Но вот однажды она решила, что если Дэвид услышит записанный ни магнитофон крик души отчаявшейся женщины, это позволит ему лучше понять и оценить чувства Евы.

С тех пор как они провели вместе ночь, он медленно стал изменяться в лучшую сторону и временами походил на того, прежнего, заботливого и преданного Дэвида. .Она не могла взять в толк, чем была вызвана перемена, но у нее не хватало духу спросить. Она знала одно: каковы бы ни были эти причины, Дэвид заметно подобрел к ней. В тот раз, когда Дэвид впервые за долгое время остался у нее ночевать, они проговорили полночи, и он оказался настолько откровенным, что сообщил ей о своем беспокойстве по поводу Лайзы, любимой младшей сестры. Лайзе по-настоящему не хватает женской заботы, и она часто спрашивает Дэвида о том, почему прекратились визиты Евы к ним в дом. В конце же он добавил чрезвычайно радостные для мисс Мейсон слова: «Нам следует почаще бывать вместе, дорогая, и при этом не только для того, чтобы трахаться. Мне хочется опять стать для тебя другом».

Дэвид всегда знал, что надо в тот или иной момент сказать Еве, чтобы задеть ее за живое и сбить с тщательно возводимых оборони-тельных позиций. В ту ночь, например, Ева собиралась поставить вопрос ребром и потребовать от него назвать имя женщины, с которой он встречается помимо нее. Но он и в этот раз легко обезоружил ее, как это случалось и раньше. Главным оружием Дэвида в его борьбе с женским полом являлась всегда до виртуозности доведенная искренность и доверительность в общении. Точно так же Дэвид умел концентрироваться на теле женщины в постели, отдавая любви всего себя, без остатка. Уж кому-кому, а Еве приходилось испытывать на себе его беззаветную страсть, доставлявшую ей огромную радость. Когда они снова оказывались вместе в постели, Ева тут же забывала о его многочисленных изменах и увлечениях. В его силах было дать понять своей подруге, что кроме нее на свете других женщин нет. Ева прощала ему в такие минуты и муки ревности, виновником которых он оказывался, и ощущение нестабильности, беспокоящее каждую женщину, и любила его как при первой встрече.

Наступила пора, когда Дэвид и Ева стали чаще ездить навещать его семейство — младших сестер и брата. Тем не менее из-за занятости Дэвида их поездки ограничивались только субботой и воскресеньем и лишь изредка им удавалось вырваться к младшим Циммерам в середине недели. Младшие дети, а в особенности Лайза, нуждались в заботе и опеке взрослых, и не просто в заботе и опеке, а в руководстве, щедро приправленном любовью. Миссис Лэмберт, экономка Дэвида, вполне подходила бы для роли воспитателя, если бы не ее возраст. Более всех в семействе Дэвида Ева не доверяла Фрэнси, их взаимная враждебность росла и ширилась после первой конфронтации во время поездки по магазинам. Тогда Ева была вне себя от холодных и слишком знающих глаз юной греховодницы.

Теперь же Фрэнси казалась куда более сдержанной и, пожалуй, замкнутой. Она, конечно, по-прежнему, чисто по-женски, намекала Еве на то, что ее пребывание с Дэвидом не более чем временная прихоть старшего брата, но по большей части Фрэнси находилась у себя в комнате — считалось, что она занимается, — и довольно редко спускалась в гостиную посидеть с домочадцами. Было похоже на то, что Фрэнси на какое-то время решила не вмешиваться в жизнь старшего брата, что для Евы явилось полной неожиданностью. Впрочем, Ева и не особенно старалась разобраться в поведении Фрэнси, поскольку все внимание уделяла Лайзе — существу любимому и балуемому ей, и, конечно же, Дэвиду, который выглядел ныне вполне довольным и счастливым в ее компании. В определенном смысле Еву даже устраивала замкнутость и уединенность Фрэнси в сложившейся ситуации. Ей в голову закралась спасительная мысль — может быть, дело в том, что Фрэнси понемногу взрослеет?

Попытки Фрэнси свести до минимума общение с братом явились данью той новой двойной жизни, которую она с недавних пор вела. Делобыло в том, что она считалась новым увлечением Брэнта Ньюкома, его очередной подружкой, которую он, впрочем, не брезговал предоставлять Е пользование своим друзьям, устраивая приемы по поводу своего очередного посещения Сан-Франциско.

С тех самых пор, как Брэнт обнаружил и выставил на всеобщее обозрение тайную слабость Фрэнси, она буквально стала одержима теми ощущениями, которые были связаны с постижением ею собственного тела. Брэнт приучил ее исполнять любую его прихоть и, более того, получать удовлетворение от воплощения самых причудливых его фантазий.

«Я словно разведчик, веду опасную и сложную игру с этим миром», — думала иногда Фрэнси о себе с мрачным удовлетворением. С одной стороны — она выпускница школы высшей ступени и на первый взгляд совершенно нормальный подросток. С другой — скрытное, извращенное подобие женщины, непременная участница оргий, устраиваемых Брэн-том и его заводными приятелями. По их общему мнению, она девочка что надо, готовая на любое безумство ради Брэнта и его присных.

Еще не прошло и двух месяцев после встречи Ньюкома и Фрэнси, а для нее стали скучны все нормальные проявления человеческого естества. Она даже попробовала ЛСД после одной кошмарной вечеринки, когда Брэнт, проводив гостей и совершенно про нее позабыв, внезапно обнаружил девушку в своей «игротеке», где она лежала на его безразмерной кровати, привязанная за руки и за ноги в виде звезды.

— Бог мой, отчего ты не просила, чтобы тебя развязали? — спросил ее кумир, несколько озадаченный ее присутствием и не менее раздраженный тем фактом, что она никак не оставит его в покое. Внимательно осмотрев ее распятое перед ним тело, Брэнт вдруг разразился смехом.

— Послушай, ты еще не совсем спятила? Твоя тяга к самоистреблению переходит все границы! Впрочем, коли уж ты осталась, а спать мне еще не хочется, могу предложить тебе небольшой полет на луну. Ты когда-нибудь слышала о ЛСД? Знатоки говорят, что принимать его в одиночку опасно. Хочешь взглянуть, какое воздействие окажет этот препарат на каждого из нас? Что касается меня, — тут он нахмурил брови, — я не слишком много запомнил из того, что почувствовал, сожрав эту дрянь в последний раз.

В момент, когда Брэнт развязывал Фрэнси, он разговаривал с ней спокойно и просто, по-человечески, и она чувствовала себя на седьмом небе, так как большей частью Брэнт или совершенно не замечал ее, или обращался с ней так, будто она представляла из себя новый малоизученный вид насекомого, которое Брэнт поймал в сачок где-нибудь на болоте.

Брэент включил тягучую, протяжно звучащую музыку, о которой несложно сказал, что она — индийская, после чего они приняли наркотик. Фрэнси потом долго помнила свое первое «путешествие на луну», Ничего более восхитительного ей не приходилось доселе чувствовать испытывать. И тем более она была счастлива, что рядом находился Брэнт и именно с ней разделял все восторги нового, непривычного состояния. Они лежали на огромной кровати, сжимая друг друга в объятиях, и наблюдали, как ночь раскрывалась перед ними в причудливых формах и ярчайших красках, а вокруг летели потоки звезд, сталкиваясь и размельчаясь в алмазную пыль Млечного Пути. А потом они занимались любовью в удивительно медленном, растянутом в пространстве ритме, когда все чувства заострились до крайности, а в их сердцах жила уверенность, что блаженство не прекратится никогда.

Фрэнси после пережитого часто молила Бога, чтобы он помог ей еще раз слетать с Брэнтом к звездам, но Брэнт больше не соглашался. Всякую ее попытку или предложение снова объединиться с помощью ЛСД он неизменно отметал смешком или пожатием плеч. Фрэнси была не в состоянии разобраться в Брэнте, хотя и думала о нем ночи напролет. Более всего ей хотелось бы обладать Брэнтом столь же безусловно, сколь и он владел ею. Она должна стать для него чем-то необходимым и значимым, и любой ценой!

По этой причине она старалась как можно больше времени проводить с Брэнтом и его друзьями, хотя и знала, что безумно рискует — дома в любой момент могли заметить, что она не ночевала у себя в комнате или что она иногда возвращается на рассвете. Она была в курсе, что миссис Лэмберт догадывается о ее ночных отлучках, но та не отваживалась заговорить об этом. Дело в том, что миссис Лэмберт изрядно выпивала и весьма опасалась потерять работу по причине этой своей слабости. Поэтому экономка вполне основательно опасалась разоблачений со стороны Фрэнси, если она расскажет Дэвиду о ночных прогулках его младшей сестры.

Брэнт, зная необузданный характер Фрэнси и ее мазохистские наклонности, не упускал случая угостить публику своей новой послушницей. На приемах и вечеринках в доме Брэнта Фрэнси пользовалась огромным спросом среди пресыщенных гостей, поскольку позволяла творить с собой невесть что, а также с удовольствием снималась в весьма и весьма сомнительных картинах, которые быстро становились гвоздем вечеров в доме у Брэнта. Но более всего гости Брэнта приходили в восторг от мазохистских наклонностей Фрэнси. Многие, включая и нескольких профессиональных проституток такого же пошиба, бывших необходимой принадлежностью гульбищ у Ньюкома, были поражены ее способностью переносить телесные наказания. Несмотря на юный возраст, Фрэнси отличалась особенной извращенностью. Она представляла из себя воплощенную мечту всякого садиста, и лучше ее было не сыскать. С ней можно было творить что угодно, она позволяла все.

Как только над ней не издевались — ее и связывали, и привязывали за руки и за ноги наподобие морской звезды, просто подвешивали на доморощенную дыбу за руки. Она всегда ходила на вечеринках Брэнта совершенно обнаженная, и всякий знал, что беспрепятственно можетвзять ее в любое время и никогда не получит отказ. Не было такой замысловатой формы извращения, от которой бы она отвернулась. Фрэнси, правда, при этом твердила себе, что все, происходящее с ней. делается ради любви к Брэнту. Это напоминало книжонку «История О», где главная героиня беззаветно посвятила себя всю целиком своему избраннику, а уж последний творил с ней что хотел. Она даже не считалась человеком, а являлась обыкновенной вещью, рабыней господина в полном смысле этого слова, и он мог позволить себе абсолютно все по отношению к бедной О. Но время шло, а Брэнт почему-то обращал на нее все меньше и меньше внимания. Он даже с некоторых пор игнорировал Фрэнси как женщину, предоставляя своим друзьям расправляться с ней по собственному усмотрению. Зато он начал испытывать на ней действие различных наркотиков, приучая ее к тому, чтобы она постоянно была в состоянии нервного возбуждения. Объяснял он это тем, что якобы готовит девочку к новой жизни, которую ведут он и его приятели. По этой причине Фрэнси старалась изо всех сил, чтобы не ударить лицом в грязь. Однажды Брэнт «угостил» ею целую группу молодых дарований — начинающих рок-певцов, и те в буквальном смысле едва не затрахали ее до смерти. Но и при этом Фрэнси не издала ни одного слова протеста и позволила им изгаляться над своей несчастной плотью как им заблагорассудится. Даже Брэнт поразился ее долготерпению и угрюмо спросил, отчего она не позвала на помощь или не пыталась умолить их остановиться. И Фрэнси совершенно откровенно сказала прерывающимся от рыданий голосом: «Но ты сам предложил ребятам побаловаться со мной, а ты знаешь, что я готова выполнить любую твою команду или условие».

— Ну, знаешь, дорогуша, у меня иногда возникает мысль, что ты обыкновенная городская сумасшедшая, поскольку только психованная милашка вроде тебя может позволить над собой подобные выходки! Черт тебя возьми, но они элементарно могли тебя затрахать до смерти!

Тем не менее, несмотря на довольно-таки равнодушное отношение к Фрэнси, его высочество Брэнт Ньюком собственноручно позвонил и вызвал для нее врача — одного из своих приятелей, который с помощью нескольких инъекций хотя и не поставил Фрэнси на ноги, но, по крайней мере, остановил кровотечение. Домой же ее отвез персонально мистер Ньюком, и когда она склоняла голову ему на плечо во время путешествия, не возражал против такой фамильярности.

После того занимательного происшествия с ребятами из рок-группы Брэнт некоторое время не звонил ей вовсе, а когда она сама позвонила ему и задала вопрос о причине его молчания, то небрежно ответил, что должно пройти какое-то время, прежде чем у нее все заживет там, внутри.

— Брэнт, я клянусь тебе, что со мной уже все хорошо, — чуть ли не кричала Фрэнси в трубку от расстройства. Она досмотрела на эбонитовый предмет в ее руках, и он ей напомнил нечто хорошо известное. — Брэнт, ну пожалуйста, не прогоняй меня. Ты даже не можешь себе представить, насколько я сейчас тебя хочу, да у меня внутри все просто клокочет! Брэнт, пожалуйста, позволь мне прийти к тебе. Я буду вести себя хорошо!

Фрэнси знала, что у Брэнта каждую пятницу происходят дикие сборища, а сегодня как раз была пятница, поэтому Фрэнси просто умирала от желания и нетерпения попасть туда. Непонятно, с чего это он вдруг хочет ее проигнорировать именно на этот раз?

— Я обдумаю твое предложение, детка, — заявил Брэнт задумчиво, — позвони мне попозже вечером, ну а уж если ты настолько озабочена, то почему бы тебе не воспользоваться вибратором, который я тебе подарил?

Тут Фрэнси услышала, как в трубке щелкнуло, и с размаху швырнула на рычаги свою. Пусть этот поганый Ньюком катится ко всем чертям.

Словно раненое животное, Фрэнси заметалась по квартире. Поначалу она хотела сорвать и разорвать на мелкие кусочки портрет Брэнта, вырезанный из журнала и примостившийся вместе с увеличенной до огромных размеров фотографией Мика Джеггера, лидера группы «Роллинг Стоунз», но потом передумала. В конце концов, в чем виновата фотография? Она значит не больше, чем клочок картона. К тому же ее не покидала уверенность, что она сегодня все-таки обязательно окажется на столь желанной вечеринке. По какой-то причине, не известной ей самой, Фрэнси догадывалась, звериным чутьем чувствовала, что еще нужна Брэнту!

День для Фрэнси как-то сразу начал терять смысл после разговора с Брэнтом. Может быть, есть смысл позвонить кому-нибудь из ее старых школьных друзей, с которым она время от времени позволяла себе некоторые шалости? Впрочем, и это бесполезно — парни скорее всего находятся за городом с подружками или родителями и не вернутся домой раньше воскресного вечера. Ее рука потянулась было к телефону в надежде на счастливый случай, но тут же она вспомнила, что в пятницу обычно приезжает Дэйв узнать, что к чему и как ведут себя маленькие Циммеры. Особенно он любил навещать отпрысков славного семейства, когда знал заранее, что будет находиться в субботу и воскресенье в другом месте. Дэйв заявлялся к ним в пятницу по возможности рано и уезжал сразу после ужина. Господи, только бы он не приехал! Очень может быть, что он еще притащит с собой и эту тупоголовую Еву, если, разумеется, они не полаялись снова. Мысли о Дэвиде и Еве напомнили ей, зачем она собиралась звонить. Дэйв и Ева, должно быть, чертовски много времени уделяют этому занятию. И никто не смеет вмешиваться в их дела, не то что в ее!

Фрэнси представила себе брата и даже зажмурилась — все-таки он чертовски интересный мужчина. И тело у него что надо — мышцы и все остальное… Был случай, когда одна из подружек Фрэнси, совсем еще соплячка, как-то рассказала ей, что она без ума от Дэвида и настанет день, а он обязательно настанет, когда она ляжет с ним в постель. Тут подружка добавила, что уж кто-кто, а Дэвид точно знает, чем в постели надо заниматься мужчине и женщине. Ну, что же, Фрэнси вполне разделяет мнение своей подруги.

На ее губах стала появляться загадочная женская улыбка. Казалось, от этой улыбки лицо Фрэнси приобрело иной, далеко не юный вид. Она стала похожа на опытную, видавшую виды женщину.

— А почему бы и не Дэвид? В самом деле, почему не он? То общество, в котором с некоторых пор вращалась Фрэнси, приучило ее думать, что в сфере любовных отношений ничего запретного нет. Какая разница, если любви будут предаваться родные брат и сестра или даже отец с дочерью. Собственно, они так именно и поступали, эти холеные улыбающиеся люди, представлявшие цвет общества, собиравшегося в доме Брэнта. И никто не считал подобные отношения чем-то выдающимся и необычным.

«Да, это будет настоящая сенсация — соблазнить собственного старшего брата! — думала Фрэнси, медленно раздеваясь перед зеркалом у себя в комнате. — Глядишь, и братец не окажется таким уж консервативным и неприступным, как он любит притворяться…»

Ну, а пока брата заполучить не удалось, вполне можно воспользоваться и вибратором, на который намекал Брэнт, — вполне терпимо, особенно если усесться у зеркала и никуда не спешить…