В свою очередь и Игорь хотел этой встречи. Его крутой братан уже прослышал про процветающую фирму «Гермес», не имеющую «крыши», основанную на деньги Фонда инвалидов-афганцев. От этой фирмы можно было немало поиметь. Вот он и приказал братишке прощупать почву.

— Братана моего помнишь? — переспросил Игорь, не расслышав тихо произнесенного ответа. — Братана, Коляку…

— Ну помню, помню, что с того? — деланно равнодушным голосом произнес Михаил и отхлебнул наваристого супа из акульего плавника, который вовсе ему не нравился, несмотря на полезность.

— Потрепала судьба братана, — криво усмехнулся Игорь. — Попал по подставе ни за что ни про что в зону… Оттрубил три года, вышел, потоптался на воле с месяц, и опять… Тоже на три… Мать так переживала, — вздохнул он, пытаясь вложить в голос жалость к старушке-матери. Не получилось. Бойкую бабенку Маньку знали все в округе, когда они жили на Ленинградском проспекте. Она торговала в соседнем магазине водкой и была такой матерщинницей, что от её жаргона вяли уши даже у бывалых алкашей, до того уж грязен был её язык. Обсчитывала она так нагло, что долго на этом хлебном месте не продержалась. А как раз грянул горбачевский указ, и утраченное ей место стало не просто хлебным, а золотым. Манька была близка к апоплексическому удару от распиравшей её злобы и досады. Работала уборщицей в подъезде, по знакомству доставала дефицитную водку и материла площадными словами всех проходивших мимо нее, когда она, выставив толстенную задницу, драила тряпкой подъездный пол. Потом села на годик за драку в общественном месте, начистив харю какой-то сделавшей ей замечание пожилой врачихе.

— Да, мать переживала, — вздохнул Игорь. — Сам знаешь, всю жизнь работала, а чего добилась? Так и живет в коммуналке той самой.

— Ну а братан-то что? — совсем уже равнодушным голосом спросил Михаил, боясь и переиграть и недоиграть.

— Коляка-то? — ощерился Игорь. — Раскрутился братан, на бээмвухе гоняет, нас, прохожих, грязью обдает.

— Да ну? — попытался имитировать изумление Михаил.

— Вот те и ну! А ты говоришь, я тебе не пригожусь… Еще не вечер, Мишаня, какие наши годы! Покатаемся и мы на «мерседесах-бенцах»…

— Ты бы мне хоть часть долга отдал, — нудным голосом произнес Михаил. — Я сам по твоей милости в долги влез, — солгал он и налил обоим в рюмки водки. — Хоть вешайся, — надрывным голосом крикнул он и залпом выпил водку.

Игорь нахмурился, округлил водянистые коровьи глазенки и произнес:

— С братаном моим не желаешь повидаться?

— А зачем? Тоже у меня хочет занять? Или отобрать? Так нечего же, Игоряха, ну совсем нечего. Шел на работу в фирму, думал раскручусь, куда там? А ведь стал помощником Кондратьева… Сколько я пользы принес фирме, один Бог знает… Таких клиентов находил… И все это за триста баксов в месяц… Разве же это деньги? Разве мы так жили, Игоряха? Вспомни покойного батю, вот был человек, какими бабками ворочал. Так все мать пропила-проела со своим ебарем… Он «Волгу» разбил, — солгал, чтобы подчеркнуть подлость Эдика Михаил, потому что не Эдик разбил «Волгу», а он разбил о столб свою «девятку». — На ремонт денег нет, квартиры скоро и этой лишится и дачи тоже, помяни мое слово. Тоже в коммуналку переедет… Она в коммуналку, а твоя мать в нашу бывшую квартиру на Ленинградском, — чуть не рыдал Михаил.

— Хера ей Коляка квартиру купит, — усмехнулся Игорь. — Он денежки зря тратить не станет, умный… Сам-то уже прибарахлился, в Крылатском трешку приобрел… А я вот, как и ты, вынужден снимать хату, чтобы с мамашей не жить… Нервная она стала, все от переживаний… Ханку глушит литрами да матюгается, спасу от неё нет…

— Пошли по домам, Игоряха, — предложил Михаил. — Чего воду в ступе толочь? Никто никому не поможет, это я точно знаю… Век мне в нищете прозябать. Ну хоть баксов пятьсот бы отдал, вспомни, как я тебе помогал всегда, ещё в школе, дружище, — захныкал он, чувствуя, что клюет.

Но он заблуждался, ничего не клевало, их взаимные материальные интересы были диаметрально противоположны. И тем не менее, общие интересы были, хоть и Игорь, и Михаил об этом ещё не догадывались…

— Только бы братан сюда не заявился, — вдруг заерзал на стуле Игорь. — Любит он здесь оттягиваться. А я не хочу его сегодня видеть, знаю, злой он, потасовка у них вчера была. Он мужика одного замочил, — переходя на яростный шепот произнес Игорь, наклоняясь к уху собутыльника. — Я случайно узнал, ко мне ночью нагрянули, шептались все на кухне. Он боится, чтобы не замели…

— Правда? — побледнел Михаил, уже жалея о своем плане. Больно уж опасны были люди, с которыми он хотел связаться.

— Ах ты, мать твою! — махнул рукой с короткими толстыми пальцами Игорь. — Так и знал… Вот он, Коляка, собственной персоной!

… Миша оглянулся на выход и увидел входящую в зал грозную компанию. Их было четверо, и все они были очень похожи друг на друга. Но Николая Глотова он узнал сразу, несмотря на то, что прошло столько лет.

Николай был старше Игоря лет на шесть, и теперь ему было под тридцать. Они с братом были очень похожи, те же белесые круглые глаза, коротко стриженые светлые волосы, крепкие шеи. Но Коляка был явно покруче, помощнее… Одет он был в черную короткую кожаную куртку, шею украшала толстенная золотая цепь. На толстом пальце он крутил ключи от машины. Компашка, не обращая ни на кого внимания, прошествовала к свободному столику. Засуетился метрдотель, предлагая им самый удобный столик.

— Там, — указал пальцем на столик у стены Коляка голосом, не терпящим никаких возражений.

Приказание было выполнено. Мгновенно накрывался столик. Братаны расселись, заложили ноги за ноги и мрачно курили, порой обмениваясь короткими репликами.

Потом они так же мрачно принялись жрать и пить, а разговор Михаила со школьным приятелем как-то затих, затух… Видя грозную четверку, он уже пожалел о своем плане, хмель с него мгновенно сошел. Впрочем, он и не был сильно пьян, только прикидывался. А теперь понял, что встречу эту организовал сам Игорь. А, ладно, была, не была!

Его уже давно глодала навязчивая мысль. Темпы, которыми раскручивался «Гермес» и его собственные доходы явно дисгармонировали. А ему хотелось денег, больших денег. Он хотел жить так, как жил при покойном отце, но желательно — гораздо богаче. Почему эти недоумки Кондратьев и Никифоров, поддерживаемые Фондом афганцев-инвалидов, ворочали крупными деньгами, а ему доставались жалкие крохи? Михаил считал такой расклад несправедливым. И не желал слушать слов Кондратьева о том, что главное для них — это рассчитаться с кредитом, а потом уже работать на самих себя. Он не хотел ждать, он не умел ждать, ему нужно было все сегодня, сейчас, немедленно. Когда он видел знакомых, выходящих из иномарок, когда он узнавал, что кто-то покупал квартиру, строил дачу, ездил на дорогой курорт, его охватывало чувство черной зависти и бешеной досады. Почему они? Почему не он? Он, который поил, кормил, снабжал продуктами и шмотками всех знакомых, он, который отъедался в детстве черной икрой и осетриной, который понятия не имел, что такое детский садик и городской транспорт, он работает в поте лица на малое предприятие, а сам имеет только на жрачку… Но он бы потерпел, если бы не одно обстоятельство… А об этом обстоятельстве он узнал совсем недавно, в январе… И оно не давало ему спать, думать, дышать… Ненависть к коммерческому директору Кондратьеву, неприступному, спокойному седому человеку, раздирала его до костей. Не меньше, чем Кондратьева, он ненавидел его одноногого приятеля Сергея Фролова, у которого, как он знал, Кондратьев жил несколько месяцев, пока недавно не снял квартиру. Фролов жил неподалеку от Михаила, в Ясенево. Этот невозмутимый весельчак, любимец публики, муж красавицы, с которой он несколько раз видел его, раздражал его до умопомрачения. Недавно у Сергея появилась «Ауди», на которой его возил шофер. Сам же Михаил недавно в пьяном виде врезался в столб, машина стояла на ремонте, а сам он ездил то на метро, то на такси. К тому же одноногий явно недолюбливал его, постоянно отпускал какие-то шутки в его адрес, глядел с нескрываемым презрением и, наверняка, что-то нашептывал про него Кондратьеву. Но Кондратьев долго терпел. В последнее же время их отношения явно ухудшились, и Алексей стал намекать ему, что если он не прекратит пьянствовать и прогуливать работу, его былые заслуги будут списаны, и он будет вынужден просто уволить его. Этот мужлан, этот дуболом так разговаривает с ним, причем при Аллочке, к которой он пытался безуспешно подклеиться. Недавно он сделал ему строгий выговор, и он вынужден был слушать все это, терпеть и не иметь возможности возразить. Потому что по сути дела Кондратьев был прав. По сути прав… А плевать на эту суть… Кто такой этот Кондратьев? Что он понимает в торговле? Кто такие этот Никифоров, Фролов этот? Если бы не Михаил с его хваткой и оборотистостью, с его образованием, вся эта фирма давно бы погорела…

Казалось, ненависть Михаила к Кондратьеву не знала предела почти с самого начала их знакомства и совместной работы… Но когда он узнал про него новое обстоятельство, он стал ненавидеть его во сто крат больше… Нет, никаких сомнений… Пришли братаны, и ладно! Сами подстроили эту встречу, и отлично! Нужен он им, и прекрасно, главное отомстить, главное нажиться… Будь, что будет…

Он погрузился в свои мысли настолько, что даже не заметил, как мощная мужская фигура возвысилась над их столиком.

— Киряешь, братишка? — послышался голос сверху. Михаил вздрогнул от неожиданности и поднял голову. На него глядели круглые водянистые глаза Коляки. Блестела под огнями люстры мощная золотая цепь.

— Зашли вот, — улыбнулся Игорь. — Садись, Коляка, выпей с нами.

— А я не пью! — рассмеялся Коляка. — В завязке я. Опаскудело квасить.

— Садись, поболтаем.

Николай сел, закинул ногу за ногу, небрежно закурил сигарету. На Михаила он даже не глядел.

— Коль, ты что, не узнаешь? Это же Миша Лычкин, наш сосед по Ленинградке, мой одноклассник, — улыбался Игорь, указывая на побледневшего Михаила.

— В натуре? — нахмурил жиденькие бровки Коляка. — Точняк… Миха! Здорово, братан! Как живешь-можешь? На что живешь? Бабки паханские пропиваешь? Тоже дело…

— Мишка меня выручил в том году, денег дал взаймы, — сказал Игорь. — А я отдать не могу. Может, выручишь, я отдам…

— С чего отдашь, пацан? Налей-ка пива лучше, в горле пересохло, что, с пустыми бутылками сидите? Эй, халдей! — заорал он, оглядываясь назад. Как из под земли вырос официант, угодливо наклоняясь к нему.

— Принеси «Амстела» с полдюжины! Галопом! Только холодненького!

— Мигом! — растворился официант, и не успел Николай откашляться, как на столе появилось шесть запотевших бутылок «Амстела» и три чистых бокала Официант разлил пиво по бокалам и так же мгновенно испарился.

— Ну, Коль, надо же парню помочь, — канючил Игорь.

— Я не благотворительная организация, чтобы всем помогать, — проворчал Коляка, отхлебывая пиво. — Мне бы кто помог… Сам хожу по лезвию, — сверкнул он глазками-бусинками и сплюнул прямо на пол. Парочка за соседним столиком опасливо покосилась на него и стала суетливо собираться восвояси.

Михаил вспомнил слова Игоря о том, что только вчера Живоглот замочил при разборке какого-то человека и похолодел. Старался не глядеть в холодные глаза своего опасного собеседника, суетился, ерзал на стуле. От Живоглота это не ускользнуло он слегка усмехнулся.

— Чего дергаешься, парень хороший? — спросил он. — Выпей вон пивка холодненького. Рекомендую. Фирма!

Михаил покорно отхлебнул пива и попытался изобразить на бледном лице удовольствие.

— Кайф, правда, братан? — буравил его глазками-бусинами Живоглот.

— П-правда, — промямлил Михаил, делая ещё один глоток. Подавился и закашлялся.

— Ты чего? — притворно удивился Живоглот. — Чего это тебе поплохело, братан?

— Да, ничего, подавился просто, — продолжая кашлять, пытался произнести Михаил.

— Не, в натуре, братан, — мечтательно окинул взором ресторан Живоглот. — Клевые времена настали… Для деловых людей, имею в виду… За бабки все, что угодно можно купить, хоть дворец, хоть Боинг, хоть пароход, хоть атомную бомбу… И пожрать можно всласть, и выпить…

— А коли денег нет, Коляка, тогда что? — угодливо щерился Игорь.

— Тогда тухни, понятное дело, — деловито объяснил Живоглот. — А я так полагаю, денег теперь нет только у закоренелых мудаков и фраеров дешевых… Глянь, братан, — по-дружески обратился он к Михаилу, слегка дотрагиваясь до его пиджака пальцем в золотом огромном перстне. — Что я? Кто был? Дитя коммуналки, подзаборник, папашу своего мы с Игоряхой знать не знаем, мамаша сам знаешь, кто, университетов не кончала, и школ по-моему, тоже, — усмехнулся он. — Не уверен, умеет ли она читать.

— Умеет, умеет, — возразил Игорь. — Я точно знаю, она недавно книжку на помойке нашла. «Чапай и чапаята». И всю её от корки до корки прочитала. Уселась на диван, затихла вся, затаилась и читает, читает, прибубнивает что-то себе под нос, падла… Во дела, я удивился… Я ей — офонарела, мать, что ли? Жрать давай. А она только отмахивается и матюгается… И читает, читает… Во дела… Потом книгу, правда, все равно в сортире по делу использовала, туалетной бумаги не было как раз…

— Ну будь по твоему, спорить не стану, это мне все равно, факт, что не профессор… А я? Отбарабанил, Миша, я, по двести шестой три годика, только вышел, а жрать-то хоца… И пошли с друганами хату бомбить, балдежная хата, упакованная до всех пределов. Бабки наличные взяли, технику, рыжье. А Дездемон, подлюка гнойная, жадная, для своей биксы колечко припрятал, и на ней колечко это через месяцок и приметили нужные людишки. Бикса раскололась, Дездемона повязали и раскололи в лягавке как гнилой орех… Так-то вот, паря… Жаль, что Дездемон в зоне загнулся, я бы ему кишки-то повытащил, не захотел все на себя брать, гаденыш, как будто ему от этого убавилось. Прибавилось! — расхохотался Живоглот, сверкая золотыми фиксами. — Групповуха, Миш, групповуха, братан… А я, короче, ещё на четыре загремел, не успев воздуха вольного в себя вдохнуть. Потом скостили, через три годика вышел… Что, разве это жизнь, а? — слегка дернул Мишу за рукав Живоглот. — То ли дело теперь? Хату трехкомнатную купил в Крылатском, ремонтик запузырил, зашибец, купил бээмвуху, а сейчас к ней ещё джип «Мицубиси» собираюсь прикупить. Жру в кабаках, телок имею наилучших. Хотите, сейчас отсюда поедем, потрахаемся ко мне… Сейчас братаны звякнут…

— На что трахаться-то? Биксам платить надо, — угрюмо пробасил Игорь.

— Оплачу на этот раз, угощаю коньяком и блядьми, — улыбнулся Живоглот. — Я помню Мишку-то, помню его добро, как он нам колбаску дефицитную доставал, как мамаше лекарство от печени раздобыл, и путевочку в Ессентуки, а то бы она давно бы загнулась от пьянства. Что же я теперь, другану братана родного не могу телочку оплатить? Оскорбляешь, Игоряха, оскорбляешь не по делу… Жмотом никогда не был, братва не жалуется…

… Михаил потихоньку стал приходить в себя. Страх перед бандюгой и убийцей стал потихоньку пропадать, появилось уважение… Оно усилилось после того, как на белом БМВ они поехали в Крылатское и туда, в шикарно обставленную и отремонтированную квартиру им доставили сногсшибательных телок, на которых он бы в другом месте и смотреть бы побоялся, не то, что клеиться… Все под метр восемьдесят ростом, одна краше другой… Хороши телочки, смотреть страшно, до того хороши…

… Но они приехали сюда не для того, чтобы на них смотрели. Всю ночь они творили чудеса групповухи. И все равно Живоглот остался недоволен. Под утро он избил одну из проституток и выставил всех вон. Позвонил куда-то и пожаловался на плохое обслуживание.

— Если ты, вампир, мне ещё таких шалашовок пришлешь, я тебя самого и раком и рыбой поставлю… Ничего не умеют, только мордой накрашенной торговать и ляжки свои показывать… А секс это тоже наука… Учить надо, курсы организовать, нужную литературу давать почитывать! Я тебе не лох, я всякое видел, за свои бабки кровью и потом заработанные, кайфа хочу, а не суходрочки. Понял, обосрак?! — побагровел он и яростно грохнул хрустальный фужер с шампанским об пол.

… Потом утихомирился и завалился спать. А Игорь с Михаилом, никак не понимающие, от чего это он так разъярился, на цыпочках вышли из квартиры.

… На следующий день он не вышел на работу. Кондратьев весь день звонил ему, но Михаил к телефону не подходил. А ещё на следующий день, когда Михаил с мрачным вызывающим видом появился на работе, Кондратьев заявил, что делает ему не первое, зато последнее предупреждение.

— За что? — позеленел от злобы Михаил. — За то, что на работу вчера не вышел? Так я болел, что я, заболеть не имею права?

— А за все хорошее, Миш. А болезнь твоя видна невооруженным глазом. Ты сюда работать пришел, а не пьянствовать. Нам прогульщиков и лоботрясов не надо, сейчас не застойное время, на себя работаем, не на дядю чужого. Что за народ такой, в толк не возьму. Прежний помощник пил, как лошадь, а теперь и ты за дело взялся.

Михаил метнул взгляд на Аллочку, потупившую глаза и печатавшую что-то на машинке. И тут же на своем протезе в комнату ввалился Сергей Фролов.

— Что творится на белом свете? — улыбнулся он своей ослепительной улыбкой.

— Да ничего особенного. Вот, отношения выясняю с помощником.

— Да? — равнодушно переспросил Фролов, даже не здороваясь с Михаилом. — Слушай, Леха, тут такое дело намечается, пошли туда, переговорить надо… Я тебе вчера на квартиру тарабанил, тарабанил аж до часу ночи. Где ты пропадал? Я одну торговую точку нашел, обалдеть… В розницу торговать будем… Пошли переговорим поподробнее, — взял он друга за рукав куртки. — Так где же ты пропадал?

— У Инны был, — прошептал Алексей, но Михаил расслышал.

— Так я пошел, — пробормотал он, бледный как полотно от распиравшей его злобы.

— Да, иди, иди, — махнул рукой Алексей. — Езжай на склад и проверь там новую партию товара. Только мой совет — бросай ты такую жизнь, не доведет она тебя до добра, ты ещё молодой. Не поздно завязать…

— А вот в советах я не нуждаюсь, — на сей раз Михаил густо покраснел. — В кои-то веки и выпить со старыми приятелями имею право, я тебе не крепостной, — добавил он. А Фролов, не обращая на все это ни малейшего внимания, тянул друга в соседнюю комнату для беседы.

— Пошли, пошли, не нуждается он, не крепостной он, пошли, слушай меня…

… И они исчезли за дверью.

Михаил, как побитая собака, бросил мимолетный взгляд на Аллочку, но она продолжала, не глядя на него, стучать на машинке.

— Крышка всем вам, — процедил он сквозь зубы, выйдя из офиса на улицу.