Глава 1

Лондон, 1816 год

Густой туман плыл над Темзой, окутывая корабли призрачной дымкой. Контуры зданий, проглядывавших из тумана, напоминали хищных чудовищ из кошмарных видений детства. Влажный туман приглушал и поскрипывание снастей, и шумный трепет парусов, и голоса матросов. Кайла Ван Влит сморщила симпатичный носик, глядя, как «Морячка» лавирует среди огромного множества судов, оставляя за собой широкий след грязной воды. От воды в лондонском порту исходило страшное зловоние, деревянные обломки и мусор прибивало к бортам кораблей и лодок. Когда временами туман редел, Кайла видела снимающиеся с якорей баржи с богатым золотистым орнаментом, соседствующие с ветхими купеческими барками. Сотни мелких лодчонок сновали по воде наподобие крохотных насекомых.

Пройдя под арками высокого и широкого лондонского моста через Темзу, корабли попадали в каналы, запруженные французскими, голландскими, испанскими и прочими судами. Кайла разглядывала это весьма впечатляющее скопище кораблей, насколько позволял туман, смешанный с копотью и сажей. Трубы выпускали в небо густой черный дым, от которого щипало в глазах и в носу. Ей никто не рассказывал, насколько грязен Лондон, но, в конце концов, она же привыкла к базарам Пуны в Индии с толпами людей, шумом и грязью. С какой стати она решила, что Лондон будет отличаться от них? И все-таки Кайла испытывала тревогу и волнение в предчувствии чего-то неведомого.

Девушка стояла у борта, держась затянутыми в перчатки руками за деревянные поручни. Что ее здесь ожидает? Как ее встретят? Боже, ну зачем она сюда приехала? Впрочем, на этот вопрос она могла ответить: у нее не было выбора. Она приняла бы такое же решение даже в том случае, если бы папа Пьер не послал за тетушкой Селестой для того, чтобы тетя затем стала компаньонкой Кайлы во время путешествия в Лондон. Порыв легкого ветра затеял игру с белокурыми волосами Кайлы, выбившимися из-под шляпки. Волосы и голубая ленточка щекотали ей щеки. Лицо горело от обжигающего ветра, гулявшего по палубе. Один из членов команды, некто мистер Рэнд, первый помощник капитана, постоянно проявлявший к Кайле внимание, не прерывая своих занятий, искоса бросил на нее взгляд. Кайла сделала вид, что не заметила этого. Приятный собеседник в долгом путешествии, но не более того. Она тоже слегка флиртовала с ним, за что тетушка Селеста ей выговорила:

— Ты же знаешь, что это приведет его к глубокому разочарованию, ma cherie[1], поэтому не следует подавать ему надежду.

— Я не сказала ничего такого, что дало бы мистеру Рэнду повод смотреть на меня иначе, чем на обычную пассажирку, — возражала Кайла.

— Все дело в твоих глазах, моя дорогая. Они у тебя совершенно необыкновенные, с ресницами, похожими на грациозные крылья. Да-да, твои глаза говорят слишком много, обещают блаженство, сами того не желая. Ты ничего не можешь с этим поделать. В этом ты очень похожа на свою маму. Так что не будь жестокосердной по отношению к бедняге Рэнду.

После этого разговора Кайла в течение всего путешествия игнорировала мистера Рэнда, хотя он все равно продолжал смотреть на нее с тоской в глазах. С такой же печалью он посмотрел на нее с передней палубы и сейчас, однако Кайла отвернулась. «Морячка» медленно плыла по Темзе, чтобы причалить в одном из восточных доков.

— Мы почти на месте, Кайла, — нарочито будничным тоном проговорила Селеста дю Буа, однако, несмотря на внешнее спокойствие, голос ее при этом слегка дрогнул.

Что это? Волнение? Беспокойство? Трудно сказать, поскольку Селеста всегда гордилась своей способностью сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. Она стала натягивать дорогие бархатные перчатки, сделанные на заказ на улице Треднидл в Лондоне именно для графини дю Буа, которая даже после Французской революции, унесшей немало жизней, олицетворяла собой высшую французскую знать. Элегантная аристократка Селеста дю Буа была лучшей подругой Фаустины Оберж вплоть до ее смерти.

Бедная мама! Кайла часто думала о матери, красивой и хрупкой, совсем не приспособленной для жизни под жарким солнцем Индии. Впрочем, внешне Фаустина, возможно, и выглядела хрупкой, однако, несмотря на кажущуюся уязвимость, обладала сильным характером. Иначе как бы она пережила ужасы Французской революции, а также уход мужа? Слава Богу, что подвернулся Пьер Ван Влит. Богатый голландский купец страстно любил Фаустину и очень нежно относился к ее дочери.

Но сейчас все изменилось. Ее мать умерла, а человек, которого она привыкла считать своим отцом, заставил Кайлу уехать из Индии, опасаясь за ее будущее после того, как он умрет.

— Ты нуждаешься в большем, чем я могу тебе дать, ангел, — сказал он с сильным голландским акцентом и характерным искажением слов. — Я думаю, тебе надо уехать из Индии в Англию и выйти там замуж за корошего человека.

Выйти замуж? Кайла едва не рассмеялась. Ей был почти двадцать один год, ее лучшее время уже позади. Нельзя сказать, чтобы на нее не обращали внимания английские офицеры, служившие в Индии. Но они мало ее привлекали, поскольку девушка считала, что их более всего интересовали доходы папы Пьера от вложений в Вест-Индскую компанию. И чего можно ожидать от розовощекого лейтенанта, который буквально надувался от важности? Или от убеленного сединами полковника, который регулярно наносил визиты и смотрел на нее похотливым взглядом? Упаси Господи! Она скорее кончит свои дни старой девой, чем сделается женой офицера, с которым ее ровным счетом ничего не связывает.

Это было ее собственное решение. Кайла предпочитала проводить время за книгой или ездить верхом, пуская лошадь в галоп, так что ветер свистел в ушах. А по ночам она тайком убегала из дома к ручью — небольшому, но глубоководному притоку, впадающему в реку Годавари, который протекал мимо полуразвалившегося домика, окруженного фруктовыми деревьями. Несмотря на отчаянные протесты няни, Кайла любила сбросить с себя всю одежду и окунуться в прохладную воду. Это был один из способов бегства от мира, когда время останавливалось и она погружалась в волны забвения. Это была ее Лета, ее убежище от повседневных печалей.

Сейчас Кайла находилась далеко от Индии, от жаркого солнца, от любимой своей няни, которая воспитывала ее с младенчества. Индия… Кайла уже скучала по ней, вспоминая побеленные стены домов, розовеющие под палящим солнцем, пышные заросли манго и кокосовых пальм, их блестящие, глянцевые листья и крупные плоды, банановые деревья с мощным корневищем, напоминающим сломанную гребенку. Все это Кайла оставила для того, чтобы оказаться в промозглой стране с серым грязным морем и скучным тяжелым небом — стране, которую едва помнила.

Моросящий дождь серыми нитями соединил морской горизонт с небом, так что трудно было определить, где кончается море и начинаются небеса, если бы не пакгаузы доков, вырастающие из тумана словно грибы. Редкие яркие пятна переходили в серую громаду домов, которые, появившись в поле зрения на какой-то момент, снова растворялись в тумане.

Кайла поплотнее запахнула пальто, радуясь тому, что оно способно удерживать тепло. Она собиралась упаковать всю верхнюю одежду, заявив, что не замерзнет. Селеста, как всегда, оказалась права — она лучше знала английский климат. Лондон был ее домом в течение последних двадцати лет.

— Mon Dieu![2] — с жаром воскликнула Селеста, когда судно стало медленно разворачиваться. — Мы входим в док. Это старое корыто нас изрядно поболтало, но, к счастью, все позади. Мы приплыли!

Селеста сделала изящный жест рукой и улыбнулась как можно более радостно — Кайла не сомневалась, она хотела подбодрить свою крестную дочь. В конце концов, именно Селеста больше других страдала во время долгого морского путешествия, пряталась в трюме и стонала, страдая от mal de mer[3], пока Кайла гуляла по верхней палубе, наслаждаясь свежим воздухом, который приносил бриз. Даже сейчас под глазами Селесты еще были заметны темные круги, а в ушах Кайлы до сих пор звучали заверения и клятвы тетушки никогда впредь не ступать на борт корабля, даже если речь идет о спасении единственной крестной дочери.

Кайла сдержала улыбку при виде театрального жеста Селесты и задала вопрос, который постоянно мучил ее с тех пор, как она впервые узнала правду о своем рождении:

— Что они подумают обо мне, тетя Селеста? Эти люди никогда меня не видели и не подозревали о моем существовании.

— Ma petite[4], как можно не любить тебя? Ведь ты такая же красивая, как твоя мама. У тебя лицо мадонны, прекрасные светлые волосы и такие необычные глаза. Они, как вода в Средиземном море, из голубых становятся зелеными и наоборот. Нет, не любить тебя просто невозможно!

— Но ты полагаешь, что она примет меня? Женщина, которая вышла замуж за моего отца?

Селеста нахмурилась и отвернулась, сделав вид, что смотрит на открывшийся вид пакгаузов и зданий. Спустя несколько мгновений тетя повернулась к Кайле с печальной улыбкой на устах.

— Non, petite[5]. Я не думаю, что она примет тебя с большой радостью. Ты, конечно, понимаешь, что вдовствующая герцогиня Уолвертонская вовсе не придет в восторг, узнав, что существует еще один претендент на наследство ее покойного мужа — твоего отца. Равно как и новый герцог. Но барристеры изучат все детали, я в этом уверена, и в скором времени ты сможешь потребовать то, что тебе давно причитается по праву. — Тон Селесты стал более суровым, глаза ее, обычно такие живые и веселые, потемнели и стали серьезными. — Это следовало отдать еще моей Фаустине, но эти… эти канальи — я имею в виду родителей твоего отца — не согласились.

Кайла схватилась за поручень, чтобы не потерять равновесие, когда судно качнуло на волне. Она всматривалась в берег, который теперь приблизился настолько, что можно было различить отдельные здания. Воспоминания, вынесенные из младенчества, были весьма смутными, неопределенными и походили скорее на обрывки впечатлений.

Почувствовав себя весьма неуютно от этих похожих на сны воспоминаний, Кайла повернулась к Селесте:

— Если бы не дневник мамы, я бы так никогда не узнала правды. А вы сказали бы мне об этом?

Последовала некоторая пауза. Кайла почувствовала, с какой неохотой Селеста вспоминала о прошлом.

— Нет, не сказала бы, ma petite. Дело в том, что не я должна была рассказывать тебе об этом, а твоя мама. И если бы она хотела это сделать… Впрочем, возможно, и к лучшему, что так получилось. Как будто бы она сама рассказывает тебе, не так ли?

Да, это так. Небольшую резную шкатулку из тика с бархатной прокладкой, много лет стоявшую на столике возле кровати матери, отец передал Кайле всего за две недели до ее отъезда из Индии. Среди прочих вещей там оказался дневник, в котором рассказывалось о многих событиях, о предательствах и надеждах, о страшных разочарованиях, и Фаустина на какое-то время словно ожила. Рыдая, Кайла поклялась, что добьется причитающегося ей наследства, займет в жизни то место, которое должна была занять ее мать. В конце концов, она имела на это право, разве нет? Фаустина мечтала о том, чтобы ее дочь признал человек, который был ее настоящим отцом.

Если не считать папу Пьера, рядом с матерью она помнила только одного мужчину. Скорее не помнила, а смутно представляла.

Неужели это и был ее отец? Кайла содрогнулась. Просто немыслимо! Не может быть, чтобы это был ее отец — тот мужчина, который так крепко удерживал ее у себя на коленях, отчего она чувствовала себя неуютно. Если бы она посмотрела тогда на него повнимательней… Но она была напугана его мурлыкающим, вкрадчивым голосом, который, казалось, царапал ее, словно ногтями. Это воспоминание было отодвинуто в какие-то тайные уголки мозга вместе с младенческими страхами и опасениями встретиться с привидением.

И вот она здесь, в Лондоне, где герцог Уолвертонский впервые встретился с Фаустиной Оберж, красивой юной девушкой, убежавшей из родной Франции от ужасов революции. Подробности этого романа заинтриговали Кайлу, несмотря на то что она рыдала из-за предательства, совершенного им по отношению к матери. Герцог все-таки женился на прекрасной Фаустине, несмотря на возражения и сопротивление его родителей, что подтверждалось свидетельством, которое все эти годы ожидало в тиковой шкатулке того момента, когда его можно будет предъявить в качестве доказательства. А герцог к этому времени умер.

Кайла с силой вдохнула воздух, который нес запахи моря и реки.

«Я наследница. Возможно, запоздалая, но кровью и плотью связанная с самым старинным родом в Великобритании. И я решительно намерена заявить о своем праве на наследство, в котором было отказано моей матери».

— Знаешь, ma petite, — сказала Селеста, когда они сели в элегантную карету, а их багаж был погружен наверх, — моя бедная Фаустина сохранила доказательства их клятв вовсе не из-за того, что с ней случилось позже. Она хотела, чтобы ты получила то, что тебе положено по праву.

Протирая перчаткой пыльное стекло окошка, Кайла кивнула:

— Да. И все же она не была непорядочной и порочной женщиной, что бы о ней ни говорили. — Внезапно в глазах Кайлы появились слезы, к горлу подступил ком. Она повернулась к Селесте и увидела на лице тетушки такое же страдальческое выражение.

— То, что произошло с бедняжкой Фаустиной, ma petite, очень печально. Но как иначе могла она выжить в этом мире, если репутация была подорвана совсем не по ее вине? У несчастной просто не было выбора. Не следует винить ее за то, что она встала на этот путь. В душе она до конца оставалась чистой, милой девушкой.

— Я это знаю. — Кайла прокашлялась, чувствуя, что внезапно сел голос и она не в состоянии говорить. — Я знаю, что моя мама совсем не такая, как кое-кто о ней говорил. Папа Пьер рассказывал мне, что, когда мама приехала в Индию, она была похожа на потрепанную бурями нежную бабочку. Если бы не папа Пьер… — Кайла нервно вздохнула. — Если бы не он, мама умерла бы гораздо раньше. Я никогда не смогу отплатить ему за то, что он сделал и для нее, и для меня.

— Пьер Ван Влит — очень порядочный человек, ma petite, таких немного на свете, — твердо сказала Селеста. — Не слушай тех, кто станет говорить, будто у тебя нет прав. У тебя они есть. Просто Уолвертон не дал их тебе, но твои права бесспорны, и в один прекрасный день ты их получишь. Это право по рождению. Сколько случаев было в последнее время, когда это право нарушалось! Множество!

Селеста внезапно замолчала, вспоминая о временах террора, который захлестнул ее любимую Францию. Сколько же людей было убито! Дворянство почти полностью уничтожено, и даже короля и королеву убили, словно животных. Фаустина высказалась об этом лишь однажды, находясь в бреду. Слова и выкрики матери потрясли Кайлу, и няня поспешила увести девочку. Можно было лишь догадываться, какой ужас пережили Фаустина и другие несчастные.

Лицо Селесты при тусклом свете, пробивающемся через оконце кареты, казалось бледным. Вокруг ее глаз были заметны морщинки, в черных волосах, выбившихся из-под модной шляпки, поблескивала седина. В эти мгновения на ее лице можно было увидеть печать перенесенных страданий и белые шрамы — память о прошлом, которое страшно вспоминать.

Графине дю Буа чудом удалось спастись, графу же суждено было закончить жизнь на гильотине. Овдовевшая юная графиня бежала, как и многие представители французской аристократии, в Англию. Здесь очаровательная Селеста встретилась с человеком, который вырвал ее из тисков нужды, женившись на ней. Это был всего лишь немолодой английский барон, но весьма порядочный человек, и Селеста посвятила ему свою жизнь. Подобно тому, как Фаустина — Пьеру.

Наклонившись вперед, Кайла положила руку на колени Селесты.

— Простите меня, тетя. Я вызвала у вас печальные воспоминания.

Селеста ласково похлопала Кайлу по руке:

— Эти воспоминания всегда со мной, ma petite. Они никогда меня не оставят. Я стараюсь пореже думать об этом. Я должна благодарить милосердного Бога за то, что он дал мне здоровье и некоторые средства, хотя дети Режинальда унаследовали недвижимость. Они славные дети и всегда были добры ко мне. — Селеста задумчиво вздохнула. — Если бы все это было у Фаустины…

— Не надо печалиться о маме. Последние годы она жила счастливо. — Кайла откинулась на бархатные подушки.

Громадные колеса кареты гремели по мостовой, порой попадая в ямы, карету сильно встряхивало, и нужно было держаться за кожаные ремни, свисающие с потолка. Кайла посмотрела в оконце.

Несмотря на страшную грязь и свинцовое небо, Лондон производил внушительное впечатление. И при всей неопределенности будущего у Кайлы родилась уверенность, что она сумеет преодолеть все трудности.

Глава 2

Кайла смотрела на элегантную женщину, сидевшую перед камином. Желтые и оранжевые языки пламени отражались на стенках массивного серебряного чайника. Украшенные бельгийскими кружевами салфетки лежали на столе и на коленях женщины. Чопорная дама с надменным выражением лица смотрела на Кайлу поверх изящной чайной чашечки, украшенной прихотливым узором. Дама прихлебывала чай, сохраняя поразительное самообладание, и лишь легкая дрожь руки выдавала, чего ей это спокойствие стоило.

— Чего конкретно вы от нас хотите, мисс Ван Влит?

Вопрос был задан холодным, отчужденным тоном. Дама вела себя так, словно Кайла приехала для того, чтобы вернуть одолженный серебряный чайный сервиз, а не добиваться прав, которых ее когда-то лишили. Тон резанул Кайлу, и ее ответ прозвучал непривычно резко:

— Ничего из того, что мне не положено, ваша светлость.

Герцогиня слегка нахмурилась, однако самообладание и на сей раз не покинуло ее. У нее не дрогнули ресницы, не появилось ни малейшей искорки в глазах, не шевельнулись губы.

— В таком случае мы придерживаемся того же мнения, мисс Ван Влит. Ибо вам ничего не положено.

Кайла устремила на собеседницу пронзительный взгляд:

— Ничего? Вы ошибаетесь, полагая, что я не подам иск, ваша светлость. Мне нечего терять.

Чашечка слегка зазвенела на тонком до прозрачности блюдце, когда герцогиня наклонилась и поставила его на стол.

— Любезная мисс Ван Влит, вы ничего этим не добьетесь. Вы думаете, я признаю, что ваша претензия обоснованна? Я не скажу этого, потому что это не так. Как было доведено до сведения ваших барристеров, ваша мать не состояла в браке с моим покойным мужем, а даже если бы и состояла, из этого еще не следует, что вы его ребенок.

Хотя Селеста и предупреждала Кайлу, что вдовствующая герцогиня так просто не уступит, девушка не ожидала подобной агрессивности, которая маскировалась холодной уверенностью в себе и сдержанностью. Кайла сделала шаг к герцогине.

— При всем моем уважении к вам, ваша светлость, я должна заявить, что располагаю документами, которые подтвердят законность моих притязаний. Когда родители герцога принудили его отказаться от моей матери, они не смогли забрать у нее документы. Ей удалось их спрятать, и сейчас они в моем распоряжении.