Чтобы помешать этому, он поручил Мэттьюзу и полковнику Джону Мак-Ки вступить в переговоры с испанским губернатором и добиться, по возможности, уступки провинции Соединенным Штатам. В случае успеха этой миссии было предположено создать временное правительство; в случае же неудачи переговоров предусматривалось оккупировать Флориду, если какая-нибудь иноземная держава попытается её захватить.
      Мак-Ки, видимо, отказался от возложенного на него поручения и предоставил Мэттьюзу выпутываться одному. Тому это оказалось весьма по душе. Уроженец Ирландии, он участвовал в войне за независимость Соединенных Штатов и получил чин генерала. Правда, с его именем не связано сколько-нибудь громких подвигов; о нем говорили, как о человеке "непревзойдённого мужества и неукротимой энергии, умном, но почти неграмотном". Когда он в 1785 году переехал в штат Джорджия, неукротимая энергия уже через год обеспечила ему пост губернатора. В 1794-1795 годы он был переизбран; спустя некоторое время получил право именоваться и "достопочтенным" (титул членов Конгресса) и генералом. Мэттьюз не гнушался работать на военное министерство в качестве специального агента на границе с Флоридой.
      Изолированное положение этой испанской колонии и её бесспорное стратегическое значение для англичан не испугали губернатора Эстраду; он пришел в ярость, когда Мэттьюз начал мятежную агитацию среди бывших американцев, живших в этом испанском владении. Тогда секретный агент Мэттьюз поспешил домой, в Джорджию, где сколотил большой отряд из метких стрелков - пограничников и индейцев, с которым вторгся во Флориду.
      Испанский посланник в Вашингтоне заявил гневный протест. Когда на пути к столице Флориды Мэттьюз захватил несколько мелких городов, Мадисон и государственный секретарь Джеймс Монро, сменивший на этом посту Роберта Смита, кисло заявили, что генерал Мэттьюз "не понял" инструкций своего правительства. На его место был назначен губернатор Джорджии Митчел, которому поручили помочь Эстраде восстановить порядок. Мэттьюза уволили за излишнее усердие, но его преемнику даны были, похоже, не менее туманные инструкции.
      Говорят, что Митчел должен был добиться безопасности для "революционеров" Флориды, оказывая им максимальную поддержку и "отводя американские войска со всей возможной неторопливостью". Трудно было придумать лучший способ поощрения захватнических целей Мэттьюза! И Митчел так ловко использовал обстановку, что организованные и предводимые Мэттьюзом отряды не уходили из Флориды целых четырнадцать месяцев. В мае 1813 года они двинулись на соединение с армией Эндрю Джексона, которому было предложено возобновить вторжение и пойти на Пенсаколу. Только окрик Конгресса остановил этот экспедиционный марш, и "Старый Орешник", как прозвали генерала - будущего президента, вовремя сменил курс, чтобы поспешить на защиту Нью-Орлеана.
      В ту пору было известно, что Джордж Мэттьюз регулярно доносит обо всем в Вашингтон. Американский Конгресс на секретном заседании обсуждал вопрос о необходимости занять Флориду, чтобы не дать англичанам её захватить; были приняты все меры предосторожности, чтобы это не разгласить. Стало быть, Мэттьюз отнюдь не был флибустьером или частным заговорщиком, действующим по корыстным мотивам. Скорее это был типичный жадный до земли американский первопроходец, секретный агент, не считавший никакую границу Соединенных Штатов окончательной, раз она не упирается в море, залив или океан. Поведение Мэттьюза, как правительственного комиссара, было непростительно; и нетрудно понять, почему осуществленный его приемником проект не занимает видного места в летописи тех дней. Его игнорировали, как раньше дезавуировали.
      Мэттьюз все же продолжал бы состоять на секретной службе Мэдисона и Монро, если бы не взрыв национального возбуждения, вызванный разоблачением английского шпиона Джона Генри. Этотго иностранного агента, действовавшего в Новой Англии, изобличили его письма, попавшие в 1812 году в руки президента. Из писем можно было установить, как он на средства английской разведки субсидировал прессу, разжигал междоусобные распри и энергично обрабатывал англофильские элементы, которые уже имелись среди федералистовНовой Англии.
      Когда президент Мэдисон сообщил Конгрессу о письмах Генри, над страной пронеслась буря негодования и ужаса. Агент английской секретной службы действует в Бостоне в мирное время! Первым пострадавшим оказался Джордж Мэттьюз, которого пришлось уволить в отставку из-за сходства его операций с действиями Генри. Как бы ни были велики прегрешения Мэттьюза в области дипломатии, но как шпион и секретный агент он обнаружил такую предприимчивость и рвение, что смело мог бы занять видное место в тощих летописях секретной службы Северной Америки. Экс-губернатор Джорджии действительно мог сделаться военным шпионом исключительного масштаба. Подобно своему современнику Карлу Шульмейстеру, Мэттьюз опрокинул все обычные представления об ординарном шпионаже и сам нанес мастерский удар, который должен был лишь подготовить.
      Политическое дезавуирование Мэттьюза, умерившее его пыл и натиск на Флориду летом 1814 года, вероятно, стало предметом всеобщих сожалений. Хотя у англичан были канадские и другие базы, главные британские операции на материке Северной Америки были организованы в расчете на поддержку Испании. Пенсакола должна была стать настоящим трамплином, с помощью которого свирепый британский лев смог бы сделать свой прыжок. И все же войне 1812 года не суждено было стать тем конфликтом, в ходе которого Англия должна была, как обычно, "проиграть все сражения, кроме последнего". Последнее сражение, закончившееся победой Джексона под Нью-Орлеаном, было почти единственной сухопутяой битвой, которую английские войска не выиграли. Джексон занимал сильную позицию, притом он далеко не был чрезмерно самоуверен (это он предоставил своему испытанному противнику) и, как мы увидим, сумел наладить получение хорошей информации.
      В мае 1814 года Джэксон был назначен генерал-майором регулярных войск и поставлен во главе их на далеком Юге.
      Сокрушительная победа генерала Джексона пришла через несколько месяцев, 8 января 1815 года его британский противник Пэкингем либо был введен в заблуждение разведкой, либо не сумел точно оценить силу американских оборонительных сооружений. И он, и его войска были воспитаны в духе пренебрежительного отношения к плохо обученным "колониальным" войскам. Но сам Пэкингем и 2 000 его солдат заплатили жизнью за знакомство с меткостью ружейного огня неотесанных лесорубов.
      Во времена Эндрю Джексона существовала пиратская система разведки Жана Лафитта. О нем и его сотрудниках было известно, что они помогали Джексону защищать Нью-Орлеан от англичан. Речь идет о том самом Лафитте, которого его агенты из креолов известили, что губернатор Луизианы собирается оценить его голову в 5 000 долларов; он тотчас же начал состязание, предложив 50 000 долларов за голову губернатора. Сочинялись романтические повести, в которых Лафитт за сногсшибательное вознаграждение готовился спасти Наполеона похищением с острова Св. Елены. Согласно этой легенде, тайная миссия действительно привела Лафитта на берега острова-тюрьмы; но организаторы заговора опоздали: император уже умирал.
      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
      Балтиморские заговорщики
      Сэмюэль Фелтон, директор железной дороги Филадельфия - Уилмингтон Балтимора, вызвал из Чикаго сыщика-профессионала Аллана Пинкертона с группой сотрудников и предложил им действовать в качестве контрразведчиков его железнодорожной компании.
      - У нас, - сказал Фелтон, - есть основания подозревать заговорщиков Мэриленда в намерении произвести диверсии на нашей дороге с целью отрезать вашингтонское правительство от Северных Штатов. Особой угрозе подвергаются паромы на Сасквеханне у Хавр-де-Грейса и мосты ниже Уилмингтона.
      В ту пору в Вашингтоне не существовало ни сухопутной, ни морской военной разведки, ни даже разведывательных отделов министерства финансов или министерства юстиции.
      По предложению Фелтона Аллан Пинкертон первым делом двинулся в Балтимору, бывшую тогда заведомым рассадником интриг рабовладельцев. Он начал с того что снял дом и под именем Э. Дж. Аллена стал вращаться в фешенебельных кругах, где вели свою агитацию заклятые враги будущих республиканцев. Под его командой находился, между прочим, Тимоти Уэбстер. Будучи уже признанной звездой разведывательной службы, он теперь почти случайно стал агентом Севера, воевавшего против Юга. На этом посту он с большим мужеством и уменьем проработал пятнадцать месяцев, после чего при трагических обстоятельствах сошел со сцены. Уроженец Принстауна, в штате Нью-Джерси, Уэбстер сумел прикинуться сторонником южан и вскоре ухитрился попасть в кавалерийский отряд, проходивший военную подготовку в Перримене и охранявший важную железнодорожную линию Филадельфия - Уилмингтон Балтимора от того, что в ту пору, неопределенно именовалось "агрессией янки".
      Другим пинкертоновским "асом" был молодой Гарри Дэвис. Прожив ряд лет в Нью-Орлеане и других городах Юга, он хорошо изучил повадки, обычаи, особенности и предрассудки тамошней мелкопоместной знати. Он был лично знаком со многими вожаками движения за отделение Юга. Изящный красавец, потомок старинной французской фамилии, он готовился стать иезуитом, но, убоявшись дисциплины, царившей в их среде, обратился к секретной службе, которая больше пришлась ему по душе. Дэвис много путешествовал и владел тремя языками; по мнению Пинкертона, этот законченный шпион обладал даром убеждения, столь свойственным иезуитам.
      Ценой затраты времени и денег Фелтона Дэвису нетрудно было произвести впечатление на головорезов из отелей Барнума и Гая, которые, мешая аристократическую желчь со старым виски, подбадривали друг друга уверениями, что "ни один дерзкий янки-выскочка из лесорубов никогда не сядет в президентское кресло". На одном из подобных головорезов Дэвис решил остановить внимание: это был необузданный юнец по фамилии Хилл. Отпрыск знатного рода, офицер добровольческого отряда Хилл вполне серьезно заявил Дэвису:
      - Если на меня падет выбор, я не побоюсь совершить убийство. Цезаря заколол Брут, а Брут был честный человек. Пусть Линкольн не ждет от меня пощады, хотя я не питаю к нему ненависти, как иные. Для меня тут главное любовь к отечеству.
      Итак, дело дошло до выбора убийцы. На жизнь Авраама Линкольна готовилось покушение. Сыщик, теперь именовавший себя "Джо Говард из Луизианы", использовал Хилла, чтобы проникнуть в круг заговорщиков. В угрожающей серьезности их намерений сомневаться не приходилось. Аллан Пинкертон, со своей стороны, убедился, что балтиморской полицией верховодит Джордж Кейн, ярый конфедерат, воспитывающий рядовые кадры своего ведомства в радикально-бунтовщических понятиях. Кейн, который был видной фигурой среди балтиморских сторонников Юга, и пальцем не шевельнул бы в случае их мятежа или сделал бы это лишь для того, чтобы ещё больше раздуть огонь.
      Другим заправилой, тоже считавшимся "горячей головой" (так, по крайней мере, Хилл рекомендовал его "Говарду", а сыщик, в свою очередь, - своему начальнику Э. Дж. Аллену), был итальянский выходец, именовавший себя "капитаном" Фернандина. Благодаря своему латинскому происхождению, богатству и пылкости речей, а также демонстративной готовности пойти на все опасности мятежа, "капитан" был повсюду желанным гостем. Его выслушивали почтительно, с ним обращались запросто даже представители исключительно замкнутого высшего балтиморского общества. "Капитану" Фернандине не только присвоили воинский чин: его признали организатором одной из ежедневно формировавшихся добровольческих рот.
      К своей роли агитатора Фернандина готовился, работая цирюльником при отеле Барнума. Сам он не владел рабами и даже понес ущерб от конкуренции чернокожих; и все же во время бритья и стрижки богатых клиентов-рабовладельцев заразился непомерным усердием в защите рабовладения. Сыщики убедились, что очень многие видные граждане, которых когда-то намыливал, брил и пудрил этот человек, теперь считают его своим глашатаем и вожаком.
      Дэвис, приятель Хилла, которого наряду с Хиллом считали сторонником крайних мер, был, наконец, приглашен Фернандиной на очень важное собрание заговорщиков.
      Его, Хилла, и прочих - всего человек тридцать - привели к присяге, причем Дэвис сделал мысленную оговорку в интересах защиты своей родины. В собрании царила какая-то благоговейная атмосфера, хотя, присмотревшись к своим соседям, Дэвис едва не рассмеялся. Он был окружен самыми болтливыми и нескромными крикунами Балтиморы! Как-то они выполнят взятые на себя тайные обязательства?
      Пылкая декламация редко свойственна человеку, готовому к рискованным действиям. Среди белых шаров, лежавших в ящике, был только один красный. Заговорщик, вынувший его, не должен был выдать этого ни единым словом, а обязан был молча считать себя носителем почетного жребия, готовым на все.
      Хилл, однако, узнал и не преминул сообщить Дэвису, что в ящик положен не один, а восемь красных шаров. Это была необходимая мера предосторожности в отношении красноречивых, но нерешительных типов, которым трусость могла помешать пойти на убийство президента Линкольна!
      Фернандина, как председатель, открыл собрание речью. Потом ящик пошел по рукам. Дэвис вынул белый шар. По лицу Хилла он увидел, что и тому не достался красный. Но восемь человек все же ушли с убеждением, что на него одного легла ответственность за спасение Юга. Отделавшись под каким-то предлогом от Хилла, Дэвис поспешил к Эллену. Записав рассказанное Дэвисом и сопоставив его рассказ с предостережениями, поступившими от Тимоти Уэбстера, Пинкертон с первым же поездом уехал в Филадельфию к Фелтону.
      Убийство новоизбранного президента, когда тот будет проезжать через Балтимору, должно было послужить сигналом к поджогу деревянных мостов на линии железных дорог Филадельфия - Уилмингтон - Балтимора, а также к разрушению паромов и подвижного состава во всем штате Мэриленд. В результате нация осталась бы без вождя, началось бы восстание рабовладельческих штатов и столица страны оказалась бы отрезанной от "презренных" аболиционистов Севера.
      Консервативные элементы Юга не имели никакого отношения к проектам Фернандины и ему подобных. Но глава балтиморской полиции Кейн, без сомнения, был в союзе с заговорщиками. Таким образом, президент Линкольн по прибытии в Балтимору фактически оказался бы беззащитным. В Вашингтон его сопровождало лишь несколько друзей и единомышленников. На вокзале в Балтиморе вокруг этой небольшой группы начали бы толпиться дружественно или враждебно настроенные люди либо попросту зеваки; тогда на некотором расстоянии от неё поднялся бы шум, отвлекающий внимание немногочисленных полицейских, которых Кейн расставил бы, чтобы иметь предлог самому направиться в другое место. Толпа сомкнулась бы вокруг небольшой группы "презренных янки", поближе к президенту Линкольну. Восемь обладателей красных шаров уже находились бы там, и как раз в этот момент последовал бы роковой выстрел или удар кинжалом.
      В Чезапикской бухте должен был дежурить быстроходный пароход, а у берега - лодка, чтобы доставить на него убийцу. Его тотчас же отвезли бы в какой-нибудь глухой порт на далеком Юге, где, конечно, стали бы чествовать как героя.
      Авраам Линкольн пробирался в Вашингтон окольными путями; очевидно, этого требовали соображения политического характера. 11 февраля 1862 года он покинул свои мирный дом в Спрингфилде, штат Иллинойс, в сопровождении своего личного секретаря Джона Никола, судьи Давида Дэвиса, полковника Самнера, майора Хантера, капитана Попа, Уорда Ламона и Нормана Джадда из Чикаго. Аллан Пинкертон был хорошо знаком с Джаддом и уже послал ему две предостерегающие записки, из которых одна была вручена в Цинциннати, а другая - по прибытии президента со спутниками в Буффало.
      Линкольн прибыл в Филадельфию 21 февраля; Джадд и Фелтон устроили встречу с сыщиком и дали ему возможность представить доказательства балтиморского заговора. Пинкертон подвергся перекрестному допросу, столь же придирчивому, как если бы он был свидетелем обвинения в уголовном процессе. Услышав о Фернандине, Линкольн сказал:
      - Если я вас правильно понял, сударь, моей жизни угрожает полупомешанный иностранец?
      - Господин президент, один из моих лучших друзей глубоко проник в самый штаб заговорщиков и узнал, насколько тщательно подготовлен каждый их шаг. Способность Фернандины совершить покушение не следует преуменьшать. Заговор развернут полным ходом!
      Одновременно Сэмюэль Фелтон получил сведения об этом звговоре от своей знакомой южанке, некоей мисс Дике, известной своей благотворительностью. Она явилась к нему с частным сообщением, которое просила передать новоизбранному президенту.
      - Эта женщина доказала свою преданность Югу бесчисленными актами великодушия, - объяснял Линкольну директор железных дорог, - но не может допустить кровопролития и убийства. Она просит передать вам, сэр, что существует обширный, хорошо организованный заговор, охватывающий все рабовладельческие штаты. Вам не дадут вступить в должность, или же, как мне со слезами говорила мисс Дике, вы лишитесь жизни при попытке вступить в должность президента.
      В Нью-Йорке начальник полиции Джон Кеннеди также получил недвусмысленные намеки на существование и действия заговорщиков из демократических кругов, настроенных в пользу рабовладения. В ответ на это Кеннеди самовольно приказал капитану полиции Джорджу Вашингтону Уоллингу послать сыщиков в Балтимору и Вашингтон.
      Аврааму Линкольну пришлось подчиниться. Слишком много серьезных опасностей грозило человеку, олицетворявшему федеральную власть. Вечером того же дня президент должен был выступать в Гаррисберге на банкете в его честь. Но ему предусмотрительно дали возможность рано покинуть банкетный зал и проехать к малоизвестному запасному пути, где уже стоял под парами специальный поезд из одного вагона. Этой исторической поездкой распоряжались Фелтон и Пинкертон, которым помогали верные и преданные люди. Внезапный отъезд Линкольна был объяснен приступом сильной головной боли.
      По железнодорожной линии, на которой всякое движение было заранее прекращено, в затемненном вагоне, прицепленном к мощному паровозу. Линкольна доставили в Филадельфию. Здесь он пересел в обычный ночной поезд дороги Филадельфия - Уилмингтон - Балтимора, задержанный якобы для принятия важного багажа, который должен был в ту же ночь попасть в Вашингтон. Формально сданный кондуктору Литценбургу, тот содержал в себе лишь газеты 1859 года, адресованные Э. Дж. Аллену, отель Уилларда, Вашингтон.
      По прибытии в Филадельфию президент сдержал свое обещание и подчинился всем мерам предосторожности, какие требовала охрана. Он позволил изобразить себя инвалидом, причем знаменитая миссис Кет Уорн из пинкертоновского штаба фигурировала в роли его сердобольной сестры. Оставив за собой три последних купе последнего спального вагона в поезде, вся группа - Линкольн, Уорд Ламон, миссис Уорн, Пинкертон и его грозный генерал-суперинтендант Джордж Бангс - могла сесть в поезд, не привлекая к себе внимания пассажиров. Три работника секретной службы были вооружены.
      Решив узнать, что стало с разведчиками Уоллинга, начальник нью-йоркской полиции Кеннеди сел в тот же поезд, абсолютно неузнанный частными сыщиками, которые в случае надобности должны были получить в его лице надежное подкрепление
      Но про себя Аллан Пинкертон решил не допускать никаких случайностей. По его предложению Фелтон послал бригады специально подобранных рабочих красить железнодорожные мосты. Нанося белый слой вещества, которое, как надеялись, сделает мосты несгораемыми, рабочие эти одновременно могли быть использованы в качестве физической силы в случае мятежа или других актов насилия. Помимо этого, на всех переездах, мостах и запасных путях были размещены вооруженные агенты Пинкертона, снабженные сигнальными фонарями. Уэбстер и Дэвис находились в наиболее важных пунктах: первого вызвали из Перримена в Перривилл, где поезд перевозили на пароме через реку Сасквеханну.
      Заключительное предупреждение получено было от Уэбстера. Тот сообщал, что отряды рабочих-железнодорожников проходят муштровку якобы для охраны имущества дороги Филадельфия - Уилмингтон - Балтимора. В действительности же, по его мнению, те намереваются не охранять имущество дороги, а разрушать его по сигналу о начале мятежа
      Таково была общая диспозиция. Аллан Пинкертон разместился на задней площадке вагона, в котором спал новоизбранный президент; он изучал местность, по которой проезжал, и получал сигналы от людей, расставленных вдоль дороги.
      Поезд мчался, все более углубляясь, на территорию врагов Линкольна. Но у каждого мостика и важного пункта вспыхивали успокоительные лучи фонарей "все в порядке'" У Балтиморы ни малейших признаков тревоги - ничего не подозревавший город мирно спал. В те дни спальные вагоны, направлявшиеся в столицу, приходилось перетаскивать с помощью конной тяги по улицам Балтиморы на вокзал вашингтонской линии. Можно себе представить настроение, с которым небольшая группа спутников Линкольна, сидя в вагоне, проезжала по улицам города, полного заговорщиков. Переезд прошел без всяких осложнений, но пришлось два часа дожидаться поезда, который опаздывал.
      Наконец, он прибыл. Пинкертон с товарищами довели до конца знаменательный переезд, бдительно охраняя спокойствие Линкольна.
      На другой день, когда известие об этой удаче контрразведки взбудоражило всю нацию, фанатические приверженцы Юга подняли целую бурю. Они не жалели брани и насмешек, чтобы представить своих противников в невыгодном свете. Однако ни Аллану Пинкертону, ни его агентам нельзя было отказать в известных заслугах, когда выяснилось, что они уберегли Авраама Линкольна от угрозы покушения.
      Ни облав, ни арестов производить в Балтиморе не предполагалось, обстановка оставалась весьма напряженной. Но Фернандина и главные заговорщики предусмотрительно покинули насиженные места и предпочли скрыться в неизвестном направлении
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
      Синие и серые агенты
      Провал балтиморского заговора интересен и важен не только тем, что удалось сохранить жизнь Линкольна, которому суждено было спасти союз американских штатов, но и тем, что он продемонстрировал отличную координацию действий секретной службы и контрразведки. Пинкертон и его сотрудники вернулись в Чикаго; но их совместные операции в критические недели, предшествовавшие вступлению президента в должность 4 марта 1861 года, так зарекомендовали агентство Пинкертона в кругах нового республиканского руководства, что глава агентства и Тимоти Уэбстер были снова вызваны в Вашингтон
      Перед страной встала угроза неизбежной войны. Организованный мятеж охватил девять южных штатов, а у федерального правительства имелась лишь плохо организованная и морально неустойчивая армия. Каждый сколько-нибудь значительный штаб северян кишел шпионами; секретной службы для борьбы с ними у федерального правительства не было и в помине.
      В понедельник 15 апреля, после того как мятежные артиллеристы Чарлстона в Южной Каролине прекратили стрельбу по форту Самнер, президент Линкольн объявил первый призыв 75 000 волонтеров. 19 апреля Массачусетский пехотный полк высадился в Балтиморе, чтобы, промаршировав по городу, следовать в Вашингтон. И тут оправдались самые худшие предсказания сыщиков: начались беспорядки и насилия. Агитация Фернандины и его последователей, нескрываемая враждебность местных чиновников, вроде полицейского маршала Кейна, наконец-то нашли себе цель; пехотинцам-"янки", осажденным огромной толпой, подстрекаемой к зверским насилиям, пришлось отстаивать свою жизнь штыками и боевыми патронами.
      За этим кровавым бунтом последовала вторая демонстрация, о возможности которой ещё за два месяца предупреждали пинкертоновские агенты. На заре 20 апреля были сожжены мосты у Мелвейла, Рили-Хауза и Кокисвилла, на Гаррисбергской дороге, а также через реки Буш, Ганпаудер и Гаррис-Крик. Сообщение между столицей и Севером было прервано, телеграфные провода перерезаны. Правительство оказалось запертым в Вашингтоне, где оставалось всего несколько батальонов солдат, зато вдвое большее количество хотя и недисциплинированных, но все же деятельных сторонников раскола.
      Одним из первых эмиссаров Севера, отправленных на рекогносцировку, был Тимоти Уэбстер. В подкладку его жилета и в воротник пальто миссис Кет Уорн вшила дюжину мелко исписанных посланий от друзей президента. Этот пинкертоновский агент не только весьма спешно доставил их секретарю Линкольна, но и привез с собой устные сообщения, в результате которых был арестован один из видных заговорщиков.
      Поимка столь крупной дичи стала обнадеживающим началом; Линкольн послал за Уэбстером, желая лично его поздравить. За каких-нибудь три месяца Тимоти Уэбстер превратился из частного сыщика в секретного агента и шпиона-профессионала, в шпиона-двойника, в разъездного наблюдателя, в правительственного курьера и, наконец, в контрразведчика - все это без предварительной подготовки, но с неизменным успехом. Так он освоил все основные роли в системе секретной службы. Конечно, часть его успехов обусловливалась дезорганизацией, царившей в лагере южан.
      Одно из писем Линкольна, спрятанное в выдолбленной трости Уэбстера, было адресовано его начальнику Пинкертону. Президент приглашал Аллана Пинкертона прибыть в столицу и обсудить с ним и членами кабинета вопрос об учреждении в Вашингтоне "отдела секретной службы".
      Пинкертон согласился. Тучи агентов Юга без устали следили за приготовлениями Севера к войне. Никто не угрожал им, никто не призывал их к порядку. Если бы существовала контрразведка, которая мешали бы им посылать донесения о приготовлениях Севера, южане вряд ли мобилизовались бы с таким явным ликованием.
      Учреждение секретной службы в Соединенных Штатах
      Главным руководителем вновь организованной и утвержденной свыше федеральной секретной службы США был назначен Пинкертон - прирожденный контрразведчик, осмотрительный, вдумчивый и осторожный. До этого своего назначения он не сидел сложа руки, а практиковался в искусстве военной разведки в качестве "майора Аллена", офицера при штабе генерала Джорджа Мак-Клеллана.
      Федеральная секретная служба под руководством Пинкертона сняла для своего штаба дом на 1-й улице. После разгрома у Манассаса стало ясно, что перед правительством стоит серьезная проблема подавления шпионов Юга. Но генералу Мак-Клелланну хотелось, чтобы Аллан Пинкертон сопровождал его в качестве штабного офицера и руководителя новой секретной службы. Вероятно, штаб Мак-Клеллана притягивал к себе шпионов, как магнит. Однако Вашингтон оставался более опасной зоной, где обнаружить шпионов было ещё труднее и где они могли принести больше вреда. Если не сам Пинкертон, то главнокомандующий должен был это понимать.
      Вскоре новая федеральная секретная служба показала все свои возможности в отношении одного весьма опасного агента Конфедерации. Тогдашний помощник военного министра Скотт посетил Пинкертона, чтобы указать ему на враждебную деятельность миссис Розы Гринхау, проживавшей в столице на углу 13-й и 1-й улиц. Вдова, слывшая богатой женщиной, была агентом мятежников, причем даже не пыталась прикрыть свое сочувствие Югу хотя бы показным нейтралитетом.
      В одном из многочисленных докладов генералу Мак-Клеллану Пинкертон говорил о подозрительных лицах, имеющих "доступ в золоченый салон аристократических предателей". Столь презрительно охарактеризованная привилегия принадлежала миссис Гринхау по естественному праву и базировалась на её получившей широкую известность фразе, что она "не любит и не почитает старого звездно-полосатого флага", а видит в нем лишь символ "аболиционизма - убийств, грабежа, угнетения и позора".
      Свою шпионскую деятельность она начала в апреле 1861 года, а в ноябре того же года военное министерство и Аллан Пинкертон были сильно обеспокоены её непрерывным пребыванием в столице. Помощник министра Скотт утверждал, что Роза Гринхау - опаснейшая шпионка, легкомысленно пренебрегающая маскировкой своих откровенных высказываний. И как только Аллан Пинкертон и некоторые его агенты начали вести наблюдение за этой дамой, они обнаружили не только справедливость этого утверждения, но и неопровержимые доказательства измены одного федерального чиновника, которого она открыто старалась завербовать.
      Окна квартиры Гринхау были расположены слишком высоко, поэтому, чтобы что-нибудь увидеть с тротуара, сыщики Пинкертона обычно снимали обувь и становились на плечи друг другу. Слежка, проводимая по такому "гимнастическому" методу, принесла обильные плоды, и в скором времени миссис Гринхау угодила в тюрьму Олд-Кэпитал.
      Аллан Пинкертон попытался использовать фешенебельную квартиру миссис Гринхау как ловушку. К его большому удивлению, в день ареста миссис Гринхау на её квартиру не пришел ни один человек, хотя бы сколько-нибудь замешанный в интригах Юга. Агенты секретной службы, томясь в засаде, тщетно дожидались их появления, ибо восьмилетняя дочь миссис Гринхау залезла на дерево и оттуда кричала всем знакомым ей лицам: "Маму арестовали!.. Мама арестована!.. ".
      Благодаря давлению, оказанному многочисленными друзьями, Розе Гринхау удалось избежать военного суда или даже длительного заточения. Напротив, вскоре ей разрешили отбыть в Ричмонд на пароходе, защищенном флагом перемирия.
      Тем временем Тимоти Уэбстер состязался с Алланом Пинкертоном в подвигах контрразведки: он ещё глубже проник в ряды сторонников Юга в Мэриленде, которые чувствовали себя "отрезанными" от своих южных единомышленников. Разыгрывая из себя заядлого мятежника, Уэбстер изображал каждую из своих дерзких поездок в Виргинию как подвиг, совершенный в пользу Юга и его приверженцев. Когда рьяный федеральный сыщик Мак-Фейл добился ареста Уэбстера в Балтиморе, Пинкертон лично допросил столь "подозрительного субъекта". Во время этой встречи было условлено, что Уэбстера, как мятежника, препроводят в форт Мак-Генри. Там ему дадут возможность бежать из-под стражи, а караульные солдаты получат приказ стрелять в воздух.
      Так и произошло. Уэбстер вернулся в Балтимору глухой ночью, был встречен ликованием, оставался среди мятежников трое суток, а затем снова улизнул для доклада Аллану Пинкертону.
      В начале второго года гражданской войны Тимоти Уэбстер достиг полного расцвета своей карьеры. Когда молодой человек по фамилии Камилер, известный сторонник Юга в округе Леонардстаун, рискнул пересечь реку Потомак, его тотчас же арестовали по подозрению в шпионаже. Одного слова Уэбстера, сказанного начальнику тюрьмы, куда посадили Камилера, было вполне достаточно для его освобождения.