Ласковая улыбка не сходила с ее губ, несмотря на недовольство Викторией Петровной, о которой упомянул Денис. Видимо, его папаша был одним из спонсоров школы.
— Извините меня, я позвоню, — сказала она и набрала номер. — Алло, мне Викторию Петровну. Ушла?
Но ее нет на работе. Что?! Было плохо с сердцем? Но это ее проблемы, она срывает урок, и, между прочим, не в первый раз! Ладно, ладно, ждем… — Она положила трубку и посмотрела на Костю. — Да, кстати, вот единственная из старого состава учителей, преподаватель биологии. Она наверняка знала вашу эту… ну…
Вообще, она очень слабый преподаватель, эта Виктория Петровна, но я не могу ее уволить, ее отец был Герой Советского Союза, летчик. Сами понимаете, приходится держать. А сама никак не хочет на пенсию, в прошлом году отметили ее семидесятилетний юбилей, думали, сама уйдет, так нет… Болеет все, уроки срывает, черт знает что… Как мы все привыкли к этой дурацкой жалости, а то, что наши ученики не получают должных знаний, которые пригодятся им в жизни, это никого не интересует…
Раздался стук в дверь, и ворвалась пожилая полная женщина, вся распаренная от бега.
— Извините, Елена Ивановна, — сказала учительница. — У меня было плохо с сердцем, я вызывала врача, а потом никак троллейбус не приходил, у них авария на линии, пришлось на частнике ехать на последние деньги.
— Виктория Петровна, — скривившись, простонала директриса. — Это все ваши проблемы. Я понимаю — сердце, возраст, но…
— Вы хотите сказать, мне пора на пенсию. Я подумаю над этим.
— Вот, подумайте, подумайте! — воскликнула директриса. — Все. Идите на урок, а то наши акселераты разбегутся по своим дискотекам и барам. Такая сейчас молодежь… — снисходительно улыбнулась она. — Наши, разумеется, из лучших, из прекрасных семей, но… все это в воздухе, этот разврат…
Виктория Петровна, как-то вся сжавшись, ушла, а директриса самодовольно развалилась в кресле.
— Вот после урока с ней и побеседуйте. Она здесь работает уже более двадцати пяти лет. В принципе, эрудированный преподаватель, но сейчас другая эпоха…
Хотите кофе, как вас?
— Константин Дмитриевич. Нет, спасибо, я в машине покурю.
Костя встал и вышел. Сел в свою «Волгу» и стал глазеть на иномарки, одна шикарнее другой, ожидавшие школьников. Курил, прогоняя сон. Наконец он увидел Дениса, вылетевшего пулей из школы и подбежавшего к джипу «Чероки», где дремал шофер.
— Сашок! — крикнул он на ходу. — Дуй домой, скажи, что у нас дополнительные занятия. Я сам доеду.
— Я не могу, Денис, — пробасил шофер. — Меня уволят с работы. Садись в Машину.
— Ты чего раскомандовался? — надулся Денис, но в машину сел. А Костя пошел к школьным дверям.
Он поднялся на четвертый этаж в кабинет биологии. Там за учительским столом сидела, пригорюнившись, Виктория Петровна.
— Виктория Петровна, — тихо окликнул ее Костя. — У меня к вам разговор.
— Вы кто? — вздрогнула она. — А, понятно, — узнала она его. — Вы, наверное, водитель Славика Чижова? Но желательно было бы побеседовать с его отцом.
Я понимаю, он очень занят — директор банка, но…
— Я не по этому вопросу. Я частный детектив Константин Дмитриевич Савельев. У меня к вам личный разговор.
— Боже мой! Неужели кто-то что-то натворил?! — схватилась руками за голову старая учительница.
— Вы были знакомы с Ириной Александровной Серовой? — без предисловий спросил Костя.
— С Ирочкой? — встрепенулась Виктория Петровна, и на лицо легла трагическая гримаса. — Конечно, была, мы долго вместе работали, она преподавала историю в нашей школе. Она почти на двадцать лет моложе меня, но мы дружили с ней, если, разумеется, с ней вообще можно было дружить. Она не очень пускала людей в свою душу.
— А что произошло с ней потом?
— Как что? Она умерла. Поехала отдыхать в Сухуми, вернулась и умерла. К сожалению, ее муж пришел в школу только в сентябре, мы не смогли даже присутствовать на похоронах. И похоронили ее почему-то на Украине, на родине ее отца. Ее бедная мать была вне себя от горя. И мне почему-то казалось, будто она что-то скрывает, — А что вы можете сказать о ее муже Геннадии Петровиче?
Виктория Петровна нахмурилась.
— Я ничего толком не могу сказать об этом человеке, но мне он всегда был неприятен. Пожалуй, даже отвратителен. Мне почему-то казалось, что у них с Ирочкой дома творится нечто ужасное. Она приходила на работу всегда такая бледная, невыспавшаяся.
А потом как-то расцветала. Она, в принципе, была очень веселая, добрая женщина, открытая. Но что-то очень мучило ее, особенно в последние годы. В самый последний год она была сама не своя.
— А что именно между ними происходило, как вам казалось?
— Я не знаю, — задумалась старушка. — Но… мне порой казалось, что это маньяк, что он по ночам мучает Ирочку, фантазия до того разыгрывалась у меня, что я физически представляла себе, как он пьет из нее кровь, до того бледная она приходила на занятия.
— А следов насилия вы не наблюдали у нее?
— Нет, вот этого никогда не видела. По крайней мере, на лице не было ничего. На руках порой были какие-то ссадины, но этого у кого не бывает из женщин — стирка, готовка… А вот душевное состояние ее очень тревожило. Но она ничего нам про свою личную жизнь не рассказывала.
— А почему у нее не было детей?
— А вот это я знаю точно. Она сделала неудачный аборт именно от этого самого Геннадия Петровича и на всю жизнь осталась бесплодной. Ну… трудно его в этом упрекнуть, это их общая беда. Они ютились тогда в коммуналке, а потом, кстати, мой покойный отец, он был Герой Советского Союза, помог им вместо коммуналки в Москве и квартиры в Питере получить трехкомнатную квартиру на Мичуринском проспекте.
Ирочка ведь тогда даже не знала, что он выбросил из ленинградской квартиры своего десятилетнего сына.
А когда узнала, очень переживала. Он соврал ей, что у его тестя и тещи чуть ли не пятикомнатная квартира на Невском проспекте и сын будет обеспечен на всю жизнь. А они просто блокадники, коммунальщики…
И мой отец помог им осуществить эту мерзость…
Я никогда не говорила об этом отцу, он был настолько честный человек, что мог пойти на всякое, узнав об этом. А он дружил с заместителем министра обороны СССР, они вместе воевали, так что мог иногда помочь моим знакомым, если они в чем-то нуждались. А что?
Преподаватель института, только что женился, вдовец, ютились с Ириной матерью в крохотной комнатушке в коммуналке, писал докторскую, почему не помочь, если есть возможность. И буквально сразу, как Геннадий Петрович защитился, они въехали в новую квартиру. Тогда и застолье шикарное они устроили, весело было. А он такой вежливый, предупредительный, буквально пылинки с Ирочки сдувал, и у нее глаза светились счастьем. С лица-то он и тогда был не очень — серенький какой-то, невзрачный, но такой вежливый… А через годик глазки Ирочкины потускнели. А мать еще через пару лет он спровадил жить круглый год на свою дачу в Воронцово. А ей там такая скука, хоть и со всеми удобствами. Она женщина была очень общительная, без компании жить не могла. И надо было следить задачей, и Геннадий Петрович, и Ирочка — оба работали. А на выходные они ездили туда — там чисто, прибрано, тепло…
Короче говоря, Ирочка с каждым годом выглядела все хуже и хуже. И мы, в общем-то, не очень и удивились, когда узнали, что она умерла, хотя, конечно, переживали. Ей ведь было лишь слегка за сорок…
А после смерти Ирочки ее мать не выходила из больниц, а через год с небольшим умерла. Все. О Геннадии Петровиче знаю только то, что он после смерти Ирочки моментально женился. На молодой. Я даже видела ее один раз, и, надо сказать, она произвела очень хорошее впечатление — тихая, скромная женщина. Вот и все, что я могу рассказать об этой семье.
— Понятно, Виктория Петровна, — нахмурился Савельев. — Спасибо вам. Вы сообщили очень важные и интересные вещи.
— Извините за нескромный вопрос, а что же все-таки вас привело сюда? Что-то случилось?
— Случилось, Виктория Петровна. Конечно, случилось. Иначе бы я не приехал сюда. Я еще, возможно, заеду к вам, когда кое-что выясню. И примите совет — не поддавайтесь вы этой… Елене Ивановне. Работайте, пока сможете. Ведь скоро в школах не останется порядочных людей.
— Вы думаете? — воспрянула духом Виктория Петровна. Ее полные щеки сразу порозовели. — Я не могу без работы, я без нее быстро умру. А хочется пожить. Вот Ирочка тоже не могла без работы, она оживала здесь. Извините, этот Серов что-то натворил?
— Не могу пока этого сказать. Но мне кажется, мыслите вы в верном направлении, Виктория Петровна. Все. Спасибо вам. До свидания.
Когда Савельев вышел из школы, в голове было одно: он должен немедленно увидеть Серова. По крайней мере, оказаться там, где он мог быть. И Константин завел свою многострадальную «Волгу».
Глава 12
Оставив совершенно обалдевшего от полученной из Юлиного письма информации Павла Андреевича на его грязной кухоньке, Роман гнал машину на огромной скорости в Воронцово. Он выжимал из нее все, что мог выжать в такую вьюжную погоду и в такой гололед. Но жизнью не рисковал — он очень дорожил своей жизнью именно теперь, когда столько узнал. Он должен сделать все, чтобы найти Юлю, если она жива, и отомстить за нее, если ее больше нет. И узнать истину. А это он сумеет…
Как молотом по голове стучали слова Юлиного письма, адресованного ему. Прочитав письмо два раза, он запомнил его почти наизусть. И прокручивались эти строки в мозгу на протяжении всей дороги.
"Дорогой мой Роман! Я пишу это письмо на всякий случай, потому что меня не оставляет жуткое состояние тревоги. Я предчувствую беду, а рассказать тебе обо всем не могу. У меня не поворачивается язык рассказать тебе о том, что произошло летом девяносто первого года, а ведь именно этот случай и сделал меня собственностью Серова, этого страшного человека, изверга, сексуального маньяка, который мучил меня много лет.
Серов познакомился со мной, когда я работала лаборанткой в институте. У меня тогда произошла личная драма — меня бросил парень, который мне нравился и с которым мы должны были пожениться.
Я начала сильно пить. Серов же, окружил меня вниманием, нежностью, я была очень благодарна ему за это.
Я не допускала, чтобы наши отношения перерастали в нечто большее, да и он не был настойчив в этом смысле.
Он умел ждать. У него была прекрасная жена Ира, добрая, веселая, по крайней мере на людях она старалась казаться веселой. Мне, разумеется, хотелось, чтобы около меня был близкий человек, я была так одинока, но я не желала зла его жене. Серов узнал, что я страдаю алкоголизмом, поначалу он даже пытался лечить меня, но из этого ничего не вышло.
Летом девяносто первого года Ира уехала отдыхать на Кавказ, а Серов пригласил меня к нему на дачу. И я неоднократно ночевала у него. И он не трогал меня, не приставал. А когда Ирин отпуск заканчивался, я в очередной раз попала на эту дачу. И он сам предложил мне выпить с ним. Мы пили хорошее вино, на столе были цветы, торт, конфеты. Все было прекрасно, но у меня снова начался запой. Мной овладело некое веселье и жажда каких-то приключений. У Серова была тогда машина «Жигули». И он неожиданно предложил мне поехать на машине в Курск и там встретить Иру. А по дороге поговорить с ней, сказать, что мы с ним любим друг друга и хотим пожениться. «Она поймет, она очень умная, тонкая женщина, — говорил он. — Я люблю тебя, я хочу, чтобы вы поговорили, а в дороге удобнее всего побеседовать». И я была в таком возбужденном состоянии, что согласилась. И мы поехали туда утром. В дороге мы часто останавливались у каких-то забегаловок, и я снова там пила — вино, пиво, что попало. К вечеру мы были в Курске на вокзале. Должен был подойти поезд. Но он запаздывал.
И я заснула в машине, почти вдребезги пьяная. Очнулась я в машине же, было совершенно темно, Серов расталкивал меня и что-то диким голосом орал. «Что ты натворила?! — кричал он мне на ухо. — Я не знал, что ты безумна!» В руках у меня был окровавленный огромный нож. А на обочине валялся труп женщины.
Это была Ира, жена Серова. «Ты пырнула ее ножом в сердце! — кричал Серов. — Юля, что ты наделала!» — «Но я ничего не помню», — я была словно в бреду;
«Вы начали выяснять отношения, Ира прикрикнула на тебя, обозвала шлюхой, и ты взяла этот нож, который я вожу в машине на всякий случай, и ударила ее в сердце. Она сразу умерла! Что нам теперь делать?!»
Короче, мы положили труп в багажник, отвезли в какой-то лес и закопали его там. А потом вернулись в Москву. И все. Он стал полновластным хозяином надо мной. Он делал со мной все, что ему захочется., Через некоторое время мы поженились. Не дай бог врагу такой жизни. Это сексуальный маньяк — изверг.
Что он со мной только не делал! Приковывал наручниками к батарее и насиловал, избивал плетью и даже кусал меня и пил мою кровь. А на людях вел себя тихо и благопристойно. Я страшно боялась его, боялась, что он заявит на меня в милицию, он наслаждался, рассказывая мне о тюрьме, о ее диких порядках, о том, как со мной там будут обращаться. Я полностью подчинилась ему. Но умирать мне не хотелось. Я надеялась, что он сам сдохнет. Но он здоровее быка, этот маленький мышонок с душой вампира. Единственной радостью в моей жизни, как это ни дико звучит, были запои. И если их окончание было ужасно, то в первый и второй дни я чувствовала себя как бы абстрагированной от кошмарнейшей действительности, в которой я жила. И Серов ничего не имел против моих запоев, ему нравилось, что я становилась слабой и равнодушной ко всему, он мог делать со мной что хотел, и порой даже я от этого получала какое-то странное удовольствие. А иногда он становился снова тих и вежлив, внимателен и предупредителен, когда мы оставались с ним наедине. Перепады сексуальных фантазий этого гаденыша были непредсказуемы. Я уже поняла, как он жил с первой и второй женами, там было то же самое; трудно сказать, что произошло с его первой женой, но вторую он убил моими руками, хотя я не могу себе представить, как я могла даже в самом жутком запое ударить женщину ножом. Я знаю свои запои, и хотя порой я многого не помню, о чем я раньше рассказывала Серову, но какие-то смутные островки памяти остаются у меня в голове. Тут же сплошной провал, начиная от того момента, как мы подъехали к железнодорожному вокзалу в Курске, и кончая тем, что я проснулась с окровавленным ножом в руке.
Я думаю, он сам убил ее, а мне сунул в руку свой нож, но полностью исключить, что это сделала я, тоже не могу, уж слишком в тот день я была пьяна и возбуждена, как-то агрессивно и дико настроена.
Дорогой Роман! Я очень люблю тебя, хотя твой род деятельности пугает меня. Я знаю, как ты ко мне относишься, и даже то, что ты полюбил меня из-за сходства с твоей Кариной, не отторгает меня от тебя. Наверное, мне надо рассказать тебе все, но я боюсь, что ты убьешь его, а ты обязательно это сделаешь, я знаю тебя, и тебя посадят в тюрьму, а я снова останусь наедине с этим жутким миром. Я жалею, что появилась на свет, мои страдания ужасны, сколько раз я хотела убить Серова, но опять же страх перед тюрьмой мешал мне сделать это, я очень боюсь закрытого пространства, боюсь быть запертой, тем более — в тесной камере бок о бок с воровками и проститутками, ты сам знаешь, что это такое. Только ты сильный, а я очень слабая, слабая до того, что даже не могу наложить на себя руки. Если бы у меня был пистолет, наверное, я бы сделала это, но все остальное пугает меня, я боюсь крови, растерзанного тела, высунутого языка. Серов знает про мой страх перед закрытым пространством и пользуется этим. Иногда он запирает меня на ключ либо в комнате, либо в доме, и я дико кричу и прошу его выпустить меня, делать со мной что угодно, только не держать взаперти. А ему эти крики доставляют садистское удовольствие.
А теперь, когда я познала счастье с тобой, мысли о самоубийстве вовсе неприемлемы для меня, я не хочу доставлять тебе боль, я и так знаю, как ты в жизни настрадался, хотя ты и скуп на рассказы. Я вижу все по твоим выжженным глазам, твоему страшному взгляду, который становится таким нежным, когда ты смотришь на меня. К тому же я теперь хочу жить, у меня теперь есть минуты радости. Только я боюсь одного — мне кажется, Серов насытился мной и хочет от меня избавиться. Однажды я видела его с молодой девушкой. Это нехороший признак. Он просто так не уходит, он должен уничтожить прежнюю женщину, так было у него уже дважды. Наверняка я должна все это рассказать тебе лично, но я боюсь, боюсь всего — раз, борок, крови. Вот я и пишу это письмо на всякий случай: если со мной что-нибудь произойдет, ты поймешь, Где лежит письмо, и прочтешь его, если же не поймешь, то отец обнаружит его там, когда будет читать мамины письма, а он всегда делает это на ее день рождения, день смерти и Новый год. А мамин день рождения десятого мая.
Дорогой Роман! Прости меня за те страдания, какие тебе может принести встреча со мной. Я искалеченный человек и вряд ли дам тебе то счастье, которого ты хочешь. Серов отпускает меня общаться с родней и подругами, он знает, что я никогда ничего не скажу, но наши встречи с тобой насторожили его, он затаился, стал тихим, внимательным, пальцем меня не трогает. А это плохой признак, мне кажется, он что-то задумал. И не подстроил бы он какую-нибудь мерзость и тебе, это мстительный человек с черной душой. Господи! Почему у меня не хватает сил рассказать тебе все прямо и честно?! Я боюсь, Рома, я боюсь, боюсь, боюсь… Твоя Юля. 7Л.99 т.".
Она была у отца на Рождество и написала там это письмо. А пропала она тридцатого января. Этот упырь подготовил все здорово, впутал сюда и аферюгу Красильникова с его взбалмошной женой, и двоюродную сестру в Питере, и Женьку, который звонил им, и, разумеется, его. Только одного не учел профессор — того, что Роман без зазрения совести разрежет его на сотни мелких частей и заставит самого эти части сожрать. И сделает он это сегодня, сейчас, как только увидит Серова.
Но главное-то не в этом. Главное — где Юля?
А судя по всему, она уже мертва, этот маньяк подкараулил их с Ниной Красильниковой, заманил куда-нибудь и прикончил. Роман по телефону велел следить за любыми передвижениями Серова, но теперь он пожалел об этом, надо было брать его немедленно и вытягивать из него правду. Он снова позвонил Чижу, не сбавляя скорость машины. «Чиж, как дела, не появлялся?» — «Нет, — зевнул в трубку Чиж. — Звони Валере». Роман набрал номер Валериного телефона, но мобильник ответил, что абонент вне пределов досягаемости. Романа начало охватывать бешенство, тем более что сзади его неотступно преследовал какой-то лихач на «Тойоте», сигналил фарами и требовал освободить левую полосу. Но Роман и не думал освобождать полосу. Он уже пересек окружную дорогу и мчался в сторону Воронцова. Лихач продолжал наседать на «Ауди» Романа, Роман поглядел в зеркало заднего вида и увидел за рулем «Тойоты» какую-то глупую молодую харю, выпендривавшуюся перед сидящей рядом чувихой. И чтобы он уступил дорогу этому козлу? Да ни в жизни…
Лихач, отчаявшись, ушел на вторую полосу, обогнал Романа и погрозил ему кулаком. А вот этого делать было не надо. Роман бросился в погоню, озверев от злобы и забыв обо всем на свете. Он ненавидел подобную публику. Он выжал из «Ауди» все что мог и через несколько километров догнал красную «Тойоту», начал подрезать его и теснить к обочине, заставляя сбавить скорость. Роман водил машину явно лучше лихача, и тот действительно начал сбавлять скорость и перемещаться вправо. Наглая рожа за рулем «Тойоты» перестала улыбаться, чувствуя опасность, исходящую от водителя «Ауди». И он-таки заставил лихача притормозить у обочины. Но тут сыграла свою роль вьюга и присыпанный порошей гололед. «Тойота» остановилась, а Роман, резко притормаживая перед ее носом у обочины, не рассчитал погодных условий, машину закрутило, и она упала в кювет. Улыбка снова появилась на молодой роже, и «Тойота» спокойно тронулась с места, оставив «Ауди» валяться в кювете…
Глава 13
Одуревшие от тоски Чиж и Косой играли в карты на заднем сиденье машины, ожидая Романа. Но он не появлялся. Зато через пару часов появился Серов в сопровождении какого-то высокого мужчины. Они шли от станции, съежившиеся, кутавшиеся в свои пальто от злой вьюги. Вдалеке замаячила мощная фигура Валеры, он тер руками замерзшую непокрытую голову.
Серов со своим спутником прошли в дом, а Валера добрался до машины и начал отчаянно матюкаться.
— На хера мне это дело? Замочить бы старого гриба, а я с ним шатаюсь целый день, как осел!
— Молчи! — осадил его Чиж. — Тебе Роман больше добра делал, не подохнешь!
— Выпить бы… — сник Валера.
— Перебьешься, тебе еще машину вести, а погода вон какая…
— Я еще вчера всю ночь гудел… — ныл Валера.
— Твои проблемы, падло! — обозлился Чиж. — Куда ездил этот сраный дед? Рассказывай!
— Куда? Доехал до вокзала, встретил какую-то телку и поехал с ней на Цветной бульвар. Зашли в какой-то дом, торчали там минут сорок. Потом он вышел один, опять поперся на вокзал, встретился там с этим длинным, они сели в электричку и приканали сюда. Вот и все.
— Молодец! — похвалил Чиж. — Теперь сиди и сопи в две дырки. Сейчас Роман приедет.
Но Роман все не ехал. Через час Серов и длинный снова вышли из дома и пошли к станции. Серов оживленно жестикулировал, иногда поправляя свою дурацкую шапку-пирожок. Длинный кивал и поддакивал.
— Ну что? — спросил Чиж. — Надо за ним идти.
Вроде они опять на станцию.
— Не пойду больше! — завопил Валера. — Пусть Косой идет!
— Заткнись! — буркнул мрачный Косой. — Надо, так пойду. Я для Ромы все, что хочешь, сделаю и возбухать не стану, как ты, салага! Тебе только кулаки чесать и ханку жрать.
— Ты чо базаришь? — восстал Валера, сжимая пудовые кулаки. — Ты чо базаришь, а?
— Тихо, — усмехнулся Чиж. — Иди, Косой, а то они растворятся. Погода, вишь, неласковая, сгинут, как два пальца… А нам его терять нельзя, задумал он что-то, этот старичман гребаный, вижу, задумал… Не зря нам Роман велел его стеречь.
Косой вышел из машины, нахлобучил на уши спортивную шапочку и зашагал за преследуемыми.
Минут через сорок к дому Серова подрулила «Волга».
— Ого, этот уже второй раз приезжает! — сказал Чиж. — Что-то всем понадобился наш старичок сегодня! Что-то он такое натворил…
— Здорово, парень, во второй раз! — вышел он из машины, приветствуя Костю. — Зачастил ты сюда, однако… Тебе этот старичок случайно не дедом приходится, то-то ты его все навещаешь? Вижу, дедок твой тварь еще та… Погода-непогода, он и по бабам успевает бегать, и Дела какие-то творить…
— Был уже? — коротко спросил Костя.
— Был. Привел какого-то хмыря, посидели меньше часа и умотали. Мы следим.
— А где?…
— Нет. Ждем, — внимательно поглядел на Костю Чиж. — Что-то долго нет… Звоню ему — мобильник не отвечает. Не знаю, что и делать…
— Погода для вождения неважнецкая, — заметил Костя.
— Не в кайф погодка, — согласился Чиж. — А я тебя помню, в Митине тебя видел, когда ты к одному другу хотел наведаться, и ни хрена у тебя тогда не вышло. А вообще, ты мужик отважный, на серьезных людей попер, не забоялся… Из вояк, что ли?
— Бывал кое-где, — ответил Костя, закуривая сигарету. — А не поговорить ли об этом потом? Слушай, как тебя, надо поймать старика, это важно не только для меня, я вижу, кое-кто другой тоже в этом заинтересован.
— Да неужели так опасен? — подивился Чиж. — На вид-то обычный старый гриб, дачник гребаный.
— Я тебе отвечаю за слова. У твоего кореша есть с собой телефон?
— Без них не ходим, — ухмыльнулся Чиж. — Это наша жизнь и смерть.
— Звони ему!
Чиж решил согласиться и позвонил Косому.
— Где дед? — коротко спросил он.
— Вышли только что из поселкового совета, поканали к станции, — ответил Косой.
Чиж передал информацию Косте. Тот призадумался.
— Слушай, пусть преследует дальше: И мы все должны ехать к станции. Немедленно, понял? Уйдет старик!
— Но нам ведено ждать здесь! Кто ты такой, чтобы нам команды давать?
— Ладно! Ждите! Я за ним! А вам очень советую — поищите того, кто вас сюда послал. Не в аварию ли он попал на такой дороге? Он уже обязательно должен был сюда приехать.
— Подумаем.
— Дал бы номер своего следящего.
— А еще ты ничего не хочешь?
— Мне нужна связь с ним, понял? Обязательно!
Если дед сядет в электричку, во второй раз я его на вокзале не найду, такое раз в жизни бывает.
— Ладно. Валера, езжай с этим парнем, сам будешь связываться с Косым, только не базарьте с ним. А я тут буду сидеть, как мне велено.
— Опять я? — нахмурился Валера.
— Надо! Понял? — рявкнул Чижи потянул из машины.
Валера молча полез в Костину «Волгу», покривился на ее убогий салон и мрачно закурил. Костя рванул машину к станции. :
Там, оставив Валеру в машине, Костя бросился на перрон. И увидел электричку, показывающую ему хвост. В досаде Костя махнул рукой.
Он побежал к машине.
— Звони своему! — крикнул он дремавшему Валере. — Потеряли время!
— Подумаешь, — зевнул Валера и набрал номер Косого.
— Старик в электричке? — спросил он.
— Едут, — ответил Косой.
— Паси.
— А я что делаю?
— Пасет, — сказал Валера.
— Поехали в Москву! Сообщи тому, кто караулит дом. И попробуй позвонить тому, кто вас послал;
Валера позвонил Чижу, сообщил, что они едут в Москву, потом перезвонил Роману, но у того телефон не отвечал.
Костя уже во всю мочь гнал машину в Москву.
Вдруг, о чем-то задумавшись, сбавил скорость и набрал номер майора Молодцова.
— Послушай, Виталий, это я, Савельев. Еще одна просьба к тебе — узнай, пожалуйста, не продал ли Серов Геннадий Петрович свою квартиру на Мичуринском проспекте. Позвони мне на мобильный. Я в машине, еду в Москву на Рижский вокзал.
— Хорошо, узнаю, — ответил майор Молодцов.
Вдруг раздался звонок телефона у Валеры. На проводе был Косой. Валера нахмурился.
— У, падло, — только и проговорил он.
— Что случилось? — спросил Костя.
— Взяли Косого в электричке, — ответил Валера. — Дед-то, видать, не промах, заметил «хвост». Менты до Косого докопались, базар возник, потом его скрутили, вот, успел позвонить, высадили его на одной станции.
— Все, потеряли деда, — сморщился Костя. — Не фига нам теперь на вокзал ехать, он наверняка где-то тоже слез.
— А что делать?
— А хрен его знает, — ответил Костя. Он понятия не имел, где ему теперь искать воронцовского упыря.
— Слушай-ка, как тебя, мысля есть. У него телка живет на Цветном бульваре, я дом знаю. Давай туда поедем. Он там сегодня был.
— Та самая, с которой он встретился на Рижской?
— Ну!
— Поехали!
По дороге в Москву позвонил майор Молодцов и сообщил, что позавчера Серов продал свою квартиру на Мичуринском проспекте.
— Понятно, — сказал Костя, сузив глаза. — А сегодня он продал дачу… Вот тебе и профессор…
Глава 14
Роман выполз из перевернутой машины, еле волоча ушибленную ногу. Жутко болел правый бок, изо лба сочилась кровь. Однако все обошлось хорошо, за исключением того, что раскололся мобильный телефон. Связь была прервана.
Он, ковыляя, вышел на дорогу и стал голосовать.
Но никто, завидев фигуру в порванной старой дубленке, с окровавленным лицом, останавливаться не хотел.
Роман вытащил из кармана стодолларовую бумажку и поднял ее высоко над головой. Он махал бумажкой и показывал на валявшуюся в кювете машину. Но водители побаивались, и долго никто не останавливался. Наконец подрулила какая-то старенькая «Волга» с ревущим глушителем.
— Послушайте, я попал в аварию, — стараясь быть как можно вежливее, сказал Роман толстому мордастому водителю. — Мне нужно попасть в Воронцово на дачу. Но прежде всего мне надо позвонить. Я плачу сто долларов, вот, держите сразу. Нужно добраться до телефонной будки.
— Поехали, — пожал плечами мордастый. — Раз надо, поедем. Сто долларов на дороге не валяются.
Найти на шоссе телефон-автомат оказалось делом нелегким. Найти жетоны к нему — еще более сложным делом. Наконец нашли и автомат, и жетоны, но они оказались фальшивыми, и позвонить опять не удалось. Потеряли кучу времени. Роман уже решил ехать прямо в Воронцово, но наконец один жетон сработал, и он дозвонился до Чижа. Но Чиж был не в курсе последних передвижений Серова, он знал только, что тот сел в электричку и преследовавшие за ним не успели. Валера еще не сообщил ему, что Косого в электричке задержала милиция и что они едут на Цветной бульвар.
— Ладно, дуй ко мне! — приказал Роман. — Я около кафе на двадцать шестом километре. Жду.
— Спасибо вам, — поблагодарил он водителя. — Езжайте по своим делам.
Через полчаса Роман уже сидел в теплой иномарке и рассказывал Чижу о своих злоключениях.
— Да мы выловим эту гребаную «Тойоту», — проревел Чиж. — Номер-то запомнил?
— Запомнил. Да хрен с ним. Не в нем дело. Я сам виноват, не сдержался, плюнуть бы на него…
— Ну знаешь, если каждому козлу спускать, далеко мы не уедем…
— Вот я далеко и не уехал. Нет, Чиж, надо нам подумать о другом — как найти старика.
— Да, звонил Валера, сказал, что Косого повязали в электричке, а они с этим сыскарем едут на Цветной бульвар. Там живет какая-то шмара, к которой старичок сегодня мотался.
— Шмара?! — встрепенулся Роман. — Что же ты молчишь? Звони Валере, узнавай дом, может быть, мы с тобой быстрее там будем! Разворачивай машину.
Чиж быстро развернул машину, и они помчались по направлению к Москве. Роман сам позвонил Валере.
— Гребаная погода! — скулил в трубку Валера. — Роман, мы в аварию попали! Торчим на двадцать восьмом километре.
— Ах ты, зараза! — выругался Роман. — Не побились?
— Да нет, но тачку его здорово покорежило. Спешил парень, врезался в грузовик. Менты подъехали, разборище идет. А я сижу себе, курю, холодрыга такая…
— Говори номер дома на Цветном, — прервал его Роман.
— Дом напротив цирка, там арка, пятый подъезд.
А дальше уж я не знаю.
— Бери немедленно любую тачку и дуй туда. Немедленно. Кроме тебя, эту шмару никто не видел. Понял?