. Они стояли на кухне. У Виталика шевелились губы, словно он хотел что-то сказать, но язык не поворачивался. Наташе хотелось подойти к нему поближе, но между ними будто была стена. До нее вдруг дошло, почему он смотрит на нее совсем по-другому, чем тогда, перед Новым годом. Вера Александровна рассказала внуку то, что знала про нее. Наташа густо покраснела.
      - Я... - произнес наконец Виталик. - Я.., хотел поговорить с вами, Наташа. Только вот.., как-то негде.
      Везде люди...
      Наташа молчала.
      - Может быть, вы не хотите со мной говорить? - спросил он, поправляя круглые очки. На нем был странного желтоватого цвета потрепанный костюм и неумело завязанный серый галстук. Наташе вдруг стало жалко его.
      - Да что вы, Виталик! - наконец нарушила она свое молчание. - Что вы! Я очень хочу с вами поговорить...
      - А может быть, пойдемте к нам? Отсюда не очень далеко, три остановки на метро. Мамы сейчас нет дома... - При этих словах он по своей привычке покраснел.
      - Я не знаю, - пожала плечами Наташа. - На улице холодно, я только с работы.
      - Ну и что?! - воскликнул Виталик. - Я вас чаем напою с вареньем. И не так уж на улице холодно...
      - Виталик! - позвала Вера Александровна. - Идем ужинать!
      - Нет, бабушка! - отозвался Виталик, глядя на Наташу. - Нет, я пойду, мне, оказывается, пора домой.
      Вера Александровна вышла из комнаты и с недоумением поглядела на внука.
      - Так зачем же ты пришел? - спросила она. - Чтобы сразу уйти?
      - Да вот... - замялся Виталик, с мольбой глядя в глаза Наташе. - Так получилось. Пойду я...
      Наташа молча пошла одеваться. Виталик, не желая разговаривать с бабушкой, стал натягивать свое пальтишко. Наташа тоже оделась очень быстро, и они выскочили из квартиры, сопровождаемые недоуменными взглядами Веры Александровны.
      Вечер и впрямь не был очень холодным. Всего градусов восемь мороза. Но было скользко. Виталик взял Наташу под руку.
      - Осторожно, Наташа, у вас такие высокие каблуки. Смотрите, не поскользнитесь, - суетился он.
      Виталик был примерно одного роста с Наташей, но каблуки делали ее выше. Она вдруг почувствовала, что глотнула свежего воздуха, и не только потому, что они вышли на улицу. Рядом был человек, который излучал этот воздух, излучал добро. А они выскочили из затхлой обстановки коммунальной квартиры.
      Пройдя дворами, они вышли на улицу Дмитрия Ульянова и зашагали по заснеженному бульвару. Наташа вдруг вспомнила, как на этом бульваре отец возил ее на стареньких саночках по снегу, как она падала в сугробы и отчаянно хохотала. Она давно не вспоминала это.
      Они шли по бульвару и молчали, Виталик бережно держал Наташу под руку. Она чувствовала горячее дыхание.
      - Вы не против, если я закурю? - спросил Виталик.
      - А разве ты куришь? - рассмеялась Наташа, переходя на "ты".
      - Я-то? Да, курю. В институте начал, после анатомички. Так страшно было.
      Он вытащил из кармана пальто пачку "Пегаса" и долго не мог зажечь спичку на февральском ветру. Наконец закурил и, снова взяв Наташу под руку, повел ее к метро. Наташе в лицо веяло дымом дешевых сигарет, дул ветер со снегом, но ей давно не было так хорошо.
      Виталик иногда замедлял шаг и искоса поглядывал ей в лицо. Такая любовь, такая нежность чувствовались в этом взгляде сквозь круглые немодные очки, что у Наташи замирало сердце. Она поняла, что существует другая жизнь, отличающаяся от того кошмара, в каком она пребывала в последнее время, отличающаяся от суетной нелепой жизни ее матери, от варварского образа жизни Эдика и его товарищей. Виталик был человеком из другого, то ли забытого, то ли никогда не изведанного мира. От него веяло добротой и теплом.
      Потом они сидели рядом в вагоне метро. Им было хорошо вдвоем. Он что-то рассказывал про свой институт, про практику, она толком не слушала, она глядела в его серые глаза за круглыми очками и чувствовала себя счастливой.
      От метро они шли минут десять к дому Виталика.
      Погода ухудшилась, похолодало, повалил снег. Их лица стали мокрыми, но им было весело. Виталик плохо видел сквозь очки, залепленные снегом, летевшим в лицо, он то и дело снимал их и протирал носовым платком.
      Наконец они пришли. Поднялись в лифте на девятый этаж, Виталик открыл ключом дверь.
      Квартира была небольшая, но очень уютная. Наташе бросилось в глаза обилие книг в маленьком коридорчике. Книги по медицине, по искусству, словари, справочники.
      Виталик снял с нее дубленку, встряхнул ее, повесил на вешалку. Наташа стянула сапоги, Виталик подал ей мягкие тапочки, провел в комнату.
      - Вот здесь я живу, - сказал он, как бы оправдываясь. - В тесноте, да не в обиде, - почему-то добавил он.
      Комната была маленькая. По стенам стояли стеллажи с книгами, около окна узкая кровать и рядом письменный стол, заваленный бумагами и тетрадями.
      - Извините, у меня не прибрано, - смущенно сказал он. - Вы садитесь, а я пойду чайник поставлю.
      Вы замерзли очень, как бы не простудиться из-за меня...
      - Виталий, давай на "ты", - предложила Наташа. - Мы уже давно знакомы.
      - Конечно, конечно, - закивал Виталик. - Ты... подожди, я сейчас.
      Потом они пили чай с малиновым вареньем на маленькой уютной кухоньке. Виталик сквозь очки нежно глядел на Наташу, болтал что-то, иногда замолкал, словно стесняясь своей оживленной речи.
      - А о чем ты хотел со мной поговорить? - вдруг спросила Наташа, глядя Виталику в глаза.
      Он покраснел так, что стал одного цвета с малиновым вареньем в хрустальной вазочке.
      - А.., это... Наташа, а вы.., а ты.., коньяка не хочешь? - внезапно предложил он. - У меня с Нового года осталось. Я ведь почти не лью, не люблю, а вот... чтобы согреться...
      - Почему бы и нет? - улыбнулась Наташа, не отрывая от него взгляда.
      Виталик засуетился, вытащил из старого кухонного шкафчика бутылку армянского коньяка, где оставалось больше половины, налил ей и себе в маленькие хрустальные рюмочки, вынул из холодильника лимон, аккуратно порезал. При этом он засучил рукава, и Наташа с удивлением обнаружила, что у него очень сильные, мускулистые руки. Это совершенно не вязалось с его худым бледным лицом.
      - У тебя сильные руки, - сделала она ему комплимент.
      - Я же будущий хирург, - смущенно улыбнулся Виталик. - Со слабыми руками как же я буду оперировать? Подкачаться пришлось, да и летом мы в походы ходим, там всякое приходится делать... Так что вот... - Он согнул руку и показал бицепс. После этого опять сильно покраснел. - Да ну, хватит об этом, ты меня захваливаешь.
      - И хозяин ты хороший. И варенье твое вкусное.
      Виталик на сей раз перестал краснеть. Он сел и поднял рюмку с коньяком.
      - Я не знаю, за что пить, - сказал он. - Только за вас.., то есть за тебя...
      - То есть за нас? - мягко прервала его Наташа, глядя ему в глаза.
      - Да, за нас!
      Они чокнулись и выпили. Через пару минут Наташе стало так хорошо, как не было уже лет пятнадцать.
      Она сидела на этой уютной кухне, сосала лимон, пила чай с вареньем и глядела на этого странного человека в немодных очках, в линялой ковбойке, с такими сильными руками. Ей казалось, что она знает его очень давно, что это близкий ей человек, до того с ним было легко и просто.
      После того как они выпили еще по одной рюмке коньяка, Виталик решился на разговор.
      - Наташа, - начал он тихо. - Я хотел тебе сказать... Я вот что хотел тебе сказать... - Тут он снял очки, вынул из кармана носовой платок и стал тщательно протирать их. - Понимаешь... Я не знаю, как это все сказать, но я чувствую, что должен... - Он снова надел очки и внимательно поглядел на нее. - Да, я должен. - При этих словах он поднялся со стула и встал напротив нее. - Я никогда никому еще такого не говорил... Наташа... Наташенька... Я...
      Тут раздался звонок в дверь. Покрасневший от досады, Виталик бросился открывать.
      - Мам, ты? - послышалось из коридора. - Ты чего так рано? Ты же к Владимировым в гости поехала...
      - Надоело мне у них, - отвечал женский голос, довольно низкий, прокуренный. - К ним приедешь и нарвешься на всякую выясняловку. Наши там остались, а я не выдержала, сказала, плохо чувствую себя.
      А ты что, не один? Ого... - уважительно протянула она. - Понимаю... Ну, извини, сын, знала бы - осталась там. Но от тебя такого ожидать...
      - Мам, перестань! - яростно зашептал Виталик.
      - Ладно, ладно, я не буду вам мешать. Ну хоть познакомь, мне так интересно, сын первый раз в жизни девушку домой привел. Познакомь.
      - Да ни к чему все это, мам, - отговаривался Виталик.
      Наташа сама встала и вышла из кухни. Мама Виталика, высокая, статная, крашенная в блондинку, с густым слоем макияжа на лице, пахнущая дорогими духами и табаком, разительно отличалась от сына.
      - Здравствуйте, - сказала Наташа.
      - Здравствуйте. Я Нина Петровна, мама Виталика.
      - Наташа.
      - Очень приятно. - Она искоса поглядела на сына и одобрительно кивнула головой. - Я, наверное, не вовремя, ну извините. Но вы сидите где хотите, я пойду к себе и прилягу, устала очень. После работы поехали в гости, а там неприятная обстановка. Пришлось возвращаться одной через всю Москву.
      Нина Петровна пошла к себе в комнату, а Виталик провел Наташу на кухню.
      - Так, понимаешь, и не дали поговорить, - улыбнулся он.
      - Мы прекрасно с тобой поговорили, - ответила ему Наташа. Прекрасно... Ты ничего больше не смог бы сказать. А я тебе скажу только одно - я очень благодарна тебе за сегодняшний вечер. Очень...
      А теперь налей по третьей рюмочке твоего чудесного коньяка, а потом проводи меня домой. Поздно уже...
      Виталик пожал плечами, не понимая, шутит она или говорит серьезно. Налил по рюмочке.
      - Надо было поесть приготовить, ты, наверное, голодная. У нас, правда, нет почти ничего, пельмени только. Ой, вру, я же по дороге сыру купил, он у меня в пакете, я совсем забыл!
      Он бросился в коридор и принес пакет. Вытащил оттуда завернутый в бумагу кусок сыра.
      - Давай я порежу, - предложила Наташа.
      - Да что ты, что ты, я сам! - стал суетиться Виталик и в результате порезал себе палец.
      - Идиот! - ругнулся он на себя.
      - Давай йод и пластырь, ничего страшного, - улыбнулась Наташа. - Просто ты очень спешишь меня накормить, чтобы я не умерла с голоду.
      Виталик принес йод и пластырь. Наташа взяла его руку в свою, помазала палец йодом и приклеила пластырь. Они впервые находились так близко друг к другу.