Глава 27

Высокие сосны образовывали естественное укрытие возле отвесной скалы, в нескольких футах от которой журчал горячий источник со слабым серным запахом. Ник заботливо растер тело Тори, чтобы оно согрелось, и завернул в одеяла. Он дрожал от ярости при мысли о том, что с ней делали.

Ему с трудом удавалось сдерживаться, чтобы не открыть огонь, когда негодяи стали измываться над девушкой. Он знал, что ему подстроили ловушку. Если бы он позволил заманить себя, они оба только пострадали бы от этого. Люди, притаившиеся у тропы, ведущей в лагерь, умерли в первую очередь — он быстро и бесшумно перерезал ножом их шеи. Они не услышали даже шороха его шагов благодаря урокам старого воина из племени команчей, который когда-то обучал юного Ника. Но Пикеринг и Глэнтон еще были живы. Он должен был вернуться и покончить с ними.

— Послушай меня, Тори, — сказал Ник, когда Тори пришла в себя, открыла глаза и посмотрела на него с безразличием умирающего животного. — Я должен вернуться. Я не могу упустить его. Здесь тебе будет хорошо. Камни нагрелись от пара, поднимающегося сквозь почву. В моем седельном мешке есть еда. Ты меня слышишь?

Большие фиалковые глаза казались стеклянными, невидящими, Тори была бледной как привидение. Однако через несколько мгновений она еле заметно кивнула, чуть-чуть опустила подбородок. Черт возьми, он должен это сделать. Должен па время оставить ее здесь.

— Вот мой револьвер. Он заряжен. Просто прицелься и нажми на спусковой крючок при необходимости.

Он положил оружие возле ее маленькой, дрожащей, словно в лихорадке, руки. Больше терять время он не мог.

Тори не запротестовала, когда он отъехал.

Ник быстро добрался до лагеря Пикеринга. Костер еще горел, но ничто не нарушало мертвую тишину. Потом Ник услышал тихие стоны, всхлипывания и проклятия. Он вышел из темноты в круг света. Пикеринг стоял на коленях, держась обеими руками за пах. Он произнес с отчаянием в голосе:

— Глэнтон… Джонни, вернись, негодяй… Помоги мне, Господи, помоги мне, пока я не истек кровью… Эта сучка порезала меня…

Ник подошел ближе, и Пикеринг увидел его. Он вскинул голову, его глаза расширились от страха. На руках Пикеринга алела кровь, она впитывалась в землю между его раздвинутыми бедрами, трусы оставались приспущенными.

— Что с тобой, Пикеринг? У тебя начались месячные?

— Кинкейд.

Пикеринг облизал губы, стал оглядываться. Он обшарил взглядом лагерь, ища помощи, потом снова посмотрел на Ника, поднес руку к поясу.

— Я бы не стал хвататься за револьвер, Пикеринг. Слишком поздно. Ты здесь один. Глэнтон удрал. Забавное дело — твои часовые оказались недостаточно внимательными. Я прошел мимо них без проблем…

— Они… ты их…

— Они уже стали пищей для канюков. Тебя ждет та же участь.

— Кинкейд, послушай, я не убивал ту женщину. Это сделал Такетт. Она сопротивлялась. Пытаясь справиться с ней, он ударил ее слишком сильно.

— У нее была сломана шея. По-моему, удар действительно был слишком сильным.

Ник посмотрел на Пикеринга и увидел, что на шее негодяя что-то блестит. Техасец подался вперед, раздвинул ворот рубашки и обнаружил маленький крестик на золотой цепочке. Он поднимался и опускался при каждом тяжелом вдохе. Узнав цепочку Гизеллы, которую он подарил ей в качестве талисмана, Ник испытал приступ ярости. Он решил, что Пикеринг умрет с цепочкой на шее.

Техасец сел на землю и поднял руку. Лезвие ножа сверкнуло в отсвете костра, приковав к себе внимание Пикеринга.

— С того дня я много думал о случившемся, о том, как вы убили ее. Она этого не заслуживала. Ни один настоящий мужчина не поступил бы так. Но тебя нельзя назвать настоящим мужчиной, верно? — Ник бросил многозначительный взгляд на пах Пикеринга. — По-моему, справедливо то, что сделала с тобой женщина… моя женщина.

— Кинкейд, пожалуйста… — простонал Пикеринг, словно знал, что задумал Кинкейд.

— Pedazo de mierda![46]

Ник встал. Его душу переполняли презрение и ненависть. Кья Пикеринг корчился на земле, моля о пощаде. Вырывавшиеся из его горла слова-всхлипывания не производили на Ника никакого впечатления.

Он видел достаточно много и понимал, что они намеревались сделать с ним и Тори. Он наблюдал за тем, как она танцует возле костра. Розовый отсвет падал на ее светлое тело — тело, которое прежде видел и ласкал только он один. Он был готов забыть об осторожности, обо всем, кроме своего желания убить людей, похитивших Тори и прикасавшихся к ней. Потом они набросились на девушку, повалили ее на землю, собираясь изнасиловать. Прежде чем он успел прицелиться, она сама изменила ситуацию. Сверкнул нож, и Пикеринг издал вопль… Когда Ник спустился из-за камней, Тори уже оседлала лошадь и промчалась мимо него. Чертыхаясь, он нашел своего коня и погнался за девушкой, боясь, что она попадет в болото или горячий серный источник.

Теперь, пройдя мимо Пикеринга, он опустился на колени возле костра, чтобы нагреть лезвие. Глядя сквозь языки пламени на раненого, Ник улыбнулся ему.

— Я находил трупы людей, убитых индейцами из племени апачей. Они очень изобретательны. Тебя бы вытошнило, если бы ты увидел, что они вытворяют с человеком.

— Кинкейд… о Господи… ты не можешь…

Рука Пикеринга метнулась к револьверу, но это движение оказалось недостаточно быстрым. Пуля Ника вонзилась между глаз капрала и отбросила его назад. Он растянулся на земле в непристойной позе с приспущенными трусами. Из нанесенной Тори раны по-прежнему текла кровь.

Ник оставил его у костра, не похоронив. Он лишь взял немного провизии из мешка, лежавшего под скалой. Пошел снег, крупные хлопья сулили метель, которая могла сделать горные перевалы коварными. Он должен был вернуться к Тори.

Белое покрывало тянулось до горизонта. Отраженные солнечные лучи ослепляли Тори. Огромная изрезанная гора отбрасывала тень длиной в несколько миль. Все застыло, лишь ястребы кружили в небе.

Тори подобрала под себя ноги, согреваясь у разведенного Ником костра. Она была сыта. И в пещере у подножия горы было на удивление тепло, уютно и сухо. Лошади стояли неподалеку в кустах.

— Наелась?

Она посмотрела на Ника, сидевшего у костра с кастрюлей в руках. Он вернулся с охоты с побелевшими от инея бровями и ресницами. Торжествующе улыбаясь, показал свой трофей — лосиное мясо. Разделав добычу, он отнес остатки туши подальше от пещеры, чтобы не привлекать хищников. Потом Ник пожарил мясо. Маленькая каменная ниша наполнилась аппетитным, дразнящим ароматом.

— Да, вполне, — ответила девушка.

Он пожал плечами и отошел, чтобы почистить кастрюлю. Его движения были быстрыми и ловкими. Тори посмотрела через отверстие, которое они закрывали одеялом, и увидела девственную белую поверхность. Вернется ли к ней ощущение чистоты? — подумала девушка. Она вымылась в неглубоком водоеме, от которого поднимался пар. Тори терла себя с неистовым усердием, и Ник сказал, что у нее слезет кожа. Завернулась в одеяло, которое протянул ей Ник. Потом он принес девушке одежду — юбка, блузка и нижнее белье лежали там, где их оставила Тори. Он даже выстирал ее вещи в горячей воде, но она с трудом заставила себя посмотреть на них.

Каждый раз, когда Тори закрывала глаза, она видела Пикеринга и Глэнтопа, которые похотливо смотрели, как она танцует. Они хрипло смеялись и трогали ее, отчего она казалась себе грязной и униженной. Господи, если бы ей удалось выбросить из памяти зловещий спектакль, стыд, боль от их грубых прикосновений… радость, охватившую ее, когда она сжала нож, короткое ликование, испытанное ею, когда лезвие рассекло плоть Пикеринга и он издал душераздирающий вопль. Да, это были сладостные мгновения.

Когда-то она сказала, что насилие вызывает у нее отвращение. Тори явно слышала высокомерные ноты в своем голосе. Тогда она заявила, что видит огромную разницу между правосудием и местью. Теперь она не была в этом уверена. Два понятия так тесно переплелись в ее сознании, что стало трудно отделить их. Но Кья Пикеринг заслужил такую участь. Тори с горечью подумала: не стала ли она такой же жестокой, как эти люди? Акт мести доставил ей удовольствие.

Она была безумно рада тому, что Пикеринг умер, и внезапно сказала об этом — впервые с момента возвращения Ника. С того вечера прошла почти целая неделя.

Глаза Ника оставались непроницаемыми в свете костра. Бесстрастно посмотрев на девушку, он кивнул:

— Негодяй это заслужил.

— Да. — Гримаса искривила губы Тори, она ощутила подкатившуюся к горлу тошноту, которая едва не задушила ее. — Я жалею о том, что не прикончила его сама!

— Ты обошлась с ним более сурово. Если бы мы позволили ему жить в таком состоянии, правосудие было бы более полным, но я не мог так поступить. Я дал кое-кому обещание.

— Гизелле?

Она посмотрела на Ника и заметила в его глазах вспышку. Сожаления? Тоски по потерянной любви?

— Да. Гизелле.

— Я слышала… что они сделали. Что сделал Пикеринг. Он хвастался… Глэнтону этим убийством. Это ужасно.

Они помолчали. Ник прислонился к стене, прикурил от головешки тонкую коричневую сигару и уставился на невысокий свод.

— Это не должно было случиться, — тихо произнес он с горечью в голосе, прищурившись из-за едкого табачного дыма. — Этого бы не случилось, если бы я сделал то, что мне следовало сделать. Они использовали ее, чтобы отомстить мне. Я не должен был связывать себя с женщиной более чем на пару ночей.

В горле Тори образовался комок, внезапно пещера показалась девушке слишком тесной и душной.

— Мы не всегда способны противостоять любви, Ник.

— Верно. — Его смех был жестким, надрывным. — Верно, Венера. Ты абсолютно права. Но я не был влюблен в Гизеллу. Это — самое худшее. Она была просто очередной женщиной. Я хотел Гизеллу, не мог причинить ей боль, но не любил ее. Она просто подвернулась мне. — Он бросил взгляд на Тори, потом посмотрел через узкое отверстие. — Если погода не ухудшится, через несколько дней мы отправимся в путь, вернемся в Сакраменто. К тому времени перевалы станут проходимыми.

Она вяло кивнула. Вот, значит, как он относится к женщинам? Как к удобству? Господи, неужели и к ней он относится так же? С холодным безразличием? Несмотря на все происшедшее, она начала думать, что он испытывает к ней нечто большее, нежели чувство долга. Ее наблюдения подсказывали, что она дорога ему. В последнее время он проявлял особую мягкость, произносимые им слова казались Тори многозначительными, однако она была так потрясена пережитым, что не могла должным образом отвечать на его нежность… В течение последней недели он ни разу не пытался дотронуться до нее, даже старался избегать всяких прикосновений. Случайно задевая Тори рукой, он отдергивал ее, потом смотрел на девушку непроницаемыми глазами и тотчас отводил взгляд. Она хотела спросить его, что он увидел тогда. Может быть, он с чувством отвращения вспоминает сцену у костра. Она хотела спросить Ника… но боялась услышать ответ.

Ночью в горах снова поднялась метель, и они оказались в ловушке. Несчастных лошадей почти завалило снегом, и Нику пришлось пробираться сквозь сугробы к укрытию из веток, где находились животные. Он растопил лед и дал им напиться, отыскал под деревьями траву и накормил их ею.

— Если мы задержимся здесь, они умрут с голоду. — Вернувшись в шалаш, Ник поежился. Он подул на свои пальцы и опустился на колени у костра. — Ты выдержишь дорогу, если мы отправимся в путь, когда метель утихнет?

— Выдержу. Я пережила кое-что и похуже.

Он бесстрастно посмотрел на нее поверх пламени. Желтый свет отразился в его глазах двумя огоньками.

— Да. Пожалуй, ты права.

Она ощутила душевную боль — возможно, из-за его невозмутимого тона или равнодушия, они задевали сильнее, чем обвинения и те загадочные взгляды, которые он бросал на нее, думая, что она спит. Тори вскочила, дрожа всем телом, и обрушила на Ника все свое отчаяние:

— Да, я пережила кое-что и похуже. Что, по-твоему, я чувствовала, когда они лапали меня, касались тех мест, до которых прежде дотрагивался лишь ты один? Когда Пикеринг говорил мне, что сделает со мной в твоем присутствии? Я умирала от унижения, но ничего не могла поделать. Я пошла на это не по собственной воле! Я делала то, что должна была делать, чтобы дожить до твоего прихода, и если ты хочешь обвинить меня, можешь начинать! Я не в силах остановить тебя. Но я не буду извиняться, ты слышишь? Будь проклят, Ник Кинкейд, будь ты проклят за то, что больше не смотришь на меня!

Он тоже встал, и на его лице появилось непривычное выражение. Возможно, он рассердился — в уголках его рта появились морщинки. Он бросил на Тори возмущенный взгляд.

— Да, будь я проклят! Я этого заслуживаю. Ты ни в чем не виновата. Он искал меня, а ты попалась ему под руку. Мне не следовало брать тебя с собой. Ты должна была остаться в Сан-Франциско с твоим братом.

Пощечина не подействовала бы на Тори сильнее, чем эти безжалостные слова. Девушка сжалась. Неужели он действительно так считает? Нет, после всего случившегося это невозможно!

— Ты не думаешь так.

— Думаю, черт возьми. По-твоему, я не считаю себя ответственным за случившееся? Господи! — Он провел рукой по волосам. Лицо выдавало его душевную боль. — Я всегда был слишком упрям, чтобы слушать других. Слишком независим, чтобы подчиняться чужой воле. Мой отец был прав. Однажды он сказал, что я поплачусь за это. Но я не думал, что из-за меня будут страдать невинные люди. Однако это случилось с тобой и Гизеллой. — Он сделал глубокий вдох и посмотрел Тори в глаза. — Больше такое не произойдет. Я оставлю тебя в покое.

— Нет… нет, Ник. — Эти слова вырвались у Тори словно стон отчаяния. Она сжала свои кисти, и пальцы вонзились в кожу. Что-то сдавило ее горло, девушка проглотила слюну и услышала свой голос, показавшийся ей чужим. — Я люблю тебя.

— Любишь? Нет, это не любовь, Тори, ты просто слишком неопытна. Господи, мне следовало предвидеть это. Если бы не я, ты бы безмятежно спала в своей постели и видела чистые сны девственницы, а не мерзла здесь в горах… Но это уже не имеет значения. Я отвезу тебя в Сакраменто, и ты больше не увидишь меня. Клянусь тебе.

— Ты этого хочешь?

— Да. Я хочу этого.

Не глядя на Тори, он поднял свою куртку из оленьей кожи и вышел из пещеры. Ноги Ника оставляли на снегу глубокие темные следы.

Тори задрожала. Ей казалось, что окружавший ее мир рушится. Девушка ощутила ледяные объятия отчаяния. Потом боль и отчаяние прошли. В душе Тори осталась только пустота.

Студеный ветер носился с воем по узким ущельям. Как долго Тори сможет выдерживать это? — спрашивал себя Ник. Они почти выбрались из Сьерры, но снег снова закрыл перевалы, сделал их опасными. Любая ошибка, любой неверный шаг грозили гибелью. Они могли застрять на перевале, как это случилось два года назад с Доннером и его людьми.

Впереди виднелась ниша, образованная корнями деревьев. Она почти тонула в водовороте снежинок, потоки которых неслись на путников. Ник жестом велел Тори остановиться. Если бы он крикнул, она бы не услышала его из-за ветра. Когда они спрятались под навесом, Ник оценивающе посмотрел на девушку, увидел иней на ее ресницах и посиневшие губы.

— Мы должны двигаться дальше, Тори. Мы не можем останавливаться.

— Я знаю. — Она выдержала его взгляд. — Я справлюсь.

Улыбка искривила его рот.

— Я готов поставить на тебя последний доллар, Венера.

И она действительно выстояла. Когда истощенная Тори добралась до Сан-Франциско, врач сказал, что она вполне здорова, если не считать легкого обморожения пальцев на ногах.

— Она сильная женщина, мистер Кинкейд. Такое испытание способно погубить мужчину.

— С ней все будет в порядке?

— Я не вижу причин для серьезного беспокойства. Однако возможны временные последствия переохлаждения — слабость, онемение конечностей.

Ник посмотрел на закрытую дверь маленькой комнаты, где закутанная в одеяла Тори лежала на пуховой перине возле полыхающего камина. Он дал себе обещание и собирался сдержать его.

— Сэр, я буду вам весьма признателен, если вы передадите ей это. — Ник протянул маленький кожаный мешочек и вздернул бровь в ответ на удивленный взгляд врача. — К сожалению, у меня есть другие обязательства, из-за которых я должен уехать, прежде чем она придет в себя. Вы позаботитесь о том, чтобы она получила это?

— Молодой человек, вы и сами еще не совсем поправились. Подождите немного, скоро она проснется, и вы отдадите ей. По-моему…

— Я хочу, чтобы это сделали вы. — Ник взял доктора за руку и решительно положил мешочек ему на ладонь. Глаза техасца слегка прищурились. — Надеюсь, она получит все.

— Я не вор, — сухо заявил пожилой человек. — Что бы ни находилось в этом мешочке, она получит его нетронутым.

— Не сомневаюсь!

— Подождите, — сказал доктор, когда Ник повернулся к двери. — Что я должен сказать ей?

— Ничего. Она поймет.

Он тихо закрыл за собой дверь, быстро дошел до конца коридора и покинул гостиницу. Она догадается, почему он исчез. Объяснения не потребуются.

Часть пятая