Ну, вроде бы, и все. Вы, Вера Георгиевна, вроде бы, считаете меня за идиота. Я следователь из Управления Внутренних дел, а не досужий репортер, собирающий жареный материал для статьи. Я веду дело о взрыве машины и гибели четырех человек. Ваша дочь имеет прямое отношение и к этому, и, возможно, к другому преступлению. А вы мне морочите здесь голову. Мне что, делать больше нечего, как по нескольку раз на дню мотаться к вам? Я просто возьму у прокурора санкцию на ваше задержание, и вы будете отвечать, как соучастница преступления. Хватит! Где Лена? Где они скрываются?!
      Женщина молчала, опустив глаза в пол. Я жду! Господи, за что мне все это?! — крикнула Вера Георгиевна. — Почему я должна предать свою дочь, которая только и виновата в том, что любит этого беспутного Андрея? Не скажу я вам ничего, Павел Николаевич. Она проявила заботу о матери, послала весточку, а я ее выдам. Вы же ее арестуете, она будет в тюрьме среди преступников… Нет, я этого не допущу! Она не выдержит! Она ни в чем не виновата! Прекратите устраивать истерики! Неужели вы не понимаете, что она не может всю жизнь скрываться? У нее дочь, в конце концов! Да не враг же вы ей, в самом деле? И, кстати, почему вы считаете, что ее посадят в тюрьму? Полещука-то наверняка посадят, а ваша Лена вполне может отделаться объяснениями с вами и своим законным мужем, если она не совершала никаких преступлений. Мы их найдем и без вас, в конце концов. Я уже дал нынешние приметы Полещука, его ищут по всей Москве, он никуда не денется. Давайте вместе поможем Лене. Ну, Вера Георгиевна… Не знаю я, прямо, что делать… В какое положение вы меня ставите! Гамлетовские вопросы… Послушайте меня! Вы же учительница, вы гражданка России, наконец! — стал говорить какие-то казенные высокопарные фразы Николаев. — Вам ли идти против закона? В Крыму она, в Крыму! — закричала Вера Георгиевна. — Так, по крайней мере сказал мне Андрей. И то я буквально клещами вытянула из него эту информацию. А уж сказал ли он правду, этого я не знаю. А более точных координат он не дал. Насчет Крыма это правда? Это слова Андрея. По-моему, он сказал правду. Он плохо умеет лгать, я всегда замечала, когда он лжет. А больше он вам ничего не рассказывал? Про это похищение, про взрыв? Похищение они задумали с Леной, чтобы заморочить голову Кириллу. А что касается взрыва в машине, он сам ничего не понимает. Он в шоке, это для него что-то жуткое и непонятное. Володя Максимов был его друг, он согласился помочь ему, и чтобы он решил взорвать его и каких-то несчастных бомжей, которых он нанял за гроши это совершенно немыслимо и бессмысленно. Он дал Кириллу деньги, которые снял еще до Нового Года со счета их разоряющейся фирмы, потом Кирилл отвез эти деньги в положенное место, и они снова оказались в кармане Андрея вместе с личными деньгами Кирилла. Большую сумму прикарманил, между прочим, аферист проклятый… И Кирюше намекнул, чтобы язык свой не распускал, поосторожнее был, пригрозил ему. А Кирюшу напугать дело нехитрое. Вы видите, он сам мне все рассказал, хотя мог бы и не рассказывать. Но вот то, что произошло на дороге с этой машиной и теми, кто в ней был, совершенно не понимает и объяснить никак не может. Хорошо. Допустим. Но почему Лену и Вику привезли именно в дом Юрковых в Жучках? Откуда он знал Юркова? Он был знаком с Митей Мызиным, сыном Клавы, домработницы Остермана. Их познакомил Кирилл. Митя иногда делал мелкий ремонт в квартире Полещука. Вот он к нему и обратился, когда понадобилось какоето убежище для всей этой инсценировки. Митя предложил для этого заброшенный дом своего приятеля Юркова. А, значит, для чего Полещук приехал в Москву, он вам не говорил? Да нет же. Сказал только, что у него какие-то финансовые дела, кто-то ему что-то должен, с кого-то он должен что-то получить Мало ему все. Так. Понятно. Можно сказать, что он был с вами довольно откровенен, раз поделился историей всех своих сомнительных действий. Но неужели же он ничего не рассказал вам про их дальнейшие планы? Сколько они собираются так существовать? Живут, наверное, по поддельным документам. Денег у них немало, а сейчас за деньги можно сфабриковать фальшивые паспорта, загранпаспорта. Странно, что они до сих пор не уехали за границу. Извините, я как-то Ялту до сих пор заграницей не считаю. Вообще-то он намекал, что они собираются за границу, что только там они будут спокойны. Говорил что-то про Соединенные Штаты, туда ему хочется. Но пока он не закончил какие-то дела здесь. Видимо, денег маловато для такого дальнего вояжа. Я воспользуюсь вашим телефоном. Вы позволите? — мрачно поглядел на нее Николаев. Конечно, — Вера Георгиевна растерянно глядела на него. Алло. Это Николаев. Я уже давал вам сведения, что разыскиваемый Полещук Андрей находится в Москве. Видимо по подложным документам. Внешность меняет каждый день. Еще поступили сведения, что разыскиваемая Воропаева Елена находится в настоящее время в Крыму. Свяжитесь с Уголовным розыском Украины. Более точных данных нет. … Хорошо… Хорошо… Я еду домой, если что, звоните мне туда.
      Он положил трубку. Ладно, Вера Георгиевна, — Николаев усталым взглядом поглядел ей прямо в глаза. Поеду я. Жена в больнице, так я ее и не успел сегодня навестить, дома двое детей, хорошо неподалеку, здесь, в Теплом Стане. У вас есть мой домашний телефон, если появятся какие-либо сведения о Полещуке, звоните. Нам надо найти Лену. Если все, что вы говорите, правда, в ее действиях нет состава преступления, и отвечать она будет только перед близкими людьми и своей совестью. А эти опасные игры с переодеваниями, исчезновениями, похищениями действительно становятся опасными — уже шесть трупов, этого что-то многовато для романтической любовной истории. Шесть?!!! — вытаращила глаза Вера Георгиевна.
      Николаев подумал немного, рассказать ли ей про убийства Мызина и Юркова и решил рассказать. Боже мой!!! Боже мой!!! — схватилась за голову Вера Георгиевна. — Какой же все это кошмар! Неужели Андрей? Неужели он на такое способен?! Вот почему вы днем меня спрашивали, способен ли он убить человека? Почему же вы мне тогда сразу не сказали? Это же совершенно меняет дело… Я бы вам сказала, что у меня был Полещук. В какую темную историю он втянул бедную глупую Ленку, которая так любит его…Эх, любовь, любовь, воистину, от нее больше зла, чем счастья. Найдите ее, Павел Николаевич, найдите. Мне кажется, что про Крым он сказал правду. Пусть там прочешут все вдоль и поперек. Лена девушка приметная, на нее каждый первый мужик оборачивается, хотя, может быть, она теперь тоже под убогую работает, как и ее кавалер. И все же, полагаю, ее запросто можно найти, тем более, она приезжая, а сейчас не сезон. Это летом там столпотворение, человека искать, как иголку в стоге сена, а сейчас, в феврале… Я очень вас прошу. А если этот Андрей тут заявится, вы первый узнаете об этом. Я сумею его задержать и найду способ позвонить вам. Ладно, — Николаев поглядел на нее уже более мягко. — Понимать-то я понимаю, только сделать пока ничего не могу. А их затея становится все опаснее и опаснее. Вы еще не знаете некоторых подробностей их исчезновения. А они довольно пикантны. Да? Еще что-то… А что именно? Пока я не могу об этом сказать. Какой же все это кошмар! — всхлипнула Вера Георгиевна. — Ну почему у меня такая горькая жизнь?! Я с двух лет воспитывала Леночку одна, и мне казалось, что я все делаю правильно. Она училась в той же школе, где я работала, она всегда была под присмотром. Я не баловала ее, но у нее всегда было все необходимое. Она была скромная, послушная, занималась музыкой и фигурным катанием. Потом любовь с этим беспутным Андрюшей… И деньги, ее развратили и испортили деньги, баксы эти проклятущие… Она так изменилась, когда вышла замуж за Кирилла. Ей понравилось быть богатенькой, она стала входить во вкус. Она ничем не помогала мне, зная, как я нуждаюсь. Она носила норковую шубу, одевалась в бутиках, продукты покупала в супермаркетах. А я в это время покупала к своему жалкому обеду по два соленых огурчика, а к чаю по три конфетки, вызывая презрительные взгляды продавщиц. Не могу же я питаться одной картошкой и кашами? Вы знаете, какая у меня зарплата? Кто придумывает эти зарплаты? Неужели этот негодяй полагает, что на такую зарплату можно прожить целый месяц? Да вообще, кто сказал, что учительница должна влачить такое жалкое существование? Почему у нас все шиворот-навыворот? При советской власти мы хоть кое-как сводили концы с концами, а теперь мы просто гибнем, околеваем мы от бедности и позора. А все что-то продают, перепродают, что творится, а, Павел Николаевич? Я сам получаю немногим больше вашего, а моя жена в библиотеке, наверное, и поменьше. И кормим двоих детей. Вы хоть одна… Это верно, — согласилась Вера Георгиевна. — Хоть дома не перед кем стыдиться своего нищенства. Зато у меня дочь богачка, а теперь еще и авантюристка. Нечем мне вас утешить, Вера Георгиевна, — сказал со вздохом Николаев. Держите меня в курсе, это в ваших же интересах. До свидания. Счастливо вам. У вас очень тяжелая и ответственная работа.
      Николаев поехал домой. Снегопад несколько стих, но дороги по-прежнему были ужасны.
      Его порадовала дочь, которая к приходу отца приготовила котлеты с картошкой и салат из капусты. Дети уже поели, Вера готовила уроки, Коля смотрел телевизор.
      Николаев выпил рюмку водки, пообедал и завалился спать, хотя было еще очень рано. Его промашка с Полещуком никак не выходила у него из головы, не давала ему покоя. На его работе голова должна быть всегда ясной, что бы не произошло — болезни близких людей, бессонные ночи, усталость — слишком уж серьезными последствиями чреваты подобные ошибки. Самое скверное, что в данном случае так и оказалось.
      Наблюдение за квартирой Полещука на проспекте Вернадского и квартирой его родителей в Солнцево результатов не дало. Злополучный Полещук опять как сквозь землю провалился. Из Крыма пока тоже не поступало никаких сведений.
      Так прошел весь февраль. Тамара поправилась, выписалась из больницы. Но тут появилась новая проблема, хоть и вполне житейская. Товарищ, который обещал Николаеву продать свою «шестерку», объявил ему, что продает ее немедленно и, если Павел хочет, то пусть покупает, или он продаст ее другому. А Николаев видел машину, и она ему очень понравилась, она была ухоженная, вылизанная, двигатель работал прекрасно. Дело было за одним — не хватало денег. Он обегал всех своих знакомых в поисках денег, но ему обещали дать взаймы только к апрелю, а только начинался март.
      Наконец, с помощью Тамары Николаев раздобыл необходимую сумму, раскрыв ей тайну накопления полутора тысяч долларов. Он сумел убедить ее, что им совершенно необходим личный автотранспорт, нарисовал радужные перспективы автомобильного отдыха, решения кучи назревших проблем и вообще повышения своего и семейного уровня жизни. И именно она заняла у своих родственников недостающие пятьсот долларов.
      … И вот наступил долгожданный день. Была суббота, выходной, они с хозяином съездили и переоформили машину, и Павел Николаевич подкатил к подъезду на собственном бежевом «Жигуленке» шестой модели. Он гордо остановил машину, к нему подошли двое соседей-автолюбителей, завязался деловой мужской разговор по поводу достоинств и недостатков купленной машины. Вышла из подъезда и Тамара в накинутой на плечи спортивной куртке, а за ней появился и Коля. Верочка сочла ниже своего достоинства выходить из дома смотреть машину. «Шестерка», — деловито пробасил Коля.А движок какой? Хороший, хороший движок, шестой, не беспокойся. Зверь машина, я плохую не взял бы. Когда только, Паш, ты будешь с ней возиться? — недоумевала Тамара. — Тебе и детьми заняться некогда, а ты еще это себе на шею повесил. Том, машина в идеальном состоянии, отвечал Николаев. — Почему это я должен с ней возиться? Это тебе не наш прежний лимузин. Он указал подбородком на несчастный красный 412-й «Москвич», так и торчавший грудой металла напротив соседнего подъезда. Я сам видел, как Вовка с ней обращался. Он машину с закрытыми глазами собрать и разобрать может. Ты послушай, как движок работает… А? Шепчет, не слышно ведь ничего. Прокатись, Павел, испытай на дороге, — посоветовал сосед. И то верно, — согласился Николаев. — Давай, Том, переоденься, съездим-ка мы к твоей матушке. Навестим и машину заодно проверим на прочность. Что я пока проехал? Тут рядом. А в Отрадное съездить через весь город — это уже что-то. Поедем, — согласилась Тамара — Может быть, там Вадим будет, пусть поглядит, на что деньги давал. Пап! — высунулась из окна Верочка. — Тебя дядя Костя срочно к телефону. Говорит, чтобы немедленно подошел! Съездили, короче, — с укором в глазах поглядела на мужа Тамара. Ты чего злишься? — удивился Николаев. Костя, наверное, хочет узнать, купил ли я машину. Сейчас поднимусь!
      Но Константин Гусев не поинтересовался покупкой Николаева. Он сообщил, что сегодня утром в Ялте нашли трупы Андрея Полещука и Лены Воропаевой. Что?!!! То самое, Павел. История продолжается. Убийство зверское, трупы изуродованы. Полещука еще можно узнать, но Воропаева изуродована до неузнаваемости. Седов велел тебе срочно оформлять командировку и лететь в Ялту. Давай.
      Николаев положил трубку и несколько минут постоял, глядя куда-то в одну точку с приоткрытым ртом. Ну что там, Паш? Опять что-то случилось? Убили Лену, ту самую, из вашей библиотеки и ее кавалера. Андрея, что ли? Да, Полещука. Да… Я их так хорошо помню, как будто все это происходило вчера. Такая была хорошая девочка…Они так нежно друг к другу относились. Мы просто любовались ими. Точнее, ей любовались, он-то всегда был какой-то взбалмошный, что-то такое в его глазах было дикой, идея какаято, что ли, трудно объяснить… Если бы я его тогда узнал в Ясенево, он был бы жив. Тебя бы туда с твоей зрительной памятью… Не надо себя винить, ты тоже живой человек и имеешь право на ошибки. Не имею я этого права. Сама видишь, как они дорого обходятся, эти самые ошибки… Упустил я его. И ее упустил… Не упусти теперь Кирюшу, — посоветовала Тамара. — Его роль в этом деле может быть очень даже зловещей. В Ялту мне надо лететь, Том. В Ялте это произошло. Не соврал, значит Полещук. В Крыму они прятались. Да, вот и покатались на машине, — с грустью произнесла Тамара, желая хоть как-то разрядить обстановку. Мы-то покатаемся еще… Какая, однако, это гнусная бесконечная история…
      Снова зазвонил телефон. И снова на проводе был Гусев. Мы с тобой летим вместе. Уже забронировали два билета на Симферополь. Вылет в восемнадцать тридцать. Приезжай оформлять командировку. А я машину сегодня купил, — жалобно проговорил Николаев. Поздравляю. Ту самую? Помню, классная тачка. Что же ты так печален, Павел Николаевич? Тому есть масса причин, Костя. Расскажу как-нибудь. А тачку в Ялте обмоем, крымским «Портвейном». Терпеть я не могу всякую бормотуху. Да и пить не за машину придется, а за упокой. Жалеешь их? А почему бы и нет? Молодые, красивые, а вот… Изуродованные трупы. Ладно. Давай. До встречи. Жду. Я в Управлении. Приезжай на машине, здесь оставишь, в нашем гараже. Тоже идея. Борисыч там ее как следует посмотрит, пока меня не будет.
      Тамара уже собирала мужу вещи. Бритва, зубная щетка, смена белья, свежая рубашка. Все, как всегда.
      А Николаев, поговорив с Костей, тут же начал набирать номер телефона Воропаевых. «Вот тебе и маменькин сыночек», — крутилось в мозгу. — «Его работа. Дома его, разумеется, нет.»
      Подошла Нина Владимировна.
      "А Кирилл на даче. Он устроился на работу, и ему очень удобно прямо с работы ездить на дачу. Он уже несколько дней там ночует. А Вика на мне…
      "Да, Вика, Вика, " — подумал Николаев со все нарастающим ощущением щемящей горечи. «Твоих родителей уже нет на свете. А ты бегаешь, играешь и ничегошеньки не понимаешь. Как это здорово — иметь право ничего не понимать.» Дайте мне ваш дачный телефон. А что, случилось что-нибудь? Да нет, уточнить надо кое-что. Николаев позвонил на дачу. Подошел Кирилл. Кирилл Владиславович, — удивленно произнес Николаев. — Вы на даче? А почему бы мне здесь и не быть? — задорно произнес Кирилл. — У меня сегодня выходной, так что, имею право. Вы меня буквально в дверях застали, я хотел походить на лыжах. В Москве, наверное, слякоть, а тут еще вполне зима. А у вас что, какое-нибудь дело ко мне? У меня? — вдруг замялся Николаев. Он был уверен, что не застанет Кирилла ни дома, ни на даче, и что задерживать его придется либо в Ялте, либо на полпути оттуда. — Я хотел попросить вас подъехать ко мне в Управление в понедельник часикам к двенадцати дня. Мне нужно уточнить некоторые сведения о Мызине и Юркове. Сумеете зайти? Заеду, раз вызываете, это мой долг. Я вообще-то уже устроился на работу в немецкую фирму. Там очень не любят, когда в рабочее время отсутствуют. Да, вроде бы, я вам все рассказал о них. Черт меня дернул познакомить Мызина с Полещуком…Несчастные ребята… , вздохнул он. — Я приеду, приеду, Павел Николаевич. Хорошо. До свидания, — сказал Николаев, недовольный собой. Причина звонка была довольно надуманна и могла вызвать подозрение Кирилла. Хотя, если убивал он, он и так напряженно ждет нашей реакции. Может быть, он даже успокоил его своим звонком. Однако, какова же выдержка у этого «маменькиного сыночка»! И почему он решил, что Кирилл убивал сам? Да еще так изощренно. Нанять мог, кого угодно.
      Николаев поручил Павлу Горелову вести наблюдение за Кириллом. Причем, конспирация была даже не обязательна. Пусть даже видит, что за ним следят.
      Николаев простился с Тамарой и спустился к машине. Тронул ее с места. Почувствовал и удовольствие от езды, и в то же время отсутствие постоянной практики — обычно он ездил на служебной машине с шофером, редко садясь за руль сам. Но уже ближе к центру он слился воедино с машиной и стал думать о другом.
      «Каким же образом Кирилл отыскал Лену и Полещука в Ялте?» — думал он. — «Да не мог он этого никак узнать, что он, частных сыщиков нанял искать их по всему миру? А мать Лены в жизни бы ему этого не сказала, она его так ненавидит…А, может быть, Кирилл действительно тут не при чем?» — засомневался Николаев. Что из того, что Кирилл несимпатичен ему? Какие основания подозревать его? В общем-то, никаких… И тем не менее, следить за ним было надо «Теперь не упусти Кирилла», — звучали в ушах слова Тамары.
      «Вполне возможно, что их убили именно изза тех драгоценностей, которые они украли у Воропаевых», — думал Николаев. — «Должны же они были их как-то реализовывать. А это, между прочим, очень даже непросто. Ладно, разберемся на месте».
      … В девятом часу вечера Николаев и Константин Гусев прилетели в аэропорт Симферополя. Там их встретил сотрудник местного угрозыска Клементьев, высокий малоразговорчивый человек лет тридцати пяти. Сегодня рано утром их обнаружил прохожий. Позвонил в милицию. Их нашли в кустах недалеко от дороги в Массандру. Неподалеку от гостиницы «Ялта». Да… зрелище малоприятное. Сами увидите, — рассказывал Клементьев, уверенно крутя баранку «Волги» по дороге из Симферополя в Ялту. Едем сразу в морг, — решил Николаев. — Устраиваться будем потом.
      … В морге рядком лежали два трупа высокого, за метр девяносто ростом мужчины и невысокой женщины. Сотрудник морга открыл лица. Николаев вздрогнул, Константин Гусев невольно сделал движение рукой к лицу, словно желая закрыть глаза. Но устыдился этого движения и резко опустил руку. … твою мать, — протянул он. В мужчине Николаев моментально узнал Полещука. Это была их третья встреча. Первый Полещук был импозантный мужчина в черном кожаном пальто с коротко подстриженными фатовскими усиками, второй — прохожий в Ясенево в сером пальтишке и потрепанной ушанке, сгорбленно спешащий к подъезжавшему автобусу, третий — этот страшный труп с избитым в кровь лицом.
      На женщину же вообще невозможно было глядеть без содрогания. Лицо ее представляло собой некое кровавое месиво, левый глаз был выбит, и только светлые растрепанные волосы с запекшейся кровью были признаком чего-то человеческого. От чего наступила смерть? — мрачно спросил Николаев. Оба были зверски избиты, могли умереть и от этого, — ответил Клементьев. — Плюс ножевая рана у женщины под левой грудью и две ножевые раны у мужчины, одна в сердце и другая в живот. Вскрытие было? Завтра будут результаты. Надо проводить опознание. Женщина изуродована до неузнаваемости, — сказал Николаев. — Что было найдено при них? Они были раздеты и ограблены. Верхней одежды на них не было, а у нас в Ялте еще довольно прохладно. Мужчина был в светлом костюме, женщина в свитере и джинсах. Эксперт определил, что смерть наступила часов в пять утра. Странное время для прогулок, заметил Гусев. В карманах пиджака мужчины не было бумажника, зато лежал паспорт. Вот он.
      … Этот паспорт Николаев уже держал в руках. Тридцать первого декабря прошлого года. «Полещук Андрей Афанасьевич, 1966 года рождения, прописан: Москва, проспект Вернадского…»
      Были еще ключи от какой-то квартиры, расческа, сигареты «Кэмел», зажигалка, носовой платок. Все. Рядом с женщиной валялась сумочка, денег там тоже не было. Косметика. И тоже паспорт.
      «Воропаева Елена Эдуардовна, 1969 года рождения, русская, место рождения город Москва. Прописана: Москва, Тверская…»
      Николаев внимательно вгляделся в фотографию. Совсем детское лицо, ведь фотография-то была сделана в шестнадцатилетнем возрасте. Красивое лицо с правильными чертами лица, ничего особенно примечательного, разве что глаза. Взгляд какой-то напряженный, взгляд немолодой женщины, словно она знает что-то такое, чего другие не знают. Но… с другой стороны, на фотографиях, особенно на документах люди получаются совсем другими, чем в жизни, напряженными, неестественными.
      Двадцать четыре года исполнилось, между прочим, вчера, четвертого марта. То есть, ее убили на следующую ночь после дня рождения. Они, наверное, шли откуда-то, где отмечали этот день. Может быть, из ресторана «Ялта»? Неужели шли оттуда пешком? Или их кто-то подвозил, высадили из машины и убили. Тоже вполне возможно. У них ведь могла быть с собой крупная сумма денег. А Полещук, как рассказывают, был большой любитель кутить и сорить деньгами. Могли заметить. Вам сняли номер в гостинице «Ялта», сказал Клементьев. — Сейчас мы вас туда отвезем.
      Их отвезли в уютный двухместный номер на десятом этаже гостиницы. Первым делом, войдя в номер, Николаев вышел на лоджию, закурил. Вдали было море, и хотя уже совершенно стемнело, присутствие моря ошущалось, чувствовалось его соленое дыхание. Николаев курил на свежем воздухе и чувствовал, как все глубже и глубже в сердце проникает тревога. Это муторное дело приобретало все новые и новые очертания, все более зловещие, кровавые. Кружилась голова от морского воздуха и от обилия самых разнообразных мыслей, будоражащих мозг.
      На следующий день экспертиза показала наличие в крови обоих погибших средней дозы алкоголя. Смерть наступила в результате кровоизлияния, полученного от многочисленых ушибов или от ножевых ранений. И того и другого было достаточно для летального исхода. Скончались они между четырьмя и пятью часами утра.
      Фотографии Лены Воропаевой и Андрея Полещука были развешаны у отделений милиции всего Крымского полуострова. В милицию обращались люди, которые утверждали, что видели людей, похожих на них. Буквально день назад поступили сообщения, что Лену и Андрея видели в Гурзуфе и в Никитском Ботаническом саду. Наверняка, их на днях бы нашли. Но… К вечеру на опознание приехали Вера Георгиевна и Кирилл Воропаев. Николаев с Клементьевым встречали их в Симферопольском аэропорту. Родителей Полещука решено было не вызывать.
      На эту пару невозможно было глядеть без чувства щемящей жалости. Субтильная Вера Георгиевна в стареньком демисезонном пальтеце и беретке, бледная как смерть, буквально зеленого цвета, вцепилась в рукав кашемирового пальто Кирилла, ища в нем поддержки и в то же время поглядывала на него с лютой ненавистью. Кирилл был тоже бледен, но старался держаться молодцом. Пока не выражаю вам своих соболезнований, — сухо произнес Николаев. — Вы должны опознать либо не опознать в погибшей свою дочь и свою жену. Простите меня, Вера Георгиевна, я должен предупредить вас — зрелище ужасное, вам сделают сердечный укол. Держитесь — это совершенно необходимо для следствия, для того, чтобы найти и наказать убийцу. Иначе бы мы вас не тревожили. Я все понимаю, все понимаю…. — бормотала Вера Георгиевна. — Я постараюсь, постараюсь быть выдержанной…
      Кирилл сидел на заднем сидении машины, мчавшей их в Ялту и молчал, глядя в боковое стекло. О чем он думал? Что скрывалось за его молчанием? Николаев никак не мог уловить ход его мыслей. Да это и невозможно. Может быть, уловить ход его мыслей и означало полнсотью раскрыть все это чрезвычайно запутанное и муторное, кровавое дело. Сначала мы предъявим вам для опознания труп мужчины, которого мы считаем Андреем Полещуком. Возможно, на завтра мы вызовем его родителей, хотя личность этого человека практически не вызывает сомнений, — сказал Николаев, когда они вошли в помещение морга. — Ну а потом… держитесь…Пригласите сюда врача.
      Вере Георгиевне сделали укол. Вопросительно поглядели на Кирилла. Тот отрицательно покачал головой. Тогда открыли труп мужчины. Кирилл вздрогнул, Вера Георгиевна побледнела еще больше, хотя, казалось, уже некуда.
      — Он, — прошептала она. — Он, Андрюша Полещук. Бедный… Да, это Полещук, — скривив пухлые губы, подтвердил Кирилл, слегка покачивая головой, как китайский болванчик.
      Николаев подошел к Вере Георгиевне и взял ее под руку. Держитесь, Вера Георгиевна, — произнес он, чувствуя, как мурашки бегут у него по спине. — Я понимаю вас, я отец, но умоляю — держитесь… Не беспокойтесь за меня, — ледяным тоном сказала Вера Георгиевна. — Я выдержу. Я все выдержу.
      Но когда открыли труп женщины, душераздирающий крик наполнил мертвецкую. Вера Георгиевна бросилась к телу дочери, ломая себе руки, упала перед ним на колени. Леночка! Леночка!!! Доченька!!! — глаза ее так расширились, что, казалось, они вот-вот вылезут из орбит. — Доченька!!! Что они с тобой сделали?!!! Что они с тобой сделали?!!! Маленькая моя… эти ручки, эти ножки…эта родинка на правой ручке и пятнышко на левой коленке. Сколько раз я целовала это пятнышко, когда купала, когда укладывала спать. Я думала, ты будешь счастливой…Господи, господи… — Она стала говорить как-то нараспев, словно причитать, и несколько взрослых мужчин, глядящих на это, слушающих это, чувствовали, что плачут, что слезы текут у них по щекам. Константин Гусев просто рыдал навзрыд, уже не стесняясь своих спазмов. Прекрати, — шепнул ему Николаев, вытирая слезу со щеки. Глазик, глазик родной, его больше нет, его выбили, — продолжала причитать Вера Георгиевна. Это что же такое делается? Что это делается такое?! вскочила она с колен и бросилась на мужчин, потрясая сухими кулачками перед их носами. — Вы, блюстители порядка, почему вы не можете нас защитить, защитить наших детей, почему с ними такое делают? Павел Николаевич, я же вам сказала, что они в Крыму, почему вы их не нашли?! Какой же вы дурак!!! Вы Полещука тогда не узнали! Ужас!!! Какой ужас!!!
      Николаев и Гусев взяли ее под руки и отвели в сторону. Вы узнаете свою жену Елену в этой женщине? — спросил Клементьев у Кирилла. Тот задумчиво глядел на труп. Конечно, узнаю. Разве муж может не знать тело своей жены, все его интимные подробности, пятнышко, например, это родимое. — Кирилл говорил монотонно, словно зомбированный — ни слез, ни истерик. — Это она. Но лицо…Кто же мог такое сделать с лицом женщины? Молодой женщины? Слава Богу, что это не ты! — вдруг яростно выкрикнула Вера Георгиевна. — Но именно ты принес ей несчастье! Почему это именно я принес ей несчастье?!взорвался вдруг Кирилл. — Я любил ее, я все делал для нее, и не моя вина, если она любила другого и убежала с ним… Ты развратил ее морально! Ты сделал из моей ласковой девочки жадную холодную даму, такую же, как ты сам, уважающую только баксы, баксы, повторила она с омерзением. — Не только ты, конечно, — вдруг несколько поутихла она. — А еще и время, это развратное отвратительное время, когда исчезли все ценности, когда все заслонили эти рожи президентов США на зеленых бумажках. Ладно, не время сейчас…. — совсем тихо произнесла она, но снова взглянула на труп и закричала: — Доченька моя! Ягодка моя! Я теперь совсем одна, совсем… Кто это сделал? Кто? Найдите же его, Павел Николаевич, родненький, найдите, умоляю вас… Она бросилась перед Николаевым на колени на холодный пол мертвецкой. — Умоляю вас, найдите и отдайте мне, я сама…. — она зашипела при этих сло-
      вах, — сама выцарапаю ему глаза, выдеру волосы, разрежу на куски. Только найдите этих бандитов…
      Испуганные Николаев и Гусев подняли ее с пола, стали выводить из мертвецкой. За ними, находясь в совершенной прострации, шагал Кирилл. Губы его беззвучно шевелились. Я не хочу уходить! — кричала Вера Георгина. — Я же больше никогда не увижу свою доченьку, я не смогу поцеловать это родимое пятнышко… Вы увидите ее, увидите, если захотите, сказал Николаев. — Ее отвезут в Москву и там вы ее похороните. Хоронить ее придется в закрытом гробу. И никогда я ее больше не увижу. Я не хочу, чтобы кто-нибудь видел Леночку в таком виде, — вдруг спокойно произнесла окаменевшая от горя женщина. — Так что, дайте я еще раз на нее посмотрю и поцелую в последний разочек.
      Она подошла к дочери, опустилась на колени и поцеловала родимое пятнышко у нее на ноге. Прощай, доченька, спи спокойно. Я найду того, кто сделал это, клянусь тебе, найду. Всю жизнь отдам для этого, — чеканными словами произнесла она.
      Ошеломленные страшной сценой Николаев и Гусев курили на улице одну сигарету за другой. Ты слышал, она сказала ему: Слава Богу, что я знаю, что не ты, — сказал Николаев. Откуда она может это знать? Спросим попозже. Но я действительно думаю, что Воропаев на это не способен. Жидок он очень, хоть и совершенно беспринципен. Конечно, он таил на них злобу с тех пор, как узнал про их связь, конечно, эта злоба усилилась с тех пор, когда они сбежали, и еще усилилась с тех пор, как он узнал про ограбление. Но так убить… Сам бы, конечно, не сумел, девяносто девять процентов. Но мог нанять… Не исключено. Будем проверять алиби. Ну что, вызываем Полещуков? Надо ли? Его уже опознали два человека, я третий. Будем отправлять в Москву, там и проведем опознание. Ладно. Для Веры Георгиевны и Кирилла сняли два одноместных номера в той же гостинице. Николаев боялся оставлять ее одну, но она сама попросила дать ей побыть наедине со своими мыслями, со своим горем. Вы за меня не тревожьтесь. Я с собой ничего не сделаю, — сверкая глазами, сказала она.У меня еще есть дела на этой Земле. Сейчас же мне просто надо отдохнуть. А потом, наверное, вы захотите со мной поговорить.