Пустые, разумеется. А следом за великолепной машиной самой последней марки, которая только что обогнала скромную малолитражку синьора Дзербини, презрительно фыркнув на нее выхлопной трубой, прихрамывая и перекатываясь, подскакивая и кувыркаясь, неслось сразу несколько бутылок из-под шампанского и минеральной воды, а также банки из-под сардин и черной икры, дюжина пластмассовых тарелок и тому подобное. Все вместе они производили чудовищный грохот – не хуже группы ударников!
– Видите, – заметил синьор Дзербини, – за всеми бегут, не только за нами. Однако, если б полетела шина, я думаю, было бы хуже.
По виа Аурелиа тянулась уже целая вереница машин в сопровождении пустых пластмассовых и стеклянных бутылок и жестяных консервных банок – каждая со своим особым стуком и ритмом. Одни бежали совсем мелкими шажками, другие делали огромные прыжки, и всех сильно заносило на поворотах. В целом получалось довольно забавное зрелище, и синьор Дзербини даже вспомнил, что мальчиком играл на медных тарелках в «джазе оглашенных», в том самом, в котором еще раньше играл на мусорном ведре и на печной трубе его дядя.
Теперь Анджело и Пьеро попросили отца замедлить ход. Им хотелось посмотреть на пролетавшие мимо роскошные гоночные машины, за которыми мчались, не утрачивая своей элегантности, небольшие оплетенные соломкой бутылки, огромные пяти– и десятилитровые бутыли и разные другие достойные внимания сосуды.
Некоторое затруднение возникло дома – у лифта. Пустые бутылки, принадлежавшие семейству Дзербини, первыми прошли в кабину, не пропустив вперед даже синьору Оттавию, и пока поднимались вверх, ни минуты не стояли спокойно. Они отдавили ноги ребятам, порвали колготки Розелле, залезли в отвороты брюк Пьерлунджи. Словом, ясно было, что прогулкой они остались недовольны. Войдя в квартиру, бутылки принялись носиться по коридору, а затем забрались в спальню.
Пивная бутылка залезла под подушку синьора Дзербини, бутылка из-под оранжада устроилась под ковриком на полу, а бутылка из-под минеральной воды ушла в ванную. О вкусах, как говорится, не спорят.
Ребят все это очень забавляло. Взрослых уже не очень. Розелла немного успокоилась после разговора по телефону с Пьерлуиджи. Он позвонил ей, чтобы пожелать спокойной ночи, и заодно сообщил:
– Знаешь, в моей постели оказалась банка из-под очищенных помидоров! А ведь я никогда не ем макароны с томатным соусом!
Банки и бутылки заснули быстро. Спали не толкаясь и не храпели. Словом, никому не мешали. Утром они раньше всех пошли в ванную и не бросили полотенца где попало, а повесили на место. Вскоре взрослые и дети разошлись по своим делам – кто в школу, кто на работу. А синьора Оттавиа отправилась на рынок. Бутылки остались дома. Только теперь пустых емкостей было уже четыре, потому что из мусорного ведра выскочила банка из-под молотого кофе, с новенькой этикеткой, и сразу же принялась наводить порядок в раковине. Она с грохотом переставляла тарелки и стаканы, но ничего не разбила.
«Пожалуй, сегодня я не буду покупать продукты в банках и бутылках», – решила синьора Оттавиа.
По дороге ей то и дело встречались пустые банки и бутылки, которые шли по своим делам, строго соблюдая правила уличного движения: улицу они переходили только на зеленый свет. Вдруг синьора Оттавиа увидела, что какой-то синьор сунул в урну коробку из-под обуви. Но едва он отвернулся, как коробка выскочила из урны и – топ-топ-топ! – поспешила следом за ним.
– Слава богу, хоть тут ни для кого нет привилегий! – облегченно вздохнула синьора Оттавиа.
Во время обеда три бутылки и кофейная банка семейства Дзербини сидели на балконе – дышали свежим воздухом.
– Интересно, что они собираются делать дальше? – спросила синьора Оттавиа.
– По-моему, толстеть, – ответил синьор Дзербини.
– То есть?
– А ты посмотри! Видишь, бутылка из-под пива стала двухлитровой бутылью. Сколько кофе было в этой банке?
– Полкило…
– Ну вот! А теперь в ней уместится пять кило, если не больше.
– Отчего же они так растут? Чем они питаются? – удивились Анджело и Пьеро, проявив научный интерес к проблеме.
– Очевидно, пустотой. Ведь они же пустые! – объяснил синьор Дзербини.
Вечерние газеты подтвердили его догадку. Они привели заявление профессора Банки-Банкини, специалиста по таре и упаковке, доцента коробковедения и консервологии, в котором говорилось:
«Речь идет о совершенно нормальном явлении. По причине, которая нам неведома и которую мы называем «причиной икс», пустые сосуды определенно стремятся стать еще более пустыми. Для этого они, разумеется, должны увеличиться в объеме. Нас крайне интересует, лопнут они в конце концов или нет».
– О боже! – воскликнула синьора Оттавиа, заметив, что бутылка из-под минеральной воды стала сзади нее и, заглядывая через плечо, читает газету.
А к вечеру эта бутылка стала выше холодильника. Две другие почти догнали ее в росте. Банка из-под кофе раздулась, как шкаф, и заполнила собой половину детской комнаты, куда заглянула из любопытства.
– Профессор сказал, что это совершенно нормальное явление, – успокоил жену синьор Дзербини. – Иными словами, нефеноменальный феномен, ясно? Впрочем, ты ведь не разбираешься в феноменологии.
– Я не разбираюсь, спору нет, – вздохнула синьора Оттавиа. – Но ты зато отлично разбираешься. Вот и скажи мне, где мы будем спать сегодня ночью?
Говоря это, синьора Оттавиа повела мужа в спальню и показала на кровать. На ней удобно устроились бутылки из-под пива и оранжада – словно две горы, накрытые одеялом, а на подушках сладко спали два горла без голов, вернее – без пробок.
– Ничего, ничего, – опять успокоил жену глава семьи. – В тесноте, да не в обиде! Тут и для нас места хватит. Нельзя же в конце концов думать только о себе.
За неделю банка из-под кофе так растолстела, что заняла всю детскую комнату. Пришлось прямо в нее поставить кровати и тумбочки. Анджело и Пьеро забавлялись игрой в консервированный зеленый горошек.
В комнате Розеллы вырос такой большой тюбик из-под крема, что в нем легко уместились диван-кровать, трюмо, многотомное издание «Мастера живописи», три большие вазы с цветами, рекламная афиша «Битлзы», проигрыватель, восточные туфельки, которые жених привез Розелле из Сараева, а также большая корзина, где хранились куклы и иногда спал кот.
На кухне бутылищи из-под минеральной воды хватило ума расти не вширь, а только в длину, и теперь она торчала из окна, словно пушечное дуло. Из многих окон соседних домов тоже торчали такие стеклянные дула, так что удивляться не приходилось.
Бутылки, спавшие в постели супругов Дзербини, тоже росли в горизонтальном направлении и нисколько не мешали им двигаться по комнате. Кроме того, в этом оказалось и свое преимущество – каждый мог теперь спать в своей бутылке. Синьора Оттавиа выбрала, разумеется, бутылку из-под оранжада – она терпеть не могла запах пива. Очень интересно было бы посмотреть на них ночью, когда они лежали в своих бутылках, словно модели парусников, сделанные каким-нибудь старым морским волком или каторжником, трудившимся над ними с бесконечным терпением. Но посмотреть нельзя – ведь на ночь они гасят свет.
Нечто подобное происходило во всех других домах в городе. Люди быстро научились залезать в бутылки и вылезать из них, а также из банок, в которых прежде было варенье или свежезамороженные фрукты. Адвокаты принимали теперь клиентов, сидя в коробках из-под обуви или в книжных футлярах. В каждой семье нашлись свои пустые емкости, и каждая пустая емкость имела свою семью. Жить в банке или в коробке оказалось вполне удобно.
Емкости, которым не нашлось места в домах, что вполне понятно при нынешнем жилищном кризисе, расположились на площадях, улицах, в садах и скверах, заняли окрестные холмы. Огромная банка из-под мясных консервов накрыла памятник Гарибальди. Закрученная консервным ножом крышка этой банки немного мешала движению транспорта. Но городские власти, как всегда, позаботились о людях. Они построили над крышкой легкий деревянный мостик, и машины без труда преодолевали это препятствие. Розелла встречалась теперь со своим женихом в банке из-под соленых грибов – там стояла зеленая скамеечка. Мечтать, как известно, можно где угодно, было бы о чем. А запах грибов даже приятен.
Впрочем, кому какое дело до мелких забот семейства Дзербини? У каждого из ста тысяч жителей города были такие же заботы. Могущество пустых банок ставило другие, куда более важные проблемы. Однажды утром огромная коробка из-под макарон «Мамбретти» («Если они не «Мамбретти», то это уже не спагетти!») одним махом проглотила Колизей. В полдень того же дня купол святого Петра исчез в большой железной банке, на которой даже невооруженным глазом и на большом расстоянии можно было прочитать: «Мармелад». Газеты сообщили, что синьора Сеттимиа Дзерботти родила двух близнецов в банке, и муж на радостях подарил ей золотой консервный нож. Телевидение передавало прямые репортажи о том, как консервные банки заглатывали гору Червино, Эйфелеву башню и Виндзорский замок. Как всегда, превосходно комментировал события Тито Жестянкини.
Тем временем один западногерманский астроном обменивался шифрованными телеграммами со своим американским коллегой. Оба заметили какой-то странный предмет, который, похоже, двигался из глубин космоса по направлению к Земле.
– Не комета ли это, профессор Бокс?
– Не думаю, профессор Шахермахер, хвоста ведь нет!
– Это верно. Однако какая странная форма… Похоже на…
– На что, профессор Шахермахер?
– А, вот на что! На коробку! На очень большую коробку!
– Действительно! Прямо какая-то суперкоробка! В ней уместится, пожалуй, не только Земля, но и Луна!
– Кстати, профессор Бокс, вы получили коробку из-под сигар, которую я вам послал?
– Да, спасибо! В ней очень удобно спать. А вы получили мою банку из-под крабов?
– Ну как же! Я устроил в ней библиотеку и поставил стереопроигрыватель.
– Тогда спокойной ночи, профессор Шахермахер!
– Спокойной ночи, профессор Бокс!
Профессор Угрозный, или смерть Юлия Цезаря
Сегодня профессор Угрозный был выше своего обычного роста. Такое с ним часто случалось, особенно в те дни, когда он вел опрос. Студенты наловчились уже довольно точно определять его роет на глаз: «Ого! Он вырос по крайней мере на четверть метра!» Даже фиолетовые носки вылезли из-под коричневых брюк, а над носками виднелась белая полоска кожи, которую обычно стыдливо прикрывают.
– Ну вот, – вздохнули студенты, – начинается! Надо было сегодня пропустить занятия…
Профессор Угрозный полистал свои бумаги и объявил:
– Я созвал вас, чтобы вырвать у вас истину, и никому не удастся уйти отсюда ни живым, ни мертвым, пока я не выведаю все. Ясно? Так вот… Посмотрим-ка списки ответчиков… Альбани, Альберти, Альбини, Альбони, Альбуччи… Ну ладно, попрошу сюда Цурлетти.
Студент Цурлетти, последний по алфавитному списку, уцепился за стол, пытаясь отдалить удар судьбы, прикрыл глаза и постарался представить себе, будто занимается подводной охотой у острова Эльба. Наконец он поднялся – медленно, точно многотонный корабль в шлюзах Панамского канала, и неохотно направился к кафедре, делая шаг вперед и тотчас же два назад. Профессор Угрозный просверлил его убийственным взглядом и осыпал градом ехидных реплик:
– Дорогой Цурлетти, я требую признания в ваших же интересах. И чем быстрее вы ответите, тем скорее обретете свободу. Кроме того, вы же знаете, что у меня достаточно средств, чтобы развязать вам язык. Отвечайте быстро, не утаивая: когда, как, кем, где и почему был убит Юлий Цезарь? Уточните, как был одет в этот момент Брут, какой длины была борода у Кассия и где находился во время убийства Марк Антоний? Не забудьте сказать, какого размера обувь носила супруга диктатора, а также сколько и каких монет она потратила в то утро, покупая на базаре сыр.
От этой лавины вопросов студент Цурлетти закачался… У него задрожали уши… Но Угрозный был неумолим.
– Сознавайтесь! – грозно потребовал он и вырос еще на пять сантиметров.
– Я требую адвоката… – пролепетал Цурлетти.
– Не выйдет! Здесь не квестура и не трибунал. На адвоката у вас такое же право, как на бесплатный билет до Азорских островов. Ну-ка отвечайте незамедлительно, какая была погода в день преступления?
– Не помню…
– Еще бы! Уверен, вы не помните даже, присутствовал ли там Цицерон и запасся ли он зонтиком или слуховой трубкой, прибыл он в коляске или на такси…
– Не помню… – снова пролепетал Цурлетти, но наконец пришел в себя. Он почувствовал поддержку товарищей, которые, видя, какие титанические усилия ему нужны, чтобы выдержать натиск инквизитора, знаками подбадривали его. Он вскинул голову и заявил:
– Вы не выжмете из меня ни слова!
Аудитория взорвалась аплодисментами.
– Тихо! – возмутился Угрозный. – Или я прикажу очистить помещение!
Но тут последние силы покинули Цурлетти, и он упал в обморок. Угрозный велел позвать служителя, и тот вылил на несчастного ведро воды. Цурлетти открыл глаза и жадно слизал капли:
– Господи, вода-то соленая!
Муки его достигли предела.
Профессор Угрозный тем временем вытянулся до самого потолка и набил себе шишку.
– Признавайся, разбойник! Иначе я возьму твою семью в заложники!
– Ах, только не это, только не это…
– Нет, будет именно это! Служитель!
Сейчас же появился служитель. Он втолкнул отца Цурлетти, почтового служащего тридцати восьми лет. Руки у него были связаны за спиной, голова опущена. Едва слышным голосом – его не хватило бы даже, чтобы произнести «Алло!» в телефонную трубку, – он сказал сыну:
– Признайся, дорогой Альдуччо! Сделай это ради отца твоего! Ради матери, что обливается слезами! Ради сестер-монашек…
– Хватит! – загремел профессор Угрозный. – Уходите!
Цурлетти-отец ушел, постарев прямо на глазах. Пряди седых волос бесшумно сыпались с его головы.
Студент Цурлетти громко всхлипнул. Тогда поднялся со своей скамьи великодушный, как всегда, студент Цурлини и твердо заявил:
– Профессор, я согласен отвечать!
– Наконец-то, – облегченно вздохнул профессор. – Наконец-то вы все скажете мне.
Студенты пришли в ужас при мысли, что вскормили у себя на груди фискала. Они еще не знали, на что способен великодушный Цурлини.
– Юлий Цезарь, – произнес он, притворяясь, будто краснеет от стыда, – скончался, получив двадцать четыре удара кинжалом.
Профессор Угрозный так изумился, что не в силах был даже шевельнуть губами. Его рост мгновенно уменьшился на несколько дециметров.
– Как? – пробормотал он. – Разве их было не двадцать три?
– Двадцать четыре, ваша честь! – не колеблясь, повторил Цурлини.
– Но у меня есть доказательства! – возразил Угрозный. – В моем сейфе хранится ода нашего прославленного Поэта, где он описывает переживания статуи Помпея в тот миг, когда Цезарь упал, сраженный кинжалами заговорщиков. Вот точная цитата, прямо из подлинника:
Недвижный мраморный Помпей
Шептал неслышно: «Ах, злодей!
Он ранен. Боже! Посмотри,
Ты видишь, Цезарь, двадцать три!»
Вы слышите – двадцать три! – повторил профессор. – И нечего наводить тень на плетень своими выдумками!…
Но студенты, сообразив, в чем дело, поддержали Цурлини и хором закричали: «Двадцать четыре, двадцать четыре!…»
Теперь наступила очередь Угрозного испытать муки сомнения. Рост его стремительно уменьшился. Он стал ниже преподавательницы математики. Да что там – его лоб оказался уже на уровне кафедры, и, чтобы видеть студентов, ему пришлось привстать на цыпочки.
Это зрелище не могло не тронуть золотое сердце студента Альберта, о котором все говорили, что в Новый год он получит премию за доброту.
– Профессор, – робко заговорил он. – Показания статуи Помпея можно легко проверить. Достаточно провести учебную экскурсию в Древний Рим, поприсутствовать при убийстве Цезаря и самим сосчитать раны, которые он получит.
Угрозный охотно схватился за якорь спасения. Он немедленно связался по телефону с агентством «Хроно-Тур», и через минуту студенты уже садились в машину времени, а пилот настраивал приборы на март 44 года до нашей эры. Достаточно было всего нескольких минут, чтобы пересечь века, которые не создают никакого трения ни, в воздухе, ни в воде. Студенты вместе с профессором оказались в толпе возле Сената, где ожидалось прибытие сенаторов.
– А Юлий Цезарь уже прибыл? – спросил Угрозный какого-то незнакомца, которого звали Кай.
Тот не понял его и обратился к своему приятелю:
– Что надо этому чудаку?
Угрозный вспомнил, что в античном Риме говорили на латинском языке, и повторил вопрос по-латыни. Но древние по-прежнему ничего не понимали и только усмехались:
– Интересно, откуда взялись эти дикари? Явились в Рим и даже не потрудились выучить ни одного слова по-римски!
Очевидно, школьная латынь не годилась для общения с античными римлянами и помогала не больше, чем миланский диалект или каракалпакский язык. Студенты откровенно посмеивались. Не все, однако. Цурлини был весьма озабочен. Он солгал, чтобы спасти Цурлетти, а сейчас все узнают, что кинжальных ударов было на самом деле двадцать три. Он будет выглядеть лгуном и обманщиком. Что делать? Вот Угрозный уже нарисовал в блокноте двадцать четыре кружочка и держал карандаш наготове. С каждым ударом он будет зачеркивать кружочек… Мамбретти, известный шутник, надул двадцать четыре воздушных шарика. Он будет прокалывать их по одному с каждым ударом и записывать звук лопающихся шариков на магнитофонную ленту… Зубрилы прихватили с собой японский калькулятор на транзисторах… Брагулья приготовил кинокамеру с двойным фильтром и телеобъективом, чтобы снять происходящее на цветную пленку.
«Что же делать?» – думал Цурлини.
Но тут на сцену ввалилась целая толпа американских туристов. Они очень шумели, жевали резинку и подняли такой гвалт, что заглушили даже сигнал трубы, объявивший о прибытии Цезаря. Внезапно возникла группа итальянских телевизионщиков. Они намерены были снимать документальный фильм для рекламы кухонных ножей. Режиссер энергично распоряжался:
– Эй вы, заговорщики, давайте левее!
Переводчик повторял его приказы на древнеримском языке. Сенаторы протискивались вперед, чтобы попасть в кадр, и махали ручкой: «Чао, чао!» Юлию Цезарю вое это порядком надоело, но он ничего не мог сделать. Теперь он больше не командовал здесь. Режиссер приказал слегка попудрить его, а то он слишком бликовал. А затем события стали разворачиваться еще стремительнее. Заговорщики выхватили кинжалы и нанесли Цезарю ужасные удары. Но режиссер остался недоволен.
– Стоп! Стоп! Зачем так столпились? Не видно даже, как льется кровь. Все сначала!
– Какая досада! – проворчал Мамбретти. – Напрасно истратил тринадцать шариков.
– Мотор! – раздался голос. – «Смерть Юлия Цезаря». Дубль два.
– Начали! – скомандовал режиссер.
Заговорщики вновь нанесли удары. И опять все было испорчено, потому что кто-то из американских туристов выплюнул на землю жевательную резинку. Брут поскользнулся на ней, упал у ног какой-то дамы из Филадельфии, и та, испугавшись, уронила сумочку. Все сначала!
«Черт побери, надо же!» – ругался про себя Цурлини.
Но тут его мучениям неожиданно пришел конец. Студенты вновь оказались в машине времени и направились в двадцатый век.
– Предательство! – вскричал профессор Угрозный.
– Ошибаетесь, – ответил пилот. – Контракт был заключен на час, и время истекло. Наша фирма не виновата, если вы не увидели все, что хотели. Требуйте возмещения убытков от телевидения. Так или иначе, у меня есть для вас приятная новость. Фирма «Хроно-Тур» предлагает вам в качестве подарка пятиминутную остановку в средних веках, где вы можете присутствовать при изобретении пуговиц.
– Пуговиц? – удивился Угрозный. – Вы предлагаете мне пуговицы вместо кинжалов? Но какое нам дело до ваших пуговиц?
– Ну как же, это очень нужная вещь, – спокойно объяснил пилот. – Не будь пуговиц, вы потеряли бы свои брюки.
– Хватит! – зарычал Угрозный. – Немедленно доставьте нас в наши дни.
– Что касается меня, так я с большим удовольствием, – ответил пилот. – Раньше освобожусь и успею побриться, прежде чем идти в кино.
– А что вы собираетесь смотреть? – спросили студенты.
– «Фантомас разбушевался».
– Потрясающе! – вскричали студенты. – Профессор, а что, если и нам махнуть вместе с ним?
Профессор Угрозный явно колебался. Что-то в это утро было сделано неверно. Но что именно? Может быть, в таинственной полутьме кинозала он сможет поразмышлять над этим и найдет верный ответ…
– Ладно, идем на Фантомаса, – вздохнул он.
Цурлетти и Цурлини обнялись. Остальные издали восторженные крики.
Альберти, золотое сердце, как раз в этот момент, когда они пересекли границу прошлого века, потихоньку выбросил из машины свой охотничий нож, которым собирался продырявить Цезарю двадцать четвертую рану, чтобы не обнаружилась ложь Цурлини. Замечательный человек, этот Альберти! И если в Новый год ему вручат премию за доброту, это будет очень хорошо, просто прекрасно!
Пришельцы и Пизанская башня
Однажды утром синьор Карлетто Палладино пришел, как всегда, к подножию Пизанской башни продавать сувениры. И вдруг, взглянув случайно на небо, увидел, что высоко в воздухе висит огромный золотисто-серебристый космический корабль, а от него отделяется какой-то предмет, скорее всего вертолет, и опускается прямо на знаменитую Пизанскую Площадь Чудес.
– Смотрите! – воскликнул синьор Карлетто. – Космические пришельцы!
– Спасайся кто может! – закричали туристы на всех языках.
Но сам синьор Карлетто и не подумал бежать. Как же он может бросить свой лоток, на котором аккуратными рядами стоят десятки миниатюрных копий Падающей башни, сделанных из гипса, мрамора и алебастра.
– Сувенир! Купите сувенир! – закричал он, предлагая космическим пришельцам свой товар, и они приветливо замахали ему сразу двенадцатью руками, хотя из космического корабля вышло всего трое. У каждого, оказывается, было по четыре руки.
– Бегите сюда, синьор Карлетто! – звали его издали другие продавцы сувениров, притворяясь, будто тревожатся за него. На самом же деле они досадовали, что у него, возможно, купят сувениры, а у них нет. Но подойти ближе, чтобы предложить гостям свои статуэтки, они не решались.
– Сувенир! Купите сувенир!
– Ладно, пизанец, подожди! – ответил вдруг ему космический голос. – Сначала надо познакомиться.
– Карлетто Палладино, к вашим услугам.
– Дамы и господа, – продолжал голос с великолепным итальянским произношением. – Просим извинить нас за беспокойство. Мы прилетели с планеты Карп, которая находится от вас на расстоянии тридцати семи световых лет и двадцати семи сантиметров. Мы пробудем здесь всего несколько минут. Не бойтесь нас, потому что мы тут в командировке по торговым делам.
– Я-то сразу это понял, – заметил синьор Карлетто. – Деловые люди всегда быстро находят общий язык.
Усиленный невидимым громкоговорителем космический голос несколько раз повторил обращение, и вскоре туристы, продавцы сувениров, ребятишки и любопытные выглянули из укрытий, куда спрятались поначалу, и, постепенно набираясь храбрости, стали подходить ближе. С воем сирен подлетели машины полиции, карабинеров, пожарных и городских стражников, чтобы поддержать общественный порядок. Прибыл и мэр города – верхом на белой лошади.
– Дорогие гости! – произнес он, после того как трижды протрубили фанфары. – Мы рады приветствовать вас в древнем и прославленном городе Пиза у подножия древней и прославленной колокольни. Если б мы знали заранее о вашем визите, мы устроили бы вам встречу, достойную древней и прославленной планеты Карп. К сожалению…
– Спасибо, – перебил его один из космических пришельцев, двигая двумя из своих четырех рук. – Вы не беспокойтесь. Дела у нас самое большее на четверть часа.
– Не хотите ли вымыть руки? – предложил мэр. – Я как раз принес вам несколько гостевых билетов в дневную гостиницу.
Космические пришельцы, не обращая на него никакого внимания, направились к колокольне и, подойдя ближе, потрогали ее, словно проверяя, действительно ли она существует. Потом они заговорили о чем-то между собой на языке, очень напоминающем каракалпакский, но в то же время и не очень отличающемся от кабардино-балкарского. Судя по лицам, видневшимся в скафандрах, гости, как все настоящие карпианцы, очень походили на краснокожих индейцев.
Мэр опять обратился к ним с любезным предложением:
– Не хотите ли встретиться с нашим правительством, с нашими учеными и прессой?
– Зачем? – удивился главный из трех пришельцев. – Зачем мы будем беспокоить столько важных людей? Мы заберем башню и улетим.
– Заберете… что?
– Башню.
– Извините, синьор карпианец, я, наверное, плохо вас понял. Должно быть, вы хотите сказать, что вас интересует башня. Вернее, что вы и ваши друзья хотите подняться наверх, полюбоваться панорамой и заодно, чтобы не терять время, провести несколько научных экспериментов с падением тела?
– Нет, – снова терпеливо разъяснил карпианец, – мы прилетели сюда для того, чтобы ЗАБРАТЬ башню. Нам надо отвезти ее на нашу планету. Видите вон ту синьору? – И он показал на одного из своих спутников. – Это синьора Болл-Болл, которая живет в городе Бульон, в нескольких километрах от столицы Северной Карпианской республики.
Космическая синьора, услышав свое имя, живо обернулась и встала в позу, думая, что ее собираются фотографировать. Мэр извинился, что не умеет фотографировать, и снова заговорил о главном:
– При чем тут синьора Болл-Болл? Речь идет о том, что без разрешения начальника управления по охране памятников искусства вы не смеете даже пальцем тронуть башню, не то что забрать ее!
– Вы не поняли меня, – объяснил главный карпианец, – синьора Болл-Болл выиграла Пизанскую башню в нашем конкурсе покупателей. Постоянно покупая знаменитые бульонные кубики «Брик», она набрала миллион очков, и ей полагается вторая премия, то есть ваша Падающая башня.
– Вот как! – воскликнул мэр. – Неплохо придумано!
– Вообще-то мы немножко иначе выражаем эту мысль. У нас говорят; «Какой шик, этот бульон «Брик»!»
– Д-да… А первая премия что собой представляет?
– Какой-то остров в Средиземном море.
– Ничего себе! У вас, я вижу, особое пристрастие к нашей Земле.
– Да, ваша планета у нас очень популярна. Наши летающие тарелки отсняли ее вдоль и поперек, и многие фирмы, производящие бульонные кубики, намеревались предлагать разные земные вещи в качестве призов на своих конкурсах. Но фирма «Брик» сумела добиться у правительства монополии на это.
– Теперь я вас понял как нельзя лучше! – воскликнул мэр. – Я понял, что Пизанская башня, по вашему мнению, ничья! И ее может взять каждый, кто захочет.
– Синьора Болл-Болл поставит ее у себя в саду. Она будет иметь, конечно, успех, большой успех. К ней станут съезжаться карпианцы со всей планеты, чтобы посмотреть на башню.
– Моя бабушка! – вскричал мэр. – Видите, на этом снимке моя бабушка. Я дарю вам его! Пусть синьора Болл-Болл поместит его в своем саду, чтобы похвастаться перед приятельницами. Но башню трогать нельзя! Вы меня поняли?
– Видите? – спросил глава космических пришельцев, указывая на одну из пуговиц своего костюма. – Вы это видите? Стоит нажать, и вся ваша Пиза, вместе с башней разумеется, взлетит на воздух и больше никогда не вернется на Землю.
Мэр окаменел от изумления. Толпа вокруг тоже замерла в жутком испуге. Слышно было только, как на другом конце площади какая-то женщина звала:
– Джорджина! Ренато! Джорджина! Ренато!
А синьор Карлетто Палладино подумал про себя: «Вот как очень вежливо можно добиться чего угодно!»
Он не успел закончить эту важную мысль, как башня… исчезла, и на ее месте осталась ямка, в которую со свистом устремился воздух.
– Видели? – спросил глава космических пришельцев. – Все очень просто.
– Что вы наделали? – вскричал мэр.
– Да вот же она, – сказал карпианец. – Мы только немного уменьшили ее, чтобы легче было транспортировать. А потом, когда установим в саду синьоры Болл-Болл, снова увеличим до нормальных размеров.
И действительно, на том месте, где только что высилась Падающая башня, стояла совсем крохотная башенка, совершенно такая же, как на лотке синьора Карлетто Палладино.
Толпа испустила долгое: «О-о-ох!» И в то же время с другого конца площади снова донесся голос женщины, которая звала своих детей:
– Ренато! Джорджина!
Синьора Болл-Болл наклонилась было, чтобы взять мини-башню и положить ее в сумочку, но тут кто-то, а точнее синьор Карлетто Палладино, опередил ее, кинувшись на жалкие остатки древнего и прославленного памятника, подобно тому как собаки (во всяком случае, так говорят) бросаются на могилу хозяина. От неожиданности и удивления карпианцы замерли на мгновение, но затем всеми своими многочисленными руками легко подхватили синьора Карлетто, приподняли и отставили подальше.
– Ну вот, все в порядке, – сказал глава пришельцев. – Теперь у нас есть башня, а вам остаются многие другие красивые вещи. Дело, по поводу которого мы прилетели сюда в командировку за счет фирмы «Брик», закончено. Нам остается только поблагодарить вас и попрощаться.
– Идите вы к черту! – вскипел мэр. – Пираты! Вы еще пожалеете об этом! Рано или поздно у нас тоже будут летающие тарелки…
– А бульонные кубики и конкурсы покупателей уже есть! – добавил кто-то из толпы.
– Вы еще пожалеете об этом! – повторил мэр.
Громко щелкнул замок сумочки, которую синьора Болл-Болл захлопнула с чисто карпианским темпераментом. Громко заржала лошадь мэра, но неясно было, что она хочет этим сказать. А затем все услышали робкий голос синьора Карлетто: