Роскошный лондонский особняк герцога Ройса, казавшийся Марисе огромным, был в этот вечер набит людьми до отказа. Приближалась полночь, однако гости, привыкшие к ночной жизни, не думали расходиться.
      Казалось, виконт Стэнбери твердо решил оповестить о своем возвращении в Англию весь высший свет. Теперь он не смог бы внезапно исчезнуть, не вызвав громкого скандала.
      Обнимая за талию очаровательную Салли, не перестававшую заливисто хохотать, Доминик с мрачным удовлетворением озирал бальный зал. Среди прочих выделялись своим количеством и видом старые кумушки – можно себе представить, о чем они шепчутся, прикрываясь веерами! Блудный сын Ройса вернулся, чтобы требовать наследство! Притом он никакой не калека и не урод, если не считать небольшого шрама на лице, придававшего его хищному лицу еще более интересное, опасное выражение…
      – Я рассказала всем, что ты ведешь жизнь, полную приключений, и нажил целое состояние, пиратствуя в водах Вест-Индии. – Салли, как всегда, прыснула. – Надеюсь, ты не станешь возражать? Ведь ты не сказал даже мне, чем занимался все эти годы, поэтому мне пришлось прибегнуть к выдумкам, чтобы сплетникам было чем развлекаться на протяжении нескольких недель. Держу пари, после твоего неожиданного появления они только о тебе и судачат. Я чуть было не упала в обморок, когда нас познакомила в ту ночь мадам де л’Эгль. Но почему ты не предупредил о своем возвращении Марису? Нехорошо с твоей стороны!
      – Ты полагаешь? Будем считать, что мне захотелось преподнести ей сюрприз. Впрочем, милая, я никогда не вел себя ни честно, ни достойно. Так что поберегись!
      От Марисы, появившейся в зале с высоко поднятой головой, не укрылось, как красноречиво прижимаются друг к другу темноволосый Доминик и светловолосая Салли, и с какой готовностью она отвечает смехом на его шутки. Салли слыла легкомысленной кокеткой, но зачем так афишировать свою близость? Она подавила внезапный приступ беспричинного гнева. В следующее мгновение ее окружила толпа; бесчисленные друзья и просто знакомые клялись, что смертельно соскучились по ней, и коварно осведомлялись, почему она утаивала от всех, что скоро в Лондон пожалует ее супруг.
      – По той простой причине, что я сама об этом не знала, – отвечала она как ни в чем не бывало. – От моего мужа приходится ждать чего угодно.
      Муж не торопился навстречу жене, предпочитая оставаться рядом с Салли. Мариса изо всех сил изображала улыбку. Внезапно откуда ни возьмись перед ней вырос граф ди Чиаро. Любезно поклонившись, он поднес к губам ее безжизненную руку.
      – Без вас Лондон потерял всю свою прелесть, мадам, – проговорил он негромко, но многозначительно, пристально глядя в ее застывшее лицо. – Однако я надеялся, что вы возвратитесь именно сегодня, потому и поспешил сюда. Позвольте поздравить вас со счастливым воссоединением с супругом.
      Появление графа стало для нее еще одним напоминанием о злосчастных происшествиях, которые она изо всех сил старалась выбросить из головы. Как он добился приглашения? К счастью, она смогла избежать продолжения разговора: пробормотав какую-то любезность, напрочь лишенную смысла, она двинулась дальше, приветствуя «своих» гостей. В толпе оказалась даже леди Джерси с вытаращенными от любопытства глазами, а также улыбчивый и изысканный граф де Брассер – тот самый, который так настойчиво расспрашивал ее о Бонапартах. Кто же среди этих радушных и воспитанных людей Убийца? Уж не сам ли Доминик?
      Шрам на внутренней поверхности ее бедра напомнил о себе внезапным жжением, и ей почудилось, что от окружившей ее публики следовало бы спасаться бегством, не разбирая дороги. Даже темные улицы за стенами особняка казались ей сейчас дружелюбнее, чем это блистательное собрание изысканно одетых людей. Впрочем, поддаться внутреннему голосу у нее не было возможности: рядом с ней неожиданно очутился Доминик, ухвативший ее за руку и утащивший ее из-под самого носа у трех знающих свое дело пожилых сплетниц, одна из которых утверждала, что водила знакомство с матерью виконта Стэнбери, и на этом основании считала себя вправе задавать бестактные вопросы.
      – Я решил, что пора тебя вызволять, любимая. – Он сопроводил свои слова холодной улыбкой. – Не желаешь ли выпить? Возможно, шампанское придаст твоим глазкам утраченный блеск.
      Ее тошнило от его двуличия и властного прикосновения к ее руке. Его хватка усилилась, чтобы она, чего доброго, не вздумала вырываться.
      – Прошу прощения, милорд, но я не стану пить в обществе убийцы моего отца.
      Ей стало больно от впившихся в ее руку железных пальцев. Его дыхание участилось – или ей это только показалось?
      – Значит, ты осведомлена?
      – Это все, что ты можешь мне сказать? – возмущенно прошипела она, забыв о толпе гостей. – Да, я все знаю! Неужели останусь в неведении? Этот фарс, именуемый нашим браком, не продлится долго, помяни мое слово!
      – Потише! – зловеще прошептал он, не разжимая зубов. – Если ты не угомонишься, я найду способ тебя утихомирить, моя дорогая коварная женушка! Не забывай, что продолжение этого, выражаясь твоими словами, фарса выгодно тебе ничуть не менее, чем мне.
      Он остановил протискивавшегося мимо них лакея и взял у него с подноса бокал с шампанским, чтобы выпить в честь супруги, – полный семейного благополучия жест с точки зрения всех, кто за ними наблюдал. Не выпуская ее руку, он прикоснулся бокалом сначала к своим, потом к ее губам.
      – Почему бы не выпить в ознаменование нашего вновь обретенного согласия? На сей раз по крайней мере оба мы не заблуждаемся. Если ты откажешься пить, – добавил он яростным шепотом, – я буду вынужден насильно влить этот бокал тебе в глотку.
      Она выпила и даже изобразила улыбку, после чего прошептала, глядя в его холодные глаза:
      – Я пью за твою погибель, презренный убийца!
      Он помимо воли сузил глаза, мускулы на его лице напряглись.
      – Итак, все окончательно прояснилось, – тихо проговорил он и повел ее навстречу гостям.
      Почти до самого утра, пока не удалился последний зевающий гость, оба добросовестно сохраняли лицо. Мариса так устала, что буквально валилась с ног. Приближался момент, которого она с нарастающим волнением ждала последние несколько часов, но шампанское и накопившаяся усталость сделали свое дело: она была не способна выдержать еще одно столкновение.
      Доминик тоже отчаянно зевал. Первое, что он сделал, когда Денверс окончательно затворил тяжелую входную дверь, – решительным движением сбросил тесный сюртук. Мариса хотела было незаметно ускользнуть, надеясь, что он не станет ее удерживать, но стоило ей дотронуться до перил лестницы, как он поймал ее за руку.
      – Ты хорошо себя вела, – пробормотал он, полузакрыв глаза. – Ты всегда обладала способностями актрисы.
      Она устало покачала головой и, вырвав у него руку, стала подниматься по лестнице.
      – Вы тоже были в ударе, сэр. Теперь, надеюсь, необходимость в притворстве отпала? Прошу прощения, я тороплюсь в постель.
      Он стал подниматься вслед за ней. При всем своем душевном и телесном изнеможении Мариса не могла не напрячься. Неужели он собирается?.. Нет, она этого не вынесет!
      У двери своей комнаты она обернулась, не подозревая, насколько жалкой выглядит сейчас ее воинственность. Он унизил ее еще больше, насмешливо поклонившись:
      – Не бойся, я не собираюсь взламывать твою дверь. Мои комнаты расположены напротив твоих, по другую сторону холла. Завтра мы это исправим. Нехорошо, если слуги примутся гадать, почему мы спим так далеко друг от друга.
      Он развернулся и оставил ее в покое. Облегчение сочеталось у нее с удивлением: она не надеялась на такое легкое избавление.
      Усталость Марисы была слишком велика, чтобы обдумать положение; несмотря на все испытания, она уснула мертвым сном. Но пробуждение примерно в час дня оказалось не таким приятным, как сон: вместо Симмонс, которой полагалось порадовать ее принесенным в постель завтраком, она увидела над собой пару холодных, оценивающих глаз, заставивших ее устыдиться утренней неприглядности ее облика.
      Он дождался, пока она окончательно проснется, и презрительным жестом бросил ей на одеяло, которое она предусмотрительно натянула до самого подбородка, свернутый листок бумаги.
      – Напрасно ты посылаешь тетушке записочки, любимая. Сегодня же вечером мы нанесем ей визит, если она сама не окажется здесь раньше. Что касается уведомления герцога, твоего покровителя, то тебе следовало прежде обговорить это со мной. Ты узнала бы, что я заранее навестил его.
      Мариса терялась в догадках, каким образом он умудрился перехватить записку, которую она отдала миссис Уиллоуби. Что до его последнего утверждения, то при всей уверенности, с какой он произнес эти слова, она отнеслась к ним как к беспардонной лжи.
      Сонливость, которую она ощущала в первые секунды после пробуждения, пропала, сменившись гневом. Она рывком поднялась и устремила на него негодующий взгляд.
      – Теперь я понимаю, какой ты…
      – Поосторожнее с обвинениями, – предостерег он ее, перестав изображать насмешливое почтение. – Я не утверждаю, что мы с герцогом заключили друг друга в объятия. Но мне повезло: я застал его одного, так как его последний дружок, шевалье, по какой-то причине отсутствовал. Это была встреча на более равных условиях по сравнению с предыдущей – интересно, рассказывал ли он тебе о ней?
      От странного тона Доминика у Марисы забегали по спине мурашки; она сразу вспомнила все, что знала и слышала о нем. Недостающее восполнялось догадками… Она находилась с ним наедине и испытывала обычный при этом страх, как всегда, не зная и не понимая, что у него на уме. Филип, лютый враг Доминика, был неожиданно вызван в Корнуолл. Ее мысли приняли зловещее направление, заставившее ее побледнеть.
      – Ты – чудовище! – прошептала она.
      Он засмеялся как от забавной шутки:
      – Нас, чудовищ, создают собственными руками другие. Впрочем, ты скорее всего преувеличиваешь. У тебя к этому склонность.
      Он холодно оглядел ее, не пропуская ни одной мелочи. Она легла спать в тонкой сорочке, так как усталость помешала ей переодеться в ночную рубашку; сейчас, сидя в постели, она нечаянно уронила одеяло и предстала перед ним почти голая.
      – До последнего времени ты проявляла благоразумие, хотя иногда выказывала излишнюю дерзость. Теперь, когда обстоятельства снова нас соединили, почему бы нам не сосуществовать, пока совсем не отпадет необходимость в притворстве? Если ты будешь не слишком драматизировать наши отношения, то мы смогли бы достичь временного перемирия. Видишь ли, ты нуждаешься в моей защите в не меньшей степени, чем я – в приличной вывеске, которую ты мне поможешь изобразить.
      Она снова отказывалась его понимать. Пока у нее в голове вертелись противоречивые мысли, он встал с ее кровати. На его лице опять появилась маска невозмутимости.
      – Поразмысли над моими словами. И прошу тебя, не посылай больше записочек с мольбами о спасении! Они будут всего лишь помехой для нас обоих. Жду тебя внизу примерно через час. Надеюсь, тебе хватит часа? Au revoir, дорогая виконтесса.
      В последующие дни Марисе неоднократно приходилось сожалеть, что рядом нет Филипа, умеющего придать ей уверенности. Ее беспокоило его длительное отсутствие. Вдруг он лежит больной или раненый? Она устала от одиночества и скучала по друзьям, сколько бы знакомых ни вилось вокруг нее. Доминик, капер-американец, сначала подвергший ее насилию, а потом соблазнивший, что оказалось еще хуже, неожиданно преобразился в английского лорда. Этот человек, ставший по недоразумению ее мужем, не донимал ее, к счастью, своим присутствием, когда рядом не было чужих глаз, хотя на людях она была вынуждена переносить его присутствие.
      Она ненавидела его все более люто. Мариса мечтала увидеть, как его многократно протыкают насквозь шпагой и как он падает бездыханным к ее ногам. На деле же они были связаны узами, которыми их помимо ее воли соединили во Франции много месяцев назад. В ожидании новостей от герцога или от Филипа она не видела иного выхода, кроме повиновения.
      Тетушка Эдме, чье удрученное состояние было под стать настроению племянницы, не вымолвила ни слова, представ перед своим бывшим любовником. Она отличалась здравым смыслом, ценила свое высокое положение в лондонском свете и отнюдь не стремилась к тому, чтобы ее поведение во Франции было предано огласке. Доминик угрожал ей именно этим, нисколько ее не жалея, поэтому она вобрала голову в плечи и советовала поступить так же Марисе.
      Когда та взорвалась негодованием, а затем безутешными рыданиями, Эдме молвила:
      – Будем ждать событий, которые освободили бы нас от этого неподъемного груза.
      Сама Мариса, однако, не знала, с какой стороны ожидать помощи и в чем она могла бы выразиться. Некоторые надежды можно было бы возлагать на герцога Ройса, но тот пока не подавал признаков жизни; Филип тоже по-прежнему не появлялся в Лондоне, тогда как его отец предположительно находился в Бате вместе с принцем Уэльским.
      Скандально известная супружеская пара вела бурную великосветскую жизнь. Мариса наблюдала за мучениями Тома Драммонда: Салли усиленно афишировала свою связь с Домиником. Ни для кого уже не было секретом, что Мариса и Доминик состоят в светском браке, то есть ведут каждый собственную жизнь, появляясь вместе только в обществе. Тем не менее Мариса еще сильнее, чем прежде, чувствовала за собой постоянное и неусыпное наблюдение. Она не имела ни малейшего понятия, кто за ней следит и зачем, что пугало ее еще больше; вся ее жизнь превратилась в дурной сон.
      Как известно, начавшись, события нарастают как снежная лавина. Первым намеком на предстоящие перемены в тягостном существовании Марисы стали произнесенные украдкой слова тети Эдме о том, что до нее дошли вести о Филипе. Не пройдет и недели, как он вернется в Лондон вместе с отцом; в его намерения входит без промедления увидеться с Марисой и поговорить с ней.
      – Я все устрою, – пообещала Эдме. – Не знаю пока, как именно… Что-нибудь придумаю.
      Сердечко Марисы заранее колотилось от волнения и страха. Доминик не сможет помешать ее встрече с Филипом! В последние два-три дня муж почти не появлялся дома, а появляясь и попадаясь Марисе на глаза, он бывал настолько озабочен, что даже забывал говорить ей свои обыкновенные колкости. Салли рассказывала ей, что они часто наведываются вдвоем в клуб «Дамнейшн». «Так он просадит все мои деньги!» – тревожилась Мариса. Он не имел права ни на деньги, переведенные герцогом на ее имя, ни на титул, от которого столько лет отмахивался, чтобы теперь как ни в чем не бывало его носить. Какова вообще истинная цель его появления в Англии?
      Позднее она с горечью признавала, что так никогда и не узнала бы этого, если бы не граф ди Чиаро, который однажды навязал ей свое общество, подловив в парке, куда она приехала для прогулки верхом вместе с Салли, доказывавшей, что у них нет никаких причин для прерывания дружбы.
      – Вспомни, дорогая, ведь ты сама говорила мне, что ваш брак стал способом защитить тебя от происков ужасного Бони! – Леди Рептон изобразила возмущение, не сводя с подруги горящих любопытством глаз. – К тому же ты без памяти влюблена в Филипа Синклера! За чем же дело стало? Мы цивилизованные женщины! Твой Доминик меня положительно заворожил. Скажу больше: я постараюсь так его занять, чтобы ты могла почувствовать себя свободнее.
      Прямота Салли вызвала у Марисы неоднозначные чувства, в которых она сразу не могла разобраться. Сейчас было не до того: с новенькой коляской Салли поравнялся сверкающий фаэтон красавчика графа, попросившего разрешения побеседовать с виконтессой. При этом его умоляющий взгляд был обращен на Салли. Невзирая на недовольство Марисы, та произнесла:
      – Почему бы и нет? Бедняга попросту умирает от любви к тебе! Стоит мне с ним встретиться, я только и слышу хвалебные оды в твою честь! Лучше потолкуй с ним, чтобы он унялся – если только ему требуется именно это… Я высажу тебя здесь, и вы сможете прогуляться вдвоем, вдали от чужих глаз. Я заберу тебя примерно через полчаса. Идет?
      У Марисы не было времени возразить. Не успев опомниться, она уже легко ступала рядом с настойчивым графом, чья физиономия, стоило им остаться вдвоем, приняла суровое выражение.
      – Вы меня избегаете. – Это был не вопрос, а утверждение. Не дав Марисе ответить, он продолжил с тихой угрозой: – Я спрашиваю себя: в чем тут дело? Почему? Не из-за внезапного ли появления вашего супруга? Но этой причины явно недостаточно: ведь он предоставляет вам полную свободу, не так ли? Раз вы находитесь теперь, что называется, в чужом лагере, я задаюсь вопросом…
      – У вас нет на это никакого права! В нашу последнюю встречу я ясно заявила, что не готова рисковать жизнью в бессмысленной политической игре. Я пообещала разузнать то, что сумею, но это оказалось слишком опасно. Меня предостерегали, мне угрожали – и это еще далеко не все!.. Говорю вам, я под подозрением! Не желаю стать следующей жертвой зловещего Убийцы независимо от того, какой стороне я предана. Этого от меня никто не дождется!
      – Кто, мадам? Кто вас предостерегал, кто угрожал? Даже эти сведения могут принести пользу. Кто-то из ваших развеселых дружков-эмигрантов? Или ваш супруг собственной персоной?
      Мариса ахнула и испуганно уставилась на графа. Тот удовлетворенно закивал:
      – Вполне вероятно! Он посещает те же места, что и они. Из тюрьмы в Бресте он сбежал вместе с двумя роялистскими шпионами. Он действует с ними заодно – то ли из жажды мести, то ли ради денег, разыгрывая из себя английского виконта. Неужели вы этого не знали и даже не подозревали? Тогда с какой стати, по-вашему, даже его заклятые враги здесь, в Англии, не смеют пальцем его тронуть? Воровская честь?
      Он обстреливал ее вопросами, некоторые из которых не требовали ответа. У нее закружилась голова. Собравшись с силами, она тихо проговорила:
      – Напрасно вы ведете себя как на допросе, граф! Вы не разговаривали бы со мной, если бы не нуждались во мне. Не пытайтесь меня запугать – этим вы только усилите мое упрямство. Выражайтесь яснее, если хотите добиться результата.
      Он негромко выругался, остановился и поймал ее за руки.
      – Господи, неужели вы все еще не понимаете? Роялисты плетут заговоры, как и раньше. Теперь у нас есть основания считать, что они готовятся к решающему удару. По нашим сведениям, их предводителем будет принц из Бурбонов. Они проникнут во Францию со всех сторон. Многие уже находятся там. Вы представляете себе, что это означает? Убийства, хаос! Возвращение террора, когда все подозревают всех. Бонапарт – герой Франции, единственная ее надежда на спокойствие и величие! И не только для Франции, но и для всей Европы. Хватит с нас проклятых англичан, оттесняющих нас в сторону и презрительно обзывающих нас иностранцами даже на нашей собственной земле. Неужели вы отойдете в сторону и позволите ему пасть от руки убийцы? Ведь он покровительствовал вам, выделял вас в толпе…
      Мариса зажмурилась от напора, с каким обращался к ней распалившийся граф. Ему нельзя было отказать в правоте. Занятая собственными бедами, она хотела забыть и действительно о многом забыла. Конечно, граф ди Чиаро слишком напоминал ей герцога Оранского, однако ей пришлось задуматься над его вопросами. Несмотря на жизнь в Англии и на английских друзей, она не могла не сознаться, что в глубине души сохраняет верность Франции, возглавляемой первым консулом. Она не могла не восхищаться им как военачальником, дипломатом, единовластным правителем, каковым он, по существу, являлся. Он отменил зловещий «эмигрантский список», позволив французским аристократам, желавшим вернуться на родину, сделать это, не боясь кары. Он старался быть справедливым. Она помнила Наполеона-семьянина, ласково трепавшего ее по щеке в парке Мальмезона, где он участвовал в детских играх, ей припомнился и Наполеон, который желал быть ее любовником, чьи дары и внимание поначалу тешили ее самолюбие. Даже при ее вступлении в брак он не отказал ей в защите…
      От ди Чиаро не укрылось смятение, отразившееся у нее на лице. Отпустив ее руки, он сказал более ровным голосом:
      – Я вас не осуждаю. Ведь вы всего лишь женщина, и я понимаю ваши страхи. После нашего последнего разговора я собирался оставить вас в покое, но теперь я узнал нечто такое, что изменило мои намерения. Все, что я от вас требую, – это любые сведения, которые вы могли бы раздобыть, не выдавая себя. Мы не пренебрегаем ничем. У меня есть основания опасаться, что некая группа готовится вернуться во Францию, чтобы осуществить там свой дьявольский план. А ваш муж владеет кораблем. Вы понимаете?! Все, что мне надо узнать, – время, когда он собирается отчалить, и имена тех, кто, так сказать, исчезнет одновременно с ним.

      – Ради Бога, Филип, будь осмотрительнее!
      Голос Энтони Синклера, обычно беспечный, сейчас звучал взволнованно. Лорд Энтони смотрел на сына, расхаживавшего взад-вперед перед камином. По дальней стене изящно обставленной комнаты металась его длинная тень. Было заметно, как молодой Синклер стискивает зубы, как играют желваки на его скулах. Отец не удержался и добавил c необычной для него серьезностью:
      – Будь благоразумен, сынок! Сам знаешь, сейчас у нас нет выбора, тем более что дядя болен…
      Филип, смотревший до этого на огонь, обернулся и сдавленным голосом произнес:
      – Вы знаете, что причина недуга – он! А теперь он разгуливает по Лондону, корчит из себя денди и вытаскивает на поверхность все старые слухи, чтобы унизить нас и скрыть свои делишки. Неужели я должен от него прятаться? Поймите, сэр…
      – А я требую, чтобы ты понял необходимость осмотрительного поведения! Если ты сгораешь от любви, то можешь не волноваться, она останется при тебе. Насколько я понимаю, Доминик не утаивает, что Салли Рептон – его любовница. Он постарался, чтобы о его присутствии в Лондоне было известно всем и каждому. Теперь от него не так-то просто избавиться, как раньше. Черт возьми, ты отлично знаешь заключение доктора! Нового огорчения слабое сердце Лео уже не вынесет, и у нас появится новый герцог Ройс, причем не я, так что тебе придется забыть о титуле виконта Стэнбери. Повторяю, мы сделаем так, чтобы шевалье открыто, у всех на глазах прикончил его на дуэли. Такова воля твоего дяди. Ты же стоял рядом со мной и все слышал!
      Филип попытался взять себя в руки.
      – При всей своей картинной преданности дяде шевалье удручающе туп. Неужели я должен…
      – Как тебе известно, у Дюрана есть собственные резоны. Да, ради своего и моего блага ты должен!
      Красивое лицо Филипа Синклера исказила судорога ненависти, но он быстро опомнился.
      – Не станешь же ты по крайней мере убеждать меня не показываться в Лондоне только потому, что там объявился он? Обещаю, я не буду нарочно попадаться ему на глаза, но не более того! – Горько усмехнувшись, он твердо добавил: – Если нам все-таки суждено столкнуться, мой кузен-бастард вряд ли затеет скандал. Как тебе известно, я ежедневно брал у Дюрана уроки фехтования. Сражаться на дуэли оружием джентльменов – не одно и то же, что размахивать абордажной саблей или томагавком.
      Лорд Энтони, поняв всю тщетность дальнейших увещеваний, сказал упавшим голосом:
      – Будь хотя бы осторожен! Его нельзя недооценивать, это большая ошибка: сдается мне, у нашего родственничка вошло в привычку выходить сухим из воды даже из заведомо безнадежных положений.
      Однако Филип, не желая мириться с унижением, строил собственные планы, в чем ему тайно потворствовал шевалье Дюран, появившийся в Лондоне на следующий день с неким загадочным поручением.
      Мариса ничего не знала об этих приготовлениях. Услышанное от графа ди Чиаро потрясло и озадачило ее, однако он так ничего и не прояснил, пожимая плечами и напоминая, что времени у них в обрез.
      – Если я попытаюсь оказать вам помощь, не вызвав подозрений, устроите ли вы мне возвращение во Францию? – Несмотря на яркое солнце, ее била дрожь, на лице появилось упрямое выражение. – Хватит с меня Англии! Я соглашусь вам помогать только в обмен на ваше честное слово.
      Они повернули обратно. При виде приближающейся коляски леди Рептон граф поспешно согласился:
      – Даю вам слово джентльмена. Задача трудная, но выполнимая. Итак, я помогаю вам, а вы – мне. По прошествии этой недели я встречусь с вами еще раз.
      Дальше секретничать было невозможно. Он угрюмо склонился к ее руке и рассыпался перед Салли в благодарностях, после чего дамы укатили прочь.
      Вечер и весь следующий день Мариса провела в тяжких раздумьях. Салли подтрунивала над ней, твердя, что сразу после короткой прогулки с ди Чиаро она стала рассеянной и с ее лица не сходит краска; зная, что приятельница не перестанет любопытствовать, а только еще больше разохотится, встретив сопротивление, Мариса отделалась первым попавшимся ответом, однако призналась, что находит графа очаровательным, хотя и не представляет его в роли возлюбленного.
      – А почему, собственно? – спросила Салли на прощание. – Я всегда полагала, что мы, женщины, нуждаемся в разнообразии ничуть не меньше мужчин.
      Героем одного дня стал граф, другого – Филип. Они встретились в доме ее тетушки, где была в разгаре подготовка к приезду старого графа, лишь изредка наведывавшегося в Лондон. Мариса поймала себя на странном ощущении: после того как Филип в прямом смысле подобрал ее на парижской улице, между ними столько произошло и столько их связывало, однако он так и остался чужим для нее человеком.
      Волнение Филипа было, возможно, сильнее обыкновенного, но когда они остались вдвоем в маленькой гостиной, он схватил Марису за руки и наклонился к ней:
      – Любовь моя! Если бы ты знала, как мне претит встречаться с тобой тайком! Ты хорошо себя чувствуешь? Он не слишком тебя донимает?