Звякнул металл, мигнула красная искра, разлилась в желтоватое пламя, и неожиданно мы широко раскрытыми глазами уставились друг на друга в узком коридорчике из грубого дерева, полностью выкрашенном темно-красной краской, в том числе потолок и пол. Молл указала на многочисленные двери по обе стороны, высоко подняла фонарь и тяжелый меч, а матросы распахнули двери. Это оказались всего-навсего кладовые, в большинстве своем полупустые и неописуемо загаженные, и Молл быстро прошла на цыпочках к темной лестнице в конце коридора, отбрасывая жуткие тени на стенах. Над головой глухо запульсировала палуба, это битва снова переместилась на корму, и неожиданно, приглушенные потолком, раздались звуки ярости, тот же жуткий лай, звук падающей сабли, поющей в досках. И голос Джипа, срывавшийся от возбуждения:

– ВСПОМНИТЕ АЛАМО! И ТИППЕРКАНОЭ, И ТАЙЛЕРА!

А потом мы проскользнули за Молл в темноту.

Молл двигалась быстро, но она была еще на ступеньках, когда из облака тени внизу тихонько выступили Волки, быстрые и бесшумные, как те животные, именем которых они назывались. Они застигли Молл на самой нижней ступеньке, когда ее руке, в которой она держала меч, мешали поручни, и в то время, как один из них скрестил свою саблю с оружием Молл, второй прыгнул в сторону и ударил, целясь мне в ноги, огромным абордажным топором с наконечником, как у копья. Мне оставалось спуститься еще на несколько ступенек, и я нырнул под палубу, выхватил из-за пояса забытый пистолет и попытался взвести курок тыльной стороной ладони, как это делал Пирс. Пружины были такими тугими, что металлические концы прямо-таки врезались мне в ладони, причем с такой силой, что я чуть не выронил оружие. Но взвести курок мне удалось, я наклонился вперед, прицелился – и в спешке нажал сразу оба курка. Запал шипел и дымился, но с мгновение ничего не происходило – порох отсырел. Я уже собирался отбросить оружие, когда с громким хлопком и ослепительной вспышкой один ствол выстрелил. Оружие бешено дернулось и вывернулось из моей неопытной руки, но с расстояния трех футов мне трудно было промахнуться. Голова Волка разлетелась, и его отбросило назад в тень как раз с ту минуту, когда Молл повернула эфес сабли своего противника вокруг оси и нанесла ему удар мечом в горло. Она прыгнула вниз, перескочив через его тело, полоснула другого по животу, а потом, когда он сложился пополам, ударила в спину. Толстый Волк замахнулся на меня дубиной, но я увернулся, и он попал в матроса позади меня. А потом под его ногами раздался громкий хлопок; чертов пистолет только грозил, что выстрелит. Волк подпрыгнул и оступился. Я неуклюже взмахнул топором, и он с криком исчез, скатившись по еще одной лестнице. Мы, стуча ногами, помчались за ним, но он безмолвно растянулся у подножия лестницы.

– Теперь мы находимся ниже их ватерлинии, – задыхаясь, сказала Молл, поднимая фонарь, – позади трюма. Так что там внизу должны быть снаряды и оружейный склад – он все еще открыт, мы застали их спящими! И, наверное, – да, лазарет!

Это была тяжелая дверь, обшитая медью, в ней было маленькое зарешеченное окошечко на уровне глаз Волка. Я схватился за решетки и приподнялся, чтобы заглянуть в него. Там была другая дверь с большим окном, и когда Молл подняла фонарь…

– КЛЭР!

Она была там, ее белокурые волосы в беспорядке, изящная блузка, в которой она ходила на работу, висела клочьями, она скорчилась на узкой койке и смотрела на меня с неприкрытым ужасом. Затем ее рот открылся, и до меня донесся ее хриплый голос:

– С-СТИВ!

– Держись! – закричал я, стараясь справиться с диким истерическим смятением чувств. Увидев ее здесь, такую знакомую по моей обычной, повседневной жизни, я ощутил, как меня переполняет жуткое сознание того, что я сплю, что все это нереально, это ощущение было таким сильным, что окружавшие меня твердые деревянные доски как бы растворились в тумане, а угроза, которую они несли, потеряла свое значение. Соблазн покориться сну охватил меня – пусть все идет своим чередом, а я буду ждать, пока проснусь. Но я протянул к ней руки и не смог войти. Что бы там ни разделяло нас – дверь или сон, оно было слишком реальным.

– Держись! Мы тебя вызволим! – И, спрыгнув вниз, я стал колотить топором по двери. Один из матросов, огромный обезьяноподобный мужик с покатыми плечами, схватил топор Волка и присоединился ко мне, от могучих взмахов его топора полетели щепки и обломки. Мы били по обе стороны замка, и дверь уже начала поддаваться, когда позади нас прозвучал еще более громкий треск, и помещение залил тусклый желтый свет фонаря. Удар матроса пришелся мимо цели. За нашими спинами распахнулась другая дверь, по-видимому, та, что вела из трюма. Через эту дверь в помещение набивались Волки, а во главе их – самый огромный из тех, кого я когда-либо видел, мерзавец с короткой бородой и запавшими глазами, одетый в грязный красный сюртук, расшитые штаны (еще более грязные) и видавшую виды высокую шляпу, под которой была красная пиратская повязка. Вокруг его шеи висела целая сеть золотых цепей, а на одной из них – тяжелый ключ. Он был бос, и я понял, почему Волки носят такие тяжелые башмаки: на каждом кончике слонового пальца был не человеческий ноготь, а узкий желтоватый коготь.

– АХ, ТЫ, ПРЕДЕРЗОСТНАЯ СВИНЬЯ! – заревел он почти нечленораздельно. – А НУ, ОТЫДЬ ОТТЕДОВА!

– Продолжай! – настойчиво прошипела Молл и легко отскочила назад. Огромное существо что-то прорычало, и за его спиной на нас нацелилось не меньше дюжины мушкетов. Молл громко рассмеялась и широко распахнула первую же попавшуюся ей дверь.

– Хочешь палить прямо здесь? Дерзай, голубчик! Только вот сперва закрой свой пороховой склад, а потом давай! Одна пуля – и мы пойдем к ангелам, а ты – к своему черному хозяину! Ты так торопишься в ад?

Еще до того, как она закончила говорить. Волк свирепо и яростно что-то прошипел своим жутким голосом, и мушкеты опустились.

– Я НАУЧУ ТЕБЯ КАК ВМЕШИВАТЬСЯ, СУКА! Я ВЫПУЩУ ИЗ ТЕБЯ ТВОИ ВОНЮЧИЕ КИШКИ И СКОРМЛЮ ТЕБЕ ИХ! – Он выхватил витиевато разукрашенный меч такой же длины, как и у Молл. – СХВАТИТЬ ИХ! – И бросился в атаку. Остальные последовали за ним с жутким воплем. Молл оттолкнула меня локтем и встретила его удар своим мечом, но даже она пошатнулась от силы этого удара. А потом вся эта воющая стая ринулась на нас, мы дрогнули и оказались в такой давке, что только гигант и Молл могли свободно видеть свое оружие, размахивая им над нашими головами и нападая друг на друга – свалка оттеснила их. Я отчаянно цеплялся за дверной косяк, чтобы не быть отброшенным в сторону, вгрызаясь в расщепленное дерево пальцами; еще минуту – и дверь точно откроется.

Но из трюма снова хлынули Волки, и маленький коридор превратился в медленную дерущуюся возбужденную толпу. Здесь сказывалась грубая сила, и дюйм за дюймом нас оттесняли назад к ступенькам. Я уже задыхался, так меня прижали, и моя опора подалась. Я лихорадочно пытался снова пробиться к двери, за которой была Клэр, но какой-то Волк проскользнул к ней, загородил мне путь, и меня отнесло вместе с остальными, а я все пытался бороться.

– ПРОЧЬ ОТСЮДА! – закричала Молл. – Прочь и назад – наверх! Здесь от нас уже никакой пользы…

– Нет! – в отчаянии завопил я. – Господи Иисусе, мы не можем ее бросить! Не сейчас…

Край ступеньки больно ударил меня по лодыжкам, и, поскользнувшись, я свалился прямо в эту смертельную давку. Чья-то рука сгребла меня за рубашку и подняла на ступеньку.

– Не сходи с ума! – задыхаясь и тряся меня, закричала Молл. – Что нам еще остается делать? Теперь мы нашли ее, и что толку с того, что нас перебьют! А на палубе, если все пойдет хорошо, мы соберемся и очистим это крысиное гнездо в несколько секунд!

– КЛЭР! – завопил я. – ДЕРЖИСЬ, ДЕВОЧКА! ДЕРЖИСЬ!

– СТИВ! – услышал я ее крик. – СТИВ! НЕ НАДО!..

– Мы вернемся! Ты слышишь? Мы вытащим тебя…

– Я буквально задохнулся. С яростным воем гигантский Волк бросился вперед, сшиб одного из своих, преграждавших ему путь, и занес меч над головой Молл. Стиснутая как в ловушке, под неловким углом, она ударилась спиной об меня, но сумела выбросить вперед руку, чтобы перехватить меч и удержать его на мгновение – не более. Я решил, что честная игра – это явно не то, что здесь нужно, и напрягая каждый мускул обеих рук, потянулся через ее плечо и обрушил абордажный топор на голову Волка. Я почти ждал, что топор переломится, но этого не произошло. Я разрубил его шикарную шляпу пополам прямо в центре и ударил его по черепу со звуком, похожим на треск расколотого полена. Волк заорал пронзительным высоким криком, его меч выпал из судорожно дергавшихся пальцев, он закружился на месте, вырвав топор из моих рук, и тяжело осел, широко раскрыв глаза. По-моему, он там и умер, но в такой давке ему было некуда падать.

– Очень чувствительный удар! – торжествующе закричала Молл, а Волки в смятении на мгновение отступили назад. Оставшись без оружия, я схватил меч вожака, скатывавшийся по их тесно сдвинутым плечам и замахнулся им на Волков; к моему удивлению, меч оказался более маневренным, чем топор, и они снова отступили. Последний из наших людей, оставшихся в живых, добежал до лестницы и проскользнул мимо нас, и мы с Молл стали медленно пятиться, ее меч защищал узкий проход, а мой – делал вид, что защищает. Но как только мы достигли верхней ступеньки, Молл бросилась бежать, таща меня за собой, а вслед нам со свистом полетели запоздалые пули, выбивая щепки из досок, пока мы мчались к палубе.

Но и там все складывалось очень скверно. Мы появились в густеющем тумане, желтом от порохового дыма, и жутком вопящем аду, перед стеной рубящихся тел, бросавшихся то в одну, то в другую сторону. Оттуда вырвался Джип и почти сгреб нас в охапку, когда мы налегали на дверь люка и пытались ее захлопнуть.

– Больше никого? – спросил он.

– Нам больше ничего не остается! Будь же разумным, Стив! Мы тут держали их, чтобы дать вам там, внизу, время, ребята, но нам не продержаться до конца! Их слишком много, будь они прокляты, лезут из всех щелей, как тараканы! По-моему, их тут набито больше, чем на португальском корабле с рабами!

– А Пирс… спасательная группа…

– Они вырубают эту чертову мачту! А теперь будь так добр… – Но выбора у меня уже не оставалось. Из тумана раздался неожиданный рев и одинокий страдальческий голос: – ИДУТ! А потом ряд вдруг разбился на дерущиеся группки людей.

– ДЕРЖАТЬСЯ ВМЕСТЕ, «НЕПОКОРНЫЕ»! – закричал Джип. – НЕ ДАВАЙТЕ ИМ ОКРУЖИТЬ СЕБЯ! СОБИРАЙТЕСЬ ГРУППАМИ И ПРОБИВАЙТЕСЬ К БОРТУ! КАК МОЖНО СКОРЕЕ! К ЧЕРТЕ, РАСПРОКЛЯТЫЕ ТОРПЕДЫ!

И тут Волки накинулись на нас, и мы стали биться за наши жизни. Имея в руках только один этот громадный меч, я мог бы оказаться в беде, но здесь не было места науке, здесь было так – сошлись, резали и рубили с остервенением любого Волка, что попадался на пути, выкрикивая нечленораздельные проклятия и плюясь, когда ругательств уже не хватало. Казалось, прошел целый век, пока мы пробились к поручням, – кучка людей, покрытых запекшейся кровью, ноги и клинки мечей все в какой-то гнили. По всему борту наши женщины и мужчины сыпались назад, на «Непокорную», и мы также не стали церемониться, спрыгнули с этого мрачного корабля и бросились вниз вместе с остальными. Мои глаза застилала пелена, может быть, от дыма, но, по-моему, я плакал, когда мои ноги вновь ступили на нашу палубу.

Но еще не все было кончено.

– Эта чертова мачта… – крикнул Джип.

– Мы почти убрали ее! – заревел Пирс в то время, как топоры ударили в сплетение снастей между кораблями. – Всем – отталкивать, живо! Всем! – Люди все еще прыгали на палубу с «Сарацина», а пистолетные выстрелы над нашими головами трещали и завывали, отгоняя Волков от поручней. Я увидел, как чья-то рука схватила девушку Ле Стрижа, а та обернулась и полоснула ногтями по мясистой физиономии Волка, оставив борозды, задымившиеся, как от купороса; она высвободилась и легко приземлилась на нашу палубу, подбежав к Ле Стрижу, где уже сидел на корточках Финн в его человеческом обличье. Неожиданно раздался треск, похожий на взрыв, затем тяжелый глухой удар, и сломанная мачта, освободившись, отчаянно закачалась, прорвала такелаж «Сарацина» и грохнулась на его палубу, произведя там опустошение.

– Отталкивайтесь! – заорал Пирс, и экипаж бросился к поручням и похватал все, что попадалось под руку – от крючьев и гандшпугов до упавших мушкетов. Мне достался десятифутовый пушечный шомпол, и когда Пирс закричал: – ПОДНИМАЙ! – мы изо всех сил уперлись в черную обшивку над нами. Внезапно, среди треска и стука падающих обломков, она скользнула прочь, и между нами струями упали тяжелые туманы, неожиданно окаймленные золотом.

Я тупо стоял, гладя на это, позабыв про крики и выстрелы, все свистевшие между кораблями. Но и сейчас не все было кончено.

– ПУШКИ! – скомандовал голос Джипа, пробиваясь сквозь кипящий туман. – Все к орудиям! Заряжайте и выкатывайте, оба борта! Нам надо не подпустить их к себе! – Прежде чем я успел это осознать, я уже налегал на лафет вместе с чумазыми пугалами, отскакивая в сторону, когда орудие откатилось назад, и снова схватив шомпол – благодарение Богу, я уже имел некое представление о том, что с ним делать, наблюдая за ними раньше. Запихивать внутрь комья было труднее, чем это казалось со стороны, но наконец, все было готово, я вытащил шомпол и вместе со всеми налег на лафет, выкатывая пушку. Из тумана донесся отдавшийся эхом всплеск, и я увидел, как вокруг медленно покачиваются призрачные фонари.

– Он очистил наши мачты, сэр! – закричал помощник, спрыгивая откуда-то с такелажа. – Делает поворот оверштаг…

– Орудия левого борта! – рявкнул Пирс еще до того, как тот закончил фразу. – Огонь, как только подойдете с наветренной стороны!

Мы отскочили, прижав руки к ушам, а в это время правый борт словно взорвался, причем мы были так близко, что услышали, как лопнула обшивка, когда выстрел попал в цель, и увидели, как один из фонарей рассыпался на кусочки. Разбитые мачты и сверкающие паруса дождем посыпались на наши головы, а одна из мачт сломалась пополам.

– Обрубить поврежденные мачты! Экипажи пушек, назад и заряжайте! – орал Джип. – Живо! Живей, не то они нас возьмут на абордаж! Нельзя подпускать их! Мы должны показать им, что они только зря теряют время!

Снова и снова, в неумолимом ритме, мы откатывали орудия и заряжали, пока мои измученные руки уже не в силах были поднять шомпол – не знаю ни сколько раз мы это проделали, ни сколько это заняло времени. Наверное, всего несколько минут, но я уже не мог этого определить. Окружавший нас туман сгустился от дыма, глаза слепило пламя и искры, от постоянного дребезжания при взрывах мы дрожали и немели.

– Бейте по ним, ребята, бейте! – заревел Пирс, когда мы вскочили, чтобы зарядить орудия, и когда он вдруг заколебался, а потом скомандовал: – ПРЕКРАТИТЬ ОГОНЬ! – мы просто не среагировали. Некоторые экипажи продолжали заряжать уже почти автоматически, затем остановились и побежали вниз, с недоумением уставившись на капитана. Казалось, что клубящийся дым собирался и рассеивался, а потом резкий порыв ветра разорвал туман, нашим взорам открылся ослепительный рассвет, чистый и свежий воздух, наполненный светом, небо, голубое, яркое, с острыми, как стекло, краями, испещренное белыми пятнышками облаков, как мех горностая, а под ними – только океан.

Настоящий, реальный океан, сине-зеленое море мягко перекатывалось под нами, его долгие, медленные волны поднимали нас, почти виновато извиняясь, а их белые барашки мягко клубились вокруг корпуса. Затем Джип, стоявший на квартердеке, издал крик и указал на что-то. Далеко, почти на полпути к горизонту, плыл темный силуэт, и моим измученным глазам показалось, что к нему все еще приставал туман, словно защищая щитом. Команда разразилась усталыми приветственными криками; я не мог винить их за это, поскольку они, должно быть, считали, что хоть им и не удалось побить их неожиданно сильного противника, зато удалось отправить Волков бежать восвояси, поджав хвосты. Но мне-то было известно другое и стоявшим на квартердеке – тоже, я это понял по их лицам, когда с трудом вскарабкался туда.

– К чему им было рисковать и затягивать бой? – говорил Джип. – Мы и так уже на сей раз подошли слишком близко. У них уже есть добыча, они ее и охраняют. А мы остались без мачт, да еще без двух, и беспомощны, как младенцы.

Пирс фыркнул:

– А, никогда не отчаивайтесь! Мы поставим временные паруса, будьте уверены…

– А потом? – резко спросил я.

Мне ответила Молл, и ее голос звучал мрачно:

– Доползем до ближайшего порта – если повезет. Мне очень жаль, Стивен. Больше мы ничего не можем сделать.