Но им не удалось бы далеко уйти, если бы не поджидавший их наготове со своей тележкой Бенвенуто - Не Сидящий Ни Минуты, который разгадал намерения Кошки-хромоножки. - Скорее сюда! - прошептал старик. Он усадил беглецов в тележку и прикрыл их кучей тряпья. Подоспевшим стражникам он указал рукой в противоположную сторону: - Ищите его в том направлении. Я сам видел, как он туда побежал! - А ты кто такой? - Я бедный старьевщик и остановился здесь передохнуть. Чтобы показать стражникам, что он действительно устал старьевщик присел на ручку тележки и закурил трубку. Бедняга Бенвенуто! Ведь он-то хорошо знал, что это прибавит ему лишние седые волосы, и кто знает, сколько лет жизни он потеряет за эти несколько минут. Но такой уж был Бенвенуто. "Годы, которые я теряю, продлят жизнь кому-нибудь другому", - подумал он и пустил струю дыма в сторону стражников. К несчастью, как раз в это время у Кошки-хромоножки защекотало в носу. Дело в том, что лохмотья, в которые она зарылась с головой, были полнехоньки пыли. Пожалуй, лишь носорог мог бы назвать их ароматными. Хромоножка попробовала зажать нос передними лапами, чтобы не чихнуть, но слишком поздно хватилась - у нее спереди осталась всего одна лапка. Она чихнула, да так сильно, что поднялось целое облако пыли. Чтобы не выдать своей оплошностью художника, Хромоножка предпочла выпрыгнуть из тележки и пуститься наутек. - Кто это? - спросили стражники. - Да собака, - ответил Бенвенуто. - Сначала пряталась в тряпье, а теперь вон удирает. - Если удирает, - сказали стражники, - значит, совесть нечиста. Побежим за ней. Кошка-хромоножка услышала позади себя тяжелые шаги преследователей и крики: "Держи ее!" "Пусть погоняются за мной, - обрадовалась она, - зато оставят в покое Бенвенуто и художника". Она мчалась по улицам города, увлекая за собой стражников, которые бежали следом, высунув язык. Вот и площадь перед королевским дворцом и посреди величественная колонна, на которой однажды Кошка-хромоножка спокойно провела ночь. - Еще два-три прыжка, и мы спасены, - молила она свои лапы. И лапы не ослушались ее, проявив даже излишнее усердие. Вместо того чтобы только зацепиться за колонну и вскарабкаться на ее вершину, Кошка-хромоножка приклеилась к колонне и снова стала рисунком, изображающим кошку на трех лапах. В тот момент это ей даже понравилось и очень позабавило, потому что стражники, как потом они сами писали в своем донесении начальству, "остались с носом". - Куда она исчезла? - спрашивали они друг у друга. - Я видел, как она прыгнула на эту колонну. - Но там ничего не видно. - Видны только какие-то каракули. Наверняка какой-то мальчишка нарисовал собаку мелом, который он стащил из школы. - Ну ее, пойдем! Рисунки - это не наше дело. А Бенвенуто тем временем катил свою тележку к дому, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться. Ему пришлось еще два-три раза присесть на ручку тележки, так как от усталости он не в силах был двигаться дальше. Одним словом, когда он вышел из дому, ему было не меньше восьмидесяти. Теперь же наверняка перевалило за девяносто. Когда он подкатил тележку с поклажей к порогу своего дома, подбородок его касался груди, глаза почти исчезли за глубокими морщинами, а голос звучал глухо, словно исходил из-под земли. - Бананито, вставай! Мы приехали. Но Бананито его не слышал: он уснул, пригревшись под тряпьем.
      Прочтете здесь, как Бенвенуто прожил последние минуты
      Ты что здесь делаешь? Со своим тряпьем, что ли, разговариваешь? За спиной Бенвенуто, который старался разбудить художника, выросла из темноты фигура уличного сторожа. - С каким таким тряпьем? - переспросил Бенвенуто, чтобы выиграть время. - Не прикидывайся! Я прекрасно слышал, как ты говорил что-то, обращаясь к этой куче драных чулок. Уж не подсчитывал ли ты, сколько на них дырок? - Может быть, и разговаривал. Вы правы. Но сам я даже и не заметил этого, - пробормотал в ответ Бенвенуто. - Видать, я очень утомился. Бродишь так целый день, толкая тележку. А в мои годы это тяжело... - Так отдохните, если вы устали, - с сочувствием сказал сторож. - Кто же в это время будет покупать у вас тряпье? - Да, сейчас присяду, - сказал Бенвенуто, снова устраиваясь на ручке тележки. - Если вы позволите, - сказал сторож, - мне бы тоже хотелось немного передохнуть. - Устраивайтесь поудобнее. Вот еще одна ручка. - Спасибо. Знаете, тоже ведь устаешь, работая ночным сторожем. Подумать только, я ведь когда-то мечтал стать пианистом! Играешь все время сидя, живешь среди прекрасной музыки. Я даже написал об этом в школьном сочинении. Как сейчас помню, нам было дано задание написать сочинение на тему: "Кем ты хочешь быть, когда вырастешь?" Я и написал: "Когда я вырасту, то стану пианистом, буду ездить по всем странам, давая концерты. Мне будут много аплодировать, и я стану знаменитым". Однако я не нажил славы даже среди ночных воров, и мне еще не удалось изловить ни одного из них. Кстати, вы случайно не жулик, а? Бенвенуто успокоил его, покачав головой. Ему так хотелось сказать что-нибудь утешительное своему ночному собеседнику с его несчастной судьбой, но сил у него почти не было. Бенвенуто чувствовал, как с каждой минутой жизнь покидала его. Но ему уже ничего другого не оставалось, как молча слушать. А ночной сторож, тяжко вздыхая, долго еще рассказывал о своей ночной работе, о пианино, которого у него никогда в жизни не было, о своих детях. - Самому старшему десять лет, - продолжал он. - Вчера в школе он тоже написал неплохое сочинение. Учителя и сейчас любят задавать сочинения на тему о будущем. Мой сын так и написал: "Когда я стану взрослым, то обязательно буду космонавтом и полечу на Луну". От всей души я хотел бы пожелать ему осуществления такой мечты. Но года через два мне придется послать его работать. Моего крохотного жалованья не хватает, чтобы прокормить семью. К тому же разве можно поверить, что мой сын станет исследователем космоса? Бенвенуто отрицательно покачал головой. Он хотел этим сказать, что надо верить, что на свете нет ничего невозможного и никогда не следует терять надежду на осуществление своей мечты. Но сторож не заметил этого. Он смотрел на Бенвенуто, и ему казалось, что тот заснул. - Бедный старик, - прошептал он. - Видать, он слишком утомился. Ну что ж, и мне пора продолжить свой обход. Сторож удалился, стараясь не шуметь, а Бенвенуто остался сидеть. У него не было больше сил, чтобы подняться. - Подожду еще, - тихо вздыхал он, - и посижу немного. Я сделал все, что мог. Бананито теперь в безопасности. Да и бедняге сторожу я дал излить со мной душу. Мысли его путались, становились сбивчивыми и неясными. Ему казалось, что издалека доносится какое-то пение, будто кто-то поет ему колыбельную песню. Но скоро он уже и ее не слышал. Однако, друзья мои, эта колыбельная вовсе не приснилась Бенвенуто. Случилось так, что, по своему обыкновению, Джельсомино принялся напевать во сне. Его голос, прокатившись по лестнице, зазвучал в переулке и разбудил Бананито. - Бенвенуто! - позвал он старьевщика, высунув нос из-под кучи тряпья, которым был укрыт. - Бенвенуто, где мы? Что случилось? Но Бенвенуто уже не мог больше ничего ответить. Художник выпрыгнул из тележки и раза два потряс старика. Руки бедняги были холодны как лед. А из дома продолжал доноситься чарующий голос Джельсомино. Ласковая колыбельная песня кружилась в воздухе, наполняя собой весь переулок. Бананито взбежал наверх в дом, разбудил Джельсомино, и они оба вышли на улицу. - Он умер! - воскликнул Джельсомино. - Умер по нашей вине, истратив последние силы на нас, пока мы преспокойно спали и думать ни о чем не думали. В конце переулка показалась фигура ночного сторожа. - Внесем старика в дом, - прошептал Джельсомино. Но ему не понадобилась помощь художника. Бенвенуто стал легкий, как ребенок, и Джельсомино почти без усилий отнес его на руках в дом. Ночной сторож подошел к тележке и стал ее разглядывать. - Старый тряпичник, вероятно, живет здесь, - сказал он. - Надо бы его оштрафовать за то, что он оставил свою тележку посреди переулка. Но он хороший старик. Сделаю вид, что я ничего не заметил. Бедный Бенвенуто, в его скромном жилище для него не нашлось даже ложа. Пришлось положить покойника на пол, пристроив под голову немного ветоши. Похоронили Бенвенуто два дня спустя после тех событий, о которых вы еще ничего не знаете, и сможете о них прочитать в следующих главах. На похоронах присутствовали тысячи людей, но от горя никто не мог говорить, хотя многим было что рассказать о добрых делах Бенвенуто. И как раз на похоронах, впервые в жизни, Джельсомино запел, ничего не разбив. Голос его был сильный, как и прежде, но звучал более нежно и проникновенно, и все, кто слушал его, чувствовали, что становятся добрее сердцем. Но до этого, как я уже сказал вам, произошло много разных событий. Прежде всего Джельсомино и художник заметили отсутствие Кошки-хромоножки. В суматохе этих печальных дней они не обратили внимания, что Хромоножка исчезла. - Она была со мной в тележке, - сказал Бананито. - Конечно, в куче тряпья мы не могли видеть друг друга. Но представь себе, я слышал, как она вдруг громко чихнула. - Наверное, она попала в беду, - произнес в ответ Джельсомино. - А может быть, она вернулась в сумасшедший дом, чтобы попытаться вызволить оттуда тетушку Кукурузу и Ромолетту? - Все что-то делают, - с горечью произнес Джельсомино. - Один только я болтаюсь без дела и способен лишь вдребезги разбивать люстры да пугать людей. Никто еще никогда не видел его в таком отчаянии. Однако именно в этот момент его осенила замечательная идея блестящая, как звезда первой величины. - Ну нет! - воскликнул он вдруг. - Мы еще посмотрим на что я способен! - Ты куда? - с беспокойством спросил Бананито, увидев, как его товарищ поднялся и надел пиджак. - Теперь настал мой черед, - ответил Джельсомино. - Не выходи пока из дому, тебя разыскивает полиция. Но ты обо мне еще услышишь. О. это будут необыкновенные новости!
      Всем опостылели былые враки, и больше не мяукают собаки
      После суматохи, вызванной побегом Бананито, в сумасшедшем доме снова водворилось спокойствие. В палатах, камерах и коридорах все спали. Бодрствовал один только несчастный кухонный мальчишка, которому постоянный голод мешал заснуть, и ночи напролет он копался в отбросах в поисках чего-нибудь съедобного. Бананито с кошкой и те, кто бросились за ними в погоню, его мало интересовали. Правда, вскоре его внимание неожиданно привлек один странный паренек, который, встав посреди площади, как раз напротив сумасшедшего дома, принялся выводить рулады. Кухонный мальчишка ел как раз картофельные очистки и поглядывал на певца, качая головой. - Этот и взаправду рехнулся. Где это видано: петь серенады не прекрасным девушкам, а под окнами дома для умалишенных? Впрочем, это его дело. Однако какой сильный голос! Спорю на кочерыжку - сейчас его схватят жандармы. Но охранники, устав после тщетной погони за Кошкой-хромоножкой, спали как убитые. Джельсомино поначалу пел вполсилы, чтобы проверить голосовые связки. Удостоверившись, что с ними все в порядке, он набрал полную грудь воздуха и запел громче. Тут кухонный мальчишка разинул рот от удивления, забыв про свои объедки. - Странное дело, слушая его, почти забываешь про голод. В этот момент стекло в окне, перед которым он стоял, вдребезги разбилось, и один из осколков чуть не врезался ему в нос. - Эй, кто там бросается камнями? И сразу же в разных местах огромного мрачного здания, на всех этажах стали вылетать одно за другим стекла. Стражники забегали по всем палатам и камерам, думая, что заключенные подняли бунт. Но им пришлось быстро изменить свое мнение. Действительно, все узники проснулись, но казались вполне спокойными: они наслаждались пением Джельсомино. - Кто это здесь бьет стекла? - закричали стражники. - Тише вы! - послышалось в ответ со всех сторон. - Дайте послушать песню. Какое нам дело до стекол? Без них даже лучше слышно и воздух чище. Затем стали разламываться на куски и решетки на окнах: железные прутья ломались как спички, отрывались от оконных рам и, с грохотом упав в ров с водой, шли ко дну. Когда директор сумасшедшего дома узнал о случившемся, его бросило в дрожь. - Это от холода, - объяснил он своему секретарю, а сам про себя подумал: "Началось землетрясение".
      Он вызвал свою машину и, сказав на ходу, что едет сообщить обо всем министру, удрал к себе на загородную дачу, оставив своих подопечных на произвол судьбы. "Какой там министр, - думали его подчиненные вне себя от злости, - он просто сбежал, а министр - сплошная отговорка. А мы что же, должны погибать, как мыши в мышеловке? Как бы не так!" Один за другим - кто в машине, кто пешком - они так быстро скрылись за подъемным мостом, что часовые, стоявшие у ворот, не заметили, как и след их простыл. Занималась заря. По крышам домов уже скользил бледный луч света. Для Джельсомино рассвет послужил как бы сигналом, который сказал ему: "Пой громче!" О, если бы вы тогда его слышали! Голос Джельсомино вырвался наружу с такой силой, как вырывается огненная лава из кратера вулкана. Все деревянные двери в сумасшедшем доме разлетались в щепки, а железные настолько погнулись, что уже не походили больше на двери, и все, кто находился за ними взаперти, беспрепятственно выбежали в коридор, прыгая от радости. Стражники, надсмотрщики, санитары бросились один за другим к выходу и, перебежав через подъемный мост, выскочили на площадь. Все вдруг вспомнили о важных и неотложных делах в городе. - Мне нужно вымыть мою собаку, то есть кошку, - говорил один. - Меня пригласили погостить на взморье, - объяснял Другой. - А я забыл переменить воду красным рыбкам, то есть птичкам. Боюсь, как бы они не передохли. Все они так привыкли лгать, что не могли просто сознаться, что им страшно. Вскоре из всего обслуживающего персонала в сумасшедшем доме не осталось никого, кроме голодного кухонного мальчишки. Держа в руке свою кочерыжку, он стоял, разинув рот от удивления, потому что ему совсем не хотелось есть. Впервые в жизни несчастный почувствовал, как, подобно свежему ветру, в голове у него пронеслись заманчивые мысли. Ромолетта первая из всей палаты заметила, что все надсмотрщики сбежали. - Чего же мы ждем? Бежим и мы! - сказала она тетушке Кукурузе. - Это противоречит правилам, - ответила та с достоинством. - Хотя следует заметить, что и сами эти правила достаточно противоречивы. Ну что ж, идем. Взявшись за руки, они направились к лестнице, по которой уже сломя голову бежали толпы людей. Неразбериха была страшная. Но тетушка Кукуруза и среди тысячи чужих голосов сразу же распознала мяуканье своих котят. Впрочем, и они, семь маленьких учеников Кошки-хромоножки, тотчас признали среди множества людей высоко поднятую голову и строгое лицо своей защитницы. С громким мяуканьем они бросились к тетушке Кукурузе на шею, облепив ее со всех сторон. - Ну вот, сейчас вернемся к себе домой, - говорила тетушка со слезами на глазах. - Один, два, три, четыре... Все в сборе? Семь, восемь! Один даже лишний. Конечно, это был добрый Барбос. На руках тетушки Кукурузы хватило места и для него. Джельсомино на время прервал свое пение и у всех, кто выходил на свободу, спрашивал о Кошке-хромоножке. Но никто не мог дать ему вразумительный ответ. Тогда он, потеряв терпение, громко крикнул: - Остался ли кто-нибудь там внутри? - Никого. Там нет ни души, - послышалось в ответ. - Ну, тогда смотрите. Он набрал полную грудь воздуха, как это делают водолазы перед погружением в воду, сложил руки рупором, приставил их ко рту, чтобы звук беспрепятственно пошел в нужном ему направлении, и пронзительно крикнул. Будь на Марсе и на Венере жители, обладающие слухом, они, вероятно, услышали бы голос Джельсомино. Достаточно вам сказать, что здание пошатнулось, словно пронесся циклон. Черепицы с крыши и печные трубы смело, как пушинки. Затем, начиная с верхнего этажа, стены накренились, задрожали и со страшным грохотом рухнули вниз, заполняя ров и разбрызгивая воду в разные стороны. Все это длилось не больше минуты. Это может подтвердить и кухонный мальчишка, который, оставшись внутри даже после бегства заключенных, едва успел вовремя нырнуть из своего окна в воду, переплыть в несколько бросков ров и очутиться на площади, прежде чем за его спиной рухнуло все здание. По всей площади пронеслось дружное "ура!", и как раз в этот момент взошло солнце, хотя никто не догадался сбегать за ним и позвать: "Поторапливайся, светило, иначе упустишь редкое зрелище". Люди, заполнившие площадь, подхватили Джельсомино на руки и с триумфом понесли его. А журналисты не успели пробраться к нему и спросить, каковы его впечатления. Им пришлось довольствоваться интервью с Калимером Векселем, который с мрачным видом стоял в стороне от всех. - Послушайте, - обратились к нему, - вы ничего не хотели бы сообщить газете "Образцовый лжец"? - Мяу, - ответил Калимер, поворачиваясь к ним спиной. - Отлично, - сказали журналисты. - Вы один из очевидцев. Не смогли бы вы нам объяснить, почему здесь ничего не произошло? - Мяу, - снова промяукал в ответ Калимер. - Прекрасно! Мы опровергнем самым решительным образом, что сумасшедший дом якобы развалился, а умалишенные разбежались по городу. - Да поймите вы наконец, - вырвалось вдруг у Кали-мера, - поймите же, что я кошка! - Вы хотите сказать, собака, раз вы мяукаете? - Нет, нет, кошка! Я обыкновенная кошка и ловлю мышей. Ладно, ладно, смейтесь. Теперь-то я вас разглядел как следует. Вы можете прятаться сколько вам угодно, но от меня не уйдете. Вы мыши и сейчас попадетесь ко мне в лапы. Мяу! Мяу! Тут Калимер сделал прыжок. Журналисты едва успели спрятать в карман ручки и блокноты и вскочить в свои автомобили. Калимер упал на землю и, отчаянно мяукая, пролежал так весь остаток дня, пока один сострадательный прохожий не поднял беднягу и не отвел его в больницу. Час спустя после описанных событий вышел экстренный выпуск "Образцового лжеца". Во всю первую полосу газеты огромными буквами был напечатан заголовок, который гласил: НОВАЯ НЕУДАЧА ТЕНОРА ДЖЕЛЬСОМИНО: СВОИМ ПЕНИЕМ ЕМУ НЕ УДАЛОСЬ РАЗРУШИТЬ СУМАСШЕДШИЙ ДОМ Редактор газеты потирал руки от удовольствия: - Опровержение получилось на славу. Сегодня мне удастся продать по крайней мере сто тысяч экземпляров. Но вскоре разносчики газеты "Образцовый лжец" вернулись с кипами нераспроданных газет. Никто не захотел купить ни одного номера. - Как?! - закричал редактор. - Неужели ни одной газеты не продано? Что же люди тогда читают? Календарь? - Нет, господин редактор, - ответил ему самый смелый из разносчиков. Календарь тоже никто больше не читает. Как, по-вашему, можно доверять календарю, если в нем декабрь месяц называется августом? Вряд ли людям будет тепло только оттого, что изменили название месяца. - Большие изменения происходят, господин редактор, - поддержал своего товарища другой разносчик. - Люди смеются нам прямо в лицо и советуют из нашей газеты делать бумажные кораблики. В этот момент в кабинет редактора вбежала его любимая собака, которая, видимо, решила сделать самостоятельную вылазку в город. - Кис-кис, моя кисонька! - машинально позвал ее редактор. - Гав-гав! - ответила собака. - Что такое? Ты лаешь?! Вместо ответа пес завилял хвостом от радости и еще пуще залаял. - Но ведь это же конец света! - воскликнул редактор, вытирая испарину со лба. - Воистину светопреставление! Нет, это был лишь конец всякой лжи. После разрушения сумасшедшего дома на свободе разом оказались сотни людей, которые говорили правду, не считая собак, которые лаяли, кошек, которые мяукали, лошадей, которые ржали, как этого требуют правила зоологии и грамматики. Правда распространялась, словно эпидемия, и уже большинство населения было ею заражено. Владельцы магазинов срочно принялись менять этикетки на своих товарах. Один булочник сорвал вывеску с надписью "Канцелярские товары", перевернул ее и кусочком угля написал на ней: "Хлеб". Перед его лавкой немедленно собралась большая толпа и начала аплодировать. Но еще более многочисленная толпа собралась на главной площади перед королевским дворцом. Во главе ее был Джельсомино. Он пел, и на его голос сбегались люди со всех кварталов города и даже из ближайших деревень. Из окна своей комнаты Джакомон увидел это многолюдное шествие и от радости захлопал в ладоши. - Скорей сюда! - закричал он, зовя придворных. - Скорее! Мой народ хочет, чтобы я произнес речь. Посмотрите, вон все собрались, чтобы поздравить меня с праздником. - Разве сегодня праздник? - недоумевали придворные. Вам покажется невероятным, но обитатели дворца еще ничего не знали о случившемся. Шпионы, вместо того чтобы броситься во дворец и доложить о происходящих волнениях народа, все разбежались в поисках укромного местечка. Во дворце короля Джакомона кошки продолжали лаять. Это были последние несчастные кошки во всем королевстве.
      От королевства Джакомона осталась лишь одна колонна
      Как вам известно, книги судеб не существует на свете. Нет такой книги, в которой были бы описаны все грядущие события. Для того чтобы написать подобное произведение, следовало бы быть по крайней мере главным редактором "Образцового лжеца". Одним словом, такой книги нет и не было даже во времена правления короля Джакомона. А жаль! Если бы такая книга существовала и живущий химерами король в своем парике заглянул бы в нее, он смог бы прочитать в тот день такую запись: "Сегодня Джакомон не произнесет речи". И действительно, пока он с нетерпением ждал, когда наконец слуги распахнут перед ним застекленные двери, чтобы ему появиться на балконе, голос Джельсомино начал делать свое дело: стеклянные двери разбились и осколки дождем посыпались на пол. - Будьте осторожней, головотяпы! - крикнул Джакомон своим слугам. Дзин-и-нь!.. - раздалось в ответ из его комнаты. - Это зеркало! - закричал Джакомон. - Кто разбил мое прекрасное зеркало? Его величество оглянулся с удивлением: почему ему никто не отвечает? Но увы! - за его спиной было пусто. Министры, адмиралы, генералы, камергеры и все придворные по первому же сигналу - а именно после первой же высокой ноты, взятой Джельсомино, - кинулись в свои комнаты переодеваться. Они без лишних слов швыряли прямо на пол роскошные костюмы, которые носили в течение стольких лет, вытаскивали из-под кроватей старые чемоданы с пиратской одеждой и бормотали при этом: - Если не надевать черной повязки на глаз, я смогу сойти за дворника. - Пожалуй, если я сниму с рукава якорь, никто меня не узнает. С Джакомоном остались лишь двое слуг, которые были обязаны открывать и закрывать стеклянные двери, выходящие на балкон. Даже теперь, когда двери разбились и стекла вылетели, они почтительно держали в руках дверные ручки и время от времени начищали их кружевами своих манжет. - Ступайте и вы, - вздохнул Джакомон. - Итак, все вокруг меня рушится. Не успел он произнести эти слова, как лопнули тысячи лампочек в огромной люстре: Джельсомино в этот день распелся не на шутку. Слуги не заставили себя долго просить: пятясь задом и низко кланяясь через каждые три шага, они добрались до двери, выходящей на лестницу, повернулись, словно по команде и, чтобы быстрее очутиться внизу, съехали по перилам. Джакомон направился в свою комнату, снял королевское платье и надел костюм простого горожанина, сшитый ему специально для того, чтобы неузнанным бродить по городу (впрочем, он так ни разу до сего дня не воспользовался этим костюмом, предпочитая посылать в город своих шпионов). Это был скромный коричневый костюм, который подошел бы банковскому кассиру или школьному учителю. А как шел к нему оранжевый парик! К сожалению, его тоже пришлось снять, ведь он был повсюду известен больше, чем королевская корона. - Ах, мой прекрасный парик! - вздохнул с грустью Джакомон и открыл знаменитый шкаф. - Прощайте и вы, мои великолепные парики! Перед его взором в последний раз предстали ряды разнообразнейших париков, похожие на головы марионеток, приготовленных к очередному спектаклю. Джакомон не смог устоять перед подобным искушением: он схватил дюжину париков и засунул их в саквояж. - Увезу-ка я их с собой. В изгнанье они мне будут служить напоминанием о счастливо проведенных здесь годах. Он спустился вниз по лестнице, но не пошел далее в подвал, как это сделали его министры и придворные, которые, словно мыши, удрали из дворца через подземные галереи с канализационными трубами. Джакомон предпочел выйти из дворца через свой чудесный сад. Вернее сказать, его сад в прошлом. Да, сад по-прежнему был прекрасен и благоухал. Джакомон вдохнул еще раз аромат королевского сада, потом открыл маленькую потайную дверцу, выходившую в глухой переулок, и, убедившись, что никого не видно, быстро миновал его и оказался на площади, в толпе людей, неистово аплодировавших Джельсомино. Лысая голова и коричневый костюм совершенно преобразили Джакомона. К тому же в руке у него был дорожный саквояж, и это делало его похожим на разъездного агента по продаже всякой всячины. - Вы небось приезжий, - неожиданно спросил его кто-то из толпы, дружески похлопав по плечу. - Хотите послушать вместе с нами концерт тенора Джельсомино? Вон он, поглядите. Тот парнишка, что смахивает на велогонщика. Судя по виду, он и гроша ломаного не стоит, а послушайте, какой у него голос! - Слышу, слышу, - пробормотал Джакомон. И про себя добавил: "И вижу..." Да, он увидел, как его любимый балкон развалился на куски, а вскоре и весь дворец рухнул как карточный домик, подняв целое облако пыли. В это время Джельсомино взял еще одну высокую ноту, чтобы разогнать облако пыли, и все увидели на месте дворца лишь груду развалин. - Кстати, - снова обратился к Джакомону его собеседник, - вы знаете, что у вас великолепная лысина? Пожалуйста, не обижайтесь на мои слова. Если хотите, полюбуйтесь и на мою. Джакомон провел рукой по голове, потом посмотрел, как ему было предложено, на лысую голову своего соседа, круглую и гладкую, как шарик для игры в пинг-понг. - У вас в самом деле красивая лысина, - сказал Джакомон. - Да что вы, самая обыкновенная! Вот у вас она просто блеск. К тому же сейчас под лучами солнца она так изумительно сверкает, что, глядя на это великолепие, больно глазам. - Ах, оставьте. Вы слишком добры ко мне, - ответил растроганный Джакомон. - Уверяю вас, я нисколько не преувеличиваю! Знаете, что я вам скажу? Если бы вы стали членом нашего Клуба лысых, то мы непременно избрали бы вас президентом. - Президентом? - Да, и причем единогласно. - А у вас есть Клуб лысых? - Разумеется. До вчерашнего дня он был тайным. Но отныне будет существовать открыто. Его члены - почтенные люди города. И не думайте, что в него легко вступить. Требуется доказать, что у вас на голове не осталось ни одного волоса. Некоторые граждане, чтобы стать членами нашего клуба, даже волосы себе вырывают. - И вы говорите, что я... - Готов биться об заклад, что вы могли бы стать нашим президентом. Джакомон почувствовал, что еще минута - и он растрогается до слез. "Как я ошибся, - думал он. - Жестоко ошибся, избирая свой жизненный путь. Но теперь уже слишком поздно, чтобы начинать сызнова". Воспользовавшись движением в толпе, он незаметно отошел от своего собеседника, покинул площадь и побрел дальше по пустынным улицам. Двенадцать париков уныло шуршали в его саквояже. Пока Джакомон шел по городу, он не раз замечал, как из канализационных люков выглядывали чьи-то физиономии, которые ему кого-то напоминали. Не его ли это пираты? Но головы сразу исчезали. Джакомон решил было покончить счеты с жизнью и направился прямиком к реке. Однако, придя на берег, он передумал. Открыл саквояж, достал оттуда свои парики и один за другим побросал их в воду. - Прощайте, - прошептал им Джакомон. - Прощайте, жалкие врунишки! Но парики не погибли. В тот же день их изловили мальчишки, которые разбойничали на реке не хуже крокодилов. Маленькие озорники высушили парики на солнце, нацепили их на свои стриженые головы и устроили веселое красочное шествие. Они смеялись и пели, не ведая того, что это были похороны королевства Джакомона. А пока Джакомон уходит навсегда, и, надо признать, ему здорово повезло, что у него остался еще шанс стать где-нибудь президентом или, по крайней мере, секретарем почтенного Клуба лысых, - мы с вами снова заглянем на площадь. Окончив свою грозную песню, Джельсомино вытер пот со лба: - Ну вот, и с дворцом покончено. Но сердце у него щемило от мысли: Кошка-хромоножка так и не нашлась. - Куда она могла запропаститься? - спрашивал себя наш герой. - Уж не осталась ли она лежать под развалинами сумасшедшего дома? Ведь я умею так здорово все рушить. Однако толпа не давала ему покоя, как бы отгоняя его горестные мысли. - Колонну, - кричали ему со всех сторон, - нужно свалить колонну! - А зачем? - Да на ней же изображены походы и подвиги короля Джакомона. Это тоже сплошная ложь. Лысый толстяк сиднем сидел в своем дворце. - Хорошо, - согласился Джельсомино. - Я спою колонне такую серенаду, что ей не поздоровится. Только отойдите все подальше, не то она вас задавит. Люди, стоявшие возле колонны, поспешно отступили назад, вся толпа на площади заколыхалась, как море при сильном ветре. И тут наконец Джельсомино увидел на колонне, метрах в двух от пьедестала, хорошо знакомое ему изображение кошки на трех лапах. - Хромоножка! - воскликнул он, и у него сразу отлегло от сердца. Рисунок вздрогнул, контуры его искривились, но потом снова замерли. - Хромоножка! - позвал Джельсомино еще громче. На этот раз голос проник в мрамор, преодолев его сопротивление. Кошка-хромоножка отделилась от колонны и, спрыгнув на землю, прошлась прихрамывая. - Как я рада, как я рада! - мяукала она, целуя Джельсомино в щеку. - Если бы не ты, пришлось бы мне остаться здесь на этой колонне, пока в конце концов дожди не смыли бы мое изображение. Всем известно, что я люблю чистоту. Но мне вовсе не хотелось бы погибнуть от излишнего мытья. - А я на что? - раздался тут возглас Бананито, который, усиленно работая локтями, пробрался наконец к своим, а теперь и нашим общим друзьям. - Если с тобой случится такая беда, Хромоножка, я снова нарисую тебя, и ты будешь еще красивее и правдоподобней, чем раньше. Троим друзьям, которые только что встретились, столько еще нужно порассказать друг другу. Поэтому не будем им мешать и оставим их в покое. А колонна? Да кому, собственно, может помешать одиноко возвышающаяся колонна? Изображенная на ней ложь будет напоминать людям о тех временах, когда страной правил беззастенчивый лжец, и достаточно было одной хорошо спетой песни, чтобы рухнуло все его королевство.
      Конец у нашей повести простой: не должно споры разрешать войной
      Hаша история будет совсем закончена, когда вы узнаете содержание тех листков, которые я забыл в кармане, торопясь дописать предыдущую главу. Это последние листки заметок, сделанных мною в тот день, когда Джельсомино рассказал мне о своих приключениях в Стране лжецов. Вот я вижу на одном из листков, что о дальнейшей судьбе Джакомона ничего не известно. Поэтому я не могу вам сказать достоверно, стал ли он порядочным человеком, или пиратские ноги снова вывели его на плохую дорогу.