ПРОЛОГ

Начало марта, 688 год н. у.

Низко плывущие тучи еще больше сгущали царившую в лесу тьму. Единственными звуками в этом сумраке было монотонное чавканье ло­шадиных копыт по грязи да мелко моросящий нескончаемый дождь. Для небольшого отряда, возвращавшегося по едва различимой тропе, пролегавшей сквозь чашу, звуки эти были един­ственной наградой за все тяготы этого бесплод­ного дня. Так что ненастье казалось чем-то впол­не естественным, прямо-таки необходимым пя­терым мужчинам, чьи поиски не дали никаких результатов.

Пытаясь помешать струйкам дождя стекать по твердым, резко очерченным скулам и сжатым губам, Адам пониже надвинул капюшон черного плаща, отчего лицо его совсем скрылось в тени. Он продрог, вымок и был раздражен этим на­прасно потерянным днем и нежеланием против­ника достойно сразиться в открытую. Только прошедшей ночью эти презренные трусы напали на маленькую хибарку, притулившуюся на лесной прогалине, и перебили всех спавших обита­телей.

Лес служил границей между Нортумбрией и Мерсией, и нападение было очередной по­пыткой не признавать существующие рубежи между двумя владениями. Несколько месяцев назад король Олдфрит приказал Адаму, своему преданному вассалу и илдормену Оукли, вести отряд из их скира в глубь королевства, к юго-восточной границе. Здесь они объединились с силами местного илдормена, защищаясь от по­добных набегов. И вот сегодня, с восходам со­лнца, Адам повел четверых людей злодеев; следы эти становились все пока не пропали совсем. Негодяи, которые их оставили, просто исчезли, что еще более усиливало досаду Адама. Он скрипнул зубами и так натянул вожжи, что они впились в его сжа­тые в кулаки и огрубевшие в сражениях лад­они.

Опытный воин, Адам был вне себя от этих ребяческих – нет, трусливых – воровских на­падений мерсийцев. Их воины после набегов скрывались, растворяясь во мраке, не пытаясь встретиться с защитниками лицом к лицу. Сжав зубы от ярости, Адам безмолвно клял бурю, ви­новную в их теперешней неудаче.

Буря? Какое там! Эта погода недостойна таких сильных определений. В сплошных серых тучах, тянувшихся вслед за туманом, и в нескончаемом мелком дожде не было ничего драмати­ческого – ни мощного грохота, ни ослепитель­ных вспышек. Скорее, это было жалкой паро­дией на неистовство бури, нелепой и удручаю­щей, как и весь этот день, начавшийся надеждой на отмщение злодеям и кончившийся ничем. Хуже того, Адам боялся, что день этот предве­щает целую вереницу ему подобных.

После того как три года назад умер король Эсгферт, корона Нортумбрии перешла к его сводно­му брату Олдфриту. Человек необычайной ученос­ти, намеревавшийся постричься в монахи, Олдф­рит хотел лишь одного – жить в мире со всеми. Никоим образом нельзя было сообщать ему об этих раздорах. А тут еще Этелрид, король Мерсии, подливает масла в огонь. Этелрид решил во что бы то ни стало расширить границы своих владе­ний, а потому обращал алчные взоры на земли но­вого правителя, считая его ни на что не способным ничтожеством. Как и во время последнего ночного набега, воины Этелрида начали потихоньку отщи­пывать от владений Нортумбрии, пока война на­конец, прямо и недвусмысленно, точно черная гро­зовая туча, не замаячила на горизонте. Адам и его люди неуклонно продвигались вперед сквозь не­подвижную тишь, а мысли его тем временем ста­новились все безрадостнее.

В-ж-ж-жик! У-ап-п! Воздух наполнился свистом летящих стрел и приглушенными ударами наконечников, вонзающихся в мягкую плоть.

Со звоном выхватив меч из ножен, Адам раз­вернул лошадь, успев заметить, как четверо его спутников и товарищей по оружию падают с седел, пронзенные стрелами. Лес точно взорвал­ся, наполнившись вдруг людьми, грубыми голо­сами и резкими воинственными криками.

Адам не успел даже вскрикнуть, когда вне­запный удар по затылку, у самой шеи, свалил его на землю, выбросив из седла. Он потерял со­знание.

Грохот сотен лошадиных копыт, мчавших своих всадников в битву, отдавался у Адама в го­лове болью. Сознание медленно возвращалось к нему, он стал ощущать приятное тепло потрес­кивающего рядом огня, однако веки его были слишком тяжелы, чтобы поднять их, и Адам воз­благодарил за это судьбу, услышав знакомый голос, который ему совсем не хотелось бы слы­шать.

– Отведите нашего гостя в приготовленное для него место.

Слова были сказаны спокойным, сдержан­ным тоном, но в них явственно слышалось удовлетворение этой удачей и превращением благородного мужа в беспомощного пленника.

– Зачем это? – проворчал чей-то голос. – Неужто не найдется подходящего местечка поб­лиже, куда можно было бы надежно упрятать лорда Адама, не тратя столько времени и сил?

– Ты не способен понять, какие опасности таятся в его присутствии здесь.

Раздраженный непрестанными выпадами мерсийского тэна, его собеседник сдобрил свой ответ крепким словцом.

– Ну еще бы. Ты ведь дрожишь от одной только мысли обо всей этой друидской чепухе, которая тотчас же повергает тебя в омут беспри­чинного ужаса.

Явно оскорбленный, первый из собеседников пытался скрыть это за язвительной насмешкой.

– Зачем тратить столько усилий, когда мои воины прекрасно могли бы охранять лорда Адама. Они достаточно опытны, чтобы не допус­тить вмешательства магии друидов, да она и не имеет никакой власти – разве что может ли­шить тебя сил и заставить дрожать от страха. – Слова его так и сочились сарказмом. – В бла­годарность за мою поддержку ваш король пред­оставил мне возможность распоряжаться пленником по своему усмотрению. Так что, не­взирая на твои беспричинные похвальбы, тебе приказано сопровождать его и проследить, чтобы он был заключен в каменные стены тем­ницы. Они надежно укроют его от глаз тех, кто, без сомнения, отправится на его поиски.

Адам услышал в голосе епископа ненависть к себе, черную, таившуюся в глубине его злобной души все эти десять лет, с тех пор как пути их пересеклись в последний раз в жестокой и яростной схватке. Что же, благочестивого епископа нетрудно было узнать по голосу, но того, кто на­смехался над силами, которых следовало стра­шиться, Адам не мог узнать. Желая подтвердить свои подозрения, Адам медленно, с усилием при­поднял тяжелые веки.

Щурясь от яркого света костра, больно реза­нувшего по глазам, Адам увидел фигуру еписко­па Уилфрида. Годы изгнания ничего не смогли поделать с его объемистым животом, на котором Уилфрид имел привычку складывать руки, но Адам тотчас же перевел глаза на мужчину, с яростью взиравшего на упитанного священника. Чем-то он ему был знаком. Еще мгновение и Адам узнал в нем Торвина, тана короля Мерсии Этелрида.

Торвин был так сухопар, что казался слабым, но Адам знал по собственному опыту, столкнув­шись с ним в битве, что это всего лишь види­мость, скрывающая жилистую силу и острый ум. Однако он был поражен не столько присутстви­ем Торвина, сколько тем, что его всклокоченные волосы грязными соломенными прядями падали из-под помятого бронзового шлема, увенчанного головой вепря. Мало того, грубо обточенные края шлема задевали за густой мех плаща, лишь частично скрывавшего короткую кожаную кур­тку, покрытую сеткой бронзовых переплетенных колец.

Не в силах сдержать ярости, Адам хрипло застонал от негодования: и шлем, и куртка были его собственные.

Сидевшие у костра мужчины тотчас же взгля­нули на пленника, связанного и беспомощного, лежавшего на земляном полу. Губы епископа раздвинулись в улыбке ледяного презрения и не­прикрытого торжества, затем, не вымолвив боль­ше ни слова, он отвернулся и вместе с другим заговорщиком вышел из хижины. Адам остался один у угасающего костра с невеселой уверен­ностью, что хижина окружена людьми, которые вскоре увезут его далеко-далеко, что даже маги­ческая власть его жены окажется не в силах по­мочь ему.

И все-таки, почему? Почему его старинный недруг попросту не убрал с лица земли человека, который некогда не просто одержал над ним верх, но и выставил на посмешище? Что озна­чало это странное поведение епископа, какую тайную цель он преследовал?

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Конец мая, 688 год н. э.

«Духи лугов, духи лесов, вечного камня и хруп­ких цветов, нежной росы и могучего моря, трижды я вас заклинаю – откликнитесь на мой зов!» Сидя на скамеечке, придвинутой поближе к маленькому окошку с распахнутыми ставнями, Анья по обык­новению застыла – терпеливо, недвижно, – не прерывая своей безмолвной молитвы. «Единожды к вам я взываю о даровании покоя, дважды – огнем озарите воспоминания любимого и три­жды – пусть скорее любимый возвратится ко мне».

Анья просидела так с рассвета, почти не дви­гаясь, не отрывая глаз от тропинки, ведущей к воротам крепости Трокенхольт. Теперь, когда она горячо повторяла беззвучные слова заклина­ния, нежные, но все более сгущавшиеся тона за­ходящего солнца бросали отблески на ее строй­ную фигурку, блистая и вспыхивая в облаке бе­локурых волос, волною падавших ей на плечи. Произнося слова песнопения, она в то же время молилась, чтобы их жар восполнил ту мощь, ко­торой их лишало безмолвие.

Дочь христианина-саксонца и жрицы друи­дов, Анья, не задумываясь, соединяла христиан­скую молитву с заклинаниями друидов. Она лишь тревожилась, что ее триадам не достает не­земной красоты и свободного ритма молитв ее матери или Ллис. Но большего ей было все равно не достигнуть без надлежащего обучения, а ей не разрешали учиться; отец настаивал, чтобы дети воспитывались как христиане, а мать не со­мневалась, что смешанная кровь ребятишек – наполовину саксонцев – не позволит им обрес­ти власть над силами друидов.

Тотчас же устыдившись своих непочтитель­ных мыслей, Анья подвинулась, так что скаме­ечка заскрипела. Как посмела она обвинять отца, илдормена Трокенхольта, скира христиан­ской Нортумбрии, – прославленный воин Вулфэйн не мог поступить иначе. К тому же он любит ее и желает ей только добра.

Точно так же Анье не в чем было винить свою мать. Леди Брина искренне верила в огра­ничения, наложенные на детей их смешанной кровью. И правда, три младших братишки Аньи не выказывали ни какого-либо интереса, ни склонностей к подобным делам. Анья поморщи­лась и опять шевельнулась. Нет, все-таки она не права – пока еще рано говорить о малыше Сенвульфе. Однако, если Сенвульф вырастет похо­жим на десятилетнего Каба и шестилетнего Эд­вина, то и он будет точно таким же.

Анья сообразила вдруг, что ее необычное беспокойство привлекло внимание матери и Ллис, и поняла, что мысли ее блуждают неизвес­тно где. С самого раннего детства не было, по­жалуй, ни дня, когда бы она не сидела, тихонько, как мышь, внимательно и подолгу прислушива­ясь. Так было с тех пор, как она узнала, что спо­койствие и сосредоточенное внимание – пер­вые шаги на пути к овладению могущественной властью друидов. Если она хочет, чтобы ее за­клинания возымели хоть какое-то действие, ей нужно сосредоточиться только на них.

«Духи лугов, духи лесов, вечного камня и хрупких цветов, нежной росы и могучего моря, трижды я вас заклинаю: откликнитесь на мой зов!» Крепко зажмурив зеленые, словно листья, глаза, Анья сосредоточилась на своем жела­нии – увидеть Ивейна.

Даже сознание того, что Ивейн придет сюда не для того, чтобы встретиться с ней, а лишь от­кликаясь на отчаянные призывы сестры, не могло погасить ликования Аньи. Стараясь не ду­мать ни о том, что происходит вокруг нее в зале, ни о гебурах, занятых у громадного очага приго­товлением поздней вечерней трапезы, ни о ма­тери и Ллис, она с жаром повторяла свои без­молвные заклинания.

Брина сидела в полумраке, в углу, под пуч­ками лекарственных трав, за длинным столом, уставленным разнообразными пузырьками, мерными чашечками и глиняными сосудами. Она размеренно постукивала маленьким пестиком, растирая крохотные зернышки в каменной чаше; жрица так часто занималась этим многие годы, что могла, не задумываясь, трудиться над приго­товлением снотворного снадобья, для которого эти зерна предназначались.

Взгляд ее серых, потемневших от тревоги глаз то и дело останавливался на дочери, чье ожидание было почти осязаемо. Несмотря на чу­десное зрелище, которое представляло ее дитя, озаренное лучами предзакатного солнца, Брине чудилось, будто Анья окутана мглистой, безра­достной пеленой. Ей казалось, что девушка скло­нилась над невидимой пропастью. Брина почти желала, чтобы Ивейн не откликнулся на призыв. Она боялась, что если юноша появится в замке, дочь может совершить безрассудный, опромет­чивый шаг.

На протяжении нескольких лет Брина и Вулф, забавляясь, наблюдали, как Анья – сна­чала ребенок, а потом неуклюжий подросток – боготворила отрока Ивейна. Безобидное юно­шеское увлечение. Но теперь Анья выросла, она уже девушка, и ее стойкая привязанность начи­нала вызывать беспокойство. Мальчик, которо­му Брина приходилась кем-то вроде приемной матери, стал ошеломляюще красивым мужчи­ной. Природное обаяние Ивейна еще усилива­лось опытом, приобретенным за последние десять лет, когда множество женщин и девушек дарили ему свое внимание. К тому же, обладая мисти­ческой силой, он был опасен, – в особенности для Аньи.

Ивейн был жрецом-друидом, чье воспитание и предназначение требовали исполнения великого долга, обращенного как в прошлое, так и в буду­щее, и в нем полукровке Анье не было места. Так что из этого чувства Аньи ничего не могло по­лучиться. Ничего, кроме боли. А от этого Брине хотелось бы уберечь свою дочь. К сожалению, не существовало никаких заклинаний, способных воздействовать на человеческие чувства.

Пестик растер зернышки чуть ли не в пыль, кода нежные пальцы, ласково сжав руку Брины, остановили ее. Темноволосая головка с отблесками серебряных нитей поднялась навстречу утешающему, спокойному взгляду темно-синих таз Ллис.

– Доверься Ивейну. – Ллис говорила так тихо, что только Брина могла расслышать ее слова. Мать двоих крепеньких мальчишек-близ­нецов и маленькой дочки, Ллис понимала трево­гу своей названой матери, но, хорошо зная брата, не сомневалась в его чести. – Он слишком при­вязан к ней, чтобы обидеть.

– Боюсь, это столь же неизбежно, как гром, следующий за вспышкой молнии. – Брина улыбнулась одними губами.

Заметив, как расстроила собеседницу про­звучавшая в ее словах истина, Брина почувствовала себя виноватой: она не дала Ллис утешить ее. К тому же, она, хоть на мгновение, но пожалела о приезде Ивейна, тогда как помощь его была так необходима Ллис в ее бедственном положении.

Не подозревая, что две старшие женщины ти­хонько переговариваются о ней, Анья сосредо­точилась и, ни на что больше не отвлекаясь, взы­вала перед своим мысленным взором образ зага­дочно прекрасного жреца-колдуна, своего ненаглядного Ивейна. Жар ее заклинаний все на­растал, пока какой-то необъяснимый внутрен­ний голос не побудил ее посмотреть в окно.

Ее глаза широко раскрылись при виде вопло­щенного отклика на ее мольбы, шагавшего в лиловатом вечернем сумраке. Анья так стремитель­но вскочила, что перевернула скамеечку. Не об­ращая на это внимания, она бросилась к дубовым, обитым железными полосами, дверям и, широко распахнув их, помчалась по аллее к тому, о ком так долго и страстно мечтала.

– Ты здесь! Ох, Ивейн, я так рада, что ты наконец приехал!

Девушка уткнулась в его широкую грудь, и голос ее звучал приглушенно, но, сразу же чуть отстранившись и подняв голову, она спросила:

– Почему тебя не было так долго?

Ивейн обнял одной сильной рукой ее изящ­ную фигурку, в другой сжимая посох с наконеч­ником в виде орлиной лапы, зажавшей в своих бронзовых когтях кристалл. Жрец опустил глаза и посмотрел на прелестное личико, лучившееся неприкрытым чувством, на которое он не смел от­кликнуться. Он мог бы ответить ей, но не хотел произносить этого вспух, страшась обнаружить то, что хранилось в молчании. По правде говоря, он и вообще не отважился бы прийти в Трокенхольт, если бы не настоятельная просьба сестры встре­титься с нею здесь. Да, только любовь к сестре и понимание отчаянного положения, в котором та находилась, призывая его, заставили его рискнуть и вернуться к этой пленительной сети, сплетенной сладчайшей невинностью и запретной любовью.

И все-таки ничто не могло помешать ему вкусить от действительности после бесчислен­ных грез наяву и ночных сновидений. Огромные зеленые, с серебристыми искорками, глаза ца­рили на маленьком личике и высокими скулами и остреньким подбородком, а розовые, как ле­пестки, губы – верхняя, выгнутая, как лук, и полная нижняя – были бесконечно прельсти­тельны. Особенно в эту минуту, когда едва не касались его собственных.

– Входи же, Ивейн. – Голос Брины, доне­сшийся из-за открытой двери, был резок и разбил то опасное очарование, что было ей так понятно. Потом, уже более мягко, она добавила: – Тушеное мясо и свежий хлеб на столе, они ждут тебя.. Ивейн взглянул поверх белокурой головки Аньи, улыбнувшись и как бы извиняясь за ми­нутную слабость и благодаря за вмешательство. К тому же он и вправду был голоден, и во рту у него пересохло.

–Надеюсь, что кружка хорошего эля для меня тоже найдется, – звучно рассмеялся друид.

Девушка по-прежнему держалась с ним рядом, но он, теперь уже сдержанно, с братской нежностью, обнял ее за талию и повел в дом, где пылал в очаге огонь, такой чудесный и жаркий в этот прохладный весенний вечер.

Три женщины и мужчина уселись за стоявший на возвышении стол хозяина дома, который отпра7 вился в поход с королем защищать владения от вра­гов. Когда Ивейн сел между сестрой и названой ма­терью, Анье стало мучительно больно; она поняла, что он сделал это умышленно, чтобы быть от нее подальше. Но, так как причина его возвращения была очень серьезной, девушка, смиряя боль в сердце, вынуждена была признать, что он прав.

Анья почувствовала, что, войдя в замок, она должна снова замкнуться в своей обычной рако­вине молчания. Тогда ей, возможно, позволят ос­таться и упиваться видом возлюбленного, на­слаждаться его близостью, смотреть на него и слушать его голос. Заговорить – значило рис­ковать. А вдруг ее отошлют из комнаты, как ре­бенка, так же как ее братьев и ребятишек Ллис, которые уже пошли спать? Раздумывая об этом, она осознала еще яснее, что ее раковина – это ее броня. Уйдя в нее, она станет почти невиди­мой для окружающих, занятых важными вопро – сами. Тоща, возможно, ей удастся ужать, что со­бираются предпринять эти трое друидов, чтобы исправить причиненное им зло.

Усевшись на свое место за столом, девушка приготовилась ждать, как и весь этот день на­пролет, в терпеливом спокойствии.

Терпение? Спокойствие? Напоминание о по­добных чувствах было просто насмешкой, и губы ее дрогнули в легкой улыбке. Чувства эти были частичками, составлявшими ее раковину, полез­ной привычкой, благодаря которой она слышала и узнавала массу интересных вещей. И все-таки Анья боялась, что недостаток терпения погубит ее. По правде говоря, ее удивляло, что, несмотря на свои мистические способности, ни один из этих троих ни разу не догадался о той простой истине, что за ее внешним спокойствием скры­вается неистовый дух, жаждущий разорвать оковы, вырваться из стесняющей его раковины.

Интересно, думала Анья, происходит ли такое же с ее матерью, с Ллис или Ивейном, подвергается ли подобному испытанию их безмятежное спокой­ствие, столь необходимое для друидов? Она опаса­лась, что нет, опасалась, что этот ее недостаток помешает ей достигнуть желаемого и овладеть их тай­ными знаниями. И, что еще важнее и чего еще труднее достигнуть, – завоевать любовь Ивейна.

Почтя очистив тарелку с ароматным рагу и смоченным в его соусе хлебом и как следует от­хлебнув из громадной глиняной кружки с элем, Ивейн приготовился слушать сестру. Она заго­ворила наконец о деле.

– Как ты знаешь, Вулф столкнулся с врага­ми в Нортумбрии. И тебе также известно, что, увидев на одном из их предводителей шлем и до­спехи Адама, он решил, что тот мертв.

Хоть у нее и имелось уже достаточно причин усомниться в этом предположении, в голосе Ллис послышалась боль тех месяцев, когда она – на­прасно, как надеялась теперь, – горевала.

– Недели две тому назад в Оукли пришел путешественник. Путь его лежал через Уэссекс и Мерсию, и вот наконец он подошел к воротам нашего замка. За пишу и кров, предоставленный ему на ночь, он передал нам вот это послание. – Ллис бережно достала сложенный вчетверо квадратик пергамента и подтолкнула его к брату.

Ивейн отодвинул в сторону деревянное блюдо с мясом. Только после этого он осторожно придвинул к себе драгоценный пергамент. Вет­хая бумага хрустнула, разворачиваясь, и, как ни странно, несколько кусочков свечного сала упали на голые доски стола. Поначалу он не за­метил их, с головой углубившись в чтение.

Бессознательно благодаря своего названого отца Вулфэйна за мудрость – тот настоял, чтобы вдобавок к обучению у Глиндора они с сестрой вы­учились грамоте – Ивейн прочитал неразборчиво нацарапанное послание: «Здоров, но в камне».

Буквы были неровные, размытые, черные, выведенные, по всей видимости, грубо обточен­ным угольком из костра. Загадочное и неподпи­санное, в главном письмо все же не оставляло сомнений, так же, как личность писавшего.

– Сложи кусочки свечного сала, – вос­кликнула Ллис, задыхаясь от нетерпения.

Она не сомневалась в происхождении письма с той минуты, как коснулась его, но жаждала убедиться, что брат, как и она, уверен, что это не жестокая мистификация.

После того как Ивейн сложил три самых больших куска, отломанных от свечки, не оста­лось никаких сомнений, от кого исходит посла­ние. Посредине была выдавлена стилизованная в виде вензеля буква, похожая на те, какие исполь­зуются для украшения рукописей, скопирован­ных писцами в монастырях.

Никто из сидевших за столом не мог усомнить­ся, что знак оставлен перстнем с печаткой, метал­лические переплетения которого составляли пер­вую букву имени Адама. Перстень был не про­стой – его подарил Адаму король Эсгферт в благодарность за то, что тот спас жизнь одному из его приближенных. Всегда осмотрительный, Адам пользовался им, когда нужно был подтвердить какой-нибудь документ или подписать письмо.

– Когда Вулф вернулся с бесплодных пере­говоров между нашим королем и его противни­ками, он рассказал мне об одном из воинов, ко­торый с гордостью носил шлем и доспехи Адама, – прервала затянувшееся молчание Брина. – И он сказал, что приглядывался, но так и не увидел у него этого перстня.

– Как мудро поступил Адам, не написав сво­его имени.

Ивейн кивнул, как бы одновременно согла­шаясь с Бриной и подтверждая свою уверен­ность, что письмо в самом деле пришло от по­павшего в плен Адама.

– Боюсь, что если бы оно оказалось в руках врагов, жизнь Адама была бы…

Ллис содрогнулась, представив, как ее мужа бро­сают в морскую пучину или в бездонные топи болот, – и то и другое, хотя и тайно, но практико­валось у тех, кто желал навсегда избавиться от врага.

Чувствуя, что расстроил ее своим замечанием, Ивейн пожалел, что вовремя не смолчал. Желая отвлечь сестру от невеселых размышлений, он спросил:

– Откуда пришло послание?

– Тот, кто передал письмо, сказал, что полу­чил его в Уэссексе от человека, направлявшегося на юг, – тотчас же откликнулась Ллис. – Он сказал также, что тот, первый, не мог ему в точ­ности объяснить, где или от кого получил письмо.

То, что невозможно было точно установить, откуда дошло к ним послание Адама, не удивило слушателей. Если только господин не посылал своего доверенного гонца, большинство пись­менных сообщений проходило через множество рук, прежде чем достигало адресата.

Когда с ужином было покончено, гебуры уб­рали деревянные блюда и удалились в маленькую хижину, отведенную для них господином. Хижина эта была проявлением необычайной заботы о слу­гах, но она же позволяла Вулфу и его домочадцам обрести еще более редкое сокровище – часы уединения в кругу семьи. Оставшись наедине друг с другом, они могли беспрепятственно обсудить то тайное, что неведомо недостойным учения и на­веки останется сокрытым от них. Ивейн и обе жрицы принялись строить планы. Они отнесут этот клочок пергамента в природное убежище. Там, среда духов природы, всегда путовых откликнуться на зов тех, кто умеет общаться с ее неслышными голосами, они вознесут гимны восходящей луне.

Собираясь обсудить необходимые подроб­ности, трое друидов намеренно понизили голос до шепота, и Анья тихонько встала. Выскользнув из дома незамеченной, девушка быстро сбежала по деревянным ступенькам и, обогнув централь­ную башню замка, оказалась в дубовой роще. Почти двадцать лет назад в честь своей молодой жены отец посадил деревья рядом с теми стары­ми, могучими, которые давно уже росли здесь.

Приближаясь к священному дубу, Анья ти­хонько и почтительно напевала стихи молитв, испрашивая разрешения воспользоваться его прикрытием. Она знала эти строфы от матери, но та и не подозревала об этом. Затем во мраке, сгустившемся перед восходом луны, Анья, подобрав бледно-желтые юбки, заткнула их за пояс, сплетенный из тростника, так что подол теперь едва доходил ей до бедер.

После этого она принялась карабкаться по стволу. Жесткая, шершавая кора царапала ей ла­дони, и девушка опасалась, что полотняные юбки, хотя и заткнутые за пояс, порвутся, и надо будет придумывать какое-то объяснение этому. И все-таки она ни о чем не жалела.

Анья как раз примостилась в развилке между толстым суком и стволом, когда те трое вошли в дубовую рощу.

Ивейн положил послание Адама под дубом. Затем он, Ллис и Брина возложили свои кристаллы поверх обрывка пергамента. После этого все трое встали, образовав треугольник. Закрыв плаза, вы­тянув вперед руки и касаясь друг друга только кон­чиками пальцев, тогда как большие пальцы рук были опущены, также образуя треугольник, друи­ды затянули печальную и прекрасную песнь. Дикая, необузданная мелодия то стихала, то вновь набирала силу, а они трое, торжественно, нетороп­ливо переступая, ходили вокруг кристаллов, заси­явших бледным огнем. Голоса их взлетали все выше, друиды двигались все быстрее, а кристаллы засверкали так ярко, словно сама восходящая луна, заглядывая под сень вековых дубов, бросала на них свои отблески.

Скрытая ветвями, девушка трепетала, зачаро­ванная гармонией заклинания, в котором она, по давним и смутным преданиям, узнала вечную три­аду умиротворенной мощи. Да, хотя ритмичные строфы звучали теперь с другой целью, это, несо­мненно, был тот же всесильный обряд, что некогда обратил в бегство бесчисленную армию врагов.

Когда последние звуки неземного, волшебно­го заклинания закружились и стихли, каждый из певцов наклонился и поднял свой кристалл, бла­гоговейно укрывая его в ладонях. Устремив взгляды в их яркую сердцевину, друиды один за другим заговорили о том, что открывалось им в сияющей глубине.

– Я вижу людей в доспехах древних заво­евателей.

Брина узнала доспехи благодаря тому, что они переходили из поколения в поколение их рода, и Глиндор когда-то увидел в них Вулфа, пришедшего, чтобы спасти ее.

– Я вижу леса на юге и ревущее море за ними, – как зачарованная, проговорила Ллис.

Таинственное сияние и выжидательное без­молвие точно повисли в воздухе, пока наконец не заговорил Ивейн:

– Я вижу громадный каменный замок… окруженный густыми лесами и окутанный гро­зовыми тучами.

Обе женщины ахнули, но он улыбнулся им решительно и сурово.

– По крайней мере, теперь я знаю дорогу и пойду осторожно, ведая о грозящих опасностях.

– Ты пойдешь?! – В коротком вопросе Ллис звучали и страх, и надежда.

Ивейн улыбнулся. Сияние его кристалла таяло, угасая, и свет взошедшей луны скользил по черным густым волосам, с которых не сводила глаз девушка, сидевшая в ветвях наверху.

– У тебя и у Брины дети – их надо растить, и земли – о них надо заботиться. Одному мне будет легче пробраться и пройти сквозь все пре­пятствия невредимым.

Брина молчала. Она слишком хорошо пони­мала справедливость слов Ивейна. Любя его, как сына, она боялась за него, но ничего не могла ему возразить. К тому же, он был прекрасно обучен военному делу и всяческим хитростям великим во­ином – ее мужем, и обладал всевозможными кол­довскими познаниями благодаря ее деду, прослав­ленному друиду Глиндору. Брина подумала обо всем этом, и опасения ее рассеялись.

Укрывшись в ветвях, Анья вслушивалась в пугающие слова. Несмотря на уже имевшийся у нее кое-какой жизненный опыт, она до этой ми­нуты гнала от себя мысли о том, что Ивейн ско­рее всего примет именно такое решение. Нежной щекою она прижалась к шероховатому стволу дерева, точно бессознательно пытаясь укрыться от суровой действительности. Разумеется, ни мать, ни Ллис не могли оставить своих обязан­ностей – заботы о детях и скирах. Тем более тогда, когда и в Трокенхольте, и в Оукли совсем не осталось мужчин, кроме детишек и дряхлых, ни на что не способных стариков. Анья попыта­лась убедить свое непокорное сердце, что Ивейн должен отправиться на поиски Адама и освобо­дить Адама.

Когда Брина и Ллис пошли назад, в замок, мысль, зародившаяся в голове у девушки, точно огонь, на­биравший силу, оформилась, приобретая четкие очертания. Конечно, у женщин существуют обязан­ности, привязывающие их к дому, но у нее-то их нет! Ошеломленная внезапным прозрением, Анья выпря­милась – и тут же чуть не упала с дерева. Стараясь удержаться, она крепко ухватилась за ветки над го­ловой. Но даже такое явное доказательство ее уязви­мости не смолю поколебать уверенности девушки в достоинствах прекрасного замысла – суметь по­мочь Ивейну… и провести при этом немало часов и дней в его обществе, чего она так страстно желала.

Анья тут же убедила себя, что легкость, с ко­торой она вновь обрела равновесие, была доб­рым знаком, говорившим о том, что она без осо­бого труда сумеет достичь цели. Ничто не смо­жет помешать ей быть рядом с Ивейном и помочь ему выполнить задуманное. И вдруг ее точно обдало холодом: ничто и никто, разуме­ется, за исключением самого Ивейна. Анья все же решила, что она достаточно находчива и умна; чтобы обойти и это препятствие.

Девушка и сама не знала, сколько еще про­сидела, не двигаясь, ухватившись за толстые ветки, обдумывая подробности плана. Она при­думывала и отвергала множество хитроумных уловок, пока не остановилась наконец на про­стейшей. Преисполнившись гордости, оттого что сумела преодолеть это первое препятствие, Анья посмотрела вниз, и обнаружила, что ее ожидает еще одна непредвиденная проблема.

Ивейн, как и его наставник Глиндор, не любил, чтобы преграды в виде сооруженных людьми стен отделяли его от духов природы – источника его сил и могущества. А потому, бывая в Трокенхольте, жрец никогда не спал в доме. Анья не знала, где он устраивается на ночь, теперь же поняла, что он имеет обыкновение спать в этой рощице. Растянувшись на спине, подложив под голову дорожный мешок и завер­нувшись в длинный черный плащ, Ивейн спал прямо под ее высоким насестом.

Вот так задача! Вне всякого сомнения, Брина и Ллис, отправляясь исполнять свой ритуал, были уверены, что она безмятежно и крепко спит. И если ее не окажется в маленькой спаленке с на­ступлением утра, начнутся вопросы, на которые она не сможет ответить, не ставя под угрозу все свои замыслы. Делать нечего – нужно как-то спуститься с дерева и вернуться домой незамечен­ной. К тому же, если она останется здесь надолго, пальцы ее от ночного холода потеряют чувстви­тельность, так что получится еще хуже.

Чувства Ивейна, отточенные, как у воина, и обостренные, как у жреца, подсказали ему, что за ним наблюдают. В направленном на него внима­нии не ощущалось опасности, а потому он не дви­нулся с места. И только когда над головой у него раздался негромкий шорох, таза его открылись. Взору его предстало чудесное зрелище. Лунный свет обрисовал светлые юбки, подотк­нутые под ремень, опоясывающий стройные бедра, подчеркивая сияющую белизну длин­ных, изящных ног. В каких-нибудь семи футах над головой жреца маленькие босые ножки ос­торожно перебирали по шершавому стволу дуба. Юноша разрывался между неловкостью и беззастенчивым восхищением, когда вдруг кро­хотные девичьи пальчики поскользнулись…

Анья в отчаянии попробовала зацепиться за что-нибудь, но все же упала с приглушенным вскриком.. Полет, захватывающий дух, имел еще более волнующее завершение: девушка упала в объятия Ивейна, прямо ему на грудь. Не желая лишиться этого неожиданного дара судьбы, она тотчас же зарылась лицом в ложбинку у его плеча. Она решила, что он будет держать ее до тех пор, пока дыхание ее не успокоится. Она была готова навеки остаться у него в объятиях. Однако будущее, похоже, не сулило ей подобного счастья. Это стало ясно, когда жрец поставил ее на землю и чуть-чуть отстранил от себя.

Ивейн, по-видимому, считал это благород­ным, но Анья, пытаясь воспротивиться, вывернулась и обвила его шею руками, отчаянно при­жавшись к нему. Ей нравилось ощущение его го­рячего, сильного тела, его могучих и твердых мышц, напрягшихся там, где грудь ее прижима­лась к его груди. Сердце ее забилось как сумас­шедшее, когда, приподнявшись на цыпочки, она подставила ему губы.

Ивейн прекрасно знал, почему этого ни в коем случае не следует делать, но слишком уж много месяцев – даже лет – он мечтал об этом жарком объятии. Его пылкие грезы были виновны в том, что он оказался совершенно не готов противосто­ять ее трепетному и невинному натиску.

Едва касаясь твердым ртом ее рта, Ивейн ле­гонько прикусил губы Аньи. Он раздвинул их, проникая все глубже, пока ее поцелуй, такой дет­ский и чистый, не запылал на его губах, сметая преграды, сплавляя воедино их души. Странные, неистовые ощущения нахлынули на Анью – дыхание ее прервалось, тело как будто таяло. Она припала к нему с томительным стоном, за­рываясь дрожащими пальцами в его густые, угольно черные, ниспадающие на плечи кудри.

Услышав этот стон, полный желания, Ивейн почти потерял рассудок, растворившись в без­донном, ослепительном наслаждении; он еще крепче прижал нежное, стройное тело Аньи к себе. Она выгнулась, забыв обо всем, и тут он внезапно понял, что совершил. Теперь, когда он отведал божественной амброзии ее губ – сладчайшей, всего несколько капель, и оттого еще более драгоценной, – он ощутил свою вину, и ему стало еще больнее оттого, что никогда боль­ше он не сможет, не посмеет прикоснуться к ней.

Ивейн рыком отстранился, оторвался от ее уст, и Анья вскрикнула, ощутив утрату. Она подняла гус­тые, длинные, как стрелы, ресницы, со страстным, почти ощутимым желанием вглядываясь в чарую­щий свет, сиявший в темно-синей глубине его глаз.

Злясь на себя за ребяческое, безрассудное поведение и на нее за то, что ей так легко удалось сбить его с пути истинного, Ивейн постарался взять себя в руки.

– Иди-ка ты спать, Росинка!

Ивейн назвал ее тем детским шутливым про­звищем, которым когда-то давно называл кро­хотную, нежную, словно фея, девочку. Такой она и была, и до сих пор еще оставалась, как хоте­лось бы ему думать.

– Я уже выросла.

Страдая от разочарования, какого она никог­да не испытывала прежде, Анья тотчас же воз­разила на это детское прозвище, намекавшее на ее неопытность и невинность, пусть даже так оно и было в действительности.

– Вот как?

Насмешливый тон молодого жреца ясно по­казывал, что он в этом весьма сомневается, и Анья впервые почувствовала, какая опасность для нее таится в этом мужчине. Однако опасность эта была скорее притягательной, чем гроз­ной, и Анья вовсе не собиралась бояться ее, так же как и не думала попадаться на его удочку и затевать с ним спор. Увидев, как нежное и тон­кое личико Аньи вновь обрело столь привычное для него выражение покоя, Ивейн, сжав сильны­ми пальцами худенькие плечи девушки, бережно повернул ее на тропинку, ведущую к замку.

– Приключение окончено.

Анья молча пошла по дорожке, но про себя сосредоточенно обдумывала разработанный план и возразила – пусть безмолвно – на заяв­ление Ивейна: «Оно не окончено! Оно еще толь­ко начинается!»

ГЛАВА ВТОРАЯ

Анья проснулась и сразу же вскочила с пос­тели. За глухими, без окон, стенами комнаты не­возможно было понять, наступило ли утро. Вчера она легла слишком поздно; от всей души надеясь, что не проспала, Анья поспешно, нелов­кими пальцами, выхватила тонкую восковую свечу из аккуратной стопки, всегда лежавшей около ее тюфячка. Она сунула фитиль в горячие угли в небольшом железном горшочке – слуги оставляли его у постели на ночь. Фитиль заго­релся, и Анья капнула воском на гладкую дере­вянную дощечку, потом прилепила к ней свечку.

При слабом огоньке свечи девушка налила воды из приготовленного кувшина для умывания в неглубокую чашу и торопливо совершила ут­реннее омовение, прежде чем надеть на себя бледно-зеленую льняную рубашку, плотно обле­гавшую тело. Поверх девушка надела длинное шерстяное платье сумеречно-зеленого цвета. На­скоро расчесывая костяным гребнем волосы, Анья внезапно испугалась: а вдруг мама поинте­ресуется, отчего это она вырядилась в свое луч­шее платье среди недели? Оставалось только надеяться, что обе они – и мама, и Ллис – будут так заняты своими делами, что ничего не заметят. Не станет же она объяснять им, что вы­брала этот наряд, потому что сочла его наиболее подходящим для путешествия по лесу.

Заплетя густые белокурые волосы в две толс­тые косы, девушка сложила темно-красное платье и нижнюю рубашку – серую, с длинными рука­вами – в старый, потертый от времени кожаный дорожный мешок, и оставила его у двери. Теперь она готова была отправиться в путь, суливший ей неведомые, суровые испытания.

Войдя в залу, Анья с облегчением убедилась, что еще слишком рано. Ставни были открыты, и в окна проникал слабый предутренний свет. Поскольку факелы, закрепленные в металличес­ких кольцах по стенам, редко зажигали в днев­ные часы, свет шел, в основном, от языков пла­мени, плясавших в большом очаге. Несмотря на дым, клубившийся над взлетавшими в очаге зо­лотыми стрелами, она заметила Каба и Эдвина, а также близнецов Ллис, сидевших за столом на возвышении. Тут же сновали двое гебуров, под­авая озорникам-мальчуганам миски с овсяной кашей и большие кружки пенистого парного мо­лока с ломтями ржаного хлеба.

Анья нашла глазами Брину и Ллис. Они сидели за длинным столом в полумраке, предохранявшем целебные свойства лекарственных трав и снадо­бий, для которых и был отведен этот темный угол. – Ивейн ушел вчера вечером, – сообщила Анья, стараясь удержать предательскую дрожь в голосе. – Он решил не задерживаться, опасаясь, как бы промедление не обошлось слишком дорого. Анья не добавила, что сначала он пойдет в свою пещеру в горах Талакарна. Мучимая угры­зениями совести, думая о своих тайных намере­ниях, она обрадовалась, когда маленький Сенвульф захныкал. Мать по утрам, уходя из спальни, переносила в залу тростниковую корзинку, слу­жившую для малыша колыбелькой, и Анья по­спешила к маленькому брату. Его плач позволил ей отвернуться, чтобы женщины не успели по­интересоваться, как она узнала об этом, пока они спали.

Брина, правда, спросила, откуда это Анья все знает… но про себя, уверенная в единственном возможном ответе. Понимая, отчего так звенел голосок дочери, она, растирая пестиком зерна, смирилась с мыслью, что Анья провела часть этой ночи с Ивейном.

Гладя, как дочка подаяла своего крохотного братишку из колыбели, Брина вспомнила вчераш­ние увещевания Ллис. Да, она помнила, как та убеж­дала ее довериться Ивейну. И Брина верила ему, иначе она переживала бы куда больше. Она успо­каивала себя тем, что поспешный отъезд жреца до­казывал бесплодность минут, проведенных им с Аньей наедине. К тому же ее названый сын должен был понимать, что у них с Аньей нет будущего. В первую очередь, он жрец и должен всецело посвя­тить себя этому делу. Брина не сомневалась, что, каковы бы ни были узы, связывающие молодых людей, они не принесут им ничего, кроме боли.

Брина догадывалась, что причиной поспеш­ности, с которой Анья отвернулась и отошла, со­общив об отъезде Ивейна, была печаль от разлу­ки с ним. Ей не хотелось портить настроение до­чери, требуя от нее признаний. Однако, несмотря на сочувствие к своей девочке, Брине стало легче теперь, когда чары красавца-жреца не грозили больше околдовать Аныо.

– Сенвульф голоден, и никто, кроме меня, не может его успокоить.

На губах Брины заиграла мягкая, чуть на­смешливая улыбка, серые глаза засияли не­жностью. Она поднялась и, подойдя к дочери, взяла у нее ребенка.

Анья улыбнулась в ответ. Еще острее ощутив свою вину и сознавая, что мать сочувствует ей, она все же обрадовалась что та, судя по всему, ничего не подозревает о ее планах. Как только мать с ма­лышом удалились в опочивальню хозяина дома, де­вушка, улыбаясь, повернулась к Ллис. Она надея­лась, что улыбка скроет ее смущение.

– Жене мельника нездоровится. Я обещала отнести им побольше еды, чтобы они с малень­ким сыном не умерли с голоду, пока мамины сна­добья и настойки не поставят его жену на ноги.

Ллис рассеянно кивнула; она удерживала лю­бопытную малышку, так и норовившую сунуть крохотные пальчики в корзиночки, кувшины и склянки, и была слишком занята, чтобы заду­маться над словами Аньи.

Обрадованная легкостью этих первых шагов, девушка еще больше воодушевилась. Не теряя ни минуты, она схватила два грубых холщовых мешка из стопки с одной из полок, тянувшихся вдоль стены. Затем, перебирая в уме свой продуманный заранее список, она быстро наполнила их продук­тами, которые могли долго не портиться, – ябло­ками, сыром и поджаренным овсом. Анья не тро­нула небольшой запас солонины, но взяла с собой круглые лепешки пресного хлеба – их должно было хватить ненадолго. Один мешок она дейст­вительно оставит у мельника, но другой, еще туже набитый съестными припасами, возьмет с собой.

Покончив со сборами, Анья заглянула в ме­шочек, висевший у пояса. Она еще с вечера собрала его и теперь обеспокоено раздвинула присобранные шнурочком края, чтобы убедить­ся, что положила в него все необходимое. В пер­вую очередь, кремень для высекания огня и два пузырька. В одном было снадобье, способное ос­танавливать кровь, так что раны затягивались прямо на глазах, в другом – капли для приго­товления снотворного зелья. Хотя мать и не учила Анью заклинаниям, нужным, чтобы уси­ливать целебную силу снадобий, она объяснила дочери обычные способы их применения.

В мешочке у Аньи лежал также драгоценный кристалл, выпрошенный ею еще в детстве у Ивейна. Он, правда, отдал его, чтобы утихоми­рить раскапризничавшуюся малышку, но Анья знала, что с помощью таких талисманов друиды-жрецы заклинают духов природы. Чуть ли не с самого того дня, когда он попал в ее маленькие ручки, она жаждала воззвать к этим силам. Быть может – надежда еще теплилась в душе девуш­ки – ей до сих пор не удавалось этого сделать, потому что края ее белого камешка, не сглажен­ные ладонями многочисленных поколений, едва начинали утрачивать свою жесткость.

Рассердившись на себя за то, что теряет драго­ценное время, Анья резко затянула шнурок на ме­шочке и обратилась к более насущным вопросам.

– Ох, чуть не забыла про платья, из кото­рых я выросла. Я обещала подарить их старшей дочери мельника. У меня-то ведь только братишки, а мельник и его семья живут в беднос­ти… – Анья передернула плечами, надеясь от всей души, что Ллис не заметит, как она покрас­нела от этой лжи, – щеки ее так и жгло.

К счастью для Аньи, Ллис была слишком озабочена мыслями о муже и надеждой на его благополучное возвращение, чтобы заметить смущение девушки.

Анья обычным шагом, старясь не торопиться, направилась к дверям своей спаленки. Подняв с пола котомку, она перекинула ее ремень наискось, от плеча к бедру, потом взяла в каждую руку по мешочку с провизией и вышла, беспечно улыбнув­шись на прощание Ллис, ее маленькой дочурке и мальчуганам, нехотя ковырявшим в тарелках.

Яркие краски рассветного солнца истаяли, растворившись в бледной голубизне раннего утра, когда Анья шла к опустевшей конюшне на заднем дворе, за замком. Отец и его люди забрали лучших боевых скакунов Трокенхольта, оставив только рабочих быков да кобылу, слишком ни­зенькую и толстую, чтобы быть полезной в хо­зяйстве или на поле брани. Хотя и негодная для тяжелых работ, Ягодка как раз подходила для осуществления намерений девушки.

Дверь темной конюшни скрипнула, когда Анья распахнула ее, и серая в яблоках лошадь подняла голову, завидев ту, которая так часто угощала ее сладкой морковью. Анья рассмеялась и положила мешки. Сунув в один из них руку, она вытащила яблоко и протянула его кобыле. Пока Ягодка удовлетворенно жевала, девушка оседлала ее и по бокам приторочила по мешку с провизией. Она вывела из конюшни кобылу, и та покорно остановилась, поджидая, пока хо­зяйка закроет двери. Взволнованная, силящая­ся заглушить в себе страх перед неведомым, Анья вскочила в седло и попыталась заставить послушное животное двигаться побыстрее – не слишком успешно, впрочем.

Ягодка неторопливо трусила, и Анья гораздо дольше, чем ожидала, добиралась до домика мельника, который стоял в излучине речушки, бравшей начало от родника сразу за Трокенхольтом. Настроение девушки, когда она передавала мешок пожилому мельнику, было далеко не таким радужным, как ей бы хотелось. Нужно по­торопиться, не то все ее планы рухнут, так как Ивейн пройдет то место, где тропа, ведущая от его жилища в Талакарне, пересекает юго-запад­ную дорогу из Трокенхольта. Не представляя, куда направится Ивейн, и сознавая, что он пос­тарается двигаться, не оставляя следов, Анья по­нимала, что все будет потеряно, если она опоз­дает и не сумеет незаметно последовать за ним. Прошел уже день с того момента, как Ивейн покинул укрытие в горах Уэльса. Он снова пы­тался стряхнуть с себя непрестанно преследовав­шее его ощущение близости Аньи. В гаснувшем вечернем свете на тенистой тропинке, ведущей сквозь чащу леса, полную острых, дурманящих запахов, стало еще темнее, отчего на душе у жреца стало еще тревожнее. Без сомнения, мысли об Анье и их воздействие на его обычно столь ост­рую и отточенную чувствительность были наказа­нием за безрассудство, которое он допустил при их последнем свидании.

Хруст ветки под чьей-то тяжело ступившей ногой мгновенно оторвал Ивейна от его невесе­лых мыслей. Молниеносным, гибким движением он сбросил с плеча дорожный мешок и выхватил меч, так что тот со свистом взметнулся в воздух. Развернувшись грациозно и со сдержанной силой, Ивейн отскочил в полумрак незаметной тропинки, которую он только что миновал.

Нападавший тоже выхватил меч из ножен, но он был слишком тяжел и неповоротлив, чтобы легко уклониться, и тот, кого он преследовал – более молодой и проворный, – внезапно сам превратился в преследователя, так что нападав­шему первым пришлось защищаться.

Оглушительное лязганье клинка о клинок эхом отдавалось по всему лесу. Оно достигло и ушей де­вушки, спокойно ехавшей вслед за друидом по еле заметной тропинке, совершенно не подходящей для лошади, так что Ягодка с трудом продвигалась по ней. Анья соскочила на землю. Нырнув в заросли, она мет­нулась туда, откуда доносились страшные звуки.

Девушка внезапно остановилась на бегу, на­ткнувшись на костлявого человека, чья оттянутая стрела была нацелена прямо в широкую спину Ивейна. В то же мгновение она с отчаян­ным криком, не раздумывая, бросилась на луч­ника. Стрела сорвалась и полетела куда-то вбок, а Анья и лучник повалились на усыпанную листьями землю.

Даже в разгар смертельной схватки Ивейн ус­лышал крик Аньи и жужжание стрелы, проле­тевшей совсем близко. Это поразило жреца, и противник тут же воспользовался его замеша­тельством. Толстяк повернулся и бросился на­утек так быстро, как только позволял его вес.

Ивейну не пришлось выбирать – преследо­вать ли ему врага или же устремиться на помощь прекрасной и хрупкой девушке, оказавшейся под градом неистовых ударов и грубых мужских про­клятий. В два прыжка он промчался между гро­мадными стволами деревьев, сквозь густое пере­плетение листвы и веток, вырвав чахлый кустик, оказавшийся у него на пути, и глазам его предстала небольшая прогалина, поросшая густым папорот­ником, где маленькая и хрупкая девушка сидела на спине лежащего ничком человека, нога кото­рого застряли в сучьях поваленного дерева. Мало того, Анья с такой яростью впилась в его косматую голову, что он только болезненно дергался. В бес­сильной злобе он изрыгал отвратительные прокля­тия и угрозы. Как бы там ни было, а зрелище было необычайное, и Ивейн расхохотался.

– Довольно, Анья! Ты и так уже достаточно отделала этого бедолагу. По крайней мере, от­пусти его волосы!

Обычно спокойное личико Аньи покраснело от напряжения, в зеленых глазах сверкала реши­мость. Она подняла их на Ивейна, а тот смеялся, как будто в том, что она спасла ему жизнь, было нечто забавное. Девушка была вне себя. Однако мгновение спустя, под пристальным взглядом синих глаз Ивейна, Анья перевела дыхание, на­помнив себе, что он с юных лет обучался исполь­зовать внезапные перепады настроения, чтобы вводить других г замешательство. Она смирила свой взбунтовавшийся дух.

Пораженный и очарованный ее краткой вспышкой ярости, Ивейн сказал:

– Этот человек не смеет никуда двинуться без моего разрешения.

Друид наклонился и поднял стрелы, высы­павшиеся из упавшего колчана побежденного. Он молча переломил их надвое об колено, затем проделал то же и с луком. Потом, достав кинжал из сапога пленника, он искромсал тетиву лука.

– Теперь можно позволить нашему прияте­лю встать и посмотреть на тех, кто схватил его.

Ивейн протянул руку, помогая Анье подняться и отойти в сторону, пока их недавний противник, сухопарый и костистый, пытался высвободить ноги из силков переплетенных ветвей. Под при­стальными взглядами ему наконец с невероятным трудом удалось подняться.

– Скажите нам, кто вы, – спокойно спро­сил Ивейн, – и какое злосчастное стечение об­стоятельств вынудило вас перейти мне дорогу?

– Меня зовут Клод де Аберствит.

Мужчина, униженный тем, что его обезору­жила маленькая, хрупкая девушка, помялся и проговорил с вызовом:

– Я хотел вас ограбить. Ивейн усмехнулся, но глаза его по-прежнему оставались холодными.

– Вы не слишком искусны в своем занятии. Впалые щеки Клода покрылись красными пят­нами, и он, поморщившись, неловко пробормотал:

– Я недавно занялся этим… Да, я еще не особо настропалился. Увидел, как вы сражаетесь с противником, и принялся вертеться поблизости. Подумал, что, кто бы ни победил, я все равно сумею прихватить его вещички и смыться.

– Если вы собирались только ограбить, зачем же вы целились, чтобы убить? – Горяч­ность Аньи была полной противоположностью ледяной сдержанности Ивейна.

Их противник побагровел еще больше:

– Мне неожиданно пришло в голову, что, если я убью одного из вас, другой наверняка на­градит меня, даст мне поесть… а может быть, и пару монет. – Клод кивнул своей встрепанной головой в сторону Ивейна. – Вы повернулись ко мне спиной. Если б не это…

– И все только ради того, чтобы завладеть тем, что вам не принадлежит? – с отвращением спросила Анья.

Ивейн молча разглядывал злосчастного плен­ника.

– Я ведь уже сказал, – проворчал Клод, до­садуя, по всей видимости, что снова выставляет­ся напоказ и его неуклюжесть, и ложь. – Я на­звал свое имя, – сказал он раздраженно, – те­перь вы тоже должны назвать себя.

Точеное лицо Ивейна оставалось бесстрас­тным, но он кивнул головой, признавая спра­ведливость такого требования, невзирая на то, что говоривший покушался на его жизнь.

– Меня зовут Ивейн.

То, как расширились глаза злополучного пленника, доказывало, что ему знакомо и это имя, и слава Ивейна как колдуна и друида.

– Я понятия не имел, что это вы, – Клод просто затрясся от ужаса, – Клянусь могилой моей матери, я ничего не знал.

Ивейн снова невозмутимо кивнул. Чувствуя на себе жесткий и пристальный взгляд его синих глаз, Клод в замешательстве переступил с ноги на ногу и злобно взглянул на прелестную девуш­ку, которая с такой легкостью одолела его – взрослого, здорового мужчину.

– Меня зовут Анья.

Невзирая на свой растерзанный вид, девушка расправила худенькие плечи и, гордо вскинув го­лову, добавила:

– И я правнучка Глиндора, прославленного жреца друидов.

Ивейн про себя рассмеялся, увидев, как слова Аньи еще больше напугали их поверженного врага. Без сомнения, в конце концов он утешит­ся, решив, что именно поэтому девушке удалось помешать ему и загнать его в эту ловушку.

– Ну а теперь, когда вы знаете, кто мы… уби­райтесь отсюда! – сказал Ивейн спокойно, но приказ его прогремел, словно гром.

В мгновение ока Клод побелел, как свеже­выпавший снег, кадык на его горе отчаянно дер­нулся, точно он пытался сглотнуть.

– Боюсь, что я не…

Он неожиданно бросился на траву, примятую недавней борьбой. Сидя среди раскиданных облом­ков лука и стрел, он закрыл впалые щеки руками.

Сознавая, в каком отчаянном положении на­ходится их недавний противник, Ивейн снова об­ратился к нему:

– Оставайтесь здесь, в лесу, если хотите, или отправляйтесь, куда вам заблагорассудится. Но пом­ните: если вы только последуете за нами и я вас увижу еще раз, вам придется горько пожалеть об этом.

Сжав тоненькие пальчики Аньи, Ивейн по­вернулся, собираясь увести ее прочь, но задер­жался, добавив:

– Если вы как следует поищите, то найдете кинжал в кустах, справа от вас. Я его туда забросил.

Бедняга был настолько беспомощен, что Ивейн просто не мог оставить его посреди леса без какого-либо орудия защиты.

Ивейн знаком приказал Анье следовать за ним нарочно петляя в зеленом лесном полумраке. Время от времени он возвращался назад, чтобы оставить фальшивые, неожиданно обрывающиеся следы – лучшее средство запутать преследова­телей, без сомнения, идущих за ними.

Девушка понимала, для чего он так делает. Не отрывая глаз от блестящих черных кудрей, ниспа­давших на широкие плечи, она улыбнулась, и в улыбке ее – поначалу горькой – засветилась ра­дость. Хочет того Ивейн или нет, но ей-таки удалось оказаться с ним рядом – чего она больше всего же­лала. За это она готова была отдать все на свете.

Наконец Ивейн остановился у чистого жур­чащего ручейка. Опустившись на колени на мяг­кий, поросший мхом берег, он легонько подтолкнул Анью вниз, приглашая ее тоже по­пить, набирая прозрачной воды в ладони.

Быстро, украдкой взглянув на непроницаемое лицо Ивейна, Анья вдруг поняла, что с тех пор как они отошли от Клода, он не произнес ни единого слова, ни разу не обратился к ней. Девушка чувст­вовала, что грядет неминуемое объяснение, и, хотя внешне оставалась спокойной, мысленно отчаянно старалась утвердиться в собственной правоте, гото­вясь стойко отразить негодование друида.

– Ну что ж, пора объясниться. – Подняв­шись на ноги и возвышаясь над Аньей, скрестив руки на мощной груди, сдержанно обратился Ивейн к маленькой, хрупкой девушке, которая, словно бы и не замечая его, скинула туфли, чтобы охладить свои натруженные ножки в ласковых струях ручья. – Скажи мне, какой безрассудный порыв увлек тебя? Как могла ты решиться стать для меня обузой и затруднить поиски?

– Обузой? – Анья ожидала упреков, но не подобного пренебрежения и оскорблений. И это после того, что она сделала для него! Она вско­чила. Стоять на мшистом берегу босиком было скользко, но девушка, не обращая на это внима­ния, взорвалась, позабыв обо всей своей сдер­жанности: – Я спасла тебе жизнь!

– Вот как?

С насмешливой полуулыбкой Ивейн окинул ее взглядом от крохотных пальчиков на ногах, виднев­шихся из-под подола зеленого платья, до изумруд­ного пламени в огромных тазах. Они были чуть ли не в половину ее нежного личика, обрамленного вьющимися золотистыми прядями, выбившимися из кос, когда она так храбро защищала его.

– Было бы вернее сказать, что твоя неумес­тная помощь помешала мне броситься в погоню за человеком, без сомнения, очень опасным для меня, и успешно выполнить возложенное на меня поручение.

– Ах вот как! – фыркнула Анья, сжав ку­лаки и уперев их в стройные бедра. – Стрела, нацеленная тебе в спину, навеки помешала бы тебе успешно справиться с этим или с любым другим поручением!

Внешне невозмутимый, Ивейн чувствовал, как смущает и неудержимо влечет его пламя, пы­лавшее в этой хрупкой и маленькой девушке. Жар этот, вырывавшийся на поверхность, манил его заглянуть поглубже, узнать, какой еще скры­тый и запретный огонь он может разжечь в ней.

Не в силах двинуться под жестким, неумоли­мым взглядом голубых глаз, Анья почувствовала, что быть презираемой Ивейном – новое и ужасно неприятное для нее ощущение. Хуже того, она была уверена, что он смотрит на нее лишь как на отбившегося от рук несмышленыша. Неожи­данно сообразив, что злость и несдержанность покажутся только лишним доказательством ее ребячества, девушка опустила глаза, так что тень от густых ресниц легла на нежные щеки, потом заставила себя разжать руки и глубоко вздохну­ла. Ради того, чтобы разубедить Ивейна, она ста­нет вести себя впредь еще более сдержанно, чем когда-либо раньше.

Анья хотела вернуть своему лицу выражение обычного безмятежного спокойствия и поста­раться отвлечь мысли от их ссоры. Обратив ору­жие друида против него самого, она неожиданно сменила ярость на любопытство и перевела раз­говор с себя на других.

– Как ты думаешь, они оба лесные разбой­ники? Из тех, чьи злодеяния так часто дают пищу для рассказов странников, заглядывающих в наш замок?

Ивейн понял уловку Аньи, и она его позаба­вила, но он скрыл улыбку за маской бесстрастия.

– Именно это, как ты слышала, и утверждал наш пленник.

Чтобы не напугать Анью, он предпочел не го­ворить ей, что первый из нападавших явно не был простым разбойником. Его одежда и оружие были слишком изысканны; без всякого сомне­ния, они принадлежали воину.

Глубоко сожалея, что его милая Анья оказа­лась вовлеченной в эту бешеную, дикую схватку, Ивейн хотел отвлечь ее от воспоминаний о не­давних жестокостях.

– Каковы бы ни были мотивы твоего истин­ного появления здесь, ты не оставила мне иного выбора, как только взять тебя с собой, подвергая всем опасностям пути.

В его словах прозвучало раздражение, снова вспыхнувшее в нем при мысли о невеселой дей­ствительности. Во время обряда в дубовом лесу Трокенхольта жрец узнал об опасностях этого путешествия: они таятся теперь на каждом шагу. Для того чтобы победить всех тех, кто желает его погибели, ему нужна была незамутненная яс­ность ума и кристальная отточенность чувств. Но его грешная любовь к Анье и так уже затрудняла достижение этой цели, А теперь ее близость де­лала это почти невозможным. Лицо его но прежнему оставалось бесстрастным, словно высе­ченным из гранита, а глаза казались осколками синего льда, когда он мрачно добавил:

– Твое присутствие увеличивает опасность, но я не смею терять драгоценное время, сопро­вождая тебя назад, в Трокенхольт.

Анья сдерживалась, стараясь не показать, как ей больно. В эту минуту она еще сильнее страдала от угрюмого тона Ивейна, придавав­шего его глубокому мягкому голосу тысячи раз­личных оттенков – от легкого недовольства до сурового осуждения. Она хотела помочь, а не быть обузой. И именно это она уже сделала, хоть он и отказывался это признать. Но если он не захочет понять, ей будет так горько… Если он считает ее присутствие наказанием…

Неожиданно длинная лошадиная морда поя­вилась между ними, и напряжение ссоры тотчас рассеялось.

Несмотря на неспешную трусцу Ягодки и на то, что они виляли из стороны в сторону, заметая следы, кобыле удалось-таки отыскать хозяйку. Ивейн тихонько рассмеялся, радуясь столь сво­евременному вмешательству животного. Однако, опасаясь, что и люди, идущие по их следу, тоже могут настигнуть их, он тотчас помог Анье вско­чить в седло и пошел впереди, прокладывая до­рогу к желанной цели.

Ночь черным покрывалом опустилась на лес. Анья, свернувшись калачиком, лежала, закутавшись в темный плащ и подложив ладони под го­лову.

Вдыхая свежий запах листвы, в который впле­тался острый и терпкий аромат жимолости, девуш­ка прислушивалась. Она вспоминала проникно­венный голос Ивейна, когда вечером, перед сном, он возносил благодарственный гимн природе. Потом, набрав свежей травы и набросав ее поверх опавших еще осенью листьев, друид устроил по­стель для Аньи. Воспоминание о песнопении жар­ким восторгом наполнило душу девушки.

Ивейн лежал растянувшись по другую сторо­ну потухающего костра. Мысль о его мощном теле, находящемся совсем рядом, так близко от нее, оживила волнующие воспоминания об их объятии в дубовом лесу Трокенхольта… и ей еще острее захотелось опять испытать эту близость. Она с горечью вспомнила, как он совершенно ясно дал ей понять, что вовсе не разделяет ее же­лания, и одинокая слеза скатилась по нежной щеке. Анья знала, что должна сделать, знала давно, с той минуты, как они поссорились. Ивейн лежал, не двигаясь, но по страсти, бурлившей в ее крови, Анья чувствовала, что он не спит. Время, как ей казалось, тянулось бесконечно. Разделавшись с не­задачливым Клодом, они проделали свой путь через лес в молчании. Ивейн произнес несколько самых необходимых слов, объявив, что пора от­дохнуть, и развел костер на ночь.

Желая попросить у него прощения, она, чтобы добавить что-нибудь к его ужину, протя­нула ему хлебную лепешку из своего мешочка с провизией. Он поблагодарил ее с ледяной веж­ливостью – и все. Это открыло Анье глаза. Как глупо было с ее стороны надеяться переубедить неумолимого жреца и добиться, чтобы он обра­довался ее присутствию!

Только теперь, когда последний отблеск не­яркого лунного света скользнул по небу, дыхание Ивейна стало размеренным, спокойным и сон­ным. И только теперь могла она рискнуть и ис­полнить еще один смелый план, придуманный ради блага любимого, чтобы исправить зло, ко­торое, как он думал, она ему причинила.

Радуясь, что оказалась предусмотрительной, не расплетя перед сном толстые косы, девушка осторожно встала. Мешочек с припасами она ос­тавила Ивейну. Потом неслышно подняла котом­ку со сменой одежды и постаралась как можно тише сделать самое трудное – тихонько разбу­дить Ягодку и вывести ее в лес.

С решимостью, подкреплявшейся горестным со­знанием того, что Ивейн видит в ней лишь обузу, Анья сунула руку в маленький мешочек, по-прежне­му висевший у пояса, и вынула кристалл. Она при­нялась медленно катать его в своих гладких ладош­ках, мысленно нараспев произнося заговор о прикры­тии. Анья надеялась, что хорошо помнит слова. Она слышала их только дважды, да и то в раннем детстве.

Девушка чуть не вскрикнула, когда впервые в ответ на ее призью белый камешек у нее в ладонях начал светиться. Свет был неяркий, мерцающий, и все-таки это был свет. Боясь, как бы неловкое дви­жение или запинка не рассеяли чары, лишив ее этого маленького успеха, Анья бережно зажала кристалл в руке и направилась к Ягодке.

Характер у лошади был покладистый, но кто знает, как она поведет себя, если поднять ее и направить в обратную сторону. Кобыла может наделать столько шума, что разбудит Ивейна, воина и жреца, привыкшего спать очень чутко. Анья решила, хотя и не могла быть уверена, что заговор о прикрытии делает не только людей, но и животных, – всех, кто находится в кругу света кристалла, – невидимыми. И, что было еще важнее в эту минуту, она надеялась, что их будет не только не видно, но и не слышно.

Как бы там ни было, все шло как по маслу, пока в мерцающем сиянии кристалла Анья выби­рала дорогу, обходя камешки, о которые можно споткнуться, и сучья, которые наверняка хрустнут, если на них наступить. Подойдя к дереву, где была оставлена Ягодка, Анья удивилась, что кобыла стоит и смотрит на приближающуюся хозяйку так, точно ожидает ее появления. Вместе они направи­лись обратно по дороге, пройденной днем.

Анья не решалась прекратить свое беззвуч­ное песнопение, пока не оседлала кобылу и они не отошли достаточно далеко от спящего Ивейна. Когда она наконец перестала повторять слова заклинания, кристалл тотчас же остыл и померк. Наскоро пробормотав трижды благодарственную молитву, девушка бережно опустила камень обрат­но в мешочек, затем вскочила на широкую спину лошади и подхлестнула неторопливое животное.

Заехав в лесную чашу, где ветви деревьев, спле­таясь, не позволяли рассеянному звездному свету проникнуть сквозь них, Анья уже ничего не могла разглядеть, и ей пришлось положиться на инстинкт Ягодки. Стараясь не думать об опасностях пути, де­вушка не могла тем не менее подавить неожиданное дурное предчувствие. Это не было ни боязнью кро­мешного мрака, ни страхом перед лесными зверями. Она вобрала в себя слишком много любви своей ма­тери ко всему живому, чтобы страшиться этого. Скорее, Анья чувствовала некоторое беспокойство, словно бы за ней наблюдали глаза человека.

«Не будь дурочкой, какой считает тебя Ивейн, – молча одернула себя Анья. – Даже лесные разбойники должны спать по ночам, чтобы бодрствовать днем и не упустить добычу».

Желая поверить собственным утешениям, де­вушка попыталась заглушить опасения, заклю­чив себя в раковину спокойствия, как делала многие годы. А лошадь, лишенная человеческого воображения, тем временем трусила себе поти­хоньку, не задумываясь ни о глубоком сумраке ночи, ни о зверях, шныряющих в чаще, ни о не­добрых взглядах людей, притаившихся, быть может, в лесу.

Обгоревшее полено в потухающем костре трес­нуло и рассыпалось, искры фонтаном взлетели в ночное небо. Потянувшись, Ивейн повернул голову на треск и взметнувшуюся россыпь искр. Крохот­ные огоньки взвились, танцуя и переливаясь, и в то же мгновение погасли, превращаясь в холодный пепел и опускаясь на землю. На пустую землю!

Ивейн мгновенно вскочил, гибкий и грациоз­ный, как пума. Анья исчезла. Он должен был до­гадаться, что она сбежит! Более всего его трево­жило то, что, если они слишком долго будут на­едине, он может не удержаться и уступит ее невинному искушению. Поэтому он был с нею слишком суров. Разумеется, своей холодностью – ни капли нежности, которую она так привыкла от него видеть, – он все равно, что приказал ей уйти.

Схватив посох, Ивейн, понизив голос до мрач­ных, бездонных глубин, начал нараспев произно­сить слова заклинания. Подвластный мелодии мо­гучих триад, кристалл на рукояти загорелся ярким сиянием, и при этом таинственном свете Ивейн быстро зашагал по тропинке, пройденной ранее.

Сознавая ответственность за бегство Аньи, жрец чувствовал также, что он в ответе за любое несчастье, которое может постигнуть девушку по его вине. Он несомненно был прав, упрекая ее в безрассудстве, вот только сказать об этом нужно было совсем по-другому.

Внезапно устрашающее видение возникло перед его внутренним взором: он увидел Анью танцующей золотой искоркой, взлетевшей в чер­ное небо, ослепительным всполохом мелькнув­шую во тьме его жизни, чтобы осыпаться хлад­ным пеплом, упасть в руки хищников в челове­ческом облике, в чьи расставленные капканы он сам подтолкнул ее. От этих мрачных мыслей Ивейн зашагал еще быстрее.

По счастью, Ягодка трусила так медленно, что ему удалось настигнуть всадницу. Призвав на помощь все самообладание друида, он стал дышать ровно и размеренно, подавляя желание упрекнуть ее. – Итак, ты надумала покинуть меня? Ласковый и насмешливый укор Ивейна, словно бальзамом, омыл опечаленную душу Аньи. Опасаясь, что этот голос – плод ее вооб­ражения, Анья все-таки остановила лошадь, но не осмеливалась оглянуться.

Быстро и широко шагая, Ивейн подошел к де­вушке. Прислонив посох к ветке могучего дерева, из тех, что росли по сторонам тропинки, он протя­нул руки, помогая маленькой наезднице спешиться. Уютно, как ребенок, притулившись к его мо­гучей груди, Анья чувствовала, что готова одо­леть теперь любого врага. Сердце ее отчаянно колотилось. Она прижалась к возлюбленному, не желая задумываться над тем, благодаря какому капризу судьбы он оказался здесь.

Ощутив ее нежное, стройное тело, такое мяг­кое и податливое, в своих руках, Ивейн понял, что его худшие опасения сбываются. Ни один его мускул не дрогнул, но оковы благоразумия, сдер­жанности и чести казались тонкими, словно цепи, сплетенные из травинок. Синий огонь его глаз лас­кал тонкое личико невинной чаровницы, с этой дымкой в зеленых очах и нежнейшими лепестками губ, чей сладостный вкус он не мог бы забыть ни­когда. Эти губы теперь были полуоткрыты, обращенные в молчаливой мольбе к его устам. Лицо Ивейна напряглось, стало жестким; он боролся с неистовой жаждой опять ощутить вкус ее губ.

Воспоминания об их первом поцелуе нахлы­нули на Анью – жгучие, опьяняющие… Ладонь ее лежала у Ивейна на груди, и девушка остро, до боли, ощущала его твердые мускулы и глухое биение сердца; она смотрела, не отрываясь, на губы возлюбленного, скользя по ним взглядом, обжигающим, как поцелуй.

Кляня свое малодушие и неумение устоять перед хрупкой и нежной девушкой и не задумы­ваясь о муках совести, которые неминуемо пов­лечет за собою Недозволенный поцелуй, Ивейн прижал ее к себе. Он беспрестанно пытался убе­дить себя в том, что Анья еще ребенок, но ил­люзии эти рассеивались всякий раз, когда девуш­ка оказывалась в его объятиях, так тесно прижи­маясь к его мощному торсу, что он не мог не ощутить прекрасные формы юной женщины. Он совершил ошибку, поддавшись очарованию этих губ, не ведавших иных поцелуев. Медленно, чув­ственно касаясь губами ее рта, Ивейн лгал себе, что ничего не случится, если он похитит всего крупицу да, да, только эту крупицу ее невин­ности – частичку той нежности, которая всегда будет принадлежать лишь ему одному. Безумство его стало очевидным, когда – точно огонь, ох­вативший лесные кущи, – поцелуй вырвался из оков благоразумия.

Когда язык его начал упоительный танец, скользя меж губами, ныряя, подрагивая и выныри­вая вновь, впивая сладостную глубь ее рта, созна­ние Аньи исчезло, растаяло; словно вихрь подхва­тил ее, вихрь яростного, бесконечного наслажде­ния, вздымающий, возносящий ее все выше. Он жег ее безмерным, неутолимым томлением, и она ахнула, задохнулась под его жадным, неистовым на­тиском. Тысячи огненных поцелуев пылали, обжи­гая ей губы, и для нее исчезло все, кроме желания возлюбленного и ее собственной нарастающей страсти. Анья самозабвенно обвила его шею рука­ми, пальцы ее запутались в черных густых кудрях.

Ивейн, задыхаясь, на секунду оторвался от ее рта и, увидев ее вспухшие от неистовых поцелуев губы, затуманенные глаза, услышав ее прерывис­тое дыхание, понял, что он наделал. И все-таки только благодаря своей воле смог он обуздать безрассудную страсть и осторожно высвободить пальчики девушки из своих кудрей. Ивейн не хотел огорчить Анью еще больше, чем накануне; тогда он всячески старался показать, как тягостно ему ее присутствие, поэтому она убежала от него в ночь, в чащу леса. Теперь он ласково улыбнулся девушке и бережно поставил ее на землю. Потом легонько поцеловал в обе ладошки, прежде чем опустить руки Аньи и чуть-чуть отступить назад.

Когда Ивейн разжал объятия, Анья почувст­вовала холод куда страшнее, чем от свежего воз­духа ночи, и все же не могла оторваться от его таких пронзительно синих глаз.

Сверкнув насмешливой улыбкой, Ивейн вдруг задал неожиданный вопрос:

– Как там мои волосы, не поседели?

Он счел это как нельзя более подходящей ми­нутой для применения искусства друидов – сбить с толку молниеносной переменой настроения.

Это была хитрость, и девушка прекрасно об этом знала, но не сумела ей противостоять. Анья бессознательно взглянула на кудри, черные, как тьма вокруг них, но глаза ее сузились от досады: она распознала уловку жреца. Девушка тихонько покачала головой. Посох Ивейна по-прежнему стоял, прислоненный к дереву, и неяркое сияние кристалла на набалдашнике вспыхнуло ослепи­тельным ореолом вокруг золотистых прядей, вы­бившийся из кос во время объятия.

– Странно. Я был уверен, что поседею, после того как ты напугала меня сегодня, – на­смешливо улыбнулся Ивейн. Улыбка его была просто неотразимой.

Анья помнила, как Ивейн мечом отражал на­падение противника, видела нацеленную ему в спину стрелу, так что ей впору было сказать ему то же самое, но она подавила обиду. Чувство ее к Ивейну было слишком глубоким, чтобы поддаться уязв­ленному самолюбию из-за его колдовских уловок.

– Тебя воспитали любящие родители, ты выросла, защищенная силой отца и магическим оберегом матери.

Ивейн, слегка наклонившись к Анье, осто­рожно пытался открыть ей глаза на суровую дей­ствительность. Юноша предпочел бы, чтобы хрупкая и нежная Анья продолжала витать в своих заоблачных грезах, но понимал, что до­лжен предостеречь и подготовить ее.

– Естественно, тебе трудно осознать всю глубину опасностей, подстерегающих тебя в мире за пределами Трокенхольта.

Девушка уже набрала в грудь побольше воз­духа и выпрямилась, намереваясь горячо защи­щаться, разубедить его в том, что она лишь ка­призный ребенок, не способный постичь мир мужчины. Но тут же остановила себя. Холодная сдержанность, словно масло, пролитое на кипя­щую воду, смягчила ее слова, придав им лишь едва уловимый оттенок иронии.

– Ты опять собираешься пугать меня лесны­ми разбойниками? Я думала, мы покончили с этим вопросом, после того как я помогла тебе одолеть их, – а я действительно тебе помогла. Рассердившись на себя то, что не сумел от­крыть ей глаза на грозящие им опасности, Ивейн взъерошил черные, как вороново крыло, волосы, точно пытаясь таким образом обрести спокойст­вие – то спокойствие, которое только Анья то и дело умудрялась нарушать. Он был в затрудне­нии: как убедить девушку, что опасности грозят им со всех сторон, не лишая ее при этом безмя­тежности и покоя? Однако, раз начал, придется договаривать до конца.

– Лесные разбойники тут ни при чем. Уже произнося эти слова, Ивейн сообразил, что она потребует объяснений.

– Ты думаешь, – спокойно спросила Анья, – что я забыла истории об опасностях, с которыми сталкивались мама, и ты, и Ллис, когда обращали целые армии в бегство? Ты не веришь, что я способна постигнуть, какие труд­ности преодолели позднее вы с Ллис, ради того чтобы покончить с врагами, грозившими Трокенхольту? – Девушка говорила с нарастающей горечью. То, что он видит в ней лишь ребенка, отозвалось болью в ее вопросе. – Или ты дума­ешь, что, если я росла под родительским крылом, то, значит, я труслива и ни на что не способна?

– Уже потому, что ты выросла в такой семье, я никак не могу обвинять тебя в трусости.

Глаза Ивейна потемнели, откликаясь на го­ресть Аньи, и он поспешил разуверить ее. Но он все сильнее запутывался, не зная, что делать теперь, когда она так нежданно оказалась с ним рядом, и с собственным непрерывно возраставшим желанием уберечь ее от всего дурно­го. Как мог он поведать ей о своих опасениях, что все эти истории о героических деяниях, так часто звучавшие во многих замках, создают только ложное ощущение неуязвимости?

– Я просто боюсь, что рассказы о прошлых победах ввели тебя в заблуждение и заставили по­верить, что справедливость всегда торжествует. – Он ненадолго умолк, и глаза его стали жесткими.

– А ведь для нас все может закончиться по­ражением для нас.

Анья чуть повернула голову и принялась лас­ково поглаживать морду кобылы. Вне всякого сомнения – несмотря на их страстные объятия, а быть может, как раз из-за них, – Ивейн видит в ней только назойливого ребенка, от которого одни хлопоты. Он явно считает ее слишком на­ивной, чтобы понять всю глубину опасности, та­ившейся в прежних или теперешнем путешест­вии. Он думает, что она не справится с настоя­щим делом. Все в ней так и кипело, но девушка тотчас же притушила в себе пламя возмущения, сообразив, что это вряд ли подействует на могу­чего мага – ведь он полагает, что она лишена даже крохотной искорки тех достоинств, какими обладает он сам. Но он ошибается! Сияние, ко­торое она вызвала из своего необработанного кристалла, доказывало это. В задумчивости при­кусив губу, Анья тихо покачала головой.

Заметив, как блеснули при этом ее светлые волосы, и решив, что она не согласна с ним, друид продолжал:

– Это так. Там, где имеются победители, бы­вают и побежденные. И в нынешнем поединке, быть может, настал мой черед проиграть. – Словно бы сама по себе, рука его коснулась не­жной щеки Аньи. – И я сожалею о том, что ты здесь, только из опасения, что ты вместе со мной можешь попасть в проигравшие.

– Но как ты не понимаешь, – с жаром при­нялась защищаться Анья, обхватив его руку тон­кими пальцами и еще крепче прижимаясь к ней лицом, – ведь я пришла, чтобы помочь тебе благополучно справиться с поручением. – Она заметила, как жрец упрямо сжал губы, однако не дрогнула и выдержала его жесткий, суровый взгляд. – Я поклялась сделать это, и сделаю.

По искоркам в ее решительных зеленых глазах Ивейн понял, что не сможет ни в чем убедить ее. Анья ни за что не признает, как неразумно было тайком покинуть замок и последовать за ним. Но именно поэтому он хотел уберечь ее, не позволив ей и дальше рисковать. Зная Анью с колыбели, Ивейн чувствовал, что под внешним спокойствием его маленькой феи кроется несгибаемое упорство, которое не так-то легко сломить. А потому он по­нимал, что она запросто может пожертвовать со­бственной жизнью ради данного обещания.

– Ты поклялась это сделать, а я клянусь, что готов бросить все и пожертвовать временем, чтобы препроводить тебя обратно в Трокенхольт, если только ты не пообещаешь мне вы­полнить мое требование.

Анья вздрогнула. Жрец отошел, встав против нее, а рука его, только что ласкавшая ее щеку, сжала и подняла вверх посох.

– Ты поклянешься мне на этом кристалле. Не сводя взгляда с девушки, Ивейн поставил посох и, подняв глаза к ярко сверкающему крис­таллу, заставил ее тоже посмотреть на него.

При одной мысли о том, чтобы дать такую страшную клятву, Анья чуть было не отшатну­лась назад, но кобыла, испугавшись блестящего шара, шарахнулась девушке за спину, не давая ей двинуться с места. Не сдержать клятву, дан­ную даже на ее малом кристалле, значило бы раз­бить и его, и какую-либо надежду на связь с ве­ликими духами стихии. Сама мысль о том, чтобы нарушить обет, принесенный на могучем крис­талле жреца, была устрашающей.

Хотя Ивейн не сомневался, что присутствие Аньи может только затруднить его поиски, так как он будет постоянно тревожиться о ее без­опасности и напрягать волю, чтобы устоять от искушения насладиться запретными ласками, – она была здесь и с этим следовало смириться. Однако, чтобы защитить ее как можно надежнее от грядущих испытаний, он вынужден принять эти крайние меры предосторожности.

– Клянись могуществом сияющего кристалла на моем посохе, что ты не попытаешься больше убежать от меня и не станешь участвовать в схватках с врагами, если те захотят помешать нам достигнуть цепи.

Густые темные ресницы девушки дрогнули, опустившись на прозрачные, снежно-белые щеки; она прикусила губу. Ей совсем не так уж трудно будет дать этот зарок, как он, может быть, думает, Ровным певучим голосом она начала:

–Клянусь могуществом сияющего кристалла, что я не убегу от тебя.

Это Анья спокойно могла обещать. Что ка­сается владения оружием, то она не так глупа, и даже и не подумает взять его в руки. Она бы и пытаться не стала. Она найдет то, что более от­вечает ее способностям, например ловкость, ко­торую Ивейн предпочитает не замечать.

– И я клянусь, что не подниму на врага ни­какого оружия в схватке.

Проговорив это, девушка улыбнулась такой сияющей, довольной улыбкой, что у Ивейна тот­час же зародились подозрения. Заметив это, Анья смутилась. Ивейн, не вымолвив ни слова, взял в одну руку посох, а в другую повод кобылы, кивнул девушке, чтобы та следовала за ним, и молча зашагал к покинутой стоянке. Они шли теперь по тропинке, так хорошо утоптанной их ногами, что вчерашние попытки сбить с толку вероятных преследователей оказались напрас­ными.

Толстяк съежился в зарослях, скрытый пышной листвой кустарника. Он нахмурился от досады и изумления. Да, нелегко ему будет объяснить подобное. Рольф только что заме­тил маленькую толстую лошадку и изящную всадницу; они проехали мимо, и он видел их так отчетливо, как если бы они были на за­литой солнцем поляне. В следующее мгнове­ние они исчезли. Просто исчезли. Исчезли бесследно.

Только епископ Уилфрид может поверить в такие россказни. Но Рольфу придется тогда из­виняться перед епископом за то, что он прене­брег его предостережениями. Он не испытывал ничего, кроме презрения к священнослужителю, глумящемуся над богами саксонских язычников, которых он желает обратить в свою веру, пред­упреждая при этом своих сторонников о власти и могуществе колдуна уилей. Однако теперь… те­перь Рольф увидел невероятное. Уголки его тол­стых губ недоверчиво опустились. Вернее ска­зать, не увидел.

Конечно, епископ Уилфрид, быть может, поверит… а может, и нет. Живо вспомнив о необузданном нраве якобы благочестивого священника, Рольф почувствовал, как сла­беет его желание – и так-то не особенно твердое – добавить сообщение об этом удивительном случае к положенному до­кладу.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Копыта громадных боевых скакунов прогрохо­тали по единственной в деревушке Трокенхольт улочке. За долгие годы ее земля и камешки утрам­бовались в плотный настил, по которому гулко от­давались шаги людей и топот животных. Этот мер­ный, гудящий, как барабанная дробь, цокот копыт стал редкостью за последние месяцы, с тех пор как между Нортумбрией и саксонскими королевства­ми юга разразилась настоящая война. Он мог воз­вещать о нападении врагов на практически безза­щитное поселение, или же говорить о тоске по лю­бимым, давно ушедшим отсюда.

Страх и надежда наполнили встревоженные сер­дца, и люди засуетились, выгладывая из маленьких скромных домиков и невзрачных лавчонок, тянув-шихся вдоль узкой дороги. Тотчас же крики радости, смех и счастливые слезы приветствовали небольшой отряд всадников. Многие из них тут же очутились в горячих объятиях жителей. Один только их господин продолжал путь, направляясь к видневшемуся в конце дорога окруженному лесом замку.

– Папа! Папа!

Черноволосый мальчуган заметил одинокого всадника и помчался навстречу отцу, по которому так долго скучал, совершенно позабыв о том, что ему строжайше запрещалось такое проделывать.

К счастью, огромный жеребец, приученный останавливаться как вкопанный среди яростно скрещивающихся мечей, криков сражения и за­паха крови, повиновался хозяину и мгновенно застыл, не обращая внимания на мчащегося прямо на него Эдвина.

Вулфэйн был счастлив не меньше сынишки – от радости он даже и не подумал упрекнуть его за непослушание. Он спешился, подхватил мальчика и сжал его в могучих объятиях. Не успел он от­пустить младшего, как старший уже был тут как тут и буквально повис на нем. Все трое, крепко обнявшись, направились в замок. Тяжелая дубовая дверь громко заскрипела и распахнулась. Брина, стоявшая с малышом на руках, сердито нахмури­лась. Но ребенок не проснулся – ни скрип, ни ли­кующие вопли мальчишек не разбудили его.

При виде любимого лицо Брины мгновенно озарилось радостью. Она тотчас же положила Сенвульфа в колыбельку и бросилась в широко раск­рытые объятия мужа. Но после первых самозаб­венных поцелуев и жарких объятий им волей-не­волей пришлось вернуться к действительности.

Чувствуя, что Вулф огорчен и встревожен, Брина неуверенно, но стараясь, чтобы в голосе ее прозвучала надежда, спросила:

– Война закончилась?

– Нет, это всего лишь передышка. Против­ник отвел свои войска от границы и нашей линии обороны, но это, конечно, просто кратковремен­ная отсрочка, чтобы и они, и мы могли укрепить позиции. Она может продлиться не больше не­дели, а может быть, они нарочно потянут подо­льше, надеясь, что напряженное ожидание исто­щит наши силы.

Вулф медленно покачал головой, и угасаю­щий дневной свет, лившийся сквозь не закрытые ставнями окна, вспыхнул на густых волосах, те­перь уже скорее серебряных, чем золотых.

– Но что бы они там ни думали, король Олдфрит решил, что для нас это самый подходящий случай навестить своих близких и посмотреть, как идут дела в скирах. И еще надо будет запас­тись провизией, если возможно.

Серые глаза Брины, светившиеся любовью и нежностью, затуманились при виде горечи, ом­рачившей лицо любимого. Она знала, что, если бы не крайняя необходимость, ни он, ни король не попросили бы больше из скудных запасов тех, кто непосильным трудом пытался сохранить земли скиров, не давая им захиреть.

Услышав это брошенное вскользь замечание, обнаружившее бедственное положение их армии, Брина порадовалась, что не сказала ему о страхах, которые терзали день и ночь ее сер­дце. По-видимому, в восторженной суматохе встречи сыновья не рассказали отцу о пропавшей сестре. Теперь ей не хотелось еще больше огор­чать мужа известиями о новых бедах. В конце концов он конечно спросит, и она все расскажет ему. Но, пока эта минута не настала, Брине хотелось, чтобы Вулф немного отдохнул и успоко­ился – он так в этом нуждался!

Намеренно переведя разговор на обыденные дела, Брина принялась перечислять то немногое, что оста­лось от их припасов, истощенных зимой и войной.

– Ты знаешь, что прошлой осенью был бо­гатый урожай яблок. Их еще много осталось в погребе. Вдобавок мы можем дать вам с собой большие круги сыра. Но солонина почти закон­чилась, так что теперь нам ничего не остается, как только надеяться на удачливость престаре­лых и малолетних охотников.

Брина, словно в отчаянии, развела руками, насмешливо взглянув на своего старшего сына.

– И мы неплохо с этим справляемся! – воскликнул Каб, шагнув к родителям, которые все еще стояли обнявшись.

– Всего лишь три дня назад мы со стариком Уилфордом загнали большого оленя. А Эдвин с друзьями наловили в силки множество белок, фазанов и всякой другой мелкой живности.

– Похоже, я здесь больше не нужен, – с притворным унынием и затаенной улыбкой про­изнес Вулфэйн.

По-детски доверчивый, маленький Эдвин решил, что отец и вправду расстроен, и бросился с кулаками на растерявшегося старшего брата.

– Ну, ну, ну, – рассмеялся Вулф (как давно им всем не хватало этого смеха!), – я ведь про­сто пошутил! На самом деле я горжусь вами и рад, что вы стараетесь заполнить прорехи, остав­ленные теми, кто ушел на королевскую службу! Каб просиял от этой похвалы, а Эдвин заваж­ничал от удовольствия и сразу же попытался внести свою лепту, сообщив, что и он помогает взрослым.

– А я теперь собираю даже яйца за Анью после того, как она ушла.

– Ушла?

Сдвинув рыжевато-золотистые брови, Вулф повернулся к жене, предчувствуя, что услышит плохие новости.

Ну вот, эта минута наступила, и Брина не могла скрыть тревоги – таза ее потемнели, как тучи, предвещавшие шторм. Призвав на помощь много­летнюю выдержку жрицы друидов, она неспешно начала повествование о происшедших событиях:

– Я начну с хороших вестей.

Взяв мужа под руку, Брина увлекла его за собой к массивному креслу у очага. Мальчишки тотчас же устроились на скамеечках рядом, но она предпочла подождать, пока Вулф сядет и ус­покоится немного, хотя он явно горел нетерпе­нием услышал всю правду.

– Несколько дней назад Ллис получила по­слание, из тех, что проходят через бесчисленные руки, прежде чем попасть к адресату. – Брина спокойно остановилась перед мужем, лицо ко­торого оставалось непроницаемым. – Посла­ние было без подписи, но нет ни малейших со­мнений, что его прислал Адам.

– Ты уверена?

Вулф подался вперед, нахмурившись. Он взял маленькую руку Брины в свою – большую и сильную.

– Как к вам попало это послание? И как вы смогли догадаться, кто его написал? Брина грустно улыбнулась.

– Получив письмо, Ллис тотчас же послала записку Ивейну, умоляя его прийти сюда, в замок. Мы собрались за столом, чтобы все это обсудить, и вместе решили, что обрывок перга­мента запечатан кольцом с вензелем Адама.

Брина заметила недоумение, мелькнувшее в серовато-зеленых глазах Вулфа, и подняла руку, предупреждая его вопрос.

– Мы не так наивны, чтобы не подумать о том, что враг, захвативший доспехи и оружие Адама, мог взять и перстень, намереваясь ввести нас в заблуждение.

Она помолчала, вглядываясь в прекрасное и суровое лицо мужа, пытаясь уловить его отклик на эти слова.

Вулф кивнул ей, показывая, что понимает тревогу друидов. Чувствуя, что не следует сейчас прерывать ее, он подавил нетерпение и, не спрашивая о дочери, ласково улыбнулся Брине, прося продолжить.

– Мы взяли этот обрывок пергамента и втроем удалились в дубовую рощу. Там, все вместе, мы воспели вечную триаду умиротворенной мощи.

Золотистые брови Вулфа удивленно поползли вверх. Он знал о могуществе этого заклинания. К нему прибегали только в случае страшной опасности. А значит, те, кто произносил его, чув­ствовали серьезную и смутную угрозу, против ко­торой им предстояло выступить. То, что они сочли необходимым прибегнуть к такому могу­чему заклинанию, не предвещало ничего добро­го, и он еще больше насторожился. Внешне ос­таваясь невозмутимым, он изо всех сил старался сдержать нараставшее беспокойство.

Брина ненадолго умолкла, желая, чтобы Вулф осознал в полной мере всю важность обряда.

– Каждому из нас было ниспослано откро­вение. Соединенные вместе, они были настолько ясны, что Ивейн смог отправиться в путь, на по­иски Адама.

– Куда он пошел? – негромко спросил Вулф, вспоминая о донесениях, полученных королем лишь накануне. В них сообщалось о передвижениях противника и о заключенных им новых союзах.

Брина беспомощно пожала плечами:

– Он сказал только, что Адам томится в заточе­нии в каменном замке, окруженном лесами и морем.

Вулф крепко зажмурился. Что толку от подоб­ных примет? Существовали тысячи каменных за­мков, построенных легионами древних захватчи­ков по всему побережью на три стороны света – на юг, на восток и на запад. Сдерживая досаду от бессмыслицы такого ответа, тревожась все силь­нее, Вулф решительно перевел разговор на исчезновение дочери, с каждой минутой внушавшее ему все большие опасения.

– А Анья? Что же, Ивейн и ее взял на по­иски?

Тон вопроса – ледяной, угрюмый – гово­рил о том, с каким негодованием воспринимает он это известие.

– Нет, нет.

Брина отрицательно покачала головой и кон­чиками пальцев легонько и ласково провела по жестким, напрягшимся скулам Вулфа.

– Он ушел ночью, после окончания обряда. Анья была здесь еще утром.

– Тогда где же она теперь? Вопрос был естественным, но Вулф произнес его, стиснув зубы.

– Ллис видела, как Анья упаковала мешки с продуктами и пошла, как и обещала, к мель­нику, чтобы поддержать их семью, пока его хво­рая жена не поправится.

Вулф не шелохнулся, лицо его оставалось бесстрастным, когда Брина опять ненадолго умолкла. Все это было обычной обязанностью супруга и дочери господина, еще одним звеном в череде событий, ведущих к тому главному, что он жаждал услышать.

Видя, как пристально смотрит на нее муж, Брина поспешила закончить рассказ:

– Один из мешков Анья оставила у мельника и уехала, но, к его удивлению, вместо того чтобы свернуть на дорогу, ведущую в Трокенхольт, она повернула на запад, к лесу.

– Чтобы встретиться с Ивейном, – холод­но заключил Вулф.

Он уважал Ивейна и за физическую, и за духов­ную силу. Вулф искренне любил его как приемного сына. И все-таки Ивейн знал, не хуже, чем все близ­кие Вулфа – и в особенности потерявшая от любви голову Анья, – что не может быть и речи о том, чтобы молодой жрец стал супругом девушки. Теперь же они не только пренебрегли запретами и желанием отца, но и отправились в путешествие, грозившее им неведомыми опасностями.

– Нет. – Брина крепко, обеими руками сжала широкие плечи Вулфа. – Ивейн никогда не позволил бы ей так рисковать.

Вулф оставался по-прежнему мрачен – слова ее, казалось, не убедили его.

– Он никогда не сделал бы этого! Ты только вспомни, как редко он появлялся здесь, особенно в последние месяцы. Он бы вообще не пришел, если бы его не попросили об этом.

Голос Брины звучал ласково, умоляюще, она пыталась достучаться до сердца мужа, убедить его в своей правоте.

– Думаю, он любит нашу дочь всем серд­цем… и он слишком заботится о ней, чтобы при­чинить ей боль. Хотя и видит, как она сгорает от безнадежной любви.

Вулф понимал одно: Брина расстроена. И, сознавая, что она не в силах ничего изменить, он только поинтересовался:

– Когда они ушли?

– Сегодня третий день. Она помолчала, сдерживая слезы, уже блес­тевшие на глазах и грозившие вот-вот пролиться.

– Я молюсь лишь об одном – чтобы Анья встретилась с Ивейном. Он – наша единствен­ная надежда, с ним ей ничто не грозит, он защи­тит ее от опасностей, таящихся в лесу.

Вулф не верил своим ушам. Он ни разу еще не слышал, чтобы жена хоть намекнула на какие-нибудь скрытые в природе опасности.

Брина поняла его удивление и чуть-чуть ус­мехнулась.

– Я умею обращаться с духами природы. Они и лесные звери – мои друзья. Если бы и Анья была так же связана с ними, я не боялась бы за нее, но дело в том, что…

Обняв любимую, утешая ее, Вулф прижался щекой к ее густым темным волосам. Он не мог огорчить ее еще больше, сообщив о том, что самое южное из княжеств лэтов – по землям которого, как он опасался, проляжет путь Ивей­на, – стало союзником Мерсии, а скоро, веро­ятно, объединится и с Уэссексом, чтобы разгро­мить Нортумбрию и ее союзников.

Уткнувшись в широкую грудь любимого, так что голос ее звучал приглушенно, Брина взвол­нованно проговорила:

– Когда я узнала, что Анья ушла, я хотела сейчас же найти ее и вернуть домой. Но у меня на руках мальчишки и весь Трокенхольт, и я по­няла, что не смогу их покинуть.

Вулфэйну понятна была беспомощность Брины. Могучий воин редко испытывал подо­бное ощущение. Ему страстно хотелось немед­ленно отправиться на поиски дочери. Но две не­преложные обязанности удерживали его: долг по отношению к королю и то, что он понятия не имел, куда и по какой дороге ему идти.

Приподняв подбородок Брины, Вулф накло­нился и поцеловал ее в губы.

– Будем надеяться на Ивейна, на то, что он найдет и защитит Анью.

Сказав это, Вулф заставил себя ободряюще улыбнуться, надеясь, что Брина, обычно такая чувствительная, на этот раз не заметит, что глаза его при этом не улыбались.

Анья потянулась, медленно просыпаясь в зеле­ном полумраке убежища, куда Ивейн привел ее при первых лучах восходящего солнца, тронувших го­ризонт на востоке. Сеть ивовых ветвей создавала ук­рытие, оберегая ее, и за этими прихотливо перепле­тавшимися, со всех сторон нависавшими над густой травой ветвями, она чувствовала себя в безопаснос­ти, словно в объятиях самой матери-природы.

После того как Ивейн настиг ее, не позволив убежать под покровом ночи, они вернулись к покинутой стоянке. Там они подобрали припасы и двинулись в путь в темноте, при свете сияю­щего кристалла на его посохе. Только когда небо чуть-чуть посветлело, в сероватом предрассвет­ном сумраке жрец стал подыскивать место для отдыха. Вновь сооружая для Аньи мягкую пос­тель из травы и листьев, друид открыл ей часть своих планов. Вчерашнее столкновение с лесны­ми разбойниками убедило его, что, если они будут спать днем и путешествовать ночью, им удастся уклониться от встречи с людьми, не об­ладающими могуществом жрецов.

Лежа на спине, уютно закутавшись в темный плащ, девушка вдруг почувствовала, что осталась одна Сердце ее отчаянно забилось. Неужели Ивейн бросил ее? Но она тотчас же улыбнулась, и ее глупые страхи рассеялись. Не стал бы он гнаться за нею, про­делывая весь обратный путь, чтобы покинуть теперь. Нет, где бы он ни был, она не сомневалась, что он скоро вернется, поскольку близились сумерки.

Анья отстегнула застежки и скинула с себя плащ. Привстав, она осторожно раздвинула за­весу из ивовых ветвей и поняла, что так оно и есть. Мягкие вечерние сумерки, спускавшиеся прохладной пеленой, едва касались нагретой за день земли, а упоительный аромат ночных цве­тов, раскрывавшихся лишь при луне, говорил о том, что час действительно поздний.

Желая насладиться последними минутами отдыха, Анья откинула распущенные перед сном волосы и положила под голову сложенные ладо­ни. Ей было приятно прислушиваться к шорохам зверушек и насекомых, пробирающихся в траве, – наверное, к ручейку, мирное журчание которого доносилось до слуха девушки.

Покой и очарование неожиданно были нару­шены шумом в кустах, раздавшимся неподалеку от нее. Не думая об опасности, она инстинктивно рванулась туда, откуда слышалось глухое звери­ное рычание.

Анья с разбегу чуть не упала в самую гущу зарослей, где громадный дикий кабан, вонзив клыки в лисицу, злобно тряс ее обмякшее рыжее тельце. Тихое повизгивание отвлекло внимание девушки от ужасного зрелища. Маленький лисе­нок весь съежился, сжался в комочек под раски­дистыми листьями папоротника.

Кабан, ослепленный яростью, мог в любую минуту напасть на нее, но Анья даже не подумала об этом. Матери она уже ничем не могла помочь, спасти же испуганного детеныша от разъяренно­го зверя было в ее силах. Анья вспомнила, как светился – пусть даже неярко – в ее ладонях кристалл, и тотчас же поняла, что ей делать.

Девушка поспешно извлекла из мешочка белый граненый камешек и покатала его в руках. Не совсем уверенная в своих силах, Анья была достаточно предусмотрительна, чтобы не при­влечь внимание вепря, произнося заклинание вслух. Она и на этот раз проговорила его безмолвно, одними губами, моля о прикрытии. Когда камешек засветился, девушка, переложив его в одну руку, другой подняла трепещущий рыжий ко­мочек. Она даже не удивилась, как спокойно этот крохотный дикий лисенок позволил схватить себя. Когда кристалл засветился, Анья уверилась, что теперь невидима. Однако она не знала, сколько времени будет действовать заклинание, а потому поспешно отступила подальше от этого места. И вовремя, так как тотчас же получила урок – не расслабляться и не рассеивать вни­мания. Как только песнопение прервалось – камень погас. Девушка поскорее нырнула под свисавшие ветви ивы, над которым, как она знала, Ивейн произнес заклинание защиты.

– Так, значит, ты не сбежала от меня снова? При этих словах Анья тут же позабыла о ма­леньком зверьке, лежавшем у нее на руках.

– Разумеется нет!

Девушка рассердилась, что он мог хотя бы предположить подобное. Неужели она окажется столь бесчестной, чтобы нарушить клятву, да еще такую сильную, как он требовал!

– Разумеется нет.

Ласковый смех Ивейна заполнил все их малень­кое убежище, а вспыхнувшая у него на лице улыбка озарила его. Он протянул ей посох с неповрежден­ным кристаллом, объяснявшим его уверенность.

Анья стиснула зубы, когда друид, только что, казалось, рассерженный, теперь рассмеялся. Не раз она видела, как жрец пользовался этой уловкой с переменами настроения против саксонцев, но в последние дни, с тех пор как началось это их пу­тешествие, он начал применять ее против Аньи. Ей это не нравилось. Совсем не нравилось!

Ее зеленые таза гневно вспыхнули, но Ивейн только пуще расхохотался и бессознательно вновь поднял посох. И тут произошло неожиданное.

Лисенок застыл на руках у Аньи и зарычал на мужчину, который – как, по-видимому, он думал, – хотел поднять палку на его избави­тельницу.

– Ого!

Ивейн был удивлен, только сейчас заметив зверька и намереваясь еще раз напомнить Анье не бродить одной по лесу. Его удивило поведение лисенка. Друид был властителем могуществен­ных духов природы, и никогда еще не случалось, чтобы какое-либо животное бросало ему вызов.

Девушку поразило это не меньше, чем жреца. Она рада была отвлечься, успокаивая своего ма­ленького защитника, поглаживая его по мягкой, пушистой шерстке и бормоча ему ласковые слова.

– Я вижу, ты взяла себе зверя в телохрани­тели, – пошутил Ивейн.

Хотя зверек был еще так мал, что не мог при­чинить ему никакого вреда, все же он мог с ус­пехом охранять целомудрие девушки, не позво­ляя друиду приблизиться.

– Так ты разрешаешь мне взять его с собой? – Анья нежно и просительно улыбнулась Ивейну. Она радовалась, что он не поинтересовался, как к ней попал лисенок. Девушка боялась, что пос­тупок ее покажется Ивейну попыткой вмешиваться в природное равновесие и хоть частично, но нару­шить данную ему клятву не вступать ни в какие раз­бирательства. Больше того, он даже не потребовал объяснений, как ей удалось воззвать к силам при­роды и умолить их помочь ей. То, что такой могу­щественный жрец, как Ивейн, не почувствовал, что она обращалась к духам стихии, означало, по-види­мому, что ее Возможности весьма ограниченны. При этой мысли вся ее радость растаяла, и Анья зарылась лицом в рыжий пушистый мех.

Но она ошибалась. Ивейн ощутил как бы легкую рябь, всколыхнувшую силы стихии, но решил, что виной тому – его собственное вол­нение от близости Аньи. Он почувствовал, как уныние пригасило природную живость девуш­ки, и боялся, что поведение его – хотя и вы­званное необходимостью – тому причиной.

– Конечно, возьми его, если хочешь… Ивейн позволил малой капельке своей не­жности прорваться наружу, голос его потеплел.

– Главное, не терять больше ни минуты – нам давно уже пора отправляться. Так что давай поскорее поужинаем – и в путь.

Анья достала черствую ржаную лепешку, до­бавив к ней на этот раз большие желтые ломти сыра из своего мешочка. Ивейн достал узкие ломтики солонины и рог со свежей водой, на­бранной из ручья, струившегося поблизости. Под пристальным взглядом его глаз девушка, отделив кусочек мяса, протянула его пушистому мехово­му комочку, лежавшему у нее на коленях.

Поужинав, они принялись собираться. Ивейн, уже имевший сноровку, быстро уложил свои вещи в котомку. Анье потребовалось не­сколько больше времени, чтобы сложить все в мешок, который снова прикрепили к седлу. Пока она торопливо заканчивала сборы, Ивейн взял посох и затянул печальную, протяжную песнь, вздымавшуюся, казалось, из потаенных глубин души. Он трижды повторил ее строфы. Это не было мольбой о прикрытии. Чтобы заклинание могло сохранять свою силу, потребовалось бы невероятное напряжение. Оно вконец истощило бы его. силы, а этого ни в коем случае нельзя было допустить, поскольку опасности подстере­гали их на каждом шагу. Ивейн просто просил духов природы вести их и охранять в пути.

С сияющим кристаллом, освещавшим дорогу в сгущавшихся сумерках, они снова двинулись в путь. К заклинанию, произнесенному вслух, Ивейн добавил еще безмолвную просьбу даровать ему силы не думать об этой маленькой изящной кра­савице, опасаясь, что ее близость рассеет его – столь необходимую жрецу – сосредоточенность.

Анья, с лисенком на руках ехавшая чуть позади, в свете его магического кристалла не отрывала глаз от могучей широкой спины. Внезапно ее ох­ватило отчаяние. Ивейн был рядом, но девушке вдруг показалось, что ее покинул единственный, самый главный для нее человек на свете, тот, кто до сих пор был счастьем всей ее жизни.

Все вперед и вперед, с той минуты как опус­тились сумерки и позднее, в полночной тьме, они двигались через лес без единого слова, ни на се­кунду не останавливаясь.

ГЛАВА ПЯТАЯ

С Ивейном, освещавшим дорогу кристаллом, Анье нечего было бояться беспросветной ночной тьмы. Время шло, и душа ее постепенно напол­нялась покоем. Легкий ветерок шелестел в гус­той листве над головой, донося до нее ароматы цветов, робко пробивавшихся в траве под нога­ми. Умиротворенная, почти как лисенок, задре­мавший у нее на руках, Анья напомнила себе, что обрела драгоценнейший из даров – минуты, проведенные рядом с возлюбленным. Правда, он не хотел брать ее с собой, но Анья не сомнева­лась, что отправилась с ним не напрасно.

Ивейн, подавляя досаду, старался убавить шаг, подлаживаясь к неторопливой трусце Ягодки. Спиной он чувствовал пристальный, почти неотрывный взгляд девушки, и от этого ему было еще больше не по себе. Ее постоянная близость влекла и в то же время пугала его. Ивейн боялся, что, очарованный, позабудет рядом с ней обо всем на свете и на заметит засады, пока не окажется слишком поздно…

Внезапно какая-то птица, всполошившись, захлопала крыльями, и это так напугало Ягодку, что она в панике заметалась. Шум тотчас же от­влек Ивейна от его невеселых раздумий.

Лисенок повизгивал, лошадь заржала, и Ивейн, обернувшись, увидел, как Ягодка поднялась на .дыбы, передними копытами молотя воздух, точно пытаясь защититься от испуганной птицы, обере­гавшей свое гнездо. Ивейн не ожидал, что старая лошадь еще способна на нечто подобное.

– Не-е-ет! – тихо вскрикнула девушка и тут же, почти неслышно, упала на землю.

Ивейн замер. На земле, между двумя валуна­ми, лежала маленькая скорченная фигурка. И, что самое страшное, она не двигалась.

Бросившись к Анье, Ивейн почувствовал, как сердце его словно сжимает гигантская рука великана, стремящегося раздавить его в наказание за небре­жение. Да, он был слишком рассеян, задумался, а расплачиваться приходится девушке. Разве виновата она в том, что так обольстительна? Он мог только молить духов стихии спасти его маленькую, чистую фею и не наказывать ее за его прегрешения.

Ивейн поставил посох на землю, туда, где золотистым потоком струились волосы Аньи, рассыпавшиеся при падении. Лисенок с присущим животным проворством вскочил на лапки, но тут же, поскуливая, подполз и уткнулся мор­дочкой в плечо своей раненой хозяйки. К счастью, он, видимо, почувствовал намерение человека помочь и, хотя зарычал, но не препятст­вовал ему подойти. Так что Ивейну не пришлось тратить время на возню со зверьком.

Сбросив котомку, юноша опустился на коле­ни. Земля была мягкой, как губка, под толстым слоем прошлогодней листвы и под свежей, зеленой травой и папоротниками. Жрец осторожно ощу­пал голову девушки. Анья еле слышно застонала, когда пальцы его наткнулись на громадную шишку. Хотя и не столь искусный во врачевании, как Брина или сестра, Ивейн понимал в этом толк и нередко оказывал помощь не только при несчас­тных случаях, но даже при ранениях на поле боя.

Сдерживая волнение, жрец бережно поднял де­вушку из расщелины между камнями и уложил ее на мягкую, как ковер, траву. Осторожно, едва каса­ясь, он провел по зеленой материи платья от плеча до бедра, с той стороны, куда пришелся удар при падении. Анья, не приходя в сознание, застонала.

Ивейн присел на корточки. Ребра или сло­маны, или сильно ушиблены. Как бы там ни было, нужно перенести ее в какое-нибудь без­опасное место и там заняться лечением. Ивейна тревожили не столько поврежденные ребра де­вушки, сколько то, что она сильно ударилась го­ловой. От Аньи нельзя отходить ни на минуту, пока она не очнется. Он попросит духов стихии помочь ей прийти в себя.

К счастью, кобыла – хотя у Ивейна и не было времени ее утихомиривать – обрела уже свое обычное невозмутимое спокойствие. Он за­кинул торбу Ягодке на спину, и та спокойно ждала, пока друид возносил триады благоговения и просил даровать ему правильный путь. По мере того как протяжные слова срывались с губ Ивей­на, кристалл на набалдашнике посоха разгорался все ярче, и наконец от него пролег луч света, еще более ослепительный, чем светящийся круг, что сиял для них на протяжении всего перехода.

Ивейн бережно поднял девушку и, держа ее одной рукой, стараясь не причинить ей боли, взял посох и пошел за лучом назад, по уже про­йденному пути. Когда луч света переместился вправо, жрец тотчас повиновался и свернул. Через несколько шагов он наткнулся на моно­литную скалу – так, во всяком случае, ему по­казалось в первый момент.

Ивейна ничуть не смутило, что мольба об ук­рытии завела его в тупик. С минуту он пристально разглядывал скалу, затем, пригнувшись, нырнул во мрак, очутившись в пещере, невидимой снаружи. Лошадь остановилась около узкого входа, но ли­сенок не отставал и держался у ног друида.

Ивейн обнаружил, что в пещере, хотя и пустой, совсем недавно были люди. Ее невозможно было найти. И все-таки кто-то нашел. Об этом говорили холодные угли костра, помятый пустой ко­телок, рваное одеяло, сложенное у дальней стены, и горстка костей какого-то животного.

Ивейн прислонил посох с по-прежнему сияв­шим кристаллом к шершавой стене и расстегнул черный плащ. Сбросив его на каменный пол, жрец бережно уложил на него Анью. Он мог бы привести ее в чувство, но лучше ей побыть без сознания, чтобы не чувствовать боли. Сломаны ее ребра или ушиблены, их надо осмотреть. Ивейн сознавал это, но не мог решиться. Нужно снять с нее платье и нижнюю рубашку, нужно раздеть ее… и увидеть то, что он не сможет забыть до смерти. Но разве у него есть выбор? Он должен сделать это ради нее.

Отстегнув и отложив меч в сторону, друид снова опустился на колени рядом с девушкой и неловкими пальцами стал распутывать шнуровку на платье. Расстегивая ремень, опоясывающий узкие бедра, Ивейн заметил привязанный к нему маленький мешочек. Черные брови жреца слегка сошлись к переносице. Любопытно, какие аму­леты и снадобья могут храниться у очарователь­ной маленькой феи, не обладающей знанием дру­идов? Ивейн отложил мешочек в сторону, решив заглянуть в него позже, когда покончит с более важным делом. Напомнив себе, что состояние девушки может быть очень тяжелым, он поста­рался не думать о том, что ему предстояло сде­лать. Только после этого Ивейн бережно припод­нял Анью, снимая с нее одежды.

Когда нагота ее открылась его пылающему синему взору, даже стойкость друида не могла удержать его от созерцания этого чудного зрели­ща. Ее светлые золотистые волосы сияющей во­лною рассыпались по складкам темного шерстя­ного плаща, а теплые кремовые и нежно-розовые тона обнаженного тела таили то сладостное оча­рование, которого он так опасался. То, что он увидел, превосходило все образы, давно уже яв­лявшиеся ему в воображении и в снах.

Ивейн застонал. Влекомый силой, превосхо­дившей все те, какие были ему подвластны, жрец наклонился и чуть коснулся щеки Аньи губами. Он и не думал позволять себе большего, но девушка, не приходя в сознание, повернулась и губами нашла его рот. Ивейн замер. Искушение было слишком велико. Не в силах воспротивиться со­блазну, он наслаждался, впивая нектар ее губ.

Послышалось негромкое рычание. Маленькая лисичка припала к земле рядом с Аньей и челове­ком, склонившимся над ее безжизненным телом.

Предостережение, столь своевременно про­звучавшее, тотчас же охладило пыл Ивейна, ус­тупив место раскаянию. Он отшатнулся, ощу­щая невыразимое отвращение к себе. Он вооб­ще не смел целовать ее, и уж тем более тогда, когда беспомощная девушка лежала без созна­ния. Несколько раз глубоко вздохнув, Ивейн попытался приглушить муки совести, уверяя себя, что ни за что бы не причинил Анье зла.

Что верно, то верно, подумал жрец с невесе­лой иронией, он ничем не угрожал этой девушке. Скорее уж она, бессознательно откликнувшись на его поцелуй, представляла для него большую угрозу. Ему вдруг с полной ясностью открылась ужасная истина: куда бы ни бежал он от этой маленькой стройной красавицы, образ ее вечно будет являться ему во сне. Такой отчетливый, будто созданный из плоти и крови. Эту девуш­ку он не должен любить… но любит.

Волна яростного негодования к себе за­хлестнула Ивейна. Как мог он похитить поце­луй у лежавшей в беспамятстве девушки! По­давив и желание, и гнев, жрец обратил свои мысли на то, ради чего обнажил ее. Друид под­нялся и, выйдя из пещеры, снял свой дорожный мешок с седла Ягодки. Вернувшись, он порылся в котомке, пока не отыскал там свернутый бинт. Ивейну так часто приходилось перевязы­вать раненых, что он взял за правило всегда брать бинты в дорогу.

Бережно, но с намеренным безразличием он туго перетянул грудь Аньи. Затем, стараясь не поддаться искушению, он отвернулся и поднял ее плащ. Ивейн с облегчением накинул его на девушку, прикрыв ее от подбородка до малень­ких пальцев ног.

Пытаясь не думать ни о наготе девушки, ни о ее состоянии, жрец поднял тот мешочек, ко­торый снял с ее пояса. Он распустил стягивавший его шнурок и, подставив ладонь, перевернул и потряс над нею мешочек.

Кремень, первым упавший в подставленную ла­донь, не удивил Ивейна: в дороге это самая необхо­димая вещь. Два последовавшие за ним пузырька вызвали у него легкую улыбку. Зная о даре враче­вания матери Аньи, он мог предвидеть, что обнару­жит их здесь. В мешочке оставался теперь только какой-то странный, довольно большой предмет. От­ложив в сторону первые три находки, жрец сунул руку в мешочек и вытащил то, что там было.

Глаза его потеплели – это был тот самый кристалл, который он некогда подарил настыр­ной малышке Анье. Ивейи в этом не сомневался. Радость, вызванная открытием, что Анья не рас­стается с его талисманом, слегка померкла. Ос­трые края камня слегка сгладились. Ивейн по опыту знал, как долго и часто нужно обкатывать камень в ладонях, пока он не станет гладким, и понял, что девушка, несомненно, пыталась при­общиться к таинствам друидов. Ему стало грус­тно, так как он был уверен, что смешанная кровь Аньи заранее обрекала эти попытки на неудачу.

– Мне приснилось, что ты поцеловал меня.

Слабый, но ясный голосок Аньи застал дру­ида врасплох, что совершенно не подобало жрецу. Все еще сжимая кристалл в руке, он обер­нулся, глядя в большие затуманенные глаза, в ко­торых застыл вопрос.

Увидев, как темная краска волной залила щеки Ивейна, Анья догадалась, что это был вовсе не сон. Нежная улыбка расцвела на губах, словно вновь ощутивших на себе его губы. Опасаясь, что прежде она почти принуждала Ивейна целовать себя, Анья необычайно обрадовалась этому тай­ному поцелую и сразу простила жрецу ту угрю­мость, что тотчас же омрачила его лицо.

– Ты упала с лошади и ударилась головой о камень. Удар был так силен, что я боялся, как бы он навсегда не лишил тебя чувств. – Ивейн на мгновение умолк, мысленно возвращаясь к тревогам за девушку. – Я так рад, что ты вер­нулась ко мне.

В тот миг, когда эти искренние слова сорвались с губ жреца, он понял, что допустил оплошность, высказав то, о чем следовало молчать. В словах его не было ничего дурного, он просто неправильно вы­разился, но Ивейн рассердился на себя еще больше за это необдуманное высказывание. Сунув все вещи он поспешно поправился:

– Я возблагодарю все природные силы за то, что они вернули тебе сознание.

Улыбка на лице Аньи стала еще шире и такой ослепительной, что могла бы поспорить с сиянием кристалла на посохе. Девушка понимала его опасения. Ивейн боялся, как бы она не по­думала, что он рад этому только из себялюбия. И все-таки Анье были дороги эти слова, ведь она верила, что он сказал их от чистого сердца.

– Итак, они попались на мой крючок, м-м-м?

Епископ Уилфрид был доволен, но к удов­летворению примешивалась язвительность.

– Я беспокоился, не слишком ли мы его за­маскировали. Ну что же, я рад, что чутье меня не подвело. Чем больше потребуется трудов и лишений, тем большую ценность эта цель при­обретает в глазах друида и тем упорнее он будет стремиться к ее достижению.

Рольфу, не одаренному особой сообразитель­ностью, было не по себе от этих иносказаний епископа, и он беспрестанно неуклюже пересту­пал с ноги на ногу.

– Мне кажется, что вы правы.

Хотя и не уверенный, что уловил смысл ска­занного, Рольф чувствовал, что именно это хо­телось бы услышать его собеседнику.

– Как я уже сказал, я столкнулся с ним, когда он шел по дороге на юг, на расстоянии дневного перехода от его жилища.

– Столкнулся с ним? – подчеркнуто упирая на эти слова, переспросил Уилфрид своего неза­дачливого приспешника. Всем, кого епископ по­сылал в лес, он приказывал следить за жрецом и его передвижениями – только следить. Он четко объяснил им, что какие-либо столкновения ис­ключены и виновных ждет суровое наказание.

– Ну да.

Мысленно проклиная соглашение, из-за которого их король отдал его под начало епис­копа, Рольф набрал в грудь побольше воздуха. Он попытался придумать достоверное объясне­ние, чтобы не вызвать ярость священника, при­знавшись, что его втянули в столкновение.

– Мужчина, за которым я следовал, обер­нулся и заметил меня… но мельком.

Епископ выразил недовольство даже этой корот­кой встречей, если, конечно, все и вправду ограни­чилось этим. Он не доверял этому воину, который проявлял себя храбрым в бою, но беспомощным в интригах, где требовалась не сила, а нечто другое.

Несмотря на неповоротливый ум, инстинкты у Рольфа были достаточно развиты. Он чувство­вал, что допустил непростительную оплошность, но вовсе не собирался усугублять положение. Рольф стоял неподвижно, как вкопанный, с улыбкой глядя в подозрительные глаза епископа.

Уилфрвд хлопнул в ладоши, и звук этот гулко прокатился в каменных стенах.

– Что бы ты там ни натворил, мои расчеты оправдались, и я достигну желаемого.

Мысль о том, что связи и союзы, заключен­ные им в нескольких саксонских королевствах за это десятилетие, принесут скоро желаемые плоды, порадовала Уилфрида: он и не думал при­знавать греховность содеянного. Епископ нахо­дил себе оправдание в том, что не только будет покончено с двумя илдорменами и прервется ди­настия королей Нортумбрии, так долго досаждавших ему, но исчезнут с лица земли и опозо­рившие его друиды-язычники. И – он весело и самодовольно потер ладони – уничтожение язычников вполне можно рассматривать как свя­щенную войну, развязанную во славу Господа.

Рольф видел, что епископа распирают самодо­вольство и радость, но чувствовал, что за всем этим скрывается личная месть и холодная злоба. Возбла­годарив Создатели за то, что ожесточение это на­правлено не против него, Рольф порадовался, что не заговорил о странном происшествии с лошадью и всадницей, исчезнувшими в мгновение ока.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Длинный, тонкий солнечный луч проник в не­ровное отверстие пещеры, скользнул по каменно­му полу и чуть поднялся по шершавой стене. Анья смотрела на него пристально, не отрывая глаз, пы­таясь вырваться из смутных, безрадостных снови­дений. Прежде чем ей это удалось окончательно, перед ее мысленным взором возникли одно за дру­гим два очень непохожих события, и девушка до­гадалась, что это не сон, а воспоминания.

Анья вспомнила, как испуганная лошадь рва­нулась, взвилась на дыбы и – тотчас же вслед за этим – пронзившую ее острую боль. Эти не­ясные, расплывчатые образы увлекли девушку в бездонную и страшную пустоту, где ее носило, беспомощную, пока нежное прикосновение губ Ивейна не вызволило ее оттуда. Анья не могла объ­яснить, откуда у нее это чувство, но она не сомнева­лась что именно безмолвный, быть может, бессозна­тельный зов друида поднял ее из кромешной бездны, вернув в мир ясных мыслей и спокойного сна.

Чуть-чуть подвинувшись, Анья посмотрела на мужчину, прикорнувшего у стены; его черные густые ресницы лежали на полукружиях твердых скул. То, что он спас ее теперь, было не удиви­тельно: он не впервые прибегал ради нее к сво­ему магическому искусству. Когда Анья была еще девочкой, Ивейн вызволил ее из цепких объ­ятий смертельного сна.

Глаза Ивейна мгновенно раскрылись в ответ на шорох. Чтобы не пропустить той минуты, когда Анья очнется, друид позволил себе погрузиться лишь в очень легкий, поверхностный сон на грани сознания. Он тотчас же встал и подошел к ней.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он тихо, с глубокой нежностью.

Несмотря на пульсирующую боль в голове, Анья попыталась храбро улыбнуться и сесть, но тут же вскрикнула от неожиданно резкой боли в боку. Девушка упала на подстилку, отчего плащ, накинутый на нее, чуть сполз. Новое, еще более ужасное открытие поразило ее: она была нагая! Совершенно нагая! Ахнув, Анья поспешно рванула на себя темную шерстяную материю, стыдливо натянув ее до самого подбородка. Алая краска залила ее нежные щеки, и она крепко за­жмурила вспыхнувшие изумрудным огнем глаза.

– Лежи спокойно.

Как бы желая подкрепить это требование, Ивейн ласково придержал девушку за плечо; уголки его губ немного приподнялись в насмешливой полуулыбке. Скромность Аньи была похвальна… но несколько за­поздала. Единственное, чем он мог ей помочь, это крепко перевязать ее грудь, и за это он обречен теперь расплачиваться день за днем, до конца своей жизни, безнадежными воспоминаниями.

Придя в сознание, Анья вскоре опять засну­ла, теперь уже более спокойным, здоровым сном. И все-таки Ивейн тревожился, глядя, как прерывисто она дышит, страдая от боли в го­лове и в груди. Бели бы она не ударилась го­ловой, он напоил бы ее одной из своих настоек, той, что снимает боль и дарует глубокий сон. Но, зная, какие опасности таятся в подобном снадобье, друид поставил посох у входа в пе­щеру, всей душой заклиная духов природы вер­нуть девушке спокойствие и здоровье.

Послушавшись Ивейна, Анья лежала, не дви­гаясь. Хотя она и редко подчинялась чьим-либо приказаниям беспрекословно, теперь, очутив­шись в таком положении, она впервые не реши­лась его ослушаться. Ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы не думать о том, что именно Ивейн снимал с нее одежду. Девушка решила от­ложить неприятные размышления до того времени, пока ей не станет лучше, и уж тогда обо всем поразмыслить. Сейчас нужно было придумать, как бы ей незаметно выведать, куда подевалось платье. Незаметно? У нее нет иного выхода, как только спросить прямо:

– А где, скажи на милость, моя одежда?

Несмотря на румянец, по-прежнему заливав­ший ей щеки, Анья постаралась, чтобы вопрос ее прозвучал уверенно и спокойно.

Ивейн с сожалением покачал головой, но тут же широко улыбнулся, не в силах дальше при­творяться серьезным.

– Там, где она и останется, пока ты не поп­равишься окончательно.

Густые ресницы девушки опустились, скры­вая негодование, вспыхнувшее в зеленых глазах; она пыталась сдержаться, замкнуться в своей не­видимой раковине спокойствия. Это оказалось труднее, чем она ожидала. Ее редко кто так вы­водил из себя, как этот мужчина, так часто под­вергавший искушению ее вспыльчивый нрав.

Почувствовав смятение девушки, Ивейн рас­каялся… но лишь настолько, чтобы смягчить свое заявление:

– Ты в самом деле скорее поправишься, если постараешься поменьше вставать.

Еще ночью спасительная мысль осенила Ивейна. Это будет хоть небольшим утешением за будущие одинокие годы, которыми придется платить за мучительное наслаждение, испытанное, пока он созерцал и прикасался к чудесной запретной плоти, снимая одежду с Аньи. Расп­латы не избежать, но, если платье исчезнет, то своевольной упрямице не удастся ничего пред­принять и раньше времени встать с постели. К тому же друид понимал, что нужно что-то при­думать с кобылой. Лошадь, пасущаяся у входа в пещеру, может открыть врагам их убежище.

Чтобы решить обе эти проблемы разом, Ивейн в глухую полночь свернул в тугой узелок зеленое платье Аньи и вышел, намереваясь от­вести лошадь подальше, в заросшую лесом до­лину. По дороге он, не раздумывая, забросил в кусты узелок с одеждой. В долине, среди громад­ных деревьев, с ее обильной травой под ногами и ручейком, стекавшим сверху с крутого склона в прозрачное озерцо, он снял с кобылы седло и упряжь. Заметив, что маленький мешочек Аньи лежит у него в котомке и не желая признаваться ей в своем любопытстве, жрец быстро перело­жил его туда, где лежала ее смена одежды, оста­вив ее рядом с седлом. Мешок с провизией он перенес обратно в пещеру, лишь ненадолго ос­тановившись, чтобы ополоснуться в прохладной воде ручейка, струившегося неподалеку от входа.

Девушка понимала, что с помощью этой уловки он хочет заключить ее в тюрьму без решеток, и все в ней так и кипело, пока Ивейн заботливо, с чуть насмешливой нежностью, подтыкал вокруг нее плащ.

Анью удивляло, куда девалась обычная проницательность Ивейна. Наверное, он и в самом деле очень встревожился из-за ее болезни, иначе бы непременно подумал о том, о чем до­лжен был знать лучше кого бы то ни было: тер­пение ее велико, но не безгранично.

Немощь тела не притупила сообразительности Аньи, и, задумавшись на мгновение, она с трудом подавила удовлетворенную улыбку. Есть вещи, над которыми даже друид не властен. Пусть это не­большая победа, но девушка и такой была рада.

– Что ж, может быть, ты и прав, но ты не можешь запретить мне выходить ради естествен­ных надобностей.

Придерживая плащ, оберегая свою стыдли­вость, Анья попыталась подняться, правда, на этот раз с предосторожностями, помня, какой болез­ненной была ее первая неудавшаяся попытка.

Возразить было нечего, и Ивейн без слов со­гласился. К тому же он понимал смущение Аньи – ведь он видел ее наготу. Чтобы избе­жать еще большей неловкости, Ивейн поборол в себе желание помочь девушке, опасаясь, что опять может ненароком увидеть ее обнаженное тело. Напротив, он отвернулся от нее, лишь по прерывистыми вздохам и по шуршанию плаща понимая, что Анья встала и отошла в полумрак, в дальний угол пещеры, чтобы из складок широ­кой накидки соорудить себе достойное одеяние.

Пока ее спутник смотрел на луч света, искоса проникавший в пещеру, девушка с возможной поспешностью поправляла на себе плащ, не об­ращая внимания на боль в груди, с каждой минутой усиливавшуюся. Наконец одеяние опустилось с плеч до самого пола. Обычно Анья застегивала на­кидку брошью у горла, но тут она передвинула ее разрезом к правому плечу и там уже застегнула изящной серебряной пряжкой, усыпанной крохот­ными жемчужинами. Затем, подхватив подол сзади, так где плащ расходился, она подвернула его, придерживая левой рукой. Таким образом, получилось хоть какое-то подобие платья, хотя правая рука ее была обнажена и свободна. Ивейн, без сомнения, сочтет его вполне подходящим, для того чтобы девушка могла на минутку отлучиться. При этой мысли Анья даже застонала от досады.

Услышав этот стон возмущения, Ивейн снова улыбнулся. Он сочувствовал девушке, но вовсе не со­бирался ей уступать. Хотя она частенько доказывала, что может играть на его чувствах, на этот раз он ей не поддастся. Тем более теперь, когда пришлось бы позволить ей то, чего позволять не следовало.

Когда Анья остановилась у выхода из пещеры, Ивейн отвел глаза и, опустившись на колени на плащ, расстеленный на полу, извлек из него две золотые булавки. Каждая была длиной с его ла­донь, заостренная с одного конца; с другой стороны они заканчивались золотым завитком, в центре ко­торого красовался большой, кроваво-красный гра­нат. Вытащив их, он взглянул на Анью.

– Я вижу, ты хорошо приспособила брошь. – Ивейн рассеянно кивнул своей ма­ленькой нежной фее, очаровательной даже в ши­роком темно-коричневом плаще. По правде го­воря, одеяние лишь ярче оттеняло ее млечно си­явшие волосы. – Но если ты захочешь поплотнее прикрыться, то могу подарить тебе вот это. – Он встал и протянул ей на ладони бу­лавки, предлагая принять или отказаться.

– Премного благодарна за щедрость.

Анья чуть присела в реверансе, изящном, на­сколько позволяло ее причудливое одеяние и ос­трая боль в боку.

– Одной я заколю подол сзади и слева, а дру­гой – чтобы накидка не расходилась на коленях.

Взяв булавки, она так и сделала, стараясь не показывать вида, какую это ей причиняет боль.

– И, прежде чем вернуться…

Бесенок, сидевший в Анье, просто не мог до­пустить, чтобы Ивейн возомнил, будто все будет так, как он хочет.

– Я, пожалуй, поищу ручеек, журчание ко­торого доносится сюда. По-моему, совсем не плохо было бы искупаться.

Она прекрасно понимала всю неосуществи­мость, нет, даже рискованность такого поступка И, каким бы заманчивым это ей ни казалось, она вовсе не собиралась приводить в исполнение свою угрозу.

– Нет! Ты не сделаешь этого! – Ивейн ре­шительно шагнул к девушке, в глазах его вспых­нул огонь. – Я понимаю, что тебе необходимо уединиться в лесу, но если ты не вернешься в ближайшее время, то обещаю, что приду и – что бы ты там ни делала – препровожу тебя об­ратно в пещеру.

Выслушав предупреждение об ожидающих ее карах, которые испугали бы многих, Анья только сверкнула улыбкой и вышла, ничего не ответив.

Пока Аньи не было, Ивейн вдруг вспомнил, что должен найти ее маленького лисенка. По-ви­димому, тот выскользнул из пещеры, пока люди спали, что вполне естественно для зверька, но его исчезновение, без сомнения, расстроит де­вушку. Хоть что-то было хорошее во всех не­приятностях, которыми начался этот день. Анья, по крайней мере, была так озабочена, что не за­метила пропажи лисенка.

Стараясь подавить нетерпение и беспокойство за Анью – одинокую и беспомощную в лесу – Ивейн вышел наружу. Однако, понимая, что де­вушке необходимо уединение, он не стал далеко отходить, а лишь набрал несколько охапок свежей зеленой травы, чтобы сделать помягче постель: он не позволит ей подниматься с нее весь день. При­несенной травы хватило, чтобы все получилось как нельзя лучше. Аньи все еще не было, и Ивейн подумал, не пора ли ему исполнить угрозу и пойти за ней. Остановившись у входа, он пристально впщдывался в зеленый полумрак леса, ожидая, не шевельнется ли там что-нибудь.

Хотя Анья и сама собиралась отойти лишь на минутку, вид у нее был невеселый, когда она вернулась и прошла мимо Ивейна, почти перего­родившего вход в пещеру. Не так уж много она и двигалась в это утро, но боль в груди стала такой нестерпимой, что девушка только и думала о том, чтобы лечь. И все же, негодуя на свою столь не­уместную слабость, она сердито нахмурилась при виде ожидавшей ее постели. Пока ее не было, Ивейн явно постарался сделать подстилку помягче, думая, что Анья еще не скоро с нее поднимется. Жрец с облегчением улыбнулся, увидев девушку, но улыбка его тут же растаяла. Морщинка на ее лбу говорила о том, как ей досадно, что он хочет принудить ее оставаться здесь, в заточении, пока не заживут раны. Вспомнив, что придется задер­жаться в этой пещере надолго, Ивейн подумал, что у него не меньше причин быть недовольным, чем у Аньи. Он бы готов был ждать сколько угодно, лишь бы только Анья поправилась, но это, к со­жалению, означало и промедление в поисках, а возможно, и угрозу их успешному завершению.

Когда Ивейн повернулся, шагнув к ней, то по глазам его, потемневшим и жестким, словно ос­колки черного льда, девушка догадалась о при­чине его угрюмости. Это было ужасно. Она ведь навязала ему свое общество исключительно из лучших побуждений, не желая затруднять ему поиски. Но Анье снова приходилось признать (как и в ту ночь, когда она пыталась убежать от Ивейна, а он настиг и вернул ее), что это-то как раз и происходило, и не было, казалось, ничего, что могло бы исправить зло.

Звонкий голосок, мурлыкавший известную дет­скую песенку, нарушил тяжелое молчание. Слабый поначалу, он становился все громче, и оба, и Анья и Ивейн, взглянули на вход в пещеру. Мелодия не­ожиданно оборвалась, и мешок, чем-то набитый до половины, упал с глухим стуком на каменный пол.

– Кто вы такие?

Белокурый паренек, лет, может быть, десяти, остановился в прямоугольнике солнечного света, падавшего в проем. Он сжал кулачки и решительно вскинул голову, показывая, будто ничуть не боится.

– И что вы здесь делаете, в моей пещере? Ивейн широко улыбнулся.

– А-а, так это ты разводил костер и оставил здесь котелок? А это – твое одеяло?

Небрежно махнув рукой в сторону потухших углей, помятого бронзового котелка и сложен­ного домотканого одеяла, жрец как бы отвечал на свои собственные незаданные вопросы. Это была уловка, которая, как он знал, действовала безотказно и на взрослых и на детей.

– Ну, и как же тебя зовут?

– Киэр…

Мальчик тотчас же оборвал себя, злясь, что так легко стал болтать, да еще и отвечая на во­прос, который сам же задал и так и не получил ответа от незнакомца.

– Очень рад познакомиться с тобой, Киэр, – продолжал Ивейн радушным тоном хо­зяина, приветствующего долгожданного гостя. – Меня зовут Ивейн, а это моя спутница Анья – она мне вроде сестры.

Анья под створками своей раковины спокой­ствия так и вскинулась при этих словах: их страстные поцелуи, без сомнения, опровергали такое определение.

Глаза мальчика потемнели от недоверия. Он перевел их с мужчины, с его черными, как смоль, волосами, на белокурые, как и у него, локоны девушки, и обратно. Нахмурившись, он заявил:

– Вы не можете быть братом и сестрой. Ивейн передернул плечами, и улыбка его стала печальной:

– Ее мать и отец стали мне назваными ро­дителями.

Глаза мальчика потеплели, тень недоверия исчезла из них, они были уже не серыми, а яс­ными, голубыми. Такое объяснение Киэр при­нял, хотя оно и не рассеяло окончательно его по­дозрений и не внушило доверия ни к мужчине – темноволосому и чем-то его пугающему, – ни к его странно одетой прекрасной спутнице.

– Анья упала вчера вечером и сильно ушиб­лась. Это-то и привело нас в твою пещеру.

Ивейн обрадовался, увидев, как мальчик просто­душно кивнул. То, что ребенок с такой легкостью принял это объяснение, сгладило неловкость минуты.

– Что это у тебя здесь?

Ивейн постарался незаметно перевести раз­говор, указывая на мешок паренька.

Глаза мальчугана потемнели, но не от замеша­тельства, а от боли, зазвеневшей и в его голосе:

– Так, несколько вещичек. Другим они по­казались бы незначительными, но это самое дра­гоценное, что у меня есть. – Киэр с трудом сглотнул. – Вещи, спасенные из развалин…

Он вдруг умолк, сдерживая слезы, которых стыдился.

– Твоего дома?

Анья почувствовала всю глубину горя мальчика, и девушка вдруг поняла, как могло случиться, что Киэр, совсем еще ребенок, оказался один в лесу.

– Твоей семьи?

Мальчик только кивнул, вскинув голову и не видящими глазами уставившись в потолок пещеры, не давая пролиться слезам, застилавшим ему газа.

Анья подумала о Кабе, хотя волосы у того были темные, а у Киэра светлые. Представив, как стра­дали бы они с Кабом, если бы что-то произошло с их родителями, Анья ощутила страдания мальчика, как свои собственные. Забыв о боли в груди перед лицом этой муки, она без слов подошла к мальчу­гану и ласково погладила его по белокурой головке.

Киэр сдерживался в течение долгого време­ни, с того ужасного дня, когда его мирная, без­мятежная жизнь рухнула. Он не терял самообла­дания даже тогда, когда, рискуя, возвращался на пепелище сожженного дома, где он родился и был счастлив. Но, почувствовав ласку девушки, мальчик не выдержал. Стремительно повернув­шись, он зарылся лицом в широкие, плотные складки ее шерстяного плаща.

– Они пришли ночью и сожгли все… дотла. – Каждое его слово прерывалось рыданием. – Наш домик… Амбар… И даже загон для свиней.

– Но ведь тебе удалось спастись.

Сердце у Аньи ныло от боли за несчастного мальчика, а тот, раз начав говорить, будто не слыша ее утешения, будто желая излить все на­копившееся у него на душе, рассказывал о пере­житом им ужасе.

– Я спал наверху, над спальнями родителей и сестренки. Я проснулся, задыхаясь в густых клубах дыма, и увидел, что луна светит там, где обычно была стена. Я страшно испугался, и вы­скочил в дыру, выжженную огнем.

Киэр умолк, борясь с подступавшими к горлу ры­даниями, говорившими о его муках больше, чем любые слова. Несколько раз глубоко вздохнув, он чуть-чуть успокоился и продолжил ужасный рассказ:

– Очутившись на земле, я посмотрел вверх. Весь дом был объят огнем. – Киэр опять по­молчал, вцепившись руками в складки накидки Аньи. – И все это время всадники гарцевали на лошадях вокруг дома и хохотали! Но они меня не заметили… – Горечь, звучавшая в этих сло­вах, смешивалась с холодной яростью.

Ивейн понимал и бессильный гнев мальчика, и его напрасную жажду отмщения. Это было му­чительное, острое чувство, которое некогда он сам испытал. Рассказ Киэра вызвал в его памяти кар­тины, отнюдь не созданные воображением ребен­ка, а даже слишком реальные. Правда, Ивейн не видел, а скорее знал понаслышке, как испуганная толпа, не способная уразуметь могущества неви­димых сил, растерзала его родителей. Но на глазах у него и у Ллис их дедушку и бабушку умертвили приспешники жестокого и алчного принца.

Киэр, с головой уйдя в горестные воспоми­нания, не заметил, как Ивейн подошел к нему, и еще раз сглотнул, хватая ртом воздух. Он чуть отодвинулся, глядя на девушку, и встретил ее со­чувственную улыбку.

– Мне нужно было остаться там и попытать­ся спасти моих близких.

В его словах звучало мучительное желание, чтобы их опровергли.

– Когда огонь обретает силу, никакое ору­жие смертных не способно его сокрушить, – тихо проговорил Ивейн за спиной у горюющего ребенка. – Ты правильно сделал, что вырвался из горящего дома, ты молодец.

Мальчик робко повернул залитое слезами лицо к загадочному мужчине, так обыденно го­ворившему об оружии смертных, словно он об­ладал знаниями о высших, потусторонних силах. Киэр внутренне посмеялся над нелепой минут­ной надеждой. Ему просто хотелось, чтобы так оно и было, и потому он поверил тому, чему не должен был верить.

Анья про себя тихонько ахнула. Она никогда еще не слышала, чтобы Ивейн так прямо говорил о могуществе сил друидов кому-либо из саксонцев. И все же она догадывалась, отчего так случилось. За долгие годы, пока она тихо сидела, прислуши­ваясь к разговорам окружающих, девушка уловила смутные намеки на нечто подобное, происшедшее в жизни Ивейна. Тогда это закончилось тем, что близнецы оказались на попечении у Глиндора и ее отца. Наверное, воспоминания об этой трагедии пробили брешь в железной решимости друида ни­когда, даже вскользь, не упоминать о том, чего не следует слышать непосвященным.

– Тем, что ты спас свою жизнь, ты не дал неприятелю восторжествовать окончательно.

Ивейн хотел успокоить мальчика, и пережи­тое придавало его словам убежденность и ис­кренность. Киэр поверил ему.

– Черпай силы в уверенности, что каждый твой вздох – победа над негодяями, превратив­шими в руины твой дом.

Киэр совсем было пал духом после бурного взрыва чувств. Но в словах этого загадочного муж­чины он обрел новый источник мужества. Собрав остатки гордости, мальчуган отпустил плащ де­вушки и, отойдя, остановился в сторонке.

– Ты, наверное, голоден. – Ивейн был по­трясен отвагой парнишки, но вид у того был такой истощенный, что ясно было – муки голода занимали не последнее место среди его недавних страданий. – По-моему, пора перекусить.

– Ну конечно же! – Анья тепло улыбну­лась. – Присоединяйся, откушай от наших скромных, нехитрых яств, – пригласила она мальчика с шутливой торжественностью, пыта­ясь в то же время незаметно поправить свое не­надежное одеяние, слегка распахнувшееся, когда Киэр за него ухватился. Предлагая мальчику сесть, она кивнула туда, где на каменном полу, на охапках травы расстелен был плащ молодого жреца. – У нас туг есть хлеб, сыр и яблоки.

Киэр был голоден и тотчас же уселся на рас­стеленный плащ. Он не ел ничего с той ночи, как случился пожар, кроме диких плодов и съедобных побегов, которые он находил в лесу, да желудей, похищенных из хранилищ незадач­ливых белок, пойманных и зажаренных им.

Чтобы девушке не пришлось мучиться со своей ненадежной одеждой, Ивейн сам разделил еду. Он достал из котомки Аньи хлеб, яблоки и круг сыра. Пока она неловко, скрывая болезнен­ную гримасу, устраивалась на плаще рядом с мальчиком, Ивейн разделил еду, потом, потянув­шись за своей торбой, он вынул из нее по кусочку соленой свинины для каждого.

Воцарилась тишина: все трое утоляли голод. Анье нелегко было есть только одной рукой, од­нако она кое-как справилась. Она сумела даже отвлечься от досаждавшей ей боли, глядя на мальчика, с аппетитом, свойственным его воз­расту, уплетавшего свою порцию. Ивейн дал ему более щедрую долю. Анья знала, что он и раньше всегда точно так же заботился о детишках; это еще раз доказывало, какое нежное сердце бьется в груди этого могучего друида.

Стряхнув хлебные крошки – единственное, что осталось от завтрака, – Ивейн потянулся к красивому, с серебряной насечкой, рогу для питья, прислоненному к его торбе. Он подал его сперва Анье, отпившей большой глоток, а затем мальчику, чье личико снова замкнулось.

– Я терпеть не могу вкус эля. – Киэр потряс светлой головкой, смущенный, что приходится при­знаваться в том, что обычно вызывало презритель­ные усмешки взрослых.– Я лучше схожу к родни­ку или к ручейку рядом с ним. Он тут, недалеко.

Анья подавила улыбку и ласково удержала мальчика, уже собравшегося встать. Киэр еще больше насупился, и девушка пожалела, что не может сказать ему правды. Если бы только она могла объяснить ему, что друиды почти никогда не одурманивают свой мозг – источник их силы – элем, и особенно тогда, когда опасности подстерегают их на каждом шагу, как сейчас, и им предстоит совершить нечто важное.

– Я тоже предпочитаю освежаться из чис­тых природных источников, поэтому-то я и ношу в своем роге только свежую родниковую воду.

Сверкнув белозубой улыбкой, Ивейн снова протянул мальчугану отделанный серебром рог, дарованный ему в знак благодарности королем.

На этот раз Киэр, широко распахнув от изум­ления глаза, принял питье от Ивейна и сделал большой глоток. Все рассмеялись, когда друид попросил его оставить ему капельку. Потом Ивейн задал мальчугану вопрос, предчувствуя, что ответ на него может оказаться необыкновенно важным.

– Если ты здесь поселился, почему тебя не было, когда мы пришли вчера вечером?

Мальчик только коротко мотнул головой, как бы заранее отвергая предположение Ивейна.

– Я вовсе и не думал здесь поселяться, и не со­бираюсь тут оставаться навечно. У меня свои планы.

Киэр упрямо сжал губы. Ясно было, что он не скажет больше ни слова. Ивейн охотно предоста­вил бы маленькому саксонцу возможность мол­чать. Однако он чувствовал, что чтобы преуспеть в своих поисках, он должен добиться ответа на этот вопрос, а потому повторил его снова:

– Но почему же тебя не было здесь вчера вечером?

Личико Киэра по-прежнему оставалось серь­езным, но он тут же ответил:

– Мне хотелось спасти, все что можно, из раз­валин нашего дома. Вот я и решил попытаться это сделать и отправился туда вчера с утра пораньше. Путь до моего дома не близкий, но я подумал, что успею все сделать и вернуться еще до полудня.

– Но потом ты увидел, что времени уйдет куда больше, а до границы между Мерсией и Нортумбрией куда дальше, чем ты надеялся?

Теплый тон голоса Ивейна смягчил усмешку, которая могла ранить самолюбие мальчика. Не­доумевая, откуда незнакомцу может быть что-то известно, Киэр кивнул, и его светлые волосы блеснули в луче солнечного света, пронизавшем сумрак пещеры.

– Не бойся, в этом нет ничего загадочного, – успокоил он мальчугана. Жрец ласково, чуть на­смешливо рассмеялся. Главное, чтобы парнишка не догадался, что его гость – друид, что было бы еще хуже. – Просто я знаю, что вражда между двумя саксонскими королевствами разгорелась, превратившись в подлинную войну, и развязали ее трусы, которые, подобравшись к границе, жгли по ночам дома беззащитных фермеров.

Киэру ничего больше не оставалось, как рас­сказать без утайки, что с ним произошло нака­нуне, и, решившись, он заговорил:

– Мой дом, как вы угадали, находится в Трокенхольте. Но на западе наши земли граничат со скирами лэтов – Талакарном и Гвиллом.

Анья так удивилась, услышав, что Киэр живет всего лишь в сутках пути от их замка, что растерялась и не успела спросить, не знает ли ребенок ее родителей. Но Ивейн продолжал рас­спрашивать, не желая отклоняться от темы, ко­торая могла оказаться для них очень важной.

– Так значит, дорога была слишком длин­ной, и потому ты не смог возвратиться вчера?

– Ну, если бы все дало было только в дороге, я бы вернулся, пока еще в лесу окончательно не стемнело. Нет, мне помешало другое, – Голос Киэра дрогнул от возмущения при этом воспоми­нании. – Пробираясь по лесу, я услышал и увидел воинов, которые кого-то искали. Я испугался, а вдруг это те самые негодяи, что подожгли нашу ферму, и спрятался так, где им бы ни за что не догадаться искать меня, – в зарослях шиповника!

Ивейн расхохотался, одобряя изобретатель­ность и хитроумие мальчика. Тому это очень понравилось.

– И правильно сделал. Ведь они не полезли туда?

Киэр грустно поморщился и передернул пле­чами.

– Да, но они и не подумали уходить от моего колючего райского сада. Наоборот, они устроили стоянку неподалеку, и я оказался в ловушке на всю эту злосчастную бесконечную ночь.

Друид сочувственно улыбнулся:

– И как же тебе удалось ускользнуть от них утром? – Склонив голову, он осторожно пытал­ся выведать подробности, которые могли бы ока­заться полезными для них. – Они что же, пошли в другую сторону?

– Да, слава всем святым, так и было, – с громадным облегчением ответил Киэр. – Они поднялись рано утром и двинулись на восток. Тогда я вылез из своего укрытия и, повернув на запад, добрался сюда.

Рассказывая о своем приключении, мальчик то и дело потирал руку и наконец, закатав до локтя рукав, стал расчесывать ее. Анья увидела, что вся рука его покрыта царапинами.

–У выхода из пещеры, слева, растет малень­кий кустик с широкими листьями. – Девушке даже в голову не пришло, что мальчику ее поз­нания могут показаться странными. – Бели ра­зорвать его лист пополам и соком потереть руку, царапины быстро заживут.

Ивейн заметил, как мальчик недоуменно на­хмурился, и резко перевел разговор на другое.

– А ты успел за то недолгое время, что про­был дома, похоронить своих близких?

Этот вопрос сразу вызвал в сознании Киэра мучительные картины: он мысленно вновь уви­дел перед собой ужасные обгорелые останки родителей. Мальчик яростно закусил губу, боясь расплакаться, и только покачал головой.

– Такое серьезное дело требует крепких плеч и нескольких пар сильных рук. – Ивейн ободряюще похлопал его по худенькому плечу.

Киэр чуть улыбнулся в ответ на попытку уте­шить его. Анья порадовалась терпению Ивейна и предложенной им мальчику помощи, в которой тот безусловно нуждался.

– Ну так пойдем и исполним все честь по чести. – Ивейн поднялся. – Если мы выйдем сейчас же, то вернемся еще до полуночи.

Жрец был уже у выхода из пещеры, и Киэр встал, чтобы догнать его, когда оранжево-золотис­тый комочек проскользнул внутрь и улегся на ко­лени к сидевшей на плаще девушке. Та растеря­лась от неожиданности, но все-таки, несмотря на боль, легонько пощадила маленького лисенка.

– Добро пожаловать, мой дикий малыш! – Анья нежно перебирала пушистую шерстку. – А я-то думала, ты оказался неблагодарным и бро­сил меня в беде.

Ивейн понял, что должен объяснить ей пове­дение лисенка.

– Твой зверек все это время не отходил от тебя, готовый броситься на защиту в любую ми­нуту. Я даже не заметил, что он пропал, пока ты не вышла сегодня утром.

Анья просияла улыбкой, ослепительной, как летнее солнышко.

– Похоже, даже лисичкам необходимо уеди­нение, но он пришел и будет теперь со мной, пока вы оба не вернетесь.

Ивейн застыл. Его вдруг поразила мысль, что раненая Анья останется в одиночестве, безза­щитная. Он мысленно выругал себя за то, что не подумал об этом. Но он уже дал обещание Киэру и не может не сдержать слова.

Анья почувствовала смятение друида и улыб­нулась своей самой обворожительной улыбкой.

– Я тут пока отдохну немного. Надеюсь, отдых пойдет мне на пользу, и скоро мы сможем снова отправиться в путь. Нодди здесь, он будет моим те­лохранителем. – Ее нежные пальчики погладили золотистый мех. – Так что идите быстрее, чтобы успеть вернуться, пока не настала ночь.

Анья помахала им, словно уговаривая пото­ропиться.

Ивейна позабавило имя, придуманное девуш­кой для лисенка, – валлийское слово, означаю­щее защиту. И все же он мучился, разрываясь между обязанностями по отношению к Анье и к их новому маленькому спутнику. Расстроенный вконец, друид с неохотой поднял котомку и вышел, махнув пареньку, чтобы тот следовал за ним. Впервые за последние десять лет он отправ­лялся в дорогу без посоха. Магический кристалл мог бы не только смутить, но и напугать саксон­ского мальчика, с которым он пустился в этот нелегкий, извилистый путь через чащу леса.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Под палящим солнцем они трудились, копая могилу неподалеку от сожженного дотла дома. Живая, жизнерадостная зелень полей еще острее подчеркивала унылую безутеш­ность смерти. Пока Ивейн орудовал лопатой, каким-то чудом уцелевшей в огне, Киэр усердно долбил землю тем, что осталось от мотыги, – ее железным концом. Мальчик за работой расска­зывал, как из-за раны, полученной в битве, отцу пришлось остаться на ферме, тогда как всех ос­тальных членов скирда король Олдфрит призвал на войну с мерсийцами.

– Ударом ножа моему отцу раздробили ногу. Мама сделала все, что могла, но все-таки нога срослась так криво, что он не мог нормально хо­дить – только хромать, опираясь на дубовую палку. – Киэр вонзил острие мотыги глубоко в землю, сдерживая давно накопившийся гнев. – Так что я сам обрабатывал это поле, и потому-то, как видите, борозды не особенно ровные.

Что Ивейн видел, так это то, что за свою не­долгую жизнь этот юный саксонец испытал уже несчастий сверх меры. Мальчик вовсе не считал, что тяжелое ранение отца – это благо, позво­лившее тому остаться дома, на ферме, пока дру­гие воевали. Ивейн достаточно знал о саксонцах и понимал, что такое увечье разъедает душу муж­чины, как кислота разъедает плоть. Мужчина предпочитал достойно погибнуть на поле брани. Услышав историю Киэра, жрец больше не удив­лялся, что мальчик так ненавидит тех, кто сна­чала искалечил его отца, а затем погубил его и всех близких, и имущество.

Желая помочь мальчугану отвлечься от груст­ных воспоминаний, Ивейн сказал:

– Идем, довершим начатое.

И он направился туда, где на клочке земли, поросшем пышной травой и цветами, лежало об­горевшее одеяло. Без сомнения, этот крохотный садик был взлелеян ласковыми руками женщи­ны, неподвижно лежавшей теперь бок о бок со своим спутником жизни.

По-видимому, супруги поливали одеяло водой из кувшина для умывания, который ока­зался в развалинах недалеко от их тел. Они, на­верное, лежали под одеялом, тесно прижавшись друг к другу, а все вокруг них горело и рушилось. Видно было, что они не сгорели, а скорее задо­хнулись в удушливом черном дыму.

Киэр был полон решимости помочь похоронить останки своих близких, как помогал приготовить для них место последнего успокоения. Ивейн под­нял одеяло за один угол, мальчик взялся за другой. Вдвоем они бережно подтянули одеяло и его груз к могиле. Там Ивейн со всеми приличествующими почестями обернул им супругов, и они опустили их в яму, приготовленную скорбящим сыном.

Засыпать ее было намного легче, чем рыть. Насыпав холмик, они сразу же наносили камней, чтобы дикие звери не осквернили захоронение.

Положив последний камень поверх пирамиды, жрец выпрямился и посмотрел на мальчика – сдержанного, стоявшего в головах могилы. Видно было, что Киэр борется с нахлынувшими чувствами, не давая пролиться слезам, затума­нившим ему глаза. Ивейн искренне верил, что те, кто перешагнул порог смерти, перешли в луч­ший мир, но его синие, как июльское небо, глаза, наполнились нежностью и сочувствием к стра­дающему ребенку.

– Хочешь помолиться над местом их пос­леднего успокоения? – мягко спросил у маль­чика Ивейн.

Согретый сочувствием, Киэр тем не менее усты­дился своей утренней вспышки и слез. Это было тем более стыдно, что случилось при Ивейне, таком сильном и сдержанном. Изо всех сил стараясь не выдать волнения, мальчик кивнул, и яркие лучи предзакатного солнца сверкнули у него в волосах.

– Ради спасения души моего отца…

Сдавленный голос внезапно прервался, но Ивейн ошибался, решив, что это от слез комом стоявших у мальчика в горле. На самом деле, тот вдруг опомнился, сообразив, что есть вещи, о ко­торых он должен молчать; еще мать предупреж­дала его об этом.

Пока Киэр осенял себя крестом и, склонив го­лову, беззвучно молился, Ивейн стоял рядом почти­тельно, неподвижно. Ему была понятна боль маль­чика. Он и сам ведь потерял и родителей, и бабушку с дедушкой, и утратил почитаемого наставника.

Когда последнее прощание закончилось, Киэр взглянул на темноволосого спутника. Мальчик ко­лебался, не решаясь задать мучивший его вопрос.

– Почему мы не нашли Сайэн? – Киэр не осмеливался признаться в своей догадке, но в словах его звучало затаенное волнение. – Я думаю, вдруг она осталась жива, но ее похитили.

– Сколько лет было твоей сестренке? – не­громко спросил Ивейн, пытаясь найти объясне­ние, которое рассеяло бы тревогу мальчика. Он, правда, сам удивлялся, как это родители не дер­жали рядом с собою ребенка в последней отча­янной попытке спастись от огня.

Киэр поморщился. Он понял, на что намекает Ивейн. Такая малышка могла сгореть полностью.

– Три лета прошло, как она появилась на свет.

–Твои предки предавали огню умерших, так что ты должен знать, что жар его может без ос­татка уничтожить любого человека, что же ка­сается существа столь крохотного…

Жрец оборвал себя, не желая доказывать оче­видное.

Киэр еще сильнее закусил губу, не решаясь ни о чем больше спрашивать. Ведь тогда ему при­шлось бы объяснять, почему он еще сомневается.

Тяжелое молчание было прервано отчаян­ным кудахтаньем. Не веря своим ушам, Киэр обернулся и увидел свою любимую курицу, та не­истово хлопала крыльями, по-видимому, отгоняя зверька, пытавшегося подкрасться к ее укрытому в густой траве гнездышку.

– Сайу! Я так и знал, что ты нас всех пере­живешь!

На время все опасения были забыты, глаза Киэра вспыхнули при виде еще одного пережившего пожар существа, и он оросился к птице, поднявшей при этом еще больший переполох.

Ивейн недоуменно нахмурился. «Сайу» – валлийское слово, означавшее курицу или цыплен­ка. Второй раз за этот день он слышал, как жи­вотных окликали словами его родного языка. То, что Анья назвала так лисенка, было понятно. Ее мать была чистокровной валлийкой, как и он сам. Но саксонский мальчонка? У него-то это откуда?

Киэр от возбуждения не заметил любопытства своего спутника. Он вдруг остановился на всем бегу и стал с осторожностью подбираться к курице. Ти­хонечко пощелкивая языком, он успокоил птицу настолько, чтобы протянуть руку и осторожно вы­тащить из-под нее яйцо – сначала одно, потом еще и еще, пока не набрал целую горку. Задрав повыше подол рубахи, он сложил в него все добытое.

– Вы только посмотрите, какая молодчина старушка Сайу!

Киэр, широко улыбаясь, повернулся к жрецу.

– Да, похоже, нам предстоит нелегкая зада­ча. Придется что-то придумать, чтобы доставить твою добычу в пещеру в целости и сохраннос­ти, – сказал Ивейн, широко улыбаясь.

Киэр не предвидел подобного затруднения, и радость его сразу померкла.

Желая вернуть хотя бы искорку радости не­счастному мальчугану, Ивейн поразмыслил и нашел выход. Веселые огоньки заплясали в ярко-синих глазах.

– Думаю, я знаю, что делать.

Жрец направился к Сгоревшему стволу дерева. Прежде его крона нависала, должно быть, над плос­кой кровлей дома. Там он оставил котомку. Он до­стал из нее сложенный мешок, в который могло по­меститься содержимое небольшой корзинки.

– А что ты скажешь, если мы наполним его травой, а потом аккуратно уложим твои сокровища? Тогда, если ты понесешь его с осторожностью, им будет там так же уютно, как и в гнездышке Сайу.

Нарвав побольше свежей травы, Ивейн при­ступил к выполнению своего плана, и Киэр с удо­вольствием помогал ему, пока они не набили мешок. Сияя от радости, Киэр бережно уложил яйца, одно за другим, на мягкую подстилку.

Мальчику было поручено нести мешок в пе­щеру, и он охотно пошел следом за своим стар­шим другом, оказавшимся таким необыкновен­ным человеком: не только сильным, но и все по­нимающим. Боясь снова предаться печальным воспоминаниям – все равно ведь ничего не из­менишь, – Киэр не стал оглядываться назад, на навеки утраченный дом. Невидящим взглядом смотрел он в широкую спину мужчины, шедшего впереди по тропе, слишком протоптанной.

Внезапно обостренным чутьем друид уловил еще неясную, точно витавшую в воздухе, опас­ность. Для кого? Для них или для беззащитной девушки, которая ждала их в пещере? Ивейн отбросил предосторожности, предполагающие, что никто из непосвященных не должен наблю­дать его действий. Жрец резко свернул с дороги и повел паренька вверх по заросшему склону горы. Он безошибочно выбирал путь там, где другие увидели бы только непроходимую чащу. Так они быстрее доберутся до пещеры.

План был прекрасный, но не рассчитанный на встречу с кем-либо. Кто-то напрямик ло­мился через кусты. Ивейн, толкнув Киэра в ближайшие заросли, выхватил из ножен меч. Расставив пошире ноги, с мечом наизготовку, он стал внимательно вглядываться в кусты, от­куда слышался шум. Когда из зарослей пока­зался приземистый воин, Ивейн затянул не­громкую, протяжную песнь. Киэр, с широко раскрытыми от удивления глазами, пытался расслышать слова, хотя голос певца временами и опускался до невнятного шепота…

Второй раз за этот день Анья проснулась от солнечного света, падавшего через отверстие пе­щеры, – только тогда небосклон золотили рас­светные, а теперь предзакатные лучи.

Еще в полусне, ни о чем не задумываясь, де­вушка зевнула и потянулась. Она сейчас же про­снулась окончательно, почувствовав, что боль в боку притупилась. Вероятно, ребра все-таки не были сломаны, это был просто ушиб. Приобод­рившись от мысли о скором выздоровлении, что, конечно же, обрадует Ивейна, Анья села и тут же заметила, как солнечный луч вспыхивает, от­ражаясь от кристалла на посохе, который Ивейн оставил в тени. Ее сразу же охватила тревога.

Девушка с беспокойством смотрела любимо­му вслед, когда он с мальчиком вышел из пещеры и исчез в лесу, где, без сомнения, скрывались враги. Ивейн, правда, считал, что она выросла вдали от тревог и не ведает об опасностях, но Анья не была так наивна. Она не думала, что, если рядом нет воинов, превративших в руины дом Киэра, им больше не о чем беспокоиться. Да, Ивейн шел по опасным дорогам. К тому же, ради того чтобы избежать вопросов саксонского мальчугана, он вышел в путь без посоха, наделяв­шего его магической силой. Все, что могла сде­лать Анья, когда Ивейн и мальчик ушли, это про­изнести заговор о прикрытии. Так она и посту­пила, хотя ее и снедало беспокойство. Она ведь не могла встать с постели и спела заклинание под сводом пещеры, лишенная даже маленького кристалла, спрятанного Ивейном вместе с одеж­дой. А потому слова ее не соответствовали же­лаемой цели. Певучее, мелодичное заклинание девушки сменилось вскоре самозабвенной мо­литвой. К ней она добавила просьбу о скорей­шем выздоровлении: ей не хотелось больше ис­пытывать терпение возлюбленного.

Во время молитвы ее беспокойство усили­лось. Анья вскочила, не обращая внимания на боль. Она чувствовала, что нужно немедленно что-нибудь предпринять. Близился священный час сумерек, час между светом и тьмой, и если она не выйдет сейчас, то заклинания ее могут по­терять часть своей силы. В отчаянном стремле­нии защитить Ивейна девушка отбросила мысли о том, что тот, кто без позволения коснется за­ветного посоха, может осквернить его и – что самое ужасное – разбить магический кристалл.

Не теряя ни минуты, не раздумывая об опромет­чивости подобного шага, Анья взяла посох Ивейна, прислоненный к шершавому камню стены. В руках жреца, повелевающего небесными силами, этот посох мог творить чудеса. Ей этого не дано, но ведь призыв ее прозвучит ради блага друида…

Остановившись неподалеку от пещеры, де­вушка подняла глаза к небу, окрашенному золо­том и багрянцем заходящего солнца. В то время как пылающий шар торжественно и неспешно погружался в разливы розовато-пурпурного, на­брасывая свой полог на лиловые тени земли, Анья, обеими руками подняв посох, нежным, вначале чуть неуверенным голосом затянула бес­хитростное, но идущее от души песнопение.

Казалось, ее благие попытки не увенчались успехом. Затем, когда девушка уже почти сми­рилась с неудачей, кристалл на посохе вдруг за­светился ярким, ослепительно белым светом. Голос Аньи окреп, и мелодия неземной красоты и гармонии лилась, возносясь к небесам, пока светлое умиротворение и ясность не снизошли на девушку, унося с собой все тревоги и даруя покой.

Уверовав, что у нее получилось и Ивейну ничто не грозит, Анья тихо стояла, вглядываясь в сире­неватую сумеречную дымку, когда до слуха ее до­неслось серебристое, переливчатое журчание. Это был ручеек. Девушка знала, что он протекает поб­лизости, и теперь он, казалось, манил ее прохладой своих берегов. Анья вспомнила, как Клэр говорил об источнике и вытекавшем из него ручейке. Ис­кушение было слишком велико и непреодолимо.

Ивейн сказал, что они с Киэром вернутся не раньше полуночи. Так что она предоставлена самой себе и может прекрасно искупаться. К тому же можно будет набрать родниковой воды в рог Ивейна и потом, вернувшись в пещеру, сва­рить кашу в помятом бронзовом котелке Киэра. Хотя в воздухе стоял еще жар летнего дня, к тому времени, когда Ивейн и Киэр вернутся, станет прохладно, и, невзирая на поздний час, горячий ужин придется как нельзя более кстати.

Радостное предвкушение охватило Анью. Нырнув в пещеру, она взяла рог для питья и пере­кинула его кожаный ремень через плечо. Потом вышла, крепко сжимая в руке посох Ивейна: с ним она чувствовала себя увереннее. Ничего, что у нее нет чистой одежды, подумала девушка. Сейчас тепло, и она быстро обсохнет, а плащ – простор­ный, ниспадавший до пят, укроет ее.

Зайдя чуть поглубже в заросли, Анья приостановилась и прикрыла глаза, чтобы не видеть окружающей красоты и лучше расслышать, от­куда доносится журчание ручья. Идя на его лас­ковый плеск, она вскоре повернула налево, ныр­нула, пригнувшись, под нависавшие ветви и, обойдя полускрытые в высокой траве промоины, вышла на мшистый берег извилистой узкой ре­чушки. Пройдя вверх по течению до самого ро­дника, Анья наполнила рог для питья водой, по­весив его на том же суку, к которому прислонила посох. Девушка отстегнула застежки плаща, и он, как темное облако, обвился вокруг ее кро­хотных ножек. Перешагнув через него, она вошла в ласковую, прозрачную воду.

– Аньи здесь нет.

Тоненький голосок Киэра зазвенел от тревоги. По его мнению, исчезновение девушки означало, что он приносит несчастье всем тем, кому встреча­ется на пути. Он едва успел подружиться с Аньей– неужели теперь она стала жертвой безжалостных хищников в человеческом облике? Одна только мысль об этом привела мальчика в ужас.

Точно предвещая шторм, черные брови дру­ида угрюмо сдвинулись. Сердце Ивейна тоже сжалось от страха при мысли об опасностях, гро­зящих его ненаглядной возлюбленной. Однако он тут же успокоился, сообразив, что, если бы с Аньей случилось несчастье, он бы почувствовал ее боль. Желая удостовериться в своих ощущениях, Ивейн закрыл глаза, и всеобъемлющий, глубокий покой смыл последние остатки тревоги. Теперь в нем проснулись и ожили обострен­ные чувства, особенно восприимчивые, когда дело касалось Аньи. Его усилия были вознаграж­дены – он ощутил, что ее окружает спокойная, безмятежная аура. На девушку никто не напал, хотя Ивейн и чувствовал, как темная угроза ви­тает над их головами.

– Не беспокойся. – Друид обернулся к маль­чику. Он чувствовал угрызения совести Киэра, как если бы тот рассказал ему о них вслух. – С Аньей ничего не случилось. Я знаю, где она.

Киэр посмотрел на стоящего перед ним жреца, лицо которого было бесстрастно, и толь­ко в глазах сверкали синие искры, как будто вы­сеченные из крепчайшего кремня.

Ивейн порадовался, что не снял еще с пояса перевязь с мечом.

– Я приведу ее, если ты обещаешь помочь мне. Ты останешься здесь, чтобы мне не при­шлось беспокоиться о тебе.

Это брошенное вскользь замечание показы­вало, что Киэр не безразличен своему новому другу, и оно успокоило мальчика лучше, чем любые слова утешения.

Негодуя на девушку, самовольно покинув­шую пещеру, Ивейн в быстро сгущавшемся пол­умраке зашагал в чашу. Однако, зная, что ей сей­час не угрожает опасность, и догадываясь, где ее можно найти, Ивейн решил сделать небольшой крюк по дороге к ручью. Он направился к неза­метной полянке в лощине, где спрятал лошадь вместе с седлом и котомкой с вещами девушки. Теперь, когда с ними был Киэр, Ивейн предпо­читал, чтобы Анья была одета, как подобает. По­этому он намеревался вернуть платье девушке, ушедшей купаться, хотя это ей было запрещено.

Ивейн остановился, неожиданно оказавшись на кромке обрыва, и в просвет меж ветвями дуба взглянул вниз. В душу его закралось недоброе предчувствие: что-то не так. Не теряя ни минуты, он спустился по скалистому склону, чтобы уве­риться в своих худших предположениях. Кобыла, со всей сбруей и притороченным к седлу доро­жным мешком, исчезла. Само собой разумеется, покладистое животное не покинуло бы самоволь­но укрытой в горах поляны с чистой водой и со­чной травой – тем более, что для этого требова­лось преодолеть крутой подъем. Значит, ее похи­тили. Быть может, это сделали шныряющие в округе лесные разбойники, но более вероятно, что лошадь угнали мерсийские воины. Припомнив не­однократные столкновения в лесу, Ивейн пришел к заключению, что отряд разделился, чтобы, охо­тясь за ним, иметь возможность охватить как можно более широкое пространство.

Синие глаза Ивейна сузились при виде пус­той полянки под деревом, где он недавно оставил Ягодку. Раз уж они нашли лошадь Аньи, они, разумеется, поняли, что жертва их где-то неда­леко, и будут теперь искать с еще большим усер­дием – но не раньше, чем утром, когда рассве­тет. Несмотря на обычай мерсийцев нападать по ночам на беззащитные фермы, они ни разу не встречались с хорошо вооруженным противни­ком под покровом ночной темноты. Так что нужно было немедленно найти Анью и отвести ее в пещеру. А там уж – поскольку самочувст­вие ее явно улучшилось – они возьмут мальчи­ка и тотчас же тронутся в путь, чтобы уйти как можно дальше от пещеры, прежде чем первые лучи солнца блеснут на востоке.

Ивейн тотчас же вспомнил еще об одном не­маловажном деле, радуясь, что забросил тогда узе­лок с платьем Аньи в кусты. Даже при свете дня невозможно было заметить в кустах зеленоватый тугой узелок, так что он оставался в сохранности. Жрец быстро достал его. Правда, котомка Аньи, а с ней и ее запасное платье, исчезла, но юноша был рад, что у нее осталась хотя бы эта одежда.

«А что если сократить путь и попытаться подняться по отвесному склону, там, где, свер­кая, струился прозрачный поток?» – промель­кнуло в голове жреца, но он тотчас же отверг эту опасную мысль. Ивейн пошел обратно, пока не наткнулся на слабый след.

Если бы он даже не знал, где родник, он был мог без труда отыскать его по следам ма­леньких ножек, приминавших высокие стебли травы, по сломанным веточкам, той дело попа­давшимся на пути. Увидев эти ясные, отчетливые следы, Ивейн тут же подумал, как безрассудно со стороны девушки блуждать в одиночестве по ночному лесу. Чем ближе он подходил к родни­ку, где вода разливалась небольшим озерцом, перед тем как войти в свое извилистое, узкое русло, тем сильнее разгоралось в нем возмуще­ние поступком Аньи и страх за нее. Он еще боль­ше рассердился, с неудовольствием вспомнив, что под плащом у нее ничего нет, так что, еще не выйдя из-за деревьев, сплетавших ветви над головой, разразился потоком негодующих слов:

– Какие злые силы толкнули тебя на это без­умие? Ты что, уже успела забыть об этих гнусных негодяях, которые только и смотрят, как бы пол­онить нас или предать смерти?

Девушка стояла по плечи в воде, ее только что вымытые белокурые локоны были подобра­ны кверху и заколоты драгоценным костяным гребнем, который обычно придерживал ее косы. Увидев Ивейна, Анья застыла. Она всматрива­лась в фигуру одетого в черное человека, почти неразличимого в полумраке, еще более густом под сплетенными ветвями деревьев. Как могла она рассказать ему о магическом действе, совер­шенном ею – не только не подготовленной к этому, но полукровкой, наполовину саксонкой? И уж тем более немыслимо было признаться, что она сделала это с помощью его собственного посоха, стоявшего неподалеку от него. Ивейн, кажется, его не заметил. Следующие слова жреца убедили девушку в том, что она ошиблась, недо­оценивая природной наблюдательности друида.

– Ты знаешь гораздо больше о тайнах дру­идов, чем положено саксонке и христианке, и должна бы догадаться, что сам по себе мой посох не властен тебя защитить.

Он указал на длинный, отполированный ла­донями посох с погасшим кристаллом, присло­ненный к толстому суку, с которого свисал также рог для питья. При этом он не сводил при­стального взгляда с девушки.

Анья молчала. Слова Ивейна о «саксонке» и «христианке» прозвучали для нее оскорблением, да так оно и было на самом деле. И что с того, если это правда, пусть даже наполовину?

Ивейн почувствовал, что обидел девушку, и его словно обдало холодной водой – гаев его тотчас погас. Услышав низкое глухое ворчание, он опустил глаза и заметил лисенка, угрожающе, будто перед прыжком, приникшего к земле у самых его ног. Сожалея, что позволил раздраже­нию прорваться, Ивейн уже мягче спросил:

– Надеюсь, ты не думаешь, что этот зверек настолько свиреп, чтобы испугать врагов, если бы они захотели напасть на тебя?

Нет, разумеется, она не ожидала ничего по­добного от Нодди! Внутри у Аньи тоже все за­кипело. Она закусила губы, чтобы сдержаться.

Единственным ее оружием было повернуть улов­ки друида против него самого и сделать самое неожиданное – ответить на его выпад другим, но с безмятежной самоуверенностью, чтобы вы­вести его из себя еще больше.

– Как это ты вернулся так быстро? Я не ждала тебя раньше полуночи, а к этому времени я успела бы вернуться в пещеру, и тебя ожидал бы горшочек горячей каши.

Но Ивейна было не так-то легко сбить с толку, насмешливо улыбнувшись, он принял вызов. Жрец был мастером этой игры, так что девушка наверняка проиграет.

– Ты, должно быть, замерзла. Я знаю, ведь я и сам уже искупался в этом ручье. Так что вы­ходи и одевайся. Я принес тебе платье.

Ивейн потряс свернутой в узелок одеждой, словно выманивая на берег девушку.

Представив себе, как она выйдет, обнаженная, из воды под его пристальным взглядом, Анья по­чувствовала, что краска горячей волной залила ее от шеи до самых корней волос. В первую минуту ей захотелось просто-напросто погрузиться в го­ловой в холодную воду. Но тогда ее волосы, густые, уже вымытые и почти просохшие, снова намокнут. Девушка подавила в себе этот порыв. Она только сложила ладони и, набрав в них прохладной воды, окунула туда пытающее лицо.

Ивейн тотчас же пожалел о своей «игре». По­хоже, Анью и вправду напугала его безобидная шутка. Девушка знала его всю свою жизнь. Друид отрывал время от серьезных занятий, ради того чтобы поиграть в незамысловатые игры с малыш­кой, и с первых своих шагов она ходила за ним неотступно, как тень, пока это не довело ее до их нынешнего опасного приключения. Как бы там ни было, важно одно: Анья, более чем кто-либо на свете, должна доверять ему.

– Почему ты так испугалась? Сколько раз я купал тебя маленькой, сколько раз я смотрел на тебя, когда ты была еще совсем ребенком?

– По-моему, ты перестал заниматься этим, с тех пор как я выросла. Я уже больше не ребенок.

– Может, ты думаешь, что это эльфы вчера ве­чером сняли с тебя одежду? Ведь ты не веришь боль­ше в детские сказки, а значит, понимаешь, что это сделал я, чтобы получше забинтовать тебе грудь.

Новая горячая волна поднялась, угрожая за­топить Анью, когда она подумала о том, как близок в эти минуты был к ней возлюбленный. Однако к смятению ее примешивалась досада: он ведь видел ее – беспомощную, лежавшую без сознания. Но девушка не сомневалась, что побуждения его были чисты, и это примирило ее со случившимся.

Желая преодолеть раздражение, Анья напом­нила себе, что охотно сделала бы для Ивейна все, чего бы он ни потребовал. И, чтобы доказать ему это, девушка пошла к нему, раздвигая руками воду, с притворным спокойствием, еще более укрепившимся при мысли, что он, конечно же, отвернется и не станет смотреть.

Все в нем кричало, что он должен немедлен­но повернуться спиной, но Ивейн не мог отвести глаз от неземного видения, от феи, выходящей из посеребренных луною волн. Груди ее были ок­руглые, крепкие, с приподнятыми сосками, от­вердевшими от холодной воды, талия тоненькая, а бедра стройные и узкие. У него перехватило дыхание. Она сводила его с ума, и тело его на­пряглось от едва сдерживаемого желания.

Анья понимала, что должна отвернуться, ук­рыться от синего пламени, полыхавшего в глубине его таз, должна устыдиться того неприкрытого на­слаждения, с которым он созерцал ее наготу. Она должна была, но не умела противиться неистовому влечению, непрерывно нараставшему в ней с того дня, как он впервые поцеловал ее. Страсть, пол-ыхавшая в его взгляде, как будто смыла стыдливость девушки, оставив лишь уверенность, что ничего нет естественнее, чем приближаться к нему вот так.

Ивейн напрягся, когда она подошла поближе – губы полуоткрыты, зеленые, словно листья, глаза затуманены дымкой желания, грудь вздымается от неровного, прерывистого дыхания. Беззвучно осыпая себя проклятиями, юноша выронил ее зе­леное платье и, протянув руку, кончиками паль­цев провел по шелковистой груди и напряженно набухшим соскам.

Анья охнула, соски ее напряглись еще больше, подавшись навстречу его дразнящим прикоснове­ниям, мучившим и манившим, суля наслаждение, но не спешившим притушить разожженный ими огонь. Как в тумане, девушка обвила его шею ру­ками и отчаянно приникла к могучей груди.

Ощутив жар ее пышных и нежных грудей, казалось, обжигавших сквозь ткань рубахи, Ивейн вздрогнул и неистово сжал ее в объятиях. Очутившись в кольце его сильных рук, всем телом ощущая мускулистое тело возлюбленного, Анья словно погрузилась в пучину упоительного безумия, позабыв обо всем на свете.

Пальцы девушки ласкали темные кудри жреца, и руки Ивейна сами скользнули вниз по ее нежной шелковистой спине, сжали бедра и затем, опустив­шись пониже» обхватили чудесные, округлые яго­дицы и подняли ее к источнику полыхавшего в нем желания. Охваченный безрассудной страстью, он забыл о ее ушибах, она же, завороженная томи­тельным наслаждением, не чувствовала боли.

Внезапно, точно гром среди ясного неба, Ивейна поразила мысль – невероятная, ужас­ная, – что их недруги, таящиеся во мраке, на­блюдают за ними, что они видят невинную и обе­зумевшую от страсти девушку, нагую, трепещу­щую в кольце его рук. Со сдавленным стоном друид оторвался от Аньи. Он неловко нагнулся и, подобрав небрежно брошенный девушкой плащ, накинул его ей на плечи, прикрыв ее чудес­ную наготу, потом подхватил ее на руки. Чтобы Анья могла спокойно одеться, Ивейн отнес ее в укромный уголок, скрытый в зарослях высоких кустов, перевитых жимолостью.

Бережно поставив Анью на землю среди усы­панных цветами кустов, жрец тотчас же удалился, и девушка поняла, что он не хочет продолжения. Однако, охваченная пожаром желания, она реши­ла отбросить девичью стыдливость и снова очаро­вать его, заставить забыть обо всем. Боясь упустить столь редкую возможность побыть наедине с че­ловеком, в котором для нее заключался весь мир, девушка расстелила плащ на зеленом ковре из травы. Сердце ее отчаянно колотилось после не­давних событий, и она опустилась на плащ.

В быстро сгущавшихся сумерках, стоя за заве­сой из жимолости, Ивейн глубоко дышал; он пред­ставлял себе мрачные волны холодного Северного моря, пытаясь остудить жар огненной, словно рас­плавленный металл, крови, пульсировавшей у него в жилах. Жрец снял с ветки рог для питья. Впервые в жизни ему захотелось, чтобы он был наполнен чем-нибудь покрепче, чем родниковая вода. Затем, подобрав небрежно брошенное на землю зеленое платье, он шагнул сквозь кусты – и обмер.

– Ты рискуешь, малышка.

Без сомнения, Анья была невинна, однако она вовсе не выглядела малышкой, когда лунное мерцающее сияние в ласковом поцелуе касалось ее белоснежного тела, свободно раскинувшегося на темном плаще. Ни целые погреба с элем, ни океан ледяной воды не смогли бы погасить его страсти к ней.

– Я не малышка, хотя ты хотел бы, чтобы я была ею. – Анья вздрогнула от горестной истины собственных слов. – Ты боишься, а потому и желал бы видеть меня такой, но я ничего не боюсь.

Словно для того чтобы доказать ему это, она гибко изогнулась в извечном бессознательном женском порыве и тихонько пробормотала:

– Ивейн… Поцелуй меня еще раз!

Юноша изо всех сил стиснул зубы при виде зеленых глаз, потемневших, затуманенных от не­изведанных, новых желаний, при виде нежных припухлых губ, словно зовущих, манящих его, но он все еще сдерживался. Было бы безрассуд­ством позволить себе снова вкусить от неземного блаженства, сладчайшего из плодов, воспомина­ние о котором будет преследовать его до конца жизни, а быть может, и за ее пределами.

Опасаясь, что его колебание погубит все, Анья взяла руку Ивейна, притянула его к себе и, обхватив его широкие плечи, шепнула ему на ухо, задыхаясь:

– Пожалуйста!

Ей было нелегко сломить закаленную волю жреца, если бы сам он не жаждал этого так же страстно. Ивейн отдался во власть ее чар. При­жавшись губами к лепесткам ее губ, чуть разд­вигая их языком, он говорил себе, что упьется лишь этим единственным, только этим, беско­нечным, нескончаемым поцелуем.

Пьянящий аромат жимолости окутывал их. Анья, пылая, притягивала Ивейна ближе, пока он не отдал ей всю тяжесть напрягшегося мускулис­того тела и все томление жаждущих губ. Эти дары она приняла с такой неистовой, исступлен­ной готовностью, что Ивейн чуть не забыл о своих благородных намерениях.

Только могучее самообладание жреца помогло Ивейну – несмотря на напрягшееся до боли тело и лихорадочный жар в крови – высвобо­диться и встать.

Анья ощутила себя покинутой и униженной тем, что юноша так легко обрел власть над собой, тогда как она страдала от мучительной опустошен­ности. Это напомнило ей, что Ивейн, в отличие от нее, имеет опыт в подобных делах. От этой мысли она расстроилась еще больше. Прижав руки к груди и трепеща от стыда, девушка опустила глаза, крупные слезы покатились у нее по щекам.

– Прошу тебя, не набрасывай на себя ниче­го. – В низком, глубоком голосе Ивейна была вся нежность этого теплого летнего полуночного часа. Анья невольно взглянула на прекрасного юношу, стоявшего, возвышаясь над ней. – Подожди. – Ивейн чуть было не коснулся шелковистых волос и нежной атласной кожи. Чуть было… – Дай мне еще хоть немного полюбоваться тобой, и пусть тебя утешает, что это все, что я смею себе позволить.

Уже произнося это, Ивейн понял, что девушка, с глазами, как изумрудные колодцы, до краев наполненные страданием, найдет в этом не боль­шее утешение, чем он сам.

–Разве ты не желаешь меня? – Ее нежный голосок зазвенел от разочарования.

Горькая усмешка скользнула по губам Ивейна. Он ничего не ответил. Вопрос ее только доказы­вал, до чего она невинна, ведь признаки его страсти были слишком заметны, их нельзя было скрыть. И вновь его синие, пылающие огнем глаза сколь­знули по тонким, шелковистым, сияющим волосам Аньи, спутанными локонами обрамлявшими ее за­литое легким румянцем лицо и белоснежную на­готу ее чудного тела. Зрелище это было столь со­блазнительно, что грозило сломить его могучую волю. Ивейну отчаянно захотелось еще раз кос­нуться ее, но он не шелохнулся. Напротив, чтобы избежать искушения, он еще крепче стиснул узе­лок с ее платьем. Но взгляд его не был столь скован и скользил по ней медленно, дюйм за дюймом, словно желая навеки запечатлеть этот образ, еще более чарующий и опасный, чем тот, что предстоя перед ним прошлой ночью.

Анья затрепетала, пронзенная этим властным и жаждущим взглядом.

– Ты мог взять меня. – Она смахнула слег зинку, подумав о своей безнадежной любви. – Я твоя, так было всегда и так будет.

– Нет. Этого не может произойти – никогда. Я всего лишь воспоминание твоих младенческих лет, и оно растворится, растает в прошлом. Придет день, и ты будешь принадлежать другому мужчине, станешь его женой и матерью его детей. – Слова, пусть даже и справедливые, жгли язык Ивейна горечью сожаления. – Я дол­жен оставить тебя нетронутой для него.

–Я никогда не смогу принадлежать другому. – Спокойно, не повышая голоса, Анья решительно отвергла то будущее, которое нарисовал для нее Ивейн. – Если я не буду твоей, я останусь одна до конца своей жизни.

Услышав это, Ивейн, хорошо знавший своен­равную девушку, понял, что это ее искреннее, глу­бокое убеждение, которое невозможно поколе­бать. Глядя в бездонные, зеленые озера печали, Ивейн почувствовал, как в душе его поднимается, вскипая и захлестывая его с головой, волна без­мерного отчаяния. Скорбя о том, что никогда не может свершиться, он чуть не закричал, проклиная свое предназначение друида, вставшее на пути его счастья. Но юноша сдержал свои чувства. Кинув Анье зеленое, цвета лесного мха платье, он вышел из напоенного ароматом жимолости убежища.

Пытаясь удержать поток слез, боясь, что Ивейн сочтет их ребяческими, девушка одева­лась, подавляя рыдания. Анья понимала, что от­толкнет от себя возлюбленного, если станет умо­лять его о том, в чем он видел угрозу выполнению своего высшего долга. Мать часто упоминала об этом долге; она нередко повторяла дочери, что Ивейн должен хранить непоколебимую верность тем поколениям, тому наследию, что оставались в веках, и тем, что придут им на смену. Но разве ее любовь угрожает ему? Нет, конечно же, нет! Анья должна доказать ему это. Нужно убедить жреца в том, что и она неотъемлемая часть тех поколений, того наследия, как и он сам. Вновь загоревшись решимостью, девушка подавила беззвучные слезы.

. Пока Анья одевалась, Ивейн старался совла­дать со своими чувствами и вновь обрести пове­лительное спокойствие друида. Поджидая ее на тихой полянке, юноша созерцал, как вода из ис­точника непрестанно, неудержимо струится, вливается в русло ручья, и в этом вечном обнов­ленном движении дух его находил успокоение.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Продвигаясь сквозь бархатистый мрак ночи при свете кристалла, засиявшего, когда жрец произнес заклинание, Ивейн и Анья возвраща­лись к пещере; лисенок бежал за ними. По до­роге Ивейн рассказал Анье о похищении ло­шади и котомки с одеждой. Девушке было жаль, что кобыла пропала. Но когда они подо­шли к пещере, все плохое забылось: Киэр был вне себя от радости, что она невредима, и тот­час взволнованно принялся рассказывать о не­обыкновенном происшествии, случившемся, когда они с Ивейном возвращались домой после исполнения печального долга.

– Необыкновенное! Честное слово! – Кнэр прямо-таки приплясывал рядом с девуш­кой. – Мне повезло, что Ивейн толкнул меня в заросли, и еще больше повезло, что, когда я упал, я все-таки уберег сокровище.

С этими словами мальчик махнул рукой на горку драгоценных яиц, бережно уложенных в набитый травой мешок.

Первой мыслью Аньи было: как хорошо, что мальчуган, увлекшись, как и всякий ребенок, чем-то одним, не заметил перемены в ее наряде. Но, едва взглянув на «сокровище», она тотчас же забыла обо всем остальном. Да, яйца были целы и невредимы, и их было столько, что хватило бы по несколько штук на каждого. Анья от восторга и слышать больше ни о чем не желала, пока не приготовит их к ужину.

Пока девушка с удовольствием занялась стряпней, друид повернулся к мальчику:

– Я должен спешить, снова нужно отправ­ляться в дорогу.

Киэр посмотрел на него, вопросительно под­няв брови, но Ивейн предпочел сделать вид, что не понимает.

– Придется поторопиться, чтобы не столкнуться с людьми, которые превратили в руины твой дом.

Мальчик опустил глаза, уставившись в ка­менный пол. Ивейн ни слова не сказал о том, какое место отводится Киэру в их будущем пу­тешествии, – стало быть, никакого.

Анья ни минуты не сомневалась, что Киэр должен пойти с ними, и услышав сдержанные слова жреца подумала, что ему следовало бы подробнее объяснить все мальчику. Однако, вспомнив о том, что недавно произошло между нею и Ивейном, девушка промолчала. К тому же яйца уже сварились.

Когда черная и плотная мантия ночи беззвучно опустилась, придавив своей тяжестью землю, трое людей уселись в пещере вокруг огня, чтобы вку­сить от приготовленного с необычайной поспеш­ностью ужина. Правда, это была не дымящаяся каша, а нечто даже более желанное для людей, пища которых в последние дни была так скудна. Сваренные куриные яйца представляли собой сыт­ное кушанье, к ним добавились большие ломти сыра и последние крошки черствого хлеба.

Анья не могла съесть свою порцию, тогда как Киэр, с аппетитом здорового, растущего мальчу­гана, уписывал за обе щеки. Он одновременно покончил и с едой и с рассказом о схватке Ивейна с вооруженным разбойником. Заканчивая повествование, мальчик поднял восторженные глаза на жреца.

– Наверное, вы до смерти напугали этого дурня, очутившегося у нас на дороге, своей не­обыкновенной силой… и странными действиями…

Последние слова Киэр произнес как бы слегка вопросительно, надеясь, очевидно, получить объяснение загадочным поступкам друида.

Но не так-то легко было заставить Ивейна сказать о том, о чем он не хотел говорить.

– Этот дурень не умер, он просто-напросто крепко спит, так крепко, как никогда еще не спал в своей жизни. – Даже холодная насмеш­ливая полуулыбка друида исчезла, когда он до­говорил: – В конце концов он проснется.

Когда Ивейн открыл это саксонскому маль­чику, Анья вдруг поняла, что вечернее столкно­вение, так живо описанное Киэром, случилось как раз в ту минуту, когда ее охватило непреодо­лимое желание произнести заговор о прикрытии. Должно быть, затруднительное положение, в ко­торое попал Ивейн, придало ей смелости, и она решилась взять посох жреца, с его помощью умо­ляя о спасении возлюбленного.

Оторвавшись от своих мыслей, Анья снова вернулась к действительности, когда Ивейн напра­вил корабль их беседы в менее опасные воды:

– Сегодня утром ты дал нам понять, что не намерен навсегда поселиться в этой пещере. Куда ты собираешься направить свой путь? Есть у тебя где-нибудь родственники? Или ты наме­реваешься просить о помощи у господина Трокенхольта – твоего господина?

Синие, как сапфиры, глаза затянули в глубину голубых, мягко, но настойчиво ожидая ответа.

Киэр набрал в грудь побольше воздуха. Больше всего на свете ему хотелось бы пойти вместе с Ивейном, но тот ни словом не обмолвился, что возьмет его с собой в путешествие, и Киэр понял, что пора без утайки рассказать обо всем. По крайней мере, о главном. Это было не так трудно сделать, поскольку он доверял своим спутникам. Мальчик только надеялся, что они не сочтут его замыслы всего лишь глупыми мечтами ребен­ка – как несомненно поступил бы его доблест­ный, но начисто лишенный воображения отец.

– Моя мать происходит из лэтов. Она роди­лась здесь, в Гвилле, и от своего отца слышала легенды о человеке, живущем в горах Талакарна. Она пересказывала эти истории мне: как человек этот спас мальчика, у которого никого не оста­лось из близких, как у меня. Он спас этого маль­чика и его сестренку тоже.

Киэр не уловил противоречивости своих слов, что у мальчика, имевшего сестренку, якобы не оста­лось никого ю близких. Анья заметила, но понимая, что это задело бы его самолюбие, сдержала улыбку. При первых же словах мальчугана воспоминания ожили в душе Ивейна, и он весь обратился в слух.

– Человек этот жрец и колдун, – с почти­тельным благоговением продолжал Киэр, – по имени Глиндор, невероятно могущественный.

Лицо Ивейна побелело, а у Аньи перехватило дыхание. Киэр никак не мог знать, что перед ним сидит главное действующее лицо этой легенды, и продолжал, трепеща от благоговения, будто бы повествуя о чуде. Мальчик, конечно, не мог и догадываться, что жрец и колдун, о котором он говорил, сыграл такую важную роль в жизни его нынешних спутников.

Киэр сидел, не замечая, как поражение за­стыли его друзья. Он увлекся повествованием о легендарных героях, которыми восхищался, и об их подвигах, начиная от спасения детей и до из­гнания бесчисленных армий врагов.

– И еще, – от его слов исходил почти ощути­мый жар надежды, – мама рассказывала мне, как Глиндор передал спасенному мальчику все таинственные заклинания и великую силу, которой обладал сам.

Когда Киэр умолк, наступило такое глубокое, продолжительное молчание, что он начал обеспокоенно поглядывать то на мужчину, сидевшего радом с ним, то на миловидную девушку. Хотя Ивейн нередко шутил и посмеивался, даже и тени насмешки не было заметно сейчас на его невозму­тимом, неподвижном лице. Анья тоже, казалось, была ошеломлена. Но почему?

Наконец Ивейн заговорил и задал вопрос, ответ на который он мог предугадать, нет, даже почти боялся, что знает его.

– И как же связаны эти легенды с твоими планами?

Увидев, что Ивейн, похоже, остался равноду­шен к рассказу, Киэр, не заговаривая уже больше ни о каком волшебстве, расправил плечи и вы­зывающе вскинул голову.

– Я хотел… – Мальчик храбро договорил, объявив о своем намерения: – …отправиться на поиски Глиндора и стать его ревностным и пос­лушным учеником.

– Глиндор умер, – бесстрастно ответил Ивейн. – Уже десять лет, как его нет на свете.

– Не-е-ет!

Это единственное слово, вырвавшееся из уст Киэра, прозвучало, как вопль боли, смешанной с недоверием.

– Если так, я давно бы узнал об этом.

Ивейн не сомневался, что, живя на земле Трокенхольта, родители мальчика, разумеется, знали об этом. Вероятно, они не считали нужным заканчивать подобным образом волнующую ис­торию, столь дорогую сердцу их сына. С их сто­роны это, может быть, было разумно, но маль­чику теперь трудно смириться с этим. Сначала он потерял близких, а теперь должен выдержать и этот удар.

– Это печально, но Глиндора больше нет.

Видя, что голова мальчугана по-прежнему вызывающе вздернута, Ивейн снова заговорил – мягко, но настойчиво, желая убедить Киэра и из­бавить его от бесполезной погони за мечтой:

– Я и сам глубоко сожалею, но так уж оно есть, и тут ничего не поделаешь. Глиндор был моим наставником… Я – тот мальчик, кото­рого он спас и научил всему, что знал сам.

– А я – правнучка Глиндора, – тихонько добавила Анья, пока Киэр пытался примириться с ударом, разбившим его мечты.

– Разве ты не знал, что супруга твоего гос­подина, илдормена Трокенхольта, приходится внучкой Глиндору?

– Леди Брина? – Вид у Киэра был озада­ченный.

– Леди Брина – моя мать, а Глиндор был мой прадедушка.

Киэр выпрямился и резко отвернулся от них, сообщивших ему столь невероятные новости. Эти странные мужчина и девушка утверждали такое, о чем – как он думал – он непременно услышал бы раньше, будь это правдой.

– Нет, я уверен, что мама рассказала бы мне об этом, если бы все было, как вы говорите.

Встретив со стороны Киэра такое упорное недоверие к ее правдивым словам, Анья расте­рянно замолчала, не зная, что делать дальше.

Ивейн обнял неподатливые плечи ребенка и решительно развернул его к себе, глядя ему прямо в глаза.

– Ты веришь, что я – ученик и воспитанник Глиндора?– торжественно и сурово спросил друид.

– Думаю, да. – Киэр медленно наклонил го­лову. – Я видел, как вы остановили врага заклина­нием. Ведь странные слова, которые вы говорили так медленно, нараспев, были заклинанием, правда?

Не желая раскрывать секреты, столь важные для друидов, Ивейн предпочел не отвечать на вопрос маленького саксонца. Пусть даже он саксонец всего лишь наполовину – Ивейн был твердо уверен, что это делает его абсолютно не­пригодным для восприятия знаний друидов. И все же мальчик ради собственной безопасности должен поверить ему до конца, а значит, нужно что-нибудь предпринять. И чтобы не произно­сить вслух того, чему лучше оставаться невыска­занным, Ивейн воспользовался своим умением мгновенно менять настроение.

Он запрокинул голову, и низкие, рокочущие раскаты хохота эхом отдались под сводами пе­щеры. Вскочив на ноги, Ивейн взял посох и пошел к выходу. Там он стал тихо, нараспев про­износить загадочные слова. Мелодия – тягучая, заунывная – стихая, становилась еще более страстной, неистовой, пока небеса, казалось, не сотряслись, и в ней не загремела затаенная мощь, способная повелевать стихией. И тотчас же Нодди послушно подполз и улегся у ног жреца.

Увидев это, Анья поняла, чего добивался Ивейн. Поднявшись, она взяла за руку донельзя изумленного мальчика и повела его, остановив­шись за широкой спиной жреца, глядя, как все лесные звери – от белок до оленя и даже до ди­кого вепря мчатся, откликаясь на зов колдуна.

Удерживая животных в повиновении, собрав их в ослепительно сиявший круг света, струяще­гося от кристалла на поднятом посохе, Ивейн об­ратил темный, как ночь, взгляд на мальчика. Киэр трепетал от благоговения и робкой, вполне понятной почтительности.

– Заклинания – не игра, – предостерег его Ивейн. – И я ни в коем случае не стал бы исполь­зовать свое умение общаться с природными силами ради подобных фокусов, если бы не считал необходимым убедить тебя, что мы с Аньей говорим правду.

Жрец повернулся, к столпившимся вокруг животным и медленно, широко взмахнул посо­хом, после чего они так же быстро исчезли во мраке, как и возникли. Поставив посох с по­гасшим, потемневшим кристаллом, Ивейн при­стально и серьезно взглянул на мальчика.

– Если ты захочешь путешествовать с нами, твоя жизнь может зависеть от этого.

– Вы хотите сказать, что разрешаете мне идти с вами? – Глаза Киэра радостно вспыхну­ли. Эта мальчишеская восторженность вызвала легкую улыбку у Ивейна, но она тут же растаяла, когда мальчик добавил: – И вы научите меня быть таким же жрецом, как и вы?

Лицо Ивейна тотчас же превратилось в бесстрас­тную маску, а черные как смоль кудри чуть коснулись широких плеч, когда он медленно покачал головой.

– Ты пойдешь с нами, просто потому что я не могу терять время, сопровождая тебя и Анью обратно, под надежное прикрытие каменных стен Трокенхольта.

Привыкнув вслушиваться в значение сказан­ного, Анья расслышала в этих словах сетования друида; он досадовал, что эти двое – наполови­ну саксонцы, от которых одни неприятности, – затруднят ему выполнение важного поручения. И все-таки Ивейн берет их с собой, а ведь мог бы оставить здесь дожидаться, пока он вернется; от этого душа Аньи наполнялась еще большим вос­хищением и любовью к друиду.

И при всем том он даже не подозревает о ее способностях, о том, что она может помочь ему – а ведь именно она сегодня вечером воспользова­лась его посохом в ту минуту, когда Ивейн более всего нуждался в поддержке. Ясно было, что скажи она ему о своем поступке, он скорее всего воспри­мет это с мягкой, но обидной насмешкой, как не­лепые ужимки ребенка, подражающего взрослым. Он не примет ее попытки всерьез. А потому она не станет говорить ему ни о чем. К тому же… если уж он, чьи связи с природными силами так крепки, не ощутил, как она призывала эти самые силы, тоща, быть может, он прав, что ни во что не ставит ее способности. Это удручающее соображение за­ставило Анью порадоваться, что она ничего не рас­сказала ему о своей попытке.

Пока эти мысли проносились в голове девушки, Ивейн разговаривая с Киэром.

– Цель моих поисков – освободить одного саксонца, мужа моей сестры, из рук людей, без сомнения, связанных с тем, кто погубил твоих близких. Это слишком серьезно, чтобы риско­вать, задерживаясь тут дольше. Ты понимаешь?

Киэр тотчас кивнул.

– И ты поклянешься мне самой торжествен­ной клятвой слушаться и беспрекословно подчи­няться всем моим приказаниям? – Ивейн хотел быть твердо уверенным в этом.

Мальчик снова кивнул, подтверждая свою готов­ность немедленно подчиняться распоряжениям жреца.

Анью, которая прислушивалась к их разго­вору, внезапно поразило необычайное сходство этих, казалось бы, столь непохожих людей; у од­ного из них волосы отливали серебристым сия­нием луны, а у другого были темными, как мрак глухой полночи. Встряхнув белокурыми локо­нами, чтобы прогнать наваждение, Анья вновь обратилась к насущным делам.

Пока его новые спутники собирали пожитки в дорогу, Киэр утешал себя тем, что благодаря этим печальным стечениям обстоятельств он может, по крайней мере, сопровождать могущественного друида. Мальчик согнал с себя остатки уныния и разочарования; пусть пока ему отказали в его дав­нем желании выучиться и стать жрецом, зато, по­могая Ивейну, он, может быть, докажет, что до­стоин быть посвященным. Докажет, не проговари­ваясь о том, о чем поклялся молчать.

– Итак, значит, девчонка, которую мы ис­кали, перевезена в Иску?

Епископ Уилфрид прямо-таки лопался от злорадства. Его необъятный живот вынуждал его отодвинуться от стоявшего на возвышении стола, однако, именно эта необъятность доказы­вала, сколь малое препятствие представляла она для его наслаждения трапезой.

Торвин полагал, что риск, связанный с похи­щением этой жалкой малышки, не стоил усилий, которые потребовались, чтобы переправить ее в старый, построенный еще римлянами, каменный форт. Однако он подавил пренебрежительную ус­мешку, которую бы непременно позволил себе, если бы не те, кто собрался сейчас в Идбенском аббатстве в Мерсии – валлийский принц и его собственный господин, король Мерсии Этелрид. Все трое сидели за столом, уставленным обильными и на редкость разнообразными яствами. Одни только запахи, поднимавшиеся над блюдами, могли пробудить аппетит у любого мужчины, а Торвин после дня, проведенного в седле, был так голоден, что просто не мог оторвать глаз от стола.

– Ты что, оглох?

Епископ не желал повторять один и тот же во­прос до бесконечности. Он всегда был не особенно высокого мнения о Торвине, но в эту минуту муж­чина, стоявший внизу, у помоста, казалось, совсем потерял рассудок. Медленно, отчетливо произнося каждый слог, как это делают, обращаясь к слабо­умным, Уилфрид повторил свой вопрос:

– Что с мальчишкой? Торвин не мог скрыть враждебности, блес­нувшей в его глазах; ему доставляло удовольствие еще разок досадить этому напыщенному бол­вану. Он лениво пожал плечами, ответив то, что и так было ясно, но чего так не хотелось слы­шать епископу:

– Там не было никакого мальчишки.

– Но у них же был сын! – Этот надрывный, отчаянный вопль сорвался с уст человека, сидев­шего по левую руку от епископа, почти такого же тучного, как и хозяин. – Я много лет следил за этой семьей и точно знаю, что у них был сын!

– Я не сомневаюсь в вашем утверждении, ми­лорд. – Торвин, изобразив на лице почтение, по­вернулся к престарелому принцу Матру из Гвилла. – Я только говорю, что, когда мы обыскивали ферму, там не было никакого мальчишки.

Флегматичный, закаленный в сражениях ко­роль, сидевший от епископа по правую руку, был такого же нелестного мнения о епископе и его госте, как и его тэн. Этелрид разжал кулаки гро­мадных, иссеченных шрамами рук и положил их на покрытый белой скатертью стол. Король Мерсии подавил раздражение. Он напомнил себе, как полезно было бы растравить ненависть этих бол­ванов к тем, кого он, в свою очередь, тоже хотел унизить, – правда, из уязвленного самолюбия.

– Никакого мальчишки? Ну и что из того? – Оборвав себя на полуслове, Этелрид понизил свой, обычно громоподобный голос чуть ли не до шепота, как он делал в тех случаях, когда ему требовалось утихомирить взбунтовавшихся подданных. – У вас есть девчонка, и вы держите в плену илдормена. Разве этого не до­статочно, чтобы отомстить?

И епископ, и принц затаили обиду – каж­дый свою, и с годами она только усиливалась, превратившись теперь в жгучий яд, разъедавший их души. Их планы отомстить за нанесенное зло, которое каждый их них считал направленным лично против него, строились поначалу в виде помощи делу короля Этелрида. Но коварный ко­роль ни на мгновение не забывал, что злоба, столь выгодная для него, может с таким же ус­пехом оказаться опасной, если только выйдет из-под контроля. Однако он не допустит, чтобы кто-либо посмел сорвать его планы завоевания Нортумбрии, которые он так долго лелеял!

Уилфрид так и кипел от негодования. Этел­рид не может не понимать, как нелегко будет ус­пешно осуществить задуманное, если в руках у них будет только малышка уилей и саксонский воин. Яростные возражения жгли ему язык, но так и остались невысказанными, поскольку ко­роль Мерсии продолжал все так же тихо, но настойчиво и предостерегающе:

– Берегитесь! Не вздумайте вообразить себе, что я отдам моих воинов в полное ваше распо­ряжение, будто у меня уже нет никакой власти. Я не забыл и вам тоже не позволю забыть о плате, обещанной моим людям за надежную охрану ваших пленников, а они охраняют их.

– Но… – Голос Матру нерешительно дрог­нул, когда Этелрид подался вперед, перегнувшись через дородного епископа, и пристально, властно взглянул на принца.

Не обращая больше внимания на престаре­лого принца, столь же слабого духом, как и зре­нием, и телом, Этелрид снова повернулся к епис­копу, которого хорошо понимал, чья алчность не уступала его собственной.

– Вы проявили удивительную способность командовать людьми, которые вам не принадле­жат. Я охотно предоставил вам эту возможность, но теперь мой черед отдавать приказания. Мне хотелось бы знать, что вами сделано для выпол­нения ваших клятвенных заверений. Когда вы собираетесь исполнить данное мне обещание?

– Король Кадвалла в последнее время был занят подавлением мятежа на своих землях, так что у него не было времени обдумать наше пред­ложение. Но завтра я отправляюсь в Уэссекс, мы с ним встретимся и обсудим возможности этого союза. Оттуда я пошлю вам известие и только после этого вернусь в монастырь в Экли.

Этелрид кивнул головой. Ему не по душе были новости о восстании, из-за которого их дело откладывалось. Однако он испытывал и некоторое удовлетворение при мысли о том, что столь тщательно и глубоко продуманные им замыслы вскоре осуществятся полностью, что он одержит-таки победу в этой, пожаром заполыхавшей войне, разгоревшейся от крохот­ных искорок мелких вылазок и набегов.

Уловив удовлетворение во взгляде короля, Уилфрид понял, что может без опаски еще раз допро­сить Торвина. Он повернулся к сухопарому тэну.

– Где воин по имени Рольф? Торвин предчувствовал этот вопрос и со зло­радным удовлетворением ответил:

– Рольф остался, чтобы и дальше наблюдать за той местностью, где мы наткнулись на лошадь спутников друида.

– Спутников друида?!

Уилфрид был поражен до глубины души, что с ним не часто случалось. Этого просто не могло быть, и он не замедлил выразить свое убеждение вслух.

– С тех пор как старый жрец умер, молодой человек никогда не путешествует в обществе кого бы то ни было.

– Мужчин, может быть. – Кривая усмешка скользнула по губам Торвина. – Но, как вы из­волили заметить, он действительно молодой че­ловек. И он не чужд таким слабостям, как оча­ровательная красотка под боком.

– Женщина!

Изумление Уилфрида сменилось глубокой тревогой. Если у жреца вдруг появятся сыновья, им, без сомнения, передадут тайные знания дру­идов – и так будет продолжаться до бесконеч­ности. Этого нельзя допустить.

– Женщина уили?

Епископ обращался с вопросом к Торвину, но смотрел он на валлийского принца. Разве тот не утверждал, что он него ни в коем случае ничто не укроется, буде возникнет такая угроза?

– Нет, – с затаенным злорадством ответил Торвин.

При этом загадочном ответе внимание Уилфрида вновь обострилось.

– Что ты хочешь сказать?

– Именно то, что говорю. – С большим трудом сдерживая смех, молодой воин не мог подавить улыбки и продолжал, выражаясь высо­копарно, словно внезапно лишился рассудка: – У этой девушки волосы, словно льющийся лун­ный свет, а глаза, как сияющие смарагды, пото­нувшие в дымке вечерних сумерек.

Уилфрид, стиснув зубы, нахмурился. Но не от ярости. Скорее от глубокой задумчивости. Он раз­мышлял, как ему лучше использовать это неожидан­но возникшее обстоятельство, обратив его в свою пользу. Минуты текли, собравшиеся молча, в ожида­нии, смотрели на епископа. Наконец он произнес:

– Схватите ее! Во что бы то ни стало. Схва­тите и доставьте ко мне в Экли.

Этелрид сидел неподвижно, он даже не изме­нился в лице, но Матру негодующе прищелкнул языком, с горечью подумав, что епископ сошел с ума. Однако больше всех расстроился Торвин… и ему не очень-то приятно было это сознавать.

Уилфрид невидящим взглядом уставился на дверь залы и голосом, пронзительным, как отто­ченный клинок, заговорил снова:

– Она – единственное и самое действенное оружие, какое только может попасть к нам в руки. Анья, правнучка Глиндора, дочь Брины и, как вы только что слышали, возлюбленная Ивейна.

Уилфриду и в голову не приходило, что жрец может связать себя более крепкими узами с пол­укровкой, всего лишь наполовину уили, но…

– Она единственная, ради кого другие сде­лают все что угодно, пойдут на все ради того, чтобы вызволить ее из неволи.

– В таком случае, Торвин, придется тебе проследить, чтобы желание нашего друга было исполнено, – невозмутимо подтвердил прика­зание Этелрид, в то же время многозначительно подмигнув тэну.

Торвин согласно кивнул:

– Я лично передам приказание Рольфу. Этелрид наклонил голову с легкой улыбкой, как бы подтверждая их молчаливый сговор. Но Уилфрид, ничего не поняв, заспорил:

– Почему ты не возьмешься за это сам?

Епископ воспринял как оскорбление намере­ние тана переложить столь важную ответствен­ность на какого-то безмозглого подчиненного.

Король Этелрид ответил за него:

–У Торвина свои соображения и, посколь­ку у него, как правило, все получается лучше, чем у кого-либо другого, я доверяю ему. Пусть делает то, что считает нужным, чтобы в конеч­ном .счете достигнуть желанной цели.

Рассерженный епископ не мог тем не менее оспаривать приказы короля его собственным подданным.

Уилфрид откинулся на спинку стула, затем, упираясь необъятным животом в край стола, он потянулся за куриной ножкой, пропитанной со­усом и золотистой от драгоценной пыльцы шаф­рана. Увы, думал епископ, аккуратно отирая под­ливу с губ, он не смеет вставать между Этелридом и его приближенными. В особенности теперь, когда поддержка саксонского короля была – и без сомнения будет впредь – столь необходима для его собственного благополучия. Однако есть множество разных способов про­учить высокомерного тэна, Торвина, преподать ему столь необходимый урок подобающего сми­рения. Да и кому же, как не епископу, надлежит потрудиться для Господа и возвратить ему в стадо заблудшую овцу?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Бледное сероватое свечение занимающегося дня проредило лесной полумрак. Трое путников шли уже ночь напролет, весь следующий день и большую часть наступившей ночи, пробираясь по тайным тропинкам. Следуя за друидом, Анья и Киэр брели между старыми, могучими деревь­ями, отыскивая дорогу в зарослях. Не раздумы­вая, беспрекословно доверяя жрецу, они, вслед за Ивейном, ступали на камни, почти скрытые под стремительно бегущей водой, и входили в блестящие струи небольших ручейков и речушек.

Ивейн понял, что, хотя его спутники готовы и дальше брести за ним вот так, без единого слова жалобы, они слишком долго пробыли на ногах, без сна, так что скоро упадут от изнемо­жения. По правде говоря, после этих двух суток без отдыха он и сам был изнурен до предела. Его утешало лишь то, что, идя по дороге на юго-запад, они значительно приблизились к цели сво­его путешествия. И когда нежные, но яркие от­блески золотого и розового окрасили восточный край неба, возвещая о наступающем дне, друид не­ожиданно свернул в сторону. Ивейн шагнул в не­проходимые, казалось бы, заросли, затем повер­нулся и приподнял завесу ниспадающего плюща.

Анья тотчас же нырнула под блестящий зе­леный полог. Мальчик в замешательстве, но не задавая вопросов, последовал за ней. Киэр за­стыл как вкопанный, пораженный тем, что уви­дел, – естественное укрытие с плотными, почти непроницаемыми стенами из листвы и сводом из отлетавшихся веток над головой. Посредине лежали камни, кольцом окружая горстку холодных углей.

Ивейн вознес краткую, но могучую песнь благодарности тем, кто предоставил им это укрытие, затем бросил котомку на пышный ковер из травы.

Анья в душе тоже возблагодарила тех, кто ниспослал этот дар. Потом, пока Ивейн отстеги­вал от пояса ножные мечом, его спутники, с бла­годарностью положив свою ношу, утомленно опустились на мягкие зеленые стебли, усеянные крохотными золотистыми цветочками.

– А разве вы не будете разжигать огонь? – спросил Киэр, облокотившись на домотканый мешок с пожитками, уцелевшими после пожара.

Ощутив опасения мальчика, Ивейн передер­нул плечами, как будто груз этот давил на него и он хотел его сбросить, затем ответил рассеянно:

– У нас нет нужды греться. – А как же нам защититься от диких зверей?

Мужчина и девушка улыбнулись. Ивейн ак­куратно уложил меч рядом с торбой, предоставив отвечать Анье.

– Когда рядом с тобой друид, Киэр, – ска­зала она мягко и ласково улыбнулась мальчи­ку, – тебе не опасны животные – они чувству­ют в нем своего господина и друга.

Анья еще не договорила, а Киэр уже понял, насколько нелепыми были его опасения. После того как у него на глазах жрец произнес свой удивительный заговор и все лесные звери от­кликнулись, послушные его воле, было довольно неразумно задавать подобные вопросы.

Смутившись, мальчик засуетился, заново пристраивая и перекладывая мешок. Его потряс­ло тогда это зрелище: дикие звери, покорно ус­тремившиеся на зов друида. Хотя вроде бы и не стоило так удивляться – ведь мама рассказыва­ла ему о могущественной власти друидов. При мысли о материнских рассказах в памяти Киэра встало лицо отца и то, как он при этом всегда неодобрительно хмурился. Однако вера мальчи­ка от этого не становилась слабее, к ней только примешивался какой-то странный оттенок вино­ватого сожаления.

Стремясь отогнать от себя горестные воспо­минания о погибших родителях, Киэр выпалил, не подумав:

– Надеюсь, когда-нибудь и я тоже стану дру­гом и господином, лесных зверей.

Ивейн, расстилавший в это время черный плащ, застыл. Необходимо было сделать выбор, и весьма неприятный. Так или иначе он причи­нит Киэру боль – не сейчас, так после; выбор, подобный тому, перед которым стояли родители мальчика, когда решили не сообщать своему сыну о смерти Глиндора. Конечно, Ивейн мог пропустить слова Киэра мимо ушей, позволив ему и дальше витать в облаках, или развеять его легкие, как обрывки тумана, мечтания резким, пронизывающим ветром правды. Первое было проще и приятней для Киэра. Однако страстное, но несбыточное стремление, звучавшее в словах маленького саксонца, заставило Ивейна с сожа­лением выбрать второе. Истина, пусть даже сей­час она огорчит мальчика, избавит его в даль­нейшем от лишний страданий.

– Киэр, в моих жилах течет чистая кровь лэтов, так же, как в жилах Глиндора, его внучки Брины и моей сестры Ллис. Мы четверо – дру­иды по рождению и по крови.

В зеленом полумраке их лесного убежища жрец вглядывался в лицо мальчугана, пытаясь понять, сознает ли тот смысл его слов. К нема­лому удивлению Ивейна, лицо мальчика остава­лось таким же невозмутимым, каким нередко бы­вало его собственное.

– И Ллис, и Брина соединили свои жизни с саксонцами.

Опасаясь, что Киэру непонятны будут инос­казания, Ивейн заставил себя выражаться яснее, к чему обычно не прибегал, обращаясь к непос­вященным:

– Они сделали выбор и знают, что их детям не дано будет исполнить предначертание. Теперь лишь мне одному предстоит продолжать этот путь.

Ничто в лице Киэра не дрогнуло, он только сжал кулаки. Мальчик прекрасно понимал, что имел в виду жрец, но ни за что не хотел согла­ситься с тем, что только Ивейн может идти по тропе магических знаний. Как это может быть, ведь существуют волшебницы, вроде колдуньи из Илсденвуда, которые, как говорят, могут видеть и прошлое и будущее?

– К сожалению, их смешанная кровь, – спокойно продолжал Ивейн, уверенный в том, что слова его – непреложная истина, – не позволяет им, подобно друидам, надеяться обрес­ти связи с силами, одушевляющими стихии.

При этих словах сердце Аньи пронзила боль, но она лишь прижала стиснутые кулачки к губам, подавляя стон, готовый сорваться с них. Она знала, что возлюбленный, как и Брина и Ллис, верит, будто смешанная кровь не позволя­ет обрести какие-либо связи с природой. Она гнала от себя мысли о том, что это может поме­шать ему взять ее в жены. Анья предпочитала думать, что Ивейн так холодно, отстраненно ведет себя, так как знает, что отец не одобрил бы их чувств. Теперь его резкие, недвусмыслен­ные слова не давали ей больше пребывать в за­блуждении. Было ясно, что он верит в свое ве­ликое предназначение всем сердцем и считает, что его дети непременно должны быть чисток­ровными лэтами. И значит, он никогда не поже­лает иметь ребенка от Аньи.

Ивейн ощутил боль Аньи как свою собствен­ную. Ему отчаянно хотелось обнять ее, успоко­ить, утешить, но он не мог. Не было таких слов, которые могли бы облегчить его горе. Он не мог взять обратно свои слова, поскольку говорил правду, тем более, что ему давно уже следовало поговорить с ней об этом начистоту. Ивейн про­сто откладывал неизбежное и надеялся, хотя и желал ее, что, если будет обращаться с ней, как с ребенком или как с младшей сестрой, необхо­димость в таком разговоре отпадет сама собой. Их страстные объятия показали, как смешны и нелепы были эти надежды; он должен был объ­ясниться с девушкой после первого же их поце­луя. Он поступил бесчестно, не найдя в себе силы это сделать, но Ивейн просто не мог и под­умать, что все между ними закончится навсегда. Теперь он раскаивался, но от этого ему было ни­чуть не легче сделать то, что давно уже следовало сделать.

Девушке хотелось убежать из их лесного ук­рытия, найти самую глубокую и темную из пещер, где она могла бы свободно отдаться сво­ему горю, выплакать слезы, которые теснили ей грудь. Ее своенравная натура пришла ей на помощь, она не желала смириться с отказом Ивейна.

Ее мать ошибалась, и Ивейн ошибается тоже! Пусть Анье не хватало уверенности в своих силах, но она таки вызвала к жизни не только свой собственный кристалл, но и тот, что венчал посох Ивейна. Еще до того как пуститься в дорогу, Анья была полна решимости доказать, что ее саксонская кровь – не преграда для пос­тижения знаний и обретения мощи друидов… и любви Ивейна.

– Иве…

Отчаянный крик оборвался, но Анья продол­жала неистово вырываться из рук, намертво при­тиснувших ее к мускулистой груди. Они только что пустились в дорогу после дневной передыш­ки, и вот – какие-то люди уже тащут ее назад, в зеленые заросли, темневшие в угасающем свете дня. Одна рука зажимала ей рот, другою мужчина держал ее руки. Тот, кто схватил ее, опустился на корточки, другой же, вынырнувший из чащи леса, придерживал за ноги, не давая ей шевельнуться.

Эти болваны, подумала Анья, надеются пе­рехитрить жреца. Похоже, они пребывают в не­лепой уверенности, что смогут укрыться в вотчи­не Ивейна – в нехоженом дремучем лесу, где редко бывают желанны люди.

Ивейн мгновенно обернулся на крик, и полы черного плаща взметнулись, как крылья птицы. Тропинка позади была пуста. Жрец замер. Гроз­ный огонь полыхнул в глубине его темных глаз; он все свои силы сосредоточил на притихшем во­круг него лесе, пытаясь проникнуть в его неес­тественное спокойствие.

– Анья! – Вопль Киэра разорвал тиши­ну. – Где ты?

Не ведая об умении друидов черпать знания, общаясь с безмолвными духами, мальчик бро­сился назад по тропинке, своим неподготовлен­ным слухом не уловив царившую вокруг необы­чайную тишину. Эта мрачная неподвижность и безмолвная, странная тишь сжали ужасом сердце Киэра – такого он не чувствовал даже в ночных кошмарах, когда ему снился страшный пожар, уничтоживший ферму.

После первых попыток вырваться Анья пе­рестала сопротивляться, понимая, что этим она все равно ничего не добьется. Хотя и совершен­но беспомощная, девушка ни минуты не сомне­валась в том, что Ивейн отыщет логово этих раз­бойников. И тут вдруг послышалось рычание и по­казалась острая мордочка маленького лисенка.

Анья обрадовалась. Нодди не отставал от нее ни на шаг с той минуты, как они вышли из пе­щеры. Ее маленький защитник не сдался и, за­щищая хозяйку, издал продолжительный резкий звук.

Анья почувствовала, как замерли нападав­шие, объятые ужасом. Конечно, лисенок не мог представлять для них серьезной угрозы, но он наделал достаточно шума.

Внимая указаниям духов природы, Ивейн уже шагал туда, где была Анья, и Нодди указал ему точное место.

Сообразив, что все может обернуться для них плохо, разбойники, как по команде, вскочили, бросив девушку в колючие кусты, усыпанные ду­шистыми цветами, и исчезли.

Друид, раздвинув заросли, увидел Анью, ле­жавшую в кустах диких роз, и рыженький пу­шистый комочек рядом с нею. Ивейн печально улыбнулся, обрадованный, что без труда нашел девушку, и сожалея, что она пострадала от ос­трых шипов. Наскоро возблагодарив небеса за то, что зверек оказался-таки лучшим защитни­ком девушки, друид наклонился и бережно под­нял Анью с тернистого ложа.

Чувствуя свою вину, Киэр смотрел на примя­тые кусты. Это он виноват, что ее схватили. Если бы он слушался указаний жреца – в чем он пок­лялся – и шел бы позади их небольшого отряда, тогда как Ивейн прокладывал путь, этот прокля­тый тупица не смог бы захватить их врасплох и так просто похитить Анью.

Синие, как сапфиры, глаза обратились на помрачневшего мальчика – Ивейн понял при­чину его уныния.

– Ты тут ни при чем, Киэр. За мной следят уже несколько дней.

Киэр верил, но это не объясняло нападения и не оправдывало его самого. Он спросил:

– Но почему схватили Анью, а не меня и не вас?

– Ты, конечно, не раз наблюдал, как ведут себя дикие звери, и должен понимать, что хищники выбирают самых маленьких, самых слабых и беззащит­ных, собираясь напасть. Анья шла позади, одна…

Девушке не очень-то понравилась характе­ристика, данная ей Ивейном, и глаза ее сверкну­ли, когда она взглянула на жреца.

– Твои сравнения весьма сомнительны, по­скольку самый слабый и самый маленький из нас первым прибежал мне на помощь. – Она накло­нилась и взяла лисенка на руки.

Киэр посмотрел на Нодди. Маленький зверек не испугался людей, он доказал свою верность, завоевав уважение мальчика.

– Я должен был идти позади. – Голос Киэра дрогнул от запоздалого сожаления.

– Конечно, – серьезно подтвердил Ивейн. – Но нам не дано изменить содеянного, бессмыслен­но сокрушаться над прошлым – это лишь поме­шает нам двигаться вперед и в следующий раз до­казать, что мы способны на большее.

Ивейн положил руку на плечо мальчика. Киэр расправил плечи, решив доказать, что он все-таки достоин доверия, и тихо спросил:

– Что же нам делать, чтобы уйти от пресле­дования?

Ивейн приложил указательный палец к губам, призывая к молчанию. Киэр прав. Враги будут та­иться и идти по их следу, в надежде захватить их врасплох. Друид решил лишить их этой возмож­ности. Он поднял посох и начал медленно, нарас­пев произносить слова заклинания.

Это был заговор о прикрытии, Анья узнала его и улыбнулась. Скрытые магической завесой, они смогут продолжить свой путь. Однако, когда Анья пошла по тропинке, ведущей на юг, – той, по которой раньше шел жрец, – Ивейн предо­стерегающе поднял руку.

– Те, с кем нам не хотелось бы встречаться, без сомнения, знают, в каком направлении мы движемся. Они достаточно долго следили за нами. Мы повернем и пойдем на восток, к мер­сийской границе.

Анья нахмурилась. Ивейн знает, куда они направ­ляются, их противники тоже знают – одна она ни о чем не догадывается, так что она-то как раз и чувст­вует себя сбитой с толку. Зная даже меньше, чем их недруга, девушка не ведала, куда ей повернул, как по лесной тропинке, так и по тропе своей жизни.

Почувствовав огорчение Аньи, заметив, как пе­чально опустились уголки ее губ, вкус которых он все еще ощущал на своих губах, юноша попытался утешить ее. У Аньи перехватило дыхание, когда улыбка озарила лицо возлюбленного, а присталь­ный, жаркий взгляд его синих глаз ласково, точно сладостный поцелуй, скользнул по ее губам.

Ивейну нестерпимо хотелось обнять ее, но ми­нута была явно неподходящей, и ласки были запре­тными, поэтому он резко отвел глаза. Это больно кольнуло Анью. Еще с рассвета, с той минуты, как она поняла, что для Ивейна невозможно связать с ней свою жизнь, и до теперешнего сумеречного часа, она все глубже погружалась в бездонные топи отчаяния и надежды – чувств, столь различных, вновь вспыхнувших в ней с еще большей силой.

Ивейн взял себя в руки: необходимо спокой­но обсудить их дальнейшие действия, сейчас это самое главное.

–Мы пойдем туда, куда идут наши недруги, чтобы выйти к замку, куца они, судя по всему, не собираются нас пустить.

Раздумывая о том, сколько раз их противник бежал, уклоняясь от прямых столкновений, Ивейн счел вероятным, что враг намеревается за­манить их поближе. В ловушку? Так, по крайней мере, он думал, пока нападение и попытка по­хитить дорогую для него девушку не нарушили логики этих соображении.

Анья попробовала понять, что задумал Ивейн. Очевидно, он хочет таким образом неза­метно ускользнуть от преследования.

Киэр, заметив, что его спутники как будто дого­ворились, нахмурился. Не зная о магическом закли­нании, мальчик не понимал, как это, идя по следам врагов, они смогут избежать столкновения с ними.

– Ты обещал доверять и подчиняться бес­прекословно, – напомнил мальчику жрец. – Надеюсь, ты собираешься сдержать слово?

Киэр тотчас кивнул. Как же иначе? Тем более, один раз он уже нарушил обещание, дан­ное друиду, которому так доверял.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Яркие краски заходящего солнца померкли, превратившись в лиловый полумрак летних су­мерек. Ни единое облачко не скрывало зажег­шихся в небе звезд. Друид вел своих спутников туда, где протянувшиеся в лощине вспаханные поля кончались и начинался лес. У ног их, под­нимаясь от зеленого ковра, покрывавшего землю, шел легкий пар.

Ивейн хмурился. Они шли уже всю ночь и весь день, но так как им то и дело приходилось петлять, они были теперь дальше от цели, чем когда отправ­лялись в дорогу. Размышляя о необходимости за­держек, хотя они затягивали поиски и могли погубить все дело, друид не слышал внутреннего голоса, предупреждавшего его об опасности.

– Кто это вам позволил залезать на чужое поле? – неприязненно окликнул их кряжистый, крепко сбитый мужчина, неколебимо, как скала, выросший у них на пути. Он угрожающе поднял вилы, словно это было копье.

– Мы с мужем, – спокойно заговорила Анья, взяв Ивейна под руку и не давая ему возможности схватиться за меч, – совершаем паломничество в обитель святого Ультрида в Уэссексе.

Заметив, как подозрительно блеснули узень­кие желтые глазки крестьянина, Анья на мгно­вение запнулась, отчаянно подыскивая какое-ни­будь правдоподобное объяснение.

– Мы хотим попросить святого заступиться за нас. Надеемся, что он услышит наши молитвы и благословит нас, ниспослав нам дитя.

Керла – отца многочисленных ребяти­шек – так поразило это признание в бесплодии, прозвучавшее из уст совсем молоденькой женщины, что он даже не заметил, как смутился ее предполагаемый супруг. Поскольку крестьянин все еще недоверчиво поглядывал на них, Анья тут же добавила:

– Пока что нам не было даровано этого блага.

Девушка скромно потупилась, но фермер успел-таки уловить огонек страстной надежды, блеснувший в зеленой глубине ее глаз. Это было искреннее чувство, хотя и вызванное совершен­но иным желанием – беспрепятственно пройти через поле.

Не особенно обрадованный этим намеком на со­бственное бессилие, Ивейн тем не менее молчал даже под испытующим взглядом крестьянина. Сак­сонец, разумеется, ожидал, что мужчина непремен­но начнет возражать, окажись такое постыдное ут­верждение ложным. Так что Ивейн надеялся, что его молчаливое согласие с хитростью девушки почти наверняка позволит им обойтись без столк­новения. Сказать по правде, Ивейн был поражен со­образительностью Аньи и ее выдумкой, объясняв­шей не только их появление здесь, но и то, что они направлялись на юго-восток.

– А мальчишка? – Этого недоверчивого крестьянина не так-то легко было в чем-либо убедить. – Он что, не ваш?

Причина недоверчивости керла была ясна – он то и дело переводил взгляд с густых, угольно-черных кудрей мужчины на золотистые волосы мальчика – даже в сгущавшихся сумерках кон­траст был разителен.

– Нет, – тотчас возразил Ивейн, радуясь, что еще на рассвете залепил глиной кристалл на посохе, опасаясь подобных встреч. – Киэр – сын моей покойной сестры. Он наполовину сак­сонец, как и моя жена, а я – чистокровный лэт. Наш дом в Уэльском княжестве, в Талакарне.

Ивейн надеялся, что это предупредит какие-либо вопросы, и керл не поинтересуется, почему он не в ополчении. Как отражение в спокойной воде пруда, эти мысли породили ответное недо­умение у Ивейна. Почему же, с удивлением под­умал он, этот керл не на поле брани? Мужчина был, правда, не первой молодости, но в здравом рассудке и довольно силен, судя по тому, как он размахивал вилами. Однако положение Ивейна было не таково, чтобы спрашивать об этом прямо.

Киэр молча наблюдал за происходящим, а Анья, услышав, как Ивейн назвал ее своей женой, обрадовалась, несмотря на эту явную ложь. Всем сердцем желая, чтобы это предска­зание сбылось, девушка искоса взглянула на сво­его прекрасного спутника – и тут ее неожидан­но поразила перемена, происшедшая в кресть­янине, почти столь же удивительная, как и внезапные смены настроения друидов.

– Ну так пойдемте же, путники! – Выра­жение угрюмой недоверчивости сошло с лица керла, и оно озарилось широкой, приветливой улыбкой. – Покажите, что вы не сердитесь за мою непреднамеренную враждебность и собла­говолите разделить со мной вечернюю трапезу в моем скромном, убогом жилище.

Он воткнул вилы в землю на краю поля, и тут Ивейну стало понятно, почему этот мужчина остался дома, когда вокруг бушует война. Ока­залось, что керл калека, и его левая рука свисает беспомощно, как плеть.

– Меня зовут Дарвин. Мы с женой, Морой, будем вам очень рады. Гости тут редки, и она вечно сидит одна. Детей у нас, правда, куча, но все они выросли и разъехались: ближе чем в Нествуде никого не осталось. Так что, прошу вас, пойдемте, откушайте с нами и переночуйте в нашем доме, а утром отправляйтесь дальше. Для мальчика мы подыщем местечко на чердаке – там довольно просторно, а вас можно будет уло­жить на постели моего старшего сына.

У Аньи перехватило дыхание. В первое мгно­вение от мысли, что она проведет эту ночь рядом с возлюбленным. Но она тотчас же вспомнила о привычках Ивейна. Ведь он друид и никогда не остается на ночь в возведенных, человеком пос­тройках! Однако, если только он откажется от гостеприимства крестьянина, тот, несомненно, воспримет это, как личное оскорбление.

– Благодарим вас, добрый человек. Ивейн сразу же принял приглашение, сознавая опасность отказа не хуже Аньи. Но он не хотел рисковать и так и не назвал своего имени. Слиш­ком велика была вероятность, что его могут узнать, даже в другом королевстве, в Мерсии.

Анья многозначительно взглянула на Киэра, предупреждая, чтобы он ненароком не проговорил­ся. Тот едва заметно кивнул, когда хозяин отвернул­ся и зашагал через залитое лунным светом поле к своему дому. Анья чуть-чуть отстала, знаками по­казывая Нодди, чтобы тот пока оставался в лесу.

Идя вслед за Даренном между ровными пол­осами проросших хлебов, Ивейн обернулся и бро­сил долгий взгляд на прохладную чашу леса. Он с неохотой снова повернулся к земле, оскверненной людьми, не имевшими даже капли рассудка, чтобы испросить позволения, прежде чем пожинать ни­спосланное природой, или возблагодарить ее духов за эти дары. Вместо этого, невзирая на силы, ко­торые они нечестивыми действиями заставляли умолкнуть навеки, саксонцы бездумно расхищали богатства земли, не оставляя на ней ни единого де­рева, безжалостно вгрызаясь в ее поверхность хо­лодными, острыми плугами.

Глядя в сумерках, как ноги идущего впереди мужчины утопают во вспаханных бороздах, жрец страдал за эту искореженную, глубоко взрытую, погибшую землю. Он с болью чувствовал, как слабеют его связи с природой. Боль эта порож­далась не тем, чего страшится и избегает каждый друид – молчания могущественных духов, которое воцарится навеки, если исчезнут те, кто умеет говорить с ними. Нет, она возникала при мысли о том, что саксонцы захватывают все боль­шие пространства земли. Правда, у него были друзья среди них, а теперь и родственники, но Ивейн слишком хорошо понимал, какой ценой им, друидам, придется расплачиваться за присутствие чужеземцев. Подолгу размышляя обо всем этом, он пришел к выводу, что поток захватчиков не умень­шится и вряд ли они когда-нибудь оставят его землю в покое. Их пагубное влияние на его род и предназначение наполняло душу Ивейна скорбью.

Анья почувствовала печальное настроение друида, отчасти догадалась о причинах, и ей стало больно за него. Не смея ни успокоить жреца, ни даже заговорить об этом при Дарвине, девушка обратила внимание на домик, к которому они подходили.

Дом фермера стоял на пригорке посреди поля созревающей пшеницы. Когда они подо­шли поближе, Анья заметила неподалеку от входа маленький, но прекрасно ухоженный садик с зеленью, овощами и ягодами.

Дарвин распахнул перед ними дверь, и они вошли в комнату, освещенную сальными свечками, стоявшими на простом деревянном столе, и огнем в очаге, от которого было больше дыма, чем света. Пока путники снимали плащи и ве­шали их на колышки у дверей, Ивейн незаметно поставил свой посох, укрыв его под одеждой.

Мора оказалась приветливой женщиной и такой необъятной толстухой, что ясно было – в полях у них недороды не часты, а урожаи зачастую обильны. Хоть ей и нелегко было передвигаться по крохотной комнатке, она так и сияла от удовольст­вия: женщина, несомненно, была рада гостям.

Мора оказалась также удивительно разговор­чивой и почти не умолкала, суетясь и обихажи­вая гостей. Для начала она каждому поднесла ро­дниковой воды – смыть с себя дорожную пыль, а затем по большой кружке с элем, чтобы уто­лить жажду. Конечно же она мучает путешест­венников после жаркого летнего дня, проведен­ного ими в пути.

Вымыв руки, Киэр с опаской поднял глиня­ную кружку, глядя, как Ивейн одним глотком осушил свою чуть не наполовину. Мальчик на­помнил себе, что если он хочет быть достоин ов­ладеть знанием друидов, то – что бы ни сделал жрец – он должен в точности повторить это вслед за ним. Скрывая гримасу отвращения, вы­званную уже одним только запахом, он заставил себя сделать глоток из кружки. Ощутив на языке горечь, Киэр порадовался, что отпил лишь не­множко. Он еще больше обрадовался, что никто не заметил, как он поморщился.

– Пойдемте.

Хозяйка суетилась вокруг гостей, подталки­вая их к нетесаным скамьям, окружавшим истер­тый, лоснившийся от старости стол.

– Садитесь же, не то вся еда остынет.

Аиья послушно опустилась на скамью между Ивейном и Киэром. Всем существом своим ощу­щая близость возлюбленного, девушка старалась не шевелиться, не сводя глаз с хозяйки, а та, обойдя вперевалку вокруг стола, уселась напро­тив них.

– Если бы я знала, что будет еще кто-ни­будь, – щебетала толстуха, – уж я бы постара­лась наготовить всего побольше.

– Все очень вкусно и сытно, да и мы не из­балованы. В последние дни наша пища была весьма скудной, – заверила Анья хозяйку, в душе недоумевая, что бы та еще могла пригото­вить, когда стол уже и так ломился от яств. Не удивительно, что женщина была такой грузной. Перед ними лежали большие куски жареной сви­нины, ягоды из ухоженного садика, который Анья заметила, входя в дом, чуть ли не по бу­ханке хлеба на каждого и вдобавок ко всему этому сыр, листья салата и множество всякой другой зелени.

– Вот уж верно, – Дарвин подмигнул си­девшей напротив девушке, поудобнее пристраи­вая на коленях покалеченную руку. – Моя Мора до сих пор столько стряпает, будто хочет накормить весь наш выводок, а ребятишки-то давным-давно выросли и разлетелись из нашего гнезда.

– И вовсе нет, – сдерживая улыбку, притворно вскинулась на своего благоверного Мора. – Наши дочки, да и супруги сыновей тоже – те-то сейчас воюют за короля – час­тенько нас навещают, да к тому же и всей семьей. А так как мы понятия не имеем, когда они могут пожаловать, то лучше уж на всякий случай на­готовить побольше.

Еще раньше, пока путники умывались, Дар­вин объяснил жене, зачем они собрались в аб­батство. Теперь, когда собственные дети уже выросли, Мора чувствовала себя вправе побе­седовать об этом с молодой женщиной; та, по неопытности, слишком рано забеспокоилась.

– Если вам хочется иметь дитятко, так надо кушать побольше, чтобы косточки-то обросли мясом! Чтобы выносить много детишек, нужно быть потолще, поздоровее.

Мора, правда, подозревала, что все дело тут только в терпении, однако из сочувствия и ос­новываясь на собственном опыте, решила посо­ветовать то, что казалось ей самым главным.

– Кому и знать, как не мне. Я-то их родила чуть не два десятка. Шестерых, правда, Бог при­брал, зато тринадцать живут и здравствуют, – с гордостью сообщила хозяйка.

Анья кивнула, как бы подтверждая, что Море есть чем гордиться. Мать девушки, леди Брина, была жрицей и знахаркой. По опыту матери, а также тех женщин и детей, чьи недуги Анья по­могала лечить, девушка знала, как часто новорожденные не доживают даже до года, и сколько случаев, когда ребенок или мать умирают при родах.

– Кушай, кушай… – снова начала увещевать хозяйка худенькую девушку, не отставая от нее.

Хотя Мора и говорила, что дети часто их на­вещают, Дарвин все же чувствовал себя очень одиноким на этой ферме у леса, на самом краю распаханных земель Мерсии. Время тянется бес­конечно – а они все одни да одни – только он да жена. Теперь, когда представилась наконец возможность поговорить по-настоящему, а не только выслушивать болтовню Моры, он повер­нулся к гостю.

– Вы идете издалека, не так ли?

Желая поговорить о чем-то более серьезном и важном, чем разные домашние пустяки, Дарвин не стал ходить вокруг да около, как он сделал бы в другом случае, и заговорил напрямую.

– Тогда вы, должно быть, знаете, как там война, скоро ли она кончится.

– К сожалению, это не так.

Ивейн лгал только в случае крайней необхо­димости, но сейчас это было незачем, так что он сказал правду. Друид сочувствовал желанию хо­зяина узнать побольше о происходящих событи­ях, ведь сыновья его были на войне, но он дей­ствительно не знал ничего такого, о чем стоило бы рассказать.

– Мы только зашли за племянником в Трокенхольт, – спокойно объяснил жрец, отодви­гая от себя пустое деревянное блюдо, – и по пути ни с кем не встречались, только с теми, кто не попал в ополчение. И все они так же жаждали узнать новости, как вы или я. И им точно так же было неоткуда об этом услышать.

Хозяин нахмурился, на лице его отразилось явное разочарование. Тем не менее, керл охотно поделился с ними тем, что знал сам.

– Мы тут все-таки время от времени узна­ем кое-что интересное. Правда, не так уж и много, особенно с тех пор как пришло извес­тие о союзе нашего короля с принцем Матру из Гвилла. С того дня ничего уже не было – одни слухи. Поговаривают, что они вроде бы хотят объединиться с Кадваллой из Уэссекса, но это случится, только если епископ Уилфрид договорится с обоими королями, нашими бла­годетелями.

Короли – благодетели? Друид опустил глаза, чтобы хозяин не заметил его мрачного и грозного взгляда: на лице его застыло выражение любезной заинтересованности. Пусть даже все это было правдой, жрец не сомневался в одном: Уилфрид ни за что не отозвался бы так о короле Нортумбрии Оддфрите. Скорее уж, если епископу удастся настоять на своем, он постарается, чтобы Этелрид и Кадвалла, короли Мерсии и Уэссекса, уничтожили Олдфрита.

Анья заметила, как застыло лицо друида, почувствовала, как он напрягся, услышав имя своего старого недруга, и искоса, тихонько стала при­сматриваться к нему. Она, правда, была совсем маленькой, когда епископ потерпел то позорное поражение, но легенды об этом передавались из уст в уста. По правде говоря, она слышала это так часто, что не могла уже провести четкой гра­ницы между собственными воспоминаниями и тем, что говорили другие. Так или иначе, несо­мненно одно – сестра Ивейна, Ллис, и ее супруг Адам были главными героями тех событий. Более того, это были деяния, в которых участ­вовали и родители Аньи; тогда же скончался и Глиндор, оставив свой могущественный посох жреца Ивейну.

– Хотелось бы мне, чтобы эти слухи оказа­лись верными, – вздохнул Дарвин с надеждой, но его собеседник в ответ лишь рассеянно кивнул. Глядя на крепкого молодого мужчину, Дарвин про себя пожалел, что тот не в ополчении мерсийцев.

Ивейн слышал, о чем говорил хозяин, но ни­чего не ответил. Ничто сейчас не могло бы от­влечь его от мрачных, безрадостных размышле­ний. Он давно уже пытался понять, что толкнуло мерсийских воинов на подобный, бессмыслен­ный с виду поступок – похитить Адама, тогда как обычно они приканчивали врагов на месте. Ивейн радовался, что Адам жив, – из-за Ллис. И все же, по мере того как месяцы шли, а никто не требовал выкупа, тревога жреца росла; намерения похитителей были неясны, но в них, несомненно, таилась угроза. Друид не сомне­вался, что все рано или поздно откроется. И так оно и вышло теперь, когда он услышал об участии в этом деле епископа. Правда, про­изошло это, по-видимому, несколько раньше, чем надеялись злоумышленники.

– Никак не могу уразуметь, – Дарвин снова попытался вовлечь в разговор темноволосого гостя, – чего это епископ так взъелся на друи­дов, да и на все, что до них касается? Он их так ненавидит, что сдается мне, этот святоша… – Керл поперхнулся на полуслове, испугавшись, что ляпнул нечто неподобающее. Как бы гости не приняли это за богохульство. Он тут же поп­равился: – Этот епископ на самом-то деле верит… нет, попросту боится тех духов, которые, даже если б они и существовали, давно уже пог­рузились в пучину. Свет христианства, воссияв­ший для нас, загнал их в непроглядную тьму.

Анья еле сдерживала слова, готовые слететь с ее губ. Ей хотелось объяснить Дарвину, что у духов, к которым взывают друиды, тот же источ­ник, какому поклоняются все христиане. Однако для этого ей пришлось бы пуститься в длинные и опасные объяснения, откуда у нее такая уве­ренность, иначе крестьянин просто-напросто удивился бы и решил, что у нее, как и у епископа, с головой не все в порядке.

Пока его спутницу обуревали сомнения, жрец опустил глаза. Гневное пламя вспыхнуло в них при предположении, что кто-либо из друи­дов может спасаться бегством, точно побитая со­бака. Подобное пренебрежение саксонцев к при­роде ввергнет землю во тьму их невежества. Ивейн пристально рассматривал свои руки, ле­жавшие на коленях. Он так крепко сжал кулаки, что костяшки пальцев побелели. Наконец жрец почувствовал, что затянувшееся молчание вызы­вает тревогу и недоумение хозяев. Желая разря­дить напряжение, Ивейн заговорил спокойно, тщательно подбирая слова:

– Вы слышали, чтобы епископ Уилфрид когда-нибудь говорил об этом?

– Нет, – признался Дарвин, довольный, что непонятное напряжение рассеялось. – Но король Эгелрид послал Уэта, моего старшего сына, на службу к епископу, и Уэт говорит, что его нынешний господин то и дело предостерегает всех своих приближенных, будто подобные не­честивые верования противны Господу. И вот я вас спрашиваю, как это может быть, чтобы епис­коп так доверял всяким байкам и россказням? Можете ли вы или вообще кто-нибудь объяснить мне, отчего он так странно ведет себя?

Тогда Ивейн ответил – правдиво, но без опаски, по опыту зная, что правде-то реже всего и верят:

– Вы слышали, конечно, истории о столкно­вении епископа Уилфрида с подобными силами?

– А как же! Да ведь все это сказки!

– Кто знает…

Ну не смешно ли, что крестьянин считает по­вествования о событиях, происходивших в дей­ствительности, всего лишь сказками, придуман­ными для развлечения детей?

У Аньи перехватило дыхание, когда она услышала, как Ивейн решился заговорить об ис­тинных причинах враждебности и злобы епис­копа. Чтобы увести разговор от опасной темы, девушка притворно зевнула. Это возымело то действие, на которое она и рассчитывала, – Мора тотчас засуетилась:

– Ах вы бедняжки! Вы, должно быть, совсем измучены после долгой дорога. А мы-то, старые дурни, сидим туг вечно одни, как сычи, вот и держим вас теперь за столом, не даем отдохнуть спокойно!

Когда жена его, грузно, неловко вылезла из-за стола, Дарвину ничего не оставалось, как пос­ледовать ее примеру, хотя ему и хотелось бы еще побеседовать с гостем о том о сем.

Киэру подыскали местечко на чердаке, под крышей, и Ивейн в душе понадеялся, что маль­чик проспит эту ночь без кошмаров, спокойно. Пока Мора убирала со стола и гасила свечи, хо­зяин сгребал в очаге догоравшие угли. Ивейн и Анья тем временем улеглись на узком тюфячке у стены. Ивейн развернул плащ, чтобы накрыть­ся и укутать девушку, которая до утра будет счи­таться его женой.

Анье было необыкновенно хорошо под плащом, хранившим запах возлюбленного. Во мраке, сгустившемся, когда огонь в очаге погас, ей не надо было скрываться от любопытных глаз окружающих, и девушка слегка повернула голову, любящим взглядом лаская во тьме своего нена­глядного.

Ивейн почувствовал эту легкую, как дунове­ние, ласку зеленых глаз. Взгляд этот, словно баль­зам, омывал его душу, и, уверенный, что при людях ему не грозят искушения, жрец откликнулся на его молчаливый призыв. В ответ очаровательная улыб­ка расцвела на девичьих губах, сладостный нектар которых он мог бы вкушать бесконечно.

Анья возликовала, почувствовав отклик лю­бимого, хотя друид почти сразу же отвернулся. Девушка закрыла глаза, желая как можно полнее упиться ощущением близости возлюбленного, ведь радость эта будет недолгой – только до конца путешествия. Она отогнала от себя эти горькие мысли, решив, что будет радоваться и наслаждаться своим счастьем, пока возможно.

Ивейн, чтобы отвлечься, стал обдумывать важные новости, услышанные за ужином. Ока­зывается, епископ Уилфрид замешан в нападе­нии на Адама. Теперь понятно, отчего того держат в плену и для чего головорезам Уилфрида нужна была Анья. Епископ, естественно, обвинил дру­идов во всех своих бедах. А как же и отомстить людям, в которых он видел виновников своего позора, изгнания и утраты богатства, как не угрожая тем, кого они любят? В этой ненависти епископа ко всем друидам, к их якобы язычес­ким верованиям жрец ощутил угрозу, нависшую лично над ним… и предостережение – призыв быть предельно внимательным.

Размышления эти, как бы серьезны они ни были, не могли до бесконечности отвлекать Ивейна от мыслей об Анье. Эта тоненькая, хруп­кая девушка, лежавшая рядом с ним, была так прекрасна, так полна очарования, что красота ее не давала ему покоя ни днем, ни ночью, пресле­дуя его и наяву, и во сне. Лежа не шевелясь и вглядываясь во тьму, юноша сжал кулаки, не давая своим пальцам дотянуться и тронуть про­зрачную кожу и мягкие шелковистые волосы. Воспоминания об их жарких объятиях у посе­ребренного луной ручья не давали ему сомкнуть глаз еще долго после того, как дыхание девушки стало спокойным, размеренным и она уснула после утомительного пути.

Несмотря на отрепья, не лучшие, чем у како­го-нибудь раба, Торвин был рожден благородным тэном, тогда как Рольф был всего лишь крестьяни­ном, поступившим на службу в войско. И все-таки Рольфа злило, что он вынужден был явиться по его зову и. отчитываться перед этим тощим чуда­коватым верзилой, да еще в какой-то жалкой хи­барке на границе родовых земель Торвина.

– Я уже схватил ее! – Толстые пальцы Рольфа сжались в кулаки, клочковатые брови сердито сошлись у переносицы. – Схватил ее… и тут вдруг появился этот чертов друид! – Рольф не стал говорить про лисенка.

– И ты, значит, сбежал, вместо того чтобы сразиться с проклятым жрецом! – ухмыльнулся Торвин. – Ты снова сбежал от него!

– Не хочешь ли ты сказать, что ты выстоял бы один на один с колдуном и его бесовскими сила­ми? – Рольф ни на секунду не поверил бы в это.

– Уж я бы не убежал от обычного человека, такого же, как ты или я, из плоти и крови, из ненависти и любви – такого же смертного, как и все мы.

«К тому же, – добавил про себя Торвин, – можно ведь сразиться и по-другому, не прибегая ни к мечу, ни к кинжалу».

Рольф не захотел ввязываться в спор, кото­рый наверняка проиграл бы, спор, без сомнения, затеянный, чтобы еще больше унизить его. Тор-вин ведь не видел того, что видел он сам, а Рольф предпочел не рассказывать ему об исчезновении лошади и всадницы, ясно, что тэн ни за что не поверит.

– Как бы там ни было, – сказал Торвин, так и не дождавшись ответа от толстяка, – но в Экли, к епископу Уилфриду, придется поехать тебе.

Рольф в отчаянии замотал головой.

– Да, да, именно тебе. – Торвин и слы­шать не хотел никаких возражений. – Нашему нечестивому проповеднику отлично известно, кому было поручено дело, так что тебе и объяс­няться за неудачу.

Больше всего на свете Рольфу хотелось од­ного – отказаться от этого поручения, но Торвин был прав. Он виноват в неудаче, ему и отве­чать за нее. Рольф мог лишь уповать, что епис­коп, веривший в могущественные силы друида, поймет его. Хотя он и понимал, как глупо на это надеяться.

– Однако к известию о прискорбном про­вале ты можешь добавить и кое-что утешитель­ное, – заметил Торвин с ехидной улыбкой, которая Рольфу пришлась не слишком по нраву. – Передай от меня епископу, пусть только наберется терпения и через пару дней он получит девчонку. А за ней, словно мухи на мед, потянутся и все прочие, за кем он го­няется.

Рольф сердито нахмурился. В том, чтобы признать свою несостоятельность перед епис­копом, и так уже хорошего мало, но уговари­вать заносчивого вельможу, чтобы тот подо­ждал, – это уж слишком! К тому же, успех Торвина в деле, с которым сам он не справил­ся, мог только усугубить незавидное положение Рольфа.

Сообщить обо всем Уилфриду он, конечно же, должен, но никто не помешает ему сорвать замыслы честолюбивого тэна.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

– Уже за полдень, – заметил Ивейн, вгля­дываясь в просвет между ветвями над головой. – Пора нам остановиться передохнуть и подкре­питься немного.

На рассвете друид отказался от прежних пла­нов пройти по дорогам Мерсии и повел своих спутников снова в лесную глушь, чтобы избежать нежелательных встреч с любопытными местны­ми жителями.

Прислонив посох к громадному дереву и бро­сив котомку на землю, Ивейн прилег на пушис­тый ковер из травы. Его спутники тут же после­довали его примеру. Еще не рассвело, и небо было хмурым, затянутым тучами, когда они по­кинули ферму: вокруг все тонуло в густом сизо­ватом тумане, и вскоре он скрыл их от глаз крестьянина и его жены.

Анья ничуть не сожалела о ночи, проведен­ной так близко от Ивейна, и все же девушка с облегчением вздохнула, ступив под лесную сень, где им не приходилось опасаться подобных встреч. Они шли уже несколько часов, не при­саживаясь; ноги Аньи горели, спина ее ныла, и она благословила судьбу, когда они наконец ос­тановились здесь, на тенистой полянке, под рас­кидистыми ветвями трех громадных дубов. Анья улеглась на спину, подложив скрещенные руки под голову, и улыбнулась, когда лисенок подбе­жал и лег рядом с ней. Девушка опасалась, что зверек может оставить ее, вернуться к своим пре­жним привычкам, и, войдя в лес, она обрадова­лась, увидев, что верный лисенок поджидает ее.

–Если мы пойдем на юго-запад и будем идти прямо, никуда не сворачивая, – сказал Ивейн спокойно, словно вскользь упоминая о чем-то не особенно важном, – то завтра, к полудню, ока­жемся перед стенами Иски.

– Иски?

Анья тотчас же села. Ее взгляд встретился со спокойным, решительным взглядом жреца, тот стоял, прислонившись к массивному стволу дуба. Отнюдь не название, знакомое лишь понаслыш­ке, захватило внимание девушки. Нет, главное то, что она наконец-то узнала, куда они направ­ляются. С первого дня путешествия Анья жаж­дала это услышать, однако понимала» что не стоит обращаться с вопросом к жрецу, который теперь не мог говорить о чем-либо прямо. Она, правда, частенько спорила с Ивейном и не прочь была подразнить его, но только не тогда, когда дело касалось его привычек и воспитания.

– Вот именно. – Ивейн ласково усмехнул­ся, видя, как насторожилась девушка, как она вся обратилась в слух. Он решил, что Аныо огорчает собственное неумение учиться, молчаливо при­слушиваясь. – Мы идем к руинам каменной крепости, покинутой древними завоевателями.

Жрец был доволен, что они наконец-то до­стигнут цели, но радость его умерялась сознани­ем, что тут-то и начнутся настоящие трудности и ему нужно будет с. ними сразиться и выйти по­бедителем. Не желая обременять своих спутни­ков проблемами, которые они все равно не могли бы решить, Ивейн собрал все свое самооблада­ние жреца, надев на себя маску хладнокровной невозмутимости.

Понимая, что она вряд ли услышит что-то еще, Анья опустила глаза. Рассеянно поглаживая рыжеватую спинку лисенка, она вдруг начала ощущать какое-то неприятное беспокойство, будто кто-то наблюдает за ней исподтишка. Встрепенувшись, она взглянула на мальчика. Од­нако тот был, казалось, целиком поглощен своим занятием, проворными пальцами сплетая и расп­летая травинки. Глядя на Киэра, Анья подумала, что, хотя он и показался ей поначалу похожим на брата – видимо, из-за возраста, – в нем редко прорывается необузданная детская энергия Каба. По правде говоря, спокойный, наблюдательный Киэр скорее напоминал ее саму, какой она была в этом возрасте.

Сидя молча и терпеливо, Киэр тем не менее был полон любопытства. Мальчику хотелось бы расспросить и о цели их путешествия, и о том, что от них потребуется, когда они достигнут ее, но он подавил в себе это желание, глядя на спут­ников, погрузившихся в безмятежные воды молчания. Он знал уже достаточно, чтобы понять, что жрец предпочитает иносказания прямым речам. Однако, заметив взгляд Аньи, такой вни­мательный, ласковый, мальчик уже открыл было рот…

Холодная усмешка скользнула по тонким губам затаившегося в лесу наблюдателя. Он был доволен, что так быстро напал на след тех, за кем только начал охотиться. Он слышал слова, которыми обменялись мужчина и девушка, но с того места, где он скрывался, ему были видны только эти двое. А потому, когда девушка, обер­нувшись, посмотрела в его сторону, он испугал­ся, что его обнаружили, и двинулся напролом, нарочито стараясь побольше шуметь.

– Клод!– ахнула Анья вне себя от удивле­ния, увидев разбойника, который чуть было не выстрелил Ивейну в спину.

– Слава святым! – Радуясь, что дама за­помнила его вымышленное имя, Торвин вырвал­ся на полянку – и чуть не наткнулся на меч жреца. Это была безмолвная угроза, но он сжал свои костлявые руки, словно обрел невероятное счастье. – Наконец-то я нашел вас!

– Нашли нас? – Ивейн помрачнел, его чер­ные брови сошлись. – Какое безумное ослепле­ние толкнуло вас снова встать у меня на пути… невзирая на мои предупреждения, под угрозой смертельной опасности?

Торвин бросился на колени перед могучим жрецом. Тот и вправду имел устрашающий вид; он стоял непоколебимо, весь в черном, расставив ноги, с мечом, грозно сверкавшим в одной руке, и странным, пугающим посохом в другой. Торвин почти поверил, что он и в самом деле колдун, как о нем говорят.

– Прошу вас, сжальтесь надо мной, милос­тивый господин!

Торвину даже не надо было особенно притво­ряться, хотя он в совершенстве владел этим искус­ством: он и в самом деле дрожал от страха.

– После того как мы в первый раз встретились, я решил, что самое безопасное место во всем хрис­тианском мире —рядом с вами, под вашей зашитой и покровительством. И вот, с того дня я иду за вами. – Торвин помолчал, беспомощно разведя руками. – По крайней мере уже два дня, с тех пор как я услышал крик вашей дамы и оказался вдруг в одиночестве. Я бросился на поиски и беспрестан­но искал вас, пока наконец не нашел.

Анья, за спиной Ивейна, улыбнулась на эту невысказанную просьбу остаться с ними. Конеч­но, Клод жалок и не слишком умен, однако его желание понятно. Девушка не могла не согла­ситься, что самое безопасное и надежное место на свете, разумеется, рядом с Ивейном.

– По-моему, вы называли себя лесным раз­бойником? – Каждое слово Ивейна дышало хо­лодным презрением.

– С таким-то оружием? – криво усмехнулся Торвин, взмахнув коротким, тупым кинжалом, который Ивейн во время схватки забросил в кусты. – К тому же, – захныкал он, – как вы верно заметили, я не очень-то преуспел в этом деле.

– Ну так возвращайтесь домой, – посове­товал Ивейн. Синие глаза его стали ледяными, пронзительными. – Возвращайтесь на поле, к своему урожаю.

Ивейя и так слишком долго выносил присут­ствие этого человека. И он не видел достаточных причин, чтобы и далее терпеть его общество – ведь тот уже показал себя недругом, а значит, до­верять ему не стоило.

– От моего дома не осталось ничего, кроме горстки пепла, – Торвин горестно, тяжко вздохнул, надеясь, что не переусердствовал. – А мой жалкий клочок земли лежит между двумя могущественными княжествами, которые воюют друг с другом.

Темно-синие глаза Ивейна сузились при взгля­де на тощего, лебезящего перед ним верзилу. Как могло случиться, раздумывал жрец, что этот жал­кий, никчемный, но достаточно крепкий мужчина не служит ни в одном ополчении?

Простодушное сердце ребенка сразу поверило, что перед ними такая же жертва несправедливости, от которых страдает он сам. Киэр с сочувствием посмотрел на беднягу. Он, не раздумывая, подошел к человеку, стоявшему на коленях.

–Мой дом тоже сгорел… и все мои близкие. А у вас есть семья?

– Моя жена умерла прошлым летом, при ро­ждении нашего первенца.

Пряча огонек возбуждения за притворной гримасой уныния, Торвин взглянул на белокуро­го мальчугана, которого не приметил ранее, и медленно покачал головой.

Он понял, что перед ним тот самый мальчиш­ка, исчезновение которого так удручало и при­нца, и епископа. Теперь он, Торвин, нашел его и уж наверное получит награду от них обоих. Торвину нередко говорили, что ему следовало бы стать лицедеем, так ловко он умел притворяться и скрывать свои чувства. Этот дар как нельзя более пригодился ему сейчас, когда нужно было скрыть свое глубокое удовлетворение при мысли об открывавшихся перед ним возмож­ностях. Он заслужил похвалу и, без сомнения, удостоится чести расположения и покрови­тельства самого короля. Теперь, к тому же, он с полным правом сможет потребовать возна­граждения от епископа. И он потребует.

– Клод! Садитесь и откушайте с нами. – Анья решила, что вряд ли они дождутся от Ивейна подобного приглашения.

Мора настояла, чтобы они взяли с собой по­больше еды, оставшейся от их вчерашнего обильного ужина, так что им ничего не стоило поделиться с этим беднягой.

– Благодарю вас, милостивая леди. Ваша щедрость и милосердие не уступают вашей чуд­ной красоте и очарованию.

Взяв изящную ручку девушки, Клод с жаром поцеловал ее. Анья застенчиво улыбнулась, а Ивейн еще больше нахмурился.

Друид никак не мог отделаться от предчув­ствия, что тут что-то не так. И все-таки – что случалось не часто – он сомневался в своих ощущениях, опасаясь, что острота их притупи­лась при виде Аньи, улыбнувшейся другому муж­чине. Быть может, это присутствие Клода он постоянно ощущал за собой? Вероятнее всего, так и есть. Не чувствуя угрожающих токов, Ивейн решил, что угроза, наверное, скрывается в нем самом – в его негодовании на то, что чужой, посторонний мужчина посмел прикос­нуться к возлюбленной.

Ивейну даже думать не хотелось о том, что он может испытывать ревность. Такие чувства, как учил Глиндор, для слабовольных. А он, без сомнения, не из таких. И все-таки Ивейн втайне желал эту девушку, жаждал страстно, всем сер­дцем, чтобы она принадлежала ему одному. Он крепко зажмурился. Необходимо побороть эти чувства. Предназначение жреца друидов не поз­воляет ему даже думать об Анье. Он должен ос­тавить ее. От этой мысли ему стало невыносимо горько, сердце его пронзила мучительная, острая боль. Нет, даже хуже того – ему придется быть рядом и видеть, как Анья навеки свяжет себя с другом человеком.

Анья заметила, как Ивейн сжал кулаки, но подумала, что он сердится из-за того, что к ним вторгся этот чужак. Чтобы предупредить столк­новение, она потянулась к мешку с провизией и достала оттуда лепешку, большой кусок сыра и еще один мешочек, поменьше, который напол­няла все утро. В нем были сладкие лесные ягоды.

Ивейн постарался улыбнуться, и лицо его стало ласковым, когда он подошел к девушке. Он протянул всем нарезанные куски солонины из за­паса, который они взяли с собой по настоянию Дарвина. Ивейну было немного совестно брать его; вряд ли хозяева были бы столь щедры, знай они, кто их гости.

Когда с едой было покончено, каждый запил ее чистой родниковой водой, набранной из про­текавшего рядом ручья. Торвин с жадностью сле­дил, как Ивейн снова наполнял великолепный, отделанный серебром рог для питья. И, так как никто не прогнал его, этот не слишком желан­ный спутник пристроился в конце маленькой процессии, двинувшейся вслед за друидом по не­заметной тропинке, ведущей на юго-запад.

Они шли весь день, до тех пор, пока заходя­щее солнце не пробилось-таки сквозь плотные облака, окрасив их бледно-розовым. Ивейну не терпелось дойти до цели, но он понимал, что после целого дня на ногах Анья и Киэр утомлены до предела. Жрец чувствовал, как в них с каж­дым часом нарастает усталость. Он опасался, что из-за этого их внимание рассеется, и тогда неиз­вестно, что может произойти. А потому, когда сумрак сгустился, он сделал им знак остановить­ся. Порыв ветра подхватил его черный плащ, взметнув его ввысь, точно вороново крыло.

Все четверо расселись на небольшой полян­ке и снова разделили еду. Все устали и ели в мол­чании. Анья улыбнулась, заметив, что Киэр под­елил свою порцию с Нодди. Лисенок, по всей ви­димости, устал не меньше, чем люди, и прикорнул рядом с мальчиком, когда Киэр, на­сытившись, закутался в плащ и, пристроив под голову мешочек с пожитками, сладко заснул.

Сочтя это самым разумным, Клод также за­пахнулся в свой плащ, вытянулся на мягкой траве и закрыл глаза. Но Ивейн поднялся и, отойдя, остановился, глядя в непроглядную тьму, в ту сторону, куда они шли. Анья, наблюдавшая за возлюбленным, подумала, что он ни за что не ос­тановился бы, если бы не усталость спутников. А значит, все-таки Ивейн был прав, не желая ни­кого брать с собой. Анья была уверена, что, если бы не препятствия, друид за это время успел бы дойти до крепости, освободить Адама, и они, целы и невредимы, уже вернулись бы обратно в Нортумбрию.

У Аньи было не только отважное сердце, не страшившееся любых испытаний, но и внутренняя сила, позволявшая ей признаваться в своих ошибках. А потому она снова почувствовала себя ответственной за их неудачи. Сначала она, со своим упрямством, вынудила Ивейна взять ее с собой, А если бы она не упала с лошади, Киэр, наверное, никогда не повстречался бы Ивейну на пути. Вдобавок ко всему, она не только потеряла кобылу, но виновата еще и в том, что Клод те­перь с ними.

Анья совсем позабыла об усталости, расст­роившись, что не может немедленно что-либо предпринять, чтобы исправить причиненное зло и помочь Ивейну. И все же девушка не сомнева­лась, что в конце концов ей это удастся. Но как? Для того чтобы обдумать все это как следует, ей необходимо было хоть ненадолго остаться одной, среди духов, населявших природу, вдали от чьих-либо любопытных взглядов. Сознавая, что никто не станет ее задерживать, думая, что ей надо уединиться, Анья встала и тихонько скользнула в ночную тьму.

Девушка рассеянно углублялась все дальше в лесную чашу, безмолвно взывая к невидимым силам, умоляя их помочь ей придумать, как об­легчить путь Ивейна. Вскоре послышалось тихое, непрестанное журчание воды. Это мирное бормотание манило, побуждая ее продираться сквозь заросли. Зачарованная песней потока, Анья не раздумывала, как ей поступить и куда ей идти. Огибая стволы могучих деревьев, девушка шла на звук, но в ту минуту, когда ей показалось, что речка уже совсем рядом, она вдруг очутилась перед непроходимыми, плотными, как стена, за­рослями. Это были на удивление высокие кусты роз, сплошь усеянные не только благоухающими цветами, но и шипами; между их ветвями густо переплетались побеги пышно разросшегося плюша.

Анья, пораженная, остановилась на мгнове­ние, не двигаясь, и тут один из вьющихся побегов плюща сорвался откуда-то с высоты и повис перед нею, покачиваясь. Девушка, не колеблясь, ухватилась за него и слегка потянула. Плотная завеса из душистых цветов и зеленых блестящих листьев раздвинулась. Анья шагнула в проем и выпустила из рук лозу. Стена сомкнулась за ней. Перед Аньей струился ручей; хотя луна была скрыта за тучами, его струйки поблескивали и искрились отблесками, а по обоим берегам его естественным полукругом замыкали цветочные заросли. Вновь преисполнившись ощущением покоя, Анья подумала, что этот чудесный, укры­тый от всех уголок был послан ей духами в ответ на ее мольбы. Она тотчас же вознесла благодар­ственную триаду за то, что ей было ниспослано то уединение, в котором, без сомнения, было бы отказано тем, кто не умел говорить со стихией. А ей, хоть и далеко ей было до матери или Ивейна, даровано было умение.

Укрытая от мира, не опасаясь здесь ничьих любопытных взглядов, девушка распустила косы и пальцами провела по сияющим волосам. Затем отстегнула усыпанную жемчугом брошь, скреп­лявшую ее плащ у ворота. Он соскользнул с ее плеч, и Анья опустилась на мягкий, поросший мхом берег.

Смочив подол платья в прохладной воде, де­вушка освежила лицо и шею – тем сильнее ей захотелось освежиться самой. Тихий плеск воды вызывал нестерпимое желание окунуться в нее целиком. Но, сознавая, что Ивейн непременно отправится искать ее, если она слишком задер­жится, Анья поборола в себе это желание. Она и сейчас уже чувствовала приближение друида, вероятно, оттого, что ее сердце тянулось к нему. Ну что же, по крайней мере, она может умыться.

Хорошо это или плохо, но между Ивейном и девушкой, дорогой его сердцу, существовала незримая связь и жрец почувствовал, что она удалилась, стоило ей отойти от стоянки. Он тер­пеливо дожидался ее возвращения, пока ему не показалось, что Аньи нет уже слишком долго. Ивейн, правда, не ощущал, чтобы девушке гро­зила опасность, но чувства его из-за близости Аньи были теперь столь сумбурны, что он боялся на них положиться и тем подвергнуть ее ненуж­ному риску. Взяв посох и безошибочно чувствуя, где она, друид отправился вслед за ней.

Жрец редко удивлялся, но на этот раз его по­разило, что он нашел Анью таком месте, которое обычно скрыто от глаз тех, кто не обла­дает знанием друидов. Глядя на хрупкую фигурку, присевшую у воды, Ивейн недоумевал, как могла она попасть в это убежище. Быть может, охраняв­шие его духи природы признали в ней дочь жрицы друидов? Или она набрела на него случайно? Он знал, что это невозможно для тех, кто не умеет общаться с духами. Но после странного появления Киэра в такой же укромной пещере ему приходи­лось либо подвергать сомнению этот закон, либо опасаться, что вторжение саксонцев настолько ослабило природные силы, что теперь они позво­ляют то, чего никогда бы не позволили раньше.

Все эти серьезные мысли мгновенно вылете­ли у друида из головы при виде Аньи, скидыва­ющей длинное темно-зеленое платье: ее руки по­тянулись к горлу, развязывая тесемки рубашки. Девушка, похоже, собиралась снять с себя все, чтобы искупаться. Опасения из-за собственной нестойкости, терзавшие Ивейна, смешивались с яростно вспыхнувшим негодованием. Как могла она быть столь наивной, не думать об опаснос­тях, грозивших со всех сторон? Непосвященная, она, конечно, не знала о заговорах, скрывавших ее от хитрых и злобных взглядов рыщущих пов­сюду врагов и о коварном и подозрительном Клоде, шныряющем поблизости. Мало того, по опыту ей следовало бы догадаться о приближе­нии человека, представлявшего угрозу ее невин­ности, – самого Ивейна.

– Даже и не думай о том, чтобы опять ис­купаться здесь, в глуши, беззащитной.

При звуке голоса возлюбленного – низкого, бархатистого, грозного, – раздавшегося внезап­но так близко, Анья вздрогнула. К несчастью, мшистый берег речушки был влажный и сколь­зкий. Она упала на него, вернее, села с размаху, очень больно ударившись.

– Ох, малышка! – Ивейн бросился к ней и, опустившись на колени, обнял несчастную де­вушку. – Тебе больно? Это из-за меня?

Вопрос был излишним. Он и так понимал, что виновата во всем его несдержанность. И вот теперь эта маленькая, невинная чаровница стра­дает. Полный раскаяния, он сел и, положив ее к себе на колени, стал машинально поглаживать то место, которым девушка ударилась.

Конечно, обычно так успокаивают ребенка, но Анья не стала об этом раздумывать и, свер­нувшись клубочком, уткнулась в ложбинку у горла Ивейна. Страшась, что эта близость про­длится недолго, девушка закрыла глаза, безраз­дельно отдавшись нахлынувшим на нее ощуще­ниям. Касаясь шеи возлюбленного, запылавшей от ее прикосновения, она покрывала ее легкими, частыми поцелуями, все острее ощущая их сла­дость и кончиком языка пытаясь полнее вобрать ее. Анья почувствовала вкус его кожи и трепет, прошедший по горлу Ивейна от вырвавшегося из глубины его стона и, опустившись чуть ниже, нашла губами завязки его короткой рубашки-ту­ники.

От этих легких, дразнящих прикосновений по жилам у Ивейна пробежал огонь. Он поднял руку к густым, млечно сияющим волосам девуш­ки и, чуть отклонив ее голову назад, ртом нашел ее губы. Ивейн поймал ее озорной, шаловливый язычок, и, растворившись в исступленном жела­нии, девушка позабыла обо всем на свете.

Анья самозабвенно выгнулась, стараясь как можно теснее прижаться к могучей груди воз­любленного, и нежный, еле слышный стон вы­рвался откуда-то из самой глубины ее существа. Но ей показалось мало и этой близости. Тонень­кие пальчики проникли под ткань рубашки, лас­кая плечи и спину Ивейна, наслаждаясь ощуще­нием жара и железной твердости мускулов.

Ивейн замер под этими прикосновениями. Он испытывал невероятное и опасное наслаждение от этих ласк, ощущая в то же время все изгибы ее прекрасного тела. Он отчетливо вспомнил их пос­леднюю встречу, когда даже через рубашку при­косновение словно жгло ему грудь. Больше всего на свете ему хотелось бы сбросить одежду, насла­диться сполна ощущением слияния их тел…

Эта игра, такая сладостная и жгучая, неожи­данно заставила его осознать, что происходит: все это было чудесно, но совершенно невероятно. Тихонько бормоча непонятные Анье проклятия, жрец крепко зажмурился, прогоняя соблазнительные видения, грозившие лишить его послед­них крупиц самообладания, и, оторвав от себя руки девушки, мягко, но решительно отстранил ее.

Анья, по-прежнему лежа у него на коленях, почувствовала, каких усилий ему стоит сдер­жаться. И, так как он сказал, что завтра утром они прибудут на место, она подумала, что это скорее всего ее последняя возможность пре­одолеть сопротивление друида, изведать тай­ные радости, которых ей никогда не узнать с другим.

– Я люблю тебя, – не пытаясь сопротив­ляться державшим ее сильным рукам, просто сказала Анья. – Я любила тебя всегда и буду любить всю жизнь.

Ивейн широко открыл глаза. Он хотел было сказать Анье, что она еще ребенок и слишком неопытна, чтобы так говорить, но слова ее были так искренни, и так бескорыстна была эта лю­бовь, которой она одаряла его, что Ивейн не ре­шился отвергнуть драгоценное признание. Это был дар, которым он жаждал обладать так же не­истово, как и любовью ее чудесного тела. Одна­ко, сознавая, что никогда не сможет принять его, он надеялся хотя бы избавить любимую от той горечи безнадежной любви, на которую самого его обрекало предназначение жреца.

Анья заметила, как синие глаза Ивейна по­темнели, став почти черными от невысказанной боли. Стремясь вернуться в его объятия, девушка обвила его шею руками и положила голову ему на плечо.

Ивейн крепко прижал ее к себе. Зарывшись лицом в ее душистые локоны, он хрипло шепнул:

– Мой долг не позволяет мне связать свою жизнь с тобой.

Это было признанием в мучительной, непоп­равимой утрате, и он боялся, что не найдет в себе сил ее вынести.

– Нет, это неправда. Мы связаны с тобой навеки.

Может быть, ей все-таки удастся изменить его мнение и он поверит, что Анья достойна стать суп­ругой друида? Но даже если этого не случится, она не может потерять столь драгоценных и столь ред­ких минут, не насладившись тем счастьем, какое может дать лишь любовь.

– И в эту ночь я желаю не этих уз.

Ее откровенность потрясла Ивейна и он чуть-чуть улыбнулся, а Анья вновь стала ласкать его. – Остерегись искушать жреца невинными хитростями!

Сильные руки слегка отстранили голову де­вушки, чтобы Ивейн смог заглянуть ей в лицо. Синее пламя полыхало в глазах жреца.

– Бурю, когда ее вызовешь, нелегко укротить.

– Тогда возьми меня. Подари мне мгновение, которым я смогу дорожить потом, в одиночестве. – В словах девушки прозвучала тихая безнадеж­ность отчаяния.

Стараясь не думать, что может принести им впоследствии это «мгновение», Анья прижалась губами к его губам с нежностью любви и огнем необузданной страсти.

Ивейну нелегко было призывать ее к сдер­жанности, и это самозабвенное желание возлюб­ленной, неискушенной и чистой, отдать ему себя без остатка разрушило и смело оставшиеся пре­грады. Руки Ивейна, словно сами по себе, обняли ее, он с жаром ответил на ее поцелуй, раздвигая полуоткрытые губы. Юноша покрывал поцелуя­ми ее шею, спускаясь все ниже, до той ложбин­ки, где были тесемки рубашки, – Анья как раз их развязывала, когда друид появился, – и жар­кое, неистовое пламя охватило невинную девуш­ку, она вся выгнулась, прижимаясь теснее к Ивейну. Судорожная, невыразимая сладость во­лной прокатилась по ее телу.

Почувствовав эту дрожь, Ивейн и сам содрог­нулся от страсти. Он уложил ее на спину, на пу­шистый ковер из мха, устилавший укрытие. Голос разума потонул в безрассудном тумане же­лания, он не противился, с радостью подчиняясь тому, к чему так страстно стремился. Жрец знал, что совершает ошибку, знал, что позднее пожа­леет об этом, но он решил подарить им обоим этот единственный час безнадежной любви, хоть ненадолго утолив полыхавший в них страстный огонь.

Торопливо, неловкими пальцами юноша стал расстегивать ее платье. Взгляд его с наслажде­нием скользил по ее пышной груди. Он тотчас же, как накануне, обнажил ее плечи – но душа его теперь полнилась не запретными искушени­ями, а обещанием высшего, сладчайшего удов­летворения.

Синий горячий взгляд Ивейна, полыхнув, точно молния, предвещавшая бурю, обжег Анью, закрутил ее в огненном вихре, а когда пальцы юноши с нежностью, легонько касаясь, провели по ее щекам, по набухшим от страсти полуотк­рытым губам, девушка слабо вскрикнула. Тонкие руки взметнулись в безмолвной мольбе, но Ивейн не хотел торопиться, уступая ее неиску­шенным желаниям. Он не был по природе себя­любив и теперь, в этом слиянии с возлюбленной, хотел обуздать свою жажду свершения. Он до­лжен сделать так, чтобы единственный час их любви стал столь незабываемым, столь прекрас­ным, что им до самой смерти хватило бы воспо­минаний о нем.

Ивейн попытался утишить отчаянное биение сердца, а руки его уже начали свою волнующую игру. Чуть касаясь, лаская и обжигая, они под­нимались вверх – от первых, еле заметных ок­руглостей бедер до нежных ямочек под мышками рук, обвивавших его широкие плечи. Вверх и вниз они скользили легко и проворно. Жрец улы­бался, но возбуждение его все росло. Вновь и вновь, пока руки его не тронули грудей.

Когда наконец пальцы Ивейна скользнули по шелковистому атласу груди – томительно, ле­гонько, чуть заметно касаясь, – Анья вскрикну­ла и инстинктивно попыталась притянуть их поближе. Но Ивейн тут же отдернул их, и из горла девушки вырвался тихий стон. Потом она поняла, что он только хотел сбросить свою ру­башку одним легким, неуловимым движением. Зеленые глаза с любопытством наблюдали за Ивейном, но все произошло так быстро, что Анья едва успела заметить широкую обнажен­ную грудь и мощные бугры мускулов. И все же ее поразила суровая мужская красота Ивейна.

Жрец тотчас же опустился рядом с Аньей на землю и крепко обнял ее. Она чувствовала, как ее тело плавится, словно податливый воск в лучах жаркого солнца. Закрыв глаза, он наслаж­дался осуществлением своих долгих и страстных грез, – наконец-то ее тело, столь несказанно грациозное, нежное, полностью отдавалось, при­никая к его твердому, мускулистому. Но и этого еще было мало. Губы его скользнули, легонько касаясь всех изящных изгибов ее стройного тела, и сладостный, безумный, неистовый вихрь под­хватил Анью, сердце ее зашлось, и она только коротко, прерывисто втягивала в себя воздух.

Наслаждение потрясло Анью, пальцы ее вце­пились в черные, как вороново крыло, кудри Ивей­на, притягивая его еще ближе. Друид все глубже увлекал ее в пучину сладостного, жаркого безумия, все ярче, все неумолимее разжигая это вспыхнув­шее в ней пламя, пока оно, разгоревшись, не пог­лотило ее целиком, и девушка привстала, желая быть к нему еще ближе, желая чего-то большего, уверенная, что только возлюбленный может ей это дать. Лаская кончиками пальцев мускулис­тую спину, она ощутила, как гулко колотится его сердце. Приникнув к Ивейну, сжигаемая неисто­вым жаром, Анья медленно изгибалась в его крепких объятиях, все теснее и теснее прижи­маясь к возлюбленному, всем существом своим стремясь слиться с ним воедино.

Сдавленный стон вырвался из груди Ивейна, и руки его скользнули вниз по ее узкой спине, чтобы прижать ее крепче. Чувствуя, как изгиба­ется и трепещет тело девушки, он почти потерял над собой власть. Забыв обо всем, Ивейн вместе с Аньей раскачивался в волшебном, магическом ритме, вечном, как сама жизнь, и, когда она бес­сознательно откликнулась, отозвалась на его движение, он почувствовала, что кульминация угрожающе близка.

Вырвавшись из объятий девушки, Ивейн то­ропливо скинул с себя последние, мешавшие ему покровы. Анья, ощутив, что он встал, и увидев его крепко зажмуренные глаза, решила, что жрец снова отвергает ее. Она вскрикнула:

– Не покидай меня!

Подхваченная вихрем темных, неистовых чувств, девушка пыталась удержать возлюбленного, обхватив его за шею руками и выгибаясь, касаясь своим нежным и стройным телом его широкой, могучей груди, покрывавших ее жестких завит­ков и чувствительных гладких сосков.

– Пожалуйста, Ивейн, не покидай меня теперь!

– Я бы не мог, даже если бы и захотел.

Ивейн чувствовал, как огненная волна нака­тывает, накрывая его с головой. Сдерживая дрожь нетерпения, он мягко увлек Анью обратно на землю. Затем, раздвинув ногой ее бедра, он вытянулся над ней, опираясь на локти.

Постанывая от томительного наслаждения, Анья чувствовала лишь нежные, едва заметные ка­сания тела возлюбленного. Девушка попыталась притянуть его ближе, но, невзирая на сжигавшее его неодолимое желание немедленно и полностью слиться с ней, Ивейн еще на миг овладел собой, чтобы легко и незаметно ввести ее в волшебное королевство страсти. Он видел, как потемнели ее глаза от желания, заметил, как она чуть поморщилась при первых признаках боли…

Подхваченная яростным вихрем, ввергнув­шим ее в темный, первозданный хаос ослепи­тельных чувств, Анья смотрела прямо в синие, широко раскрытые, пылавшие, как огонь, глаза Ивейна. Желая, чтобы этот огненный, неистовый смерч поднял ее к самым звездам, она придви­нулась к жрецу еще ближе, вскинув вверх ноги в отчаянном, безумном порыве. Внезапно про­нзившая ее боль была точно яркая, вспышка молнии, блеснувшая среди туч бушевавшего шторма. И она тут же потонула в раскатах грома – влас­тных, все заглушающих, когда стремительными, мощными толчками Ивейн увлек их обоих еще глубже в полыхающую бездну желания. Его хриплое, сдавленное дыхание перешло в низкие стоны, и он раскачивал ее вое сильнее, в безум­ном порыве все глубже погружая в пучину, где шторм и пламя встречаются, сталкиваясь и взры­ваясь ослепительным фейерверком непостижи­мого, немыслимого наслаждения.

Покачиваясь в блаженной дымке сладчайше­го удовлетворения, неведомого ей прежде, Анья шептала слова любви. Для Ивейна они были дра­гоценнее всех королевских сокровищ, и все-таки они звучали для него обвинительным пригово­ром. Тем не менее, он нежно поцеловал ее в спу­танные шелковистые локоны и крепче сжал ее трепещущее тело в объятиях – в ожидании, пока она не вернется с вершин надзвездной, ос­лепительной страсти.

Анья еще витала в тумане удовлетворенных желаний, а действительность – холодная, от­резвляющая – уже обдала Ивейна волной сожа­ления. Он слишком неосторожно приблизился к огню, и преграды – величайшие и неодоли­мые, – воздвигавшиеся на протяжении всей жизни, рухнули, занялись и сгорели дотла. Ради того чтобы достигнуть желаемого – не важно, какой ценой, – он принял доводы, заведомо неоправданные и ложные. Шторм, прогремев­ший над ними, ничуть не утолит его боли. На­против, расплата за содеянное станет еще мучи­тельнее. Теперь, когда он изведал всю полноту утоленной страсти, столь долго им отвергаемой, воспоминания о ней лишь усилят отчаяние не­восполнимой утраты.

Когда дыхание Аньи стало ровным, спокойным и сонным, Ивейн осторожно высвободился и стал одеваться. Остановившись рядом с возлюбленной и глядя, как невинно и безмятежно она разметалась во сне, Ивейн еще острее ощутил свою вину. Он был близок со многими женщинами, но никогда эти связи не грозили его предназначению. Он забывал о них тотчас же после ночи любви, да и они искали его общества лишь ради минутного наслаждения или возможности похвалиться потом вниманием жреца. Анья – другое дело: ее он любил. И только эта хрупкая девушка могла сломить волю друида.

Ивейн бережно накинул на любимую плащ – вечерний воздух становился прохладнее. К тому же он уже понимал, что не может рядом с ней со­владать со своим желанием. И все-таки… он до­лжен это сделать. Не может он допустить, чтобы это сладостное безумие повторилось.

Когда Ивейн стал плотнее укутывать плащом ее плечи, Анья шевельнулась, чуть потершись щекой о его ладонь, ласковая улыбка приподняла уголки ее губ. Жрец тотчас же отдернул руку, словно обжегшись. Еще в полусне, в обволакивавшем ее дивном тумане воспоминаний, Анья быстро от­крыла таза, взглянув на возлюбленного, в полном об­лачении возвышавшегося над нею.

– Мое существование – лишь звено в не­прерывной цепи, вечной череде, куда более зна­чительное, чем любое из ее звеньев, – слегка отступив назад, скрестив руки на широкой груди, как будто обороняясь, попытался объяснить Ивейн. – И эту цепь я не смею прервать, ведь тогда я предал бы всех тех, кто пришел до меня, и всех тех, кто придет после.

– Я понимаю.

Анья хотела уверить любимого, что знает все это и ничего от него больше не ждет, но туг же умолкла под его пристальным, синим, точно лед, взглядом.

– Нет. Как могла ты понимать, что в тебе – единственная угроза тому долгу, что был на меня возложен отцом еще при рождении, предназначению, подтвержденному Глиндором, когда он передал мне свой посох? Ты, только ты всегда умела… всегда могла…

Ивейн умолк на полуслове. Он и так уже сказал слишком много такого, чему следовало навеки ос­таться в безмолвных долинах неведомого.

Ивейн чувствовал, что должен удалиться во мрак и испросить у духов прощения за содеянное, грозившее ослабить его звено в этой вечной цепи.

– Побудь здесь, подожди, пока я не вернусь. С этими словами жрец поднял посох и протя­нул его к завесе из зелени, усеянной розами и шипами. Преграда дрогнула, расходясь, как под не­видимой рукой великана. Друид шагнул за ее пред­елы, и она тотчас же снова сомкнулась.

Анья вновь осталась одна в завороженном ук­рытии, но в душе ее уже не было той безмятеж­ности и покоя, как в ту минуту, когда она пришла сюда, – их смыли горькие, пусть даже и спра­ведливые слова Ивейна. Девушку огорчало не то, что Ивейн высказал вслух давно известные ей ис­тины. Она приходила в отчаяние от собственного поступка. Опять она позволила своим эгоисти­ческим желаниям взять верх над рассудком. Но черное не может быть белым, и Ивейн, подчи­нившись ей, совершил теперь нечто, о чем потом будет горько жалеть. Вот так же она вынудила его взять ее с собой в путешествие. Оно прошло бы быстрее и проще, если бы она не обременяла его. Нет, разница все же была. Минуты их страс­тной любви – это нечто, куда более серьезное, и последствия их могут оказаться куда более дли­тельными. Образ ребенка с черными волосами Ивейна и его голубыми глазами мелькнул на мгновение в сознании девушки. Вряд ли Ивейн простит ей ребенка, даже если в нем будет всего лишь четверть саксонской крови.

Она бессознательно прижала ладони к плос­кому животу. Поскольку жрицы должны быть чистосердечны, она не может молить Бога о том, чтобы он не посылал им дитя – плод их вели­кой, безнадежной любви.

Ничто вокруг не шелохнулось, не дрогну­ло – ни листик, ни длинные стебли трави­нок, – но Анье вдруг показалось, будто порыв ледяного, колючего ветра, откуда-то налетев, пронизал ее насквозь. Девушка встала и быстро оделась. Остаться здесь, где они наслаждались любовью и счастьем, утраченными теперь на­всегда, было выше ее сил. Страдания ее станут лишь острее. Она пришла сюда одна и может точно так же вернуться в лагерь, к костру.

Анья шагнула к зеленой завесе, и висящая ветка плюща снова упала ей в руки. Девушка по­тянула за нее и вышла – перед ней был пол­уночный лес. Погруженная в свои горькие раз­мышления, Анья шла по тропинке, пробираясь сквозь разросшиеся кусты и осторожно, чтобы не споткнуться, обходя поросшие травой кочки…

Они были так мягки, что смягчили и неожи­данное падение девушки, и приглушали шаги че­ловека, удалявшегося прочь со своей добычей.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Возьми ее и поторопись! – Торвин ука­зал рукой на обмякшее тело, завернутое в домот­каное одеяло и перекинутое через седло громад­ного жеребца. – Я приду завтра и приведу ос­тальных в гостеприимные объятия.

Когда темные очертания коня и всадника растворились в клочьях бледного, плывущего над долиной тумана, исчезнув в ночи, Торвин, довольный успехом, вернулся к стоянке. Малец, по счастью, так быстро и крепко заснул, что он смог ускользнуть незамеченным, чтобы про­красться вслед за жрецом и его красавицей.

Однако не так-то легко оказалось добыть желаемое. Торвин тщательно обыскал все ок­рестности вокруг того места, где он потерял след парочки, но они словно в воду канули, раство­рившись во мраке ночи. Он уже потерял было надежду и решил возвратиться в лагерь, когда прелестница, откуда ни возьмись, сама вдруг очутилась перед ним на тропинке. Стоило ему слегка ударить по золотистой головке, как она без сознания упала к его ногам. Сообщник Торвина, тихонько следовавший за ними на неко­тором расстоянии с минуты их первого столк­новения с Ивейном, подоспел, чтобы побыстрее увезти девушку.

Торвин самодовольно подумал, что все по­лучилось как нельзя лучше. Хорошо, что они за день прошли так много. Аббатство Экли лежало на юге, неподалеку отсюда. Его сообщник впол­не может доставить девчонку епископу, прежде чем первые лучи восходящего солнца окрасят го­ризонт на востоке. А завтра… Торжествующая улыбка Торвина стала шире.

В этот миг на стоянке, чуть в стороне от Торвина, приземистая фигура склонилась над спящим мальчиком.

Киэр проснулся, почувствовав, что в рот ему запихнули кляп. Задыхаясь, он попытался сесть, стараясь в то же время вытолкнуть изо рта за­тычку. Но у него ничего не вышло. Свободный кусок материи сейчас же завязали у него на за­тылке, а руки рывком завели за спину и стянули веревкой.

Лисенок, как молния, метнулся к мужчине и тут же отчаянно завизжал. Рольф, размахнув­шись дубинкой, ударил зверька, вцепившегося зубами ему в руку. Когда тот отлетел на землю, он с удовольствием пихнул его ногой.

Крепко, до боли, связанный, Киэр, широко раскрыв глаза, переводил их с обмякшего тельца несчастного Нодди на толстяка, поставившего мальчика на ноги, и на другого, его сообщника, который перекинул пленника через плечо.

От сильного толчка у Киэра перехватило ды­хание, и он потерял сознание. Так, бесчувствен­ного, его и унесли торопливо в темную чащу леса.

Ивейн посмотрел на безмятежно журчащие, мерцающие струйки ручья, текущего среди роз и плюща этого мирного уголка, и мрачно нахму­рился. В укрытии было пусто. Ничто не указы­вало на то, что произошло здесь недавно, – ни единого признака ни сладостного, запретного слияния, ни незабываемого восторга.

Ивейн повернулся так резко, что плащ взмет­нулся черным вихрем. Анья должна была послу­шаться, когда он просил ее дождаться его воз­вращения. Теперь, когда они почти у цели, опас­ности неизмеримо умножились. Она и сама уже не раз имела случай убедиться в этом.

Синее пламя полыхнуло в глазах жреца, когда он широко зашагал через лес, надеясь, что девушка просто вернулась к стоянке. Конечно, он с удовольствием отругал бы ее за это и на душе у него стало бы легче. Но если ее там не окажется, если кто-либо посмеет обидеть его возлюбленную, несчастный дорого за это заплатит.

Ивейн пошел быстрее, и с каждым шагом его гнев нарастал. Он вызовет бурю и призовет гром и молнию на голову ничтожного негодяя… Он…

Внезапно Ивейн застыл как вкопанный. Бели он утратит важнейшее для друидов качество – самообладание, – ему не удастся совершить ни­чего достойного. Более того, обращение к ужас­ным и всемогущим духам стихии в гневе могло бы дорого обойтись жрецу. Разве Глнндору, когда он поднял страшный шторм, это не стоило жизни единственного сына? Необходимо безмер­ное, безграничное спокойствие, если надеешься обуздать эти стихийные силы и скрытые в них смертельные опасности.

Сознавая, что в гневе взывать к неистовым духам бури нельзя, поскольку это может кон­читься поражением и гибелью, Ивейн сдержал ярость. Он отомстит, но не теряя самообладания и предварительно тщательно все продумав. Он получил невероятную власть над стихиями, глу­боко почитая их и прибегая к их помощи с ве­личайшим почтением. Любое приказание, отдан­ное в гневе, было изменой его связи с природой, и поднять мрачные и зловещие силы шторма воз­можно лишь тогда, когда иного выхода нет.

Торвин с негодованием разглядывал открыв­шееся перед ним зрелище. Если не считать ма­ленького лисенка, лежавшего неуклюжим ко­мочком, стоянка была пуста. Ах да, остался ме­шочек мальчишки с его пожитками, но сам мальчишка исчез.

– Что это значит? – прогремел голос Ивейна прямо за костлявой спиной тэна. Жрец понял, что потерял и возлюбленную, и Киэра – и это уже было страшно. В одной руке он сжал посох, в другой – рукоять меча. Так вот чем ему при­шлось заплатить, подумал друид. Расплатиться за то, что оставил Анью, за эти несколько мгнове­ний уединения, когда он надеялся вновь обрести равновесие, подтвердив клятву всю жизнь посвя­тить служению духам природы.

Несмотря на потрясение, вызванное исчезнове­нием двух его спутников, Ивейн удивился, заметив, что Клод, похоже, потрясен и обескуражен не мень­ше его. Тем не менее Ивейн обратился к нему.

– Что здесь произошло?

В душе проклиная способность друида пере­двигаться бесшумно, Торвин попытался собрать­ся с мыслями:

– Мне понадобилось уединиться, и я на ми­нутку отошел в лес.

Ивейн ничего не ответил, но напряженное нетерпение его было физически ощутимо, и Тор-вин почувствовал себя еще более неуютно.

С насмешливой беззаботностью передернув плечами, он медленно повернулся к разгневан­ному жрецу. Но увидев, как тот помрачнел, по­торопился добавить:

– Я отошел ненадолго и совсем недалеко. Возвратившись только что, я обнаружил тут то, что вы видите. Так что понятия не имею, куда подевался парнишка.

Какова бы ни была роль саксонца в исчезно­вении Аньи и Киэра – а Ивейн подозревал, что тот принял в этом участие, – от него, как и во­обще от саксонцев, трудно было ожидать прав­ды. А потому ответ Клода ничего не значил для Ивейна, и он, пройдя мимо, опустился на кор­точки перед любимцем Аньи.

Осторожно нащупав сквозь шерсть грудку лисенка, Ивейн почувствовал, что Нодди жив. Сунув руку в дорожный мешок, жрец вытащил оттуда склянку со снадобьем, приводящим в чув­ство, и поднес к остренькой мордочке. Нодди дернулся, потряс головой и неуверенно поднялся на лапки. Ивейн улыбнулся.

Торвин был поражен. Но не воскрешением животного, а тем, что этот, якобы такой прони­цательный человек, не заметил, что речь-то шла только об исчезновении мальчишки, но не о де­вушке. Подавив в себе едкое, язвительное пре­зрение к этому явному недостатку сообразитель­ности друида в самых простейших вещах, Торвин решился заговорить первым. Но, стоило ему открыть рот, как Ивейн внезапно поднялся, по­вернувшись к нему, и неожиданные раскаты его хохота огласили лес.

Жреца порадовало действие уловки на этого человека, по мнению Ивейна, раздувавшегося от самомнения под личиной униженности. Кончив смеяться, друид язвительно потребовал:

– А теперь расскажи мне о похищении Аньи.

Торвин поежился от этих странных, необъ­яснимых действий жреца. А вдруг он сумасшед­ший? Саксонец слегка отступил назад. А если он буйный и обладает необычайной силой в при­ступах бешенства?

– Что тебе известно о ее похищении?

Глаза Ивейна стали ледяными, взгляд прони­зывал Торвина насквозь. Друид шагнул к нему и остановился перед дрожащим саксонцем.

Торвин отступил и наткнулся спиной на тол­стый ствол дерева.

Ивейн счел, что все действия этого человека служат подтверждением его догадки, что он мало напоминает того слабого и жалкого недотепу, за которого выдавал себя.

– Кто похитил Анью? Где она теперь?

Торвин злился на себя за то, что колени его дрожат, и особенно потому, что эта дрожь не была притворной. Злость эта позволила ему над­еть на себя прежнюю личину и ответить с подо­бающей видимостью тревоги:

– Пока я отправлял свои надобности, я слы­шал, как два незнакомца переговаривались ше­потом, – сказал саксонец, потом выпрямился и даже слегка наклонился вперед, понизив голос, перед тем как добавить: – Я выглянул из-за кус­тов и увидел девушку. Она лежала на земле, столь же бесчувственная, как недавно лисенок.

Услышав, что любимой грозит опасность, Ивейн почти обезумел. Гнев вспыхнул в нем с новой силой, грозя смести все преграды, воздвиг­нутые рассудком.

– Ты видел, что с ней сделали? Стараясь сдержаться, Ивейн произнес это ро­вным, бесстрастным голосом.

– Ее завернули в одеяло, перекинули через седло огромного жеребца и умчали куда-то.

Торвин, размахивая руками, намеренно неук­люже попытался изобразить происшедшее.

– Они не говорили, куда увозят ее?

Ивейну не требовалась помощь саксонца, чтобы ответить на этот вопрос. Лишь каменные стены, построенные человеческими руками, да очень немногие другие препятствия могли поме­шать друиду узнать местонахождение любого че­ловека. А узы (пусть даже неправедные), связы­вавшие Ивейна с возлюбленной, без сомнения, направят его на верный, ведущий к ней путь. Ему даже не придется прибегать к помощи заклина­ния, необходимого в таких случаях. Задавая этот вопрос Клоду, жрец вовсе не собирался узнать, где находится Анья, – он хотел лишь понять, какова роль саксонца в ее похищении. Лучше выведать об этом заранее, перед тем как пустить­ся на поиски, чтобы подготовиться к возможно­му предательству.

Торвин с готовностью кивнул головой:

– Да, говорили. Они хотят заточить ее в не­большом аббатстве, у самой границы, по ту ее сторону, в Уэссексе. Торвин помолчал, явно ожидая, что Ивейн заговорит, но тот терпеливо ожидал продолжения, которое, он был уверен, последует. – Завтра утром я отведу вас туда.

Досадуя, что друид, как он надеялся, не поп­росил его о помощи, саксонец, стиснув зубы, но улыбаясь, сам предложил ему свои услуги.

– Я знаю прямую дорогу, по ней можно будет дойти быстрее.

– Как это керл, живущий на границе Нортумбрии, так хорошо знает это маленькое аббат­ство!

Мысленно видя перед собой Анью, лежащую без сознания, как тогда, после падения с лошади, Ивейн хотел посмотреть, как будет юлить и из­ворачиваться этот человек, прежде чем должным образом покарать его.

– Моя бабушка постриглась в монахини и удалилась от мира, когда я был еще мальчи­ком, – тотчас же, не задумываясь, ответил Торвин. Слова его прозвучали правдиво, поскольку так оно и было на самом деле. – Теперь вы по­нимаете, почему я могу проводить вас туда с пер­выми лучами рассвета.

Ивейн лишь слегка усмехнулся на это. По его мнению, поспешность и несомненная искрен­ность ответа саксонца были настолько же ковар­ны, как и заминка и колебания. Последние го­ворили о недостаточно разработанном плане, но первое еще отчетливее выявляло связь этого че­ловека с местами, столь удаленными от его дома. Для простого крестьянина, за которого Клод вы­давал себя, такие связи были невероятны. Конеч­но, пострижение в монахини было обычным делом для стареющей бабушки какого-нибудь благородного господина, но керла? Нет, никогда.

Ивейн тотчас же уловил промах саксонца, блеснувший, точно луч в непроглядном мраке. В его недоговоренности друид отчетливо ощутил расставленную для него западню. У него уже и раньше мелькали в голове подозрения – ведь ни один из встречавшихся на его пути недругов не пожелал открыто схватиться с ним. Ивейн рас­сеянно ткнул посохом в мягкую землю. Да, его несомненно заманивают в ловушку. А кто же тогда Анья и Киэр? Приманка, чтобы завлечь его в сети?

Тем не менее, решил жрец, этих невинных нужно освободить. Только после этого он смо­жет вернуться к главной цели своих поисков – спасению Адама. И все-таки ему жаль было те­рять время, и он опять досадовал, что вынужден задержаться. Он отвечал за них и не мог укло­ниться от этого.

– Завтра? Почему не сейчас?

Ивейн устремил на саксонца пронзительный взгляд, и тот тотчас же понял, что рано обрадо­вался, считая, что все бурные пороги его нелег­кого плавания уже позади.

– А потому, мой друг… – Даже слащавая, липкая патока, сочившаяся из голоса Торвина, не могла заглушить прозвучавшей в нем едкой иронии. – …что я не друид и не жрец, и мне надобен свет, чтобы отыскать те приметы, кото­рые укажут мне путь.

Глаза Ивейна, взбешенного этой шумливой насмешкой, сузились. Он слегка отступил назад и вскинул свой посох вверх, к черному куполу неба – низкое, глуховатое песнопение вырва­лось из его груди.

На глазах у саксонца, не верившего себе, не­ведомые слова, обладавшие таинственной мощью, погрузили в молчание окружающий лес. Торвин замер, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. И, что еще страшнее, по мере того как печальная, заунывная мелодия ширилась, нарас­тала, вбирая в себя окружающее и заставляя за­быть обо всем, круглый кристалл, зажатый в ор­линых когтях на набалдашнике посоха, засиял ослепительным белым светом. Тьма ночи рассе­ялась, и в лесу стало светлее, чем в полнолуние.

– Теперь у тебя есть свет. – Ивейн обратил устрашающий взгляд на саксонца. Тот дрожал с головы до ног. – Бери мешок Киэра и веди меня.

Торвин, не возражая, хотя и негодуя в душе, немедленно подчинился. Ладно, успокаивал он себя. Он поведет его окольной дорогой, так что они попадут туда как раз к тому времени, когда жреца будет ждать засада.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Уилфрид был необычайно доволен неожи­данными успехами и столь скорым осуществле­нием своих замыслов; лицо его, и так-то обычно красное, еще больше побагровело, что было за­метно даже в жалком, полутемном закутке, едва освещенном коптилкой, поставленной на пере­вернутом ящике. Стоя в полумраке конюшни, на время превращенной в темницу, он наблюдал, как грубые руки кинули бесчувственного парень­ка в сплетенную из толстых прутьев клетку. Мальчишка лежал за решеткой, рядом с тоненькой и столь же неподвижной фигуркой – пер­вой жертвой епископа, доставленной в Экли.

– Я вижу, Рольф, ты неплохо потрудился, опередив даже Торвина и оставив его на бобах! – Епископ не скрывал удивления, что этому недалекому простаку удалось одурачить тэна, но он был доволен. – Вот тебе в знак моей благодарности!

Блеск в глазах Уилфрида выдавал его истин­ные чувства. Деньги были наградой и за то, что заносчивого тэна оставили с носом, и за то, что епископу доставили мальчика, которого он так жаждал заполучить.

Когда небольшой мешочек упал в протяну­тую руку и монеты в нем зазвенели, Рольф ощу­тил необыкновенную гордость – хоть тут он обошел высокомерного Торвина.

– Ты, конечно же, отдашь своему другу его долю вознаграждения?

На самом деле, Уилфрид вовсе не ожидал от грубоватого воина подобной честности. Он задал этот вопрос лишь потому, что того требовала роль праведного, благочестивого священника.

– Ты получил бы больше, если бы исполнил это раньше.

Сложив пухлые руки на круглом, выпираю­щем животе, Уилфрид перечислил все то, что уже было обговорено прежде.

– Встретился бы со своим бывшим союзни­ком, как это было намечено, но напал бы врасплох, неожиданно, чтобы добыть мне важнейшее орудие, необходимое для мести.

Щеки Уилфрида затряслись, когда он зашелся в холодном, сухом, почти лающем смехе.

Награжденный им воин кивнул в ответ и тоже злорадно ухмыльнулся.

Рольф уже научился бояться епископа и сей­час, когда тот подошел к громадным дверям сарая, жадно вслушивался в каждое слово Уил­фрида, желая удостовериться, что не допустил никакого промаха. Боясь, как бы впоследствии не навлечь на себя ярость епископа, Рольф ус­лышал его торжествующий голос:

– Теперь мне остается только дождаться рассвета, чтобы пополнить мою коллекцию пос­ледним недостающим в ней экземпляром.

Анья, чуть приоткрывшая глаза в ту минуту, когда к ней бросили Киэра, сквозь густые рес­ницы наблюдала за Уилфридом. Хотя у нее бо­лела голова и все тело, девушка разглядела че­ловека, облаченного в одежды епископа. Он за­хлопнул тяжелую дверь, слишком массивную для этой скромной постройки. Мало того, более светлый цвет досок указывал на то, что дверь была сколочена недавно, значительно позднее, чем стены сарая.

Анья тряхнула головой, отгоняя болезненные мысли, и ее тотчас же пронзила мгновенная ост­рая боль. Девушка проводила глазами мужчину, выходившего из конюшни, узнав в тем того, кто сражался с Ивейном на мечах. Она не сомнева­лась, что оставшийся был епископ Уилфрид, тот, о ком с такой неприязнью и презрением говорил Дарвин. Мрачный персонаж многочисленных ле­генд и историй, в которых рассказывалось, как его жадность была побеждена мощью саксонцев и волхованием друидов. Да, это славное деяние свершилось объединенными усилиями двух сак­сонских илдорменов, одним из которых был отец Аньи, а заклинания творили ее прадедушка Глиндор вместе с Ивейном и его сестрой Ллис.

Слушая загадочный обмен репликами между епископом и воином, девушка попыталась разга­дать угрожающий смысл слов Уилфрида – и это ей удалось без труда. Сомнений не было: послед­ним, недостающим в его коллекции экземпляром, был Ивейн, которого он хотел захватить точно так же, как ее или Киэра. Столь же несомненно было и то, что епископ намеревался использовать их, как и Адама, мужа Ллис, чтобы отомстить…

– Ага, так ты, значит, очнулась?

Уилфрид не скрывал удовлетворения, глядя на заключенную в клетку девушку. Она ведь в конце концов происходит из рода могуществен­ного и опасного чародея и, следовательно, заслу­живает кары.

Голос Уилфрида прервал размышления Аньи. Глаза девушки, до этого затуманенные, за­сверкали, точно смарагды, когда она подняли их на говорившего.

– Теперь, когда ты наконец пришла в чувства, надеюсь, ты объяснишь мне, для чего служат все эти вещи. – Он сделал ударение на слове «над­еюсь», так что ясно было, что, если девушка не послушается, епископ не задумываясь применит силу, ради того чтобы получить ответ.

Анья поначалу никак не могла понять, чего этот странный человек требует от нее, потом удивилась, заметив в царившем полумраке какие-то свисающие с одной из балок предметы. Епископ протянул руку и, вытащил нечто из ее пропавшей котомки. Повернувшись, он подошел к Анье. В руке у него был маленький мешочек, похищенный вместе с лошадью и припасами.

– Скажи мне, какое предназначение имеют эти предметы в бесовских языческих ритуалах?

Зеленые глаза девушки уверенно, не мигая, встретили его взгляд, и радость Уилфрида слегка потускнела, сменившись досадой и раздражени­ем. Бормоча что-то себе под нос, он просунул руку сквозь прутья и, перевернув мешочек, вы­сыпал его содержимое на покрытый заплесневе­лой соломой пол. Мясистые пальцы скомкали, смяли мешочек и швырнули его в угол клетки.

Анья сознавала, что епископу хотелось бы увидеть ее у своих ног, и с трудом подавила в себе желание наклониться и подобрать драго­ценные для нее вещи.

Уилфрид, казалось, разгневался не на шутку:

– Немедленно подними!

Девушка спокойно наклонилась и не спеша собрала пузырьки, кремень и камешек. Но когда она подняла также брошенный в угол мешочек, намереваясь сложить все свои мелочи обратно, раздался еще более гневный окрик:

– Нет! Скажи мне, для чего все это нужно!

Тонкие дуги бровей изогнулись в насмешли­вом изумлении, и Анья аккуратно, двумя паль­цами, подняла первый предмет.

– Это кремень. С его помощью высекают огонь.

Епископ издал нечто вроде рычания, но де­вушка не обратила на это никакого внимания и спокойно продолжала, поднимая один за другим пузырьки:

– Это снотворное снадобье, а это – для скорейшего заживления ран и останавливания кровотечений.

В глазах Уилфрида блеснул огонек возбуждения. Вот оно – подтверждение его наихудших подозре­ний! Вот они перед ним – бесовские зелья, против­ные воле Господа. Пищу людям послал Всевышний, и какое-либо вмешательство человека в его промы­сел, без сомнения, является смертным грехом.

Анья застыла. Внезапная перемена в настро­ении епископа была подобна поведению жреца. Девушка могла ожидать этого от друида, но была совершенно не готова встретить такое со сторо­ны своего тюремщика.

Покачиваясь с носка на пятку, епископ Уилфрид расплылся в широкой улыбке. После мно­гих лет поисков он неожиданно обрел доказа­тельства, способные оправдать его неустанные гонения на нечестивых язычников, виновных в таких святотатствах. Да, да, они заслуживают го­нений и истребления – все эти друиды, все до единого, и все их проклятое семя. Он получил доказательства, но оставалось еще кое-что – еще одна вещь, которая – он по опыту чувст­вовал – была самой важной.

– А что это за кристалл? Анья застенчиво улыбнулась и прижала ка­мень к щеке.

– Это подарок человека, которого я люблю, и потому он мне дорог.

Это была правда, хотя и не вся. И никогда она не признается в большем, после того как заметила дьявольский блеск в глазах того, кого – сама христианка – она стыдилась назвать епископом.

С привычным спокойствием девушка не спеша сложила все вещички обратно в мешочек. Затем привязала его на давно пустовавшее место – к тростниковому поясу.

Уилфрид знал, что она наполовину саксонка, и Матру, принц Гвилла, заверил его, что люди со смешанной кровью не могут приобщиться к познанию друидов, а потому он спокойно оста­вил Анье ее безделушки.

– Зловредное влияние друидов и их сторонников, – епископ, не в силах сдержать самодо­вольства, невольно высказал свои замыслы вслух, – скоро будет уничтожено, вырвано с корнем вместе с теми, кто его породил.

Потрясенная такой откровенной злобой, Анья тотчас же встала на защиту наследия, в пол­ной мере принадлежавшего как ей, так и Ивейну.

– Вас просто пугает неведомое.

– Х-ха!

Уилфрид пришел в бешенство, руки его сжа­лись в кулаки.

Анья заметила, как он разъярился, но про­должала стоять на своем:

– Без сомнения, только из-за ничем не оп­равданного страха перед неведомым вы пытае­тесь всеми силами уничтожить друидов. Это столь же бесполезный – нет, достойный сожа­ления поступок, как если бы кто-то во мраке подземной темницы задул единственную свечу, опасаясь обнаружить там что-либо неприятное или обжечься.

– Я не испытываю ни потребности, ни желания обретать дьявольские знания язычни­ков, – сурово провозгласил епископ. – До­брым христианам ни к чему подобные мерзости.

– Вы ошибаетесь. Существует неизмеримая пропасть между бесчисленными богами саксон­ских язычников и связью друидов с природными силами, – с жаром возразила Анья. – Я тоже христианка, но знаю, что друиды черпают свое могущество из того же источника, к которому при­бегают и христиане. Одно не исключает другого.

– Нет, это ты ошибаешься! Друиды – зло­качественная язва на незапятнанном теле церк­ви. Язва, которую следует безжалостно выжечь, пока эта зараза не успела распространиться! – Уилфрид побагровел и задыхался от ярости.

Недовольно поморщившись, Анья ответила:

– Вы намеренно путаете обязанности епис­копа заботиться об истинной вере и о ее чистоте с ненавистью к друидам, которые помешали вам удовлетворить вашу алчность.

Анья видела, что епископ кипит от ярости, но не хотела молчать, решившись высказать все до конца:

– Упорствуя в злобном намерении уничто­жить все связи человека с природой, вы даже не сознаете, что делаете. Пользуясь своим саном и положением, вы разжигаете войну и всюду сеете смерть и нищету.

Епископ мог и не отвечать. Глаза его, пылав­шие злобным огнем, яснее всяких слов подтвер­ждали, что Анья права.

– Ради исполнения своих чудовищных за­мыслов вы, не задумываясь, погубите и меня, и Киэра. Да и как может быть иначе, если вы уже и раньше показали себя убийцей, уничтожив ни в чем не повинного юношу, к тому же монаха. Все знают, что десять лет назад вы отдали приказ убить брата Адама!

Некогда совершенное злодейство предстало перед ним вновь, словно призрак, явившийся с того света, и неуемная злоба Уилфрнда прорвала все преграды сдерживавшего ее благоразумия.

– Погублю тебя? Да! И не только тебя, но и всех твоих близких! – Епископ уже не мог сдержаться, хотя, ради того чтобы осуществить свои дальнейшие планы, ему бы лучше было не распространяться о них. – Несметные войска скоро вторгнутся в Трокенхольт, и там опять раз­разится великая битва. Только на этот раз побе­дителем в ней буду я! И все твои близкие, все ваше семя, а также и все, обитающие в пределах скира, будут истреблены. – Он фыркнул от удо­вольствия, предвкушая победу.

Анье понадобилось все ее самообладание и мужество, чтобы боль, пронзившая ее при этих словах, не вырвалась горестным стоном.

– Потом наше войско двинется дальше, сме­тая все на своем пути, а ты и твои спутники пос­лужите нам приманкой, и так будет, пока коро­левство Нортумбрия не перестанет существо­вать, погибнув в пожаре войны. Даже этому безмозглому миролюбивому Олдфриту придется вступить в войну, и тут-то ему и настанет конец.

Когда последнее слово растаяло в воздухе, как погребальный звон колокола, Уилфрид вышел из конюшни, оставив несчастную девуш­ку в одиночестве.

Анья подавила в себе страх, стараясь не думать об опасности, угрожавшей Ивейну и ее со­бственному дому и близким. Девушка понимала, что только хладнокровие поможет ей сосредото­читься и найти какой-нибудь выход, придумать, как помешать епископу осуществить свои ковар­ные замыслы. Во всяком случае, он допустил оп­лошность, оставив ей мешочек, и за это Анья была ему благодарна. Девушка достала пузырек с элик­сиром, который останавливал кровь и затягивал раны. Она знала, что он обладает и еще одним, менее сильным действием, и быстро откупорила его. Киэр лежал на боку, скорчившись и не ше­велясь, и Анья опустилась рядом с ним на коле­ни. Надеясь, что обморок мальчика не очень глу­бокий и это нехитрое средство сумеет привести его в чувство, Анья осторожно провела пузырь­ком у него под носом. Дернувшись, Киэр открыл глаза и с удивлением стал разглядывать незнако­мую обстановку, потом, повернувшись, взглянул на Анью.

– Ты помнишь, как попал сюда?– ласково спросила Анья, развязывая веревки, стягиваю­щие запястья Киэра.

– Ага… Я помню, как какой-то отвратитель­ный негодяй навалился на меня сверху и заткнул мне рот кляпом, а другой, его помощник, связав руки, перекинул меня через плечо. И помню, как они разозлились, когда я пытался вырваться. Навер­ное, они ударили меня чем-то, чтобы я не рыпался.

– Наши недруги, похоже, весьма искусны в подобных делах. Меня тоже ударили, так что я потеряла сознание; наверняка, они сделали это, чтобы спокойно привезти меня сюда. – Анья ободряюще улыбнулась мальчику. – Ничего, сейчас я быстренько перережу веревку, а потом мы придумаем, как нам выбраться.

Узлы оказались чересчур крепкими, и девуш­ка пустила в ход острый край кремня. Опасаясь, что дело затянется, она прилагала все силы, чтобы справиться побыстрее.

– Но где мы? – Киэр, прищурившись, с удивлением оглядывал мрачное помещение. – И как нам удастся отсюда вырваться?

– У меня есть план, – сказала Анья уверен­но. Хотела бы она и в самом деле чувствовать эту уверенность. Пока что ей лишь однажды уда­лось воззвать к духам стихии и получить от них помощь, но получится ли это еще раз?

– Тебе как будущему ученику жреца пред­стоит в нем сыграть немаловажную роль.

Перерезая путы, стягивавшие руки мальчика, Анья рассказала ему об угрозах епископа. Как только Киэр освободился, потирая ноющие за­пястья, девушка убрала кремень и пузырек со снадобьем в мешочек у пояса. Затем, вынув крис­талл, принялась перекатывать его в ладонях.

Заметив, что Киэр внимательно наблюдает за ней, Анья улыбнулась, почувствовав его жела­ние – такое же горячее, как некогда у нее, – овладеть тайнами, доступными лишь посвященным. Род, из которого Анья происходила, и ее небольшие успехи вселяли в нее надежду, что, может быть, и она будет допущена в их число. Но Киэр? Сомнительно, хотя и он был напол­овину лэт. Однако, напомнила себе Анья, она может точно так же ошибаться, как Ивейн, счи­тавший и ее недостойной по тем же причинам. Киэру нужно дать возможность попробовать – и когда же, как не теперь, когда их положение так плачевно?

– Так вызывают духов природы, – объяс­нила девушка, перекатывая в ладонях белый шершавый камешек.

Киэр замер и тихо проговорил:

– Отец моей матери был жрецом.

Анья удивилась и перестала катать кристалл. За последние дни произошло уже столько собы­тий, что она не должна особенно удивляться. Она кивнула мальчику, показывая, чтобы тот продол­жил рассказ.

– Я никогда не видел его. Я еще не родился, когда их с бабушкой убили крестьяне, напуган­ные его волхованием.

Анья с печальной улыбкой заметила:

– Как грустно, что столь многие страшатся способностей, которых им не дано постигнуть.

Она с горечью вспомнила о разговоре с епис­копом.

– Такое случается и сейчас, поэтому всем друидам следует быть особенно осторожными.

Ты ведь уже слышал от Ивейна, что такая же судьба постигла и его родителей. Твоей маме еще повезло, что она ускользнула от гнева разъярен­ной толпы.

– К тому времени она вышла замуж и давно уже жила в другом месте. Но мне кажется, именно из-за этого папа боялся и не хотел, чтобы кто-ни­будь узнал о ее происхождении. И потому-то, на­верняка, мама потребовала, чтобы я дал ей клятву никогда не рассказывать об этом кому-либо, кроме тех, кто общается с духами. Я сдержал клятву…

Киэр помолчал, пристально и серьезно вгля­дываясь в зеленые глаза Аньи, прежде чем с жаром добавить:

– Но я мечтаю постигнуть все таинства, какие были известны дедушке. И в глубине души я чувствую, что достоин!

Анья промолчала, но улыбка ее стала шире. Ей были понятны чувства Киэра, ведь и сама она томилась от той же жажды, слышала тот же без­молвный призыв. Оттого-то она так сочувство­вала мальчику, оттого и не боялась поделиться с ним тайной друидов, просить его помощи.

– Нам обоим присуще желание познать тайны жрецов. Однако ты слышал, как Ивейн сказал, что только те, в чьих жилах течет чистая кровь лэтов, могут приобщиться к великому таинству связи с природой, так что ты понимаешь, что он верит в мои возможности не больше, чем в твои.

Мгновенная неуверенность, промелькнувшая в словах девушки, которая говорила о ее страс­тных, но обреченных стремлениях, тотчас же ис­чезла.

– Но Ивейн не знает, что мне уже удалось кое-что, так что, может быть, он ошибается.

Сдерживая волнение, она поспешно перевела разговор на незавидное положение, в которое они попали, и на возможность побега.

– Самое главное, что необходимо для овла­дения тайнами друидов, – спокойствие и терпе­ние. Чтобы нам выйти отсюда, ты должен пос­тараться вести себя именно так. И, хотя закли­нание лучше творить на воздухе, гае никакие человеческие постройки не отделяют тебя от духов, к которым ты взываешь с мольбою, у нас нет выхода. Мы можем лишь надеяться, что жар наших слов преодолеет преграды.

Киэр понял, что она хотела этим сказать, так как слышал раньше подобные намеки от матери.

– Я не настолько уверена в своих знаниях, чтобы рискнуть научить тебя тайным словам за­клинания…

Голубые глаза мальчугана так взволнованно заблестели, что Анья встревожилась, как бы это волнение не уменьшило силу мольбы. А потому она решила направить весь трепет и внутренний жар ребенка на достижение их цели. Если уж он не может оставаться безмятежно спокойным, то, может быть, сумеет сосредоточить все силы на том, чтобы достигнуть желаемого.

–Ты должен доверять мне, иначе нам нечего даже надеяться на успех.

Киэр с готовностью кивнул, и лицо его стало таким серьезным, что девушка сразу же успоко­илась. Она закрыла глаза и сосредоточилась. Анья вновь принялась тереть белый кристалл, все быстрее перекатывая его в ладонях. Когда ка­мень нагрелся, девушка затянула прекрасную за­унывную песню из ритмичных, трижды повто­рявшихся строф. С последним ее звуком она приоткрыла ладони. Камешек лежал там по-пре­жнему, но теперь он сиял ослепительным светом.

Имея лишь отдаленное представление о том, что он может увидеть, Киэр раскрыл рот от удив­ления, и глаза его благоговейно расширились. То, что это млечное, рассеянное сияние исходи­ло от шероховатого камешка, и то, что чудо это сотворила Анья, поразило мальчугана даже боль­ше, чем ослепительный блеск, исходивший от обточенного, круглого кристалла на посохе Ивейна.

– Ты должен верить – верить всем серд­цем, что то, что я скажу, непременно сбудет­ся, – шепнула девушка, не отрывая глаз от свер­кающего кристалла, страшась, как бы он не по­мерк, пока она не добавит к словам заклинания необходимые объяснения и указания.

– С помощью этого заговора мы сможем вы­скользнуть отсюда незамеченными, так что не­льзя усомниться и позволить его чарам рассеяться. Пусть кто-нибудь придет, чтобы открыть дверь темницы.

В душе Анья молилась, чтобы это случилось как можно скорее – она ведь совсем еще не­опытна, и заклинание ее может потерять свою силу.

– Как только снимут засовы, ты должен тот­час же выскочить из клетки. Потом, если будет необходимо, откроешь наружную дверь. Я выйду сразу же за тобой, и мы убежим.

Желая придать еще большую силу своим го­рячим мольбам, Анья закрыла глаза. Губы ее ше­велились, она вся сосредоточилась на творимом ею в безмолвии заклинании о прикрытии… и во­время.

– Святый Боже!

Епископ, потрясенный, стоял в дверях опус­тевшей темницы, в ярости вопрошая немые стены.

– Что же это такое? Какой негодяй осме­лился сделать это?

Уилфрид так побагровел, что, казалось, еще мгновение – и он лопнет от злости. Он бро­сился к клетке и принялся неуклюже возиться, неловкими пальцами отпирая многочисленные замки и запоры. Открыв наконец последний и уронив его на пол, Уилфрид бессмысленно уста­вился на него. Сомневаться не приходилось – все они и вправду были накрепко заперты.

Епископ вошел и, остановившись посредине, подбоченившись, медленно осмотрелся. Он не видел ни малейшей возможности ускользнуть… во всяком случае, для людей, не обладавших сверхъестественными способностями. Исчезно­вение пленников привело его в бешенство! Если ему еще требовалось какое-либо доказательство дьявольских сил, которые он желал истребить, оно было налицо.

Киэр, с удовольствием выполняя наказы Аньи, проскользнул мимо тучного священно­служителя, стоило тому лишь открыть клетку. Наружную дверь отворять не пришлось. Разгне­ванный епископ оставил ее приоткрытой, и оба пленника незаметно выскользнули в серую пред­рассветную мглу.

Двигаясь сквозь зеленый лесной полумрак с посохом в руке и с Нодди, трусившим чуть-чуть по­зади, Ивейн чувствовал, что опасность затаилась где-то рядом. И ощущение это, омерзительное, как темная жижа, шло не только от сухопарого, худого саксонца, идущего впереди. Этого-то жрец и ожи­дал, когда согласился пойти за Клодом в почти на­верняка расставленную ловушку. Тревожась за Анью, попавшую в руки негодяев, уже пытавшихся ее однажды похитить, и уверенный в собственных сипах, друид решил, что спасение возлюбленной – да и мальчика тоже – стоит любого риска, что бы там ему ни грозило.

Улавливая издалека малейшие шорохи, Ивейн подавил раздражение: ему то и дело приходилось убавлять шаг, подстраиваясь к неестественно медленным шагам Клода, продираясь сквозь за­росли и перебираясь через поваленные деревья. Клод, выбрав этот самый неудобный и трудный путь, пытался затянуть путешествие, чтобы под­гадать к намеченному заранее часу. Без сомне­ния, подумал Ивейн, когда эта минута настанет, он окажется в окружении… Но пусть только эти невидимые и неведомые враги посмеют засту­пить ему путь и выйдут с ним сразиться лицом к лицу – они узнают, что друида не так-то легко поймать в западню.

Нескладный верзила, прокладывавший путь Ивейну, вышел из чаши на маленькую лесную про­галину. Бледный предутренний свет пробивалось здесь ярче, лаская хрупкие, нежные венчики цветов, склонившихся над рваными клочьями стелящегося над землей тумана. Ивейн на мгновение отвлекся, зачарованный красотой, и не услышал, как в воздухе просвистел камень – жрец не ожидал такого удара.

Но Торвин был поражен еще больше, когда тот, кого он считал своим пленником, неожиданно рухнул на землю, как подкошенный. При виде Рольфа, поя­вившегося из полумрака чащобы с рогаткой в руках, Торвин пришел в ярость. Этот неуклюжий болван не только без всякой надобности напал на того, кто и так уже был в их руках, но еще и с оружием, приличест­вующем скорее ребенку, чем воину.

– Дубина! Как тебя угораздило? Как могло это прийти в твою безмозглую голову?

– Х-ха! Ты столько времени провел рядом с этим жрецом и так и не понял, что он обладает невероятной, магической силой. Он чувствует, когда враги близко, поэтому невозможно захватить его врасплох, чтобы сразиться лицом к лицу.

Торвин прищурился, глядя на говорившего: он знал, что тот не настолько умен, чтобы само­му додуматься до этого.

– Какая коварная лиса придумала этот план?

Тряхнув слипшимися от грязи рыжеваты­ми волосами, он сам же и ответил на свой вопрос:

– Впрочем, что же тут спрашивать! Здесь, без сомнения, чувствуется рука нашего набож­ного епископа!

Рольфа разозлило, что Торвин считает его неспособным додуматься до такого (хотя это и вправду было так), и он сердито добавил:

– Чтобы справиться с этой его необычайной силой, я вспомнил наши детские игры, которые ты так презираешь. И именно мне пришла в го­лову мысль использовать в качестве оружия ро­гатку; только она могла помешать ему пустить в ход волшебство – ведь нападающему при этом не обязательно приближаться.

– И ты хвастаешься умением управляться с этой детской игрушкой?

Презрение Торвина еще более обострило их взаимную неприязнь. Рольф притворился, что не слышал обидных слов и продолжал говорить с усмешкой, снис­ходительным тоном, зная, как разозлит это тэна.

– Да и не лучше ли мне самому доставить друида в руки его врагов? И самому получить на­граду?

– Ты не получишь этой награды! Выпрямившись во весь рост и нависая над приземистым Рольфом, Торвин прорычал:

– Друид уже был у меня в руках, когда ты неизвестно зачем превратил его в бесчувствен­ный тюк, так что теперь вообще непонятно, как переправить его в Экли.

– Может быть, он и был у тебя в руках…

Ни за что на свете Рольф добровольно не признал бы себя побежденным; на этот раз за­носчивому тэну не удастся его обойти.

– Но ты потерял его – он теперь мой! И я достаточно силен, чтобы взвалить его на спину и отнести в аббатство.

Торвин угрожающе шагнул к сопернику и прохрипел:

– Этого не будет, пока я жив!

– Прекрасное заявление, достойное высоко­мерного наглеца, и я с удовольствием принимаю вызов!

Швырнув рогатку в кусты, Рольф выхватил меч и шагнул навстречу противнику.

Зазвенела сталь. Они схватились, не обращая внимания на простертое на земле бесчувственное тело друида. Борьба была яростной: они давно уже не терпели друг друга, теперь же эта враждебность вылилась в открытую не­нависть.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Очутившись за дверью конюшни, Анья под­няла голову и, точно по мановению свыше, об­наружила еще одну свою пропажу. В небольшом, огороженном каменной стенкой загоне, стояла послушная Ягодка, невозмутимо жуя сено. Ко­была могла задержать их бегство и оставить за­метный след, но настойчивый внутренний голос требовал, чтобы девушка спрятала кристалл, от­крыла загородку и увела с собой низенькую тол­стую лошадку. Она подчинилась этому беззвуч­ному приказанию.

В спешке, не задумываясь о приличиях, Анья вскарабкалась по камням шероховатой ограды. Затем, не обращая внимания на мешавшие ей длинные юбки и на то, что лошадь была не осед­лана девушка вскочила ей на спину.

По знаку Аньи Киэр тотчас уселся сзади. Оба всадника направились к видневшейся невдалеке кромке леса, подстегивая и подгоняя трусившую неторопливой рысцой кобылу.

Анья понимала, что за ними отправят пого­ню, обыщут весь лес, чтобы найти их. И, что еще важнее, она вспомнила об угрозе епископа и об ужасной опасности, нависшей над Ивейном. Пы­таясь защититься, девушка обратила свои по­мыслы к единственному источнику всех сил и могущества. Анья безмолвно вознесла к небесам мольбу и завершила ее, отдаваясь во власть сти­хии; она чувствовала, как могучие природные токи омывают ее со всех сторон.

Порывшись в мешочке, Анья снова достала кристалл и подняла его к ярким лучам пробивав­шегося нового дня. Рассвет – таинственная, ма­гическая пора между ночью и даем, источник, в котором мать ее черпала свои силы. Воодушевлен­ная этими мыслями, девушка не утратила безмя­тежности даже тогда, когда с ней стало происхо­дить нечто странное и неподвластное ей.

Белый кристалл замерцал, наливаясь сияни­ем, а розовые губы шевелились беззвучно, и сле­тавшее с них песнопение было полно неземного очарования, как и волшебные звуки мелодии. Анья давно уже печалилась, что мольбы ее ли­шены этой высшей гармонии. Девушка не веда­ла, откуда она взялась теперь, однако, не вопро­шая об источнике, она приняла ее как драгоцен­нейший из даров.

Захваченные, потрясенные этим чудом, Анья с Киэром ехали наугад. Так что для них было полной неожиданностью, когда лошадь остано­вилась вдруг в зарослях на краю зеленой прога­лины, где разыгрывалась страшная драма.

Ивейн лежал неподвижно. Плащ черным крылом накрывал его тело, а лязганье и звон скрещивающихся клинков наполняли воздух. Клод и Рольф, не обращая внимания на Ивейна, топтались, то и дело наступая на плащ, и мечи – сверкающие, острые – яростно звенели над го­ловой распростертого на земле жреца. Когда Анья увидела эту картину, ей показалось, будто безжалостная, невидимая рука великана сжимает ей сердце с такой же неистовой силой, с какой сама она стискивала померкший кристалл. В глубине ее сознания мелькнула мысль: как можно было так коварно подобраться к жрецу, чтобы совершить это подлое дело?

Хотя в последнюю их встречу они взяли с собой Клода как друга, какая-то таинственная сила останавливала Анью и Киэра, не давая им вступиться за него. Одно было хорошо – мер­сийские воины, еще недавно союзники, сражав­шиеся теперь друг с другом, не замечали в пылу битвы, что за ними следят. Так что у девушки было время поразмыслить над множеством не­ожиданно возникших вопросов и решить, что ей делать дальше.

Глядя, как эти двое кружатся, отскакивая и наступая в смертельно опасном танце, Анья вдруг поняла, что один из них ловко провел ее, разыграв перед нею почти безупречный фарс. С того дня как она бросилась на Клода и выбила стрелу из его рук, а потом оседлала и придавила к земле, не давая осуществить роковое намере­ние, он притворялся тем, кем в действительнос­ти – как сейчас ее осенило – не был. Она по­верила, что он простой, неотесанный керл, со­гнанный со своей земли и непривычный к лесному разбою. Но человек этот отражал напа­дение, двигаясь очень изящно и грациозно, умело владея оружием. Интересно, подумала девушка, какие еще открытия ждут ее?

Киэра тоже поразило неожиданное перево­площение Клода, и ему стало стыдно, что его могли так одурачить.

Оба не знали, как им расценивать эту схват­ку. Защищал ли Клод просто упавшего друга? Казалось бы, предположение это было логично, но Анья чувствовала, что оно не верно. Киэр только было собрался спросить об этом у девуш­ки, как сражавшиеся сами представили им ответ на этот вопрос.

Под яростным натиском тот, кто запихивал кляп в рот мальчика, упал на одно колено. Про­тивник занес меч над его головой, но, прежде чем нанести удар, произнес:

– Друид-таки останется моим пленником.

Это наглое, самодовольное заявление прида­ло, казалось, новые силы Рольфу. Меч его свер­кнул в воздухе, отражая удар; он продолжал де­лать все новые и новые выпады.

– Ну уж нет, и пленник, и награда будут моими.

Пока они сражались, Киэр наклонился к своей спутнице и со слабой надеждой спросил едва слышным шепотом:

– Ты, случайно, не знаешь волшебного за­клинания, чтоб сокрушить и этих врагов?

Итак, ясно, что тот, кто представлялся ей дру­гом, оказался врагом. Это добавило новые труд­ности, которые предстояло преодолеть, а в центре поляны лежал поверженный, загнанный в гигантс­кую паутину лжи и предательства жрец. Для начала Анье следовало придумать, как им победить двух здоровых, вооруженных и хорошо обученных во­инов. Если ей это удастся, придется разгадывать следующую загадку: как им перевезти лежавшего без сознания, а значит, необычайно тяжелого Ивейна? И наконец, когда они все это сделают, нужно будет найти где-нибудь надежное укрытие.

Анья была рада, что инстинкт подсказал ей взять из аббатства лошадь. Она и тогда уже по­чувствовала, что за этим желанием что-то кро­ется, теперь же ей все стало ясно. На лошади они смогут увезти Ивейна в безопасное место. Только как им поднять бесчувственного мужчи­ну ей на спину, по-прежнему оставалось загад­кой. Девушка отвергла мысль о том, чтобы при­вести его в чувство с помощью снадобья. Раз Ивейн не двигается, значит, обморок его слиш­ком глубок, и не так-то легко будет вернуть ему сознание, а о том, что он мог умереть, она ста­ралась не думать.

Откинув со лба густые блестящие волосы, Анья решила ни о чем другом не думать, пока им не удастся избавиться от врагов, представляв­ших непосредственную угрозу. А потому она принялась перекатывать камень в ладонях, без­звучно умоляя прикрыть ее и Киэра от взглядов противников и указать, как спасти жреца.

Когда камешек засветился, взгляд девушки упал на странный предмет, валявшийся на земле на краю поляны. Это была рогатка. Кое-что про­яснялось. Очевидно, именно с ее помощью кто-то, находившийся достаточно далеко от друида, сумел поразить его. Это была также возможность расправиться с недругами. По крайней мере, час­тично.

–Ты умеешь обращаться с рогаткой? – ти­хонько спросила у Киэра Анья.

– Ага. – Киэр подумал, что это довольно-таки странный вопрос – ведь у них есть про­блемы и поважнее. – Я стрелял из рогатки, чтобы отпугивать птиц от полей моего отца. – Она лежит на краю поляны, у самого леса. Анья махнула рукой в ту сторону, где видне­лась рогатка.

– Наверное, из нее попали Ивейну в голову.

Киэр сжал кулаки. Он был в ярости, оттого что кто-то посмел это сделать, и стыдился, что мог хоть на мгновение усомниться в трезвом рас­судке Аньи.

– Как и в аббатстве, никто нас не увидит и не услышит, пока мы будем в кругу света маги­ческого кристалла, – наскоро принялась объяс­нять Анья свой замысел. Ей не хотелось терять ни минуты; девушка боялась, что сражавшиеся устанут и пыл их пойдет на убыль.

Киэр кивнул, показывая, что все понимает.

Анья подтолкнула кобылу, направляя ее к тому месту, где лежала рогатка.

– Сначала ты должен прицелиться и выст­релить в противника Клода. Когда тот неожи­данно для Клода упадет, он, без сомнения, на­чнет искать причину этого. Ничего не обнару­жив, он испугается и станет метаться между желанием как можно скорее сбежать и спасти свою шкуру или что-то придумать, чтобы доста­вить в аббатство пленника.

Согласившись, что рассуждения девушки звучат весьма убедительно, Киэр спрыгнул на землю, чтобы поднять рогатку. Анья сказала:

– Я пошлю Ягодку к Клоду.

Она тоже тихонько соскользнула на землю, бережно сжимая сиявший кристалл и продолжая рассказывать:

– Конечно, кобыла появится для него не­ожиданно, но я надеюсь, что он ей обрадуется и постарается поскорее погрузить на нее Ивейна, избавив нас тем самым от трудной задачи.

Слыша, как девушка то и дело называет ко­былу по имени, Киэр понял, что она знает ее. А впрочем, им пока не до этого, и он решил ни о чем не спрашивать. Услышав ее следующие слова, мальчик тут же забыл об этом.

– Как только Клод это сделает, ты можешь уложить и его.

Киэр замер. Не так-то легко попасть в цель из рогатки, даже и опытному стрелку. Хорошо, если ему хотя бы раз повезет. Но если он и вто­рично не промахнется – это будет просто чудо. Киэр крепко зажмурился, собираясь с духом, од­нако кивнул, показывая, что готов попытаться.

– Не бойся… и верь в те силы, которые ты стремишься познать, – ободрила его Анья.

Из груды обкатанных голышей, по-видимому, оставленных тем, кто раньше пользовался этим оружием, Киэр выбрал один и приладил, накрепко закрутив его бечевкой. Бечевка щелкнула, и ка­мень вылетел, со свистом рассекая воздух.

Тот, в кого он попал, рухнул, как от удара молнии.

Торвин, пораженный, отскочил. Он был не менее потрясен происшедшим, чем когда Ивейн неожиданно упал к его ногам. С мечом наголо он подбежал к кромке леса, клинком протыкая кусты, отталкивая в сторону ветки, и никого и ничего не обнаруживая. Все было тихо, вокруг ни души. Так он обошел всю поляну. Единствен­ной его находкой была пропажа. Исчезла рогат­ка, исчезла, как будто ее и не было.

Вернувшись и с сожалением посмотрев на неподвижного друида, Торвин понял, что ему очень трудно будет дотащить его до аббатства. Он перебрал все возможности, но не нашел ни­чего подходящего. Можно было, конечно, схо­дить за подмогой, но тэн опасался, что жрец за это время очнется и исчезнет. В лучшем случае, помощники тоже захотят с ним вернуться… и ра­зумеется, получить свою долю награды.

Размышления саксонца прервал неожидан­ный шорох. Он резко обернулся, готовый отра­зить нападение, но увидел лишь трусившую в его сторону лошадь.

Лошадь? Торвин прищурился, глядя на упи­танное животное. Без всякого сомнения, перед ним была лошадь, но ведь минуту назад ее не было. Как могла она возникнуть из ниоткуда? Но, как бы там ни было, отказываться от подарка судьбы он не стал.

Хоть это было и нелегко, но Торвин, подгоня­емый страхом, быстро перекинул жреца через спину лошади. Повернувшись, он ухватился за гриву, чтобы самому вскочить и скакать в монастырь.

Второй выстрел Киэра был не менее точен, чем первый. Однако, глядя в зеленый просвет между ветками на двух взрослых мужчин, растя­нувшихся на земле, и третьего, перекинутого через широкую спину кобылы, мальчик не сомне­вался, что его неопытная рука не смогла бы сама совершить это чудо. Он обернулся к девушке, все еще державшей сияющий кристалл.

– А что мы будем делать теперь?

Зеленые плаза не отрывались от ослепитель­но сверкавшего камня.

– Подыщем безопасное укрытие.

Анья решила довериться духам природы, чтобы они указали ей путь в убежище, как они привели ее прошлой ночью в укромный, увитый розами и плющом уголок. Словно в ответ на ее слова, ры­женький зверек метнулся к ней. Девушка наклони­лась и ласково подняла с земли Недди.

– Как?.. – Киэру нелегко было задать этот вопрос. Ему хотелось узнать, как именно они будут просить о помощи высшие силы… но он опасался, что не достоин того, чтобы быть пос­вященным в таинство.

– Нам удалось ведь добраться сюда, и мы спасли Ивейна. – Рассуждая логически, Анья хотела рассеять дурные предчувствия Киэра. – Пусть мы и наполовину саксонцы, но духи сти­хии теперь не оставят нас.

– Ни теперь, – негромко произнес за спи­ной незнакомый голос, – ни впредь.

Звук этого голоса, прозвучавший внезапно так близко, поразил Анью и Киэра так же, как камни, пушенные из рогатки, поразили обоих мужчин, распростертых сейчас на земле. И де­вушка, и мальчик застыли, как их поверженные противники. Однако даже Киэру было известно, что духи стихии обращаются к людям только через сознание и душу – но уж никак не чело­веческим голосом, каким бы он ни был певучим.

– Быть может, я смогу дать вам то, что вы ищете, – продолжал тот же голос. – Кля­нусь вам могуществом сияющего кристалла, что, пока к Ивейну не вернется здоровье, мой дом станет лучшим убежищем и для него, и для вас.

Услышав клятву, известную только друидам, Анья недоуменно нахмурилась и обернулась, желая увидеть того, кто ее произнес. Но увиден­ное тотчас же рассеяло ее недоумение.

Зеленые глаза потемнели от замешательства; девушка начинала что-то припоминать. Только седая прядь в черных, как смоль, волосах отли­чала стоявшую перед ними женщину от родной сестры Ивейна. Она была точно такого же роста, такая же худенькая и улыбалась так же ласково, как и Ллис.

Не сразу оправившись от смущения, Анья с запозданием вдруг осознала то, что сказала не­знакомка; девушку, точно громом, поразили ее слова. Женщина говорила об Ивейне, называя его по имени, словно хорошо его знала.

– Я – Элис.

Анья ахнула. Ну конечно же, сходство было такое, что ей с первой минуты следовало бы до­гадаться. Ей было знакомо это имя. Она слышала также рассказы о встречах Ивейна с этой жен­щиной, с его сбившейся с истинного пути таин­ственной сестрой. Но как же можно верить по­добному приглашению?

– Ивейн подарил мне волю, когда мы в пос­ледний раз встретились, не побоялся рискнуть. Не многие пошли бы на это, и вот я пришла сюда, посланная, чтобы отблагодарить за его дар.

Элис помолчала. Глаза ее, синие, как у брата, вглядывались в нежное лицо девушки.

– Прошу вас, позвольте мне это сделать.

Анье хотелось спросить говорившую загадка­ми незнакомку, кто же послал ее сюда, но де­вушка понимала, что лучше ей удержаться от во­просов. В следующую минуту она уже знала ответ. Женщина сама была ответом на этот во­прос. Лисенок, всегда охранявший Анью, остал­ся спокойным при неожиданном появлении не­знакомки, а значит, ей можно верить.

Элис по лицу Аньи видела, что девушку обу­ревают сомнения, читала тревогу в ее зеленых глазах. Она почувствовала и откровенное любо­пытство мальчика. Но ничего не сказала. Любое правдивое объяснение было бы слишком труд­ным и долгим, а им нельзя было терять ни ми­нуты.

– Пойдемте, я покажу вам дорогу.

Элис шагнула в казавшиеся непроходимыми заросли. Анья и слова не успела промолвить, как Ягодка без всякого понукания потрусила за незна­комкой. Это также доказывало, что они поступили правильно, приняв приглашение. Девушка подняла торбу Ивейна, а Киэр взял мешок со своими пожитками. Они последовали за незнакомкой, и Нодди, не отставая, бежал за ними.

– Вы потеряли жреца?

Воздух в маленькой келье аббатства, где Уилфрид принял двух избитых, потрепанных в схватке воинов, казалось, сгустился от негодова­ния и ярости.

– Нет, он был у меня в руках, пока этот без­мозглый тупица не вмешался и все не испор­тил! – порычал Торвин.

– По-моему, я сделал это по вашему прика­занию, – взглянув на епископа, сказал Рольф.

Торвин медленно обернулся, недовольно взглянув на епископа:

– Так что я требую вознаграждения!

– За то, что ты все провалил? Х-ха! Рольф выпрямился, расправив могучие плечи:

– Я выполнил свое обещание в точности, и это я заслуживаю награды!

Ожесточенно оспаривая претензии Торвина, воин нетерпеливо шагнул к епископу в ожида­нии платы.

– Но ни один из вас не привел ко мне этого человека.

Уилфрид заговорил так тихо, что спорщикам волей-неволей пришлось замолчать и напря­женно вслушиваться, чтобы хоть что-то расслы­шать. Епископ уже заметил, что прием этот дей­ствует безотказно. В особенности, когда имеешь дело с подобными задиристыми и вздорными крикунами.

– Пока я не получу колдуна, золота вам не видать.

– Вы обвиняете нас в том, что он исчез? – возмущенно воскликнул Рольф. – Так ведь не я же сокрыл его от вас! Напро­тив, я еще и поплатился громадной шишкой на голове. Хотя бы за это меня следует воз­наградить!

– А если даже мы и виновны, что упустили жреца, то как тогда с теми двумя, сидевшими в клетке и все же умудрившимися ускользнуть? Может быть, мы и в этом виноваты? – В борьбе против их общего недруга Торвин присоединил­ся к возражениям своего недавнего соперника.

– Найдите мне хотя бы одного из пропав­ших, и я награжу вас.

Уилфрида утомили их бесконечные жалобы, и он пообещал это, надеясь таким образом от­влечь их от мыслей об обидах видениями буду­щего богатства.

– Доставьте мне всех троих, и я заплачу втройне.

Это была его давняя мечта, хотя теперь это уже не имело большого значения. Не за горами тот день, когда правители двух королевств обра­тятся к нему за помощью. Это будет отличная сделка, и уж он-то постарается не упустить своей выгоды.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

С трудом приподняв тяжелые, словно нали­тые свинцом веки, Ивейн безмолвно оглядывал незнакомую обстановку. Единственное, что ос­вещало это темное помещение, были мерцающие уголья; вероятно, их сгребли на ночь, но они еще поблескивали, освещая тот угол, где он лежал на набитом травой тюфяке. В полумраке едва вид­нелись земляные стены и неровный каменный пол. Ивейн, не поворачивая головы, гудевшей от боли, разглядел очертания стола, один конец ко­торого был заставлен пузырьками и склянками; за ними, над прялкой, ожидавшей возвращения хозяйки, свисали различные травы.

Несмотря на царивший вокруг полумрак и на боль в голове, жрец понял, что находится в пещере глубоко под землей – в тайном святи­лище друидов. Но как он мог здесь оказаться? Не пришел же он сюда самостоятельно? Пос­леднее, что он помнил, это то, как он отпра­вился на поиски возлюбленной и пропавшего мальчика. Поэтому он и согласился доброволь­но последовать за саксонцем в расставленную им западню.

Похоже, саксонцу удалась его хитрость… Руки Ивейна сжались в кулаки; он готов был не­медленно сразиться с бесчестным врагом, но тут же сообразил, что никакое коварство саксонцев не могло объяснить того, как он попал в это убе­жище друидов.

Анья, прилегшая на постель у изголовья больного, слегка задремала, но, услышав давно ожидаемый шорох, означавший, что Ивейн пришел в сознание, тотчас же встрепенулась. Она наклонилась и заглянула в его лицо, пре­красное, хоть и омраченное страданием.

Синие, как сапфиры, глаза сузились при вне­запном появлении склонившейся над ним очаро­вательной девушки. Завороженный ее бли­зостью, но опасаясь, что это (как нередко быва­ло) всего лишь видение, Ивейн протянул руку, желая дотронуться до нее и удостовериться, что это не сон. Щека ее была гладкой и шелковис­той. Так значит, он вовсе не грезит. Не в силах удержаться, жрец кончиками пальцев провел по ее волосам и привлек к себе, коснувшись ее губ, невзирая на то, что малейшее движение причи­няло ему боль.

Сердце Аньи забилось от неожиданного счастья, и она с радостью отозвалась на его по­целуй. Но, понимая, что ему нужен покой и отдых, чтобы поправиться, девушка с усилием заставила себя отстраниться.

– Я молилась о том, чтобы ты поправился, просила духов стихии вернуть здоровье их гос­подину, – с ласковой и грустной улыбкой шеп­нула Анья. – И я счастлива, что они откликну­лись на мои мольбы.

Глаза Ивейна потеплели, он с нежностью смотрел на эту полуженщину, полуребенка, всег­да пытавшуюся соединить воедино две веры. По­хоже, это ей удалось. Неужели эта девушка, на­половину саксонка, знала что-то такое, чего он, приученный к осторожности друид, не сумел за­метить? Уже то, что она на свободе и здесь, в этом убежище, доступном лишь посвященным, порождало бездну вопросов, на которые он пока что не находил ответа. Приходилось признаться, что эти удивительные события случились по не известным ему причинам… не очень-то приятное признание для жреца.

Почувствовав, что боль вполне терпима, Ивейн повернул голову, всматриваясь в сумрак. Он увидел Киэра, спавшего крепким, спокойным сном. Под боком у мальчика примостился лисе­нок; в последний раз Ивейн видел зверька, когда тот бежал вслед за ним, а сам он, в свою очередь, шел за коварным Клодом.

Прежде чем друид успел о чем-либо спросить Анью, из глубины пещеры послышался чей-то голос. Невзирая на боль, он повернулся: воспо­минание словно ожило, превращаясь в реальность и приближаясь к нему в облике женщины. Он тут же решил, что в ней-то и заключался ответ на все его многочисленные вопросы.

– Благодарю тебя. В эти искренние слова жрец вложил всю свою благодарность за то, что – как он считал в заблуждении, – совершила эта далекая, почти незнакомая сестра.

Элис не обратила внимания на слова брата. У нее было для него более важное сообщение – то, ради чего она и пустилась на его поиски.

– Мне было видение, и я должна тебе пове­дать о нем.

Ивейн снова нахмурился, на этот раз чуть-чуть вопросительно, с легкой усмешкой.

– Видение? И что же это такое?

– Дело серьезное, и именно из-за этого мне было ниспослано повеление найти тебя.

Элис видела, что Ивейну нелегко принять ее слова всерьез; ему трудно поверить в то, что кто-то может быть наделен сверхъестественным даром. Обычному, непосвященному человеку так же трудно уверовать в могущество друидов. Она смотрела на него молча, не отрываясь, пытаясь убедить его в важности своего сообщения, пре­жде чем произнести его вслух.

Ивейн не спрашивал, кто был пославший ее, и Элис не собиралась объяснять того, что и так было очевидно для них обоих. И все-таки то, что он слышал от Элис, и до сих пор не рассеявшийся туман в голове, не позволили жрецу осознать, что она действительно может сообщить ему нечто важ­ное. Ему вспомнились вдруг разговоры совершен­но иного рода. С неожиданной ясностью, точно в свете кристалла, венчавшего рукоять его посоха, друид увидел перед собой свою мать.

– Так ты, значит, и есть та колдунья из Иствуда, о которой многие перешептываются, тре­пеща и благоговея?

Досадуя, что ее снова уводят от главного, Элис пожала плечами.

– Не я выбирала такое имя, но мне нечего возразить на это. Да и что же мне еще оставалось?

Два взгляда – проницательные, пронзитель­но-синие – встретились.

– С того дня, как мой кристалл раскололся, я не могла быть жрицей.

Никто не заметил, что их приглушенные го­лоса разбудили Киэра; при упоминании о кол­дунье из Иствуда глаза мальчика широко раск­рылись. Вот и еще одна история, рассказанная матерью, оказалась правдой.

Анья тоже удивилась, узнав, что женщина, чей образ был средоточием минувших раздоров, стал фигурой почти мифической. И, поскольку ей удалось спастись и остаться в живых, было похоже, что она принимала участие еще в одном столкновении, в центре которого стоял все тот же алчный, ненасытный епископ.

– Но ведь ты больше не можешь общаться с духами, как же ты объясняешь свои виде­ния? – сурово спросил Ивейн, хотя и не отвер­гая возможности, что Элис не лжет.

Та снова раздраженно пожала плечами и, взяв потемневшую от копоти палку, поворошила ею угли под висящим над огнем котелком.

– Я сказала, что не могу разговаривать с ду­хами – как ни один из непосвященных не может ни общаться с природными силами, ни взывать к их могуществу. Но я не говорила, что духи не могут общаться со мной. И они говорят со мной в сновиденьях и знамениях.

Ивейн едва заметно кивнул, превозмогая боль. Это было возможно. Воистину, поведение духов непредсказуемо. Достаточно вспомнить жаркие летние дни, заканчивающиеся неистовой бурей. И он не раз видел, как природа, отнимая одной рукой, одаривает другой, подобно тому, как снег зимой морозит землю, но, тая весной, подготавливает ее для новых всходов.

Огонь разгорелся, и Элис, отложив палку в сто­рону, заметила, что Ивейн наконец-то готов ее вы­слушать. Не теряя ни минуты, она заговорила:

– Ты должен узнать о том, что они мне от­крыли, выслушать то, что повелели тебе сооб­щить.

Ивейн лежал, не двигаясь, весь превратив­шись в слух. Он чувствовал, что сообщение не будет приятным, и приготовился к этому, хотя и счел нужным предупредить:

– Если ты собираешься предостеречь от опасностей, грозящих нам на каждом шагу, то ты опоздала. Чего мы только не вытерпели за все эти дни!

– Я понимаю, – Элис кивнула жрецу. – К несчастью, в ниспосланном мне откровении есть сцена, которой я не нахожу объяснений. Я ни­чего об этом не знаю, кроме того, что это неве­роятно серьезно.

Хотя видения ее были зачастую неутешитель­ны, значение их было ясно. Как странно, что те­перь оно касалось близкого ей человека, за чье здоровье она тревожилась. Смысл откровения был скрыт от нее в тумане.

– Ты никак не участвовал в этом видении. Однако нет ни малейших сомнений, что посла­ние предназначено именно для тебя.

Таинственность откровения придавала ему особую ценность в глазах жреца.

– Я не один раз видела челн, отплывающий от пристани у громадного здания, построенного из камня человеческими руками. На носу его сидит муж нашей сестры с младенцем на руках. Это маленькая девочка, которую он оберегает.

Элис взглянула на Ивейна, пытаясь по глазам или по выражению лица определить, как он вос­принял ее слова.

Однако лицо его оставалось холодным, бес­страстным, будто высеченным из камня. Анью поразило это так же, как Элис. Нет, даже боль­ше, поскольку она сразу же поняла значение пос­лания: Адама больше нет в Иске. И все испыта­ния, которые они претерпели во время этого пу­тешествия, были напрасны. Обе женщины не сводили глаз со жреца, ожидая его реакции, в то время как в душе мальчика при упоминании колдуньи о маленькой девочке зажглась крохотная искорка надежды – а вдруг это его исчезнувшая сестренка, Сайэн?

Мучительная, ноющая боль от удара путала мысли Ивейна, но и он тоже понял всю тщет­ность предпринятых поисков. Однако вместе с разочарованием пришло и открытие, подтверж­давшее его подозрения. Каждая встреча с про­тивником должна была заманивать их все дальше в поджидавшую западню. Ивейн прижал пальцы ко лбу, потом запустил их в густые черные кудри. Перед ним вставали новые трудности, еще более серьезные, чем предыдущие. Необходимо было немедленно разобраться во всем этом и узнать, куда перевезли мужа сестры. Задача эта была не­легкой. У него не было теперь ни единого пред­мета из новой темницы Адама и рядом не было Брины и Ллис для сотворения вечной триады гармонических сил, которая помогла бы ему в поисках.

Элис прервала его размышления. Она повто­рила все то, что сказала вначале, и добавила еще кое-что – намек на ответ, который он так жаж­дал услышать.

– Я видела, как лодка отплывала от ка­менного форта, построенного древними заво­евателями… и как она пристала к другому бе­регу.

– Где?

Ивейн резко сел, невзирая на пронзившую его боль. Наклонившись вперед, он задал тот же вопрос, что вертелся на языке у Аньи:

– Где они теперь? Отплыли они на север или на юг?

Отблески нняамени вспыхнули, заиграли на серебряных нитях в волосах Элис. Она медленно покачала головой.

– Что верно, то верно – они отплыли либо на север, либо на юг.

Она улыбнулась, увидев, как сжал кулаки ее брат, и спокойно добавила:

– Но если я сейчас скажу тебе, где они, ты, рискуя своим здоровьем, сразу же устремишься за ними.

Она прищурилась, готовясь отразить взрыв его негодования.

Ивейн ничего не ответил, но пламя, вспых­нувшее в его синих глазах, могло бы испепелить Элис. Уверенная в своей правоте, она была непреклонна:

– Тебе нужно отдохнуть целый день и еще одну ночь, чтобы восстановить силы, которые тебе скоро понадобятся.

Хотя Элис и не знала его намерений, ей было известно достаточно, чтобы понять, что в пред­стоящих жрецу испытаниях ему потребуется все его могущество.

– Так что я не скажу тебе, где это, пока го­ризонт на востоке второй раз не окрасят лучи рассвета.

Разочарованный и раздосадованный, Ивейн холодно возразил:

–Я отправлюсь в дорогу и без твоей помощи и отыщу то, что мне нужно.

– В таком случае ты только потеряешь пос­ледние силы и не сможешь сотворить ни единого заклинания, – спокойно ответила Элис. – Мне кажется, в душе твоей и так уже потускнела та заповедь, что сияет друидам подобно солнцу, указывая им путь, и ты позволил обжигающим ветрам чувств стать угрозой твоей безмятежнос­ти. Ты только подумай, какой вред это может на­нести и тебе и всем твоим близким, если ты ут­ратишь необходимое самообладание.

Анья тихонько вздохнула, а Киэр широко раскрыл глаза, но ни один из них не осмелился вмешаться и прервать спор этих двух обладате­лей мистического дара.

Друид, которому редко осмеливались пере­чить, так и кипел, подавляя гнев, однако он не мог не признать, что сестра права. Действитель­но, ураган чувств, выпущенный на волю, потряс его безмятежное спокойствие. Не подлежало со­мнению и то, что подобная утрата самооблада­ния грозила и ему, и тем, кто находился с ним радом. Однако все в нем противилось такому на­силию со стороны Элис. Более того, Ивейн по­дозревал, что ей доставляет удовольствие созна­ние его беспомощности… что ей из-за какого-то каприза хотелось бы, чтобы он потерпел неудачу, и с помощью колдовства и злых чар она может добиться этого. Однако ее следующие слова оп­ровергли все эти рассуждения.

– Останься, и я научу тебя, как быстро до­браться до цели. Ты прибудешь туда намного раньше, чем могли бы донести тебя ноги, а зна­чит, ты на много дней раньше выполнишь свою задачу, даже раньше, чем если бы ты вышел в ту самую минуту, когда мое жилище стало тебе убе­жищем.

С удовлетворенной улыбкой, не сказав боль­ше ни слова, Элис повернулась и отошла в пол­умрак пещеры.

Ивейн опять запустил пальцы в волосы. Он не ощущал ни коварства, ни злого умысла в намере­ниях Элис, но опасался доверять своим чувствам; они были в смятении после удара, лишившего его на время сознания. Последнее, однако, подтвержда­ло правоту сестры. Было бы безумием пускаться в дорогу, прежде чем силы его не восстановятся и он вновь не обретет самообладание. Однако от этой мысли юноше не стало спокойнее.

– Что пользы бросаться навстречу опаснос­тям беспомощному и безоружному? – добавила Анья, поддерживая слова колдуньи, которая пе­ребирала пузырьки и горшочки, стоявшие на столе. Больше всего на свете девушке хотелось, чтобы любимый поправился, но она ни на минуту не забывала о чудовищных планах епископа. Даже не догадываясь, к каким неведомым заклинаниям может прибегнуть Элис, чтобы помочь им, Анья готова бьша принять их с радостью. У них, правда, была теперь лошадь, о чем Ивейн еще не знал. Однако Ягодка могла стать скорее обузой, чем подмогой, когда требовалось пото­ропиться, так что лучше ее оставить с той, ко­торая их приютила.

Ивейн слышал, что говорила Анья, но досада на сестру продолжала терзать его. Как женщина, сама же признававшая, что не может считать себя жрицей, смеет надеяться научить жреца, как быстрее достигнуть чего-либо, быстрее, чем это в его собственных силах?

– Ивейн, прошу тебя… – Анья ласково поглаживала заигравшие на его лице желваки. – Ради меня, если уж не ради себя самого, поста­райся успокоиться и отдохнуть, чтобы пол­ностью восстановить силы.

Ивейн глянул в зеленые, затуманенные тре­вогой глаза возлюбленной и попытался улыб­нуться. Он почти ощущал медовую сладость ее губ и всем сердцем желал к ним прижаться, уве­ренный, что обрел бы лекарство от всех своих болестей.

Пока Анья успокаивала друида, его сестра нашла то, что искала. Она вернулась к постели больного с глиняной кружкой в руках, предва­рительно плеснув туда горячей воды из котелка, висевшего над огнем.

– Выпей это.

Ивейн усмехнулся, глядя на темную жид­кость, дымившуюся в кружке. Неужели Элис хочет свести на нет то добро, что сотворила, когда спасла ему жизнь? По усвоенной ли при­вычке друида к резким переменам настроения или ради того, чтобы подбодрить возлюбленную, он нашел в себе силы шутить и взглянул на Элис с притворным ужасом.

Та ответила ему твердым взглядом. В нем, правда, мелькнул огонек насмешки, столь свой­ственный ей и Ивейну.

– Это всего лишь питательный отвар. Боль пройдет, и ты сможешь погрузиться в глубокий, спокойный сон, необходимый, если ты хочешь поскорее поправиться и снова пуститься в путь.

Ивейн с неохотой отпил глоток, но отвар по­казался ему таким вкусным, что он тут же допил остальное. Затем, поддавшись ласковым увеще­ваниям Аньи, он лег и, сжав в своей руке ее тон­кие пальцы, погрузился в освежающий сон.

– Так значит, договорились? – Епископ Уилфрид самодовольно сложил руки на живо­те. – Каждый из вас соберет свое войско. Отряд Кадваллы обеспечит свободный проход через княжество Гвилл; так они смогут сократить путь и встретиться с Этелридом и его армией. Затем в течение трех дней все силы объединятся для нападения на Трокенхольт. Так?

Уилфрид проговорил это уверенно, не проявляя ни тени сомнения, невзирая на тяжелое молчание, каким была встречена его заключи­тельная речь. Конечно, князю Матру было со­вершенно необязательно присутствовать на этой встрече, ведь его войско не участвовало в пред­стоящем сражении, но Уилфрид неожиданно по­жалел, что престарелого князя нет с ними. Имен­но Матру, как и Уилфрид, преследовал личные цели, и в эту напряженную минуту поддержка князя была бы как нельзя более кстати.

– Я не уверен в правильности вашего плана, – отозвался наконец рыжеволосый гигант. Его веские, мерно падавшие слова были вроде бы ответом епископу, однако он не сводил воинствен­ного, грозного взгляда с другого короля-воина. – Ваше последнее нападение на скир завершилось разгромом, в котором я, к счастью, никогда не участвовал… и не хотел бы участвовать впредь.

– Даже ради той добычи, которую сулит нам королевство? – усмехнулся Этелрид. Он скло­нил голову набок, пытаясь скрыть глубочайшее презрение к человеку, который нужен был ему как союзник.

– Это не повторится. – Уилфрид тотчас же прервал поединок взглядов между двумя сильны­ми и могущественными королями, которые не­редко оказывались на грани открытой войны.

– И как же вы этому помешаете? – поин­тересовался король Кадвалла из Уэссекса у свя­щенника. Он когда-то привел опального епископа, изгнанного прежним, ныне покойным монархом Нортумбрии, именно за то самое поражение, ко­торое они сейчас обсуждали.

– У нас в руках Адам, илдормен Оукли, и нортумбрийцы не посмеют поставить его жизнь под угрозу.

Уилфрид тотчас же понял, что промахнулся, когда оба короля посмотрели на него с явным недоверием и иронией. Ни один из них, разуме­ется, не свернул бы с пути из-за жизни какого-нибудь сподвижника.

– Во всяком случае, король Олдфрит миро­любив и может запросто оставить преступление безнаказанным.

Епископ рад был увидеть, что эти двое с ним согласились. Он нуждался в их покровительстве, чтобы добиться от Папы Римского восстановле­ния своих прежних владений и власти и – что было особенно важно в эту минуту – ради мести тем, кто был виновен в его потерях.

– Да, у нас в руках илдормен из Оукли, – ледяной тон Кадваллы был полной противополож­ностью его огненной шевелюре. – Но вы потеря­ли жреца и дочь илдормена из Трокенхольта.

Он сделал немало, чтобы помочь епископу. Он даже, ради спасения своей души, отдал ему во владение четверть острова Уайт и захваченной в этом походе добычи. Но он не позволит Уилфриду так просто втянуть себя в этот союз, да еще и с королем, который был его недругом.

– Потеряли жреца? Человека, которого вы так жаждали иметь своим пленником? – при­творно удивился Этелрид. Король знал о проис­шествии чуть ли не с той самой минуты, когда это случилось, но и не пытался скрыть презрения к епископу, преследовавшему друидов и поме­шанному на их таинствах.

Обыкновенно красное лицо Уилфрида стало пурпурным. Он не нуждался в напоминаниях о горьких потерях, но это не помешает его мести.

– Да, но если мы сможем захватить госпожу Трокенхольта с сыновьями и вместе с Адамом из Оукли упрячем их в надежное местечко, на землях самого короля Олдфрита…

Уилфрид воздел руки в умоляющем жесте, хотя в душе был исполнен решимости.

– Держа в руках одного илдормена, супругу и сыновей другого и часть королевства, мы будем иметь приманку, чтобы завлечь и остальных в за­падню, в том числе и короля, которого вы оба мечтаете свергнуть.

– А разве вы не обещали того же, если пой­маете жреца, а тот взял да и ускользнул из ваших рук? – вкрадчиво поинтересовался Этелрид.

Уилфрид снова сложил руки на животе, но костяшки его пальцев побелели, как и глубокие складки, прорезавшиеся по сторонам его сжатого рта.

– Боюсь, что подобные действия не прине­сут нам победы. Не вижу ни малейшего смысла посылать целую армию ради такой малости. – Кадвалла считал, что план этот – лишь напрас­ная трата сил. Однако, чтобы в случае хотя и ма­ловероятной удачи не упустить крупной добычи, он добавил: – Тем не менее я пошлю моих во­инов вам в поддержку. Если все будет так, как вы задумали и вам понадобится подмога в чест­ном сражении, я пришлю остальные войска. Они встретятся с вами в Венде.

– Прекрасная мысль, – искренне одобрил это решение Этелрид. Он столько раз уже видел, как планы епископа рушились, что и теперь не ожидал слишком многого. Но даже если что-то получится, то – после того как он поднимет все войско на штурм одной крепости, которую и за­щитить некому, поскольку все мужчины ушли на войну, – не окажутся ли они в глупом положе­нии, вроде охотников, которые преследуют при­рученных животных и хвастаются потом, что подстрелили их? Он славился непобедимостью и вовсе не хотел, чтобы эта слава померкла.

Этелрид был в общем-то не против необычно­го плана, порожденного жаждой мести и разрабо­танного епископом с князем Матру. Но если эти замыслы не принесут вскоре желаемой победы, он, Этелрид, оставит их ради более простой, давно ис­пытанной тактики превосходящей силы. Ничто не должно помешать ему в завоевании Нортумбрии, в этом походе, продолжавшемся уже несколько месяцев. Однако из самолюбия король Этелрид предложил то же самое, что и Кадвалла, и даже добавил еще кое-что.

– Я тоже пошлю только часть моей армии – одну треть – и сам поведу ее.

– Ну, если уж так… – Кадвалла невесело усмехнулся. – Тогда я тоже поведу моих воинов на битву.

Хотя оба короля согласились участвовать в сражении, Уилфряда потрясла эта внезапная пе­ремена в их настроении: отказ от прежних, ранее данных обещаний и обязательств. Он снова, как не раз уже за последние десять лет, чувствовал, что ему не хватает уверенности и власти, чтобы отста­ивать принятое решение. Это он тоже припомнит друидам и иже с ними. От этих непредвиденных препятствий желание епископа доказать свою пра­воту еще более возросло. Он должен и, как он ска­зал себе, он с Божьей помощью добьется, чтобы не только колдунья из Трокенхольта, но и все от­родье друидов исчезло с лица земли. Уилфрид с удовольствием представил себе небесный огонь, пожирающий их. Успокоенный этими мыслями, епископ с облегчением вздохнул, довольный под­держкой своих сторонников.

Когда Ивейн снова открыл глаза, то увидел, что Элис сидит рядом с ним и вертит колесо прялки, свивая в нити промытую, расчесанную шерсть и в то же время ни на секунду не отрывая от брата глаз.

– Сколько времени я так пролежал? – Ивейн резко сел на постели. При этом он сделал для себя приятное открытие. Голова уже почти не болела. Теперь даже Элис не сможет запре­тить ему продолжать поиски.

– Ты проспал весь день.

Элис, казалось, с головой ушла в работу, что было совершенно излишним – она могла бы за­ниматься ею даже с закрытыми глазами.

Ивейна расстроило это известие. Он соби­рался выйти в путь на рассвете, хотя для этого подходили и сумерки. В конце концов, за пос­леднюю неделю они не раз шли, не останавли­ваясь ни ночью, ни днем. Теперь же, учитывая, что они упустили время, двигаясь не в том на­правлении, можно сделать это опять. Пронзи­тельные синие глаза вглядывались в полумрак в поисках Аньи и Киэра. Их не было.

– Где мои спутники?

Он и так-то не особенно доверял Элис, и в душе его тотчас же зародились нехорошие подо­зрения.

Сестра в ответ улыбнулась такой же насмеш­ливой улыбкой, какую часто можно было заме­тить на губах самого жреца.

– Я попросила их собрать немного хво­росту, чтобы подбросить в огонь до наступления ночи.

– Ну так я пойду и приведу их назад.

Со всех сторон их подстерегали недруги, лишь недавно на них пытались напасть, а его сес­тра так спокойно отправила мальчика и девушку в лес одних. В голове Ивейна тотчас же заро­ились мысли о самых разнообразных опаснос­тях, но друид постарался оправдать свою озабо­ченность.

– Нам пора собираться и отправляться в до­рогу.

–Успокойся. С ними ничего не случится. – Элис поняла тревогу брата и попыталась его ус­покоить. – Тебе не из-за чего волноваться. Без моего позволения или призыва никто не осме­лится приблизиться к Иствуду. Люди считают это место проклятым вот уже десять лет, тогда еще была жива Гита, и нас внесло сюда огненным вихрем. Даже мой бывший господин, епископ Уилфрид, и его приспешники побоятся войти в опаленный пожаром лес, окружающий мое жи­лище.

Ивейн приподнялся, но Элис успокаивающе придержала его за плечо, не давая встать.

– Я отослала их, чтобы мы могли побыть наедине. Мне нужно сообщить тебе кое-что важ­ное. – Поскольку брат продолжал вырываться, собираясь уйти, она добавила: – Ты, по-моему, забыл, что я единственная, кто знает, куда тебе надо направиться.

Напоминание о том, что он, жрец, нуждается в совете колдуньи было настолько мучительно, что грозило взорвать его хладнокровие. Он изо всех сил постарался сдержаться, но тем не менее резко ответил:

– Я уже достаточно оправился и сам могу узнать, где находится Адам.

– Но если я тебе скажу, это будет быст­рее. – Насмешливые огоньки вспыхнули в гла­зах Элис, и она снова принялась рассеянно кру­тить колесо прялки. – И ты не доберешься до места так быстро, как я могла бы доставить тебя своим тайным путем.

Ивейн нахмурился, а Элис широко улыбну­лась. Понимая, что победила в этой маленькой схватке, она чуть помягче добавила:

– Я умоляю тебя остаться и выслушать то, что тебе, может быть, и не следовало бы знать, но все-таки выслушай.

Ивейн с неохотой опустился на набитый со­ломой матрас.

Элис тихим голосом начала:

– Я устроила так, чтобы мы остались одни, поскольку не уверена, что ты захотел бы слушать это при Киэре или Анье.

На лице Ивейна появилась настороженность.

– Да, – подтвердила Элис, – это касается твоих спутников. Вряд ли ты поверишь в истин­ность моих слов, и все же я должна произнести их.

Все в Ивейне, кроме пламени, полыхавшего в синих глазах, казалось, застыло.

– И это тебе тоже было ниспослано виде­нием во сне?

Элис не обратила внимания на язвительную насмешку, звучавшую в его голосе.

– Нет, наяву.

Ивейн ждал, стараясь преодолеть напряже­ние, грозившее разорвать оковы его самооблада­ния. Элис тем временем отложила веретено и, крепко сжав его руки, заговорила:

– Ты ошибаешься, не принимая всерьез дара девушки к волхованию. Тебе следовало бы под­держивать и направлять ее в попытках – пока еще робких – найти связи с природными си­лами.

– Что?! – недоверчиво воскликнул Ивейн. Он, воспитанный на заповедях друидов, не верил своим ушам. – Анья наполовину саксонка, а значит, ни о каких связях не может быть и речи.

– Для жреца с таким несомненным даром ты судишь на удивление неверно. У девушки эти способности врожденные. Такое случается редко, не спорю, среди тех, в чьих жилах течет смешанная кровь, но не в ее случае.

Хотя Ивейн и сам временами задумывался, но подобное утверждение, обвинявшее его в за­блуждении и полнейшем неведении, было боль­ше, чем он мог снести.

Два синих взгляда скрестились, но ни один не отвел глаз, что доказывало упрямство обоих.

Ивейн первым прервал затянувшее молчание, язвительно усмехнувшись:

– Так это и есть твое предостережение!

– Нет. Это факт. – Элис печально улыбну-дась. – Слушай внимательно, и я сейчас дойду до предостережения. Оставшись без надлежаще­го обучения, какое только ты в силах дать ей, девушка может поддаться соблазну и сбиться на опасный, но более легкий путь, подобно нашей тетушке Гите. Тебе известен ее ужасный конец.

Ивейн яростно тряхнул черными, как воро­ново крыло, кудрями, отгоняя даже мысль о том, что его маленькой нежной фее грозит опасность оказаться во власти злых сил – тех самых страшных, отвратительных духов, которые чуть не погубили ее, когда она была совсем ма­лышкой.

Элис на мгновение умолкла, чтобы он мог в полной мере, точно при свете магического крис­талла, осознать всю серьезность опасности.

– Хотя я не желаю, да и не могу общаться с темными силами, властвовавшими над моим прошлым, я чувствую, как они пробуждаются и тянутся к Анье. Если ты не хочешь, чтобы они завлекли ее в свои сети, ты должен заставить их умолкнуть.

Брат, казалось, не мог или не хотел взглянуть в лицо этой страшной угрозе. Веретено сосколь­знуло с колен Элис, она еще крепче сжала руку друида, встревоженно заклиная:

– Я слишком хорошо знаю, как соблазняет и влечет этот путь. И я прошу тебя, умоляю – подумай об этом!

Ивейн сжал ее пальцы – в глазах сестры он прочел искренность слов, лившихся, словно река в половодье.

– Злые духи приманивают такими нехит­рыми радостями, как благовония и душистые травы. Затем они предлагают в дар величайшее из наслаждений – власть над могущественными силами, которые станут подчиняться тебе и ис­полнять малейшее твое повеление. К этому привыкаешь… пока не узнаешь, какой ужасной ценой приходится за это платить. Но узнаёшь это только тогда, когда поздно уже что-либо изменить и разорвать эти узы. – Элис горько усмехнулась.

– Но ты ведь это сделала. Я же видел. – Ивейн попытался утешить сестру.

– Да, – Элис легонько кивнула, и голос ее зазвенел, как натянутая струна. – Но за это я за­платила еще дороже. Я навеки обречена пребывать в одиночестве. Одиночестве куда более всеобъем­лющем, чем отсутствие собеседников и друзей. Это внутренняя пустота, пустота души. – Подыс­кивая верные слова, она задумчиво продолжи­ла: – Нет, не пустота, ведь я чувствовала и знаю, чего теперь лишена. Пустота эта заполняется лишь призрачными видениями чужих жизней, счастья или печалей других и предостережениями о гро­зящей им опасности. Временами я даже вижу кар­тины того, что могло бы случиться со мной, но те­перь уже никогда не случится.

– Я мог бы научить тебя общаться с добры­ми силами.

Ивейн не был уверен, что это возможно, если жрица разбила кристалл и разорвала те узы, что связывали ее с духами природы, но он попытался бы, если бы только это помогло его заблудшей сестре.

– Нет, ты не понял, хотя я и пыталась объ­яснить тебе все. Если бы мне даже каким-то об­разом и удалось восстановить мои нарушенные связи с природой, я почти наверняка снова под­далась бы соблазну, отдавшись во власть темных сил. Лучше уж больше не рисковать.

Ивейн попытался придумать хоть что-ни­будь, чтобы спасти ее от печального настоящего и невеселого будущего, но Элис прервала его на первом же слове нелепым, казалось бы, заявле­нием, достойным только резких перемен настро­ения жреца.

– У нас есть сестра… по крайней мере, была…

Ивейн нахмурился. Конечно же, у них есть сестра. Ради Ллис он и отправился на поиски Адама. Что Элис хочет этим сказать? Неужели с Ллис что-то случилось?

Догадавшись о его опасениях, Элис слегка улыбнулась:

– Я говорю не о Ллис. При этих словах Ивейн вскинул голову. Де­сять лет назад он увидел сестру, о существовании которой не подозревал, – Элис. Но не может же это случиться опять!

– Первая жена нашего отца умерла, подарив ему девочку. Та выросла, достигнув зрелости как раз к тому времени, когда он взял себе в жены нашу мать.

Ивейн никак не мог в это поверить:

– Если бы это было правдой, мы с Ллис, без сомнения, знали бы о ее существовании.

– Отец ничего не говорил тебе и обо мне, – напомнила брату Элис. – Так почему же тебе так трудно поверить в это?

– У него были причины не говорить о тебе ради спокойствия и безопасности всех осталь­ных. – В голосе Ивейна слышалось раздражение.

– Но, согласись, это никак не объясняет, для чего ему было скрывать от всех старшую дочь?

Элис не хуже Ивейна понимала, почему отец не хотел никому говорить о ее существовании. Любая женщина, которая одновременно произ­вела на свет более одного ребенка, вызывала опа­сения и недоверие окружающих. Тем более у друидов, для которых, как всем было известно, число три являлось священным. Родить тройню значило подвергнуть неминуемой грозной опас­ности жизнь малышей. Ради того чтобы спасти всех троих, отец отослал Элис на воспитание к своей сестре Гите.

– Тайна нашей сестры открывается куда проще. – Элис опустила глаза на свои переплетенные пальцы. – Наш отец, друид, отрекся от нее, потому что она вышла замуж за христианина, простого саксонского фермера.

Действительно, секрет открывался так про­сто, что Ивейн сразу поверил. Он вполне мог представить себе, что отец, каким он его помнил, должен был повести себя именно так.

Гаснувшее пламя сверкнуло в серебряных нитях волос Элис; она была довольна, что брат наконец-то поверил ей. Но это было еще не все.

– Сестра подарила своему мужу, фермеру, сына и дочь… Она погибла в полыхавшем аду по­жара… в объятиях супруга.

В последних словах Элис звенело страстное томление ее тоскующей души по любви, которой ей не дано изведать.

– Так для чего же ты говоришь мне о ней теперь, когда она умерла? – Ивейн уже почти догадывался и все же, не отводя от сестры при­стального взгляда, ждал ответа на свой вопрос. – Ее дети живы, – загадочно усмехнувшись, ответила Элис. – Одно дитя сейчас находится с человеком, которого ты хочешь освободить.

Ивейн прищурился, невидящим взглядом всматриваясь в пространство. В сознании его всплыло видение сестры: малышка на носу лодки, прикорнувшая на коленях у Адама. Но кто же другой? Он не решался задать вопрос, боясь по­верить, что и эта его догадка подтвердится.

Элис не в силах была дольше молчать:

– Наш племянник уже находится под твоим покровительством.

– Киэр?

Хотя это и прозвучало вопросом, все было ясно, и Элис даже не стала подтверждать оче­видное. К тому же, ей осталось сказать послед­нее, самое главное.

– В этом мальчике тоже заложены связи с природой, и он нуждается в твоей помощи, чтобы эти связи развивались правильно.

Ивейн успел уже полюбить мальчугана, так что даже обрадовался, узнав, что тот оказался его племянником. Жрец вспомнил, как, разговари­вая с крестьянином, сказал ему, что мальчик – сын его покойной сестры. Похоже, это было про­рочеством. Однако ему не так-то просто было привыкнуть к мысли о том, что не только Анья, но и Киэр обладает способностями, редкими у тех, в ком течет смешанная кровь. Где-то в глу­бине его сознания мелькнула мысль: вдруг тем­ное прошлое Элис вновь дало о себе знать, под­вигнув ее – может быть, бессознательно – ввести в заблуждение жреца, заставить его разорвать свои собственные могучие связи с приро­дой поступком, который поднял бы против него мо­гущественных духов стихии?

– Я должна была сказать тебе все это – и ты услышал.

Элис заметила недоверие, даже подозрение в глазах Ивейна и пожала плечами:

– Можешь верить моим предостережениям или нет – как угодно. – Подобрав веретено, она встала, пристально взглянула на Ивейна и до­бавила: – Спроси у своих спутников, как им удалось вырваться из темницы епископа.

– Разве не ты спасла их?

– Они хлопотали около тебя, когда я при­шла. Я только привела их сюда, в укрытие.

– Тогда кто же помешал нашим недругам?

Кто-то ударил его сзади по голове, и это не мог быть саксонец, который шея впереди. В те мгновения, когда сознание ненадолго вернулось к нему, друид отчетливо видел, что лежит на земле, под ногами врагов – их было двое… И тут чья-то неведомая рука отвела от него опасность. Но чья?

– Чья, в самом деле?

Брови Элис насмешливо приподнялись, еще выше, чем раньше у брата.

– Где Анья? – Звонкий, тревожный голо­сок Киэра разорвал тугую нить напряжения, про­тянувшуюся между сестрой и братом. Оба тотчас же повернулись к мальчику, застывшему в про­еме дверей.

Ивейн нахмурился:

– Разве вы не вместе пошли собирать хво­рост для очага?

– Вместе, но она мне сказала, чтобы я со­бирал у подножия холма, а сама поднялась вверх по склону. Мы должны были встретиться здесь, когда каждый наберет по вязанке. Я набрал.

Киэр показал на охапку хвороста, перевязан­ную камышовой веревкой Элис.

Чувствуя себя пригвожденным к месту двумя пронзительными синими взглядами, мальчик не­уверенно передернул плечами, пытаясь оправ­даться за то, что вернулся один.

– Я просто думал, что Анья закончит пер­вая. У нее и так уже полно было хвороста, когда она решила подняться на холм.

Жрец по-прежнему не отрывая от него при­стального взгляда, и Киэр, бросив вязанку у ни­зкого очага, повернулся к двери.

– Я пойду, поищу ее.

– Нет. – Ивейн проворно поднялся. – Я сам найду Аныо.

И он исчез, прежде чем кто-либо успел вы­молвить слово.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Наказав Киэру возвращаться без нее, Анья обрела возможность хоть немного побыть в оди­ночестве. Девушка шла сквозь мягкую, подни­мавшуюся от земли вечернюю дымку. Ивейн, по счастью, остался в пещере, погруженньш в глу­бокий целительный сон, а Киэр и Элис могли и без нее разжечь огонь в очаге и приготовить что-нибудь на ужин.

Анья шла куда глаза глядят, поднимаясь все выше и пробираясь сквозь кустарник. Сначала она еще слышала, как Нодди возится где-то по­близости, резвится, гоняясь за каким-то зверь­ком по высокой траве, но к тому времени, когда девушка добралась до вершины довольно-таки крутого холма, лисенка не стало слышно. Она брела не спеша, без цели и удивилась, неожи­данно увидев завесу из пышной, блестящей лис­твы и колючек, которая перегораживала тро­пинку. Завеса из остролиста напомнила Анье журчащий поток и лесную полянку, окруженную такой же колючей стеной, хотя и свитой из роз я плюща… При этих сладостных воспоминаниях о дивных минутах, проведенных в укрытии, за­думчивая улыбка тронула ее нежные губы.

Угасающий солнечный свет ласково коснул­ся золотистых кос девушки, уложенных вокруг головы, склонившейся в доверчивом созерцании. Спустя мгновение Анья сунула руку в мешочек, привязанный к поясу, и вынула драгоценный кристалл. Потерев его в ладонях, пока он не начал светиться – что с каждым разом получа­лось все легче, – Анья вознесла к небесам горячую мольбу. Не успела она повторить ее трижды, как луч белого сияющего кристалла, протянувшись, указал ей проход сквозь тернистую стену.

Анья прошла, обнаружив, что очутилась в саду, раскинувшемся по берегам неторопливого, спокойного ручейка. Бесчисленные цветы всех оттенков поднимались из высокой травы, звав­шей утомленную девушку отдохнуть. Колючие кусты по берегам ручейка тоже были усеяны цве­тами, блестевшими среди густой зелени. Девуш­ка почувствовала себя так уютно вдали от чужих любопытных глаз! Наконец-то она могла сделать то, о чем так долго мечтала.

Анья быстро скинула с себя платье и ни­жнюю рубашку. И то и другое давно уже пора было постирать; трудности усугублялись еще и тем, что ей не во что было переодеться. Отчасти она сама была виновата в этом. Конечно, вор по­хитил ее дорожный мешок с одеждой, но ведь потом она заметила котомку в углу сарая в аб­батстве Экли – однако в спешке, убегая, забыла прихватить ее с собой.

Там, где течение было быстрее, девушка опустилась на колени и тщательно прополоскала рубашку и платье. Выстиранную одежду она по­весила между ветвей остролиста так, чтобы та была повыше, и теплый ветерок, обвевая, сушил ее.

Теперь, когда Анья осталась нагая, она ре­шила, что это ей послужит достаточным оправ­данием, чтобы искупаться. Торопливые купания во время их стремительных переходов были, ко­нечно, приятны, но редки: Она принялась расп­летать золотистые косы; их игриво разметал тот же ласковый ветерок, что сушил влажные одея­ния, разнося вокруг нежное, упоительное благоухание. Тонкие пальцы распустили шелковистые локоны, и девушка погрузилась в освежающую прохладу прозрачной воды.

Ее верования – как христианские, так и об­щение с друидами – приучили девушку возно­сить благодарственные молитвы за любое нис­посланное ей благо, и Анья, стоя в бегущей воде, подняла лицо к первым слепящим лучам заката. В это священное время борьбы между светом и тьмой она хотела поблагодарить могуществен­ные высшие силы за возвращенное ей здоровье и за свободу, которую ей вновь удалось обрести.

Элис сказала, что пещеру ее окружает «опа­ленный пожаром лес». Однако, если не считать видневшихся кое-где выжженных, почерневших шрамов, Ивейну на первый взгляд показалось, что Иствуд скорее являет собой зрелище возро­ждения природы. Обгоревшие пни были почти скрыты под свежими зелеными побегами. Высо­кие кусты дали множество новых ростков, и вся земля была покрыта самой разнообразной рас­тительностью.

Вид обновленного, возрождающегося леса создал ощущение покоя, и Ивейн почувствовал, что никакая опасность не грозит его маленькой фее… не считая, конечно, его собственного при­сутствия – тем более теперь, после его разговора с Элис. Изящные ноги Аньи оставили тропинку, ведущую вверх по склону. Не колеблясь ни минуты, не чувствуя угрызений совести, Ивейн последовал за прекрасной добычей, радуясь, что благодаря неосознанной помощи Киэра сможет остаться с любимой наедине.

Иа вершине холма тропинка совсем исчеза­ла, но Ивейн лишь улыбнулся, уверенный, что это еще один дар духов леса – источника его силы, – призванный оберегать его одиночество. Ему не было необходимости видеть следы. Едва ощутимая аура, легкие, дразнящие излучения вели его за собой. Двигаясь в серой дымке уга­сающего дня, он шел на их зов. Чем ближе он подходил, тем явственнее ощущался призыв, пока Ивейн не прошел наконец через еще одну естественную преграду. Она без сомнения не рас­ступилась бы перед тем, кто не был, подобно друидам, связан с природой. Теперь, однако, ему ни к чему было спрашивать, как это удалось Анье. Ее связь со стихией была несомненной, столь же несомненной, как и его любовь к де­вушке. И, так как первая смела все преграды с его пути, душа его ликующе воспарила.

Запахнувшись в черный плащ, Ивейн стоял в испещренной солнцем тени на ковре из густой травы, а сладостное благоухание бесчисленных цветов наполняло воздух. Чудесные воспомина­ния словно ожили вновь, превратившись в реаль­ность. Юноша снова видел перед собой свою прелестную жрицу. Казалось, сама богиня весны поднялась в человеческом облике из струящихся легких волн. Действительно, Анья являла собой образ дивной, неземной красоты, стоя вот так, по бедра погруженная в расплавленный, про­зрачный хрусталь, повернувшись спиной к дру­иду. Силуэт ее четко вырисовывался на фоне за­катного неба, залитого ослепительными и не­жными цветами заходящего солнца – от легчайшего голубого до золотого и пронзительно розового. Всей душой отдаваясь могуществу та­инственных сумерек, девушка подняла дицо и протянула руки к светилу, заходившему во всей своей славе. Голосом неземной чистоты и невин­ности она возносила хвалу и благодарственную молитву духам. Простые слова песнопения дока­зывали, что ей еще необходимо учиться, но этот маленький недостаток щедро искупался ее чис­тосердечием.

Анья вновь опустила руки, склонив голову в молитвенном порыве. Ивейн ждал, пока она за­кончит молитву, и лишь потом заговорил с над­лежащей почтительностью:

– Благодарю тебя, во-первых, за то, что ты спасла мне жизнь, и, во-вторых, за возвращенное мне здоровье.

Анья инстинктивно присела, погрузившись по шею в воду, но тут же, не желая себе присва­ивать чужую заслугу, ответила:

– Одна я ничего не смогла бы сделать. Это Киэр, чтобы остановить врагов, воспользовался той же рогаткой, из которой стреляли в тебя.

Ивейн, закинув голову, звучно расхохотался.

– Рогатка! Вот уж от чего я не готов был обороняться!.. Но, похоже, и враги наши тоже. По-моему, я должен непременно добавить мою скромную благодарность ко всему, чем собира­юсь заняться с Киэром.

Анью порадовал веселый смех Ивейна. Ясно было, что он чувствует себя лучше и на душе у него светло. Девушка чуть повернулась, радостно улыбнувшись ему через плечо.

– И все-таки…

Улыбка – неотразимая, обаятельная – оза­рила лицо друида.

– Я благодарен тебе за то, что, пока я лежал беспомощный, без сознания, ты молила духов стихии вернуть мне здоровье и силы.

В синих глазах жреца было столько невыска­занного, что девушка не хотела даже думать об этом, боясь ошибиться, принимая мечты за дей­ствительность. Анья была так погружена в раз­мышления о недосказанном, что не заметила даже этого явного признания ее участия в его чу­десном спасении.

Ивейн почувствовал ее робость и улыбнулся ласково и насмешливо. Он знал, как заставить ее поверить.

Анью потрясло, когда, тихонько оглянув­шись, она заметила, что Ивейн поспешное стя­гивает с себя одежду. Хотя они и любили друг друга в укромном, увитом жимолостью укрытии, Анья впервые видела Ивейна полностью обна­женным, и сердце ее затрепетало при этом оше­ломляющем зрелище. Жрец ступил в ручей вслед за девушкой, и отражавшиеся в воде лучи захо­дящего солнца заиграли на мускулах его могуче­го тела. Ивейн подходил к ней все ближе, и Анья всем существом своим жаждала лишь одного – ощутить его жар. Руки девушки дрожали, внутри бушевало пламя.

Синий огонь взгляда Ивейна опалил ее чудес­ную наготу, затем взметнулся, поднявшись к изящному лицу, полному желания, и к широко раскрытым огромным глазам, говорившим о ее любви больше, чем сказали бы любые слова. Жрец ощутил на себе взгляд зеленых, затуманен­ных глаз, касавшихся его тела, точно ласковые легчайшие прикосновения. Найдя в воде руки возлюбленной, Ивейн притянул ее к себе и при­жал к своей мощной груди.

Пальцы Аньи вздрогнули, предвкушая, как сейчас запутаются в темных курчавых зарослях на груди любимого. Их никто не удерживал, и они, скользнув дальше, ощутили его гладкую кожу, это так взволновало девушку, что она закусила губы. Все исчезло для нее, кроме могучей груди, вздьь мавшейся и опадавшей, и руки Аньи беспрерывно скользили, словно завороженные, наслаждаясь ощущением железных мускулов и жестких вьющихся волос. Она коснулась широких плеч, потом ее руки снова скользнули вниз, и девушка чувствовала, как каждый изгиб или впадинка за­горается под их прикосновением.

Ивейн всем своим существом, каждой кле­точкой тянулся к ищущим, пытливым касаниям Аньи. Прохладная вода вокруг них не умеряла огня, полыхавшего у него в крови, бежавшего по его жилам, как пожар, пожирающий лес. Тяжелые веки жреца опустились, прикрыв пламя, полыхав­шее в его синих глазах. Собрав всю свою вы­держку, Ивейн застыл, давая девушке возможность беспрепятственно удовлетворить любопытство.

Анье нравилось прикасаться к телу возлюб­ленного, нравился его мужской аромат, и кон­чиком языка она тронула это тело, желая ощу­тить его вкус. Для Ивейна ее прикосновение было подобно обжигающим языкам пламени. Дыхание его стало неровным, прерывистым, и сердце Аньи забилось еще сильнее. Девушка чувствовала, как растет его страсть, и жажда, томившая возлюбленного, передавалась ей.

Касания нежных пальцев Аньи становились все отважнее, смелея от бушевавшего в ее душе шторма, и стойкость Ивейна подвергалась мучи­тельным испытаниям. Плотина его сдержаннос­ти прорвалась, когда нежные губы, вслед за лег­кими пальцами, коснулись плоского мужского соска. Из горла юноши вырвался сдавленный стон, он запустил пальцы в сверкающие волосы, не в силах оторваться от источника невырази­мого наслаждения.

Затем пальцы друида скользнули по шее де­вушки, спустившись вниз, в глубокую ложбинку между грудями. Голова ее запрокинулась, веки закрылись, и она сдавленно охнула, когда руки его снова взметнулись вверх. Потрясенный само­забвенным откликом девушки, Ивейн касался ее медленно, упоительно, сладко, поднимаясь все выше, чувствуя, как трепещет ее нежное тело в его руках.

Всем своим существом отдавшись прикосно­вениям возлюбленного, Анья тихонько вскрик­нула, когда страстные пальцы жреца помедлили, не касаясь ее груди. Чувствуя, что ноги девушки вот-вот подогнутся, Ивейн обхватил ее бедра, одной рукой прижимая их к своим, другой при­держивая ее тело под грудью. Девушка задохну­лась в томительном ожидании; еще несколько бесконечных, мучительно сладких мгновений – и ладонь его двинулась вверх, приняв в себя сла­достный груз. Жрец снова помедлил; его пыла­ющий синий взор был устремлен на сокровище, трепещущее в его ладонях.

– Ты прелесть и радость души моей, и жизнь моя немыслима без тебя.

Он произнес эти слова низким, чуть хрипло­ватым голосом, наклонившись и легонько кос­нувшись губами нежно-розового соска. Отстра­нившись, он с чуть заметной удовлетворенной улыбкой смотрел на Анью, бессознательно вы­гнувшуюся в стремлении ощутить его рот – маленькая расплата за страдания ночей, прове­денных в горячечных, безнадежных мечтаниях. Он еще раз поцеловал ее – коротко, быстро, чуть втягивая губами сосок; поцелуй был мучи­тельно сладким, но он лишь разжег полыхавшее в обоих желание.

Дыхание у Аньи перехватило от сжигавшей ее неистовой жажды и безмолвной мольбы, и шторм, надвигавшийся на нее, закружил ее, под­нял, унося в своем вихре. Ухватившись за чер­ные, как ночная тьма, кудри, Анья притянула к себе голову Ивейна. Обняв сгоравшую от жела­ния возлюбленную, жрец приподнял ее, бессчет­ными поцелуями покрывая ее чудное тело, Анья забылась, растворившись в дыму полыхавшего наслаждения, с готовностью откликаясь на зов возлюбленного, еще крепче обвивая его шею ру­ками, притягивая его к себе еще ближе.

Он не противился, когда она легонько сколь­знула вниз, приникнув к его крепкому, могучему телу; нежная грудь ее прижалась к его груди, ши­рокой и мощной, бедра точно слились с его бед­рами; твердым горячим ртом он пил, наслажда­ясь, пьянящий нектар ее губ. Объятие было столь полным и безраздельным, что из горла у девушки вырвался болезненный, слабый стон. Она выгну­лась еще больше под требовательными, жаркими поцелуями Ивейна. С готовностью откликаясь на безмолвный призыв возлюбленной, жрец мед­ленно, кончиком языка раздвинул ей губы, впивая сладость ароматного рта, и девушка содрог­нулась от мучительного, острого наслаждения. Его руки обхватили ее крепкие ягодицы, припод­няв их и давая ей ощутить в полной мере все не­истовство и жар его страсти.

Не думая, по какому капризу судьбы ей нис­послано это счастье любви, несбыточной и за­претной навеки, Анья всем своим существом ус­тремилась к огню, к его жгучему, опаляющему жару. Еще сильнее разжигая исступленную жажду жреца, девушка крепче прижалась к нему бедрами, раскачиваясь в горячечном ритме не­истовой страсти, однажды уже изведанной ею в его объятиях. Языки пламени взлетали все выше, и Ивейн пылко, самозабвенно раскачивался ей в такт. Сжигаемая желанием, забыв обо всем на свете, Анья вцепилась в его шею руками, и ногти ее впились в его гладкие мощные плечи, а тело судорожно билось и вздрагивало, прижавшись к Ивейну, волнуя и возбуждая.

Жрец содрогнулся. Не в силах бороться с ох­ватившей его яростной страстью, он поднял Анью на руки, вынес из теплой воды и в мягких вечерних сумерках опустил на травяной ковер. Девушка протянула руки к волшебнику, чаро­дею, пленившему ее сердце и с такой легкостью вызвавшему в ней бурю желаний. Ее сияющие глаза были полны неизъяснимой любовью. Не раздумывая о том, хорошо ли он поступает, Ивейн поддался необоримому очарованию возлюбленной и силе собственной безмерной любви. Он опустился на нее всем телом, и Анья вскрикнула от наслаждения, ощутив на себе его тяжесть, его горячую мощь. Девушка обхватила его стройными и нежными ногами, и Ивейн при­поднял ее бедра, стремясь соединить их тела в теснейшем из всех объятий.

Точно два языка взлетающего в необузданном танце огня, они сплелись неразрывно, вздымаясь и опускаясь, все неистовее, все ярче разжигая ис­ступленное пламя. Анья отчаянно обняла возлюб­ленного, подхваченная порывом налетевшего шторма, – все в ней было напряжено до предела. Палящие вихри томительной страсти кружили ее все неистовее, пока наслаждение не стало почти нестерпимым. И в миг, коща естественный, изна­чальный ритм всех природных сил достиг своего ослепительного зенита, Ивейн, возвращая бесцен­ный дар девушки, шепнул Анье на ухо:

– Я буду любить тебя вечно!

При этих словах, столь мучительно желан­ных словах томительное, невыносимое напряже­ние Аньи взорвалось, рассыпавшись огненным фейерверком наслаждения.

Окутанный ласковой дымкой покоя, Ивейн теснее прижал к себе все еще вздрагивавшую де­вушку. Он нежно перебирал ее чудесные шелко­вистые локоны, и ласковая, умиротворенная улыбка чуть тронула его губы, едва касавшиеся их в поцелуе.

Прильнув к любимому, Анья наслаждалась ощущением его крепкой груди под своей щекой и нежными прикосновениями его губ на своих волосах. Ей хотелось продлить этот сладостный полусон, не омрачать этого светлого сияния мечты, так неожиданно сбывшейся. Но мысль эта, раз появившись, не хотела уже покидать ее.

Анья замерла. В ее душе вдруг зародились опасения, что, как только холодный рассудок возобладает над чувствами, жрец пожалеет о признании, вырвавшемся у него в пылу страсти. Закусив набухшие от поцелуев губы, девушка подавила стон разочарования, пытаясь сладост­ными воспоминаниями отогнать от себя черные мысли. Какая ей разница, что будет потом, – слова эти были сказаны страстно и искренне, а сильные руки любимого обнимали ее крепко и ласково, и эти драгоценные воспоминания оста­нутся с ней навсегда.

Ощутив беспокойство возлюбленной, Ивейн сразу встревожился – но лить на мгновение. Тотчас догадавшись о причине, он попытался из­гнать из ее сердца все сомнения. Друид загово­рил, и при этих словах дыхание у девушки пе­рехватило от счастья. И все-таки тревога, что Ивейн впоследствии пожалеет о сказанном, не рассеялась полностью.

– Я любил тебя всю мою жизнь. Когда ты была совсем маленькой девочкой, это было про­стое и нежное чувство, заботливость старшего брага. Потом пришел день, кота я вернулся в замок и обнаружил, что ты больше не та серьез­ная девочка, которая всеща неотступно ходила за мной по пятам. И все стало сложно.

Ивейн приподнялся на локте, внимательно вглядываясь в зеленые взволнованные глаза де­вушки.

– Каждый раз, как я приходил к вам в замок, любовь моя возрастала, пока я не понял, что до­лжен держаться подальше от девушки, разжигав­шей в моей душе чувства столь бурные, столь не­истовые, что их не могли укротить ни овладение знанием друидов, ни заклинания жреца.

Хотя признание Ивейна было для девушки драгоценнее любого сокровища, в нем было и зерно истины, которое, как опасалась Анья, вскоре прорастет горькими всходами, чья горечь заглушит и растопит всю сладость его любви к ней. Анья до боли прикусила припухшую ни­жнюю губу, слушая слова Ивейна, но, стоило ему на мгновение умолкнуть, как она тотчас же при­зналась в томившем ее ощущении вины.

– Надеюсь, ты простишь мне мой эгоизм и упрямство, попытки навязать тебе чувства, угро­жавшие твоему предназначению. Тебе пришлось бы заплатить за них слишком дорого, и я никогда не посмела бы этого требовать.

– Нет, это я был слепцом и упрямцем! Ласковый смешок Ивейна омыл душу девушки чудесным покоем.

– Ты обладала тайным знанием, а я не хотел в это верить, несмотря на явные признаки. И этим неверием я отрицал главнейшую из запове­дей друидов: священное таинство на границе перетекания, изменчивости, слияния, загадочную магию того, что невозможно определить. Подо­бно тебе – принадлежащей и саксонцам и лэтам; и христианству, и верованиям друидов.

Темно-синие глаза потеплели, с любовью глядя на прелестное лицо, расцветшее от робкой надежды.

– Это моя вина, – повторил друид, и в го­лосе его прозвучала горечь при мысли, чего он чуть было не лишился, – и это едва не стоило мне утраты самой большой драгоценности в моей жизни… тебя.

С последними словами Ивейн склонился к губам, так жаждавшим его поцелуя, терпким и слад­ким, грозившим с новой силой разжечь его страсть.

Друид откинулся, слегка покачав головой и, улыбаясь, с сожалением заметил:

– Мы не можем позволить себе вновь усту­пить искушению.

Ивейн махнул рукой, словно указывая на на­ступавшую со всех сторон тьму.

– Уже совсем ночь; боюсь, что и Элис, и мальчик будут за нас беспокоиться и скоро от­правятся на поиски. Чтобы этого не случилось, нам нужно вернуться.

Упоминание о мальчике напомнило Ивейну, что он хотел сказать девушке – теперь ему не­зачем было что-либо скрывать от нее.

– Пока вы с Киэром ходили за хворостом, Элис рассказала мне еще об одном видении. У меня была еще одна сестра, которую я не знал. – Для юноши все это было так ново, что он помолчал, чтобы еще раз осознать услышанное. – Старшая сестра.

– И мать Киэра. – Анья поняла это внезапно, в тот миг, когда у нее вырвались эти слова. Это со­впадало с тем, что рассказывал мальчик о дедушке, жреце и друиде, растерзанном испуганной его мощью толпой. Она сама ведь сказала тогда Киэру, что так же погибли и родители Ивейна.

Легкая улыбка тронула губы Ивейна, и он сказал:

– Да, Киэр – мой племянник.

Друид не удивился, что Анья догадалась так быстро. Хоть он и не почувствовал ее связи с природными силами, он всегда знал, какой ос­трый, проницательный ум скрывается за этой не­возмутимой серьезностью.

Анью порадовало, что Ивейн с такой лег­костью признал в Киэре своего племянника. Од­нако, вспомнив о том, как мальчик рассказывал ей о своих предках друидах, девушка сообразила вдруг, что до сих пор не сообщила жрецу о том, что узнала в сарае аббатства Экли.

– Раз ты поправился, могу сказать, что у меня есть новости, не менее важные, чем видение Элис об Адаме, и ты должен узнать о них.

Конечно, ей следовало бы рассказать ему об этом, когда он пришел в себя в первый раз, но Анья думала, что лучше теперь, когда здоровье и ясность рассудка вернулись к друиду.

– Когда епископ Уилфрид говорил мне об этом, он был вне себя от злорадства.

Ощущая на себе внимательный взгляд синих глаз Ивейна, девушка поведала жрецу то, что сказал ей епископ: начиная с опасности, грозя­щей замку Трокенхольт, и до намерения Уилфрида использовать своих пленников как приман­ку, чтобы завлечь других.

Когда последние ее слова растаяли в воздухе, наступившее молчание казалось упругим от ре­шимости Ивейна еще раз сразиться и победить епископа, столь же мстительного, сколь и алчно­го. Ивейн поспешно оделся, и Анья едва поспе­вала за ним, натягивая высохшее платье. Невзи­рая на нетерпение как можно скорей начать дей­ствовать, жрец ласково отвел в сторону неловкие пальцы девушки, чтобы помочь ей побыстрее одеться; он справился с этим необыкновенно ис­кусно, но о том, как он овладел этим искусством, Анья предпочитала не задумываться.

Ивейн понял, о чем она думает, и, паль­цем приподняв подбородок девушки, быстро поцеловал ее в нежные губы; потом взял ее за руку и вывел из их укромного уголка – прибежища сладостного покоя и безумного наслаждения.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

– Да, это неподалеку от твоего дома, – слепка усмехнулась Элис. – Еще одна каменная крепость, оставшаясь от древних завоевателей.

Ивейн уже прицепил меч к поясу и прищу­рившись смотрел на мешок, набитый свежими съестными припасами. Они с сестрой сидели в полумраке, у выхода из пещеры, готовые отпра­виться в путь. Сестре не было необходимости на­зывать эту крепость. Жрец узнал ее по описа­нию, и губы его скривились в недовольной ус­мешке. И правда – как же лучше всего спрятать что-либо, как не на самом виду? Скрывая свои замыслы до последней минуты, епископ сам же их выдал, глупо похваставшись, что использует заложников как приманку, которая завлечет его жертву в развалины римлян, давно заброшенные и всеми забытые, – в руины крепости, стояв­шей на берегу, на исконных землях лэтов.

Привыкнув ждать в безмятежном молчании, Анья тихонько сидела рядом с Ивейном и его сестрой, поглядывая на них сквозь угасавшее пламя костра. Ее безмолвная неподвижность, ка­залось, передалась и лисенку, лежавшему у ног девушки, и Киэру, стоявшему чуть позади. Анья тоже поняла, о чем говорила бывшая жрица дру­идов. И догадавшись порадовалась, что оставляет кобылу у Элис. Хотя девушка и любила свою лошадку, медлительное животное было бы в вы­сшей степени бесполезным в путешествии, тре­бовавшем поспешности, так что Ягодку, без со­мнения, лучше было оставить здесь. Ивейн посмотрел на сестру:

– А теперь объясни, каким чудом мы смо­жем добраться до цели так быстро, как ты обе­щала.

Жрецу не терпелось покинуть места, где пра­вил епископ, и, чтобы воспользоваться прикры­тием темноты и избежать ненужных встреч, он хотел выйти в путь сразу по возвращении в пе­щеру вчерашней ночью. Однако Элис отвергла его план, горячо убеждая, что им удастся проде­лать этот путь куда быстрее и безопаснее, если они подождут до рассвета. Теперь, зная, куда им нужно добраться, Ивейн понял, как долго им пришлось бы быть в пути, даже не отдыхая, ни на минуту не останавливаясь, а это грозило бы совершенно лишить их сил. По правде говоря, предстоящее путешествие оказалось устрашаю­ще длинным, так что вряд ли он поспеет на место вовремя, чтобы опередить врагов. Теперь вся надежда была на загадочные обещания сестры.

– Берите вещи и пойдем. – Махнув рукой на поклажу, Элис еще более возбудила любопыт­ство Аньи, взяв сверточек из ткани бирюзового цвета, перевязанный тонкой бечевкой.

Пока все разбирали котомки, Элис, зажав сверток покрепче под мышкой, сунула скрученный из камышинок конец сальной свечки в огонь. Фитиль задымился и вспыхнул. Путники, поджидавшие Элис у выхода из пещеры, были немало удивлены, увидев, как та повернулась и направилась в глубь ее, к противоположной стене.

Она спиной ощущала их любопытные взгля­ды. Даже ее брат, могущественный жрец и кол­дун, был поражен, и это ее весьма позабавило. Но Элис тут же пожалела о своей неуместной на­смешке. Кто знает, быть может, десять лет, про­шедшие с того дня, как она разбила кристалл, а с ним и те узы, что связывали ее с темными си­лами, не изгладили до конца того зла, что они в ней посеяли? Стараясь не думать о собственной вине и расплате, которая, видно, суждена ей до смерти, Элис кончиками пальцев нажала на тем­ное пятнышко на толстой шероховатой стене. Громадная скала медленно отодвинулась в сто­рону.

Ивейя подосадовал на себя за то, что его уди­вил этот трюк с валуном, таким же, как и тот, что загораживал вход в его пещерное жилище в Талакарне.

Когда Элис поднесла свой светильник к кро­мешному мраку проема, за ним открылся тун­нель, круто уходивший в неведомую черную без­дну. Колдунья первая ступила во тьму.

Ивейн пропустил за ней Киэра и Анью. На­сторожившийся, но верный лисенок следовал за ней по пятам. Жрец пошел позади, замыкая про­цессию.

Путники осторожно продвигались вниз по проходу, и вскоре шум бегущей воды заглушил глуховатое постукиванье посоха друида о ка­мень. Широкая улыбка, вспыхнув, озарила лицо жреца. Подземной реке не мешают неровности и изгибы земной поверхности, она течет прямо, никуда не сворачивая. Жрец тихо затянул пес­нопение, взывая к кристаллу на набалдашнике, зажатому в когтях у орла. Вскоре его ослепи­тельное сияние сделало пламя светильника из­лишним.

Ни Анья, ни Киэр не владели еще тайным знанием, позволявшим предвидеть будущее, но шли спокойно, не сомневаясь и всей душой до­веряя тем, кто им обладал. И после нескольких крутых, уводящих вниз поворотов они забыли о последних сомнениях, потрясенные открывшим­ся перед ними чудесным зрелищем. Словно гро­мадные каменные сосульки свисали из полумра­ка над головой и вырастали из тьмы под ногами.

Коридор плавно поворачивал за угол, закан­чиваясь широкой и плоской площадкой, за ко­торой струилась река; течение ее было медлен­ным по краям, но стремительным посредине. Воздух был насыщен влажными испарениями. Сбоку, у основания зубчатого пика, поднимав­шегося из мокрого камня площадки, лежал длин­ный и узкий челн.

Как только Ивейн спустил суденышко на мелководье у берега, его сестра дала последние указания и последнее напутствие.

– Там, где река выходит на поверхность, впадая в море, на берегу стоит маленькая дере­вушка. В ней живет рыбак по имени Хайю. Он молчалив, и лик его неприветлив, но он довезет вас до места. – Элис печально улыбнулась, до­бавив: – Мне было видение прошлой ночью; я видела, как буря неслыханной силы разразилась над Трокенхольтом. Я не могу сказать с точ­ностью, что это – картины ли моего прошлого или вашего будущего, однако боюсь, что скорее всего последнее.

Жрице никто не говорил об угрозах еписко­па, а значит, у нее не было причин придумывать это знамение, и Ивейн поверил. Однако, почув­ствовав, как тотчас же напряглась Анья, хотя внешне она и оставалась недвижной, словно один из каменных монолитных столпов, возно­сившихся кверху в туннеле, друид промолчал. Он решил лишь уточнить слова Элис по поводу ры­бака:

– А как мы сумеем уговорить этого Хайю, чтобы он отправился с нами в опасное плавание?

– Когда вы появитесь и он увидит этот челн, то поймет, что вы прибыли от меня.

Видя, что подобное объяснение не убеждает недоверчивого жреца, Элис добавила:

– Благодаря моим предсказаниям семья Хайю спаслась от неминуемой гибели, когда на них напали коварные ночные разбойники. Во время отлива они укрылись в моем морском гроте. В том, через который вы выйдете.

– Но можем ли мы быть уверены, что при­будем туда как раз вовремя, к началу отлива, когда будет открыт выход к морю? – спросил Ивейн.

– Потому-то я и настаивала, чтобы вы до­ждались рассвета. – Элис покачала головой, с огорчением глядя на брата. Его вопросы говори­ли о том, что он все еще не доверяет, ей до конца.

Хотя он впервые совершал подобное путе­шествие, и уж тем более по этой реке, Ивейну были ведомы тайны подземных путей. Он доста­точно хорошо знал законы, которые ими правят, чтобы понять, что Элис не лжет. Не то чтобы он действительно сомневался в ее искренности, но, изучая законы путей, пролегающих под землей, он научился в то же время и осмотрительности. Вот почему ему понадобилась эта проверка.

Анья почувствовала напряженность, возни­кшую между колдуньей и ее братом, и с облег­чением вздохнула, когда друид широко улыбнул­ся сестре. Девушку решили посадить на нос лодки, Киэр должен был сесть в середине, а Ивейн – отталкиваться веслом на корме. Анья не теряя ни минуты наклонилась и уложила мешок с продуктами между собой и Киэром. Когда она выпрямилась, Элис подошла к ней.

– Я заметила, что у тебя нет одежды на смену, и подумала, что это может тебе пригодиться. – И протянула ей сверток, перевязанный бечевкой, ко­торый девушка уже успела заметить.

– Конечно, мне пригодится… но неужели вам не жаль расставаться с таким чудесным на­рядом?

Хотя платье было тщательно сложено, Анья не могла не заметить, какое оно дорогое; материя была тонкая и даже при неярком свете факела и кристалла видна была золотая вышивка по краям.

– Мне оно больше не понадобится. – Элис небрежно пожала плечами, но видно было, как она напрягаась, опасаясь отказа. – Я дарю его тебе в благодарность, за то что ты спасла моему брату жизнь, и за то счастье, которое – как мне открылось в видениях – ты принесешь ему. Так что мне будет очень приятно, если ты примешь мой дар.

Взволнованная предсказанием будущего счастья с любимым, Анья просияла и крепко прижала к себе мягкий сверток. Ей будет дорог этот бесценный подарок, оттого что он сделан от чистого сердца.

Элис согрела улыбка девушки и еще больше обрадовал одобрительный взгляд жреца. Она по­вернулась к друиду, стоявшему позади с веслом в одной руке и с посохом, увенчанным сияющим шаром.

– За то, что ты предоставила нам надежное укрытие, предостерегла нас и указала нам этот путь для быстрого и безопасного путешествия, я благодарен тебе, сестра. – Ивейн намеренно подчеркнул последнее слово. – Но еще больше я благодарен тебе за то, что ты поведала мне о пле­мяннике и направила на путь знаний, сокрытых даже от моего мудрого и великого наставника.

Услышав слово «племянник», Киэр насторо­жился и быстро взглянул на Ивейна. Он встретил на удивление многозначительную улыбку жреца, кивнувшего в его сторону. Мальчик смутился, взволнованный зародившимися надеждами.

– Увидимся ли мы с тобою еще? – обра­тился Ивейн к Элис.

Анья удивилась, ведь жрец нечасто задавал такие вопросы людям, не обладавшим силой дру­идов, но Элис приняла это как знак уважения, и это ей всегда будет дорого. Ее печальное лицо озарилось улыбкой; она слегка покачала голо­вой, прежде чем ответить:

– Вы, может быть, и не увидетесь со мной больше, но я, без сомнения, еще не раз увижу вас в моих видениях.

Ивейн вспомнил, как несчастная сестра го­ворила, что ей часто являются образы тех, кого она потеряла, и почувствовал, что ему бесконечно жаль ее.

Заметив, как лицо его исказилось от жалости, Элис строго заметила:

– Вам лучше отправляться немедленно, не то вы пропустите время отлива…

–И все наши тяготы окажутся напрасными, – закончил за нее Ивейн.

Каждый из путешественников занял свое место, все вещи были погружены, и даже явно на­сторожившегося лисенка усадили в челн. Он ткнулся остренькой мордочкой между торбой Ивейна и котомкой с пожитками Киэра; они от­плыли, оттолкнувшись от подземного берега. Посох жреца, как и меч, уложили вдоль борта. При свете сияющего у ног кристалла Ивейн вел лодку сквозь быстрые воды подземной реки. Путешест­вие по мрачным, но таинственным и прекрасным подземным путям началось.

Они еще только входили в устье реки, Хайю стоял у руля, а его старший сын начал убирать квадратное полотнище паруса, но Анья уже ви­дела бухту, куда им предстояло пристать. У де­вушки ныло все тело после целых суток, про­веденных на воде, в лодке. После недельного пешего перехода она бы никогда не подумала, что может устать, если будет все время сидеть, однако так оно и было. Но что были эти мелкие неудобства по сравнению с угрозой, нависшей над ее домом, родными и, хуже всего, – над возлюбленным, которому без сомнения, пред­стояло пройти через грозные испытания, чтобы одержать победу над злыми силами.

Облокотившись на борт длинной и узкой лодки, Ивейн смотрел, как солнце восходит над горизонтом и яркие краски рассвета истаивают в нежнейшей голубизне. Этот новый восход и надежда, что скоро они будут в спокойной гава­ни, убеждал рыбаков, что друид был прав, когда уверял их, что они смогут беспрепятственно про­плыть глухой ночью, огибая подводные скалы. Ночью, во мраке, жрец сам держал руль, однов­ременно заклиная ветер, надувавший их парус. Все это истощило его и нравственно, и физичес­ки.

Как Элис и обещала, рыбак с готовностью согласился перевезти на своем челне жреца и его спутников от пристани в деревушке, когда им по­надобится. Хайю, однако же, заартачился, когда оказалось, что им требуется отплыть сразу после полудня. Ведь это означало, что они проведут в море всю ночь, что было небезопасно даже при полной луне. Тем не менее, не в силах противо­речить друиду с его таинственно мерцающим кристаллом на посохе, старик нехотя уступил.

Чувствуя непомерную усталость возлюблен­ного, Анья обернулась и улыбнулась ему нежной улыбкой.

– Ну и как, ты готова к дальнейшим подви­гам? – спросил Ивейн отважную девушку, про­сидевшую спокойно и неподвижно во время их бурного плавания.

Анья знала, что жрец улавливает все ее чувства и настроения, и попыталась побороть свои опасения, успокаивая себя воспоминаниями о видении Элис. Предсказание жрицы о грядущем счастье она будет хранить в своей душе, как та­лисман, защищающий от поражения. Девушка решила не думать о том, что Элис моща и со­лгать, просто ради их успокоения.

Когда Ивейн заговорил, спавший до тех пор Киэр потянулся и сел. Во время их плавания по подземной реке жрец поведал мальчику о своих родителях и о том, что они с ним родственники. Он обещал мальчику то, о чем тот мечтал больше всего на свете, – обучать его искусству жреца.

–Мы уже на месте? – спросил мальчуган.

– Скоро приедем, – Анья махнула рукой в сторону берега, к которому они быстро прибли­жались.

Когда нос челнока заскрежетал по прибреж­ной гальке, Ивейн перебросил ножны, котомку, мешок с продуктами и еще один, с пожитками Киэра, на траву подальше от берега. Жрец спрыгнул в неглубокую воду и поднял лисенка, потом мальчика и поставил их на камни, высту­павшие из воды. Достав из челнока драгоценный посох, Ивейн протянул его Киэру.

– Ты сможешь держать его крепко? – спросил он племянника. Это была первая, самая простая проверка. Она покажет, готов ли тот к дальнейшим урокам.

Киэр понимал, какая это ответственность – держать посох жреца. Лицо его стало серьезным, и он бережно принял жезл, который был почти вдвое больше его самого.

Ивейн улыбнулся мальчику и вернулся к лодке. Посох его был в надежных руках, и он бережно поднял Анью, подхватив ее на руки. Так он и нес ее до самого леса.

Анья просияла улыбкой – она радовалась, что Ивейн доверяет племяннику. Девушка еще теснее прижалась к возлюбленному, уютно при­тулившись в его могучих объятиях. Тот, предчув­ствуя, что это их последние минуты наедине, за­печатлел страстный, пылающий поцелуй на ее губах. Потом с неохотой отвернулся и отошел, чтобы еще раз поблагодарить рыбаков. Те смот­рели на жреца с благоговейным восторгом, пот­рясенные его способностью плыть в темноте, огибая невидимые во мраке коварные скалы.

– А они смогут вернуться домой сами, без вашей помощи? – просил мальчуган, подходя к друиду.

Взяв из рук мальчика посох, Ивейн ответил:

– Они ведь сейчас отплывают, а значит еще до заката доберутся до своей гавани. Днем, когда светло, они во мне не нуждаются.

Хайю и его сын снова пустились в плавание, а жрец со спутниками направился в лес. Они принялись подниматься по крутому склону холма; по другую его сторону, на берегу, за излучиной, находилась крепость. Подъем был тяжелый, тропинку то и дело перегораживали громадные валуны, и времени ушло больше, чем они ожидали. Они тревожились, предвидя, что спуск с холма окажется тоже долгам.

Путники поднимались почти в полном мол­чании. Ивейн лишь попросил, чтобы Анья рас­сказала ему, как им с Киэром удалось убежать из аббатства Экли. Когда девушка объяснила, какую хитрость она придумала и как провела епископа при помощи заклинания о прикрытии, Ивейн улыбнулся, одобряя ее находчивость. Ти­шина, нарушаемая лишь пением птицы да их со­бственными шагами, вновь повисла над головами путешественников, взбиравшихся на скалистую вершину холма. Ивейн думал, как выполнить то, ради чего он и вышел из Трокенхольта.

В конце концов они добрались до поросшей лесом вершины, откуда была ясно видна цель. Римская крепость Венда была известна Ивейну, а Анье и Киэру руины на каменистой косе каза­лись таинственными и грозными. Крепость, на­ходившаяся на возвышении, была прекрасным оборонным сооружением; путника, откуда бы он к ней ни приблизился, хорошо было видно из­далека. Последнее объясняло, почему Ивейн счел за лучшее высадиться за поворотом.

Прежде чем освободить пленников, томя­щихся в замке, Ивейн внимательно осмотрел и форт, и его окрестности, высматривая какие-либо признаки жизни. Он почти ничего не заметил, кроме нескольких лошадей, пощипывавших траву в просторном загоне без крыши. Это было хорошим признаком.

Поначалу Ивейн досадовал, что Анья, а затем и Киэр отправились на поиски вместе с ним, но теперь он был даже рад этому. Он мог бы про­изнести несложное заклинание, чтобы достичь первой цели. Однако, до крайности утомленный ночным плаванием и ожидая куда более грозных испытаний, жрец рассудил, что надо беречь силы. Не лучше ли поручить им обоим выполне­ние легкой задачи, сберегая силы для битвы, предсказанной жрицей?

– Киэр… – Оклик Ивейна нарушил тиши­ну, царившую на земле. – Сможешь ли ты вы­полнить то, о чем я попрошу?

Хотя он уже давал подобное обещание, прежде чем жрец разрешил ему отправиться с ними в дорогу, мальчик поднял глаза на Ивейна и тут же кивнул.

– Сложи ладони лодочкой и держи их, вы­тянув перед собой, что бы ни случилось.

Когда мальчик повиновался, Ивейн, сунув руку в мешочек, висевший на перевязи меча, до­стал оттуда белый, отполированный ладонями кристалл жреца. Он легонько покатал его, про­износя короткое заклинание. Кристалл, откли­каясь на призывы жреца, тотчас же засиял ярким светом.

Киэр неслышно вздохнул, когда Ивейн осторожно переложил ему в руки светящийся камень. Сияние его ни на миг не померкло, и мальчик ни на мгновение не оробел. Он смотрел на крис­талл с восхищением. Ивейн кивнул, довольный, что его план удался.

– Мы вместе спустимся по склону холма, но дальше, когда сгустятся сумерки, вы пойдете вдвоем. – Ивейн был рад, что никто не стал спорить. – Анья произнесет заклинание о при­крытии, и оба вы сможете войти в крепость не­замеченными.

Девушку взволновало, что Ивейн, по всей ви­димости, не только уверен, что она обладает ма­гической силой, но и дает ей возможность ис­полнить свою мечту, доказав, что ее помощь нужна ему.

– Когда вы проникнете внутрь, ты, Киэр, до­лжен будешь держать кристалл как можно ближе к девушке, чтобы вы оба были невидимыми, а Анья, поскольку ей известны свойства сонного снадобья, подольет это зелье в эль стражникам. Когда настойка подействует и все они заснут, вы отыщете пленников и выведете их из темницы. Если же решетки окажутся слишком прочными и вам самим не удастся открыть их, вам доста­точно помахать мне пылающим факелом вон с той башни с зубцами. Она выше всех остальных. Я увижу и приду к вам на помощь.

Ивейн не стал говорить Киэру, что это его сестренка заключена в крепости вместе с Адамом, опасаясь, как бы с малышкой чего-ни­будь не случилось, прежде чем они успеют осво­бодить ее.

Внимательно выслушав планы жреца, Анья поняла, почему он решил поручить это им. Она ни на минуту не забывала о предсказании, что над ее домом собираются грозные тучи. И девуш­ка знала, что Ивейн – единственная надежда всех обитателей Трокенхольта, ведь он один был властителем могущественных духов стихии, спо­собных рассеять бесчисленное войско врага. Чтобы вызвать, держать в повиновении, а затем усмирить эти безудержные, непокорные силы, ему следует до конца восстановить свою мощь. Ивейну предстоит величайший из подвигов, и она сделает все, чтобы жрецу, приступая к его исполнению, не пришлось понапрасну растра­тить свое могущество.

Спуск через заросли, когда им снова прихо­дилось огибать громадные валуны, был столь же нелегок, как и подъем. Однако, как путники и надеялись, они вышли на лесную опушку как раз в ту минуту, когда солнце на западе опускалось за край горизонта. Под ободряющим взглядом друида Анья нежным голосом затянула заговор о прикрытии, и кристалл ее тотчас откликнулся.

Впервые за много лет Ивейн стоял в стороне, наблюдая, как другие взывают к духам стихии, намереваясь без его помощи достичь цели. Его тревожило, что девушка, хрупкая и прекрасная, одна, без него, должна уйти в ночную тьму, под­вергаясь опасностям. Он едва не пошел за ними, но, зная, что недоверием уязвит их самолюбие, остался, а Анья и Киэр быстро ушли вперед, и последний луч их сияющего кристалла раство­рился во мраке.

Жрец остался дожидаться в тревоге, а Киэр тем временем подошел к дверям. К его удивле­нию, охраны не оказалось и двери легко распах­нулись. Держась поближе друг к другу, мальчик и девушка двинулись на звук хриплых мужских голосов. Похоже, стражники успели уже основа­тельно накачаться элем. Анья видела подобное на пирах в своем замке и там, где бывала с ро­дителями. Хотя время еще было не позднее, де­вушке пришло в голову, что, может быть, они пьяны настолько, что и снотворное не понадо­бится.

Кровля и стены главной, центральной залы заброшенного, полуразвалившегося замка были наскоро, кое-как залатаны. Когда Анья и Киэр ступили под его своды, они увидели тех, чьи го­лоса слышали. Сидевшие там пятеро стражников в помятых, неопрятных, залитых элем одеждах были, очевидно, или плохо обучены, или же не имели надлежащего надзора. Возможно, и то и другое. Как бы там ни было, они, вероятно, пили весь день напролет. Один уже лежал, уткнувшись лицом в деревянный поднос с объедками.

Подавив отвращение, Анья занялась делом. Бережно передав кристалл Киэру, она вынула пузырек с сонным зельем. Стараясь не наткнуть­ся на качающихся мужчин, обходя беспомощно распростертые на полу тела, они с Киэром пе­реходили от кружек к бутылкам и от бутылок к бочонку, всюду подливая по капельке снадобья.

Ивейн верил в ее способности поддерживать силу заговора, но Анья вовсе не была уверена, что чары его не рассеются до тех пор, пока зелье не возымеет действия, а потому, не теряя ни ми­нуты, решила отыскать пленников. Снизу, из зала, до них продолжали доноситься выкрики, пока они с Киэром пробирались по лабиринту бесчисленных галерей наверху, а над головами у них было только звездное небо. К каждой из две­рей, попадавшихся им на пути, девушка прикла­дывала ухо, надеясь расслышать какой-нибудь звук, который указал бы им, что пленники там.

Наконец она услышала звонкий, заливистый смех маленькой девочки. Дверь преграждал ме­таллический брус, продетый сквозь кольца, вму­рованные в камень по обеим сторонам косяка; его легко было снять. Дубовая дверь, явно совсем недавно сколоченная, без труда распахнулась. Только когда Адам недоуменно поднял глаза и недоверчиво, с опаской, подошел к распахнув­шейся двери, Анья поняла, что заговор скрывает их с Киэром от взгляда златовласого воина, точно так же как и от взглядов солдат. Но уди­вительнее всего было то, что малышка, которую Адам, вставая, бережно усадил на скамью, в вос­торге вскочила. Явно не ослепления заклинани­ем, девочка радостно взвизгнула и бросилась к Киэру, выбив кристалл у него из рук.

Мальчик растерялся и расстроился, выронив кристалл, но тут же позабыл обо всем, радуясь, что сестренка жива и они снова вместе.

– Анья! – воскликнул Адам, пораженный неожиданным появлением девушки там, где еще минуту назад никого не было. В следующее мгно­вение взгляд его упал на белый камешек, катив­шийся по выщербленному полу, и все стало ясно. Ему было прекрасно известно о его предназначе­нии, после того, как он десять лет провел рядом с любимой женой – жрицей, исповедовавшей ве­рования друидов. Воина удивляло лишь одно – как это дочка Вулфа, наполовину саксонка, могла обладать этой силой?

Анья пожалела, что слишком поторопилась отыскать пленников, не дожидаясь действия сна­добья, поскольку голоса наверху привлекли вни­мание, по крайней мере, одного из стражников. Здоровенный детина, пошатываясь, ввалился в коридор.

Прежде чем он успел поднять тревогу – ко­торая, правда, вряд ли возымела бы действие, так как у тех, кого он мог позвать на помощь, глаза были так же залиты элем, как у него самого, – Адам мощным ударом в подбородок свалил его на пол.

Подняв погасший кристалл, Анья тихонько объяснила Адаму, что им нужно лишь выждать, пока остальные заснут, чтобы беспрепятственно выйти из крепости.

Адам улыбнулся спокойствию девушки. Он частенько задумывался, что кроется за ее внеш­ней невозмутимостью, и теперь видел непре­клонную решимость, горевшую в зеленых глазах. Девушка, пройдя по коридору, взглянула вниз. Последний из стражников свалился и захрапел под действием снадобья.

Все вместе они вышли из крепости, и Анья, осмелев и уже больше ничего не опасаясь, заго­ворила:

– Ивейн дожидается нашего возвращения, он все объяснит и расскажет, что делать. Нужно изгнать из Нортумбрии завоевателей. Враги за­мыслили раздробить ее на мелкие части, кото­рые легко захватить… и начать с Трокенхольта.

Золотистые брови Адама удивленно подня­лись. Странно, что не Ивейн, а Анья пришла ос­вободить их, да еще и с пареньком, незнакомым ему, но явно известным его маленькой спутнице Сайэн. Мало того, они, несомненно, обладают очень важными сведениями. Тем не менее, при­выкнув общаться с друидами, воин не стал сразу требовать объяснений. Ему лишь сильнее захо­телось поскорее увидеться со жрецом. Очевидно, положение ухудшилось за месяцы, что он провел в заключении.

Анья ввдела, как не терпится илдормену, столько времени томившемуся в темнице, всту­пить в борьбу и наголову разбить негодяев. Од­нако надо было выполнить еще одно поручение Ивейна. Им нужно вывести из загона боевых коней стражников и пустить их на все четыре стороны, если Адам не пожелает взять себе од­ного, чтобы явиться на нем к королю. Анья знала, что Ивейн, привыкший к горам Уэльса, не любит ездить верхом. И в общем-то он был прав. Достаточно вспомнить Ягодку, то и дело мешав­шую им в их путешествии. Так что девушка не спрашивала, нужны ли им лошади, тем более, громадные скакуны, с которыми они с Киэром вряд ли могли бы справиться.

Адам, однако же, выбрал себе жеребца и быстро его оседлал, а Киэр и Анья тем временем направились к лесу. Когда их маленький отряд добрался, наконец до опушки, малышка прикор­нула у Адама на руках. Им навстречу вышел Ивейн.

– Что я слышал – неприятель собирает во­йска, чтобы напасть на Нортумбрию? – нетер­пеливо заговорил Адам, прежде чем друид успел произнести хоть слово.

Ивейн, не отвечая, взглянул на девочку, дре­мавшую у воина на руках. Личико ее обрамлено было черными, как смоль, волосами, а глаза, рас­пахнувшиеся ему навстречу, были зеркалом его собственных глаз. Несомненное сходство! Насмешливая улыбка блеснула, но тут же погасла, когда Ивейн ответил:

–Тебе известно, что король Олдфрит не же­лает ничего, кроме мира, однако епископ Уилфрид снова готовит свое ядовитое зелье, объеди­няя саксонских монархов Мерсии и Уэссекса с правителем валлийского княжества Гвилл. Зелье это замешано на жгучем желании мести прежним врагам – тебе и тебе подобным – и приправ­лено ненавистью ко всем друидам. Его-то, слов­но кипящую, расплавленную смолу, он и наме­ревается вылить на Трокенхольт. Я с моими спутниками отправлюсь туда немедленно. Над­еюсь, что с помощью заклинаний нам удастся по­мешать исполнению планов епископа.

Анья улыбнулась от удовольствия. Слова эти означали одобрение жреца. Он доволен ее успе­хом и надеется, что она может оказаться полез­ной в предстоящем опасном деле.

– Надеюсь, – добавил жрец, обращаясь к Адаму, чей скир граничил с землями короля, – ты отвезешь к моей сестре нашу племянницу, и после этого отправишься дальше, чтобы предуп­редить Олдфрита об опасности. То, что готовит епископ, грозит разлиться от Трокенхольта и поглотить всю Норумбрию.

Адам, взглянув на друида, только переспросил:

– Племянницу?

– Да, – Ивейн нетерпеливо кивнул. – Я все объясню… когда мы одержим победу.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Киэр то и дело поглядывал вверх, высматривая признаки предсказанной бури, но, если не считать лиловатой дымки сгущавшихся сумерек, небо ос­тавалось таким же чистым, как днем, коща они пробирались через лес по холму над Вендой.

Киэр родился на земле Трокенхольта, но ему ни разу не довелось побывать в замке господ, так что мальчик не представлял, сколько им еще предстоит идти до него. Но Анья знала, и, чем ближе подходили они к ее дому, подвергавше­муся теперь опасности, тем больше она ускоряла шаг. Под конец она обогнала Ивейна, стремясь поскорее увидеть родные ее сердцу распаханные поля Трокенхольта. Девушка внезапно останови­лась, и Нодди у нее за спиной тоже замер. После того как мужчины ушли в ополчение, земля эта тщательно возделывалась руками людей, не при­выкших к подобной работе. И вот теперь все труды оказались впустую: армии недругов, про­йдя через поля, вытоптали посевы. Девушка, не отрываясь, смотрела на воинов, расположивших­ся лагерем вокруг частокола, окружавшего де­ревню и замок. Незваные гости разбили палатки у^основания стены, сооруженной из толстых стволов деревьев, очищенных от ветвей и врытых рядами очень плотно друг к другу; концы их были остро обточены.

Ивейн остановился за спиной девушки; при­слонив посох к искривленному стволу дерева, жрец ласково положил руки ей на плечи, при­щурившись и глядя на открывшуюся перед ним удручающую картину. Он собирался отослать леди Брину, ее сыновей и всех жителей деревуш­ки в безопасное место, прежде чем подойдет это войско и он обрушит на него свой неистовый гнев жреца. И зачем только он потерял послед­нюю ночь, оставаясь в лесу. А ведь ему хотелось полностью восстановить силы, необходимые для великого дела.

Ивейн бессознательно сжал плечи девушки, и Анья поняла, чем расстроен возлюбленный. Это был ее дом, ее близкие, и никогда бы она «е сделала ничего, что могло бы принести им не­счастье. И все-таки Анья не могла сожалеть о потеряных, но прекрасных минутах. Девушка за­кусила губы. Ее все же мучила совесть – ведь пока она наслаждалась в объятиях возлюбленно­го жреца, драгоценное время ушло. Часы эти были не кратковременной вспышкой страсти, а негасимым и жарким огнем любви.

– Я никогда не пожалею о минутах, прове­денных с тобой. – Чувствуя волнение любимой, Ивейн наклонился, тихонько шепча ей на ухо. – Мы просто опоздали немного, и я не успел сделать то, что хотел, прежде чем подойдут враги. Раз они здесь, мы не можем теперь дожи­даться, пока Адам завезет малышку Сайэн к моей сестре и приведет сюда короля, чтобы защитить Трокенхольт.

Ивейн и так не собирался никого ждать. Он говорил это скорее для себя, чем для спутников.

Ему незачем было напоминать об угрозах епископа. Этот глупец, похваляясь, сам же вы­болтал Анье, что сначала возьмет Брину с сы­новьями в заложники, а потом сожжет и замок, и деревушку. Более того, поскольку там не ос­тавалось защитников, епископ, по-видимому, считал, что это удастся ему без труда. И так оно, несомненно, и было бы, мрачно подумал Ивейн. Он знал гораздо лучше противника, осадившего замок, что магическое искусство его названой матери призвано помогать и лечить, а не разру­шать. А значит, при всем своем могуществе она не в силах одна одолеть эти полчища.

Догадываясь, что примолкший друид обду­мывает выход из положения и строит планы, как победить епископа и его союзников, Анья ти­хонько осмелилась предложить:

– Мы с Киэром могли бы сделать то же, что вчера вечером.

Поскольку Ивейн не отозвался, она продол­жила:

– Ты мог бы произнести заговор о прикры­тии над малым кристаллом, и Кйэр держал бы его, а я – свой. Ворота, правда, надежно запер­ты изнутри, но мы вдвоем могли бы вывести всех из замка через потайной ход.

По-прежнему стоя у девушки за спиной, Ивейн невесело усмехнулся. Анья, в отличие от него, была неопытна в подобном противостоя­нии. Но он не собирался отвергать ее предложе­ние. Лучше он осторожно укажет девушке на ошибки в ее рассуждениях.

–Твоей матери и самой ведь такое по силам, так почему же она этого не сделала?

Анья нахмурилась, досадуя на себя, что сама не подумала об этом как следует. И все-таки ста­рая привычка возражать, которая, как надеялась девушка, была давным-давно оставлена за воро­тами Трокенхольта, вновь дала о себе знать. Анья не удержалась:

– Может быть, слишком трудно держаться самой да еще и с тремя ребятишками в одном круге света?

Объяснение было явно нелепое, и Анья, умолкнув, вспыхнула. Быть может, эта юная жрица переняла уже привычку друида неожидан­но менять настроение? Как бы там ни было, смех был разрядкой в минуты величайшего напряже­ния.

– Брина достаточно могущественна. Свечение кристалла, вызванное ее заклинанием, могло бы укрыть без труда и ее, и троих сыновей.

– Тогда почему же? – спросила Анья, не хуже Ивейна зная ответ на вопрос. Страх за мать и за братьев – и за весь Трокенхольт – тяж­ким бременем давил на ее хрупкие плечи.

Ивейн, утешая, привлек свою нежную воз­любленную к груди и серьезно ответил:

– Я уверен, твоя мать знает, какая участь грозит Трокенхольту, как только епископ полу­чит заложников.

Анья вздрогнула. Перед тазами у нее туг же возникла картина: ее дом, охваченный пламенем. Она тронула за плечо сдержанно молчавшего мальчика; тот подошел к своим спутникам, не­громко обсуждавшим создавшееся тяжелое пол­ожение.

– Твоя мать, – тихо договорил друид, от­вечая на вопрос девушки, – не покинет своих людей, не предаст их столь страшной смерти.

С того дня как юный Ивейн пришел к Брине в ее пещеру, ставшую теперь его домом, он по­чувствовал, что в этой женщине, принявшей его как сына, необычайно сильна любовь к жизни и ко всему живому.

– Если бы хоть одна жизнь погибла ради спасения ее собственной, она никогда бы себе этого не простила.

Анья знала, что Ивейн прав, однако в данном случае ее мать рисковала не только своей собст­венной жизнью, и девушка возразила:

– Мама могла бы позволить нам вывести и укрыть мальчиков.

– Вывести и укрыть? Где? Не здесь же, где вооруженные до зубов враги отыщут любого, куда бы он ни спрятался. И можешь ли ты представить, чтобы твои братья беспрекословно со­гласились укрыться, оставить замок? – сухо до­бавил Ивейн.

Анья поморщилась, в душе признавая, что и Каб, и Эдвин, оба отчаянные сорванцы, скорее уж попытались бы сами напасть на кого угодно. Она гнала от себя мысли о том, что как раз это-то и собирались проделать они втроем: она сама, Киэр и Ивейн. В конце концов они ведь друиды, а ее братья – нет.

– Нет, – Ивейн покачал головой, – мы должны спасти замок, деревню и всех твоих близких. Не по отдельности, а всех сразу.

Лицо юноши окаменело; он пристально вгля­дывался в неподвижные очертания во мраке. Анья не видела выражения его лица в темноте, и все-таки приободрилась. Девушка не сомнева­лась, что может на него положиться. Жрец что-нибудь придумает, он найдет выход из положе­ния. Анья жалела лишь о том, что ее предложе­ние, оказывается, ничем не может помочь им.

– Не в наших силах вывести людей из Тро-кенхольта, но… – неторопливо заговорил Ивейн, и Анья, взглянув на него, увидела, как на лице его снова заиграла насмешливая улыбка.

Горя нетерпением услышать, что придумал друид, девушка повернулась к нему. Киэр тоже подошел поближе.

– Мы можем проникнуть внутрь незамечен­ными через тот самый потайной ход.

Заметив смущение на лицах обоих спутни­ков, жрец звучно расхохотался. Его порадовала собственная способность смеяться; страх за тех, кто находился за стенами замка, не лишил его главного и важнейшего для друида свойства – умения властвовать собой и своими чувствами. – Как только мы окажемся внутри, я сделаю то, что задумал раньше. Будет ли крепость пуста или до отказа заполнена людьми, не имеет ни­какого значения. Пусть даже недругов бесчис­ленное множество, и полчища их, как муравьи, покрывают землю, не думаю, чтобы они устояли перед могущественными силами, которые я при­зову защитить Трокенхольт.

Анья почувствовала, какая могучая энергия исходит от Ивейна, и все ее опасения рассеялись. Уверенность эта передалась и Киэру.

Ивейн повернулся и, взяв в руку посох, начал нараспев произносить заклинание. Кристалл, за­жатый в когтях орла, тотчас же засветился. Под прикрытием магического сияния трое людей и лисенок беспрепятственно прошли через лагерь противника и, обогнув частокол, нырнули в по­тайную дверцу. Но и дальше, за стеной Трокен-хольта, они, чтобы избежать любопытных взгля­дов, продолжали идти под прикрытием света кристалла, направляясь через поля, простирав­шиеся за замком, и наконец подошли к самому замку.

Когда все трое вошли, Ивейн позволил сиянию померкнуть, поразив всех, кто был в зале. Одна только леди Брина, казалось, не удивилась. Она спокойно и грациозно поднялась с кресла, придвинутого по обыкновению к огню, чтобы приветствовать прибывших.

– Анья… – Брина шагнула к дочери, и та тотчас же бросилась в ее раскрытые объятия. – Я вознесу благодарственную триаду, за то что мольбы мои оказались услышанными.

– Наши поиски были успешными, мама, и вот я вернулась – цела и невредима, – поторопи­лась успокоить ее Анья; ей ведь даже в голову не пришло, что мать будет волноваться. С рассказами об опасностях, которые им удалось преодолеть, о пленении и о побеге из плена можно подождать и до более спокойного времени.

Не успела еще Анья договорить, как Каб крепко обхватил ее за талию, а Эдвин потянул за руку.

– Кто это? – шепнул Эдвин так громко, что Киэр услышал и густо покраснел.

– Киэр, племянник Ивейна. Его будут обу­чать магии друидов.

Анья знала, что, хотя братья ее вовсе и не хотели этому учиться, на Эдвина ее слова про­изведут впечатление.

Так и случилось. Но Каб прищурился и, глядя на незнакомого паренька одного с ним воз­раста, поинтересовался:

– Как это у Ивейна мог оказаться племянник, которого мы не знаем? У Ллис не могло быть ребенка, с которым мы никогда не встре­чались.

– Я все объясню тебе… позже;

Ивейн редко выходил из себя из-за любопыт­ных вопросов, так что, когда он строго взглянул на Каба, оба мальчугана притихли.

– А теперь вы, может быть, проводите Киэра к роднику, чтоб он мог освежить себя кружкой прохладной воды?

Мальчики сразу же повернулись, откликаясь на просьбу Ивейна, а Киэр, хоть они и проходи­ли мимо колодца по пути в замок, послушно пошел за своими новыми знакомыми, чтобы дать своим спутникам возможность остаться наедине с леди Бриной.

Брина, как и Киэр, сразу же разгадала улов­ку. Она молча обернулась к друиду в ожидании новых, более подробных известий.

– Это правда, – не теряя драгоценных мгновений, Ивейн прислонил посох к стоявшему у огня свободному креслу Вулфа и взял руки Брины в свои. – Цель нашего путешествия до­стигнута. В эту минуту Адам уже наверняка до­ехал до дома моей сестры и отправился дальше, чтобы сообщить о вашем бедственном положе­нии королю Олдфриту и Вулфэйну.

Брииа обрадованно кивнула и высказала свои опасения:

– Вряд ли они смогут прибыть сюда вовремя, чтобы спасти Трокенхольт от полчищ разъ­яренных стервятников, которые уже ломятся в двери.

– Согласен, – Ивейн ласково сжал ее руки в своих. – Им не удастся поспеть так быстро. Но я уже здесь, и могу это сделать за них.

Внучка великого жреца-колдуна, всем серд­цем верящая в могучую силу друида, тем не менее взволновалась.

– Подожди до утра. – Она сомневалась, что ей удастся изменить принятое решение жреца, но все-таки попыталась сделать это. – Они не станут нападать на нас ночью, а к утру, может быть, подоспеют и наши воины.

Язвительная, горькая усмешка тронула губы Ивейна, и он отрицательно покачал головой, да и сама она понимала, что это не так. И все-таки Ивейн, нарушив неписаные заповеди друидов, пояснил свою мысль.

– Мерсийцев, осадивших ваш замок, пре­зирают за их бесчестный обычай нападать на беззащитную жертву, поджигая ее дом среди ночи.

– Я слышала немало подобных историй от тех, кому удалось спастись. Эти люди бежали с границы, чтобы найти здесь убежище. – Сказав это, Брина отвернулась. – Но епископ Уилфрид торжественно заявил, что не тронет ни од­ного из нас до восхода солнца. Однако, если и к этому часу ни я, ни мои сыновья не отдадим себя в его руки, то нам придется дорого заплатить за это.

– Какой же расплатой он угрожал вам? – тихонько спросила Анья, повернувшись к ма­тери.

Обратив потемневшие от тревоги глаза на дочь, по которой она так тосковала, Брина не­весело усмехнулась:

– Пожар, который уничтожит весь Трокенхольт и все, что находится в его стенах.

Когда началась осада, она была рада, что Анье не придется принять вместе с ними столь ужасную гибель. Теперь же ее дочь здесь.

– Я понимаю их намерения и уверена, что так они и сделают, как только завладеют жела­емым.

– Хотя Уилфрид сгорает от нетерпения за­хватить тебя в плен и клянется, что будет ждать…

Ивейн боялся подвоха – врагам не провести его лживыми обещаниями.

–Я не верю саксонским правителям. Им ни­чего не стоит поджечь замок, а потому я соби­раюсь без промедления положить конец всем их планам.

Брина медленно повернулась к жрецу и пе­чально улыбнулась ему, понимая всю опасность деяния, которое он намерен был совершить.

Анья шагнула вперед и ласково обняла мать за талию.

– Раз Ивейн говорит, значит, он сделает это, – твердо сказала девушка, и глаза ее, сия­ющие, темно-зеленые, как остролист, встретили пристальный взгляд жреца. Ивейн был обрадован ее стойкостью и поддержкой.

Брина заметила этот обмен взглядами и ощу­тила глубину наполнявшего их чувства. Ее коль­нул страх: неужели ее дочь с головой, безраз­дельно погрузилась в тягучие топи несбыточной, безнадежной любви?

– Во время нашего трудного путешествия Анья не раз доказала, что связана с природными силами, и эти узы – хотя она и не проходила необходимого обучения – не менее сильны, чем связь ее жрицы-матери, – сказал Ивейн, пони­мая тревогу Брины.

Говоря это, Ивейн хотел дать понять, что между ним и девушкой нет больше никаких пре­град… во всяком случае тех, что касаются его долга жреца.

Брина внимательно вгляделась в зеленые глаза, никогда не обманывавшие ее. В спокой­ном сияющем взгляде она увидела радость и без­граничную любовь Аньи к этому юноше, жрецу и друиду. Для Брины слов Ивейна было доста­точно, чтобы она благословила их чувство. Од­нако предстояло еще убедить и Вулфа.

– Хочешь участвовать в разгроме врагов и обращении их в бегство? – спросил Ивейн у де­вушки, беря в руки посох.

То, что жрец позволяет дочери присутствовать при столь важном деянии, было бы еще одним подтверждением, если бы Брина нужда­лась в нем, доказательством глубины его чувства и его искренней веры в возможности Аньи.

Девушка приняла предложение жреца как бесценный дар и тотчас согласилась. Но и в эту минуту она не забыла о мальчике, который, без сомнения, мечтал о такой же чести.

– А Киэр?

В ответ на мольбу, прозвучавшую в этом во­просе, Ивейн лишь слегка усмехнулся и кивнул одному из гебуров, чтобы тот позвал мальчика. На зов его явились все трое. Но только Киэра пригласили идти со взрослыми, в то время как братьев Аньи попросили остаться в замке и при­глядывать за Нодди.

Стремительно, широко шагая, Ивейн вышел из замка, и Анье пришлось почти бежать, чтоб не отстать от него, а Киэр, как и во время их путешествия, шел сзади, замыкая и охраняя про­цессию.

У подножия узкой деревянной лестницы, ве­дущей на галерею, которая тянулась вдоль стены поверху, Ивейн остановился и серьезно, торжес­твенно обратился к своим спутникам:

– Что бы ни случилось, устрашит ли вас какая-нибудь опасность или словесная угроза, не выдавайте своих чувств ни движением, ни зву­ком..

Анья сейчас же кивнула. Она с детства привыкла пребывать в безмятежном спокойствии, так что оно стало частью ее натуры. Киэр тоже с готовностью согласился.

У Ивейна было еще одно распоряжение – самое важное.

– Когда духи стихии восстанут, поднимутся в ярости, держитесь поближе ко мне, и даже в вихре разбушевавшегося шторма с вами ничего не случится.

Глаза Киэра удивленно раскрылись, а Анья еще раз поспешно кивнула. Дав обещание, хруп­кая девушка уже ни на шаг не отставала от Ивей­на, пока они поднимались по лестнице; мальчик шел следом за ними. По пути Ивейн произнес короткое заклинание, и кристалл на его посохе засиял мягким светом.

Брина, госпожа Трокенхольта, считала не­обходимым быть рядом, когда решается судьба ее скира. Оставив малыша на руках у гебура, она последовала за юной парой, но только до подно­жия лестницы. Она подоспела как раз в ту ми­нуту, когда Ивейн приступил к выполнению за­думанного.

– Епископ Уилфрид! – Зов Ивейна гулко и грозно прокатился по лагерю неприятеля, за­терявшись вдали, в сгущавшихся ночных сумерках. – Ты давно уже жаждал найти жреца Ивей­на. И вот я здесь.

Слова его грохотали, как ветры грядущего шторма, и все вокруг смолкло: они сеяли семена необъяснимого страха в умах и душах даже самых отважных воинов.

– Выходи, сойдемся лицом к лицу.

В ответ на призыв человека, который сам на­зывал себя жрецом и в доказательство держал в руке посох с таинственно светившимся набал­дашником, люди внизу заметались, словно осен­ние листья, гонимые первыми, пока еще легкими порывами ветра. Некоторые бросились в палатки за оружием, беспечно оставленным там, другие выскакивали из укрытий с мечами наголо. Вско­ре все глаза были прикованы к грозному зрели­щу – к мужчине, с головы до ног в черном, сто­явшему на вершине стены. Вечерний воздух на­сыщен был влагой; вокруг все застыло, и все же волосы Ивейна, блестевшие, как вороново крыло, взметнулись от неведомо откуда налетев­шего ветра, который поднял и черным водово­ротом закружил его плащ.

– Клод, встань рядом с епископом! – пот­ребовал колдун, пронизывая взглядом костисто­го человека, которого легко можно было заме­тить в толпе. – Выходи с человеком, которому ты собирался доставить меня как пленника, и я не оставлю ни одного из его желаний не­удовлетворенным.

Когда Торвин, не помня себя от ярости, пос­пешил на зов своего сбежавшего пленника, ти­шина, воцарившаяся после распоряжения друида, наполнилась неясным гулом голосов. Хотя все это и было в высшей степени странно, Рольф ли­ковал, видя, как надменному тэну приходится подчиниться.

Появился епископ Уилфрид, и воины с го­товностью расступились, давая ему дорогу.

– Ивейн, наконец-то… – Уилфрйду не очень-то нравилось что он вынужден смотреть снизу вверх на врага, которого сам же хотел ви­деть униженным, лежащим во прахе у своих ног. – Отдайся нам в руки – ты и все твое племя друидов, и мы оставим в живых добрых христиан Трокенхольта.

Раскатистый хохот Ивейна обрушился, точно ливень ударов, на всех, кто взирал на дру­ида снизу.

– Я знаю твои намерения, Уилфрид. Выйди я к вам – и ты сожжешь Трокенхольт, превра­тишь его в пепелище.

Лицо епископа побагровело, а пальцы, на­оборот, побелели – он силился удержаться и не сжать кулаки – это выдало бы его с головой. Уилфрид не привык к возражениям и еще менее к тому, чтобы враг с такой легкостью разгадывал коварство и хитрости, скрытые за его обещани­ями.

– Выходи… Отдайся нам в руки… Ивейн обратил вероломное предложение епископа против него самого:

– Я оставлю тебя и твоих союзников невре­димыми.

Давно закипавшая злоба дотла спалила пре­грады, сдерживавшие бешенство Уилфрида, и он проревел с угрозой:

– Мы сожжем вас всех!

– Не сомневаюсь, что вы попытаетесь это сделать. – На губах Ивейна мелькнула усмеш­ка. – Но ваш огонь по моему мановению погас­нет, не причинив вреда.

– Х-ха!

Круто развернувшись, Уилфрид в ярости скомандовал своим людям бросать горящие фа­келы на деревянный частокол.

Ивейн тотчас же поднял посох к нарождаю­щейся луне, и низкое заунывное пение вырвалось из его груди. Внезапно налетевшие тучи затмили серебряный месяц. Столкнувшись в небе, они раскололись – легко, точно яичная скорлупа. Потоки дождя мгновенно погасили все факелы и все костры до единого, не оставив ни малей­шего огонька, ни искры.

– Порази этих язычников, Господи! – Уил­фрид воздел руки к затянутым тучами небесам, в отчаянной надежде вновь обрести власть над происходящим и одержать победу. – Испепели их, Господи, адским огнем!

До этой минуты Анья, подчиняясь распоряже­нию Ивейна, тихо стояла с ним рядом, прикрывая собой Киэра, находившегося у жреца за спиной, но девушку так возмутило это явное богохульство епископа, что она выступила вперед, оказавшись у всех на виду. Толпа внизу стихла, ожидая кто выйдет победителем в этой борьбе не на жизнь, а на смерть, и мягкий, негромкий голос девушки далеко разносился повсюду.

– Уилфрид, я не могу назвать епископом тебя – христианина, но одному лишь Всемогу­щему Господу ведомы помыслы, таящиеся в че­ловеческом сердце.

Уилфрида взбесило, что девчонка, однажды уже осмелившаяся учить священнослужителя надлежащему благочестию, смеет снова судить его. Он с пафосом, в исступлении упал на коле­ни, протягивая к небесам руки.

– Прошу тебя, Господи, яви на этом падшем и ничтожном создании могущество твоей правед­ной кары. Порази ее молниями гнева твоего!

– Берегись, как бы тебя не поразили его молнии, епископ.

Ивейн произнес эти слова так, будто речь шла о ядовитой змее. Он не чувствовал ни ма­лейшего уважения к Уилфриду, пытавшемуся ка­заться благочестивым и милосердным, на самом же деле предавшему даже собственную веру.

Епископ в ответ пронзительно выкрикнул какие-то оскорбительные слова и встал, вызыва­юще вскинув голову и показавшись Ивейну еще омерзительнее. Жрец снова поднял к омрачив­шимся небесам свой посох, взывая к ним, вновь и вновь повторяя загадочные триады неведомого древнего песнопения. Оно ширилось, набирало силу, пока земля, казалось, не сотряслась под но­гами столпившихся воинов. При этом колдун, воздев руки к небу, повелевал облаками, свивая их в крутящийся вихрь, из яростного центра ко­торого блистали вспышки ослепительных мол­ний. Одна из них ударила в кристалл, сверкав­ший в протянутой вверх руке Ивейна и, отлетев от него, нашла свою цель… ударив в землю у самых ног разъяренного епископа.

Сбитый с ног сокрушительным ударом грома, Уилфрид навзничь повалился на землю; его обычно багровое лицо стало белым, как свеже-выпавшнй снег.

Не один епископ был потрясен этим вторич­ным проявлением могущества, превосходящего возможности человека, не посвященного в тай­ные знания друидов. Воины несметного полчища пришли в ужас и в панике бросились врассып­ную. Первыми бежали те двое, которые наконец-то поняли, что жрец способен осуществить любую свою угрозу. Торвин и Рольф неслись в первых рядах беглецов, бросившихся прочь от Трокенхольта, через поля; они мчались так, слов­но каждая борозда полна была раскаленными до­бела углями.

Вскоре только три человека остались под стенами – и те не по своей воле. Ноги епископа подкашивались и не держали его; казалось, он не скоро оправится. Оба короля оставались из опасения, как бы о них не распространились слухи, будто они так испугались друида, что без сражения покинули поле боя, оставив на нем беспомощного союзника. А потому, хоть и про­тив воли, они задержались, чтобы помочь Уил-фриду. Ну ничего, они еще припомнят это епис­копу! Вряд ли они когда-нибудь забудут, кто снова потерпел поражение, поверженный и уни­женный неприятелем, и пожалуй, нескоро они опять поддадутся на уговоры Уилфрида и согла­сятся участвовать в заговорах епископа, козни которого привели лишь к тому, что армии обоих королей утратили боевой дух. Те, кто не видел этого сами, без сомнения, услышат, как один че­ловек отважился выступить против громадного войска и победил неисчислимые армии двух ко­ролей.

Оба властителя молча признали, что, как бы там ни было, а уж на этот год с войной покон­чено. И вина за их поражение лежит на еписко­пе. Никогда уже король Этелрид не поддержит коварные замыслы и не примет участия в напа­дении на Трокенхольт.

Пока пристыженные, опозоренные враги уносили нога, а Киэр, потрясенный, смотрел, как они бегут, Анья обвила руками шею юноши, способного повелевать ее пламенным духом и любящим сердцем так же, как и могучими, не­обузданными духами стихии. Ивейн в ответ так же страстно обнял возлюбленную, в чьей душе под безмятежностью и спокойствием таились жар и отвага, готовые вспыхнуть, разгореться, когда требовалось защитить и уберечь тех, кого она любила всем сердцем.

Их страстное объятие было прервано гром­кими приветственными криками жителей Тро-кенхольта. Привлеченные сиянием кристалла и могуществом жреца, повелевавшего штормом, люди из осажденной деревни собрались и оста­новились в сторонке, издалека наблюдая за про­исходящим.

На следующий день, когда солнце уже кло­нилось к закату, к Трокенхольту подошло бес­численное войско. Радостная, ликующая леди Брина и все ее близкие, а за ними и все кресть­яне, вышли навстречу, приветствуя прибывших. Громадные, обитые железом ворота в стене, ого­раживавшей селение и замок, широко распахну­лись.

Еще не спешившись, Вулфэйн обратился к жене:

– Ты, разумеется, не так простодушна, чтобы держать дом открытым в военное время без достаточной на это причины, – тем более, что мы прибыли, откликаясь на отчаянные про­сьбы о помощи, доставленные освобожденным Адамом.

Вулфэйн ждал объяснений.

– Когда мы освободили Адама, – ответил за Брину Ивейн, поскольку именно он был главным участником этих событий и ему было проще все объяснить, – мы побоялись, что вы не пос­пеете вовремя, чтобы остановить епископа и его высокородных союзников… И мы оказались правы.

– Правы? – переспросил Адам. – Так что же, они уже были здесь? И ушли?

– Немного колдовства… – сказал Ивейн.

Саксонские илдормены обменялись понима­ющими взглядами. Женатые на жрицах, они знали достаточно о заклинаниях и заговорах дру­идов, чтобы понять, что все это совсем не так просто, как представляют посвященные в таин­ства. Однако сейчас было не время вдаваться в подробности; все ополчение Нортумбрии стояло у них за спиной – все войско во главе с коро­лем. Об этом напомнил им и голос самого Олдфрита, раздавшийся где-то совсем рядом с ними.

– Не раз мне рассказывали истории о подоб­ных деяниях, и я, и мои предшественники обя­заны безопасностью нашего королевства вашим колдунам и жрецам.

Король говорил, обращаясь к Вулфэйну и Адаму, но вскоре он с любопытством перевел взгляд на юношу, судя по цвету его волос, явно коренного уили, а потом и на миловидную де­вушку, которую тот обнимал, прижимая к себе.

– Так значит, тебя я должен благодарить за это величайшее из свершений? – спросил король, обращаясь к Ивейну. – За подвиг, о ко­тором я никогда не перестану жалеть что не видел его собственными глазами?

– Я устрашил и изгнал врагов, которые на­меревались взять в заложники мою названую мать и всех близких, а затем сжечь деревню и всех ее жителей.

– Один? – Светло-серые глаза Олдфрита пронизывали жреца насквозь.

– Мне помогала Анья. – С ласковой, заво­раживающей улыбкой Ивейн взглянул в нежное лицо девушки и добавил: – И кроме того, мой племянник Киэр.

– Киэр? – переспросил король тихо, но требовательно. Сестра жреца была супругой его илдормена, так что он знал всех ее сыновей. Од­нако среди них не было Киэра.

Не привыкнув объяснять что-либо в подроб­ностях и отвечать на вопросы, хотя бы и не прямо поставленные, тем более саксонским пра­вителем, Ивейн просто указал туда, где Киэр стоял с сыновьями Вулфа.

Король кивнул мальчикам, но тотчас же вновь перевел глаза на девушку и жреца.

Те, в свою очередь, тоже не сводили глаз с Олдфрита. Анья подумала, что король – высо­кий и худощавый – гораздо больше похож на аскета-епископа, чем низенький, тучный и не­честивый Уилфрид.

Ивейн не мог пока вынести определенного суждения об этом человеке, что было необычно для жреца; чутье его было достаточно остро, и он чуть ли не с первого взгляда видел человека насквозь. Говорили, будто этот саксонский пра­витель, в отличие от двух побежденных, более всего ценит мир. Он казался спокойным, рассу­дительным человеком – но и воином. Эти ка­чества были понятны друиду.

Видя, что Ивейн не сводит внимательных глаз с короля, Брина решила вмешаться, прежде чем последуют новые вопросы; Ивейн может не пожелать говорить, тоща как король будет счи­тать себя вправе услышать ответы.

– Я очень сожалею, ваше величество, что запасы наши так скудны и мы не сможем накор­мить всю вашу армию.

Олдфрит широко улыбнулся, и его холод­ные серые глаза потеплели. Он догадался о на­мерении леди Брнны и тотчас же подавил в себе желание поскорее узнать о подробностях чудесного происшествия. Несомненно, этот подвиг, подобно деяниям прошлого, со време­нем превратится в легенду и будет передаваться из уст в уста по всему королевству и за его пределами. Ну что же, он наберется терпения и услышит об этом позже. А пока что он ус­покоил хозяйку замка:

– Я и не ожидал, что один маленький скир может снабдить продовольствием стольких во­инов. По правде говоря, мы запаслись провизией по пути, в других скирах, так что не станем опус­тошать ваших кладовых и погребов, Брина обрадовалась и произнесла:

– Мы сочтем за честь, если вы и ваши тэны соблаговолите разделить с нами вечернюю тра­пезу, чтобы отпраздновать возвращение нашего господина.

Олдфрит любезно принял приглашение и взял даму под руку, чтобы торжественно прово­дить ее по единственной в деревушке узенькой улочке к замку. Его приближенные последовали за ним, а жители Трокенхольта разошлись по своим домам.

– Я предлагаю отпраздновать и еще кое-что, – сказал Олдфрит. – Судя по тому, что армия Этелрида отошла от границ, где до этого не прекращались вооруженные столк­новения, но и здесь ее тоже нет, нашему другу Ивейну, похоже, удалось сделать то, на что оказалось неспособным все мое военное искусство.

То, что король назвал друида по имени, по­казывало, что ему уже кое-что известно о про­исшедшем, по всей видимости, от Адама.

– Благодаря его доброй услуге, с войной по­кончено… по крайней мере на время. – Олдф­рит одарил всех милостивой улыбкой. – Во вся­ком случае, я смогу теперь отпустить воинов по домам, на их земли. Так что, с Божиею по­мощью, у них будет достаточно времени, чтобы заново возделать опустошенные поля и посеять хлеба, с надеждой дождаться жатвы.

Он на минутку отвлекся, приказав одному из тэнов распорядиться, чтобы воины разбили ла­герь за частоколом, огораживавшим деревню.

Когда все они прошли в центральную, залу замка, Брина, оглянувшись, заметила, что Вулф не отрывает таз от молодого жреца, который совсем не по-братски обнимал Анью за талию.

Брина шагнула к мужу и, легонько ударив его по руке, шутливо нахмурилась.

– Ты напоминаешь мне дедушку.

– Глиндора? – всерьез удивился Вулф. Скорее уж Ивейн похож был на старого колду­на. – Как это только пришло тебе в голову?

Довольная, что он задал ей именно этот во­прос, Брина пояснила:

– Помню, он так же сердито нахмурился, когда ты впервые просил у него разрешения об­венчаться со мной.

У Аньи перехватило дыхание, когда она ус­лышала этк слова матери – та, по-видимому, тоже умела мгновенно менять настроение.

– Венчаться?

Прищурившись, Вулф снова перевел свои зе­леные глаза на пару, стоявшую перед ним, – Анью, преисполненную надежды, и Ивейна, ко­торый, похоже, готов был защищать свое счастье. Еще мгновение – и истинное значение происходящего озарило Вулфа. Он разразился громовым хохотом, так что на тазах у него за­блестели слезы.

Вулфэйн требовал, чтобы дети воспитыва­лись как христиане, а не как друиды. Но хоте­лось ему этого или нет, а узы родства оказались сильнее. Судя по рассказам освобожденного из темницы Адама и по долетевшим до него отзву­кам происшедших в Трокенхольте событий, его маленькая Анья, несомненно, оказалась плоть от плоти друидов. Что до другого…

– Я и сам ведь полюбил жрицу, так что же тут удивляться, если дочь моя полюбила жреца?! – Вулфэйн, насмешливо прищурив­шись, посмотрел на влюбленных. – И, если их ухаживание было подобно нашему, необходимо как можно скорей сыграть свадьбу.

Анья вспыхнула, а Ивейн рассмеялся. Его редко удивляло поведение других, но сейчас он несомненно был озадачен и крепче прижал к себе девушку.

– Названый сын, муж нашей дочери, часть нашей семьи от первого до последнего часа.

Вулф ласково вглядывался в озаренное ра­достью лицо Ивейна.

–Я только прошу, чтобы свадьба состоялась по христианскому обычаю. Ивейн, не замедлив, ответил:

– Я рад буду любому обряду, который свя­жет меня с Аньей навеки.

Король Олдфрит стал невольным свидетелем этого разговора. Он подошел к ним, встреченный приветственными улыбками подданных.

– Я был в затруднении, не зная, как отбла­годарить молодого жреца и его юную подругу и ученицу за их деяния, пошедшие во благо моему королевству. Они вызволили Адама из темницы и обратили войска моих недругов в бегство, при этом освободив Трокенхольт. Теперь я знаю, что могу, в свою очередь, оказать им услугу.

Все, казалось, были в недоумении.

– В моей свите всегда есть священник. Правда, обычно ему приходится исполнять пог­ребальные обряды над воинами, павшими в битве, но он может исполнить и более приятную обязанность, благословив новобрачных.

В последовавший за этим час Анья чувство­вала себя так, будто вновь была подхвачена штормом, который, неожиданно налетев, закру­жил ее в своем вихре. Ее, однако, надежно удер­живал якорь возлюбленного. Священник из свиты Олдфрита был, несомненно, счастлив, что его призвали для исполнения столь приятного долга, и с радостью приступил к церемонии. Крестьяне, тотчас же созванные, собрались, чтобы присутствовать при нехитром обряде вен­чания дочери их господина с друидом-жрецом, который спас их от гибели.

В венке из наскоро собранных лилий и вос­хитительном платье, подаренном Элис, – из тонкой бирюзовой ткани с золотым шитьем по краям, – Анья стояла рядом с темноволосым, невыразимо прекрасным друидом на верхней площадке замка. Там, по христианским обыча­ям, девушка стала супругой Ивейна. Давняя, в по­таенных глубинах души взлелеянная мечта, стала явью.

Хотя запасы в кладовых и погребах Трокенхольта прискорбно оскудели, господин и все его подданные пировали так, как и подобало по та­кому торжественному случаю. Всеобщее ликова­ние еще более возросло благодаря изобилию эля, поднесенного в дар королем. На просторной лу­жайке за замком расставили большие деревян­ные столы; народ принес дудки, тамбурины и даже арфу, чтобы веселой музыкой оживить празднество. Пир, задуманный леди Бриной и ко­ролем Олдфритом как скромная трапеза в знак гостеприимства и благодарности, превратился в празднество, которое запомнится всем надолго. Да, оно останется в памяти – но не обилием изысканных яств, а счастьем молодых, в чью честь оно было устроено, и наслаждением, ко­торое оно доставило всем после многих недель и месяцев жизни в постоянном напряжении и страхе.

Повсюду то и дело слышались шутки о том, как дорого придется епископу Уилфриду запла­тить за провал своих планов – утратой распо­ложения к нему покровителей со всеми вытека­ющими отсюда последствиями. Пожалуй, такому себялюбивому и алчному человеку легче быле бы снести физическое увечье, чем утратить возмож­ность жить в роскоши и лишиться той власти, которой так жаждала его ненасытная душа. Более того, вряд ли какой-либо саксонский пра­витель поддержит теперь его попытки добиться у Рима помощи вернуть себе богатство и пол­ожение, утраченное им еще в первом столкнове­нии с людьми, оборонявшими Трокенхольт.

Ивейн сидел за пиршественным столом рядом с Аньей и жалел только, что его сестры Ллис нет с ними. Но она, конечно, поймет, по­чему они сыграли свадьбу так быстро, так же как и он понимал, почему она не приехала вместе с Адамом. Она никак не могла оставить детишек и скир, чтобы отправиться вместе с войском, со­биравшимся на войну, а потому и осталась в Оукли. Пир был в самом разгаре, когда Ивейну и Анье удалось потихоньку побеседовать с Ада­мом, Бриной ц Вулфом, поведав им об Элис и о том, какую роль сыграли ее видения в одер­жанной победе, а также новости о еще одной, неизвестной им доселе сестре и ее двух ребя­тишках.

Адам и Ивейн договорились, что илдормен, возвращаясь в Оукли, возьмет с собой Киэра, позволив молодым хотя бы первое время остать­ся наедине. Затем, поближе к зиме, мальчик при­едет к ним в пещеру жреца в горах – там они вместе Аньей будут постигать тайные знания друидов. Сайэн останется с Ллнс и Адамом… по крайней мере, пока.

Анья танцевала с королем Оддфритом. И с отцом. И даже с Киэром и братьями. Но большую часть празднества она, конечно же, провела с Ивейном. Под конец, когда дети уже начали засы­пать на ходу, а взрослые, наоборот, еще больше развеселились, и все более громкие взрывы хохота вторили разухабистой плясовой, Ивейн поднял посох, стоявший у дерева. Он взял Анью под руку, и они ускользнули в сумерки и дальше – в бар­хатистую темную ночь. Выскользнув незаметно через потайную калитку в стене, новобрачные на­правились в одно из природных укрытий, в укромный уголок, где друиды себя чувствуют несравнен­но вольготнее.

– Ты моя нежная возлюбленная, моя пре­красная фея! Моя навсегда!

Пламенные синие глаза Ивейна с таким вос­торгом смотрели на изящное, обрамленное золо­тистыми локонами лицо девушки, что Анья, опа­ленная этим взором, прильнула к мошной груди друида.

– Я любила тебя всегда, почти с того самого дня, когда появилась на свет, и буду любить тебя вечно.

Завороженная его чудесной, неотразимой улыбкой, девушка почувствовала, как сердце ее переполняется немыслимым счастьем. Она под­няла к нему нежные, как лепестки, губы.

Ивейн принял дар Аньи, своей юной жены, и дабы скрепить эту клятву, приник губами к ее губам в самозабвенном и упоительном поцелуе. А в воздухе вокруг них, взвихренные легчайши­ми дуновениями теплого ветерка, кружились ты­сячи лепестков – благословение природы жрецу и его возлюбленной.