Переводя взгляд с одного побагровевшего лица на другое, Доминик пытался выяснить, как вышло, что эта парочка, постоянно враждовавшая, внезапно заключила союз. Или он ошибается?
      Бенсон был методистом, последователем красноречивого, но сумбурного проповедника Джона Уэсли. Дональд же, насколько капитану было известно, был ярым кальвинистом. Обычно они часами спорили, с трудом воздерживаясь от тумаков, по поводу различных положений религиозных доктрин. Однако сегодня они предстали перед капитаном чуть ли не братьями. Он не исключал, что их сплотило его собственное поведение на берегу; предметом для сплочения стало в таком случае гневное осуждение. Ну и пускай катятся к чертям со своими укоризненными физиономиями!
      Он ждал ответа. Первым взял слово старший по возрасту.
      – Cэр, – начал Бенсон своим хриплым голосом, судорожно дергая кадыком на тощей шее. – Позвольте, я все объясню, сэр. Перриш отлучился на берег без разрешения уже неделю назад, после чего, возвращаясь на борт в состоянии сильного опьянения, свалился с пирса в воду и был найден захлебнувшимся. Что касается молодого Эймса… – Бенсон еще больше побагровел; казалось, его сейчас хватит апоплексический удар. – Этот сбежал, сэр. С женщиной, годной по возрасту ему в матери, торговкой рыбой и свежими фруктами на здешнем базаре. Однажды ее не оказалось на привычном месте. Я послал Дженкинса на берег разыскать Эймса, и он прибыл назад с путаным донесением…
      Бенсон рассматривал блуд как преступление, уступающее по тяжести разве что убийству и пьянству. Сам он в рот не брал спиртного и не проявлял интереса к посещению злачных мест на берегу, азартным играм и прочим порокам, которым усиленно предавались матросы. В свое время он сам собирался заделаться пламенным проповедником, однако попался под горячую руку вербовщикам. Теперь он питал лютую ненависть к английскому флоту и не оставлял попыток переманить подчиненных в свою веру.
      У Доминика были подозрения, что Бенсон испытывает тайную тягу к молодым людям, однако подозрения пока что не нашли подтверждения, на деле же старший помощник проявлял качества отличного моряка и в минуты опасности поражал своим хладнокровием. Молодой Эймс был его любимчиком, чем и объяснялось его огорчение.
      Накануне капитан Челленджер перебрал бренди, что послужило одной из причин его дурного настроения. К тому же он проигрался в пух и прах и, несмотря на свою решимость избежать этого, закончил вечер в постели королевы. Неудивительно, что он так стремился покинуть Испанию! Коронованная особа проявила себя необузданной и ненасытной любовницей; его спина была покрыта следами, оставленными ее длинными острыми ногтями.
      Теперь у него стучало в висках, и он с трудом преодолевал сонливость; стоило Бенсону пуститься в объяснения, что он лично нанял на судно нового юнгу, испанца-сироту, чьи французские родственники с радостью заберут его с корабля, как Доминик устало махнул рукой.
      – Полагаю, щенок даже не владеет английским, – сухо произнес он. – Почему его не оказалось на палубе при отплытии?
      – Дело в том… – Бенсон смущенно водил носком сапога по доскам. – По правде говоря, сэр, мальчишка с непривычки страдает морской болезнью. Но когда он придет в себя, от него будет прок, ручаюсь! Я предоставил ему пустующую койку в своей каюте. Не хотелось бы, чтобы такого юнца испортили грязной болтовней и картами в кубрике.
      Черт, неужели у Бенсона действительно есть склонность к юношам? С другой стороны, раз он исправно выполняет свои обязанности, а новый юнга знает, чего от него ждут, то капитан не собирался совать в это нос.
      Оставалось разобраться с Дональдом. Доминик резко проговорил:
      – Поскольку в команде не хватает одного человека, можешь возвращаться к своим прежним обязанностям, дружище. Здесь я обойдусь без слуги. Уверен, ты вздохнешь с облегчением.
      Дональд действительно был благодарен капитану, о чем говорили его повеселевшие глаза. Когда оба собрались покинуть капитанскую каюту, Доминик вытянул руку и задержал старого приятеля, позволив выйти старшему помощнику.
      – Минутку! Что за спешка? Я еще не слышал от тебя ни одного словечка, что, согласись, в высшей степени необычно. Разве ты не намерен предупредить меня, что я иду прямой дорогой к погибели?
      Ответ Дональда был неожиданно торжествен:
      – Вы не раз указывали мне, капитан, что делать такие предупреждения не мое дело. Полагаю, вас рано или поздно все равно настигнет положенная кара.
      – Я того же мнения! – Доминик Челленджер хрипло расхохотался, надрывая горло. Узкий белый шрам в форме полумесяца, протянувшийся от виска через всю щеку, делал его похожим на дьявола – это сходство Дональд уже не раз усматривал в своем капитане.
      Он надеялся, что этим вопросы к нему будут исчерпаны, однако был разочарован: последовал приказ принести полный кувшин вина; раз корабельный юнга не был в данный момент в состоянии выполнять свои обязанности, Дональд был вынужден снова превратиться в слугу.
      – Между прочим, как тебе удалось избавиться от той цыганки? Наверное, золотых монет, которыми я тебя снабдил, хватило и на то, чтобы возместить потерю невинности, и даже на приданое?
      Дональд, устремившийся было к двери, напрягся, но ответил, не поворачивая головы:
      – Она всего лишь попросила отправить ее к дальним родственникам. В этом я не мог ей отказать. Золото она вернула вам целиком, сказав, что не желает платы за то, чем не собиралась торговать.
      С мрачным удовлетворением на лице Дональд затворил за собой дверь, не обращая внимания на посланные ему вслед проклятия. Что бы ни болтал Бенсон, ему, Дональду, было лучше известно, как обращаться с капитаном, мечущим громы и молнии.
      Капитан находился в отвратительном расположении духа на протяжении целой недели. Под стать его настроению выдалась и погода.
      Поскольку шхуна перевозила тайные послания для только что прибывшего в Париж нового американского посла, то вместо стремления как можно скорее перекрыть расстояние ей приходилось по возможности увиливать от других кораблей, как это ни противоречило правилам каперского мореходства. Жизнь на борту текла при этом своим чередом: матросы усердно драили палубы и чистили стволы орудий. Стройный силуэт «Челленджера» был слишком хорошо известен флоту короля Георга, и команда держалась начеку; к тому же, несмотря на недавно подписанный Амьенский мир, у португальских берегов и в Бискайском заливе постоянно шпионили британские фрегаты. «Челленджеру» пришлось сначала уйти далеко в открытое море, а потом развернуться и взять курс на французский порт Нант.
      После того как они миновали мыс Финистер, пошла череда штормов; море и небо были так же серы и угрюмы, как холодные глаза капитана. Сначала Марисе было настолько худо, что она готова была опуститься на океанское дно; в недолгие минуты просветления между спазмами тошноты она молилась о любом конце своим мучениям.
      Кроме Дональда, который изредка заглядывал к ней, предлагал еду, от которой она отказывалась, и удрученно качал головой, ни у кого, даже у Бенсона, которого она видела лишь мельком, не было времени ею заинтересоваться.
      Мариса утратила всякое ощущение времени; в один прекрасный день она сумела сесть на койке и почувствовала голод, несмотря на бушевавший шторм.
      – Как я погляжу, ты уже освоилась с качкой! – ободряюще воскликнул Дональд с излишней восторженностью, принеся ей жидкий бульон, который она выпила с жадностью. – Увы, я не смогу долго с тобой оставаться. – Он опасливо оглянулся. – Он рвет и мечет, потому что мы страшно опаздываем и были вынуждены вчера улепетывать от британского корабля с вооружением всего в шестнадцать пушек. Мы скрылись от него в тумане, но капитан стыдится, что мы не могли дать ему бой.
      Мариса поежилась, и он ободряюще потрепал ее по худенькому плечу.
      – Не бойся, тебе не выпадет наблюдать морское сражение. Через несколько дней мы прибудем в Нант, и ты с моей помощью покинешь корабль честь по чести. Пока что никуда не суйся и поменьше волнуйся. При всей своей суровости капитан – отменный моряк; суровым же его сделала прежняя тяжелая жизнь. Тебе-то, конечно, нет до этого никакого дела, малышка! Ты сейчас похожа на мышку-утопленницу. Тем лучше: никому в голову не придет заподозрить в тебе женщину. Но когда попадешь к родственникам, им придется долго тебя откармливать.
      После ухода Дональда Мариса сползла с койки. У нее дрожали коленки и подкашивались от слабости ноги. Корабль нырнул в бездну между двумя валами, а потом вознесся на пенный гребень, приняв почти вертикальное положение. Мариса с такой силой ударилась затылком о шпангоут, что едва не лишилась чувств. «Мне не выжить!» – думала она, добираясь на четвереньках до койки. Эта мысль ее почти не испугала, потому что она и так уже находилась на полпути к небытию. По бледным впалым щекам струились слезы слабости, но она не замечала этого. Сейчас ничто не имело для нее значения. Она даже не помнила, как оказалась здесь, чего ради ее швыряет взад-вперед как пробку. Каждая волна, обрушивавшаяся на корабль, могла оказаться гибельной, но ей не было до этого дела.
      Каким-то чудом шхуне удалось остаться целой и невредимой. В каюту ввалился Бенсон, поднял Марису с пола, положил на койку и приказал лежать, так как шторм обещал продлиться всю ночь. В виде утешения он вручил ей огромную и потрепанную протестантскую Библию и посоветовал молиться, если она мечтает о спасении. Несмотря на грубый голос, это был славный малый, под стать Дональду, и Мариса проводила его благодарным кивком.
      О борт шхуны одна за другой разбивались гигантские пенистые волны. Иллюминатор был задраен деревянной крышкой, и она не знала, ночь сейчас или день. Все переборки судна жалобно стонали, и она крепко держалась за койку обеими руками, чтобы ее не сбросило на пол.
      Внезапно ей пришла в голову мысль, что они вот-вот пойдут ко дну, хуже того – всех уже смыло с палубы, и лишь она одна осталась взаперти, как мокрая мышь в мышеловке! Ей почудилось, или она и впрямь слышала крик: «Все за борт!», перекрывший оглушительный рев штормового моря?
      Сама не зная какими силами, она сорвалась с койки и стала в отчаянии колотить в дверь. Когда дверь наконец подалась, она мгновенно вымокла до нитки. В следующую секунду дверь захлопнулась, а она покатилась по палубе, уходившей у нее из-под ног. Лишь только она попыталась встать, как ее опрокинула зеленая волна, ударившая ей прямо в лицо. Рот наполнился соленой водой, и она не сумела позвать на помощь. Вот, значит, что такое утонуть… Мысль о близкой смерти умиротворяла, словно пришла в голову кому-то другому, пока она отчаянно пыталась за что-нибудь ухватиться. В последний момент, когда ее уже тащило с палубы, кто-то одним движением поставил ее на ноги. Сильная рука обвила ее талию и удержала, дав воде отхлынуть. Ее спаситель рявкнул:
      – Какого черта!
      Пока она отплевывалась, он оттащил ее на подветренный, менее опасный борт стонущей на сотню голосов шхуны, где грубо швырнул на мокрую палубу.
      – Кажется, я приказал всем… – Голос был слишком узнаваемым. Приподняв ее, он в бешенстве заглянул ей в лицо. – Кто такой?
      Мариса каким-то чудом собралась с мыслями и пробасила, вырываясь:
      – Юнга, сеньор. Боюсь, я… – Наглотавшись соленой воды, она могла вот-вот сорваться со смехотворного баса на писк.
      – Дьявольщина! Совсем спятил? Тебе было приказано оставаться внизу, раз тебя тошнит и ты все равно ни на что не годен. – Он усмехнулся. – Что ж, раз ты пришел в себя и уже можешь передвигаться ползком, то марш в камбуз за горячим грогом. И живее, muchacho, не то я собственноручно отправлю тебя за борт.
      Он вполне был способен исполнить свою угрозу. Главное – не допустить, чтобы он ее узнал!
      – Ступай! – гаркнул он. Мариса прошмыгнула у него под рукой, не зная, в какую сторону бежать. В этот момент палуба снова угрожающе накренилась, и он невольно удержал ее, не давая перекувырнуться через ограждение. На сей раз вышло так, что он задел ее грудь, обтянутую мокрой рубахой.
      – Diablos! – выругался он по-испански. Она почувствовала, что ее куда-то волокут и, невзирая на сопротивление, швыряют в распахнутую пинком ноги дверь.
      – Останешься здесь, пока я не разберусь! – злобно прорычал он. – На твое счастье, сейчас у меня есть дела поважнее.
      Тяжелая дверь захлопнулась. Она осталась лежать распластанная на роскошном ворсистом ковре. Не было сомнений, что она попала в лапы самого капитана.
      Она долго пролежала так, дрожа с головы до ног, отчасти от сырости, отчасти от страха, лишившего ее последних сил. Наконец лязганье собственных зубов привело ее в чувство. Приподняв голову, она обнаружила, что валяется в соленой луже, насквозь промочив ковер. Над ее головой отчаянно раскачивался фонарь, бросая на стены зловещие отсветы, как огонь преисподней; в углах каюты залегли тревожные тени.
      Как он теперь с ней поступит? Мариса испуганно поглядывала на дверь, ожидая, что он вот-вот ворвется. Пират, дезертир английского флота, занимающийся грабежом на похищенном судне, человек без чести и совести, злодей, полностью отринувший мораль…
      Воздав ему мысленно по заслугам, Мариса приободрилась и села. В следующее мгновение она издала протяжный стон: на ней не оказалось живого места. Он положит конец ее страданиям, покарав смертью за испорченный персидский ковер, если только она не упредит его, насмерть замерзнув. Тут на помощь ей пришли остатки врожденной практичности: собрав последние силы, она встала. Поворот головы – и она узрела бледное и страшное лицо. От неожиданности она издала крик, который, на счастье, был заглушен штормовым ревом.
      Как ни трудно ей было сохранять самообладание, она догадалась, что испугалась собственного отражения в маленьком зеркале. Она напрягла зрение, но все равно узнала себя с превеликим трудом. Стриженые всклокоченные волосы, потемневшие от морской воды, обрамляли изможденное личико, посиневшее от холода. Ни дать ни взять, захлебнувшаяся крыса. Даже капитан пиратского судна вряд ли на нее польстится. Мариса никогда не обольщалась насчет своей внешности: нос находила коротковатым, глаза – чересчур крупными для маленького скуластого личика, лоб – недостаточно высоким. Она всегда была худышкой, а теперь после недельного голодания от нее и подавно остались кожа да кости.
      «Возможно, он и не захочет больше творить со мной это! – с надеждой пронеслось в голове. – Тогда он был просто зол и пьян и хотел меня проучить». Но как она ни бодрилась, ее не оставляла неприятная мысль, что она находится во власти человека, который шутки ради пленил на ночь цыганку, чтобы овладеть ею, заботясь лишь об утолении собственной похоти. Сразу после этого ему захотелось от нее избавиться. Что же ждет ее теперь?
      Где-то наверху раздался душераздирающий треск, и корабль тряхнуло с небывалой силой; Марису бросило на прикрученную к полу койку.
      Счастье, что она так и не стала монахиней: ведь у нее совершенно нет силы воли! Подвергшись надругательству, она не смогла наложить на себя руки. Вместо этого она приняла ванну! Сейчас, полуобезумев от страха, она тешила себя мыслью, что лучше изнасилование, чем участь утопленницы…
      Завернувшись в плед, чтобы унять дрожь, Мариса скорчилась на краю койки, ухватившись за спинку. Она попыталась вознести молитву, но хвалы Господу и призывы к Его милости, которые она так смиренно повторяла в монастырской часовне, безнадежно перемешались у нее в голове. К тому же она сознательно согрешила и не имела права просить о пощаде. Вместо лица Богоматери, сулящего покой, она увидела над собой другое лицо – смуглое, перекошенное от злобы, с бледным шрамом через всю щеку и глазами, похожими на острые клинки, кромсающие ее на куски, протыкающие насквозь, причиняющие нестерпимую муку… Она же не могла издать ни звука.

Глава 6