6.

— Ох, и отделали тебя, солдатик, — качал головой кудрявый врач-травматолог. — Кто же это тебя так?

— Да…, — прохрипел, превозмогая боль в ребрах, Гришка. — Неуставные отношения…

— В суд надо, в суд на них подавать, на гадов таких! — возмущался врач. — Сволочи, изверги! Глаз чуть не выбили, передние зубы повыбивали, ребра переломаны, сотрясение мозга. Спасибо еще, что живой остался! Ладно, — вздохнул он. — Наше дело лечить…

… На следующий день из реанимационного отделения Гришку перевели в отделение травматологии в палату номер шесть.

Он пытался что-то есть, ночью стонал от боли, а, главное, казнил себя за то, что не выполнил свой план. Не отомстил за отца. Палец не успел нажать на курок, что-то заклинило в мозгу… Нерешительность, трусость… Но происшедшее после его неудачного покушения поражало его. Почему за него заступился этот странный косоглазый желтолицый человек? Кто он такой? Кажется, он сказал, что он советник губернатора. Почему он решил заступиться за него? Правда, все происшедшее он помнил словно в каком-то тумане, но вот удар, нанесенный советником лейтенанту Явных, он помнил. Странные творятся дела, однако…

На следующий день к нему пришел чиновник Муромцев, принес пакет с мандаринами, яблоками и конфетами, посидел немного, попытался подбодрить Гришку. На прощание спросил:

— Капитан из Симферополя Клементьев твой отец?

Гришка молча кивнул. Чиновник ничего не сказал и вышел, подмигнув Гришке.

… Наступила ночь. Гришка долго не мог заснуть, боли в ребрах донимали его. Наконец, он почувствовал, что засыпает…

… Через пару часов после этого в проходной районной больницы появился крепкий, среднего роста мужчина. Его сопровождал ещё один мужчина, который показал охраннику удостоверение администрации губернатора.

— Этот человек, — указал он сторожу на первого, — будет работать у вас санитаром. Приступить к работе он должен немедленно. Будет дежурить в травматологическом отделении. Прошу пропустить.

— Это как скажете, раз так, то какие же вопросы, — развел руками охранник. — Наше дело какое…? Начальство сказало, значит, все… Конечно, надо бы разрешения главврача, но… Раз так…

— Да так, — кивнул головой чиновник мэрии, пожал руку своему спутнику и тот, в сопровождении охранника поднялся в травматологическое отделение. Там ему выдали халат и шапочку, и он, отпустив домой обрадованного санитара, занял его место. Чиновник уехал, охранник вернулся на свое место.

А ещё через полтора часа к больнице подъехала «Газель». Из неё вышли шофер и худой сухощавый мужчина с бородой и усами. Они несли какие-то мешки.

— Продукты привезли, — буркнул шофер охраннику. — От спонсоров, отъедятся завтра ваши больные.

— Пропуск давайте, — потребовал охранник.

— Пропуск это что, пропуск-то у нас в порядке, — пробурчал шофер. — У нас всегда все в порядке. Что мы, порядка не знаем…? — С этими словами он нанес охраннику короткий удар в солнечное сплетение, от которого тот присел. Вторым ударом, нанесенным ребром ладони по шее сверху, шофер вырубил охранника, и тот замер на кафельном полу больницы.

— Хорошо, — похвалил бородач. — Чисто, аккуратно, без шороха. Тащи его в машину.

Они быстро отволокли охранника в машину и положили его в кузов. Затем шофер отогнал машину за угол, а сам вернулся и занял место охранника.

Бородатый же, оглядевшись по сторонам, прошествовал на второй этаж, держа свой путь к травматологическому отделению. За поясом у него был его верный друг ПМ с глушителем. «Так, где тут палата номер шесть?» — спокойно глядел по сторонам киллер. — «И все же, о каком таком Чехове говорил мэр, никак в толк не возьму…»

В коридоре за столом дежурной сидел крепкий санитар в дурацкой шапочке и белом халате.

— Здорово! — шепотом, чтобы не разбудить больных, приветствовал его бородатый. — Слушай, я тут кое-что привез для больницы и заблудился.

— Привет! — широко улыбнулся санитар. — А что же ты им привез, в честь чего такие щедроты? От кого такие подарки? Деду Морозу, вроде бы, ещё рановато…

— Ты, вижу, парень юморной, — отчего-то помрачнел бородатый. Чем-то не приглянулся ему этот крепенький веселенький санитар с пшеничными, коротко подстриженными усиками и в идиотском высоченном белом колпаке. — А подарки от спонсоров, там печенье, конфеты, соки. Ну полный набор, короче говоря.

— Так это же в столовую надо, все в столовую, а тут-то травматологическое отделение, пойдем, я тебе покажу, куда идти.

— Давай, давай, ты покажи, а продукты-то у меня внизу, вот, заставили ночью везти, поспать не дадут, сволочи. Что взбредет в голову, то и творят…

— Да, это точно, — кивал головой санитар, продолжая скверно улыбаться. — Наше дело маленько, что скажут, то и будем делать…

При этих словах он слегка дотронулся до жилистого плеча бородатого. Тот вздрогнул.

— Ты что-то нервный какой-то, — улыбался санитар. — И борода твоя мне что-то не нравится, странно растет, клочками какими-то, побрился бы ты, что ли…

В это время они уже прошли по коридору назад и были уже почти у выхода. Но слева была дверь подсобного помещения.

— А что ещё тебе не нравится? — насторожился бородатый.

— А ещё мне не нравится то, что ты держишь за поясом, — вдруг убрал улыбку с губ санитар и почти незаметным, без замаха, ударом ладони ударил бородатого в горло, да так ловко, что тот улетел прямо в распахнувшуюся дверь подсобки. Санитар резким движением захлопнул дверь, и они оказались в кромешной темноте. Однако, челюсть бородатого санитар успел определить и ударом ботинка отключил его. А затем уже нащупал выключатель и зажег свет. Бородатый валялся на полу на каких-то швабрах и тряпках. Санитар прыгнул на него, ловким движение вытащил из-за его пояса пистолет и сунул к себе в карман халата, а затем сорвал с него бороду и усы.

В это время киллер очухался и попытался ткнул санитара растопыренными пальцами в глаза. Но санитар оказался проворнее, глаз не подставил, схватил за грудь киллера и мощным ударом затылком об пол отключил его.

Когда он понял, что сопротивления уже не будет, он стал обыскивать лежавшего. Но, кроме пистолета у того не было ничего, лишь в кармане пиджака лежал баллончик с перцовым аэрозолем. «Предусмотрительный, гад», — подумал санитар. — «Так, теперь дело предстоит куда более сложное, незаметно вытащить это на улицу, так как никакого шума нам не надо… Как это сделать, ума не приложу. Зря я, все-таки один пошел на такое дело, советовали же они взять кого-нибудь для страховки, все делалось сумбурно, кое-как… Впрочем, слава Богу, что делалось вообще. А то не дожил бы наш солдатик до своего двадцатилетия,» Убедившись, что киллер лежит крепко, да плюс к тому же обезоружен, санитар решил обратиться к помощи охранника, строго предупредив о том, чтобы молчал об увиденном. Он спустился вниз и увидел на месте охранника совершенно другого человека. Это ему очень не понравилось.

— Сменились? — блаженно улыбаясь, спросил санитар.

— Ага, вызвали вот, он плохо себя почувствовал, с желудком что-то…

— Наверное, что-то съел, — высказал предположение санитар И, продолжая держать под усами идиотскую улыбочку, нанес охраннику короткий удар полусогнутым средним пальцем в висок. Удар получился удачным, и псевдоохранник ничком упал на пол. Санитар выскочил на улицу, обежал больницу кругом и на одной аллее между могучими елями обнаружил мирно стоявшую там «Газель». Открыв кузов, он увидел там стонущего настоящего охранника. Санитар стал приводить его в чувство, тряся, хлопая по щекам.

— Очнись, браток, очнись, — говорил он.

— А? Что? Кто меня? — никак не мог прийти в себя охранник.

— Очнись, нападение, помощь твоя нужна…Да приди же в себя, мужик ведь ты, больницу охраняешь, валяешься тут, как тюфяк! — закричал санитар. — Времени нет, едрена мать!

Охранник очнулся и приподнялся, озираясь по сторонам.

— Слушай меня, — быстро заговорил санитар. — Готовилось преступление, я его предотвратил. Я действую по поручению правоохранительных органов. Там в приемной валяется один бандит, в подсобке другой. У первого я изъял пистолет с глушителем. Наше с тобой дело притащить их сюда, в эту машину и увезти отсюда куда подальше. Я один не могу, потому что боюсь, что кто-нибудь заметит. Это нежелательно, преступление должно быть обезврежено тихо и бесшумно. Больше сказать ничего не могу. Делай, что я говорю! Возьми себя в руки!

Охранник встряхнул своей большой, коротко стриженой головой, встал и молча поплелся за санитаром.

Они довольно быстро и удачно сделали все, что требовалось, никто их не заметил, лишь в самом конце высунула голову заспанная санитарка.

— Что тут у вас за шум? — недовольно произнесла она. — Случилось что?

— Да ничего не случилось, — отмахнулся охранник. — Больному одному плохо стало, нога у него заныла, ну, оказали помощь…

— А мне показалось, кого-то по коридору тащат…

— Иди спи, дура, — выругался охранник. — Пить меньше надо перед сном! Тащат кого-то, болтаешь черт знает что…

Погрузили бандитов в кузов, охранник вернулся на место, а санитар сел за руль «Газели» и уехал в известном ему одному направлении.

А Гришка Клементьев, ничего не зная, продолжал спать тяжелым сном, накачанный снотворными и сквозь этот тяжелый сон, ощущая боли в всем теле.

«Газель» мчалась по ночной дороге с предельной скоростью. Санитар едва не пропустил нужный поворот, но вовремя нажал на тормоза и с визгом повернул направо. Проехал ещё метров пятьсот, повернул налево и увидел перед собой железные ворота. Бибикнул. Из будки высунулось мрачное лицо сторожа.

— Чего надо? — проворчал сторож, держась правой рукой за левый бок, где покоился ТТ.

— Сообщи хозяину, Савельев приехал. С грузом, — добавил санитар.

— Не велено будить. Не любит он.

— Ты сообщи, сообщи, не разбудишь, тебе влетит потом…

Нехотя сторож набрал местный номер.

— Проезжай, — произнес он. На лице появилась приветливая улыбка.

… — Работает у тебя, однако, головушка, — продирая заспанные глазки, сказал Иляс и широко зевнул. — Как в воду глядел. Надо же, а я был уверен, что они на это не пойдут, побоятся… Подмогу не стал давать… Неправ, неправ, признаю… Где они?

— В кузове.

— Эй! — хлопнул Иляс в ладоши и тут же из левой двери показались две физиономии устрашающего вида. — Помогите вытащить груз. Но аккуратно, не кантовать, это нам ещё понадобится.

Тела киллера и шофера аккуратно вынесли из машины. При этом киллер приоткрыл глаза.

— Эге! — крикнул Иляс, вглядываясь в его лицо. — Рожа-то какая-то знакомая. А ну-ка, сюда их…

Их втащили в маленькую комнату для охраны. Усадили на стулья и крепко-накрепко привязали толстенными веревками к спинкам. При этом открыл глаза и шофер. Хлопая глазами, они испуганно глядели на обитателей этого дома.

— Да, я не ошибся, — произнес Иляс, ходя туда-сюда по маленькой комнате в своем длинном халате с кистями. — Я узнал тебя, ты Палый. Тебе же полагалось еще, насколько я помню, находиться в местах, не столь отдаленных, не менее лет пяти. Ты же за убийство сидел. Это наемный убийца Палый, мастер по стрельбе, — представил он киллера Косте. — Вот что, Палый, времени у нас разбираться с тобой нет, выведывать у тебя что-то никакого смысла тоже нет, все и так яснее ясного. Мы тебя сейчас просто прикончим, и все. Я так думаю, а, Константин? Ты согласен со мной?

— Пожалуй, — кивнул головой Костя, превозмогая лютую усталость. Прошлой ночью он прилетел из Москвы, узнав о несостоявшемся покушении и попытался убедить Иляса в том, что надо охранять солдата Клементьева от вполне вероятного нападения. Иляс сомневался в такой необходимости, но все же согласился, и ночью под видом санитара в сопровождении помощника Иляса Костя проник в больницу. И тут же предотвратил известные события.

— Не надо!!! — кричал напуганный их страшным разговором и спокойным равнодушным тоном. — Я хочу жить! Я только начал жить по-человечески! За что? Я простой исполнитель! Я назову заказчика! Только сохраните мне жизнь!

— Дурак ты, — хмыкнул Иляс, закуривая сигарету и пуская кольца дыма в лицо привязанному Палому. — Заказчик мне и так прекрасно известен. Это мэр Верещагин. Ты же видишь, что нам все известно. И зачем теперь нужны твои сведения и вообще твоя поганая жизнь? Мы очень устали и хотим спать. Кончайте их, ребята, только тихо. Потом вывезете и закопаете, знаете где. Пошли, Константин. Выпьем коньячка, есть у меня хороший коньячок. А потом отоспимся…

Они уже сделали шаги к двери, а телохранители вытащили из-за поясов здоровенные пистолеты с глушителями. И тут Палый истошным голосом завопил:

— Это не все! Я скажу, у меня есть ещё заказ!

— И это я знаю, — не оборачиваясь, произнес Иляс. — Ты должен убить в Москве следователя Николаева. Но ты не убьешь его, потому что не сможешь, так как сам через полминуты будешь трупом. А во-вторых, Николаев предупрежден, и примет свои меры для безопасности. Так что, не надо… А вы вот что, не пачкайте здесь, суньте им в нос по тряпке с эфиром, а кончать будете там, прямо на месте. И поживее, пожалуйста, ни днем ни ночью покоя нет…

Телохранитель быстро вытащил откуда-то склянку с эфиром и тряпку, намочил её жидкостью и сунул в нос одуревшему от ужаса шоферу. Уже собирался сделать то же и с Палым, как Иляс жестом остановил его.

— Имеешь шанец, доходяга, — зверским взглядом глядя на Палого, процедил он сквозь зубы. — Если выполнишь все, что я тебе скажу. Более того, хорошо выполнишь. Как по заказу.

— Сделаю, все сделаю! — кричал Палый, дергаясь на стуле, к которому был привязан.

— А ну-ка, отвяжите его, — сказал Иляс, подмигивая Косте.

Палого отвязали, он стал трясти жилистыми, затекшими от веревок руками, при этом просительно глядя на Иляса.

— Того в расход, — скомандовал Иляс телохранителям. — Нечего ему небо коптить. Что, спрашивается, ему солдатик плохого сделал, заморенный, избитый сирота-солдатик, а? И тебе, Палый, что он сделал плохого? Отвечай, сволочь!

Разъярившись, он сильно ударил Палого кулаком в челюсть, и Палый вместе со стулом грохнулся на пол.

— Я тебя спросил, просто спросил, а твое дело отвечать, когда я спрашиваю. Ну?

— Ничего он мне не сделал, работа такая…, — прохрипел Палый, тяжело поднимаясь с пола.

— Работа, говоришь? — хмыкнул Иляс. — Работа такая бывает, когда убивают банкиров, предпринимателей, бандитов. А простой солдат тебе на что? Потому что Верещагин обещал тебе за него деньги. Сколько, кстати?

— Пять.

— А за Николаева?

— Двадцать.

— Вот так-то, — усмехнулся Иляс. — Как все просто и четко, за рядового пять, за полковника двадцать. Кстати, почему так мало? Ты что, дешевка, Палый? Мог бы и больше запросить с мэра. Если бы ты знал, какой у него в швейцарском банке счет. Если бы ты знал, какой у него процент акций на нефтеперерабатывающем комбинате, ты бы за такие гроши не пошел на расстрельное дело. Дурила ты, Палый, гнусная паскудная дурила. И никакой жалости к тебе у меня нет. А дело есть. Вставай и слушай, нечего тут корячиться…

Палый поднялся, снова уселся на стул.

— Поедешь к Верещагину и скажешь, что все сделано. И мы почву подготовим. Получишь с него деньги и отдашь их мне. Все до копейки. И за солдатика и аванс за полковника. Все отдашь мне. А я их передам солдату Клементьеву, по-моему, это будет справедливо. Пожалуй, маловато только. Ты вот что, добавь ещё из своих. У тебя деньги есть?

Палый замялся, услышав о деньгах. Но Иляс вывел его из раздумий новым ударом. Палый снова загремел на пол.

— Сколько у тебя есть?! Говори!!!

— У меня есть тридцать тысяч долларов, — пролепетал, барахтаясь на полу, Палый.

— Из этой суммы вытекает, что ты отправил в расход несколько человек. Потому что других источников дохода у тебя быть не может. И я догадываюсь кого ты лишил жизни, зная, что ты работаешь на эту паскуду мэра. Это, разумеется, редактор районной газеты Прошина, это, разумеется, следователь Яницкий. Ну? И ещё кто? Говори, собака, если хочешь жить!

— Это… ну… те, кто убил девушку и двух мужчин в Ялте и… ну… капитана Клементьева в Симферополе.

— Твое счастье, что не ты убил девушку и Клементьева. Тогда бы никакой мой интерес тебя бы не спас, здесь на месте бы тебе размозжил башку. А так… получается, что ты что-то путевое в жизни сделал, некую, так сказать, санацию общества… И я выражаю тебе за это свою личную благодарность и на некоторое время дарю жизнь. Значит так, едешь к Верещагину, говоришь ему, что все о, кей. Почва будет подготовлена, он тебе поверит. Потом берешь с него деньги за полковника, едешь за своими деньгами, все привозишь мне и сматываешься куда-нибудь подальше. Через Москву, разумеется, якобы едешь выполнять задание. И все. Тебя здесь не должно быть никогда. Избави Бог тебя когда-нибудь попасться мне на глаза. А так, глядишь, и поживешь еще, пока тебя кто-нибудь другой не ухлопает.

— Но ведь мэр обязательно проверит, выполнил ли я свое задание, — робко произнес Палый.

Иляс молча набрал номер телефона мэра. Долго никто не подходил. Наконец, трубку взяли.

— Здравствуйте. Джумабеков беспокоит, — четко произнес Иляс. — Мне срочно Эдуарда Григорьевича к телефону. Срочное дело.

Минут через пять Верещагин взял трубку.

— Слушай, ты, — не здороваясь, прорычал Иляс. — Ты, сволочь! Это по твоему приказу убили несчастного солдатика, я понял? Что он тебе сделал? Мстите за его необдуманный поступок? Я был более высокого о тебе мнения, не ждал, что ты опустишься до подобного…

— При чем здесь я? — недоуменно спросил Верещагин, чувствуя прилив радости, несмотря на брань Иляса. — Мне-то он зачем? А что там произошло?

— Как что? Приехали двое, на «Газели». Проникли в больницу, избили охранника, застрелили солдата Клементьева в палате и сгинули. А потом, некоторое время спустя эту «Газель» нашли на трассе, на двадцать третьем километре. Рядом труп шофера, это один из тех двоих. Его опознал охранник, пришедший в себя. Второго нет.

— Черт знает, что в городе творится… Но я тут совершенно не при чем, я сделал, что ты просил, подал заявление о снятии кандидатуры, так зачем вешать на меня всех собак? Не понимаю…

— Не понимаешь, и ладно. Ты всегда умел прятать концы в воду. Хотя… с другой стороны, зачем тебе эта кровь? Я погорячился спросонья, извини. Действительно, на хрена тебе эта кровь? Завтра я к тебе приеду, Семен Петрович поручил мне переговорить с тобой о гораздо более важном деле. Что нам жизнь этого солдатика? О каждому будем жалеть, жалости не хватит. Просто странно, кому он мог понадобиться? Ума не приложу…

— Да и я ума не приложу. Но уж мне-то это совсем не нужно, сам понимаешь…

— Понимаю, понимаю… Пока, до завтра, Эдуард Григорьевич.

Иляс, положив трубку, тут же набрал номер мобильника своих телохранителей.

— Как? — коротко спросил он.

— Готов, — ответили ему. — «Газель» у трассы на обочине.

— Теперь мухой в больницу. Забирайте солдата, подкупайте охранника, чтобы молчал, солдата ко мне, а так, чтобы после вашего отъезда шуму побольше. Мол, выкрали солдата из больницы. Понятно? Действуйте, я на вас надеюсь… Все! … Ну а ты, Палый, дуй домой и оттуда рапортуй шефу о совершении очередного злодеяния. Но учти, от меня ты никуда не денешься. Из-под земли откопаю, если попытаешься улизнуть. А уж если я тебя найду, по кускам разрежу. Лично. Пошел отсюда!

— Зря ты отпускаешь его, Иляс, — покачал головой Костя, когда Палый юркнул в дверь. — Разве ему можно верить?

— Да за ним хвост будет до самой Москвы, — усмехнулся Иляс. — За кого ты меня держишь, детектив? Все, давай пить коньяк и говорить о деле. Вчера такой сумбур был, я мало, что из твоего рассказа понял, очень уж ты был взволнован. И справедливо, надо сказать…

Они прошли в богато убранную в восточном стиле гостиную и сели напротив друг друга на низенькие, обитые красным бархатом мягкие креслица, стоящие вокруг столь же низенького столика. Вошла с подносом в руках темноволосая молоденькая горничная в восточном платье и шелковых шароварах. Костя с удивлением поглядел на все это зрелище, на туркменские ковры, турецкие кальяны, сосуды на тумбах, на эту экзотическую горничную. Иляс подмигнул ему.

— Не надо отрываться от обычаев родины, — сказал он, — даже не зная, где она. Устроил тут себе все в восточном стиле. Только вот на полу не могу сидеть, обложенный подушками, не привык…

Горничная поставила на столик два чайника с зеленым чаем, две пиалки и вазочки с кишмишом, курагой, черносливом, орехами. Затем принесла фрукты и овощи. Из миниатюрного бара Иляс достал бутылку кизлярского коньяка.

— Выпьем по маленькой, Константин. Что-то ты очень бледен с лица, стареешь, что ли? А ведь ты младше меня, насколько я помню. Мне-то в декабре стукнет полвека. Да, полвека непрерывной борьбы за выживание… Сколько же я видел в жизни мерзости, больше меня видел, наверное, только дьявол.

— Эта фраза, по-моему, из «Острова сокровищ», — заметил Костя.

— Так здесь и есть остров сокровищ, — расхохотался Иляс. — А вот когда мы отберем нефтеперерабатывающий комбинат у господина Верещагина, тогда уж будет совсем настоящий остров сокровищ. Давай, — налил он коньяк в крохотные рюмочки. — За успех нашего дела. За с п р а в е д л и в о с т ь… По-моему, я в последнее время шагаю с тобой в ногу по части восстановления справедливости…

Костя промолчал, они чокнулись и выпили.

— Славный коньячок, — похвалил Иляс. — А теперь кушай сухофрукты, так полезные для здоровья и вещай о своих подвигах и достижениях. Потому что, когда ты отведаешь настоящего узбекского плова, тебе будет не до рассказов. Ты погрузишься в блаженство и начнешь клевать носом… Слушаю тебя, коньяк должен взбодрить. Это его предназначение.

— Нашел я специалистов, — начал без предисловия Костя. — Из отдела антропологии Академии наук. Подкупил кладбищенских работников. Вскрыли могилу Елены Воропаевой, отвезли гроб в заранее приготовленное место. Там специалисты что-то колдовали с черепом покойной. Череп, кстати, был сильно поврежден. Мне говорили, что лицо было изуродовано до неузнаваемости, покуражились они над ней. Правда, похоже, что уже над мертвой. Убита она была ударом ножа в сердце. Но, видимо, некоторые удары в лицо она получила ещё живая. В частности, удар чем-то тяжелым в глаз…

— Собаки, — прошептал Иляс. — Грязные собаки. Так издеваться над сиротой… Ответит мне этот деятель, отец русской демократии, ох, ответит… Ну а исполнителей, сам знаешь, ликвидировал наш дорогой друг Палый, любитель зеленых бумажек с портретами президентов. Впрочем, кто их не любит, раз на такие дела из-за них идут? А ведь все преступления происходят из-за них, абсолютно все, как ни копни… До чего же, однако, поган человек, не устаю удивляться целых пятьдесят без малого лет… Итак, продолжай…

— Вскоре будет сделан портрет убитой девушки. С максимальной точностью. Потом в Крыму мы отыщем её фотографии. Все совпадет, разумеется, никаких сомнений быть не может. И тогда можно будет задать господам Верещагиным несколько интересных вопросов.

— Этого мэра можно было бы ликвидировать вместе с его надменной супругой в пять минут. Но это не интересно. Они должны оказаться на скамье подсудимых, а затем там, где я провел свои лучшие годы. Это наша цель. Возможны варианты, разумеется. Но получить пулю в лоб для них слишком хороший выход. А резней заниматься это не эстетично, если речь не идет о каком-то Палом или ему подобным, а о столь важных персонах. С ними надо поизощреннее… Кстати, Семен Петрович был не в большом восторге от начатой мной кампании против Верещагина, он вообще перестал любить шум и гам, любит, чтобы все было чинно, степенно… Пришлось кое о чем ему напомнить, кое во что посвятить. Да и личная антипатия к мэру сыграла свое. Слишком уж презрительно относятся они к нашему славному губернатору… Вот уж воистину, не буди лихо, пока тихо. А ты не клюй носом, детектив, а выпей лучше ещё коньяка и позвони-ка своему другу полковнику в Москву. Мало ли что, пусть бережется, дурацкое дело нехитрое, наш мерзкий мэр на все способен, у него, кроме Палого может быть и запасной вариант. О, великий аллах, что я творю?! Сохраняю ментам жизнь, мщу за убитого мента, спасаю сына убитого мента! Воистину, пути господни неисповедимы…

— Для меня один критерий, — сказал Костя, закуривая сигарету. — Человек ты ли нет. Остальное неважно.

— Ты прав, Константин. А я с твоего разрешения покурю что-нибудь покрепче сигарет. Надо расслабиться основательно.

Он раскурил длинную трубку, и комната наполнилась ароматным дымом. В желтых глазах Иляса появилось блаженное выражение.

— Не желаешь? — предложил он. — Снимает напряжение.

— Нет, вот этого не надо, спасибо, — отказался Костя.

Иляс при этих словах дико расхохотался, глазки его сузились до предела, лицо покрылось множеством мелких морщинок.

— Напрасно отказываешься, напрасно, хорошая вещь, здесь это умеют приготовить согласно моему вкусу. Крепкого не употребляю, а марихуану, например, в Голландии и за наркотик-то никто не считает… Доводилось бывать в Голландии?

— Да нет, к сожалению, между прочим, всю жизнь мечтал…

— Стоит, стоит побывать, чудесная страна. Интернациональная, поразительная страна! Какие города, какие дороги, мельницы, каналы, люди на коньках, на велосипедах, воздушные шары над головами вдоль дороги… Ледяная красота… И увеселительные мероприятия там поставлены на профессиональном уровне. А для элиты уготованы особые. Хотя, правда, для этого не надо ездить в Голландию, досуг можно организовать и в родных краях. Но… ездят… И сейчас я кое-что тебе покажу. Тебе понравится, уверяю…

Он включил телевизор с огромным экраном, вытащил откуда-то кассету и сунул её в видеомагнитофон.

— Не люблю я этого, — поморщился Костя.

— Это полюбишь, когда узнаешь действующих лиц и одновременно исполнителей, — уверял Иляс. — Дорого бы кое-кто дал за такой чудесный фильм…

… Он оказался прав. На экране телевизора в шикарных апартаментах развлекались несколько мужчин. Сначала они появились вместе. Костя, разинув рот, узнал вице-премьера, министра и суетящегося седого, с залысинами Верещагина. Его Костя, собственно, видел до этого только на фотографии, да пару раз по телевизору, когда мэр хвастался своими Южносибирскими достижениями перед тележурналистом. Тогда он был солиден, интеллигентен… На этой же кассете он был во всей своей красе. Снято все было профессионально, мэр просматривался с разных точек. Он уединился с тремя красотками восточного типа, которые в клубах пара, источаемого от голубого бассейна, творили с разомлевшим мэром столь любопытные штучки, что Костя даже покраснел и закурил очередную сигарету. Иляс с блаженной улыбкой взирал на экран и реакцию Кости. Верещагин на экране что-то бормотал по-английски, одобряя действия сисястых, жопастых красавиц…