— Что случилось? — почувствовав беду, тихим голосом спросил Владислав Николаевич.

— Понимаете, — замялся Николаев. — Я даже не знаю, как вам сказать…

Нина Владимировна, сидящая на диване, откинула голову на плечо мужа, ей было совсем плохо.

— Где у тебя нашатырь?! — крикнул Владислав Николаевич Кириллу. Т-там, — показал Кирилл в сторону старинного серванта из красного дерева. Владислав Николаевич вытащил из аптечки нашатырь, дал понюхать жене.

— Да говорите же вы, наконец! — крикнул Полещук, туша одну сигарету в набитой окурками пепельнице и немедленно зажигая другую.

— Я не знаю, как сказать, — Николаев показал глазами на белую как полотно Нину Владимировну. — Сведения пока не проверенные…

— Ниночка, пройди в спальню, приляг, бережно приподнял жену с места Владислав Николаевич. Я никуда не пойду!!! — закричала Нина Владимировна. — Там что-то произошло?! Что, Виктошеньку убили? Говорите же, наконец, я не фифочка какая-нибудь истеричная, я хирург, я людей ножом режу! Говорите! Дело в том, что полчаса назад на Можайском шоссе в районе Баковки была взорвана «Волга» ГАЗ-24 под номером МЮ 93-6.

Присутствовавшие с открытыми ртами глядели на Николаева. Туда выехала группа. Подробности нам сообщат. Будем ждать. И надеяться на лучшее…

Ждать пришлось довольно долго. Сидели молча. Николаев мельком поглядывал на присутствовавших. Полещук беспрерывно курил, кашлял, но продолжал курить сигарету за сигаретой. Кирилл ходил туда-сюда по комнате, кусая пальцы, а потом ероша себе волосы. Родители сидели на диване молча, глядя куда-то в одну точку. Нина Владимировна, к удивлению Николаева перенесла сообщение очень мужественно, без видимых эмоций. Только сдвинутые брови свидетельствовали о том напряжении, в котором она находилась. Все понимали, что дело очень серьезно. Беда объединяла людей. Николаев взглянул на часы — было без пяти двенадцать. Владислав Николаевич понял этот взгляд.

— Да, близится Новый Год. Может быть, откроем шампанское и выпьем за то, чтобы с нашими все обошлось.

Кирилл мрачно взглянул на отца, но Нина Владимировна поддержала мужа. Кирилл принес бутылку французского шампанского, зажег огоньки на елке и вдруг разрыдался как ребенок. Мать подошла к нему, обняла его за плечи. Отец открыл шампанское. Кирилл машинально взял со стола пульт и включил телевизор «Сони» с огромным экраном.

— Дорогие россияне! — звучал хриплый голос Президента. — Поздравляю вас с наступающим 1993 годом. Желаю вам в Новом Году…

Владислав Николаевич разлил шампанское побокалам, которые поставила на стол Нина Владимировна. Давайте! — поднял свой бокал Владислав Николаевич. — Выпьем за то, чего мы все так желаем…

Раздался телефонный звонок.

Николаев мгновенно схватил трубку, держа в другой руке бокал с шампанским.

— Так… Так…Так…. — Он взглянул на Нину Владимировну, и та прочитала радость в его глазах. Он даже непроизвольно подмигнул ей. — Ну, — выдохнул он. — Слава Богу, спасибо и на этом… Ладно, улыбнулся он. — Спасибо, вас так же…

Все с надеждой в глазах глядели на Николаева.

— Так. Новости… можно сказать, обнадеживающие. Женщины и ребенка в машине не было. Погибло трое мужчин, четвертый жив, доставлен в больницу. Его только что привезли в Институт Склифосовского. И кто это?! — спросил Андрей Полещук. Это ваш сотрудник. Максимов Владимир Петрович. Володя?! Володя?! Как же он мог? Как он мог? — вытаращив глаза, повторял Кирилл.

Андрей пожал плечами.

— Чужая душа — потемки, — тихо проговорил он, и Николаев почувствовал в его голосе какие-то другие нотки — нотки беспокойства.

Под утро Николаев поехал домой. В квартире Воропаевых остались дежурить лейтенант Горелов и еще один сотрудник. Всю ночь ждали телефонных звонков, но никаких известий о Лене и Вике не поступало. Присутствовавшие сидели за столом, потягивали шампанское, курили, что-то ели. Обстановка была тягостная, хотя, разумеется, известие о том, что во взорванной машине не было женщины с ребенком, вселило надежду. Но потом снова стало тяжело — полная неизвестность… Николаев боялся смотреть на членов семьи Воропаевых, видно было, что все трое еле сдерживаются, чтобы не закричать от невыносимой боли. Лицо Кирилла постоянно дергалось, он ломал себе пальцы, то и дело закуривал сигарету, но, не докурив ее и до половины, тушил нервным движением в пепельнице, где уже образовалась гора окурков. Полещук пытался как-то оживить обстановку, но все его слова звучали фальшиво, к тому же Николаев видел, что он заметно нервничает, и нервничать по-настоящему он стал после известия о взрыве машины и особенно после известия, что Максимов жив и находится в склифе. А Кирилла и его родителей могло утешить только одно — немедленное появление Лены и Вики. Но телефонные звонки раздавались только с поздравлениями, которые безумно всех раздражали. Кое-кому Кирилл пытался что-то объяснить, некоторым отвечал равнодушными поздравительными фразами.

Николаев постоянно звонил в Институт Склифосовского, узнавал, как состояние здоровья Максимова. Сведения были неутешительными он находился без сознания.

Домой Павел попал в начале пятого. Тамара еще не спала. Она встретила его в дверях с укоризненным выражением лица. Николаев развел руками. Вот так-то, Том. Такие дела… Они прошли в комнату, где стол был еще накрыт, но изрядно опустошен. Давай, Том, выпьем за Новый Год, — устало произнес Николаев. — Ты уж меня извини… Да что там? — улыбнулась Тамара. — Я по-

нимаю, работа такая…. Не в первый раз, да и не в последний, я думаю… Да на сей раз еще и невезуха… Черт меня дернул подойти к телефону. Я ведь уже запер дверь кабинета — слышу звонок, думал, это ты… Не по-

дошел бы, послали бы Дьяконова…

Николаев разлил по бокалам остатки шамппанского, они чокнулись с Тамарой, выпили. Колька-то пришел? — спросил Николаев. Пришел без десяти двенадцать. Выпив-

ши, но держался. Посидел с нами, но быстро ушел спать. А Верочка только час назад заснула. Развлеку тебя, — Николаев обнял Тамару прижал к себе. — Интересная, между прочим, история…

В общих чертах рассказал жене о происшедшем. Ты говоришь, эта Лена работала в библиотеке? Да, в районной библиотеке. А что? Да когда я работала в 39-й библиотеке, у нас была очень красивая девушка, Леной

звали. Она пришла сразу после школы. За ней постоянно приходил красивый молодой человек.

Каждый вечер. Он был такой внимательный, все наши девушки завидовали ей. У меня, кстати, есть ее фотография. Не она ли? — усмехнулся Николаев. — Ведь у нас очень мало библиотек и еще меньше красивых библиотекарш по имени Лена.

Он вытащил фотографию Лены и показал жене. Она! — крикнула Тамара. — Именно она. Леночка Верещагина. Она мало изменилась. Вот уж воистину мир тесен, — подивился Николаев. — Ну-ка, Том, расскажи мне о ней поподробнее. И выпью-ка я водки, мне это шампанское напряжения не снимает.

Он налил Тамаре в бокал остатки шампанского, а себе полный стограммовый стаканчик водки. Выпили, закусили. Лена Верещагина пришла к нам работать сразу после школы. Ей было лет семнадцать. Тихая, очень вежливая девушка, бедно одетая, но очень аккуратная, чистенькая такая. Русые волосы, сначала носила косу, потом постриглась, ей шло и так и так. Слушала все, что ей говорят, никогда не возражала, очень краснела, когда ее за что-то ругали, но такое бывало редко она была аккуратна и исполнительна. А через несколько месяцев после того, как она стала у нас работать, к ней стал регулярно приходить парень, высокий такой, черноволосый. Как его… Не Андрей ли часом? — спросил Николаев. Да, да, именно Андрей. Мне казалось, что они очень любили друг друга. Он прямо надышаться на нее не мог. Вообще мне он не очень нравился, было в его глазах что-то такое… диковатое, злое, дерзкое.

На нас он смотрел свысока, как на людей второго сорта. Но вот к ней, врать не буду, был очень внимателен. После работы он ждал ее, она брала его под руку, и они шли к автобусной остановке. Лена носила такое дешевое драповое пальтишко, совсем не зимнее, а она в нем и в сильные холода ходила и сапожки такие плохонькие, она их все в починку носила. А ты с ней когда-нибудь разговаривала…ну, по душам? Она никогда не была ни с кем откровенна. Скрытная была, молчаливая. Но все равно все узнали, что они поссорились как-то с Андреем. Она тогда пришла на работу сама не своя. Дело свое делает, а я вижу, что у нее слезы на глазах. Так мне ее жалко сделалось. Потом они помирились, и она казалась такой счастливой, но это продолжалось недолго. Андрей куда-то исчез. И появился другой. Совершенно на того не похожий. Тихий, вежливый, интеллигентный… Светленький такой… И звали его Кирилл? — в тон ей спросил Николаев. И звали его Кирилл, — подтвердила Тамара. Он из очень хорошей семьи, Леночка как-то мне сказала, что его дед был очень знаменитый хирург… Как его, я забыла, фамилия такая известная, то ли немецкая, то ли еврейская… Остерман, — уточнил Николаев. Точно, Остерман. А Кирилл тогда только что закончил институт и работал преподавателем. Это был очень приятный вежливый молодой человек, но мне почему-то казалось, что Лена не любила его, казалось, что она все тоскует по Андрею. А дальше я не знаю я ушла работать в Ленинку, а потом мне говорили наши женщины, что Лена вышла замуж за Кирилла, а потом еще говорили, что того Андрея посадили за какие-то махинации. А вот буквально месяца три назад мне звонила Рита, поздравляла с днем рождения и сказала, что видела на улице Горького Лену — она выходила из роскошной машины, одетая великолепно. С ней была девочка лет четырех пяти. Рита столкнулась с Леной нос к носу и поздоровалась. Лена ответила как-то машинально, но было очевидно, то она не узнала ее. А Рита так ей всегда сочувствовала, так ее утешала, когда они поссорились с Андреем… Да, мир тесен, — повторил Николаев. — Именно у этих людей я только что был. Живут они де ствительно на улице Горького, то бишь, Тверской. И именно эту Лену с дочкой и похитили. А Кирилл и Андрей работают в одной фирме. И обоих я имел счастье видеть около часа назад. Работают вместе?! — удивилась Тамара. Да, у них строительная фирма, и как будто, процветающая. Впрочем, это нуждается в проверке.

— Странно, что они вместе работают. Вряд ли они могут быть друзьями, — покачала головой Тамара.

— Не понравились мне они оба. Один наглый до безобразия, другой истеричный словно баба.

— А что ты думаешь по поводу этого похищения? Ты извини, я в твои дела не лезу, но, во-первых, ты сам рассказал, а потом, они в некотором роде все-таки мои знакомые…

— На первый взгляд расследование идет довольно легко. Старушка запомнила номер машины, нашли владельца машины, затем сообщили, что машина взорвалась, в машине был сын владельца сотрудник фирмы Кирилла и Андрея. Осталось совсем малое — поговорить с этим Максимовым. Но эта легкость и пугает. И за всей этой легкостью уже три трупа и один раненый без сознания… И самое неприятное — полное отсутствие сведений о пропавших, никаких звонков, требований, угроз. Поведение этого Полещука мне не нравится видно, он нервничает, но как-то по-другому, нежели остальные. Мне показалось, что он больше всего занервничал, когда узнал, что Максимов остался жив. Но… ты меня не слушай, я пьян и несу черт знает что. Я никаких оснований не имею подозревать этого Полещука, и вообще пока никого не подозреваю. Надо ждать сведений из склифа. Как нам нужно, чтобы Максимов пришел в сознание. Взрывное устройство, видимо, было установлено снизу машины, очевидно, справа. В живых остался только водитель, этот самый Максимов. Ты что, Тамара, не слушаешь меня? Куда ты смотришь?

Тамара сидела, о чем-то напряженно думая, уставившись в одну точку. Тамара! Очнись! Пошли спать… Не хочу я спать, — тихо произнесла Тамара. Мне кажется, Павел, что ты допустил серьезную ошибку. Извини еще раз. Какую?! Ни в коем случае не надо было выпускать из поля зрения этого Полещука. Он безусловно имеет отношение к похищению. Ты все по-женски судишь, — произнес Николаев, но не очень уверенно. — Считаешь, что в основе всего дела именно их старая любовь… Любовь-то старая, только ее что-то очень взбодрило, эту старую любовь, Паша. Какой-то интерес… Но у меня никаких оснований для задержания Полещука не было и нет… Что я могу сказать? Только посетовать на уголовно-процессуальный кодекс, Паш. А для пользы дела нельзя его было выпускать из виду… Да? — задумчиво произнес Павел и набрал номер Воропаевых.

… — Полещук? — переспросил сонным голосом Горелов. — Ушел почти сразу за вами… А остальные? Хозяин вроде бы спать пошел. А родители… вот тут сидят вдвоем…

Николаев набрал номер Полещука.

— Алло! — он сразу узнал уверенный басок Андрея.

— Андрей Афанасьевич, это майор Николаев вас беспокоит. Я бы хотел узнать поподробнее об этом Максимове… Как он там, кстати? Не пришел в себя? Нет. Врачи говорят, не выживет.Шансов никаких, — не моргнув глазом соврал Николаев. Впрочем, соврав, он сказал чистую правду.

Полещук рассказал о Максимове, характеризуя его как человека доброго, но бесхарактерного и в крайнем случае способного на преступление. Сами посудите, товарищ майор, как только произошел этот взрыв, прекратились звонки Кириллу с требованием выкупа. О чем это говорит? Ладно, Андрей Афанасьевич, спасибо за информацию. Будьте дома сегодня, вы можете понадобиться… Конечно, конечно, куда же я денусь первого января, да при таких делах…Кирюша мой друг…

… — Дома…. — сообщил жене Николаев.

— Не верь ему! — предостерегла Тамара. Он непременно замешан… Никуда не денется! — ободрил и ее и себя смертельно желающий спать Николаев, потом выпил еще водки, хорошо закусил и стал откровенно клевать носом. Тамара отправила его спать…

… Разбудил Николаева телефонный звонок. Звонил Горелов. Павел Николаевич, этот Воропаев с утра куда-то исчез. Ничего нам не сказал и смылся. Какой Воропаев? Который час? — продирал глаза Николаев, не понимая, о чем вообще идет речь. Сейчас уже двенадцатый час. А Воропаев молодой, Кирилл. Ушел, говоришь? А остальные где? Полещук, я говорил, ушел почти сразу за вами. А родители Кирилла здесь так и сидят. А почему ты не спросил, куда он ушел? Да мы… мы его не видели… Он как-то незаметно, квартира большая… Вы спали, короче говоря. А вам поручили его охранять, между прочим. Виноват, товарищ майор. Вот с вами хочет поговорить Владислав Николаевич. Алло, Павел Николаевич. Кирюша с утра куда-то ушел. Мы боимся, чтобы он не натворил каких-нибудь глупостей. Ладно. Сейчас я позвоню в Институт Склифосовского, а потом приеду к вам. Будьте дома. Николаев позвонил в СКЛИФ, справился о состоянии здоровья Максимова. В реанимации, без сознания, — ответили ему.

Николаев позавтракал и поехал на Тверскую к Воропаевым.

Несчастные родители Кирилла сидели на диване и глядели в одну точку. Заспанный Горелов ходил туда-сюда по комнате. Второй оперативник с мрачным видом сидел за столом. В комнате было накурено до какого-то кошмара. Николаев почувствовал, что его начинает тошнить.

«Знали, когда свое черное дело затевать», подумал он с досадой. — «В такую ночь у всех мозги на другое направлены, праздновать хочется в кругу семьи, а не искать черную кошку в темной комнате».

«… Тем более, если ее там нет», — вспомнились ему слова Тамары про Полещука. А Николаев знал по опыту, что Тамара ошибалась крайне редко. И порой обращался к ней за советом. А тут впридачу она еще и знала главных действующих лиц этой драмы. Либо фарса с трагическими последствиями. Николаев всегда действовал в рамках закона, а Тамара смотрела на вещи свежим, остраненным взглядом… Так что же нам делать, Павел Николаевич? буквально простонала мать Кирилла. Ждать, Нина Владимировна, только ждать. Во сколько же, интересно, ушел Кирилл? Я думаю, часов в семь, — сказал отец. — Тут в это время все не то, чтобы заснули, сном это не назовешь, а как-то забылись. Ну некоторые как раз не забылись, а именно заснули, — мрачно поглядел на Горелова Николаев.Летаргическим сном. Да ладно. В общем, Кирилл ушел очень рано. Видимо, он что-то решил предпринять сам.

Раздался телефонный звонок. Звонили из Склифосовского. Срочно просили приехать.

День был праздничный, машин на улицах мало, и уже через семь минут оперативная машина домчала Николаева до Сухаревской.

У самых ворот СКЛИФа их «Волга» едва не столкнулась с черным «Фордом-Скорпио».

Водитель «Волги» обматерил «Форда» последними словами, не взирая на присутствие майора. Номер запомнил, я его выловлю, падлу крутую…. — пообещал водитель. Давай, давай, Ваня, времени нет…. — торопил Николаев.

А когда он уже бежал по лестнице, вдруг неожиданно для себя самого побежал обратно. Выскочил к машине и резко открыл дверцу. Ваня, Ванюшка, родной! — закричал Николаев изумленному водителю. — Лови его, этого «фордика». Быстро за ним! С меня бутылка, две, ящик! Лови его! И по телефону всем постам! Срочно! Давай, давай, потом все объясню…А сейчас покажи, на что ты способен! Покажи, что ты водитель оперативки, а не какой-нибудь крутой чайник…

И быстро побежал по ступенькам в здание СКЛИФа. Он очнулся, — сказал Николаеву дежурный врач. — Но очень плох. Много осколочных ранений. Только что к нему товарищ приходил, интересовался, как он. Я сказал, что без сознания, шансов нет, как мне велели… Высокий, усатый, красивый? — спросил Николаев. Точно так. И очень возбужденный. Я уже звонил вам по тому телефону… Поймают…. — уверенно произнес Николаев. — Его теперь с разных сторон будут ловить… А теперь пошли к больному… Только поаккуратней. Он очень плох. Николаев прошел в реаниматорскую. На кровати весь перебинтованный лежал человек. Забинтована была и голова, но глаза были открыты, губы беззвучно шевелились. Здравствуйте, Максимов. Я майор Николаев из Управления Внутренних дел, — тихо произнес Павел, боясь даже дышать в сторону Максимова. — Только два вопроса. От ответа на них зависит ваша дальнейшая судьба.

Сказав последнюю фразу, Николаев тут же пожалел о ней. Дальнейшая судьба Максимова была слишком очевидна, чтобы грозить ему.

В глазах Максимова Николаев увидел ужас. Губы скривились в какой-то страшной гримасе. Говорите, говорите, Максимов… Речь идет о жизни и смерти женщины и ребенка. Помогите нам и себе… Где они?!

Максимов закрыл глаза. Рот дернулся в судороге. Максимов… Володя… Ради Бога, го вори, ну…

Максимов с огромным трудом открыл глаза.

П-поселок Жучки… Двадцать второй километр Можайского шоссе, налево… Улица Красноармейская, дом два…. — прошептал Максимов. — Они… т-там. — И закрыл глаза.

Николаев бросился в коридор к телефону. Срочно группу в поселок Жучки по Можайскому шоссе, Красноармейская два. Немедленно! Там жена и дочь Воропаева!

Он вернулся в реаниматорскую. Врач взял его под локоть. Все. С ним нельзя больше разговаривать. Но я не узнал, кто организовал похищение. Это тоже очень важно, доктор. Он не сможет вам больше ничего ответить, он умирает. Но, может быть… Николаев поглядел на Максимова. Он еще раз открыл глаза, посмотрел на присутствовавших с предсмертным ужасом и опять закрыл глаза. Кажется, все…. — вздохнул врач. — У него не было ни малейших шансов выжить, весь в осколках.

Николаев заскрипел зубами от досады. Но… делать нечего. С того света человека не вернешь. Пришлось уходить восвояси. Ладно. Главное, что он успел узнать адрес. Только бы женщина и ребенок были живы…А преступник, кажется, известен… И скоро его возьмут…

Он вышел на улицу. Погода была чисто новогодняя. Легкий морозец, солнечно, маленький, еле заметный снежок… И на душе стало легко, хоть он только что видел смерть человека. Но зато скоро найдут и преступника, и женщину с ребенком. И он сделал главное… А потом он же, видимо, будет и расследовать это дело, то есть, возьмется за свои прямые обязанности, а не будет заниматься за других оперативной работой.Каждый должен делать свое дело…

Если бы знал в тот момент майор Николаев, что дело это не закончено и не близко к окончанию, знал бы он, что в с е только н а ч и н а е т с я… Тогда бы он не думал, где чья работа, и кому в дальнейшем что придется выполнять…

К СКЛИФу уже подъехала дежурная машина. Здорово, Петруха, — приветствовал молоденького водителя Николаев. — Поехали с ветерком. Можайское шоссе, двадцать второй километр.

Настроение ему, однако, испортили быстрро. В машину по очереди позвонили водитель Иван и лейтенант Горелов. Догнал я машину, — мрачно сообщил Иван. Нетрудно оказалось. Да и гаишники там уже были… Ну что? — почувствовал что-то не то в его голосе Николаев. — Где о н?

— Во всяком случае, в машине его нет, сообщил Иван. — Припарковал на Мясницкой чуть ли не у самой Лубянки, волчуга, и… ту-ту… Ах ты, мать его….. — обозлился Николаев не столько на хитроумного Полещука, а прежде всего на себя самого. Это чувство досады не оставляло его на протяжении всего пути. Знаю, все знаю, — буркнул он на сообщение Горелова о том, что найдена машина Полещука

3 только без самого Полещука. Сообщил это Горелов почему-то победоносным тоном, что еще больше обозлило Николаева. «Мудаки мы все…Неповоротливые мудаки…»

…Поселок Жучки нашли довольно быстро. Около дома номер два по Красноармейской уже стояла оперативная машина.

Навстречу Николаеву шел инспектор Константин Гусев, коренастый, румяный от морозца, в короткой дубленке и ондатровой шапке. Ну что?! — крикнул Николаев. — Что там? Они были здесь, — сказал Гусев. — И со всем недавно. Но сейчас в доме никого нет. А кому принадлежит дом? Дом принадлежит некому Юркову. Но он здесь не живет, ему за восемьдесят, он проживает у сына в Москве. Им уже позвонили. Сын сказал, что они не были здесь с лета. А сей час тут протоплена печка, недавно здесь пили чай, что-то ели. Пойдем в дом, Павел. Сам по глядишь.

Прошли в дом. В доме было очень те пло. Убогая, почти нищенская обстановка — ста рый стол, кривые стулья, продавленный диван. На диване несколько детских игрушек — мишка, кукла, зайчик. Игрушки старые, грязные. На сто ле женская помада, заколка. Пахло керосином, видимо, на керосинке кипятили чай. На столе куски порезанного хлеба, несколько конфетных оберток. Соседей опрашивали? Живут только в доме пять, вон там…

Бабка сказала, что вчера вечером в доме горел свет. Но она заходить не стала, сказала, что не любит Юркова и его сына, вредные, мол они. Видела, как от дома отъезжала черная «Волга». Решила — разбогател Юрков, машину купил. Не установили личности погибших в машине? Пока нет. Документов при них не было. Мужчины лет тридцати — тридцати пяти, плохо одетые, небритые, неухоженные какие-то, хотя и крепкого сложения. Типа бомжей, что ли? — подивился Николаев. Именно так. Странно все это… Как знать, как знать, — задумался Николаев. — Все это может очень легко объясниться. Сейчас главное найти Полещука, к нему на дом уже выехала группа. Так, а мы звоним Воропаевым. Может быть, появился Кирилл. Что же мы все в хвосте плетемся? — с досадой произнес он. — Только приезжаем, из-под носа все, кто нам нужен, исчезает…

Из машины набрал номер Воропаевых. Павел Николаевич, Павел Николаевич, — всхлипывала подошедшая к телефону Нина Владимировна. — Виктошенька нашлась, она здесь дома, моя рыбонька, вот она, моя маленькая… Д о м а?!!! Дома, дома, ее привез Кирилл. Совсем недавно, минут десять назад, мы только что собирались позвонить в Управление. Что там, Горелов, опять спит, что ли? — вдруг отчего-то обозлился Николаев вместе с тем чувствуя огромное облегчение. Как человек и отец он чувствовал радость, как профессионал досаду. Ведь не его заслугой было то, что девочка нашлась. И не случайностью это было. А игрой того, кто все это затеял. И именно эта кровавая глумная игра больше всего раздражала Николаева. Дайте мне Кирилла к телефону, — попросил Павел. Алло, каким-то странным голосом произнес Кирилл. Кирилл Владиславович, где вы нашли дочь? Я ездил за ней в поселок Жучки по Можайскому шоссе, — тихо произнес Кирилл. А жена? Лена где? А Лены нет. О н а и с ч е з л а. Как вы узнали, что дочка здесь? Мы как раз из Жучек звоним. А как об этом узнали вы? — еще более странным тоном спросил Кирилл. И Николаев не мог понять, что выражал этот тон — беспокойство, недовольство? Это наша работа, — холодно ответил Николаев. — Ответьте на мой вопрос. Мне бросили записку в почтовый ящик. Там требовали привезти деньги. Дали сроку несколько часов. И вы что, нашли такую сумму? Да. Где? Я не могу этого сказать. Моя жена остается в опасности. Кому вы передали деньги? Я положил пакет в условленное место. Отъехал на положенное расстояние. Подъехала машина без номеров. Взяли пакет, оставили письмо. Я подъехал — взял, прочитал. Там был адрес. Я поехал в Жучки. Там, на улице Красноармейской, дом два была Вика. Я привез ее домой. А Лена-то? Что говорит дочка? Где Лена? Она говорит, что за мамой приехал какой-то человек и забрал ее. И сказал, что через полчаса за ней приеду я. Она была так напугана, так плакала, моя девочка. Я больше не могу ее ни о чем расспрашивать. Интересные дела… Ладно, я скоро буду у вас. Никуда больше не отлучайтесь. Вы сохранили записки? Конечно. Ладно. Мы выезжаем. Так, Костя, — сказал Николаев Гусеву. — Вести наблюдение за этим домом совершенно бесполезно, никто здесь больше не появится. Надо только вызвать сюда этого Юркова и побеседовать с ним. Хотя, думаю, это ничего не даст, скорее всего, Юрковы эти личности анонимные, к делу, думаю, никакого отношения не имеют. И все равно поговорить надо обязательно, может быть, и появится какая-нибудь зацепка. И еще раз опроси соседей. Важны любые подробности, пусть самые мелкие. И вызовите сюда Юрия Сергеевича, пусть тщательно обследует дом, следы протекторов на снегу, все, короче говоря. А я поехал беседовать с этим Воропаевым. Не нравится мне вся эта история… Очень не нравится… И что они не звонят от Полещука, черт их возьми…

Махнул рукой, сел в машину и поехал в Москву. Полещук дома не появлялся с раннего утра, — сообщил опер, позвонивший в машину. Само собой, дурак был, если бы приехал домой. Теперь его днем с огнем не сыщешь, шельма еще та… Ждите меня там, я с Тверской еду к вам на Вернадского…Ну и денек, мать его…

… Увидев девочку, бледную, заплаканную, Николаев сам чуть не разрыдался от жалости. Она так трогательно прижалась к бабушке, буквально вцепилась в нее ручонками, что Николаеву было жалко тревожить ее, расспрашивать об этом происшествии. Но расспрашивать было надо. Ведь Лена исчезла, ее надо было искать, кто знает, чего можно было ждать от неуправляемого и вместе с этим очень хитрого и изобретательного Полещука…

Поглядев на жалкое бледное лицо Кирилла, Николаев почувствовал некоторое ощущение брезгливости. Да и странное его поведение не нравилось Николаеву — сам обратился за помощью в милицию, а потом начал всю эту самодеятельность. Хотя понять его было можно, все, в принципе, объяснимо паникой, боязнью за судьбы близких, отсюда и некоторая нелогичность поведения, но вообще, Николаев таких вещей не любил — ему по душе были ясность и конкретика. Кирилл Владиславович, мне надо с вами поговорить. Сначала желательно один на один. Куда можно пройти? В кабинет? Нет, там не прибрано, давайте лучше пройдем в детскую комнату. Там нам никто не помешает.

Они прошли в маленькую, очень уютную детскую. Комната была обставлена прекрасной детской мебелью, всюду валялись дорогие игрушки, в стенке стояли прекрасные детские книги, пол устилал мягкий пушистый ковер розоватого цвета. Садитесь вот в это кресло, — предложил Кирилл. Я слушаю вас, — внимательно глядя на Кирилла, сказал Николаев. А что говорить? Ужас, ужас и ужас, вот и все, что я могу сказать. Тогда утром я спустился к почтовому ящику, словно что-то почувствовал. И нашел там вот это…

Он протянул Николаеву аккуратно сложенную записку. Там на машинке было напечатано:

«Кирилл Владиславович! Вы вчера вечером имели возможность понять, что мы с вами не шутим. Вы, вопреки нашим просьбам, обратились в милицию, пусть на вашей совести останутся три покойника и один тяжело раненый. Итак, сегодня к девяти часам утра вы должны привезти к 27-му километру Можайского шоссе половину означенной суммы. От шоссе повернете направо, доедете до деревни Жаворонки. Слева увидите большой мусорный контейнер. Положите пакет туда и отъезжайте на пятьдесят метров назад. Оттуда все очень хорошо видно. После того, как наша машина отъедет, подъедете и возьмете конверт. Там будет адрес местопребывания ваших близких. Любое отступление от наших требований влечет за собой н е м е д л е н н у ю гибель ваших жены и дочери.» Записка была в конверте? Да, вот в этом конверте, — Кирилл протянул Николаеву белый конверт без марок и надписей. Дальше. Я выполнил все, что они требовали. К месту подъехала машина «Жигули» светлого цвета без номеров. Из нее вышел мужчина, подошел к контейнеру, вытащил пакет, сел в машину и уехал. Я сразу же подъехал к контейнеру. Вытащил вот этот конверт. Из него достал вот эту записку.

"Поселок Жучки 22 километра Можайского шоссе, улица Красноармейская, дом " Все. Я немедленно поехал туда, через двадцать минут я был на месте. Вошел в дом, там сидела Виктошенька… Доченька моя…. — он всхлипнул. — Я взял ее и приехал домой. Вот и все.

— Нет, Кирилл Владиславович, это еще не все. Раз уж вы обратились к нам, будьте откровенны. Вы не рассказали мне, откуда вы взяли за такой короткий срок столь крупную сумму денег. Вы, помнится, вчера говорили, что у вас их нет и быть не может. Я занял их, — потупил глаза Кирилл. У кого? Я пока не могу вам этого сказать. Понимаете, моя жена исчезла! Ее нет! Я понятия не имею, где она, жива ли она. Я в руках этих людей… Я не понимаю, вы что, заняли деньги у них же? Вы что, знаете, кто эти люди? Не могу! Не могу говорить, Павел Николаевич! Извините меня за то, что я обратился в милицию! Я не имел права на это! Еще бы чуть-чуть, и они бы убили мою дочь! У вас есть дети? Да, двое, дочь и сын. Вы должны меня понять! Для меня все это совершенно неожиданно, ужасно, нелепо! Я жил, учился, работал, потом стал заниматься этим проклятым бизнесом. В последнее время дела пошли на лад, вот-вот мы стали бы процветающей фирмой, у нас столько заказов, мы возим брус и вагонку с севера, у нам здесь охотно ее покупают, кто-то узнал про это и решил нас разорить.