Ей отчаянно не хотелось ехать вечером в «Дамнейшн», однако теперь она была лишена права решать; к тому же Мариса недоумевала, откуда шевалье известно о ее намерениях провести вечер.
      Она так перепугалась, что у нее перехватило дыхание; пальцы машинально расстегнули ожерелье из рубинов и аметистов на шее, и горничной пришлось снова его застегивать. Не помогла даже теплая ароматная ванна: она по-прежнему тряслась как от холода от страха перед неведомым. Напрасно она уговаривала себя, что вряд ли с ней расправятся в таком людном месте, как клуб, называемый для краткости и конспирации просто «Д»…
      Тем не менее она болтала как ни в чем не бывало, улыбалась, даже рассмеялась, когда Салли спросила, запаслась ли она деньгами: ведь в противном случае…
      – Я знаю, чем это грозит, и не собираюсь рисковать.
      – О да, осторожность и еще раз осторожность, милочка, но скука – наш враг! Желающие просто перекинуться в картишки отправляются на Брайтон-стрит.
      Глаза Салли сверкали; Мариса заметила, как, пользуясь темнотой кареты, она прижимается к Тому Драммонду и позволяет ему запускать руку ей за корсаж и гладить грудь. Салли, несомненно, наслаждалась ролью отчаянной возлюбленной. Мариса гадала, как далеко она способна зайти и как сложится вечер для нее самой. Чем все закончится, если рядом нет Филипа – защитника и советчика? Ее не оставляло предчувствие, что вопреки здравому смыслу она кладет голову на плаху гильотины.
      С виду все выглядело точно так же, как при первом посещении клуба. Салли держала слово и не отходила от Марисы ни на шаг. Обе скрывали лица под масками и свободно фланировали по клубу, позволяя Тому развязно обнимать обеих за талии. Салли завистливо поглядывала на игроков в фараон, но лорд Драммонд насмешливо напоминал ей, что сначала нужно исполнить долг.
      Внимание Марисы привлекла женщина в черном одеянии с серебряной отделкой, с огненно-рыжими кудрями, которые она вопреки моде не подстригала. Ее лицо скрывала черная полумаска, алый рот был соблазнительно приоткрыт, чтобы все могли любоваться жемчужно-белыми зубами.
      – Герцогиня Фарнсуорт, – прошептала Салли, заметив интерес Марисы. – Слывет одной из самых блистательных и в то же время хладнокровных женщин Лондона. Ее отец тоже был герцогом; болтают, что она заставляет мужа стучаться в дверь ее спальни. Предана вигам. Мне всегда странно видеть ее здесь, хотя я слышала, что азартные игры – порок, которому она не в силах противиться.
      – Довольно, Салли! Ты забыла главное здешнее правило: не сплетничать! – шепотом одернул спутницу лорд Драммонд. Салли Рептон пожала плечами. Марисе показалось, что она узнала герцогиню; ее лицо под маской залилось смущенным румянцем, когда она вспомнила унизительную, но в то же время заставляющую бурлить кровь сцену с участием рыжей картежницы.
      Мариса вздохнула с облегчением, оказавшись в ало-золотой приемной мадам де л’Эгль. Зеленовато-голубые глаза хозяйки клуба смотрели по-прежнему пристально, накрашенные губы растянулись в улыбке: казалось, они жили отдельно на этом бесстрастном белом лице.
      – Какое изысканное платье, виконтесса! – Она дотронулась усеянным блестками веером до руки гостьи. – Стыдитесь! Неужели вам требуется приглашение, чтобы снова почтить вниманием мой дом?
      На выручку Марисе поспешила Салли.
      – Мариса не виновата, мадам, – сказала она со смехом. – Уж я-то знаю, как она захандрила после отъезда из Лондона мистера Синклера! Он взял с нее обещание…
      – Салли! – вмешался было лорд Драммонд, но мадам ответила обоим неожиданно низким, хрипловатым смехом.
      – Неужели я должна призывать к ответу Филипа Синклера? В таком случае вы прощены, дитя мое. У меня еще будет время с ним поговорить. А вам, – лукаво продолжала она, – сегодня вечером необходимо сопровождение, иначе вы не будете чувствовать себя в безопасности. Вы уже знакомы с шевалье Дюраном. Уверена, что в его обществе вы обретете уверенность.
      Из кучки молодежи, не отходившей от мадам маркизы, вышел шевалье собственной персоной. Сняв маску, он учтиво поклонился.
      – Для меня это огромная честь!
      Его каштановые пряди казались медными в золотистом свете свечей, полногубый рот улыбался. Он шагнул к Марисе. Той ничего не оставалось, как опереться на него.
      Они покинули салон хозяйки вчетвером, но очень скоро Салли и Том Драммонд, полагая, что теперь Мариса не одна, улизнули попытать счастья за карточным столиком. Шевалье вежливо осведомился, бывала ли Мариса наверху, и, не дожидаясь ответа, повел ее вверх по лестнице, покрытой толстым ковром, мимо галереи с музыкантами и дальше, по тускло освещенному коридору.
      – Здесь расположены отдельные апартаменты, – говорил он на ходу, как завсегдатай клуба, – в которых уединяются люди, желающие побеседовать или поиграть в карты без свидетелей. На третьем этаже есть другие комнаты, каждая с неповторимой обстановкой, предназначенные для… иных целей. – Почувствовав, что она тянет его назад, он заявил прежним безразличным тоном: – Я снял комнату, в которой мы можем разговаривать, не опасаясь чужих ушей. Можете успокоиться: у меня нет планов вас соблазнять, поскольку наши с вами предпочтения резко расходятся.
      Мариса была поражена его откровенностью. Он тем временем вытащил из кармана ключ и вставил в замочную скважину одной из дверей. Мариса оказалась в небольшой, со вкусом обставленной в стиле Людовика XV комнате, перед уютно полыхающим камином. Все еще не находя слов, она покосилась на свое отражение в зеркале. Пурпурная шелковая маска шла к платью, обтягивающему стройную фигурку. Стоило ей пошевелиться, как оживали темно-синие клинья, вставленные в шелк, что создавало неотразимый эффект мерцания. Шевалье, впрочем, оставил без внимания это пленительное зрелище, равно как и негодующий взгляд ее янтарных глаз.
      – Месье!
      Он улыбнулся одними губами; глаза остались серьезными и холодными.
      – Прошу прощения за поспешность, мадам. Вы, должно быть, прочли мою записку? Я не могу долго оставаться в Лондоне, так как герцог нуждается во мне, поэтому был вынужден устроить эту встречу без промедления. Соблаговолите присесть. Я ненадолго задержу вас.
      Словно желая дать ей время подумать, он отвернулся и налил два бокала вина. Без лишних слов он протянул ей бокал.
      – У меня для вас новости скорее неприятного свойства. Не лучше ли для начала вам сделать глоток-другой?
      Рука Марисы задрожала; она ошеломленно уставилась на него. Он пожал плечами.
      – Не желаете? Вам виднее. Возможно, вы крепче, чем выглядите. Сейчас вы поймете, почему я предпочел поговорить с вами наедине. Мадам, ваш отец скончался. Очень жаль, что вам приходится узнавать эту печальную новость от чужого человека, хотя, с другой стороны, так, быть может, даже лучше. Смерть наступила три-четыре месяца назад вследствие болезни, вызванной ранениями, нанесенными ему в ходе дуэли, на которой он защищал честь своей жены. Вы не знали, что он женился вторично?
      Видимо, Мариса кивнула, сама того не сознавая, потому что шевалье продолжил с прежней обстоятельностью и бесстрастностью:
      – Насколько я понимаю, его жена происходила из старинного испанского семейства, с давних пор поселившегося в Луизиане. Вам предстояло сочетаться браком с ее сводным братом. Человеком, по сути дела, послужившим причиной смерти вашего отца, стал – мне страшно это вымолвить – ваш муж.
      Мариса пролила вино, и шевалье подскочил к ней, чтобы подхватить выпавший из ее пальцев бокал и поднести его к ее губам.
      – Лучше выпейте, мадам. Я налью еще. Я не привык иметь дело с женскими слезами.
      Она выпила вина, почти не сознавая, что делает. В голове крутилось лохматое разноцветное колесо; она испугалась, что сейчас лишится рассудка.
      – Но как, почему?..
      Педро и Доминик, их смех за стенами монастыря… Инес… Она не знала, сама ли вспомнила это имя или услышала его из уст шевалье.
      – Донья Инес, кажется, красавица. Уверен, она рассчитывала на наследство. Но ваш отец, судя по всему, не стал менять завещание, так что его наследницей оказались вы, тогда как донья Инес выступает всего лишь опекуншей его владений.
      Зубы Марисы застучали о край бокала, и она бездумно сделала новый глоток.
      – Я не знала… Господи! Неужели вы считаете, что меня интересует это наследство? Но каким образом вы?..
      – У герцога есть свои каналы для добывания сведений. Он поручил мне передать вам, что ваши с ним интересы совпадают. Вам понятно, мадам? – В голосе шевалье прорезались повелительные нотки, словно он сбросил маску смазливого надутого юнца. – А интересы герцога – это мои интересы. По той же причине я беру на себя смелость посоветовать вам перестать играть в глупые игры, способные поставить под удар ваше блестящее будущее. Вокруг вас есть люди, которые ни перед чем не остановятся и будут довольствоваться самым малым подозрением в вашей измене. Осторожнее выбирайте себе друзей, мадам, и не забывайте, кому вы обязаны хранить верность.
      Сначала он сразил ее ужасной новостью, а теперь смеет запугивать! В чем смысл его предупреждения? Неужто?.. Не в силах справиться с дрожью, Мариса, сохранившая крупицы здравого смысла, дала волю слезам. Заплакать было в ее положении совершенно естественно; он не должен был догадаться, что ее обуял страх, по сравнению с которым смерть отца отходила на задний план. Ненавидеть, бесноваться, сходить с ума от унижения она будет позже. Сейчас она прибегла к помощи слез, обеспечивавших защиту и снимавших напряжение.
      Придя в себя и спустившись вниз, благо маска скрывала ее заплаканные глаза, она позволила шевалье отвезти ее домой. По дороге он не проронил почти ни слова, разве что туманно напомнил ей о ее долге.
      Только в своей комнате, дождавшись ухода горничной, Мариса расплакалась снова. Теперь она горевала по отцу, вспоминая его в молодости, как он брал ее на руки, сажал себе на плечи, называл своей маленькой принцессой и сокровищем. С тех пор минуло много лет, они стали друг другу чужими. Она думала, что он забыл о ней и помышляет только пристроить побыстрее замуж. А ведь он любил ее! Попытавшись представить себе донью Инес, она воскресила в памяти образ испанской королевы – брюнетки с похотливым взором и алым ртом. Из-за этой женщины Доминик сражался с ее отцом и женился на его дочери. Он еще тогда отлично знал, кто она такая, и внезапно предложил ей руку! Эти трое, он, Педро и Инес, составили коварный план. Теперь Доминик, должно быть, радостно потирает руки…
      Измученная рыданиями, Мариса наконец уснула. Весь следующий день она не выходила из комнаты и отказывалась принимать посетителей. Среди прочих визитных карточек она нашла карточку графа ди Чиаро, которую гневно разорвала. Видимо, он сознательно пытается ее скомпрометировать… Скорее бы возвращался Филип! С ним она по крайней мере будет в безопасности. Он поймет ее лучше, чем кто-либо другой.
      Однако на следующее утро она получила от Филипа письмо, в котором он писал, что его возвращение откладывается из-за плохой погоды. Днем пожаловала тетушка Эдме в сопровождении очаровательного графа де Брассера, с которым она встречалась прежде. Пока тетушка беседовала с миссис Уиллоуби, граф, не обращая внимания на траур, в который облачилась Мариса, деликатно выспрашивал ее о положении дел во Франции на тот момент, когда она покинула страну, и о привычках первого консула и его супруги. Верно ли, что они большую часть времени проводят в Мальмезоне? Как часто Наполеон ездит в Сен-Клу? Она уклончиво отвечала, что ничего не может вспомнить толком, ибо только что узнала ужасную весть, и что тетя способна удовлетворить графское любопытство ничуть не хуже племянницы. Граф выглядел разочарованным, но не настаивал. Вскоре гости откланялись, причем Эдме пообещала снова появиться у Марисы вечером, чтобы рассеять ее грусть.
      Мариса не знала, что подумать, к кому обратиться за помощью. Когда вечером ей снова доложили о приходе графа ди Чиаро, она сказалась больной и, сославшись на траур, отказалась от встречи.
      Вскоре пожаловала тетушка, заставшая Марису в постели с холодным компрессом на лбу. Поджав губы, Эдме выпроводила Симмонс и миссис Уиллоуби, чьи хлопоты признала бесполезными, после чего, нависнув над племянницей, обрушилась на нее без всякого снисхождения:
      – Чего ты добиваешься, от всех прячась? Согласна, произошло грустное событие, для тебя несчастье узнать о кончине отца, но слезами горю не поможешь. К тому же это случилось уже несколько месяцев тому назад. Думаешь, ему понравился бы твой теперешний вид? Признаться, ты меня разочаровываешь. Не думала, что ты превратишься в такое ничтожество! Да-да, ты просто струсила! Чего ты прячешься? Опомнись: если ты дашь волю хандре и испустишь дух, то твой муженек унаследует все, что тебе теперь принадлежит. Представляю, как обрадуется донья Инес, да и он с ней заодно! Они еще, чего доброго, поженятся, чтобы жить припеваючи на оставшиеся после тебя денежки…
      – Нет! – Мариса рывком села. Ее глаза пылали. – Я этого не потерплю! Но вы-то как можете так о нем говорить? Ведь вы в свое время были его любовницей. Или вы ревнуете его к этой Инес, моей мачехе? Кстати, я сделалась его женой не без вашего участия. Или вы забыли об этом?
      Эдме слегка побледнела, но глаз не отвела.
      – Это правда, но лишь отчасти. Меня привлекло в нем его необузданное дикарство, веявший от него дух опасности. Однако стоило мне уяснить, что это тот самый… Как ты не понимаешь, что я, как и все мы, действовала, преследуя твои же интересы! Точно так же я не отказываюсь от слов, которых наговорила тебе только что. Я знаю, что тебе пришлось перенести, но ты еще молода, у тебя все впереди. Не могу смотреть, как ты безвольно опускаешь руки!
      Мариса хранила каменное молчание. Эдме не унималась:
      – Я говорю так только потому, что ты мне небезразлична. Если хочешь знать, я явилась только затем, чтобы сообщить о своем намерении уехать на несколько недель в Бат – сама знаешь, каким модным стало это место после того, как о нем одобрительно отозвался сам мистер Браммелл! Целебный воздух, волшебная вода. Мне надо сменить обстановку и уехать из Лондона. Я уже сняла там дом на весь сезон, поэтому ты могла бы составить мне компанию – если сможешь, конечно, оторваться от своих приятелей. Возможно, туда приедет и Филип, если там будешь ты. Хотя мне, конечно, не надо тебе напоминать, что ты теперь богатая и независимая женщина и вольна поступать по своему усмотрению.
      Мариса успела как следует поразмыслить и посвятила достаточно времени горю, поэтому тетина отповедь стала для нее холодным душем. Она не могла не видеть ее правоты. Какой смысл безвольно лежать, предаваясь страхам, позволять другим торжествовать над ней, не пытаясь дать сдачи? Слишком долго ею помыкали! Внезапно ей на память пришла ее беседа с герцогом Ройсом, который не раз произнес слово «месть». Она вспомнила, как звучит это слово по-итальянски, и затрепетала от страха и ярости. Вендетта!
      Отныне она пойдет этим священным путем, не останавливаясь ни перед чем. Она позаботится, чтобы человек, сделавший так много, чтобы вызвать ее ненависть, был брошен к ее ногам и издох как бешеный пес, зная, что это она наказывает его за содеянное. Она использует кого угодно, лишь бы добиться своего. Зажмурившись, она мысленно произнесла самое страшное цыганское проклятие, не заботясь о том, правильно ли запомнила цыганские слова.
      – Мариса! – окликнула ее Эдме.
      – Теперь все будет хорошо. – Мариса открыла глаза и улыбнулась. Эдме заметила, как пылает ее лицо, но прежде чем она успела что-либо сказать, Мариса задумчиво проговорила: – Пожалуй, я оденусь и перекушу. Я весь день не ела! Не желаете поужинать со мной? Обсудим поездку в Бат и туалеты, которые мне там понадобятся.

      Было решено, что Мариса последует за графиней де Ландри в Бат не позднее чем через неделю, как только будут закончены необходимые приготовления. Предстояло привести в порядок дом, уведомить герцога Ройса и договориться с Филипом.
      Тетя, с радостью видя воспрянувшую духом племянницу, воздержалась от лишних вопросов и лишь сказала обеспокоенно:
      – Ты ведь едешь не одна? Нельзя давать людям повод для пересудов.
      – Не сомневаюсь, что миссис Уиллоуби обрадуется возможности побывать в Бате, – беспечно ответила Мариса, хотя заранее решила, что отошлет Уиллоуби и Симмонс вместе с багажом.
      Как только Эдме покинула Лондон, Мариса сообщила Уиллоуби, что отправится в Бат в собственном экипаже вместе с леди Рептон (с ней они заранее обо всем договорились). Миссис Уиллоуби слабо протестовала, но быстро сдалась. В компании должен был находиться мистер Синклер, что лишало ее права возражать виконтессе Стэнбери.
      – Итак, ты собираешься сделать Филипа своим любовником? – спросила ее Салли Рептон напрямик, сверкая карими глазами. – А как же бедняга граф? Он не отстает от меня уже который день, умоляя устроить вам новую встречу. Ты просто убегаешь? Как же красавчик шевалье, с которым ты в такой спешке покинула клуб?
      Сама любившая приключения, Салли больше всего на свете обожала скандалы и рискованные поступки. Только титул и состояние спасали до поры до времени ее репутацию. Мариса, пребывая в своем новообретенном состоянии непреклонной решимости, отделалась улыбкой, говорившей о многом, хотя ни в чем не стала сознаваться вслух.
      – Прошу тебя, не говори графу, куда я улизнула! Если он так безумно в меня влюблен, как клянется, то ему не повредит немного остыть. Что касается шевалье, то это был всего лишь посланец свекра, принесший дурные вести.
      Глаза Салли затуманились, и она участливо стиснула подруге руку.
      – Как я могла забыть! Твой отец… И все же я бы тебе посоветовала не носить траур. Это производит слишком мрачное впечатление. Раз ты не собираешься сидеть в заточении, то какой в нем смысл? – Салли неожиданно свела брови, словно о чем-то вспомнила. – Кстати, о заточении… Ты ведь, кажется, еще не вдова? Мне не хотелось донимать тебя расспросами, а ты ничего не рассказывала о своем муже. Знала бы ты, какие чудеса о нем рассказывают! Он по крайней мере не калека? Не урод? Ройс как будто с радостью признал тебя своей снохой. Или я болтаю лишнее? Пойми, я умираю от любопытства! Чем объяснить его отсутствие в Англии?
      Мариса заранее подготовилась к подобному допросу, поэтому спокойно повернулась к Салли и ответила с притворной задумчивостью: