Инга задержала внимание на своем отражении в зеркале. Ей нравился ее новый имидж. Белый шелк выгодно оттенял успевшее прихватить первый легкий загар тело. Смуглое лицо, с большими коричневыми кругами под глазами, выглядело молодо и дышало свежестью. Никакая борьба темных астральных сил не отражалась на нем. Дом с видом на море явился Инге из детской мечты, и она снова ощутила себя маленькой девочкой. Хотелось света, тепла и любви.

В ожидании полуночи Инга подкатила к одному из диванов стеклянный столик на колесиках и принялась раскладывать гранд-пасьянс. Поначалу все шло как обычно, карты слушались. Она уже видела Лимона в объятиях вешалки, долго перепроверяла, меняла масти, разводила их карты в стороны, но они упорно сближались. Инга нервно закурила, принесла из спальни два бронзовых подсвечника, каждый на четыре свечи, поставила на столик и зажгла. Предстояло начать самое трудное — найти в линии судьбы Ольги слабые звенья, разорвав которые удалось бы изменить ход ее жизни. Инга откинулась на спинку дивана, закурила. Раньше она брала на себя смелость вторгаться в чужую судьбу только тогда, когда человеку требовалась помощь, теперь ее толкало на это чувство мести.

Инга жадно курила и успокаивала себя тем, что Ольга сама объявила ей войну, приворожив Лимона. Причем использовала какие-то сильнодействующие способы и заклинания. Скорее всего опоила его красным вином, настоянным на своей менструальной крови. После этого мужчина уже не способен противостоять желанию женщины. В таком случае необходимо освободить Лимона от ее власти над ним. Переложив всю вину на соперницу, Инга решила продолжить пасьянс. Уверенной рукой перетасовала колоду и бросила карты на Ольгу. Сомнений не оставалось: вешалка определенно имела виды на Лимона. Карты показывали, что у Ольги любви к Лимону нет, но зато ее сжигает желание держать его при себе.

У Инги не хватило терпения дожидаться советов графа Брюса, она решила действовать на свой страх и риск. По новой разложила пасьянс и вдруг увидела, что он никак не сходится. Равновесие карт оказалось нарушенным, никакого движения не происходило. Бубновая дама, обозначавшая Ольгу, издевательски косила на Ингу одним глазом. Было от чего растеряться даже такой опытной гадательнице. Не поддаваясь панике, Инга начала внимательно проверять весь расклад карт и вдруг вздрогнула от ужаса. В колоде отсутствовала дама пик! Оттолкнув от себя стол, Инга опустилась на колени и стала обшаривать пол и диван. Ведь всего минуту назад дама пик лежала рядом с картой Лимона!

Чем дольше Инга ползала в поисках исчезнувшей дамы, тем больше ее душу охватывала паника.

Никогда прежде карты из колоды не исчезали. Неужели Ольга обладает такой силой, что способна даже в пасьянсе защитить свою карту? Инга совсем сникла. Она не привыкла к соперничеству в своем деле. Исчезновение дамы пик являлось плохим предзнаменованием.

Так и не найдя карту, Инга поднялась наверх в свою спальню. Там разделась и поспешила в ванную, под горячий душ. После того что случилось, нужно было подготовиться к встрече со старым чернокнижником Брюсом. Намазав разгоряченное тело кремом, набросила на себя пурпурную, сплетенную из грубых ниток плащаницу, олицетворяющую контакт с потусторонними силами, и, завернувшись в нее, отправилась вниз.

Часы, висевшие над стеклянными дверями в ли винг-рум, пробили двенадцать раз. Инга поставила подсвечники с горящими свечами с двух сторон зеркала, пугнула Христофора, который молча спланировал к своей клетке, встала на колени перед зеркалом, вытянула руки и закрыла глаза. Медленно раскачиваясь в стороны, она беззвучно шептала:

Когда Инга приоткрыла глаза, в туманной глубине зеркала возник влюбленный в нее граф с васильковыми глазами и белоснежно-седыми волосами до плеч. Лиловый фрак стал еще потертее, батистовая рубашка покрылась зелеными пятнами.

Запекшаяся черная рана на шее все не зарубцовывалась. Но взгляд оставался робким и страстным.

— Я не убила свою любовь, — призналась Инга, боясь, что молодой граф не знает о случившемся.

Он кивком дал понять, что ему это известно, и грустно заметил:

— Любовь умирает независимо от нашего желания. Умирает в одном сердце и убивает другое.

— Мое? — дрогнувшим голосом спросила Инга.

— Тебе послан был человек, способный любить. Но ты сама его превратила в орудие разрушения. Нельзя ждать любви от направленного в сердце револьвера.

Инга дрожала всем телом, словно школьница перед экзаменатором. В душе она соглашалась с мнением графа, но надеялась, что он поможет. Однако граф держался более холодно, чем обычно.

— Поймите, граф, я хочу спасти его!

— А он этого хочет? Ты не сделала его счастливым, так постарайся не делать хотя бы несчастным.

Инга не ожидала такой суровой отповеди. Она не спускала с графа глаз, полных слез, и этим все-таки смягчила его. Он ссутулился, достал кружевной платок, поднес к собственным глазам и, не глядя на Ингу, печально произнес:

— Отбрось гордыню. Встань вровень с той, которую ненавидишь. Ревность не всегда дитя любви.

Страдать без любви невыносимей всего…

После этих слов меланхолично махнул платком и, оставаясь вполоборота к даме, медленно удалился. Инга залилась слезами. Она всегда старалась быть честной сама с собой. Разговор с графом же доказал обратное. Ей слишком приятно было себя обманывать. Неужели чувства, испытываемые к Лимону, совсем не похожи на любовь? Конечно, с точки зрения графа, романтичного юноши восемнадцатого века, нынешние отношения далеки от идеала. Но в каждом времени любовь проявляется по-разному…

Сколько бы Инга ни спорила с исчезнувшим в Зазеркалье графом, вопрос о любви к Лимону острой болью поселился в ее сердце. Пока она была уверена, что действует исключительно ради любви, сомнения о способах ее отстаивания не возникали.

Теперь же основа была выбита из-под ее ног.

В необъятной, почти пустой комнате громом раздался сухой кашель генерал-фельдмаршала сенатора графа Якова Вилимовича Брюса. Он осматривал апартаменты, покачивал головой, но при строгости лица был рад свиданию с юной гадательницей. Не обращая внимания на рыдания, содрогавшие ее плечи, Брюс как ни в чем не бывало принялся хвалить Ингу.

— Молодец, девка! Отыскала-таки зерцало! Я давно предупреждал этого желторотого щелкопера Бутурлина: не кичись своими знаниями, не разглагольствуй по матушке-Москве о наших конференциях. Так нет! Охоч был до глагольства. Из этого самого зеркала поди более двухсот лет назад я ему наказывал науку мою оберегать от срамных глаз да помыслов. А он, сукин сын? Все променял на балы, раззвонил о моих чернокнижьях, опозорил перед дураками; А знаешь ли, какая разница в России между умными и дураками? То-то, слушай. Умный — он свое дело знает, а дурак — все остальное!

Ну да шут с ним. От него давно уж мокрое место осталось. Сказывай мне, чего не весела?

Инга сбивчиво, размазывая руками слезы по лицу, принялась рассказывать старику о своих горестях. Тот слушал внимательно, иногда только доставал щепотку табака из сафьяновой табакерки, клал на большой палец и с шумом втягивал. Потом долго шмыгал носом и закатывал маленькие желтые подслеповатые глазки. Но, видать, слышал все, потому что, как только Инга закончила, укоризненно покачал головой и надтреснутым голосом строго произнес:

— Дело не в глупостях, о коих ты мне тут байки сказывала. Ищи даму пик! Без нее дело твое — дрянь. Что на сердце, то и на карте. Враки говорят, что, мол, где трое, там один лишний. Эка арифметика! Запомни мою правду — там, где сходятся трое, смерть висит над каждым.

— Над кем?! — в испуге крикнула Инга.

— То, девка, дела судьбинные. Их словом вершить не полагается. Ищи даму пик! Кому она достанется, тому и счастье на роду написано.

Как всегда, без прощаний и светских раскланиваний, старик повернулся потертым золотым камзолом и медленно зашаркал в свое заслуженное одиночество. Зеркало, наполнившееся при нем золотистым светом, потухло, словно экран телевизора.

Инга увидела свое лицо в черно-белом отражении.

Невероятно! Мы проспали почти сутки! Лимон утверждает, что всего четырнадцать часов. Никогда столько не спала. Аж голова стала ватной. Зато — полный улет! Лежу, смотрю в потолок и улыбаюсь "неизвестно чему. Лимон — в ванной, бреется. Собирается на какую-то важную встречу. Нет, мадам так просто от него не отстанет. А я пойду гулять или наберу всяких сладостей и засяду смотреть телевизор. Мне торопиться некуда. Стучат в дверь. Я пугаюсь и залезаю под одеяло с головой. Лимон открывает. Оказывается, стройный юноша-официант принес завтрак. Во прикол! Клево жить начинаем! Бегу к подносу. На нем не густо, но пожевать есть чего.

Два йогурта с клубникой, джем, сыр, булочки, масло, кофе и ледяной апельсиновый сок. Набрасываюсь на все сразу.

Лимон смотрит на меня и смеется. Сегодня утром он мне кажется красивым. Во всяком случае, привлекательным. Вообще я люблю мужчин такого типа. Среднего роста, спортивных, с крепкими руками. Лицо несколько окаменелое. Зато улыбается совсем по-детски, почти застенчиво. А глаза остаются тревожными. Это, наверное, потому, что широкие выпуклые брови нависают на них. Еще у него смешно торчат уши. Надо бы их прикрывать, и хорошо бы отпустить усы, а то складки, идущие от носа ко рту, слишком глубокие, похожи на шрамы.

Лимону не нравится, что я его пристально рассматриваю. Приходится поцеловать. Это действует.

— Слушай, Лимон, останься! Уляжемся в койку и до полного изнеможения, а? — Я не вру, действительно вдруг захотелось до ужаса.

Он доволен. Смеется. Но собирается уходить.

Оставляет деньги и просит никуда не уходить из номера.

— Еще чего?! Первый раз за границей и сидеть на привязи? Пойду по магазинам, на народ погляжу, в кафе побалдею!

— Ладно. Но не заблудись. Вот тебе визитка, на ней написан адрес гостиницы и номер. И учти, я буду переживать…

Он говорит со мной словно с маленькой девочкой. Боже, как давно обо мне никто не заботился.

Бросаюсь к нему на шею и сдерживаю слезы благодарности.

Немного настроение испортилось. Но какого черта? Берусь за дело. Перво-наперво изучаю свой паспорт. Если я правильно поняла, виза у меня на три месяца. Лимон оставил сто тысяч драхм. Понятия не имею, много это или мало. Надо срочно отправляться по магазинам. Мною овладевает какая-то буйная радость. Боже! Я же вырвалась из «совка» и хрен туда когда-нибудь вернусь! Уж Лимон как-нибудь обеспечит мое будущее. Мне много не надо, я ведь не какая-нибудь столичная щука. Надеваю брючный костюмчик, который, по правде говоря, мне уже надоел. Сейчас пойду и куплю что-нибудь веселенькое! Голова кружится от свободы, кажется, еще немного, и вдохну грудью весь воздух.

Лимон стоял на тротуаре и высматривал красную «Альфа-Ромео». Сзади подошла Инга и положила руку ему на плечо. Он вздрогнул и, решив, что за ним увязалась Ольга, раздраженно повернулся.

— Я же просил! — начал было, но тут же осекся.

— Извини, припарковаться в Афинах — целая проблема. Как они устраиваются, ума не приложу. — Инга потянулась к нему с поцелуем.

Лимон едва коснулся ее губ и серьезно спросил:

— Куда едем?

— В Пирей. Грек ждет нас на своем катере. Его зовут Арис Петридис. Он — депутат парламента и очень влиятельный человек.

— Я-то ему зачем?

— Сам расскажет. Пошли.

Они сели в машину, и Инга с большим трудом выехала на широкую улицу, ведущую в Пирей. Ехали минут двадцать. Все это время Лимон молчал.

Он не знал, о чем говорить с Ингой. Никаких общих дел планировать не собирался. Но, с другой стороны, без помощи Инги ему и впрямь придется трудно. Она так быстро умудрилась освоиться.

О Греции Лимон знал совсем мало и никогда не думал, что окажется здесь. Из европейских стран его всегда влекла Германия. Немцев он уважал, хотя ни одного лично не знал. Просто в детстве насмотрелся столько фильмов о войне, что поневоле стал к ним относиться, как к равным. Но пока о Германии не могло быть и речи. Всероссийский розыск на него уже наверняка объявлен, а там, глядишь, и в Интерпол сообщат. Раньше его подстраховывала Инга. Но от ее помощи он решил отказаться. Пока не следовало ее разочаровывать. Не умея притворяться, Лимон сообразил, что лучше всего просто молчать.

Раньше неразговорчивость Лимона радовала Ингу. Сейчас же действовала на нервы. Но после общения с молодым графом и Брюсом она поняла, что предстоит серьезная борьба, ставка в которой — жизнь.

В Пирее, оставив машину на стоянке, они долго искали катер поджидавшего их грека. Наконец к ним подошел молодой высокий грек и на чистом русском языке представился:

— Солон Маргелис. Я должен вас проводить к господину Петридису, не так ли?

— Так, так, — закивала Инга и поспешила вслед за греком.

Лимон не торопился. Внутренний голос подсказывал, что готовится западня и ухо следует держать востро. Какими бы заманчивыми ни были предложения греков, если они не готовы помочь ему легализовать капиталы, он их и слушать не станет.

Арис Петридис встречал их на борту своего роскошного катера. Такие Лимон видел только в американских фильмах. Они поднялись по трапу и, обменявшись рукопожатиями, прошли в носовой салон, состоящий из мягких бежевых овальных диванов. Грек жестом предложил садиться. Тут же появился матрос и достал из бара прохладительные напитки. Заревел мотор, и за иллюминатором замелькали стоявшие у причала яхты, лодки и катера.

Солон выполнял роль переводчика. Он, по просьбе Ариса, ради приличия полюбопытствовал, хорошо ли Лимон устроился и нравится ли ему Греция.

— Нормально устроился. А нравится или нет, время покажет. Я не рассчитываю вести в Греции какие-либо дела. Немного отдохну и поеду куда-нибудь в Европу.

— Мы тоже Европа, — заметил Солон.

— Ну, тут юг. Все для отдыха. — Лимон отхлебнул холодной минералки и закурил.

Солон что-то сказал Арису. Тот вопросительно посмотрел на Ингу. Она спокойно объяснила, что с такими людьми, как ее друг, следует говорить без проволочек и двусмысленностей. Грек потер руки и улыбнулся Лимону. Тот спросил у Инги:

— Чего это он?

— Я сказала, чтобы переходили к делу.

— Да, да, — подтвердил Солон. — Мне поручено вас ознакомить.

После этого быстро и страстно принялся говорить Арис. Он жестикулировал, закатывал глаза, кого-то обличал, грозил пальцем, демонстрировал мужской жест. Потом вдруг замолчал. Оперся головой о кулак, глубокомысленно вздохнул и начал по новой. Лимон наблюдал за ним и периодически глядел на Солона. Тот подмигивал, мол, сейчас все переведу. Но, боясь прервать шефа, молчал.

Господин Петридис закончил речь на высокой ноте. Зажмурил глаза и поклонился. Очевидно, после этого должны были раздаться аплодисменты.

Но пауза затянулась, и он, подняв голову, позволил Солону переводить.

— Вы поняли, что господин Петридис — серьезный и уважаемый политик, — с почтением произнес Солон. — Его знают и любят в Греции как борца с преступностью, коррупцией и мафией.

— Очень приятно. — Лимон натянуто улыбнулся в сторону Ариса. Тот в ответ поднял сжатые в кулаки руки и поприветствовал его.

— Недавно в парламенте, — продолжил Солон, — господин Петридис поднял вопрос о преступных группировках, организуемых в Греции недавними эмигрантами. В основном это беженцы из Албании. Рядовые налогоплательщики обеспокоены ростом преступности, которой раньше практически не существовало.

— Разве такое бывает? — перебил Лимон.

— Смотря в каких масштабах, — уклончиво ответил Солон и вернулся к речи шефа. — Так вот, на недавнем собрании избирателей господин Петридис торжественно заявил, что положит конец не только мелкому хулиганству, но и уничтожит в зародыше гангстерские группировки, стремящиеся поставить под свой контроль нелегальный бизнес.

— А я-то здесь при чем? — снова перебил Лимон, давая понять, что его совершенно не интересуют проблемы греческой полиции.

— Прошу внимательно отнестись к словам господина Петридиса, — предупредил Солон.

— Да, да, не перебивай, он говорит об очень важных вещах. Ты в конце поймешь, — вмешалась Инга, до этого с напряжением наблюдавшая за реакцией Лимона.

— Вот с конца и начинайте. А лучше давай выясним, помогут они мне или нет. От этого и будем плясать!

Солон терпеливо дождался, пока Лимон закончит говорить, и как ни в чем не бывало продолжил:

— Вопросу борьбы с группировками, в которые входят албанцы, господин Петридис придает важнейшее значение. Он пообещал народу, люди поверили, теперь следует действовать.

Лимону надоела эта политинформация. Он закурил, встал и, обращаясь к Арису, с раздражением сказал:

— Я-то при чем? Заставьте полицию работать, Тут вам нужны специалисты из МУРа, а не я.

В ответ грек заулыбался и снова потряс кулаками над головой. В зубах он держал огромную трубку и разговаривать больше не собирался.

Солон подошел к Лимону и обратился к нему доверительным тоном:

— Мы специально пригласили вас для конфиденциальной беседы. Дело в том, что полиция практически бессильна. Она устраивает облавы, и на этом все заканчивается. Ловят всякую мелкую рыбешку. Тут есть одна тонкость, которую следует учитывать. Албанские эмигранты — мусульмане, и, если мы их начнем как следует прижимать, пресса поднимет шум, что наши власти проявляют религиозную нетерпимость. А Турция только этого и ждет. Мусульманский мир сразу же ополчится на нас. Попробуй после этого оправдайся, что мы боремся не с мусульманами, а с преступниками. Гангстеры не упустят возможности представить себя жертвами религиозных преследований. Такое может начаться, что и правительству не поздоровится…

Лимон больше не перебивал. Все чаще посматривал на Ариса и прикидывал, для чего тому нужно так яростно бороться с преступностью. Когда Солон сделал паузу, чтобы глотнуть воды, спросил:

— А господин Арис собирается стать президентом или премьер-министром?

Вопрос озадачил Солона, в глазах промелькнула растерянность. Инга, заметив это, обратилась к Арису. Тот выслушал ее и кивнул. Потом вытащил изо рта трубку, уставился на Лимона маленькими круглыми глазками и, буравя его, выдал с пафосом еще один короткий спич.

Солон с готовностью принялся почти синхронно переводить.

— Мне поверил народ. У нас многим верят, но только до первого обмана. Каждый политик в Греции хочет стать премьер-министром, но очень мало тех, кто делами завоевывает этот пост. Большинство — лишь пустыми обещаниями. Мы должны навести порядок в стране, уничтожить всякие гангстерские группировки, и тогда люди сами поймут, за кого голосовать в будущем году!

— За господина Петридиса… Я правильно понял? — одними губами улыбнулся Лимон.

Арис, не дожидаясь перевода, удовлетворенно закивал головой, а Солон закончил:

— Вы умный человек, вам действительно не нужно разжевывать.

Лимон усмехнулся:

— Ну народ… Значит, вы решили в чужую паутину бросить еще одного паука; А русской мафии вы не боитесь?

— С вами проще, вы православные. Одной с нами веры.

— Значит, нас можно придавить официально?

— В какой-то степени да, — признался Солон.

— Отлично! Сначала предлагаете мне разобраться по-тихому с албанцами, а потом уже по полной программе разберетесь со мной?

Солон ничего не ответил, но долго и энергично переводил слова Лимона Арису. Тот кивал и продолжал улыбаться. Потом вдруг вскипел и, развернувшись к Инге, затараторил на высоких нотах. От неожиданности она даже несколько отшатнулась от него. Лимон с удовольствием наблюдал за присутствующими, чувствуя, что схватил их за яблочко.

Наговорившись, Арис отвернулся и уставился в иллюминатор, выбрасывая изо рта, словно вулкан, клубы дыма.

Инга подошла к Лимону. Усадила рядом с собой на диван и, положив ему на плечо руку, заглянула в глаза:

— Ты своим вопросом обидел всех нас. Меня в первую очередь. Неужели считаешь возможным, чтобы я тебя предала?

— Ты-то здесь при чем? Неужели не понимаешь, какие силы замешаны? Запомни, никогда нельзя соприкасаться с государством, будь то Россия, Греция или Америка.

— Но, Лимон, господин Петридис — мой друг.

Он попросил меня заняться его предвыборной кампанией…

Лимон отстранил ее руку, встал, прошелся по салону и, глядя на нее сверху, с издевкой протянул:

— А.., а… Так вот почему ты улетела… Крупный интерес появился. Так это он тебя здесь опекает?

Солон встал между ними и официальным голосом обратился к Лимону:

— Мадам Инга давно получила приглашение от господина Петридиса посетить Грецию с частным визитом. Мы наслышаны о ее занятиях по биоэнергетике, но предложение, которое готовы сделать вам, никакого отношения к деятельности мадам Инги не имеет. Вам не следует пренебрегать им. В России вы объявлены одним из самых жестоких гангстеров. Ни одна страна мира сейчас вас не примет. А мы готовы в обмен за ваши услуги заняться переводом вашего капитала из швейцарского банка на Кипр. Там у нас достаточно связей.

Позже, по новым документам, вы станете гражданином какой-нибудь третьей страны и спокойно займетесь легальным бизнесом.

Предложение звучало заманчиво. И как раз соответствовало надеждам Лимона. Единственное, что коробило, так это сотрудничество с государственными чиновниками. Этим верить нельзя. А значит, следует либо отказаться и в таком случае срочно линять, ибо они сдадут его полиции. Либо принять их условия, предварительно полностью обезопасив себя. Второе, разумеется, предпочтительнее. Но Лимон знал, что обезопасить себя на сто процентов невозможно. Всегда останется лазейка для ханыги-случая.

— Какие гарантии можете мне предоставить?

— Вот это уже другой разговор! — обрадовался Солон и передал слова Лимона стоявшему спиной к ним Арису.

Тот моментально развернулся и с растянутой до ушей улыбкой, вытянув руки для объятий, подошел к Лимону. Лимон увернулся от активного проявления дружбы и повторил:

— Мне нужны гарантии.

— Я буду твоей гарантией! — убежденно сказала Инга.

В ней Лимон не сомневался. Но предпочитал вести разговор с Солоном. Судя по всему, он был не просто переводчиком, а человеком, связанным со спецслужбами.

— Мы готовы обеспечить вас новыми документами. Имея их, вы создадите фирму с долевым участием нескольких партнеров, среди которых будет фигурировать подставной человек с вашими старыми документами. После того как, используя эти документы, деньги из швейцарского банка будут переведены на счет созданной вами компании, старые документы уничтожаются и, соответственно, исчезает человек, ими владевший.

— И все это в виде аванса? — уточнил Лимон.

— Почти все. За исключением того самого человека, которому будут переданы ваши старые документы.

— Следовательно…

— Следовательно, вы выполняете наши условия и мы даем адрес этого человека, а если попробуете нас надуть, то этот человек превратится в свидетеля.

— Круто… — кивнул Лимон.

— Мы тоже должны свести риск до минимума.

Вы рискуете своими деньгами, а мы — политической карьерой. Поэтому давайте так — выигрываем вместе, а проигрываете вы один.

— Узнаю любимые органы, — мрачно пошутил Лимон.

— Когда мы получим ваш утвердительный ответ? — Солон вел себя так, будто уже купил себе работника и более не собирался с ним миндальничать.

Лимон не терпел такого отношения к себе, поэтому сделал неожиданный поворот.

— Я, в общем, признателен вам за предложение и откровенность, с которой оно было сделано, но, честно говоря, мне сложно в незнакомой стране бросать вызов неизвестно кому. Поскольку я привык держать свое слово, то давайте встретимся через два-три дня и вернемся к этому разговору.

Солон подошел к Арису, и они долго о чем-то разговаривали. Тем временем Инга отвела Лимона в сторону. Она не могла допустить, чтобы сделка сорвалась. Арис с первой минуты пребывания ее в Греции выполнял все просьбы. Даже внес задаток за виллу. Отказ Лимона поставил бы под сомнение пребывание Инги в стране.

— Лимон, — проникновенно начала она, — согласись, хотя бы ради меня. Ведь я имею право на твою помощь. Арису позарез нужно разобраться с этими албанскими мафиози. Без этого он вряд ли станет помогать мне с гражданством, да и виллу без его поддержки мне, как иностранке, никто не продаст.

Лимон не сомневался, что Инга в этом раскладе преследует свою выгоду. Отказать ей трудно. Но ведь она сама бросила его в Москве. Да и он достаточно попахал на нее. Такие деньги вместе сделали, что претензий быть не может. Инга и не требовала.

Лишь смотрела на него любящим взглядом и повторила:

— Это же в последний раз. Нам нужно утвердиться в Европе. Без их помощи ничего не получится. Раз сумели добыть деньги, давай сумеем ими воспользоваться. Мои счета тоже могут арестовать в любой момент. Как я докажу происхождение денег? Тут свои законы…

— Да что ты все про деньги! Можно найти тысячу иных способов! Заплатить, купить… Конечно, жизнью рисковать дешевле. Сколько они мне готовы заплатить?

Солон опять подошел к ним.

— Деньги мы вам платить не будем, — предупредил он, давая понять, что слышал разговор. — Но и сдавать капиталы гангстеров в полицию вас никто не заставляет…

— Разумно, — согласился Лимон.

— И последнее, — продолжил Солон, — даем вам сутки для принятия решения. Постарайтесь все взвесить. Но, решив отказаться от нашего предложения, имейте в виду, что в вашем распоряжении будут только одни сутки, чтобы покинуть Грецию.

В противном случае придется иметь дело с нашей полицией.

В ответ Лимон тихонько свистнул и развел руками. Стало ясно, что на него наезжают профессионально. От этого желание сотрудничать с ними совсем отпало. Он взял Ингу за руку и, обращаясь к ней, громко произнес:

— По-моему, нам здесь больше нечего делать.

Или ты остаешься?

— Нет. Ухожу с тобой.

— Через десять минут мы вернемся к причалу, — проинформировал Солон и протянул Лимону руку для прощания.

Господин Петридис, не подходя, поднял кулаки над головой и потряс ими, выражая свою уверенность в согласии Лимона. После этого он в сопровождении Солона поднялся на палубу.

— Тут есть что-нибудь выпить? — спросил Лимон.

Инга открыла бар и достала бутылку греческого коньяка «Метакса».

— А водки нет?

— Только «Узо».

— Что это? — не понял Лимон.

— Местная водка, ее пьют, разбавляя водой.

Лимон подошел, взял бутылку, открыл, понюхал. Пахло микстурой. Такой лечили в детстве.

Налил полстакана, выпил, поморщился.

— А что? Ничего… Вполне. Закусывать не надо.

Как, говоришь, называется?

— «Узо».

Лимон налил еще, взял стакан, уселся на диван и взглянул через иллюминатор на море. Оно плескалось почти у глаз. Белая пена, подхватываемая ветерком, весело и беззаботно разбивалась о стекло.

— А как ты собиралась без меня здесь выкручиваться? — спросил он, не поворачиваясь к Инге.

— То есть как без тебя?

— Хромой с таким же успехом мог взять билеты и на Стокгольм.

— Мог бы и в Париж, а ты все равно прилетел бы сюда. Так легла твоя карта.

— Ох уж эти мне пасьянсы! Живи как все бабы, и будешь счастлива.

— Я хочу счастья с тобой. — Она подсела к Лимону, обняла его и поцеловала в губы. Он не ответил. Катер мягко ударился о причал.

Народа на улице — невпроворот. Вот что значит — утро! Иду к уже знакомой площади. Там есть кое-какие магазины. Поворачиваю в другую от ресторана сторону. На всякий случай стараюсь запоминать дорогу. Силюсь прочитать название улицы, и, надо же, дотумкала — улица Афинос! Вот по ней и пойду. Хорошо, что у них буквы вроде как у нас, только с какими-то закорючками. По-моему, курс выбрала правильный. Сразу начинаются магазины.

А на тротуаре полно лотков. Продают все, что угодно. На фанерке написано — 250 драхм. Бери, что хочешь. Кофточки, шорты, колготы. Всего 250 драхм, а у меня — сто тысяч!

Чувствую себя миллионершей. Глаза разбегаются. Крепко держу сумочку. В Москве тоже есть шикарные магазины, но туда входить страшно. Стоят какие-то морды с дубинками. Все на тебя смотрят с презрением. Продавщицы одолжение тебе оказывают. Правда, Наташка, когда входила, сразу начинала скандалить, и перед ней начинали все заискивать. Я так не умею, теряюсь. А здесь не успела войти, все улыбаются. Полчаса разглядываю «парфюм», и никто не стоит над душой. Спереть, конечно, можно что угодно. А не хочется. По-честному всегда приятней. О, придумала! Куплю-ка я себе французские духи «Анаис-Анаис», Наташка ими пользовалась. Иногда мне давала. И цена подходящая — 12 000 драхм, хорошо бы узнать, сколько это в долларах, но как спросить? Неважно, ведь у меня сто тысяч. Запах потрясающий. Еще и пакетик фирменный дали. Ну, я им: «Мерси боку». Пусть думают, что я француженка. Какой восторг гулять по магазинам и знать, что у тебя есть деньги! Хорошо бы где-нибудь мороженого поесть или пива выпить. Ой, но сначала зайду в меховой магазин! Какие шубы на витрине! И надпись по-русски: «Дешевые шубы». Пусть сами такие носят. Мне Лимон задолжал норку. Его любовница под колеса ее бросила, так найду раза в два подороже. Вот самый писк — разноцветная стриженая норка. Хожу вокруг и облизываюсь. Вдруг слышу за спиной:

— Вам нравится?

Оборачиваюсь — стоит высокий худой. Не то грек, не то грузин — небритый, с золотыми зубами.

— Я знаю, где лучше и намного дешевле.

— Мне дешевле не надо, — с понтом заявляю я.