Предисловие автора

В 1216-1217 годах французский принц Людовик вторгся в Англию, чтобы завладеть троном. Его притязания на корону были в лучшем случае сомнительны, но все же, приглашенный группой английских баронов, чувствовавших себя преданными, когда король Джон отменил Великую хартию вольностей почти сразу же, как скрепил ее печатью, принц сделал попытку захватить корону силой.

19 октября 1216 года король Джон умер, оставив после себя на троне девятилетнего сына Генриха (III), под регентством церемониймейстера Уильяма. Тот немедленно начал заручаться поддержкой некогда инакомыслящих баронов, чтобы те поддержали борьбу юного короля против вторгшихся французов.

В этом противостоянии ему — как и королю Джону — очень помог малоизвестный рыцарь по имени Уильям Келншемский, или Кэссингемский. Этот Уильям, весьма таинственная личность, почти затерянная во тьме веков, играл в той войне важную роль. Он был членом Суда Двора Семисот в Уилде[1] и, не питая особой любви к королю Джону, тем не менее еще меньше хотел, чтобы короной завладел иностранный принц.

Сэр Уильям проявил себя незаурядным борцом, так и не позволив французам, высадившимся в Пяти Портах, проникнуть сквозь густые леса Уилда и дойти до Лондона. Используя Уилд как свою базу, он наносил французам молниеносные удары, и вскоре отряды захватчиков отказались передвигаться дальше на юг и на запад. Людовик не мог справиться с этим воином, обладавшим резвым конем и твердым ударом, и хотя Уильям был всего лишь предводителем отряда простолюдинов численностью в тысячу человек, он оставался полноправным властелином этой лесной преграды.

Народ Англии, всегда предпочитавший смелого вожака незнатного происхождения, приветствовал его как своего героя. Для простых людей он стал Уилкином — Уилкином Уилдским.

С тех пор как Вильгельм Завоеватель захватил английскую корону, короли и бароны Англии — хотя большинство из них, конечно, понимали по-английски — говорили на более благородном, с их точки зрения, норманнском диалекте французского языка. Те из саксонцев, кто работали в их замках и городах, говорили на этом языке наравне со своим родным. Когда на престол взошел правнук Джона (Эдуард III), английские короли стали предпочитать английский язык французскому, простой же народ страны все это время продолжал говорить по-английски, и в конце концов этот язык восторжествовал над французским. Похоже, простые люди с окраин Уилда редко общались с власть имущими и потому мало говорили по-французски или не говорили вообще. (Те из особ знатного происхождения, которые бывали в Уилде, понимали, конечно, оба языка.)

Глава 1

Ноябрь 1216 года

Глупо, безмерно глупо! Еще одна тяжелая капля упала с кожаного грубого тента повозки на темный мех, которым Кассандра Гавр кутала шею. Ее прекрасному шелковому платью грозила серьезная опасность быть испорченным. Но даже в светлый и ясный день ни в коем случае не стоило отправляться в это путешествие, в чем она безуспешно пыталась убедить отца. А несогласие с деспотическим решением отца было немалым подвигом со стороны Касси: болезненная застенчивость мешала ей свободно разговаривать со всеми, кроме нескольких ближайших подруг.

С точки зрения отца, единственное, для чего нужны столь дорогие наряды дочерям, — это возможность сделать блестящую партию и укрепить важные семейные союзы. Он уже уладил брачные дела ее сестры Жанин, после чего почти сразу же занялся устройством ее собственной судьбы; но предполагаемый жених, моложе ее на десять лет, подхватил лихорадку и умер прошлой весной, не дожив двух лет до двенадцати, когда они должны были бы пожениться. Отца Касси очень подавило это событие — не из-за утраты юной жизни, а из-за потери союза с влиятельной семьей и, что еще хуже, из-за того, что его двадцатилетняя дочь осталась незамужней. Когда же Ги де Фо, отец мальчика, вдовец и наперсник короля Филиппа, предложил заключить брачный договор вместо мальчика, ее родитель, трепеща от радости, принял предложение. Но не Касси.

Вот уже несколько месяцев нежелательный брак маячил перед ней мрачной, зловещей тенью. То, что она презирала будущего мужа (который, говорили, уже извел трех молодых жен и доказательством «выдающихся» сил которого служил единственный болезненный сын), ровным счетом ничего не значило для ее семьи. Мать и братья увещевали ее, что она должна быть благодарна отцу за столь прекрасную партию. А то, что ее сестра оказалась несчастлива в подобном «блестящем браке», никто не принимал во внимание, и, разумеется, это не могло служить Касси предлогом, избежать брачного договора. Даже совершенное отчаяние, толкнувшее ее на бегство из дома, не смогло заставить ее семью отказаться от союза с влиятельными де Фо. Ее опрометчивый поступок привел отца в такую ярость, что он, не обращая внимания на очевидные опасности, запихнул ее в военную повозку и привез сюда, в Англию, с намерением как можно скорее осуществить свою идею с браком.

Предаваясь этим мрачным мыслям, Касси неловко пошевелилась на жестком деревянном сиденье и инстинктивно еще плотнее закуталась в меховое покрывало. Погода была так же безрадостна, как и ее настроение, и она не замечала красоты ярких осенних листьев, устилавших опушку леса. Тоскуя по своему дому на солнечном юге Франции, она испытывала лишь отвращение к этому влажному, холодному острову. Ей почти хотелось поскорее оказаться в лагере французов, осаждавших замок в Дувре. Там должно свершиться бракосочетание, которое хотя и страшило ее, но позволило бы ей незамедлительно вернуться во Францию. Даже невеселая мысль о том, что ей придется отправиться в устрашающую крепость Ги де Фо, а не в ее семейный замок, где обитали те несколько человек во всем христианском мире, с которыми ей было уютно, не уменьшала ее желания оказаться как можно дальше от этого мрачного места.

— Боже мой!

Касси устремила взгляд лавандовых глаз, ставших от тревоги темными, как аметист, туда, откуда исходил этот внезапный возглас, — на капитана из охраны ее отца.

Этот человек вдруг оказался неподвижно лежащим на лужайке, покрытой мокрой травой. Из левой стороны его груди, в потоке красной жидкости, бьющей ключом, торчала стрела. Страшная опасность подействовала на нее, как молниеносный удар. Она застыла. Стрелы падали сплошным стремительным ливнем. И все-таки, когда кучер повернул повозку в сторону, Касси оправилась от потрясения, вызванного ужасом, и спряталась в мехах. Но даже столь роскошное укрытие никоим образом не заглушило крика отчаяния, которым ее отец отреагировал на это бесшумное, смертоносное нападение.

Банда Уилликина! Хотя она ничего не видела, однако под звуки скрещивающихся лезвий и стоны раненых воображение ее рисовало живые картины. Да, на них, должно быть, напал устрашающий Уилликин Уилдский. Даже во Франции ходили слухи об этом рыцаре. Говорили, что он во главе большого войска простолюдинов непоколебимо удерживает густую полосу леса, возникая из его теней и нападая с молниеносной быстротой. Только вчера ночью она подслушала, как один охранник ее отца опасливо прошептал имя непобедимого воина, несущего смерть всем, в ком течет французская кровь!

— Святая Мария, Матерь Божья, спаси нас, умоляю! — Касси с досадой простонала. — Я не хотела путешествовать по земле, охваченной войной! Эгоистка, эгоистка, эгоистка!

Ее щеки тотчас залила яркая краска: как смеет она, неблагодарная дочь, молить Матерь Божью о благодеянии? Касси виновато каялась, умоляя Святую Мать быть к ней милосердной, и, не теряя времени, снова начала молиться о Божьей помощи в час опасности.

Вскоре наступила зловещая тишина. И все-таки Касси ждала. Она едва осмеливалась дышать, пока перепуганный ослик, запряженный в повозку, не остановился. Покусывая полную нижнюю губу и часто дыша, она выглянула из-под слабо защищавшего ее кожаного тента. Прежде всего, она увидела широкий кусок простой коричневой домотканой материи и обильно заштопанный защитный кожаный камзол. Переведя взгляд вверх, она увидела беспощадное лицо человека, державшего в руке угрожающе поднятый окровавленный меч. Уилликин?

Где-то в глубине души ее начало грызть совершенно необъяснимое разочарование. От знаменитого воина она почему-то ожидала большего, а не приземистой фигуры, редеющих волос и испещренного глубокими морщинами лица.

В следующее мгновение она поймала себя на том, что слишком долго рассматривает его и, должно быть, кажется ему глуповатой.

Ярко-розовая краска опять залила ее щеки. Под дерзким взглядом серых глаз, откровенно разглядывающих ее жалкую, съежившуюся фигурку, она выпрямилась. Удивившись самой себе, она подумала, что этот редкий проблеск мужества, конечно, чудо из чудес. Завернутая в мех, как в королевскую мантию, она заставила себя встретиться с прямым пристальным взглядом, утешая себя надеждой, что незнакомец примет ее румянец за краску гнева.

Только когда мужчина, пожав плечами, на мгновение отвернулся, она взглянула через его плечо и увидела большинство своих людей бездыханными. Касси тревожно огляделась и наконец увидела то, чего больше всего боялась, — ее отец лежал среди мертвых. Решительно переведя взгляд на предводителя, по-прежнему разглядывающего ее, она, к своему ужасу, осознала, что немногие уцелевшие ее спутники едва различимы вдалеке — они спасались бегством, оставив ее по-настоящему одну и полностью беспомощной.

Мех, как живой, вдруг скользнул по ее спине и неподвижной грудой опал на сиденье за нею.

— Кто вы? — осведомился Харвей у совершенно растерянной путешественницы, явно смущенной из-за эпизода с упавшим мехом и не уверенной, завернуться ли в него снова или проигнорировать, сохранив свое достоинство.

— А еще важнее, что вы здесь делаете?

По сапфировому шелку ее платья, тонким чертам лица и мягким рукам угадать ее благородное происхождение было так же просто, как и то, что она ни слова не поняла из заданных ей по-английски вопросов. Неприязненно прищелкнув языком, он повернулся к молодому воину своего отряда:

— Клайд! Возьми за поводья это жалкое животное и позаботься о том, чтобы его груз следовал за мной!

Хотя молодой человек, если ему приказать, мог изъясняться по-французски, Харвей решил, что все вопросы задаст потом другой, более подходящий для этого человек.

Не в состоянии смотреть на тех, в чьих руках она оказалась, Касси разглядывала голубой шелк своего платья, поврежденный дождем. Оказавшись в чужой стране, язык которой она не понимала, пленница Харвея с горечью сознавала, что к ней вернулась природная трусость. Где же бесстрашная леди Кассандра, которая, как фантазировала Касси, существует внутри ее незамысловатого и застенчивого существа? Касси называлась леди по праву рождения. И все-таки ей всегда доставлял неудобство этот титул, который, казалось, подходил лишь такой элегантной, уверенной в себе женщине, как ее мать, или любой другой энергичной женщине, пусть и с самой неподходящей для этого внешностью. Где же леди Кассандра? Ах! Она, безусловно, раздавлена робкой натурой Касси.

Убежденная в собственных недостатках и полная отвращения к себе, Касси собрала все свое мужество, чтобы побороть инстинктивное желание удрать, когда неуклюжий юноша, примерно ее возраста, положил грязную руку на край ее повозки. Он вспрыгнул на соседнее с ней сиденье и с таким вожделением взглянул на нее, что паническая дрожь пробежала у нее по спине.

«В тебе, может быть, нет ни красоты, ни отваги, но ты благородного происхождения, — твердо отчитывала себя Касси. — Не позорь же ничем свою благородную семью». Снова и снова повторяя про себя этот длинный и твердо заученный урок, она не обращала внимания на косые взгляды своего спутника, заковавшись, как в броню, в фамильную гордость: своей собственной у нее осталось мало. Она заставляла свою удручающе невыразительную фигурку держаться прямо и, вцепившись мертвой хваткой в дощатое сиденье под сапфировым шелком, покрывающим ее бедра, сохраняла эту гордую позу и когда грубая повозка двинулась вперед.

В зловещей тишине, нарушаемой лишь скрипом колес да стуком копыт по грязной земле, победоносные всадники везли в повозке свою добычу через нетоптаный луг, на котором не было и намека на ровную дорогу. При мысли, что они своим путешествием прорезают новую дорогу прямо к ужасным теням Уилда, Касси непроизвольно слабо застонала. Уилд — мрачный и пугающий лес, где никогда не знаешь, какой тебя ждет конец.

Глава 2

— Взяли заложника? Боже правый! — Недоверие в голосе Уилла сменилось сдерживаемым гневом. — Ну и зачем? — Он нетерпеливо провел пальцами по густым волосам, казавшимся еще чернее из-за мелкого дождичка, постоянно моросящего сквозь сплетающиеся над головой ветви.

Король Джон недавно умер, и те, кто поддерживал его наследника, все еще не определились в своих позициях, поэтому заложник будет скорее помехой, чем помощью. Вот почему людям, ежедневно несшим дозор по всему Уилду, было приказано никого не брать в плен.

— Нам нужно золото, чтобы продолжать наше дело, — сердито ответил Харвей, понимая, что предлог слишком слабый, чтобы оправдать его действия.

— Ну ладно, — согласился Уилл, обратя взгляд темных пронзительных глаз на своего давнишнего сподвижника. — Но как бы она нам ни была нужна, уйдет слишком много времени, чтобы потребовать и получить выкуп, а у нас нет ни подходящего жилища для узников, ни лишних людей для их охраны! — Он сопроводил свои слова острым взглядом сквозь голубые тени сумрака на жалкий приют, скрывающий непрошеную заложницу. С ветхого сооружения обвалилась глиняная обмазка; было видно, что из-за такого плачевного состояния его давно покинули люди, живущие теперь в более ухоженных домах неподалеку.

Все, что скажет его предводитель, Харвей знал заранее, когда принимал явно неразумное решение привезти девушку сюда. Поступок Харвея, несомненно, раздражал Уилла, так как на его лице не было даже проблеска всегдашнего насмешливого выражения, свидетельствующего, что он находит мир и все, что в нем существует, большой шуткой. Чувствуя себя все более достойным упрека, Харвей ковырял кончиком сапога яркий узор из опавших листьев. Со слепой яростью он рассматривал получившиеся сочетания желтого, оранжевого и красного.

— Я без колебаний убиваю подонков, грабящих нашу землю, как они того заслуживают. Но… я обнаружил, что не могу убить женщину благородного происхождения, — робко признался он.

— Женщина? — Уилл был явно удивлен. Он долго стоял неподвижно, как скала, затем стремительно бросился через лужайку между опушкой леса и ветхой хижиной. Он никогда не поверит, что это правда, пока собственными глазами не увидит доказательства.

Когда дверь широко распахнулась, Касси услышала отчаянное биение своего сердца. Ее испуганный взгляд встретился с мрачными глазами огромного человека, полностью заполнившего дверной проем, после чего немедленно упал на забрызганную дождем юбку. Ничего не поняв из услышанного, она, однако, различила гнев в его немного хриплом, но все же бархатистом голосе.

Гнев воплощался в возвышающейся, как башня, фигуре, стоящей в дальней стороне маленькой хижины — и тем не менее так близко!

Так это правда! Уилл окинул взглядом облаченную в шелк нелепую фигурку, сидящую на груде полузаплесневевшей соломы. Правда, но все-таки невероятно. Нескончаемый мелкий дождь просачивался сквозь продырявленную соломенную крышу, образуя лужицу на земляном полу. Леди, теперь лишь пленница в лачуге, усердно оберегала от дождевых капель свое сапфировое платье. Уловив дрожание густых ресниц, Уилл заметил, что она тайком посматривает на него, и медленно улыбнулся ей.

Поняв, что попалась, Касси покраснела и впилась глазами в ошеломляющую улыбку своего врага. Напоминая себе о фамильной гордости, которую поклялась не уронить, Касси выпрямилась, подняла подбородок и заставила себя смело встретить его дерзкий взгляд, невзирая даже на то, что не смогла не покраснеть самым глупым образом.

Уилл распознал в своей пленнице необычайно робкое существо, обладающее, однако, достаточным мужеством, чтобы встретиться с ним с глазу на глаз. Ее поза была исполнена гордости, и все же тесно прилегающий плат и вуаль обрамляли до невероятности уязвимое лицо, украшенное, как бриллиантами, расширенными от испуга аметистовыми глазами, полными поразительной ясности.

Уилл улыбнулся, но настроение его окончательно испортилось. Принадлежа к английской знати, но, порвав с ней с тех пор, как началось нашествие французов, он взял на себя задачу держать Уилд непроходимым для захватчиков. С самого начала он был полон решимости, держать под своим контролем местность и сделать ее непроницаемой для любого, кто осмелится даже приблизиться к ее границам. Теперь перед ним встала непредвиденная дилемма: он поклялся уничтожать всех французских захватчиков, но гораздо раньше дал себе клятву по-рыцарски вежливо обходиться со всеми француженками благородного происхождения. Его дурное настроение усугублялось тем, что, будучи честным, по натуре, он не позволял себе упрекнуть Харвея за то, что тот привез сюда женщину, взвалив на него бремя забот о ней. Больше всего его мучил неразрешимый вопрос, что же с ней делать?

Темные глаза изучали ее так долго и так усердно, что нежные, как лепестки, щеки Касси еще больше порозовели. Инстинктивно защищаясь, она еще выше вздернула подбородок и в ответ на откровенный интерес подвергла его столь же критическому осмотру. Выше любого из известных ей мужчин, с черными, как ночь, волосами, крепкого сложения, одетый в простую кольчугу поверх рубахи из домотканого холста, он заполнял собою всю комнату. Действительно, он был потрясающе красив — именно таким она представляла себе прославленного английского рыцаря Уилликина Уилдского. Такое совпадение поразило ее, как внезапный удар молнии. Именно он, а не старший мужчина, украдкой смотрящий через его широкое плечо, и есть Уилликин!

— Она не говорит по-английски, — прошептал Харвей у него за спиной, как будто имело значение, если бы девушка услышала его: ведь она, во-первых, не понимала ни слова, а во-вторых, была их пленницей.

— Кто вы, мадемуазель? — спросил Уилл по-французски. От легкого удивления, вызванного словами, которые шепнул ему Харвей, уголки его резко очерченных губ слегка приподнялись.

Сверхчувствительной Касси намек на насмешку в его дерзкой улыбке показался доказательством того, что, по его мнению, ей чего-то недостает. Под его волнующим взглядом она почти лишилась присутствия духа. В ней окрепло убеждение в своем физическом несовершенстве, над которым много лет грубо подтрунивали ее старшие братья; сейчас же что-то во взгляде рыцаря снова разбередило старую рану. Братья все еще видели в ней толстоватого ребенка, а она уже представляла собою нечто иное, чем просто круглолицую девочку. Ей давно уже было известно, кем они считают ее — слишком малорослой, чтобы уравновесить излишне закругленные изгибы ее тела, и ни в коем случае не обладающей ивовой грацией, которая, как они не переставали утверждать, и является воплощением настоящей женской красоты. И что еще хуже, очевидную неприязнь к ней этого прекрасного английского рыцаря ей было еще труднее вынести, так как он вызывал в ней совершенно противоположные чувства.

— Я Кассандра Гавр. — Отчаяние, позволяющее ей сохранить рискованную внешнюю браваду, сорвало с языка резкий ответ, подсказанный гораздо более отважной леди, живущей внутри нее. — А вы, полагаю, Уилликин — убийца моего отца! — Дерзкий ответ удивил Касси даже больше, чем его. И все же гордость за свою внезапную смелость придала ей достаточно мужества, чтобы подавить овладевавшее ею желание умолять могущественного рыцаря о пощаде. Если учесть все случившееся, ей больше нечего терять, и она может не унижаться перед человеком, который, по-видимому, непоколебимо владеет собой, своим миром и ею!

Уилл еще шире улыбнулся, заметив неожиданно отважный вызов со стороны явно робкого кролика, — а она и была мягким, как шелк, кроликом, полной и нежной добычей для волка, которым он мог бы стать при иных обстоятельствах. Несмотря на видимые опасения, она осталась перед ним твердой, что удавалось лишь немногим французам, с которыми он близко имел дело. Им в основном он внушал почти ужас — печально-известный защитник Уилда. Да, у робкого кролика острые и хорошо спрятанные зубки, а храбростью, которую, должно быть, так трудно проявить столь робкому существу, она вызвала к себе уважение Уилла, хотя никто никогда так легко его не завоевывал.

— Я сэр Уильям Кеншемский, — подтвердил он, медленно кивнув и сделав два шага вперед.

Неслышно сглотнув, Касси всеми силами пыталась освободиться от его чар. Как смела она подумать, что ей нечего терять, когда она высоко ценит свою жизнь и добродетель, которой не дерзнет поступиться ни одна незамужняя девушка?

— Не я виновен в смерти вашего отца… — Уилл замолчал, и его лицо стало твердым и непроницаемым, как гранит. — Но всех иноземных захватчиков, посмевших нарушить границу английской земли Уилда, убивают по моему приказу.

У Касси перехватило дыхание от этого спокойного признания. В его словах слышалась угроза, заставившая ее побледнеть. Может быть, и она тоже «иностранная захватчица»? Стараясь не выдать свой ужас перед ним, она не позволяла страху сломить ее хрупкую оборону, уверяя себя, что легкое дрожание рук, крепко сжимавших мягкий шелк платья, вызвано скорбью о потере отца.

В детстве она редко видела и едва знала таинственную личность, именовавшуюся ее отцом, а повзрослев, обнаружила, что у нее очень мало причин любить этого непоколебимого человека, направлявшего ее будущее, невзирая на ее надежды, страхи и мечты. И все же она любила его и искренне оплакивала крутые перемены, которые принесет семье его смерть. Ничего, что ей понадобится ночь и почти целый день, чтобы смириться с неизбежным фактом его кончины и осознать новое положение ее брата Анри как хозяина Бевуаля. Ее возрастающая паника, должно быть… нет, точно была скорбью, может быть, печалью по поводу неопределенного будущего, но безусловно не была страхом перед возвышающимся над ней могучим человеком. Он был большим — даже огромным, и хорошо сложенным. В ее пристальном взгляде скользнуло восхищение.

«Он внушает тебе ужас, — безжалостно издевался внутренний голос. — Он обладает не только силой и властью, но и легко привлекает тебя».

Ее благородное лицо резко побледнело, от этого отважно подавляемый страх, окрасивший ее глаза в глубокий цвет амарантового дерева, стал еще заметнее. Уилл неожиданно понял, что хочет утешить и даже защитить ее. От кого? От себя?

— Ваши соотечественники могли бы сохранить свою жизнь, оставшись в родных местах, — пробормотал Уилл, словно оправдываясь, чего, как он чувствовал в глубине души, у него не было причин делать. Раздосадованный не только собственной неоправданной реакцией на печаль девушки, но и безрассудством ее отца, он молча задал себе вопрос: что за сумасбродство заставило этого человека привезти дочь туда, где идет война.

Касси терзали те же мысли.

Слезы святых! Она оказалась здесь не по своей воле. Более того, хотя мужчины невысоко ценят мнение женщин, она всегда считала нашествие на Англию бесполезным делом. Ценой которому, конечно, будет множество французских жизней. Но те из немногих мужчин, которых она знала, казалось, находили кровопролитие хорошим занятием.

— Пойдемте со мной, — приказал он. Что бы там ни было, она не может дольше оставаться в этом не достойном убежище. Он согнулся, чтобы выйти в низкую дверь.

«Что он намерен со мной делать?» Касси покусывала нижнюю губу, чтобы она стала поярче, а тем временем у нее из головы не шли слухи о том, как грубоватые англичане поступают с французами. Она неподвижно наблюдала, пока человек, захвативший ее в плен, не остановился в ожидании. У нее не оставалось выбора, как только подчиниться. Она встала, собрала все свое мужество и приготовилась следовать за ним.

В тот момент, когда он повернулся, чтобы посмотреть, идет ли она за ним, она опустила взгляд на пол лачуги, надеясь отвлечься от дурных предчувствий. Хижину освещал слабый свет, падавший через те же дыры в крыше, в которые проникал и дождь, превращая земляной пол в толстый слой грязи с лужами нечистой воды. Она пошла вперед, аккуратно обходя лужи, чтобы уберечь элегантные козловые туфельки. Эта бесполезная затея была обречена на провал, но отвлекала ее от страха, который мог превратить ее в существо, трясущееся под твердым взглядом черных глаз.

Наблюдая за осторожными движениями колеблющейся девушки, Уилл цинично улыбнулся. Он разделял предвзятое мнение своего благородного дядюшки Гаррика о женщинах знатного происхождения, большинство из которых — за счастливым исключением Нэссы, жены Гаррика — эксцентричны и слишком хорошо умеют принимать во внимание лишь свое собственное благо. Это мнение не изменилось от значительного опыта встреч с несколькими из них — с женщинами, находившими его более чем достойным однодневного флирта, но его происхождение и перспективы недостойными того, чтобы разделить с ним будущее. С его точки зрения, не было ничего удивительного в том, что с первого взгляда в открытую дверь ее лавандовые глаза расширились от удивления.

Придя в ужас, Касси резко остановилась. Земля за порогом представляла собой трясину, перейти через которую она могла ценой испорченных туфель и подолов шелковых юбок. Одна часть ее сознания разумно говорила ей, что по сравнению со всем случившимся это не так уж и важно, особенно если учесть, что дождь уже нанес ущерб платью, а грязь с пола лачуги засохла у нее на ногах. И все же, хотя она долго сохраняла самообладание, в течение часов напряженно ожидая в жалкой, убогой лачуге, последняя капля переполнила чашу ее терпения.

Ужас Кассандры Гавр при виде заболоченной полянки только усилил досаду Уилла на то, что прекрасная леди находится здесь. Уилд не место для таких женщин! И тем более для француженок!

— Ох! — Возглас Касси прозвучал испуганным писком. Пристально разглядывая грязную траву, омываемую маленькими ручейками, превращающимися в пруды с коричневой жидкостью, она забыла о стоящих рядом мужчинах и оказалась не готовой к тому, что Уилл вдруг поднял ее и прижал к своей широкой груди. Инстинктивно крепко ухватившись за него, она разглядела его лицо вблизи — ужасная ошибка. При таком тесном объятии его физическое совершенство стало еще более заметным. Она должна отвернуться, действительно должна отвернуться, прежде чем он заметит ее постыдное изумление. Должна — но не смогла! Ее лицо мгновенно залилось краской.

Уилл ощутил мягкий запах лаванды, и это невольно привело его в восхищение. Она далеко не первая женщина, в которой он вызывал подобные чувства. В этом не было ничего особенного даже для тех, кто считал себя гораздо выше его по происхождению. Он рано научился контролировать как свою, так и их реакцию. Уилла невольно шокировало его немедленное ответное чувство к мило прильнувшей к нему женщине. И в то же время он почувствовал непреодолимое желание прижать к своему жесткому торсу ее соблазнительно мягкие формы.

Черные волосы до плеч едва шевелились от малейшего движения его головы. Он не может позволить и не позволит любой женщине — и тем более этой знатной девушке, не готовой к встрече с противником — отвлечь себя от важных военных дел или даже от мыслей о том, что же делать с нежелательной заложницей. Однако холодной логике не удалось остудить жар, зажженный в нем стыдливой прелестницей. Он опустил взгляд на свою ношу, и его холодные глаза загорелись. Когда он пронзил ее своим взглядом, Касси особенно сильно осознала его силу: ей показалось, что золотые огни манят ее в черные, бархатные заводи, в которых она, скорее всего и утонет. Однако больше всего ее пугал тот неоспоримый факт, что ее тревога уступает место опасному трепету. Его медленная, чувственная улыбка лишила ее силы и способности мыслить разумно.

— Предсказания нашего Уилликина сбываются! — гордо провозгласил дразнящий голос. — Мы уже знаем, что ни один француз не сможет противиться его могуществу. Но сейчас мы видим доказательство того, что французские женщины даже еще больше уязвимы перед его смертельными чарами! — Журчащий смешок сопровождал эти слова.

— Да, — присоединился к подшучиванию другой. — Но мы всегда знали, что он очаровывает дам, он всегда этого хотел. Он славен или скорее печально знаменит своими победами! — Упоминание о хорошо известной репутации предводителя вызвало неудержимый хохот.

Добродушное подтрунивание этих людей, пришедших с ним, отрезвило Уилла и заставило его прекратить «нежности» с врагом. Он посмотрел на своих людей, из которых ни один не был связан кодексом рыцарской чести. Они ясно видели, что ничто не может помешать ему отомстить этой захватчице соответственно ее полу. Губы, несколько мгновений назад изогнутые в улыбке, способной расплавить женские косточки, твердо сжались, чтобы подавить поток непристойных шуток, хитрых взглядов и жестов, вряд ли двусмысленно описывающих женщину у него на руках.

Хотя Касси и не поняла ни одного слова, она ощутила в них грубый юмор, чем они, в сущности, и отличались. К своему отвращению, она еще более покраснела. И даже сгущающийся мрак близкого вечера слишком слабо защищал ее от любопытных глаз. Не отдавая себе отчета, Касси спрятала лицо на широком плече своего хозяина.

Уилл медленно, нарочито строго по очереди взглянул на каждого из своих людей.

Имей Касси присутствие духа, чтобы бросить взгляд, она бы увидела его глаза, ставшие похожими на черный лед. Взор его был так холоден, что мог бы заморозить любое живое существо. Словно в доказательство этого, доселе смеявшиеся люди затихли и исчезли.

Оставшись наедине со своей ношей, Уилл повернулся и зашагал по узкой тропинке к едва видимому деревянном домику на дальней стороне поляны. По меркам Уилда этот дом был прекрасен, но в сравнении с ее родовым замком это была просто лачуга. Уилл сам выбрал себе место для жилья здесь, а не в огромной крепости и никогда раньше не стыдился сего почтенного жилища. За то короткое время, что они были вместе, эта нежелательная заложница не однажды, сама того не зная, вызывала в нем стойко сдерживаемые ответные чувства, а теперь даже и сомнения в правильности избранного им образа жизни. Уилл раздраженно широко распахнул дверь и буквально пробежал через большую комнату нижнего этажа.