- Если я даже и верну поместье, то может статься, что оно мне не понадобится, - печально заметил граф. - Маркиза обещала мне защиту перед королем, если мне удастся устранить ее соперницу, но она не сможет защитить меня от гнева герцога. Второго крушения своих надежд на правление Францией он не простит никому.
      - И тогда вам останется только удрать в Англию, а оттуда в Новый Свет, что я предлагал с самого начала! - - закончил Кристоф.
      - Никогда не мог понять странного увлечения Его Величества девственницами, - граф выпрямился и встряхнулся, пытаясь вернуть себе бодрое расположение духа. - Какой в них толк? Ее лицо искажается мукой, ее тело не обучено науке страсти, ее ум не развит, потому что она еще слишком молода! Нет, я предпочитаю пить шампанское, а не откупоривать бутылки.
      - А вы знакомы с Франсуазой де Пуатье? - спросил Кристоф.
      - Нет, - де Полиньяк поморщился, глядя себе под ноги. Длинная лестница, ведущая к аллее, была очень неудобна. Ее проектировали специально для маркизы, у которой как известно, очень маленькие ноги.
      - Наверное, какая-нибудь провинциальная дурочка! Пуатье - самая глухая провинция, там живут самые неотесанные болваны во всем королевстве. Небось, какая-нибудь самодовольная ломака, вроде юной герцогини д'Эстрэ! Я уже представляю себе это луноподобное, фарфоровое личико с большими голубыми глазами! Как она хлопает своими длинными ресницами, считая даже собственную глупость достоинством!
      Воображает, небось, что король в нее влюблен и, как честный человек, захочет на ней жениться! - граф запрыгнул на подведенного ему Гуляку.
      Слуги мадам де Помпадур успели немного почистить коня и накормить яблоками, остатки которых тот дожевывал и тряс ушами, недовольный, что хозяин помешал ему как следует перекусить.
      - Но ведь, может так случиться, ваша светлость, что она окажется очень недурна и сообразительна, - нерешительно предположил Кристоф.
      - Молись, мой друг, чтобы это было не так, - де Полиньяк потрепал коня по шее, ожидая, пока Кристоф усядется на свою приземистую, но очень выносливую кобылу.
      - Но почему? - удивился слуга.
      - Моя миссия станет невыполнимой, - его светлость улыбнулись и пришпорили коня.
      3. Миссия невыполнима
      Вера Николаевна вернулась во дворец герцога Шуазеля в состоянии полной прострации. Она смотрела прямо перед собой, ее руки от локтей до самых плеч были покрыты маленькими синячками.
      - Госпожа Гурдан! Да сделайте же вы хоть что-нибудь, чтобы моя дочь перестала себя щипать! - воскликнула мамаша Пуатье, увидев что Франсуаза становится похожа на упавшее яблоко. - Господи! Да что же это творится! Девочка моя, ты должна понравиться Его Величеству, потом можешь щипать себя сколько угодно! Святая Магдалина, сделай так, чтобы она опомнилась!
      Пуатье-старшая молитвенно сложила руки и обратила набожный взор к небу.
      - Мадмуазель, прекратите щипать себя немедленно! - приказала строгим голосом Ариадна Парисовна, однако Вера Николаевна отреагировала, мягко говоря, странно. Она подняла на госпожу Эйфор-Коровину свой безумный взгляд, и, что было силы, ущипнула себя за ляжку.
      - Может быть, ей хочется флагелляции? - задумчиво пробормотала мамаша Пуатье, а затем подавшись вперед, склонилась к Ариадне Парисовне и заговорщицким тоном произнесла:
      - Я слышала, что эта забава сейчас в большой моде, вся английская аристократия просто бредит ею, да и наше духовенство...
      - Слышали, дорогая Франсуаза? Если вы не перестанете себя щипать, вас подвергнут флагелляции, - в глаза госпожи Эйфор-Коровиной мелькнула издевательская искорка.
      - Между прочим, было бы не лишним обучить ее этому, вы не находите? учтиво улыбнулась мамаша Пуатье. - Может быть, Его Величеству понравится подвергнуться флагелляции со стороны прекрасной девушки?
      - Если герцог Шуазель согласится нам помочь, - улыбнулась в ответ Ариадна Парисовна, изо всех сил стараясь сохранить серьезное выражение лица.
      Вера Николаевна издала неопределенное мычание, что-то вроде: "Игы-гы?", что в переводе означало: "Что бы вы не имели ввиду, имейте ввиду, что это вам так просто с рук не сойдет!"
      Погода совсем испортилась, было похоже, что совсем скоро на город обрушится настоящий ливень. Ласточки летали низко-низко, стало тяжело дышать и казалось, что сам воздух вот-вот начнет искрить электрическими разрядами.
      Карета подъехала к парадному подъезду, остановившись точно у высокой первой ступени. Кучер обернулся назад и удовлетворенно кивнул. Колеса стоят почти вплотную к лестнице, значит господам не придется ступать в десятисантиметровый слой отвратительной жижи, покрывающий мостовую, или прыгать со ступеньки кареты на лестницу. На другой стороне улицы дежурил здоровенный работяга в закатанных по колено штанах. Судя по виду, это был один из лентяев, которые зарабатывают на жизнь, перенося на своей спине чисто одетых дам через залитые смесью нечистот, земли, сажи, отстойной воды и помоев парижские улицы.
      - Не желаете ли перейти улицу? - спросил он у девушки в еще чистой юбке, которая нерешительно мялась на краю тротуара.
      Та посмотрела на работягу и спросила:
      - А сколько вы берете?
      - Всего два су и вы окажетесь на другой стороне без единого пятнышка грязи!
      Девушка заглянула в свой тощий кошелек, потом печально взглянула на свою новую юбку и положила в руку работяги две монетки.
      - Одну минуту, мадмуазель, - работяга сунул монеты в карман, а затем одним прыжком оказался на середине улицы.
      Сообразив, что ее подло обворовали, девушка начала всхлипывать от обиды, а ловкий мошенник остановился на другой стороне, поджидая новую жертву.
      Ариадна Парисовна, наблюдавшая эту сцену из окна кареты, нахмурилась как грозовая туча.
      - Эй, ты! - крикнула она работяге, вылезая из кареты.
      - Что угодно, ваша милость? - тот подбежал ближе, на полусогнутых ногах - Хочешь заработать луидор? - спросила госпожа Эйфор-Коровина, поджав губы.
      - Конечно, ваша милость, - поклонился работяга и задрожал от жадности.
      - Тогда ступай к черному ходу и жди пока тебе откроют, - приказала Ариадна Парисовна и начала подниматься по лестнице, вслед за Верой Николаевной, которая от щипков перешла к мелкому хихиканью, которое нравилось мамаше Пуатье еще меньше, чем щипки.
      Поднявшись на пару ступеней, потомственная ведьма обернулась и крикнула кучеру, показывая на плачущую девушку на другой стороне улицы.
      - Отведите вон ту несчастную и отвезите, куда она скажет!
      Кучер вздрогнул, ему показалось, что он ослышался.
      - Отвезти в ваше заведение, госпожа Гурдан? - переспросил он.
      - Отвези, куда она скажет! Совсем оглох, болван?! - для острастки Ариадна Парисовна замахнулась на кучера зонтиком.
      Тот моментально обернулся к дрожащей девице и крикнул:
      - Эй, ты! Госпожа оказывает тебе большую честь! Садись в карету!
      В этот момент на его голову обрушился удар, изумленный кучер обернулся и его рука невольно поползла творить крестное знамение. Его госпожа стояла на самом верху лестницы и лицо ее побледнело от гнева. У кучера не возникло ни малейших сомнений, что ударила его именно она.
      - Святой Франциск, - пробормотал он и снова обратился к обмершей от удивления девушке. - Стойте там, мадмуазель, сейчас я разверну карету и подъеду к вам!
      - Вот так, - пробормотала госпожа Эйфор-Коровина и спокойно вошла в огромные дубовые двери, которые услужливо распахнул перед ней привратник Шуазеля.
      Мамаша Пуатье смотрела на Ариадну Парисовну с явным недоумением. На ее лице отразилась напряженная работа отсталого ума, а затем она с некоторой тревогой спросила:
      - Госпожа Гурдан, помните, на улице Бержер вы сказали мне, что даже если Франсуаза не получит от Его Величества то предложение, ради которого мы все так стараемся, то ей все равно будет назначен пансион?
      - Д-да, - слегка заикнувшись, ответила Ариадна Парисовна. Разумеется.
      - Да? Это замечательно... - глаза мамаши Пуатье сузились. - А помните ли вы, госпожа Гурдан...
      - Извините, мадам, если ваши расспросы не имеют неотложной важности, не могли бы вы приберечь их для какой-нибудь вечерней беседы у камина? раздраженно оборвала ее госпожа Эйфор-Коровина. - А сейчас мы должны съесть по тарелке горячего супа и приступить к урокам!
      - К-каким урокам? - спросила Вера Николаевна, с трудом зафиксировав свои вращающиеся глаза на Ариадне Парисовне.
      - Как странно, - встряла мамаша Пуатье, - с самого моего приезда я наблюдаю здесь повальное заикание!
      - Сегодня день Фомы Заики! - рявкнула на нее госпожа Эйфор-Коровина. Тем, кто проронит не больше сотни слов за день, будут отпущены грехи, связанные с алчными помыслами.
      Мамаша Пуатье хотела сказать, что никогда не слышала о святом Фоме Заике, но поспешно зажала рот ладонью. Всю дорогу до столовой она пыталась подсчитать, сказала она сегодня больше сотни слов, или же меньше. Ей ужасно хотелось спросить, считаются ли указания прислуге и кучеру наемного экипажа словами, но этот вопрос, как ни крути, никак не мог содержать менее девяти слов, а это в сложившихся обстоятельствах было бы непростительным расточительством.
      Дамы уселись за стол. Им подали тазики, чтобы они могли умыть руки и лицо перед едой. Этому "варварскому обычаю" герцога Шуазеля научил турецкий посланник, во время своего визита в Париж. Герцог никогда в жизни не стал бы мыть руки перед едой, если бы в те несколько дней, что Ахмет-паша жил в его доме, не отметил интересной закономерности. После того, как Шуазель начал мыть руки перед едой, его перестали мучить кишечные колики, а "медвежья болезнь" совершенно отступила.
      Шуазель даже попытался выяснить у Вольтера, есть ли научное объяснение такому феномену - исчезновение "медвежьей болезни" после мытья рук перед едой. Однако Вольтер только еще больше запутал герцога, сказав, что мыть руки перед едой - это нравственный подвиг и природа за него вознаграждает.
      Вера Николаевна опустила в емкость с водой лицо, зачерпнула жидкость ладошкой и полила себе на голову.
      - Мозги кипят, - сообщила она, увидев, что слуги смотрят на нее с величайшим изумлением.
      Мадам Саниной вообще хотелось раздеться и отправить всю одежду в стирку.
      После прогулки ей казалось, что кошмарный канализационный запах буквально въелся в ее кожу. "Сколько же мне придется отмокать в ванной, когда я вернусь домой?!", - подумала она.
      Столовую во дворце герцога Шуазеля отделали по последней моде. Весь потолок занимала гигантская фреска "Трапеза богов", где весь римский пантеон небожителей поглощал амброзию в виде разнообразных кабанов, осетров и пулярок, и запивал ее, видимо, нектаром из литровых кубков. От этого нектара некоторые сатиры валялись в обнимку с нимфами "по периметру" фрески.
      Подгулявший Марс явно намеревался залезть под тунику Венере. При этом их несовершеннолетний сын Эрот целился папаше в причинное место очень острой стрелой, очевидно, подражая супермену своего времени - Эдипу <Царь Эдип - любимый герой греков и римлян. Он для них был как Бэтмен, Супермен или Человек-паук для современных американцев.
      Суть подвига в следующем: жил-был сварливый и вздорный царь города Фивы с соответствующим имечком - Лай. Получив по древнему Интернету (Дельфийский оракул) сообщение, что его убьет сын. Лай, от греха подальше, приказал нести младенца в горы и там бросить на растерзание волкам. За это боги наказали Фивы Сфинксом. Однако исполнители, вместо того, чтобы бросить младенца волкам, уступили его по сходной цене бездетной царской семье города Коринф, посчитав, что царь Полиб и голодные волки - это примерно одно и то же.
      Дальше все как в бразильском сериале: мальчик узнал от Дельфийского оракула, что убьет своего отца и женится на собственной матери. Это сильно его потрясло и он решил покончить с собой. Любимым способом самоубийства у греков было сражение с чудовищем. Оказалось, что единственное на всю округу чудовище прописано в Фивах и зовут его Сфинкс. По дороге молодой человек, в котором сварливость были заложена генетически, встретил такого же вздорного субъекта. Между ними возник спор кто кому должен уступить дорогу, и поскольку рядом не оказалось сотрудника древнегреческого ГИБДД, началась драка. В результате молодой забияка Эдип убил старого забияку Лая, а также восемь его охранников. Прибыв в Фивы, он спросил: "Ну, где тут у вас Сфинкс?". Его отвели к скале, где чудовище морочило людям головы хитроумными загадками.
      Однако Эдип загадку отгадал, а истеричный Сфинкс, с расстройства, бросился в море.
      Дальше оказалось, что по обычаям Фив победители чудовищ женятся на местных царицах.
      Местная царица Иокаста как раз стала вдовой, потому что какой-то бандит убил ее мужа царя на большой дороге, как раз тогда, когда этот самый царь ехал к Дельфийскому оракулу узнать, чем выводят сфинксов. Эдип, как человек законопослушный, женился и стал царем Фив. И вроде бы все было хорошо, но тут в стране начался мор.
      Стали выяснять причину. Этимология острого недомогания подданных оказалась неожиданной.
      Их царь Эдип, оказывается, убил отца и женился на собственной матери. Иокаста повесилась, Эдип выколол себе глаза, но это не помогло ему избавится от страсти к близким родственникам, и он начал жить со своей сестрой. Соседи еще долго смаковали подробности этого чудовищного скандала, а жрецы Дельфийского оракула умножили цены в прейскуранте предсказаний на три.>.
      Стены были сплошь покрыты шпалерами.
      Эти высокохудожественные ковры, по мотивам своих произведений, выпускал конечно же Буше. Они ткались на принадлежащей ему мануфактуре и особенно ценились за то, что их можно стирать. В условиях тотальной антисанитарии и моды на содержание собачьих свор прямо во дворце, вельможам пришлись по вкусу картины, которые можно стирать.
      Высокие полуколонны с пышными капителями, в форме виноградных гроздей, на уровне человеческого роста потемнели, а наверху были порядочно засижены мухами. Хрустальная люстра над столом при каждом порыве сквозняка покачивалась, посыпая стол пылью. Госпожу Эйфор-Коровину более всего поразил паркет. Прихотливый орнамент, с необыкновенным искусством выложенный из четырех разных пород дерева.
      Вошли слуги в бархатных ливреях с золотым шитьем и пышных париках с косичками. Каждый нес на серебряном подносе по фарфоровому предмету. Супницы, сотейники, блюда. На обед подали фасолевый суп, тушеную фасоль и пирог с фасолью. Госпожа Эйфор-Коровина воззрилась на все это кулинарное разнообразие, постучала пальцами по столу.
      - Больше ничего нет? - желудок потомственной ведьмы не выносил фасоли. Ни вареной, ни тушеной, ни печеной.
      - Гороховая похлебка, госпожа Гурдан, - почтительно ответил старший лакей.
      - А еще? - потомственная ведьма нахмурилась.
      Похоже, что в этом перемещении с продуктами не очень. Ариадна Парисовна с наслаждением вспомнила первую повинность по исправлению кармы Любы Вербиной, и сглотнула слюну. Вот уж где был стол!
      - Чечевичная каша, госпожа Гурдан, - поклонился лакей.
      - Черт возьми! Есть что-нибудь кроме бобов? - госпожа Эйфор-Коровина пожалела, что не приобрела колбасы по дороге и мысленно начла прикидывать, когда в Париже появится первый "Макдональдс", спасение туриста от любой "национальной" кухни.
      Конечно, может кому-нибудь по прибытии в иностранные государства и нравится пробовать всякую гадость, но только не Ариадне Парисовне! Причем эта закономерность касалась любой страны, куда прибывала потомственная ведьма в составе туристической группы, или же в одиночку. В Германии, столкнувшись со свиными ножками, к которым в качестве гарнира прилагался килограмм квашеной капусты, госпожа Эйфор-Коровина на следующий день уже искала глазами знакомую букву "М".
      В Австрии, натрескавшись местных шоколадных тортов до глюкозного криза, Ариадна Парисовна мечтала только об одном - кусочках куриного филе в кляре. Таиланд встретил потомственную ведьму саранчой во фритюре, скорпионами на гриле, крокодиловым супом и вялеными скатами. После всей этой "экзотики" луковые колечки "Бургер Кинга" показалась деликатесом, а куриные крылышки "КФК" - чем-то заоблачно прекрасным для желудка После того, как в Бразилии Ариадна Парлсовна получила на десерт обезьяньи мозга, у нес окончательно пропала тяга к любой "национальной" кухне, кроме американской. Рубленая котлета между двумя булками, сдобренная маринованным луком, огурчиком и кетчупом - вот самое сбалансированное питание для жителя мегаполиса, а в качестве десерта - стакан сладкой газировки. Глядя на "бобовое" разнообразие образца 1746 года, госпожа Эйфор-Коровина окончательно приуныла. Разочарование ее можно понять. Даже некоторые исследователи предполагают, что наши предки питались исключительно парным мясом с экологически чистыми овощами (и, видимо, поэтому редко доживали до сорока...).
      - Простите, госпожа Гурдан, но вы же сами... - старший лакей прижал руки к груди и начал оправдываться. - Вы же сами просили!
      - Ну.., а теперь я передумала! - нашлась потомственная ведьма.
      Мамаша Пуатье не сводила с Ариадны Парисовны подозрительного взгляда.
      - Я могу отдать распоряжение, чтобы повар приготовил рябчиков... Они, правда, к ужину, но...
      - Рябчиков? Отлично, когда они будут готовы? - осведомилась потомственная ведьма.
      - Через полчаса, - лакей согнулся пополам и начал быстро пятиться к двери. Как только он оказался за ней, то бросился со всех ног в кухню, чтобы успеть подать через полчаса обещанных рябчиков.
      Мамаша Пуатье молча придвинула к себе супницу, лакей за ее стулом тут же нагнулся и приподнял крышку. Густой пар ударил женщине в нос. Так как она ничего не ела со вчерашнего дня, то чуть было не лишилась сознания.
      - Чесночная, на копченых бараньих ребрах... - сладостно вымолвила она и нетерпеливо кивнула лакею.
      Тот схватил фарфоровый половник, лежавший в горячей похлебке и начал быстро класть ее в тарелку Пуатье-старшей. Другой лакей открыл хлебное блюдо.
      - Белые булки! - восхищенно вздохнула мамаша Пуатье. Сил соблюдать приличия у нее уже не осталось, поэтому она кивнула Ариадне Парисовне и скороговоркой произнесла, - раз вам не нравится, я, пожалуй, начну...
      И нетерпеливо сунула в рот полную ложку.
      Вера Николаевна сглотнула слюну, глядя с каким аппетитом Пуатье-сгаршая отрывает куски от булочки и лопает горячий суп. Бросив виноватый взгляд на Ариадну Парисовну, которую явно отчаянно мутило от начатого присутствующими поедания фасоли, мадам Савина тоже потянулась за супницей. Лакей, стоявшей за спинкой стула Веры Николаевны, моментально встрепенулся, снял крышку, поклонился, присел и аккуратно влил в расписную тарелку из белоснежного фарфора половничек коричневой, густой массы.
      Мадам Савина зажмурилась, чтобы не смотреть на пищу, а только чувствовать ее запах. Запах был восхитительный, а вид, конечно, не задался...
      Ариадна Парисовна отвернулась, весь аппетит у нее пропал, но она стоически дожидалась своих рябчиков.
      Двери отворились и вошел лакей, чинно объявивший.
      - Граф Максимилиан де Полиньяк! Желает присовокупиться к обеду... тут лакей понял, что оговорился по Фрейду, и поспешно исправился, присоединиться к обеду!
      Мамаша Пуатье поперхнулась и замахала руками Ариадне Парисовне.
      - Не-е-ет! - прошипела она. Весь рот у нее был в фасолевом супе.
      Госпожа Эйфор-Коровина поморщилась.
      - Не пускайте его сюда! - продолжала шипеть Пуатье-старшая.
      Ариадна Парисовна пожала плечами. В конце концов, не она в этом доме хозяйка.
      Лакей принял молчание за согласие, а возникший ажиотаж его даже позабавил.
      - Старухи аж перевозбудились, - шепнул он де Полиньяку, принимая у него из рук шляпу и шпагу Двери распахнулись настежь.
      Вера Николаевна подняла глаза и замерла с открытым ртом, откуда выпала непрожеванная фасоль.
      В дверях стоял Максимилиан де Полиньяк. Его черные длинные волосы были красиво завиты и уложены на манер "Allonge", фигуру плотно облегал шелковый камзол, украшенный тонким золотым шитьем. Несколько золотых цепей с большими медальонами образовывали на его груди прихотливый рисунок. Плотно обтянутые чулками, мощные икры выглядели очень напряженными, благодаря изящным кожаным туфлям с пряжками. Зеленые глаза остановились на мадам Савиной и полыхнули страстным огнем.
      - Франсуаза, не смотри на него! - взвизгнула мамаша Пуатье, неотрывно глядя на вошедшего. Она бросила ложку и закрыла глаза дочери ладонью.
      Вера Николаевна машинально схватила "мамашино" запястье и со сноровкой заправского армреслера, положила его на стол.
      - Какой самодовольный хлыщ... - вырвался у мадам Савиной страстно-удивленный вздох.
      - Что вам угодно, молодой человек? - Ариадна Парисовна положила обе ладони на стол.
      - Добрый день, госпожа Гурдан, - ответил тот и небрежно уселся. Перед ним моментально поставили прибор.
      Бесцеремонно заглянув в супницу и сотейник, де Полиньяк скривился и повернулся к лакею, но тут распахнулись двери и вошел старший лакей с блюдом рябчиков.
      - Вот это дело! - воскликнул граф и сделал вошедшему знак остановиться.
      Тот по привычке поклонился, но сказать ничего не успел, потому что Максимилиан ловко подцепил трех рябчиков и положил себе в тарелку.
      - Но... - старший лакей бросил полный ужаса взгляд на Ариадну Парисовну.
      - Что еще? - граф повернулся к нему, держа в руках оторванную ножку. Пшел вон!
      - Слушаюсь, ваша светлость, - старший лакей пригнулся и на полусогнутых дрожащих ногах кое-как добрался до госпожи Эйфор-Коровиной, с одним, оставшимся на блюде, крохотным рябчиком.
      Остановившись рядом с ней, он зажмурился и пролепетал:
      - Ваши рябчики, госпожа Гурдан...
      - Не могу взять в толк, почему речь о них идет во множественном числе, - огрызнулась Ариадна Парисовна и смела к себе на тарелку единственную малюсенькую птичку.
      - Ох, простите, госпожа Гурдан, - Максимилиан поднял фужер, в него моментально налили вина. - Я хочу выпить за нашу прекрасную Франсуазу!
      И де Полиньяк одним движением опрокинул кубок себе в глотку.
      Мамаша Пуатье опять жестоко подавилась.
      - Что значит "за нашу"?! - воскликнула она, закашлявшись. - Моя дочь, к счастью, не ваша, и никогда ею не станет!
      Госпожа Эйфор-Коровина, совершенно не понимая, что происходит, попыталась прочесть мысли прекрасного нахала, но только еще больше запуталась. В голове у молодого человека были только какие-то обрывки: "Замок.., негодяй Неккер.., больше никак... черт возьми маркизу!".
      - Не кипятитесь, графиня! - раздраженно бросил мамаше Пуатье визитер. - Кстати, госпожа Гурдан, вы знаете, почему графиня на меня сердится?
      Пуатье-старшая тут же присмирела, опустила глаза и закрыла рот салфеткой.
      - Я думаю, что госпоже Гурдан это будет совсем не интересно, - мамаша неестественно хихикнула и дернула шеей, будто ей давил очень тугой ошейник.
      - Тогда и вы уж молчите, - ответил ей Максимилиан и послал странный, двусмысленный взгляд.
      Старая графиня Пуатье съежилась в комочек и плотно сжала губы, явно вознамерившись не проронить больше ни звука. Ариадна Парисовна попыталась прочесть хотя бы ее мысли, но наткнулась на полнейшую околесицу: "Господи, сделай так, чтобы он не помешал Франсуазе! Господи, помоги мне...
      Онорэ, Руже, платья, туфли, экипаж... Господи, сделай так, чтобы все обошлось!".
      Госпожа Эйфор-Коровина повернула голову и увидела, что Вера Николаевна так и сидит с открытым ртом, из левого угла которого медленно вываливаются остатки пищи, жевавшейся на момент прихода де Полиньяка. Мысли мадам Саниной текли медленно, как крахмальная патока. Содержание этих мыслей поставило потомственную ведьму в окончательный тупик: "Какой отвратительный, мерзкий, наглый тип... Нет порнографии.., нет...".
      Ариадна Парисовна нахмурилась, подперла щеку кулаком и подумала: "Господа, если кто-то жалеет о том, что не обучен чтению мыслей - не расстраивайтесь", а вслух спросила:
      - Можно узнать, что привело вас, граф, в этот дом?
      - О, сущая мелочь! - воскликнул де Полиньяк.
      Он встал, отбросил назад обглоданный остов последнего рябчика, окунул руки в подставленный лакеем тазик и вытер их своим надушенным платком. Затем поднялся со стула и медленно приблизился к Вере Николаевне. Та взглянула на него и окаменела, как от взгляда медузы Горгоны. Наклонившись к ее волосам, Максимилиан, по всем правилам галантного ухаживания, втянул носом запах за ухом дамы, издал страстный вздох, затем прильнул губами к основанию шеи мадам Савиной и слегка укусил. Потом повернул голову Веры Николаевны к себе, посмотрел ей в глаза магнетическим взором и начал медленно приближать свое лицо, будто намеревался поцеловать в губы. Мадам Савина была готова взорваться, но ее тело отказалось ее слушаться! Ни один напряженный, как тросы Бруклинского моста, мускул, не шевельнулся! В самый последний момент, когда Вера Николаевна почувствовала, что ее сознание вот-вот выключится, горячие и сухие губы графа де Полиньяка сделали стремительный маневр и оказались возле ее уха.
      - Я хочу заняться с вами любовью!
      Его шепот выстрелил столь оглушительно, что странное оцепенение, сковавшее мадам Савину, взорвалось как купол перевозбудившегося ядерного реактора.
      - Нет! - фарфоровый половник с треском разбился о голову графа де Полиньяка.
      Сжимая в побелевших пальцах ручку от погибшего фаянсового изделия и глядя на оторопевшего нахала, с черных волос которого стекал фасолевый суп. Вера Николаевна добавила отрывисто и очень звонко:
      - ..порнографии и пропаганде гомосексуализма!
      Госпожа Эйфор-Коровина закрыла голову руками.
      - Апофеоз, - подвела она итог разыгравшейся сцены.
      Глаза графа де Полиньяка медленно сошлись к кончику носа, наблюдая за стекающей по нему каплей супа. Капля упала и Максимилиан очнулся.
      - О;.. - только и смог выдохнуть он, схватившись наконец за ушибленное место. - О...
      - Правильно! - отмерла и мамаша Пуатье. - Я не позволю, чтобы какой-то голозадый проходимец испортил моей дочери будущее! Никто не встанет между ней и Его Величеством! Не позволю!
      С этими словами отважная женщина схватила супницу и одела ее графу де Полиньяку наголову.
      - У-й-е-о! - раздался протяжный вопль.
      Максимилиан попытался стащить предмет сервиза с головы, но тот застрял намертво! Граф тянул супницу изо всех сил, рискуя остаться без ушей и изрыгал самые грязные и страшные ругательства, какие только существовали в 1746 году. Положение сильно осложнялось тем, что фасолевый суп был еще слишком горяч.
      - Боже, что здесь происходит?! - в столовую вбежал герцог Шуазель и замер на пороге, глядя на неизвестного субъекта, расшвыривающего ногами стулья и грозящегося умертвить "старую шлюху Пуатье".
      Ариадна Парисовна тяжело поднялась со своего места, подошла к камину и взяла кочергу.
      - Что вы собираетесь делать, госпожа Гурдан?! - герцог отпрянул назад и закусил ногти правой руки.
      Потомственная ведьма замахнулась кочергой, на манер битчера в американском футболе, и выждав момент, когда мечущийся из стороны граф де Полиньяк окажется достаточно близко, грохнула по фарфоровой емкости.
      - Фы-ы-ы! - Максимилиан издал нечленораздельный рев и стер с лица горячую коричневую жижу, затем вытянул вперед руки и бросился на мамашу Пуатье, явно намереваясь ее придушить.
      - Стоять! - резко выкрикнула Ариадна Парисовна и поймала разъяренного графа кочергой за пояс.
      Тот обернулся, все еще держа руки вытянутыми и скрюченными, теперь кочерга упиралась ему в живот.
      - Вы плохо выглядите, молодой человек, - сурово покачала головой госпожа Эйфор-Коровина. - Вам нужно умыться и переодеться, а то вы похожи на свинопаса!
      - Граф, - герцог Шуазель нахмурился и заложил руки за спину, позвольте узнать цель вашего визита? Вам не кажется, что вы перешли все границы! Являетесь в мой дом, ломаете и пачкаете мою мебель! Пугаете моих гостей!
      - Он домогался моей дочери, ваша милость! - вскочила мамаша Пуатье и скорчила слезливую физиономию. - Он сказал ей такое.., такое...
      - Это правда?! - герцог вспыхнул как сухой порох. - Максимилиан де Полиньяк!
      Немедленно покиньте этот дом! И чтобы ваша нога больше никогда не переступала его порог!
      Ноздри графа дрожали, но он сдержался, галантно поклонился Вере Николаевны, которая выпучила глаза так, что казалось, будто они сию минуту вылезут из орбит.
      - Что ж, мадмуазель, видимо, мне придется ходить к вам через окно, сказал де Полиньяк, слегка вибрирующим от напряжения голосом.
      Затем он поклонился всем остальным и спокойно вышел, чеканя шаг и толкнув плечом герцога Шуазеля.
      - Какая наглость! - только и смог выдохнуть тот, когда раздался хлопок входной двери.
      Кристоф озадаченно смотрел на хозяина, который вышел из дворца сплошь покрытый фасолью. Его светлость молча вскочил на спину Гуляки и тронулся с места. Кристоф последовал за ним.
      - Ну как? - наконец, осмелился спросить слуга через пару кварталов.
      - Она без ума от меня, - повернулся к нему Максимилиан и для вящей убедительности плотно сжал губы.
      - Да, по всему видать, дамочка влюбилась в вас по уши, - кивнул Кристоф, отряхивая фасоль и осколки фарфора с плеч хозяина щеткой для чистки лошадей.
      - Поговори мне еще! - его светлость бросил на слугу гневный взгляд и пустил Гуляку вскачь, но не потому что обиделся, а из-за голубей. Навязчивые птицы почуяли фасоль и принялись нахально пикировать на графскую голову.
      - Надо бы подучить английский, - пробормотал Кристоф и начал вспоминать, как по-английски будет "мы в глубокой заднице, сэр".
      ***
      - Какая ужасная сцена! - герцог Шуазель упал в кресло и выпил спешно поданную ему рюмку коньяку. - Никогда бы не подумал, что граф де Полиньяк на такое способен!
      Интересно узнать, какой бес в него вселился?
      При упоминании о бесе госпожа Эйфор-Коровина вздрогнула. В самом деле, пора бы уже появиться и Бальбериту. "Этот черт будет гоняться за мной вечно!" - подумала она и даже пожалела несчастного.