16.

Утром следующего дня в приемную одной районной больницы зачастили посетители. Причем, все они пришли только к одному больному — Андрею Левушкину. Ни свет ни заря появилась молодая красивая девушка, вся в слезах, затем приехали родители Левушкина, вскоре после них приехал следователь из Управления Внутренних дел, и, наконец, к больнице подкатил на джипе и Костя Савельев.

Но, к больному никого не пускали. После операции он находился в бессознательном состоянии. Операция была достаточно сложная, у больного оказалась повреждена печень, он потерял много крови. Но опытный врач провел эту операцию блестяще. К посетителям он вышел бледный, но улыбающийся.

— Ну что? — бросилась к нему Зоя.

— Будет жить ваш Левушкин, — слегка дотронулся он до её плеча.

— Спасибо вам, спасибо…, — рыдала она.

— Спасибо не мне, спасибо тому человеку, который подобрал его на дороге, — отвечал врач. — Еще бы полчасика, и я был бы бессилен.

— А кто это был? — спросила мать. — Вы? — обернулась она на стоящего в стороне Костю. — Ведь это вы позвонили нам…

Костя неопределенно пожал плечами, мол, может быть, я, а, может быть, и не я…

Бледный отец подошел к Косте и крепко пожал ему руку. Мать заплакала, Зоя подбежала к Косте и поцеловала его в небритую щеку.

— Да ну, что вы, в самом деле? — смутился Костя.

— Когда я смогу поговорить с больным? — спросил врача следователь, крепкий мужчина лет сорока.

— Полагаю, не раньше завтрашнего дня, сегодня он будет целый день приходить в себя.

— Я никуда не уйду! — запальчиво провозгласила Зоя. — Я буду сидеть здесь и ждать, пока Андрюша придет в себя…

— А я вас никуда и не гоню, — пожал плечами врач. — Надевайте халат, идите к нему и сидите там, пока он не очнется…

— Спасибо! — крикнула Зоя и пошла в приемный покой.

— Вы, значит, Савельев? — спросил Костю следователь.

— Он самый…

— Моя фамилия Кириенко, я буду вести дело Григорянца…

— Ну? Не нашли его?

— Почему это не нашли? — как-то обиженно переспросил Кириенко. — Еще как нашли, — вдруг загадочно улыбнулся он.

— Ну? — напрягся Костя. — Где? Я ведь ездил караулить его около его дачи, а потом сдался на милость сну и поехал домой… Устал, как собака, — словно оправдывался он. — Полтинник мне скоро…

— И правильно сделали, что поехали спать. Григорянца сдал его собственный папаша. Так что взяли его на Тверской без шума и сопротивления.

— ???!!!

— Да, вот так, — радовался Кириенко тому, что поверг опытного Савельева в шоковое состояние.

— Вот это да… Такого от адвоката Григорянца я не ожидал… Был бы он молод, я сказал бы, что он далеко пойдет…

— Да он и в своем возрасте пойдет, если вовремя не остановят, — усмехнулся Кириенко.

Они вышли из здания больницы. Стояло довольно теплое февральское утро. Было пасмурно, сыро, падал небольшой мокрый снег.

— Вас подвезти? — спросил Костя родителей Андрея, скромно шедших позади.

— Да мы и не знаем, что делать. То ли домой ехать, то ли тут оставаться… Там ведь внучок у нас, Андрюшкин племянничек, Сашка. А снохе к двум на дежурство… Обещали приехать. Вот и не знаем, как быть…

— Езжайте домой, — посоветовал Костя. — А Зоя вам будет звонить… Давайте, я вас подвезу… Вам ведь в район Марьиной рощи?

— Да…

— Садитесь.

Следователь Кириенко сел в служебную черную «Волгу», а Костя усадил родителей Геннадия в свой «Гранд-Чероки».

— Много слышал о вас и от Павла Николаевича Николаева и от Геннадия Молодцова, — сказал на прощание Косте Кириенко. — О вас все говорят одно — мало того, что профессионал, так ещё и везунчик страшный… Если за что возьмется, обязательно до конца доведет…

— Да ну, сглазите еще, — проворчал Костя. — Но на сей раз и впрямь повезло. Левушкину повезло…

Он отвез родителей Левушкина, а сам поехал домой отсыпаться.

Около своего дома он купил газету «Московский комсомолец». Ему сразу бросилась в глаза заметка в нижней части первой страницы, написанная мелким шрифтом.

«Павлик Морозов наоборот». Так была озаглавлена эта заметка. «Известный адвокат Григорянц сегодня ночью сдал правоохранительным органам своего сына предпринимателя Эдуарда Григорянца. Тот подозревается в покушении на убийство. В настоящее время подозреваемый находится во временном изоляторе на Петровке. Человек, на которого покушался подозреваемый, выжил и находится в районной больнице, ему была сделана операция. Адвокат Григорянц, прославившийся недавним процессом по делу авторитета Тимошкина по кличке Сныть, закончившегося оправдательным приговором и освобождением Тимошкина в зале суда, заявил оперативникам, явившихся по его же вызову задерживать Эдуарда Григорянца, что для него закон выше родственных связей.»

— Вот тебе и Рубен Михайлович, — прошептал Костя, прислонившись к газетному киоску.

Он вошел в свою квартиру, быстро разделся и нырнул в постель, где тут же провалился в тяжелый крепчайший сон… Сколько он так проспал, он и сам понятия не имел.

— Пап! — услышал он над ухом голос сына Илюхи.

— А? Что? — встрепенулся Костя.

— Тут тебе звонят. Срочно, говорят… Вчера весь вечер звонили, но тебя не стали беспокоить… А сейчас уже без пяти восемь утра…

— Правда? Вот это я разоспался, — подивился самому себе Костя и бросился к телефону.

Звонила Зоя, она сообщила, что Андрей Левушкин пришел в сознание и горит желанием давать показания против Григорянца. Прежде, чем звонить в Управление, она решила позвонить ему.

— Приедете? — спросила она.

— Обязательно, — сказал Костя. — Люблю узнавать все первым. Спасибо, что позвонили.

Он чувствовал себя совершенно выспавшимся и бодрым, быстро собрался, позавтракал и поехал в районную больницу. Было ещё почти совсем темно, погода вконец испортилась, валил мокрый снег…

… — Проходите, раз приехали, — недовольным голосом произнес дежурный врач. — Рановато ему с серьезными людьми беседовать, по совести говоря… Но раз уж приехали в такую погоду из Москвы…

— А я вовсе и не серьезный, — возразил Костя. — Я ужасно веселый, и имею способность повышать людям настроение, в том числе и больным людям, и раненым тоже…

— Тогда ладно, — улыбнулся врач. — Наденьте только халат…

Андрей Левушкин был ещё очень бледен, но пытался улыбаться. Рядом с ним сидела Зоя с красными от бессонной ночи глазами.

— Это вы меня спасли, — прошептал он. — Спасибо вам. Я почему-то очень хочу жить… Хотя только позавчера собирался повеситься на шарфе на месте нашего преступления.

— Расскажите все по порядку, — попросил Костя. — Если вам не трудно…

Андрей рассказывал обо всем, происшедшем с ними тем августовским вечером. Зоя слушала, открыв от изумления рот, порой бледнела, порой краснела, охала от ужаса… Дойдя до настоящего времени, Андрей попросил Зою выйти. Та вышла молча, без возражений…

И только наедине Андрей рассказал Косте о последних днях своей жизни.

— Вот оно как…, — покачал головой Константин. — А её вы попросили выйти, чтобы никто не слышал о Малиновской и её друге?

— Да, — подтвердил Левушкин. — Я не хочу, чтобы их тревожили. По крайней мере, не приложу к этому своей руки. Они имели право на месть… И не их вина, что Евгений не выдержал угрызений совести. Я тоже был на пути к этому… Возможно, я бы этого не сделал, тут трудно сказать однозначно. Но, судьба есть судьба… Кому суждено быть зарезанным бывшим другом, не суждено повеситься, — перефразировал он слова известной пословицы.

— Да ладно вам, — усмехнулся Костя. — Вам не было суждено быть зарезанным, как вы сами изволите наблюдать…

— Благодаря вам, благодаря умелым рукам хирурга… А вообще-то, я, наверное, был достоин такой позорной смерти… На моей совести жизнь Алексея Малиновского, на моей совести судьбы Шилкина и Чугаева…

— Да почему вы так верите Григорянцу, что именно вы убили Малиновского? — недоумевал Костя. — Неужели вы не успели убедиться в том, что это подлец и мерзавец, ради своей выгоды способный на все. Кстати, могу вам сообщить, что он в настоящее время находится на Петровке…

— Поймали? — обрадованно спросил Левушкин.

— Поймали… Папаша его сдал…

— Рубен Михайлович?!!!

— Он самый…

— Этот зря не сделает ни шагу, — изумленно покачал головой Левушкин. — Значит, так было надо…

— Да? — вдруг пораженный какой-то мыслью, Константин побледнел. — Надо, говорите? Извините меня, я сейчас…

Он выскочил из палаты, скинул с себя халат и побежал в машину позвонить по телефону так, чтобы его никто не слышал.

— Алло! Уголовный розыск? Майор Молодцов? Костя беспокоит. Я опять к тебе с просьбой, вернее… Короче, одна идея… Надо срочно обезопасить бывшего следователя областной прокуратуры Курбыко. Пусть Кириенко вызовет его на допрос, что ли? Короче, надо что-то делать, его жизнь подвергается опасности. А его показания могут нам очень пригодиться…

— Поздно, — тихо ответил Молодцов. — Мне звонили около получаса назад. А я не могу дозвониться тебе.

— Да, я оставил телефон в машине. А что такое?

— Дело в том, что вчера вечером бывший следователь областной прокуратуры Курбыко был застрелен около собственного дома…

— Эх, Рубен Михайлович, Рубен Михайлович, — повторял Костя. — И я-то хорош, такая простая мысль мне не пришла в голову… Хотя, наверное, было уже поздно. Он действует оперативно, несмотря на солидный возраст… На ходу подметки рвет.

— Думаешь, его рук дело?

— Да без сомнений. Теперь все, никаких свидетелей. Курбыко мертв, Малиновский мертв, свидетельница мертва, слова сына в расчет никто принимать не будет. Он теперь чист, как слеза ребенка, наш принципиальнейший адвокат. И подступиться к нему практически невозможно… Кстати, о Чугаеве ничего не известно?

— Чугаев вчера во второй половине дня задержан в Москве. По фотографии задержали, молодцы ребята…

— Ну и как он? Показания дает?

— Пока нет, но расколется, куда денется? Сделаем ему очную ставку с Эдуардом Григорянцем, расколется…

— А Григорянц что?

— Повторяет свое… А то, что Левушкин выжил, он ещё не знает… Богатый сюрприз его ожидает, думаю, он его не выдержит, выложит все… Кстати, за то преступление срок давности ещё не истек — даже десяти лет не прошло. Так что дела его весьма печальны.

— Ну, насчет того преступления ты не скажи… Свидетель-то один — Левушкин. Эх, жалко Прокофьев оказался таким слабым…

— Сам признается, я в этом не сомневаюсь…

— Ладно, посмотрим…

Костя снова поднялся к Андрею Левушкину, пожелал ему скорейшего выздоровления и попрощался.

— Не бросайте его, Зоя, — шепнул он напоследок девушке. — Вы теперь у него одна надежда…

— Я и не собираюсь. Он хотел устроить мне красивую жизнь. А теперь я ему куда нужнее, чем он мне. И я очень рада этому обстоятельству…

— Слава Богу, Зоя, что на свете ещё остались такие люди, как вы, которые меряют человеческие отношения не через призму материальных ценностей… Счастья вам…

— Спасибо. Вам того же…

17.

… Прошло более месяца. Неумолимо надвигалась весна. Таяли многочисленные снега, особенно обильные в эту зиму, ярче светило солнце, увеличивался день, все радостнее становились лица людей…

Костя дал свидетельские показания следователю Кириенко и занимался новым делом, а о том, как развиваются события вокруг Григорянца, узнавал только от майора Молодцова.

Левушкин выписался из больницы и сам явился на допрос в Управление Внутренних дел. Он подробно рассказал следователю Кириенко обо всем, что произошло в августе девяносто первого года и о своих злоключениях, произошедших в эту черную для него зиму. Об одном он умолчал — о тех людях, которые похитили его. Он говорил одно — лица их были под масками, кто такие, он не знает… Отвезли в какое-то место, поспрашивали и отпустили, вот и все…

Григорянц, как и предполагал майор Молодцов, раскололся быстро. Он раскис и подтвердил все, что говорил Левушкин, продолжая настаивать на том, что именно Левушкин зарезал ножом Алексея Малиновского. Его перевели в Матросскую тишину, где он постепенно стал совершенно терять человеческий облик.

Чугаев взял всю вину на себя, он говорил о том, что похитил и Левушкина и Григорянца. Только про похищения Левушкина и Евгения Прокофьева показания его были крайне путаны, он толком не мог ничего объяснить… С показаниями Левушкина и подруги покойного Прокофьева Нади они никак не сходились. Было совершенно очевидно, что во всем этом участвовали и какие-то другие люди, но вычислить их оказалось невозможно. Константин Савельев, проходивший свидетелем по делу, также не проронил ни слова про Малиновскую и Федора. Не сказала ничего об этом и Надя, так же как и Левушкин, говорившая, что похитители Евгения Прокофьева были в масках.

Труп Прокофьева был найден тогда же в феврале, рано утром на обочине одной сельской дороги. Экспертиза установила, что он покончил с собой путем повешения, но кто доставил его на дорогу, так и осталось невыясненным… Через месяц после этого отец Евгения Николай Иванович умер от обширного инфаркта.

Чугаеву было предъявлено обвинение по статьям сто третьей — умышленное убийство Татьяны Григорянц и сто двадцать шестой — похищение человека с применением оружия, причем обвинялся он только в похищении Григорянца, похищения Прокофьева и Левушкина следствие отмело, как бездоказательные, Эдуарду Григорянцу — по статье сто одиннадцатой — умышленное причинение тяжкого вреда здоровью и по статье сто двадцать пятой — оставление в опасности.

Установить, кто именно нанес роковой удар Алексею Малиновскому десять лет назад следствие так и не смогло, и дело было закрыто за недостаточностью улик и против Григорянца, и против Левушкина…

Левушкин женился на Зое и переехал жить к ней. Устроился на работу инженера по своей специальности… Из прежнего имущества у него осталась только машина «Ауди», которая, как ни странно, была обнаружена совсем неподалеку от одного подмосковного поста ГИБДД.

В апреле Константин нанес визит Рубену Михайловичу Григорянцу — он счел нужным вернуть аванс, данный ему его сыном. Он предварительно позвонил, ему ответил веселый вальяжный голос адвоката, который приглашал его приехать завтра.

На следующий день Костя приехал на Тверскую улицу.

— Заходите, заходите, — приветливо улыбался ему Григорянц. — Я все время размышляю вот о чем, в воздухе висят постоянные досужие разговоры о том, что народ у нас вороватый, люди непорядочные, что они достойны своей жалкой участи. Больше того, порой я сам их поддерживаю, Константин Дмитриевич, увлекаясь, так сказать, этой обывательской стихией. Но размышляя о конкретных людях, я убеждаюсь в том, что порядочных людей у нас значительно больше, чем воров и проходимцев. Вот вы, например, приехали вернуть деньги, данные вам моим сыном в качестве аванса. А ведь он о них даже не вспоминает. Ему не до них… Помимо его нелепого поступка, покушения на жизнь пусть и бывшего, но друга, выяснилось, что в его фирмах творятся чудовищные махинации, они недоплатили государству налогов на такую сумму, что её просто страшно вымолвить…

— Я слышал об этом, — подтвердил Костя.

— Да кто не слышал? Я как узнал, так и ахнул… У них долгов больше, чем собственно имущества… Просто поразительно, только у нас могли существовать припеваючи подобные фирмы… До поры, до времени, разумеется. Так вот, сын мой находится в столь плачевном и жалком состоянии, что ему не до тех денег, выплаченных вам в качестве аванса. И тем не менее, вы сами нашли нужным явиться ко мне и вернуть аванс. Разве же это не проявление порядочности?

— Да и вы, Рубен Михайлович, проявили наивысшую порядочность, сдав правоохранительным органам своего сына, — вторил ему Костя с каменным выражением лица. — Вы просто настоящий стоик…

— Да? — посмотрел на него сквозь роговые очки Григорянц, словно желая отыскать в его словах сарказм. Однако, ничего неприличного и оскорбительного для себя не обнаружил, и решил продолжать свой фарсовый разговор.

— Да, но чего стоил мне этот стоицизм, простите за каламбур… Моя жена Диана Бориславовна подала в суд на развод, вы представляете? Мы прожили с ней тридцать лет, и она решила, что я поступил ужасно… Но я адвокат, я блюститель порядка и нравственности в обществе, и не мог поступить иначе, просто не мог… Да, мы разведемся с ней, я не могу жить с женщиной, которая меня не понимает и готова носиться со своим преступным сыночком, как курица с яйцом… Но сына я не оставлю, он мой сын, и я помогу ему… У него благодаря мне прекрасный адвокат, и он идет уже не по статье сто одиннадцатой, где предусматривается наказание до восьми лет, а по статье сто четырнадцатой — причинение тяжкого вреда здоровью при превышении пределов необходимой обороны и статье сто двадцать пятой — оставление в опасности, так что максимум, что ему грозит, это два года. Но и это ещё не все. Поведение Эдуарда настолько странно, что следствие будет проводить психиатрическую экспертизу на его вменяемость… Сами посудите, ну не идиотизм ли — обороняясь от нападок Левушкина, ударить его чужим ножом, а затем оставить на дороге и скрыться? Бред какой-то, да и только… Никакой логики, не правда ли?

Константин лишь пожал плечами и промолчал, прекрасно зная, что логика была. Если бы Левушкин умер, разумеется… Тогда и адвокату не было никакого смысла сдавать своего сына правоохранительным органам. Только никто тогда не знал, умер он или нет. И Рубен Михайлович вполне мог предполагать, что он выживет и даст показания, как оно, впрочем, и произошло. Так что поступил он, как и всегда, правильно и логично.

В черных больших глазах Григорянца мелькнула какая-то задорная злая искорка, но тут же погасла, и глаза снова стали добрыми и масляными.

— Вот именно, никакой… Так что, возможно, его просто надо лечить, вот и ответы на все вопросы… А то крутят, вертят разные там версии, а ответ-то может быть предельно прост — человек не выдержал напряжения, и у него, извиняюсь за выражение, поехала крыша… А что? Жена погибла на его глазах, да этого одного достаточно, Чугаев охотится за ним и его друзьями, полагая, что это они в свое время зарезали несчастного парня Алексея Малиновского, похищаются Прокофьев, Левушкин и, наконец, он сам… Потом ему удается бежать, но тут обезумевший Левушкин бросается на него с железякой… И он ударяет того ножом, а дальше, обезумев, начинает творить какие-то нелепости… Совершенно явное отклонение от нормы поведения, сплошные алогизмы и абсурды… Так что, я его сдал правоохранительным органам главным образом для того, чтобы он не натворил ещё больших глупостей…

Константин вернул адвокату аванс, полученный им от его сына. Тот тщательно пересчитал и пообещал, что все эти деньги пойдут во благо несчастному Эдуарду.

— Скажите, Рубен Михайлович, — спросил Костя, уже стоя в передней в куртке и ботинках. — Мы сейчас одни дома?

— Да. Никого больше нет.

— Ответьте на один вопрос, очень вас прошу. У меня нет диктофона, я никак не смогу навредить вам…

— Ну, что такое? — Григорянц надел на нос очки в золоченой оправе и строго поглядел на него.

— Рубен Михайлович, нам обоим прекрасно известно, что Шилкин и Чугаев не убивали Алексея Малиновского. Это сделал ваш сын и его компания. Только Андрей Левушкин постоянно мучается вопросом, он или не он нанес тот роковой удар несчастному парню. Он недавно женился, устроился на работу, мне порой звонит его жена и говорит, что мысль о том преступлении не дает ему покоя… Ведь ваш сын наверняка сказал вам, кто именно из них убил Малиновского. Развейте сомнения, шепните мне… Вы застрахованы на сто процентов — свидетельница умерла, следователь Курбыко убит… неизвестно кем, — тут глаза собеседников встретились и сверкнули. — Непосредственного убийцы журналиста Малиновского либо нет, либо он далече… Так что, вы сидите очень крепко, и никто не может доказать истину, даже если ваш сын станет давать показания против вас… Он же безумец, это опять на руку вам. Впрочем, и ему тоже… Давайте так, я буду уходить, и если это преступление совершил не Эдуард, шепните мне вдогонку: «Не он.» А если он, ничего не говорите. Хотите, обыщите меня на предмет диктофона… Я очень вас прошу…

Григорянц рассмеялся и действительно стал по-шутовски обыскивать Костю.

— Будьте здоровы, — произнес он. — Успехов вам, вы далеко пойдете…

— Надеюсь, что вы пойдете гораздо дальше, — сделал ответный комплимент Костя.

Он повернулся и взялся за ручку двери. Открыл её, а на пороге обернулся и поглядел на Григорянца. Он едва заметно глумливо подмигнул ему.

Дверь захлопнулась. Адвокат не произнес ни слова…

18.

… Прошло ещё две недели. Костя вел новое, очень интересное дело, и для расследования его ему было необходимо слетать в Германию, в Гамбург. Лететь надо было четырнадцатого апреля, и Наташа была очень недовольна тем, что в праздник Пасхи они снова не смогут быть вместе…

Улетал он в довольно скверном настроении.

Погода в этот апрельский день была изумительная, солнечная, вполне весенняя…

Ожидая своего рейса, он нервно прохаживался по зданию аэропорта Шереметьево-2. И вдруг около колонны он заметил знакомые лица.

Ирину Павловну Малиновскую было трудно узнать. Она была очень модно одета — в короткой бордовой кожаной курточке и в какие-то диковинные также кожаные брюки. Волосы были довольно коротко подстрижены и выкрашены в светлый цвет. Федор был в светлом костюме и при галстуке. Они оживленно беседовали о чем-то и постоянно смеялись, правда, смех Ирины был какой-то нервный, что сразу же заметил Костя. Он сомневался, стоит ли подойти к ним, слишком уж суровые личности стояли вокруг них напряженным полукольцом, но подумал и все же решил подойти…

— Здравствуйте, — произнес он, тихо подойдя к ним сзади. Полукольцо ещё больше напряглось и сжалось…

Ирина и Федор оглянулись. По лицу Ирины пробежала какая-то тень, но она быстро взяла себя в руки.

— Кого я вижу? — попыталась улыбнуться она. — Человек, которого мы чуть впопыхах не убили… Слава Богу, что ваша голова оказалась столь крепкой…

— Да что ты, Ирка? — хмыкнул Федор, делая знак полукольцу, чтобы оно отступило и дало побеседовать. — Просто я знаю, как бить, чтобы не убить… Не хватало нам ещё одного греха на душу…

— А на ваших душах нет греха, — спокойно возразил Костя. — Вы сделали то, что должны были сделать. И даже кое-чего не доделали…

— Да, многое за нас сделал свалившийся как снег на голову Чугаев, — подтвердил Федор. — И ещё кто-то, — загадочно произнес он.

— Вы следователя Курбыко имеете в виду? — шепотом спросил Костя.

Федор не ответил, лишь загадочно пожал плечами.

— Далеко собрались, если не секрет? — спросил Константин.

— Почему секрет? Никаких секретов у нас нет. Мы едем на постоянное место жительства в Германию.

— Не в Гамбург ли часом?

— Почему именно в Гамбург? Германия большая, мы летим совершенно в другую её часть — в Мюнхен… Я купил там дом, и теперь мы будем жить там…

— И прилетать на могилы моих родных, — вдруг запальчиво произнесла Ирина. — Часто прилетать…

— Часто, часто, — подтвердил Федор. — У нас есть такая возможность…

— То есть, значит, больше дел у вас в России нет? — спросил Костя.

— Нет, — категорически заявил Федор. — Если вы имеете в виду Эдуарда Григорянца, так пускай ещё помучается… Порой жить хуже, чем умирать… Ему там не сладко придется… О нем позаботятся и без нас, а нам надоело им заниматься…

Костя хотел было задать ещё один вопрос, но увидел на лицах Ирины и Федора какую-то внезапно возникшую пелену непроницаемости. Он невольно обернулся по сторонам, ещё раз глянул на составляющих полукольцо людей могучего сложения и вполне уголовного вида. Они мрачно взирали на Костю. Тот решил вопросов больше не задавать.

— Телевизор не желаете посмотреть? — вдруг, как-то странно улыбнувшись, спросила Ирина.

— Какой телевизор? Где? — не понял Костя.

— Как где? Здесь, вон там стоят телевизоры. Скоро будут передавать двухчасовые новости.

— Про счастливое возвращение Бородина? — Костя решил, что Ирина делает ему намек, чтобы он больше им не докучал. — Я уже смотрел… Мне это совсем неинтересно. А про события на НТВ слушать горько, слишком я любил этот канал… Ладно… Я пошел… Счастливого вам пути!

— Может быть, ещё какие новости будут…, — глядя в сторону произнесла Ирина.

— И вы тоже пойдете смотреть? — До Кости стал потихоньку доходить смысл её слов.

— Нет, нам пора… Объявили регистрацию на наш рейс. Сами посмотрите, если есть время…

Костя пожелал им счастливого пути и поплелся смотреть телевизор, сопровождаемый мрачными взглядами грозных телохранителей Федора.

Через десять минут он понял, что имела в виду Ирина.

«Сегодня утром в Москве совершено новое заказное убийство. Утром около подъезда своего дома на Тверской улице выстрелом в голову убит известный адвокат Рубен Михайлович Григорянц. Убийца сделал два выстрела, оба в голову. Григорянц скончался на месте. Убийце удалось с места преступления скрыться. Правоохранительные органы выдвинули версию, что убийство Григорянца связано с его профессиональной деятельностью адвоката. Недавно он защищал на суде известного авторитета по кличке Сныть, добившись его оправдания за недостаточностью улик и освобождения из-под стражи прямо в зале суда. Не исключено, что тут сошлись интересы различных мафиозных группировок. Недавно произошло и другое событие, наделавшее немало шума — Григорянц сдал правоохранительным органам своего сына Эдуарда, предпринимателя, который был признан психиатрической экспертизой невменяемым и переведен из Матросской Тишины в специальную лечебницу. Однако, версия о том, что это месть со стороны друзей сына, практически отметается следствием, хотя полностью исключить нельзя и её. Переходим к международным новостям…»

— Все дела закончены, — прошептал Костя и невольно побрел по направлению к той стойке, где производилась регистрация рейса на Мюнхен. Но Ирина и Федор уже прошли регистрацию и, сопровождаемые телохранителями, шли на посадку.

Костя остановился у стойки, и тут Ирина Малиновская неожиданно тоже остановилась, заметила его, улыбнулась ему и помахала рукой. А потом вдруг что-то шепнула Федору и быстро зашагала обратно.