Тж-ж-ж-жик
       сформироваться в слова.
       Тж-ж-жик
       и мысли не успевают
       Сильно махать веником — тжик, тжик.
 
      Я сделала две толстые дорожки, и Катя с шумом вдохнула одну из них, словно работающий во всю мощь пылесос Rowenta. Передала мне свернутую трубочкой стодолларовую купюру.
      — Кока-кола кончилась, — сказала она.
      Я полезла под диван за очередной бутылкой колы. Катя вдохновенно рассказывала о своей встрече с Микки Рурком во Флориде — десять лет назад.
      Колы под диваном не оказалось, и я стала искать ее под креслом и в письменном столе. Я уже давно держала все необходимое в кабинете, чтобы лишний раз не сталкиваться в коридорах ни с домработницей, ни с учителями Артема.
      Упаковка с водой нашлась на подоконнике.
      Я отодвинула шелестящие тяжелые занавески и с удивлением обнаружила за окном дневной свет.
      — Сколько времени? — спросила я скорее себя, чем Катю.
      Она сморщилась, словно вампир.
      — Закрой занавески. Наверное, утро.
      Часы показывали четыре.
      Я налила колу в большие стаканы.
      Мы не спали уже третий или четвертый день.
      Катя говорила, что ее рекорд — семь суток.
      — Четыре часа дня, — уточнила я.
      — Кокос кончился. Поехали к Машке?
      — Нет, давай спать.
      — Давай еще по дорожке — и спать.
      Дверь в кабинет приоткрылась, пустив немного дневного света, и Артем просунул в кабинет свою белобрысую голову.
      — Мам, живот болит, — проныл он совершенно без выражения.
      — Ляг в кровать и полежи, хорошо?
      «Наверное, в школе чем-нибудь накормили».
      Я вспомнила про Микки Рурка.
      — А клево было бы зароманиться с ним.
      — Нет, он теперь ужасный. Тебе бы не понравился.
      Мы все-таки решили лечь спать. Не потому, что хотелось, а потому, что надо следить за своим здоровьем.
      Я положила под язык валидол. Это было мое личное снотворное.
      Катя осталась спать в кабинете.
      Я плотно задернула занавески в спальне и забралась под мягкие пуховые одеяла.
      Закрыла глаза.
      Валидол не помогал.
      Мозг работал, словно дорогостоящий вечный двигатель по производству мыслей. Мысли были такими объемными, что заполняли собой все свободное пространство в моей спальне. За это я ненавидела кокс.
      Мысли были о Микки Рурке. О его дурацкой пластической операции.
      Я взяла вторую таблетку валидола под язык и еще выпила валерьянки.
      Говорят, что кому-то помогает заснуть сигаретка с марихуаной. Но я ненавижу курить.
      Скрипнула дверь, и в спальню осторожно зашел Артем.
      — Мам…
      В этот момент мне показалось, что я уже засыпала и он разбудил меня.
      — Что, мой дорогой?
      — Живот болит.
      — Иди попроси но-шпы у Тамары, а я посплю, хорошо?
      — Угу.
      Я постаралась расслабиться и ни о чем не думать.
      Мозг сам, моими словами и моим голосом, продолжал монолог о жизни с голливудскими звездами.
      Я испробовала последнее средство. Представила себя маленькой в своей голове. А в руках — огромный веник. И я методично слева направо разметаю собственные мысли.
      Главное — не отвлекаться.
      Сильно махать веником — тжик, тжик, и мысли не успевают сформироваться в слова.
      Тж-ж-жик, тж-ж-ж-жик…
      Я проснулась оттого, что кто-то сильно тряс меня за плечо.
      Артем. Взрослое отчаяние на детском лине.
      — Мамочка, пожалуйста, вызови мне «скорую», мне плохо.
      «Скорая» приехала минут через двадцать. Было шесть утра. Уставшие лица с дружелюбными глазами. Диагноз поставили сразу — гнойный перитонит.
      Артем плакал не переставая, пока я собирала его в больницу.
      — Ты приедешь ко мне? Ты позвонишь папе?
      В «скорой» я посадила его себе на колени.
      — Малыш, не бойся, все будет хорошо. Папа прилетит уже завтра. И мы сразу к тебе приедем.
      В ЦКБ на Мичуринском ему выделили палату с душем и туалетом. Я разложила на узкой полочке вещи Артема. Больничный уют — это особый раздел интерьерного дизайна. Неплохая фотосессия могла бы получиться. Где-нибудь в «AD».
      И люди в гипсе и капельницах.
      Операция прошла успешно.
      Из живота Артема торчала короткая коричневая трубочка. Когда я ее увидела, слезы сами полились у меня из глаз.

***

      Катя еще спала в кабинете Ромы.
      Я села рядом с ней на полу, обхватив руками колени.
      Я старательно плакала.
      Мне почему-то казалось, что, пока я плачу, я веду себя так, как должна вести себя хорошая мама. И мне не в чем винить себя. И Артему не за что на меня обижаться.
      — Ты что? — зашевелилась на диване Катя.
      — Позвони Рембо. Пусть кокос везет, — попросила я сквозь слезы.
      Катя послушно извлекла мобильный откуда-то из-под подушки.
      — Рембо? Я. У Оли. Привези нам кокоджанго. Сколько? — спросила меня Катя одними губами.
      Я пожала плечами.
      — Два привези. Ждем.
      — Что случилось? — спросила Катя.
      — Артем в больнице. Операцию сделали. Гнойный перитонит. Это я виновата!
      Я рыдала в голос на Катином плече.
      — Почему ты? — удивилась Катя.
      — Он же говорил вчера, что живот болит. А я ему: но-шпу выпей.
      — Ну ты же не доктор…
      — Я же мать!
      Катя погладила меня по голове и приподняла панель с клавиатурой на своем мобильном.
      Panasonic G70. Очень удобная модель. Между аккумулятором и клавишами есть место для небольшого пакетика. НЗ.
      — У меня тут припрятано на крайний случай, — объяснила она и высыпала на стол горку белоснежных кристалликов.
      Для меня ее жест только подтвердил серьезность произошедшего сегодня утром. Я заплакала еще сильнее, и эти слезы казались мне светлыми и праведными.

***

      Прилетел Рома.
      Водитель поехал встречать его в аэропорт.
      Я встала по будильнику. В два часа дня.
      Оделась и долго красила ресницы перед зеркалом.
      Домработница налила в банку куриный бульон и завернула в фольгу паровые котлетки.
      Я выбрала на полке несколько любимых фильмов Артема. Положила их в сумку вместе со сменным бельем, пижамой и спортивными штанами, на которых белыми буквами было написано «Don't worry, America».
      Рома задерживался.
      С посещениями в ЦКБ строго. После 17.00 уже не пустят.
      Было 15.15.
      «Наверное, пробки», — подумала я, рассматривая себя в зеркале.
      Рома должен оценить осунувшееся лицо матери, чей сын в больнице.
      — Где же Рома? — заволновалась домработница Тамара. — Не опоздать бы вам к Артему.
      Я набрала мобильный мужа.
      Ответил водитель.
      — Где Рома? — спросила я раздраженно.
      — Он у Артема, в палате, — отрапортовал водитель, — а телефон мне оставил. 
      Я растерялась. 
      — Он в больнице?
      — Ну да.
      Значит, он поехал к Артему сразу из аэропорта, не заезжая за мной. Я в бешенстве швырнула трубку.
      Схватила сумку, банки. Если ехать очень быстро, то успею.
      Вот свинья. В своем репертуаре.
      Он перезвонил через несколько минут.
      Я не стеснялась в выражениях. Я орала так, как это принято было между нами последние полгода.
      — Ты бы мог позвонить! Я, как дура, ждала тебя! Я могу опоздать теперь, а у меня одежда, еда ребенку!
      Рома был так же невозмутим, как и все десять лет нашей совместной жизни.
      — Не волнуйся, ты успеешь. У меня вторая линия, увидимся вечером.
      Гудки.

***

      Грустный Артем бездумно переключал телевизионные каналы огромным квадратным пультом.
      — Никита!
      Это было мое прозвище. По фамилии: Никитина.
      — Папа приезжал, — похвастался он.
      — Я знаю…
      Я поправила жесткое больничное одеяло.
      Сердце на секунду захлебнулось в вязкой жалости и замерло. Я взяла себя в руки.
      — Малыш мой, скоро поедешь домой.
      — Когда?
      — Завтра вытащат катетер, через день снимут швы, и все.
      — А это не больно? — заволновался Артем, глядя на меня своими серьезными серыми глазами.
      — Нет, — пообещала я, испытывая невероятное облегчение оттого, что не вру ему.

***

      Вечером мы с Ромой встретились у свекрови.
      Она праздновала шестидесятилетие. По этому поводу у нее дома собралась вся творческая интеллигенция Москвы. Как уточнила сама свекровь, «вся выпивающая интеллигенция».
      Рома подарил матери кольцо de Grisogono с россыпью черных бриллиантов.
      — Ты сократил мне лимит на карточке, а сам de Grisogono покупаешь, — прошипела я в ухо мужу.
      — Когда тебе будет шестьдесят, выберешь все, что захочешь, — засмеялся Рома.
      Моя свекровь — известный театральный режиссер. У нее была бурная молодость, и каждый из присутствующих гостей знал об этом не понаслышке.
      Я лучезарно улыбалась знаменитым актерам и кокетничала с продюсерами.
      Перед тем как сказать тост, я закрылась в гостевом туалете. Одна маленькая дорожка для вдохновения мне явно не повредит.
      Подняв бокал, я несколько минут воспевала немеркнущую красоту и божественный талант своей свекрови. Она слушала снисходительно и насмешливо. Наши отношения не сложились с самого начала. Она так и не смогла смириться с тем, что Рома женился на точной копии ее самой. Я только в режиссуру не пошла. Но, как говорится, еще не вечер…
      Когда веселье было в разгаре, появился мой свекор. Безукоризненно галантный гомосексуалист. Пожалуй, единственный гомосексуалист в большом бизнесе у нас в России.
      Эффектно преподнес жене часы, квадратный корпус которых был щедро усыпан черными бриллиантами. De Grisogono, конечно. Моя свекровь не любит экспромтов, режиссер все-таки.
      Рома натянуто поздоровался с отцом.
      Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как мой муж ушел из уютного семейного бизнеса и оказался один на Большой Дороге Российского Предпринимательства. Свекор пережил это с трудом. Но изо всех сил делал вид, что уважает право сына на самостоятельность и независимость.
      Лучше всего Рому понимала мать. Хотя иногда мне казалось, что она приветствует его свежеприобретенную автономность только потому, что лимиты на моих карточках сократились втрое — как и положено у жены начинающего бизнесмена. И это после стольких лет замужества!
      Я сделала в туалете еще одну маленькую дорожку.
      — Никита, ты научилась готовить любимые Ромины паровые котлетки? — спросила меня свекровь через весь стол.
      Раздались заинтересованные возгласы. Этот вопрос свекровь задает мне уже давно, и я не удивлюсь, если гости скоро начнут делать ставки.
      — В последнее время у Ромы не получается кушать дома, он слишком поздно приходит, — ответила я, а мой взгляд красноречиво продолжал: «Потому что вы с папочкой достали моего мужа настолько, что ему пришлось уйти и начать все сначала!»
      Глаза свекрови метали молнии.
      — А ты все скучаешь? Так ничем и не занялась полезным?
      Так, лучше не заводиться. Она ведь прекрасно знает, что это — моя больная тема. У каждого в этом семействе есть свое дело, у каждого, кроме меня.
      — Подожду, когда муж разбогатеет, и займусь благотворительностью.
      — Ну да, как раз у него и поучишься.
      Как же мне хотелось когда-нибудь утереть ей нос!
      Но пока я могла позаботиться только о собственном носе. Я снова отправилась в туалет.
 
Напудрив носик ко-ка-ином,
Я выхожу на променад…
 
      Откуда эта дурацкая песенка? И почему каждый раз, уезжая от свекрови, я даю себе слово научиться готовить эти несчастные паровые котлетки, но забываю, переступая порог собственного дома. Сегодня обязательно скажу Тамаре, чтобы научилась. Там весь секрет в том, что в них надо добавить тыкву.

***

      Рома заснул еще до того, как я успела обсудить с ним майские праздники. Едем мы куда-нибудь отдыхать или это тоже та жертва, которую я должна принести его внезапно проявившейся самостоятельности?
      Я тихонько зашла в спальню и забралась в постель. Вопрос с отдыхом мне не давал покоя, и я решила его прояснить прямо сейчас. Хотя, скорее всего, из-за кокса мне просто хотелось поболтать с кем-нибудь.
      — Рома! — громко прошептала я ему в самое ухо.
      Он сделал движение, словно хотел накрыться одеялом с головой.
      — Нет-нет, спи, — пробормотал он.
      Пожалуй, мое скромное желание поговорить он расценил как притязание на нечто большее.
      Какая самонадеянность!
      Я закрылась в кабинете. Слизала языком остатки первого со стола. Десны приятно онемели. Во рту появился ни с чем не сравнимый горьковатый привкус. Рембо звонить не буду, лягу спать.
      Как легко Рома отказался от меня десять минут назад! И это не в первый раз.
      До чего безмятежно он спал! У него наверняка кто-то есть. А если нет, то скоро появится. Эта мысль развеселила меня. Какая-нибудь глупая девица будет всерьез переживать из-за Ромы, названивать ему по телефону и сходить с ума от ревности ко мне. Ха! Ему это будет льстить первое время, а потом надоест. Он слишком дорожит своей семьей, да у него на другую бабу просто и сил не хватит: мы с Артемом, да еще новый бизнес.
      Молодец свекровь, с самого детства расставила сыну приоритеты: семья — на первом месте, какая бы она ни была. Даже если муж голубой.
      Я выбралась из-под одеяла и пошла звонить Кате.
      Она сидела у Антона, и у них было полно кокоса.
      — Приезжай, — предложила Катя, — мы собираемся поехать в казино.
      — Не могу. Рома только сегодня прилетел.
      — Да ладно, он подумает, что ты спишь в кабинете.
      Через полчаса я оказалась у Антона. Роме оставила записку: «Я тебя будила, но ты меня послал. Зачем мне ночевать дома, если я тебе больше не интересна? Я у Кати». Записку я оставила вместе с моим одеялом в кабинете. Если Рома подумает, что я сплю там, то он не зайдет и будет думать, что я дома. А если зайдет, то подумает, что я сначала легла в кабинете, а потом, обидевшись, уехала к Кате.
      В отличие от меня, моя подруга имела собственный бизнес. Благодаря чему она была на «ты» со всеми нашими олигархами и многими не нашими тоже. Катя надеялась когда-нибудь выйти замуж за одного из них. Недавно ей исполнилось тридцать два. Начинала она лет десять назад. Первым серьезным клиентом Кати был известный российский предприниматель, изобретатель финансовой пирамиды. До женитьбы. И после женитьбы тоже. Но — до тюрьмы.
      Катя возила ему по пять-шесть девушек одновременно. Раз в неделю. Чаще всего они оказывались простыми студентками, мечтающими подзаработать. Предприниматель платил $200 каждой и 500 — Кате.
      Потом было много других, не менее славных и знаменитых деятелей российского бизнеса. Как настоящий профессионал, моя подруга не очень распространяла информацию, добытую по долгу службы. Только ту, которую она рассказывала «за давностью лет». По моим наблюдениям, этот срок колебался от шести до десяти. Или в зависимости от того, насколько важно ей было заинтересовать собеседника.
      Мой интерес она держала ровно трое суток.
      После чего мы странным образом сдружились.
      Странным для меня. Потому что вообще-то сутенерши не моя компания.
      С Антоном они познакомились на какой-то вечеринке. Катя протянула ему визитку «PR-компания „Золотая жила“. Креатив-директор».
      Антон в то время открывал очередной ночной клуб.
      Были времена, когда Антон еще что-то открывал.
      Хотя еще раньше были времена, когда Антон все только закрывал, фабрики, рестораны, магазины. Потому что ему не хотели платить. Идеи социализма еще витали в наивных головах. Многим тогда еще казалось, что «каждому по способностям» — это более правильно, чем «каждому по потребностям».
      Потребности Антона в начале 90-х были хорошо известны: 600-й «мерседес» (кузов 140-й), шелковая рубашка, барсетка Dupont, золотой браслет граммов на 150. Каким образом из него получился Антон сегодняшний — рафинированный бездельник с первичными признаками интеллектуала, — загадка.
      Хотя не большая, чем прошлое многих современных бизнесменов и политиков.
      С Катей им было о чем поговорить. Ее так же мало интересовали творческие муки креатива, как его — маркетинговые проблемы продвижения общественных заведений.
      Катя органично смотрелась на фоне модерна антоновской квартиры. Хотя, я думаю, столь же уместно она выглядела и среди десятка обнаженных девиц в каком-нибудь гостиничном номере.
      Она одевалась модно, но не напоказ. Никаких Chanel и Doice&Gabbana. Дорогие английские дизайнеры. Она их покупала прямо на Oxford Street. Стильно и богемно. Как и полагается бизнес-вуман со вкусом. Кстати, постельное белье Pratesi она приобретала в Harrod's еще до того, как его стала продавать Данилина в Москве. И даже до того, как Саманта из «Sex and the City» воскликнула на весь мир: «Не кончай на мой Pratesi!»
      Антон валялся на полу в расстегнутой на все пуговицы рубашке. Между ним и полом был толстый шелковый ковер с растительным узором (магазин «Дача», 22 000 долларов до скидки, размер скидки держится в тайне). Он лениво пускал в потолок никотиновые кольца и беззлобно подтрунивал над Катей.
      — «Собака головою вниз», — объявила Катя свою любимую позу йоги.
      Ее тело выстроилось в безупречный треугольник, нижней гранью которого служила паркетная доска.
      — «Собака без головы», — предложил свою версию Антон, — слабо?
      — «Собака-которой-не-досталось-кокоса», — мрачно объявила я.
      — Кстати, звучит очень по-индусски, — одобрил Антон.
      Катя уселась в классическую позу лотоса перед низким японским столом с ящичком для разжигания костра внутри. Стол назывался «хибачи», в ящичке Антон хранил коко-джанго.
      — «Собака-которая-хочет-шампанского!» — Антон принес из холодильника бутылку Crystal.
      В казино я изобразила позу «собака-которая-четыре-раза-подряд-проиграла-на-»красное"!".
      А Антон объявил себя «собакой-которая-встретила-товарок».
      Думаю, он решил, что слово «товарки» — уменьшительно-ласкательное от «товар». Девушки, которых он привел, так не думали.
      Он закрылся с ними в туалете, и кокса у нас стало на полграмма меньше. Девушки привели с собой приятелей, и мы все отправились завтракать в «Эльдорадо». Как «стая голодных собак».
      В «Эльдорадо» Антон поделил стаю на сучек и кобелей. Сучек было больше, что кобелей вполне устраивало. Одна из них, известная фотомодель Ольга, собралась ехать к Антону в гости. И наверное, поехала бы, если бы Антон громко не объявил следующую асану: «Собака-которая-отправляется-на-случку!» Фотомодель обиделась. В итоге мы оказались у Антона все, кроме фотомодели. Впрочем, фотографов все равно не было.
      В одиннадцать утра, рассчитав, что Рома уже на работе, я стала «собакой-которая-возврашается-в-свою-конуру». Все прочие остались на резных диванах Антонова модерна с плотно задернутыми занавесками и обрезанными коктейльными трубочками.
      Дверь в кабинет была открыта. На моей записке, снизу, я прочитала Ромино послание: «Уехал к Артему в больницу».
      Я села на пол, с запиской в руке, в позе «побитая собака».
      Видимо, в моей семье начался такой особый период — эпистолярный. Потому что Артем тоже подготовил мне письмо. Он вручил мне его в то время, когда я доставала из пакетов коробку с пазлами и сборную модель самолета МиГ-21, купленную только что в центре «Винни».
      Читая письмо Артема, я была растрогана и чувствовала себя неловко. Как это бывает, когда случайно подглядишь за кем-то. Или, например, прочитаешь чужой дневник.

      «Дорогая мамочка, я очень, очень тебя люблю, когда ты заберешь меня отсюда? Ты такая красивая, я так люблю твои нежные руки и твои глаза, иногда они такие строгие, что мне очень страшно, иногда ты так обнимаешь меня, я очень хочу домой, и ты будешь болтать со мной в гостиной».

      Я постаралась обнять его так, как он это себе представлял, когда писал письмо. Его теплое трогательное тельце доверчиво обмякло в моих руках. Я тихонько целовала сына в теплую шейку, и он молчал, старательно пряча от меня свои слезы.
      — Скоро поедем домой, — пообещала я, — ужасно надоела эта больница.
      Артем одобрительно кивнул.
      Я села в машину и отключила телефон.
      Забралась в постель. Мне удалось заснуть.

       Поужинали
 
      Проснувшись, чувствовала себя отлично.
      Тамара сказала, что в гостиной меня ждет Вероника.
      Я немного удивилась. Что за визит без предупреждения? Вероника была моей подругой почти с детства. У нас дачи в Усово рядом, с одним общим забором и маленькой калиткой, чтобы ходить друг к другу завтракать.
      Артем дружит с ее Никитой, и они ходят в одну школу. Только Рома не любит Игоря, ее мужа.
      Мужа Вероники я вижу в последнее время чаще, чем саму Веронику. Хотя она, конечно, об этом не знает.
      Когда Вероника думает, что он в командировке, Игорь просиживает с нами целыми сутками в зашторенной Машкиной квартире. Антон его тоже не любит. По-моему, его любит одна только Вероника. А он ее бьет. И гуляет, как мартовский кот. С Катей у них тесные деловые отношения. В смысле креатива Игорь большой затейник.
      — Я уже две недели тебе звоню. Ты все время спишь. Я стала волноваться, — объяснила Вероника свое присутствие.
      А мне, наоборот, казалось, что я вообще не сплю. Хотя сейчас я проспала почти сутки. Такого со мной давно не случалось.
      Я принесла из столовой бутылку белого вина.
      — С утра пораньше? — удивилась Вероника.
      Редкая зануда.
      Я вздохнула.
      — Ты не представляешь, что у меня.
      — Что? — Она смотрела на меня внимательно, как следователь в кино.
      — Артем в больнице.
      — Я знаю, мне Тамара твоя сказала.
      Я протянула ей бокал с вином.
      — Пойдем в кабинет, — предложила я.
      В кабинете Вероника бросилась открывать занавески.
      — Давай не будем, — попросила я.
      Я села в свое любимое кресло на гнутых ножках, французский ампир. Выпила вина.
      Вероника обняла меня.
      — Ты не расстраивайся, у всех детей бывает аппендицит. Это не страшно.
      Я непроизвольно всхлипнула. Все-таки Вероника — хорошая. Мы дружим с ней не сказать сколько лет.
      — Понимаешь, он говорил, что у него живот болит, а я не обращала внимания…
      — Ты же не знала…
      — Да, не знала. Но теперь мне так тяжело из-за этого…
      Я налила нам еще вина.
      Вероника вдруг отодвинула свой бокал.
      — Вместо того чтобы жалеть себя и винить с самого утра, давай лучше в больницу поедем! — Она посмотрела на меня строго, как учительница.
      — Да я езжу каждый день. И сегодня поеду — попозже.
      Какая же все-таки Вероника бесцеремонная.
      — Ты знаешь, — Вероника подошла ко мне совсем близко и опустилась на пол рядом с моим креслом, — со мной Тамара разговаривала. Она волнуется из-за тебя…
      — Чего?
      Я чуть не опрокинула бокал прямо Веронике на голову. Вот это наглость. Обсуждать меня с моей домработницей!
      — Она сказала, что с тобой что-то неладное происходит, ты спишь до четырех часов…
      — Какой бред! Какое ее дело! Я ей устрою!
      Никогда не знаешь, чего ждать от этих домработниц. Скорее бы уж домашних роботов изобрели. Я даже готова финансировать научные исследования в этой области.
      — Никит, просто она за тебя волнуется. Она не знает, что делать… Что вообще происходит?
      — Пусть полы моет получше. И вещи мои не портит!
      Возмутительная наглость!
      — Дорогая, со мной все нормально.
      Как бы ее выпроводить?
      — Ты знаешь, мне действительно пора собираться к Артему.
      — Хочешь, я поеду с тобой?
      — Нет, нет, ему хочется побыть со мной вдвоем.
      Я устроила скандал Тамаре. Я попросила ее не совать свой нос в мою личную жизнь. И уж тем более не обсуждать ее с моими подругами.
      Тамара расплакалась и попросила прощения.
      А я строго-настрого запретила ей пускать кого-либо в дом, если только я не предупредила ее заранее.
      Вероника намекала на коко-джанго. Надо было дать ей с собой немножко. Может, это удержало бы Игоря на какое-то время дома.

***

      Рома достал из холодильника винегрет и вывалил себе на тарелку почти половину всей салатницы.
      Я стояла посреди кухни и наблюдала за тем, как он режет хлеб прямо на столе. Стол весь оказался в крошках, а у Тамары был выходной.
      — Сколько раз говорить: возьми дощечку!
      Рома кое-как стряхнул крошки. Половину — на пол.
      — Мы поедем куда-нибудь на майские?
      — Я не могу, у меня работа.
      — А что, все остальные не работают? Все остальные деньги в тумбочке берут?
      Роме было наплевать на всех остальных. А мне наплевать на то, что ему наплевать.
      — Никит, ты же знаешь, какое у меня сейчас положение… Что ты начинаешь опять?
      — Тогда мы с ребенком поедем вдвоем!
      Я совершенно не собиралась оставаться на майские праздники в Москве, абсолютно одна, когда все разъедутся на целых десять дней.
      Рома пожал плечами:
      — Езжайте.
      — Хорошо. На Кипр поедем. А то я Артему же визу никуда не успею поставить. Его же сфотографировать надо.
      — Ага.
      — В «Four Seasons».
      — Нет, давай в «Аматус». В «Four Seasons» номер будет $450 в сутки, а в «Аматус» у меня корпоративная скидка. Номер обойдется в $250, сьют на первом этаже с бассейном.
      — Но я хочу в «Four Seasons»!
      Я не заставляла его уходить от отца.
      — Нет, поедете в «Аматус», и я дам тебе три тысячи с собой.
      — Артем в автоматы больше проиграет, — проворчала я, просто чтобы его позлить.
      — Налей мне чаю.
      — У нищих слуг нет.
      Я скрасила эту сентенцию лучезарной улыбкой и все-таки налила чай.
      — Завтра Альберт к нам приедет на ужин. Предупреди Тамару, — попросил Рома.
      — Ага.
      Альберт был единственным из всех Роминых друзей, кто согласился вложить свои деньги в новый Ромин бизнес. Что-то там с угольными шахтами. Причем от него Рома этого ожидал меньше всего.
      У Альберта была аллергия на кунжут. В очень опасной форме. Он мог даже умереть. В бардачке его машины всегда лежал шприц с лекарством — на всякий случай.
      — Не «ага», а сама проследи за продуктами. Никита, это ж не шутки!
      Я ему клятвенно пообещала. И ушла спать, сославшись на головную боль. Как в анекдотах.
      Предварительно выпив снотворное. Имован.

***

      Мы все собрались у Машки.
      Машка была младшей сестрой одной моей приятельницы. Молодая совсем — лет двадцать.
      Или двадцать четыре. Моя приятельница вышла замуж и уехала с мужем в Милан. А Машка осталась с мамой на Остоженке. Потом мама тоже вышла замуж и перебралась в Крылатское. А Машка осталась одна. Вернее, с нами со всеми. И с целой кучей женихов, которые вместе с сестрой способствовали ее безбедному существованию. Как это полагается в двадцать лет.
      Машка каждый раз искренне влюблялась, перевозила к очередному жениху свои вещи, получала в подарок автомобиль или шопинг в Третьяковском проезде, помогала ему построить дом или вылечить язву желудка, и они расходились.
      Машку всегда бросали. Потом, через несколько месяцев, звонили, умоляли вернуться, но она, как правило, была уже в новом романе и потому мстительно кидала трубку.
      Последнему своему молодому человеку Машка помогла избавиться от наркотической зависимости. Она ему надоела. Сначала зависимость, потом Машка.
      Катя, считая себя старшим Машкиным товарищем, периодически давала ей какие-то советы. Но Машка никогда к ним не прислушивалась. Считала Катин опыт неприемлемым для своей юной жизни.
      Мы все любили Машку за ее оптимизм и веселый характер.
      Моя приятельница иногда звонила мне из Милана и говорила, что Машка связалась с плохой компанией. Мне казалось, она преувеличивала.
      — Я придумала себе бизнес! — объявила Машка после очередной дорожки.
      — Надеюсь, это проституция? — поинтересовался Антон.
      Все девушки любили Антона, и Антон любил всех девушек. Он был в бежевом трикотажном свитере швами наружу.
      — Возьмешь меня в партнеры? — Катя старательно отрабатывала новую асану со звучным названием «Цветок лилии в последних лучах заката».
      — А что за бизнес? — спросила я ревниво. Потому что сама не могла ничего придумать уже несколько лет.
      Надо тоже напроситься к Машке. Я моментально представила себя в большом кабинете, за письменным столом, и моя свекровь пришла ко мне как посетитель. Она ожидала в приемной.
      Машка вытянула указательный пальчик в сторону Антона.
      — Он не поймет…
      Антон удивленно поднял брови.
      — …Потому что мужчины не стирают каблуки, когда водят машину. Особенно если коробка — ручная. Но и автомат тоже.
      — Ага, — согласилась Катя, — я помню, у меня раньше на правой туфле весь задник стирался.
      — И у меня тоже, — подтвердила я.
      — И у меня. — Антону не хотелось выделяться.
      — Не ври, — огрызнулась Машка.
      — И что? — Мне не терпелось узнать, в чем, собственно, бизнес.
      — Нужно продавать такие нахлобучки на каблук. Съемные. И легкие в использовании.
      — Здорово. — Я даже слегка позавидовала Машкиной изобретательности.
      — Производство — это всегда хорошо, — подтвердила Катя. Хотя к ее бизнесу больше подходило слово «потребление».
      — Можно делать одноразовые, можно многоразовые. Главное — найти инженера, который их сконструирует, — объяснила Машка, — все девушки будут покупать. Особенно кто на «Жигулях» ездит.
      — А разве девушки ездят на «Жигулях»? — Антону нравилось дразнить Машку. — На «Жигулях» ездит мой сантехник. Мы сможем впарить ему нахлобучку на каблук?
      — Маш, придумай мне тоже какой-нибудь бизнес! — попросила я жалостливо.
      — Нахлобучки, в принципе, можно делать на любые предметы, — рассуждал Антон. — Никита может делать, например, нахлобучки на нос, у многих он мерзнет. У тебя мерзнет?
      — Мерзнет, — призналась Катя.
      — Главное, — Антон увлекся, — чтобы они были съемные. Легким движением руки, придя в ресторан, вы снимаете вашу нахлобучку с носа…
      Хохотали все, кроме Машки. Она с обиженным видом пыталась повторить за Катей позу йоги. Асану по-научному.
      — Разбогатею — за деньгами не приходите, — проворчала она.
      — Без специальной нахлобучки на кошелек не приходите, — хохотал Антон. — Без нахлобучки, которая одновременно служит защитой от посторонних глаз и от врагов, если вы катите в трамвайчике…
      — Зайчики в трамвайчике, — подхватила Катя. Уходить не хотелось. Вдруг бы Машка все-таки придумала что-нибудь для меня. Ведь изобрел же кто-то зубочистки. И одноразовые вилки. И еще целую кучу всего.

***

      Альберт уже был у нас. Тамара приготовила овощи на электрическом гриле, телятину маленькими кусочками без всяких специй (я ее действительно не забыла предупредить), салат «Романо» с тунцом и оливковым маслом, а на десерт был самодельный торт «Наполеон», который Альберт привез с рынка в Жуковке, где он снимал дачу.
      — Рынок закрыли, — жаловался Альберт, — и перевели в торговый центр. Тут же, на площади. Но уже не то. Колорит пропал. Все промаркировано и со штампом санэпидемстанции.
      — Там вообще все поменялось, — поддержала я разговор, — даже казино открыли.
      — Отличное, кстати, — подхватил Рома.
      Я подозрительно покосилась на него. Он, видимо, испугался очередных упреков по поводу сокращения лимита на моей карте и поспешил перевести разговор на другую тему.
      Мне не очень нравился Альберт. Он никогда не был в нашей компании. Зануда, без всякой изюминки и чертовщинки. Без харизмы, как это принято говорить. Что в переводе означает «отсутствие сексуальности». В моем, имеется в виду, переводе.
      Альберт всего достиг в жизни сам. Работал с самого детства, хотя и не кичился этим, как многие другие. У него не очень складывались отношения с женщинами, если подразумевать тех женщин, которые были его достойны. Всех остальных женщин Альберт избегал.
      Он был полной противоположностью моего мужа. Тот считал, что Альберт вложил деньги в его бизнес потому, что уважает его и верит в его будущее. За это Рома был Альберту очень благодарен и такое отношение явно ценил. Но я думаю, что Альберт просто решил для себя, что это капиталовложение — не столь уж большая плата за то, чтобы пробраться в великосветскую тусовку Москвы, стать другом всеобщего любимца Ромы и получать все вытекающие отсюда дивиденды.
      Так или иначе, но Альберт был честным человеком, что уже приятно, и очень нам теперь помогал. Что всегда похвально.
      Мы сидели в столовой и обсуждали галстук Альберта. Он был полосатый. Как и его костюм.
      И рубашка. Носки были в полоску. И — я так думаю — белье тоже.
      — Для полосатой рубашки этот не годится, — объяснял Рома, пробуя слегка подгоревший зеленый перец. Он обильно полил его соусом «Терияки».
      Рома встал из-за стола и принес из гардеробной несколько разноцветных галстуков.
      — Попробуй вот этот. — Он предложил фиолетовый галстук без рисунка, в тон рубашке Альберта.
      Альберт отложил вилку и послушно сменил галстук.
      Мы с Ромой восхищенно комментировали перемену.
      Альберт сидел немного смущенный, но наша забота его явно тронула.
      — Дарю, — улыбнулся Рома, сопровождая слова широким жестом.
      — Спасибо.
      — Тебе правда идет, — согласилась я.
      Я, как радушная хозяйка, разложила салат по тарелкам. Рома щелкнул пультом телевизора. Ненавижу, когда включают телевизор в столовой.
      Когда я была маленькая, мы во время обеда разговаривали, обменивались новостями, и это было самое лучшее время за весь день.
      По телевизору как раз шел футбол. Самое лучшее время для Ромы за весь день. Я проследила взглядом несколько пасов и повернулась к Альберту, чтобы узнать, как он относится к спортивным передачам.
      Такого я никогда раньше не видела. Лицо Альберта надувалось, как воздушный шарик с глазками.
      Рома вскрикнул одновременно со мной.
      Альберт выскочил из-за стола и бросился к входной двери. Рома побежал за ним.
      «Наверное, в машину, — подумала я в каком-то ступоре, — за шприцем».
      Я лихорадочно пересматривала в кухне все банки, которые могла взять Тамара. Она испуганно оправдывалась.
      — Я же ничего не добавляла. Как вы сказали…
      В дверях появился Рома.
      — А где Альберт? — виновато спросила я.
      — Уехал.
      Рома смотрел на меня холодными злыми глазами.
      — Ничего нигде нет. Не понимаю, как это могло случиться. — Я продолжала изучать перечень ингредиентов на бутылках с маслом и уксусом.
      — Ищи. — Видно было, что Рома еле сдерживает бешенство.
      Я громко выдохнула. Скорее даже простонала. В состав оливкового масла входило масло из семян кунжута.
      — Ром, извини, пожалуйста, кто бы мог подумать, я вообще не знаю, кто купил это масло…
      Домработница запричитала, Рома громко хлопнул дверью.
      Поужинали.

       В первую секунду было такое чувство будто не я их, а они меня… Я не то чтобы смутилась… И не испугалась… Как космонавты перед запуском.
 
      У Антона в «Красную Шапочку» была золотая карта. Пока он не показал мне ее, я думала, что в мужские стриптизы ездят одни только девушки.
      — У каждого свои места для знакомства с женщинами, — объяснил мне Антон. — Некоторые спускаются за ними в метро: это просто край непуганых невест, а ленивые, типа меня, просто сидят за лучшим столиком там, куда женщины сами приходят в поисках мужчины.
      Мы вытащили огромный мягкий диван из столовой прямо на улицу, на крытую веранду моего загородного дома. И теперь сидели, наслаждаясь первым по-настоящему теплым днем.
      Машка приехала со своей подругой — молоденькой блондинкой в рваных синих джинсах со стразами. Джинсы должны были сидеть на бедрах, но из-за полного отсутствия этой части тела казалось, что они вот-вот упадут. Она выглядела очень сексуально. Рядом с ней хотелось худеть.
      Подруга представилась Анжелой, и вряд ли ее имя могло быть каким-нибудь другим. Поздоровавшись, она сразу сняла с себя фиолетовый топ и, оставшись в малиновом бюстгальтере, изящно растянулась в шезлонге под солнцем.
      Оказалось, что Анжелин отец — один из крупнейших производителей строительных материалов в России. Несколько заводов по всей стране.
      Анжела приехала на Cayenne белого цвета. Все детство она провела под Лондоном, в женской школе. Вопреки расхожему мнению о том, что если дети уезжают за границу, то уже не возвращаются, Анжела собиралась остаться в Москве.
      Мама купила ей аттестат средней школы и отправила в МГУ поступать то ли на исторический, то ли на филологический. Анжела позвонила маме прямо из кабинета ректора: «Мам, какую я школу закончила, а то здесь непонятно!»
      Анжелина школьная привычка покуривать марихуану переросла в Москве в стойкую привязанность. Она научила своих друзей пользоваться трубками, бутылками и прочими приспособлениями английских студентов.
      На одной из вечеринок в собственной квартире она познакомилась с Машкой, и Машка познакомила ее с коко-джанго. Анжела отнеслась и к Машке, и к коко-джанго как к очередному развлечению, тем более что ее неожиданно выгнали из университета, прямо с пятого курса. Теперь она собиралась поступать в МГИМО, и ее отец был готов выделить необходимые для поступления в этот самый престижный институт Москвы $45 000. Но Анжеле предстояло учиться. Потому что за $45 000 они в МГИМО брали всех, а оставляли после первой сессии только тех, кто ее хорошо сдал.
      Отец Анжелы не очень надеялся на то, что его дочь будет хорошо учиться. Но он считал, что у нее есть шанс выйти замуж за перспективного однокурсника до того, как ее выгонят. И тогда она наконец-то успокоится. Анжела скрывала от отца, что не собирается замуж еще по крайней мере лет десять. В общем, до первой пластической подтяжки.
      Машка уселась на колени к Антону.
      — Я звонила Кате, у нее кто-то там из Лондона прилетел. Она его выгуливает. Вряд ли сегодня освободится. Разве что ночью.
      — Это вы все бездельницы тут собрались, а человек работает, — ответил Антон. В его последних словах было явное сострадание.
      Года полтора назад Антон продал свой ночной клуб и с тех пор объявил себя «на пенсии». Но я подозревала, что от продажи одного-единственного ночного клуба его пенсия не могла быть особо продолжительной. Если только он не собирался переехать жить в какой-нибудь Таиланд. Или…
      Я ведь не все знала об Антоне.
      — Поехали на майские в Перу, — предложила Машка.
      — С рюкзаком по горным хребтам… фляжка с водой… надежный товарищ… — Антон говорил, словно пел речитативом.
      — Опытный проводник… — подхватила я.
      — Солнцезащитные очки… — в тон продолжал он.
      — Потрясающая романтика, — издевательски прокомментировала я.
      — А что? — обиделась Машка.
      — Ничего. Только учти: я твой рюкзак не потащу. — На Антоне были коричневые носки с зеленым мыском. Очень стильно.
      — Никакие не хребты. Вон Анжела там была. Отличные гостиницы и природа. А с рюкзаками одни придурки ходят, типа тебя.
      Антон скрутил Машке руки, и она радостно завизжала.
      — Расскажи, что там, в Перу? — попросила я Анжелу.
      — Там в ресторанах все заказывают чай с кокой.
      — Да ладно! — удивилась я.
      — Кока — это то, что я думаю? — уточнил Антон.
      — Да, вполне легально. Из-за этих самых хребтов и перевалов чай с кокой помогает нормализовать давление. Там эти листы коки везде продаются. Только из страны вывозить нельзя.
      Анжела, сидела в шезлонге в своем малиновом бюстгальтере. Размер груди у нее был, наверное, четвертый.
      — Едем, — решил Антон.
      — Я не могу, я на Кипр еду. На Перу Рома еще не заработал. — Я постаралась сказать это весело, но, по-моему, не получилось. Все уловили досаду в моем голосе.
      — Ну и ладно, на Новый год поедем! — Машка явно хотела меня поддержать. Но мое настроение уже безвозвратно испортилось.
      За неимением сложностей в нашей жизни Рома создал их искусственно.
      — Нас и здесь неплохо кормят. — Антон высыпал кокаин на одноразовую тарелку с надписью «Happy birthday». На тарелке были нарисованы веселые клоуны, и она, видимо, осталась со дня рождения Артема.
      Антон ловко разделил кредиткой горку на четыре одинаковые дорожки. На этой тарелке они производили впечатление крохотных праздничных пирожных.
      Антон стал разжигать мангал, а Машка готовить шашлык.
      Мы с Анжелой поехали в Жуковку покупать вино.
      Фиолетовый топ она надела только перед супермаркетом.
      В Анжеле было что-то такое, что заставило лысого мужчину в пляжных шлепанцах пропустить ее в кассу без очереди. С пятью бутылками белого вина в руках она смотрелась так же романтично, как если бы это был букет белых ромашек.
      Рядом с Анжелой я казалась себе меньше ростом и какой-то угловатой. Хотелось подпрыгнуть.
      Лысый шел за нами до самого Анжелиного Cayenne. Но так и не решился подойти.
      Шашлык получился невкусным, потому что его не замариновали заранее.
      Машка отнесла его соседской собаке, а мы ели огурцы и украинское сало. Нас угостила моя домработница. Ей муж привез. Я купила ему красный комбинезон Ferrari как спецодежду, и теперь он гордо разгуливал в нем по участку и ничего не делал, боясь испачкаться.
      — Ему же жарко… — посочувствовала Машка.
      Я пожала плечами:
      — Зато красиво.
      После темной холодной зимы нюхать кокос на солнышке — в этом была своя прелесть. И будоражащая новизна.
      Ночью приехала Катя. Она привезла шампанское и еще полтора грамма.
      Я распределила на всех комнаты в доме.
      Машка с Анжелой поселились в одной.
      Я заметила их отсутствие уже далеко за полночь. Антон отправился с Катей в Жуковку, в казино.
      Я толкнула дверь в Машкину комнату. Я была уверена, что они не спят.
      В первую секунду было такое чувство, будто не я их, а они меня застали за чем-то неприличным. Я не то чтобы смутилась…
      И не испугалась…
      Как космонавты перед запуском ракеты.
      Они ведь все знают про космос. Но… просто никогда там не были.
      Анжела потянула меня к себе. Удивительное ощущение — женская грудь на ощупь очень мягкая. Свою собственную ощущаешь совсем по-другому.
      В комнате было темно. Я узнавала лица, только когда они оказывались совсем близко.
      Я постоянно ощущала на своем теле прикосновение волос. Мягких и шелковистых.
      Мне казалось, что все, что со мной происходит, уже было в моей жизни. Или в моих снах.
      Или в фантазиях.
      Но я никогда не испытывала ничего подобного.
      Когда женщины занимаются любовью — они не срывают одежды. Одежды мягко соскальзывают с кожи. Но, даже оставаясь на теле, не мешают, а становятся такими же важными и ценными, как и все, что к тебе прикасается.
      Касание рук, волос, шелкового белья, губ — это не секс из семейной жизни. Это — расставание с невинностью. Такое, каким представляет его себе каждая юная девушка. Такое, которое не подмешивает к рассвету досадное чувство несбывшихся надежд.
      Еще девочкой я однажды наблюдала за своей подругой, более взрослой и более развитой, с каким-то непонятным чувством робкого вожделения. Она тогда поймала мой взгляд. И в ее глазах было понимание. Помню, что мы тут же заговорили о мальчиках.
      Безумная ночь.
      Если у меня и были какие-то комплексы, то в эту ночь я от них избавилась. Если было что-то, что казалось запретным, в эту ночь оно исчезло.
      Когда я снова появилась на веранде, Антон не сказал мне ни слова. Он кидал крошки засохшего лаваша стайке скворцов.
      Я налила себе кока-колы и забралась на диван.
      Под лучами солнечного света все бурные эмоции минувшей ночи показались мне надуманными.
      Я испытывала только досаду и опустошение.
      И почему-то чувство вины.
      Как объяснил мне Антон, так же ощущают себя мужчины, когда после ночного загула возвращаются домой. К жене. Разочарование, боязнь расплаты — то есть скандала, и на этом фоне щемящий вопрос: зачем вообще все это было нужно?
      Не хотелось встречаться ни с Машкой, ни с Анжелой.
      — Я поеду, — объявила я Антону. — В Москву.
      — Прямо так? — Он критично осмотрел меня.
      Я была в старом Ромином свитере, джинсах и зимних ботинках. Потому что это было первое, что попалось мне под руку.
      — Дома переоденусь.
      Я села в машину. Мне действительно хотелось домой, хотелось попасть в привычный мир привычных вещей — тогда все, что находится за его границами, будет казаться неважным. Можно будет даже сделать вид, что этой ночи не существовало.
      Бензин был на критической отметке. Я свернула на заправку в самом начале Рублево-Успенского.
      Подсчитала деньги. Шестьсот рублей. Можно будет купить в «Ростиксе» два превосходных чебурека и Ice Tea.
      — Девяносто пятого бензина на пятьсот рублей, — бросила я заправщику.
      «Только бы никого не встретить, выгляжу я действительно неважно».
      Я нагнула голову и проскользнула мимо припаркованных машин.
      Пока готовили мой заказ, я подошла оплатить бензин. Они что-то там перепутали и заправили меня на шестьсот рублей.
      — Я просила на пятьсот, — сказала я. Сто я уже потратила на воду и чебуреки.
      — Но заправщик утверждает, что…
      — Вы тут разбирайтесь, а я пока поем…
      Я уселась на высокий стульчик. Чебурек был великолепен.
      Передо мной оказались заправщик с кассиршей.
      — Вы мне сказали бензина на шестьсот рублей! — громко заявил он.
      На меня покосилась пара с соседнего столика.
      — Я сказала: на пятьсот, и больше обсуждать это не буду.
      Дурацкая ситуация! Угораздило же меня оказаться без денег.
      — Что же нам — сливать бензин?
      Я пожала плечами:
      — Сливайте, если хотите.
      Они ушли, а я протянула руку ко второму чебуреку. Положительные эмоции были мне просто необходимы.
      — Никита! А я смотрю: ты или нет?
      Муж одной моей знакомой. А я в таком виде!
      Ужасный день.
      — Слушай, дай сто рублей.
      Он послушно достал из кармана деньги.
      — Спасибо. — Я помахала ему рукой и лучезарно улыбнулась. — Возьми себе чебуреки, не пожалеешь!
      Я выехала с заправки. Было всего восемь утра.
      Что этот тип делал здесь в такую рань? Наверное, от девицы ехал. Позвоню и все расскажу своей приятельнице. Хотя он, наверное, в эту минуту то же самое про меня ей рассказывает.

***

      Мы познакомились с Ромой, и через год я забеременела. Еще через полгода мы поженились.
      Свекор решил, что его сын не из тех, в кого влюбляются бескорыстно, и устроил мне испытание.
      Мы на год уехали в Лондон, где Рома учился бизнесу, и жили на какое-то подобие его стипендии. У меня не было няни, и домработница приходила раз в неделю. Причем, если в доме был бардак, то она требовала дополнительные деньги.
      Таковы английские правила. К ее приходу я убирала дом.
      К счастью, через год мы вернулись в Москву.
      Рома пошел работать к отцу на фирму. Нам купили квартиру, мне выдали кредитную карту.
      Я накупила миллион дешевых вещей на распродаже. Вечером с нетерпением ждала Рому, чтобы похвастаться богатым гардеробом. Ему, кстати, я тоже кое-что прикупила. Там же. Рома пришел, посмотрел, поцеловал меня, сложил все в черный мешок для мусора и отнес к себе в машину. На следующий день его водитель отвез мои наряды каким-то беженцам. Чтобы унять мои слезы и негодование, Рома отложил платежи по кредитам и выдал мне мой месячный лимит еще раз. Как сейчас помню, я купила себе костюм в «Славянской». И две маечки. Рома был доволен.
      А я почувствовала себя богатой женщиной.
      Хотя кое-какие вещички на распродаже люблю покупать до сих пор. Или где-нибудь в «Mere». А еще лучше — в Китае. Я была там проездом, всего один день, но впечатление до сих пор не стерлось. Дороже пяти долларов ничего нет.
      Я рассказывала об этом всем своим подругам.
      У кого-то загорались глаза от возбуждения. Некоторые делали презрительное лицо. Те, у кого неограниченный лимит. Или те, кто находился в образе так глубоко, что для того, чтобы они из него вышли, мир должен был перевернуться: топ-модели должны были бы весить 80 килограммов, а по телевизору идти реклама целлюлита.
      Но и то бы они побоялись признаться сами себе, что купить что-нибудь хорошее, но задешево — это здорово. Так же, как и переспать с Путиным.
      Только уверенные в себе женщины признают, что они бы с удовольствием это сделали.
      Я бы — да. С удовольствием. Власть — это очень сексуально.

***

      Моя мама отказалась от меня, когда мне было три месяца. Конечно, не в том ужасном смысле слова, как отказываются от малышей, когда сдают их в детский дом. Мои дедушка с бабушкой уезжали за границу на важную партийную работу. И они удочерили меня, чтобы взять с собой. Мама осталась в Москве — разбираться со своей личной жизнью. Это она, кстати, делает до сих пор.
      А я уехала в Австралию со своими новыми — по документам — родителями. И вернулась только через шесть лет.
      Так что все-таки она меня бросила. Я так считаю.
      Хотя ее жалко. Больше у нее детей не было.

***

      Я позвонила Бубиной, чтобы она забронировала мне два билета на Кипр бизнес-классом. Бубина, как обычно, немного поворчала по поводу того, что я все решаю в последний момент, но билеты пообещала.
      Бубина — это моя новая турагентка. Не зря их называют не только туроператорами, но и агентами. По количеству секретной информации, которой они обладают, Джеймс Бонд рядом с ними — просто мальчишка. Они ведь заказывают одновременно поездки и мужьям, и женам.
      И любовникам, и любовницам. И меняют цены в зависимости от пожелания клиента. И маршруты, чтобы кто-нибудь с кем-нибудь не встретился.
      Достоинство Бубиной было в том, что она держала язык за зубами. Не пыталась заработать в компаниях авторитет рассказами про своих богатых клиентов.
      Хотелось уехать прямо сейчас. Причем навсегда. Стать звездой где-нибудь в Голливуде, и пусть они смотрят меня по телевизору. А потом вернуться и снисходительно кивать головой при встрече. В ответ на их заискивающие взгляды.
      Неделю назад я встретила в «Балчуге» Наталью Водянову. Молоденькая топ-модель из России. Она стояла со своим мужем-лордом в окружении журналистов. Не в пошлой короткой юбке. А в обычных джинсах. И говорила — не визгливый вздор взбалмошной суперзвезды, а нормально, спокойно и умно. Не было в ней ничего такого, чтобы я могла почувствовать свое превосходство и пройти мимо, бросив снисходительный взгляд. Я остановилась и разглядывала ее, пытаясь найти изъян. Она была безупречна. Это испортило мне настроение до конца вечера.
      Я ругала Тамару за бардак в доме. Она молчала, опустив глаза. И как-то странно улыбалась.
      При других обстоятельствах я бы назвала эту улыбку лукавой.
      — Тамара, я хочу, чтобы с сегодняшнего дня вы пересмотрели свое отношение к работе.
      Улыбка Чеширского Кота.
      Рома мне всегда говорил: «Как ты хочешь заниматься собственным бизнесом, если не можешь справиться с одной только домработницей?» Я ему объясняла, что легко руководить бухгалтерами, водителями, инженерами, рабочими: все эти люди пришли на свою работу, потому что им нравится, она их устраивает, они учились этому и сами стремятся к тому, чтобы работать лучше — это обеспечивает рост карьеры и зарплаты. А такой профессии, как домработница, просто не существует. На нее не учат, и девочки не выбирают ее после школы. В домработницы идут те, у кого в жизни что-то не получилось. Кто делать ничего другого не умеет. Или за легким заработком. Домработницы получают больше, чем учителя и инженеры. Вот и справься с ними. Легче уволить. И взять другую. Точно такую же. Как раньше нас учили в школе: «У народа была вера в доброго царя». Так у меня сейчас — вера в хорошую домработницу.

       …Девушки, которые на дорогих машинах ездят, у них называются «парашютистки».
 
      У Артема начались осложнения после перитонита.
      Он лежал на железной больничной кровати и горько плакал. Он хотел домой. Он был таким маленьким и беспомощным, что казался несчастным пленником взрослой жестокости. Хотелось укутать его в одеяло и посадить себе на колени.
      Но только не в это одеяло с квадратным штампиком.
      За окном сверкало солнце, но в палату оно не попадало.
      С улицы доносились голоса птиц, но мне они казались записанными на магнитофон.
      Я принесла из дома уже почти все игрушки, но эта комната с желтыми стенами и особым запахом все-таки никак не походила на уютную детскую спальню.
      Именно в больницах дети впервые знакомятся с одиночеством. Поэтому, вырастая, они забывают своих друзей и врагов, дни рождения и каникулы. Но они всегда помнят о том, что лежали в больнице.
      Я отказалась от Кипра. Хорошо, что билеты не эконом-класса, — они бы пропали. Скупой платит дважды.
      Я села в машину в отвратительном настроении. Мне было невероятно жалко Артема. Взрослые, когда они лежат в больнице, успокаивают себя тем, что делают это ради прекрасного здорового будущего. Ради чего маялся в больнице мой сын, он не понимал.
      Меня мучил один вопрос: связывает ли Артем свое положение с тем, что я вовремя не отнеслась серьезно к его жалобам? Не вызвала врача, вместо того чтобы идти спать? Думать об этом было слишком тяжело.
      Я отправилась к Антону.
      В больнице мне дали целый список лекарств, которых у них не было. ЦКБ называется. Что тогда говорить про обычные районные? Страшно представить.
      Я остановилась около первой попавшейся аптеки. На Брестской.
      Купила лекарства. Заодно влажные салфетки в больницу, какие-то леденцы.
      Открывая машину, пожалела, что не купила гематоген. В детстве я его очень любила, может, Артему тоже бы понравилось?
      Я резко обернулась, и это могло меня спасти.
      Прямо передо мной оказался небритый мужчина в черной шапочке. Я уперлась ему в грудь.
      Но не спасло. Я увидела руку, которая стремительно приближалась к моему лицу.
      Боль вонзилась в меня, и она была такой сильной, что я даже не почувствовала страха, когда чьи-то руки подхватили меня и я оказалась на заднем сиденье своей машины.
      Я попыталась за что-то ухватиться, но сильные удары, уже ногами, затолкали меня в пол, между сиденьями, и я, как будто глядя на себя со стороны, на секунду удивилась, что смогла там уместиться.
      Казалось, что еще мгновение назад я была на безопасном тротуаре, но машина уже мчалась, я лежала под чьими-то ногами, и тут только я поняла, почему темно: на голове было что-то, что закрывало мне глаза.
      Я пошевелилась, чтобы избавиться от этого, но тотчас же получила пинок ногой. Боли не почувствовала: то ли от страха, то ли пинок был слабым.
      Они говорили не по-русски. Я не понимала ни слова.
      Голова болела так, словно в нее воткнули острую вилку и накручивали мозги, как спагетти.
      Я вдруг поняла, что плачу. Сильно и очень мокро. Но абсолютно не шевелясь.
      — Где права и техпаспорт? — услышала я голос с сильным акцентом.
      Мне на голову что-то опустилось, и мне показалось, что это моя сумка.
      — Громче, сука!
      Я с готовностью повторила:
      — В бардачке.
      Мой голос был заискивающим, я специально старалась. Мне хотелось отвечать на их вопросы, говорить, рассказывать что угодно, чтобы их успокоить. Чтобы их разжалобить.
      Чьи-то жесткие руки оказались у меня на теле… в моих карманах… у меня на груди.
      — Деньги есть? — рявкнул тот же голос.
      Нет, не надо скулить. Они меня не пожалеют.
      Я постаралась совладать со своим голосом:
      — Конечно есть. У кого ж их нет?
      Я даже зажмурилась от страха. Шея напряглась в ожидании удара.
      Они начали ругаться. По-русски. Матом.
      — Вот сука…
      «Они взяли мой „мерседес“. Забрали мои документы. Они убьют меня».
      — Давай деньги, где они?
      Я приготовилась не реагировать на боль. Каждая моя мышца напряглась и застыла.
      Я ответила максимально вежливо:
      — Права отдайте. Потом поговорим.
      Я решила, что если в моем кармане будут права, то они меня не убьют. О том, что их могут потом вытащить, я почему-то не думала.
      Меня не ударили.
      — Слушайте, — я говорила бодро, словно все еще находилась в шезлонге на своей дачной веранде, — хотите, я вам доверенность на машину напишу, катайтесь на здоровье!…
      Я замолчала на полуслове. Дура! Если они продиктуют мне данные, на кого доверенность, тогда уж точно убьют.
      — Хотя вы и сами можете выписать…
      Они говорили на смеси русского и какого-то армянского. Или таджикского. Или чеченского.
      Один все время орал.
      Мне показалось, что они дергались не меньше меня.
      «Обдолбанные, — с ужасом подумала я, — на шприце».
      — Слушайте, давайте нормально поговорим. Я ж нормальный человек, и вы нормальные. У меня в сумке, видели в кармане, кокс. Хотите?
      Да. Нормальные люди обычно именно так и разговаривают. В скрюченном состоянии и когда половой коврик забивается в рот.
      Ноги на мне задвигались, голоса стали оживленными.
      Наверное, когда говорят: «В эту минуту напряжение между ними спало», имеют в виду именно такую ситуацию.

***

      — Гур, гур, гур, вые…ть, гур, гур… сука…
      «Не убьют, — думала я, — шапку на глаза надели, не убьют».
      — Слушайте, хотите, я вам анекдот расскажу? В два часа ночи мужик шарит по всем кухонным шкафам, заходит заспанная жена. «Где-то здесь водка была спрятана». — «Так ты ее на похоронах отца выпил». — «То-то я смотрю, что-то папашки не видно!»
      Тот, что сидел впереди, засмеялся.
      Они снова заговорили. По-моему, заспорили.
      Разбавляя свои слова русским матом.
      В какую сторону мы едем? Сколько времени?
      Большим пальцем я стянула со среднего кольцо. Не бог весть что, но все-таки бриллианты.
      Подняла руку вверх, наугад.
      — Держите кольцо. Денег стоит немерено. С бриллиантами. Муж подарил.
      — Кто твой муж?
      Мысли в голове закрутились, как на ускоренной перемотке: «Дипломат? Американец? Депутат? Олигарх?…»
      — Права отдайте, — проныла я.
      «… — Милиционер? Прокурор? Художник?»
      Что сказать? Чтобы не испугать. И не слишком расслабить.
      — Давайте я вам еще один анекдот расскажу, а вы мне за это — права?!
      — Давай.
      Я получила легкий пинок в живот.
      — Девушка приходит к врачу: «Доктор, меня все раздражает». Доктор спрашивает: «Что именно?» Девушка ему, злобно так: «Не зли меня, сволочь!»
      Они громко заржали. Я почувствовала себя актрисой, которую осыпали овациями на дебютной премьере.
      Тот, что впереди, перестал орать.
      По времени мы уже вполне могли оказаться за городом.
      — Это твой адрес? У тебя ребенок есть?
      Зачем я взяла с собой паспорт? В голову снова вернулась боль.
      — Это адрес прописки. А живу я за городом. На Рублевке, слыхали? Туда не подъедешь просто так. Камеры и охрана. Вам туда лучше не соваться. «Мерседесов» и в Москве хватает.
      Мне хотелось сказать: «Отпустите меня, пожалуйста». Мне так сильно хотелось это сказать!
      Еще сильнее, чем в пятнадцать лет объясниться в любви Сереже Храмцову.
      Они переговаривались. Именно переговаривались. Я напряженно думала: хорошо это для меня или нет?
      Машина стала реже останавливаться. Значит, светофоров все меньше…
      — Господи, помоги мне… — Я забормотала слова, выдумывая их на ходу, бессвязные и бессмысленные, тихо, но так, чтобы они смогли уловить суть. -…Вседержитель, прости нас, грешных, помоги нам, кающимся…
      Пинок в бок.
      — Ты чего там?
      — …Господи, всепрощающий, рабы твои… — Что-то подобное я исступленно бормотала несколько минут. Как пела без музыки.
      Несколько рук сильно дернули меня вверх.
      Я завизжала от ужаса. Я забыла все свои уловки.
      Я кричала от страха. Кричала не потому, что решила кричать, а кричал мой рот. Сам. Моя голова. Мое тело. Сердце. Руки. Все кончено. Я кричала с тем же отчаянием, с каким кричит ребенок, рождаясь. Не понимая, почему он кричит. Но не кричать не может.
      Я ударилась головой о дверь; перед глазами оказалось крутящееся колесо машины; мое тело перекатилось несколько раз по асфальту; я шевельнула рукой. На небе собирались тучи. Я была жива. Меня выкинули из машины.
      Я вскочила и побежала… Бежала, пока были силы. Хотелось оглянуться назад, но я не позволяла себе.
      Когда бежать я уже не могла, я пошла. Я шла очень долго, и за все время не проехало ни одной машины. С двух сторон дороги был лес.
      Я устала и остановилась. Села на обочину. И заплакала.
      Я была одна, в лесу, избитая, уставшая. Неизвестно где. Телефон они забрали.
      На шум мотора и яркий свет фар я бросилась грудью в лучших традициях отечественного кинематографа про войну.

***

      Ромы дома не оказалось.
      Я налила полную ванну воды. Вылезла, мокрая, добежала до входной двери, проверила — заперта ли, вернулась.
      Доливая только горячую, я смогла согреться.
      Рома был на встрече и домой не собирался.
      Я расплакалась.
      Он приехал через двадцать минут.
      Мы лежали, обнявшись, и он гладил меня по голове.
      Он принес мне чай, а потом коньяк. Я смешала и то и другое и закрыла глаза. С облегчением поняла, что засыпаю.
      Мне позвонила с сочувствием вся Москва. Сарафанное радио.
      Всех интересовали жуткие подробности. Не изнасиловали меня? Страшно было? Как, анекдоты рассказывала, правда?
      Приехали Машка с Анжелой.
      Последние события затмили все, что было до этого, и я встретила их без замирания сердца.
      — Перестань брать трубку, — посоветовала Машка, — пусть мучаются от любопытства.
      — Ты на чем теперь ездить будешь? — спросила практичная Анжела.
      — Только не на «мерседесе», — ответила я. — Мне Рома «фольксваген» какой-то обещал. Из офиса.
      Они понимающе кивнули.
      — Я сама так боюсь на этом Cayenne, — призналась Анжела. — Всю дорогу в зеркало смотрю, ужас.
      — Мне в милиции сказали: девушки, которые на дорогих машинах ездят, у них называются «парашютистки», — сообщила я.
      Я действительно утром побывала в отделении.
      Рома возил. Я заявление написала. Пусть мой «мерседес» ищут.
      — Да, ужасно страшно, — согласилась Машка.
      — Хочется иметь пистолет или охрану, — сказала я. — Я стреляю отлично, кстати.
      — Никита. — Анжела поставила ударение на последний слог.
      — Только не знаю, успела бы я достать пистолет или нет.
      — Никита. Клево! — подхватила Машка. — Давайте агентство откроем: «Никита».
      — Пистолеты будем продавать? — спросила я.
      — Нет! — Машкины глаза азартно заблестели. — Женщины-телохранители. Такого еще нет!
      — Лучше уж нахлобучки на каблук, — засомневалась я.
      — Какие нахлобучки? — удивилась Анжела.
      — Да нет, охранницы — это суперидея. Это будет модно. И дорого. Все захотят.
      — Действительно, здорово, — похвалила Анжела.
      — Ну давайте! — У меня было чувство, что я принимаю историческое решение. Как в фильмах про олигархов — вот они студенты, а вот решили открыть ИЧП. Они легкомысленно пьют пиво за успех, а мы-то, зрители, знаем, чем это все закончится. Собственными империями.
      Анжела отказалась:
      — Бизнес — это не для меня. Потом на косметолога времени не останется. И без укладки будешь ходить. Видела я этих бизнес-вуман… В девять утра встают.
      Я готова была ходить без укладки, без маникюра, без чего там еще — но с визитной карточкой.
      Машка была уверена, что у нее хватит времени на все.
      Рома отнесся к идее скептически.
      — Может, сначала с кокаина слезть? — предложил он.
      — С какого кокаина? — обиделась я.
      — От которого ты носом постоянно шмыгаешь, словно у тебя гайморит хронический.
      — От этого… — Я засмеялась. — Шучу. Рома, не говори глупости. Лучше поддержи меня в начинании.
      — Ты меня сильно поддерживаешь?
      — Ну, понятно. Спокойной ночи.
      Мы отвернулись друг от друга, одинаково обиженные и непонятые — каждый своей «второй половиной».

       ЧАСТНОЕ ОХРАННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ «НИКИТА»
       приглашает на работу женщин до 35 лет
 
      В газетах «Милицейский вестник», «Работа для Вас» и «Ищу работу» мы поместили объявление:

      ЧАСТНОЕ ОХРАННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ «НИКИТА»
      приглашает на работу женщин до 35 лет,
      имеющих опыт работы в правоохранительных органах;
      владеющих техникой восточных единоборств;
      з/п от 1000 евро.

      Мы напечатали сто листовок с тем же текстом и фотографией симпатичной брюнетки с большим пистолетом.
      Ромин водитель наклеил их во всех спортивных клубах, адреса которых мы смогли раздобыть.
      Мы оставили Машкин телефон в качестве контактного.
      Никто не звонил.
      Мы добавили в объявление фразу: «или женщин, желающих овладеть профессией». Через три дня звонков было столько, что Машка установила для себя рабочий день до 20.00. Потом отключала телефон.
      Мы поняли, что осуществление нашей идеи возможно, и стали искать офис. Надо было приглашать девушек на собеседование.
      — Сколько вам лет? — Вы хотите работать в личной охране? — Вы занимались какими-то видами спорта? — Назовите имя и контактный телефон. — Вы все узнаете на собеседовании. — Мы с вами свяжемся в течение недели. Готовьте две фотографии 3х4.
      — Алле. Да. Сколько вам лет? Вы хотите работать…
      — Может, пусть она отсядет? — предложила Анжела.
      Мы обедали в «Vogue-кафе».
      Маша сделала обиженные глаза.
      — Мы все вам расскажем на собеседовании…
      — Да ладно, — я засмеялась, — пустых столов нет.
      У Анжелы тоже зазвонил мобильный.
      — Пап… ну, мне же завтра на работу… ну, я с девочками ужинаю… давай завтра я приеду…
      — Чего у тебя случилось? — спросила я.
      — Да… папа уже достал. Надо вправду замуж скорее выходить. Хотя наверняка муж будет еще хуже, чем папа.
      Подошел официант. Мы заказали суши.
      — Вы занимались какими-нибудь видами спорта?
      — Маш, суши?
      Машка кивнула, записывая в блокнот очередной телефон.
      — А на какую работу ты завтра выходишь? — удивилась я.
      Анжелу можно было представить работающей только на подиуме. И то если подиум — ее собственность.
      — А… — Анжела набросала лед в бокал с белым вином до самого края, — в одну нефтяную компанию. У них офис в Смоленском пассаже. Так что теперь обедать будем там.
      — Здорово. А чего ты будешь делать?
      — Европейскими контактами заниматься. У меня же два языка.
      Я посмотрела на Анжелу с уважением. Не из-за двух языков — раз та жила за границей, — а из-за ее спокойной уверенности в том, что она может заниматься «европейскими контактами».
      — Какая зарплата?
      Анжела беспечно пожала плечами:
      — Пока никакая. Это же папины друзья. За то, что они меня взяли, мы им компьютер новый купили в офис.
      — Почему вы хотите работать в личной охране?
      Принесли суши. Как только Машка открывала рот, чтобы положить туда ролл с угрем, звонил телефон.
      — Ешь. — Я забрала у нее трубку. — Алле.
      Высокий женский голос.
      — Это по поводу объявления.
      — Да. Сколько вам лет?
      — Двадцать шесть…
      Она ответила не очень уверенно. Может, на самом деле ей 36?
      — Вы хотите работать в личной охране? — Я подражала Машкиным деловым интонациям.
      — Ну… не знаю… я думала, вы расскажете, что это…
      — Вы занимались какими-нибудь видами спорта?
      — Да, я мастер спорта по плаванию.
      — Назовите имя и контактный телефон.
      — Но я хотела сначала узнать, что это за работа…
      — Мы все вам расскажем на собеседовании. Там и решите.
      Я записала ее имя.
      — Ты не сказала про фотографии, — упрекнула Машка.
      — Забыла. Она мастер спорта по плаванию.
      — Ну, балерины не звонят. Алле. Сколько вам лет?…
      Анжела закатила глаза.
      — С вами так весело стало. Ужас.
      — Бизнес. — Я иронично развела руками.
      Главное — сделать это модным. Чтобы появиться где-нибудь с женщиной-охранницей стало престижно. Чтобы наши девочки стали показателем благосостояния. Их надо хорошо подготовить — чтобы через месяц после того как их возьмут «для экзотики», девчонок не выгоняли.
      Чтобы в них действительно обнаружилась потребность. Они должны уметь приглядывать за безопасностью клиента, водить машину, чтобы при необходимости заменить водителя, хорошо готовить, чтобы заменить домработницу утром того дня, когда та не вышла на работу, со вкусом одеваться — чтобы быть для своего клиента немного стилистом, и не быть дурой, чтобы его не раздражать.
      Это — наша бизнес-концепция.
      — Алле. Нет, мужчины нам не нужны.
      Мы собирались набрать группу. Человек восемь. Отлично их подготовить. Сделать из них суперменок. Провести небольшую рекламную кампанию — несколько интервью. И продать их. Тысяч по пять в месяц. Минус одежда, стилист, обучение.
      Прибыль с восьми девушек — 32 000 в месяц.
      Сколько на это потребуется денег, мы пока не знали. Хотя допускали, что первую группу можно будет продать и дешевле. По три с половиной или четыре тысячи в месяц.
      Мы выяснили, что однажды женщина была хозяйкой ЧОПа. Но никакой специальной программы по женской личке у нее не было.
      Личка — это первое профессиональное слово, которое мы освоили.

***

      Мы ехали с мужем к Артему.
      — Давай ему робота купим? — предложила я холодно.
      Никогда и ни с кем я таким голосом не разговаривала. Только с мужем.
      — Давай. — Он равнодушно смотрел в окно.
      Уверена, у него тоже выработались специальные привычки для меня.
      — В центр «Винни»? — спросил водитель.
      — А поближе ничего нет? — недовольно поинтересовался Рома.
      — Ничего. — Еще неизвестно, кто из нас больше недоволен.
      Я ласково обняла Артема. В больничной палате он казался маленьким и беззащитным.
      — Пап, поехали в ресторан. Я хочу есть. Мне здесь надоело. Никто и не заметит.
      Рома опешил.
      — Одевайся, — кивнула я.
      И вспомнила, как февральской ночью, в больничном халате, беременная Артемом, я бежала из больницы. Рома подогнал машину. Несколько метров я прошла в тапочках. Снег падал крупными хлопьями. Фонари слегка раскачивались от ветра. Я чувствовала себя узницей замка Иф.
      Сокровищем острова Монте-Кристо был Рома.
      Артем заказал спагетти с вонголе и пиццу.
      — Малыш, я не уверена, что тебе это все можно.
      — Можно, — уверил меня Артем.
      Рома ел помидоры с моцареллой, нарезанной толстыми ломтями.
      — Я буду директором, когда вырасту, — неожиданно объявил Артем, не попадая вилкой со спагетти в ложку.
      — Почему директором? — не очень удивилась я.
      — В больнице медсестрам все директор не разрешает и разрешает. Я вырасту, стану директором, лягу в больницу и сам все себе разрешать буду.
      — Так ты хочешь быть директором больницы? — уточнил Рома.
      Артем немножко подумал.
      — Нет. Просто директором.
      — А я хотела быть объявлялой в метро, — поделилась я. — Мне казалось, нет лучшей доли, чем сообщать пассажирам: "Следующая станция — «Сокольники».
      Мой сын посмотрел на меня с уважением.
      В метро он ни разу не был.
      — А ты кем хотел быть? — спросила я Рому.
      Рома смешно поджал губы и закатил глаза. Как одна из трех обезьянок: «Не говорю», «Не слышу», «Не вижу».
      — Ну давай, скажи! — подзадоривала я.
      — Скажи, пап. Кем?
      — Лилипутом.
      Мы с Артемом захохотали:
      — Кем? Лилипутом? Боже мой, почему?
      — Это — очень личное, — издевался Рома.
      Официант в классическом черном переднике унес тарелки и подкатил к столу тележку с десертами. Мы на них даже не взглянули.
      — Я влюбился в одну лилипутку. Она выступала в цирке. Была ассистенткой фокусника. Он засовывал ее в разные черные ящики, отрезал ей голову. Мой папа сказал мне, что лилипутки выходят замуж только за лилипутов.
      — Он обманул тебя! — возмутилась я.
      — Теперь ты понимаешь, Артем, почему я полюбил маму? Мне с детства нравились необычные женщины.
      — Но мама же не лилипутка!
      — К сожалению…
      Я запустила в мужа салфеткой, он уклонился, и салфетка угодила в официанта.
      Артем хохотал на весь ресторан так заразительно, что пожилая пара за соседним столом тоже начала улыбаться. Мы разулыбались им в ответ.
      Артем стоял у больничной двери и махал нам рукой. Ему хотелось плакать, но он сдерживался.
      — Он так похудел, — сказала я мужу в машине.
      — Когда его выпустят?
      — Послезавтра. Утром будут готовы анализы, и, если все нормально — сразу домой.
      — Директор, — улыбнулся Рома.
      — Лилипут! — поддразнила его я.
      — Объявляла! — в тон ответил муж.
      Я пнула его кулаком в бок, он стал щекотать меня, я извивалась, пытаясь делать то же самое с ним, он вывернул мне руку, я сдалась.
      — А, больно же!
      Мы немного отдышались после этой возни.
      — Ну, что там с твоим агентством? — спросил Рома.
      — Все нормально. Набираем девушек.
      — Симпатичные?
      — Лилипутки.
      Мы снова обменялись легкими пинками вбок.
      — И что дальше?
      — Офис нужен. И что-то придумать с их подготовкой.
      — Сейчас УпДКовские офисы разрешили сдавать русским гражданам. С охраной, с ремонтом — и недорого.
      — Да? — Я заинтересовалась.
      Рома кивнул;
      — Иностранцам теперь можно жилье покупать, раньше же нельзя было. Вот они все и съехали. А корпуса пустуют.
      — Спасибо. — Я сказала это от души.
      — И я с Палычем разговаривал. У него кто-то там есть серьезный, насчет подготовки телохранителей, чуть ли не в «Моссаде» учился. Запиши телефон Палыча.
      Я неприлично взвизгнула и бросилась мужу на шею. От неожиданности он растерялся.
      — Ку, давай телефон, — напомнила я.
      Перед тем как Рома высадил меня около моей машины, я спросила, как продвигается его бизнес.
      — Спасибо. Потихоньку.
      Я улыбнулась ему так, словно именно такой ответ и устраивал меня больше всего.
      Думаю, это была отличная благодарность за его работу.
      Я поехала в супермаркет за продуктами.
      Позвонил Антон.
      — Ты где?
      — Я… Так… Нигде практически. — Я замялась.
      Потому что Антон считал, что продукты можно покупать только в «Стокманне». Выслушивать очередную лекцию о здоровой пище мне не хотелось.
      — Ты что, продукты покупаешь? — прозорливо спросил Антон.
      — Да. — Я рассмеялась.
      — Езжай в «Стокманн». — Антон был категоричен.
      — Не, могу. Мой муж — начинающий бизнесмен. Я должна на всем экономить.
      После этих слов я опять почувствовала себя неловко. Антон, наверное, тоже.
      Пауза затянулась.
      — Думаю, ты преувеличиваешь… — неуверенно проговорил Антон.
      — В последнее время я все больше преуменьшаю.
      Я машинально брала что-то с полок и складывала в тележку. Разговор не получился. Зачем я только это затеяла!
      Рома. Это он затеял, а не я.
      — Ну, выйдешь из магазина, позвони. А то я улетаю.
      — Хорошо.
      Я только через несколько минут сообразила, что не спросила его, куда.
      Я выбрала самый дорогой сыр, который лежал в витрине.
      — А я бы рекомендовал вам другой, — раздалось у меня за ухом.
      Мужчина неестественно высокого роста, словно на ходулях. И с оттопыренными ушами — для равновесия. В тележке — сыр, конфеты Mozart, две бутылки Moet&Chandon. Все ясно.
      — Разрешите с вами познакомиться?
      Я угрюмо молчала.
      Только недавно жаловалась Кате, что со мной уже давно никто не знакомится.
      "Это потому, что у тебя на лице написано: «Не подходите, я замужем».
      «А у тебя что написано?» — поинтересовалась я.
      «Все ко мне, не пожалеете».
      Интересно, куда подевалась моя надпись сейчас?
      — Вот моя визитка. — У этого человека все было длинным; и тело, и руки, и пальцы, в которых он держал скромный листок бумаги с российским гербом. И, кстати, нос.
      — Руслан.
      На визитке было написано: «Советник руководителя аппарата Государственной думы РФ».
      — А у вас другой нет? — спросила я.
      Одной моей приятельнице на пляже в Строгино дали визитную карточку, на одной стороне которой было написано: «Первый Советник Президента РФ», а на другой — «Международный Союз Банкиров — Генеральный директор».
      — Нет, — честно ответил длинный. И как будто с сожалением: — А вы сами чем занимаетесь?
      — Я не готова отвечать на ваши вопросы.
      Я недоуменно огляделась вокруг. Что за интервью среди мертвых куриц?
      — Ну, может, вы подготовитесь и я вам позвоню?
      — Я вам сама позвоню. До свидания.
      Я толкнула тележку вперед. Длинный отстал.
      Наверное, снова надпись на лбу появилась.

***

      Мы уже два часа сидели за игровыми автоматами в «Ударнике».
      Мне не везло, а на Машку выигрыши сыпались, как конфетти в новогоднюю ночь.
      Анжела играла с переменным успехом. Свои редкие выигрыши она обзывала «отрыжкой слот-машины».
      Антон улетел в Перу. Я очень ясно представляла его в кожаных пляжных тапочках, под шаткой тростниковой крышей, попивающего чай с кокой. И разглядывающего загорелые женские тела в ярких купальниках цепким взглядом Джеймса Бонда.
      Узкая щель впитала очередные 500 рублей.
      — Что делать с офисом? — Машка отдавала менять выигрыш на cash.
      Я пожала плечами и заказала мартини со льдом.
      — Надо срочно где-то устраивать собеседование. Я тоже буду мартини. Bianco. И положите, пожалуйста, побольше льда.
      — Давайте закажем кокос, — предложила Анжела.
      — Давайте, — согласилась Машка.
      — Вы можете устраивать свои собеседования у меня в офисе.
      Мы с Машкой одновременно повернули головы и застыли.
      — Ну да, — Анжела пожала плечами, — у меня огромный кабинет. Там никого нет. Пожалуйста.
      Эта идея нам понравилась.

***

      Мы решили проводить собеседование каждый день. Вызывать не более семи человек. Чтобы взгляд не замыливался.
      Кроме Анжелы в офисе сидела еще секретарша. Молоденькая девушка в дешевых колготках с книгой Филипа Котлера «Основы маркетинга».
      Она с обожанием смотрела на Анжелу и готова была делать все, что та ей скажет. Анжела заказывала ей кофе и пиццу с первого этажа.
      Обожание секретарши делало присутствие Анжелы в офисе оправданным.
      Интересно, это не перейдет в разряд «сексуальных домогательств» на работе со стороны моей подруги? Я вспомнила нетрадиционную ночь у меня на даче. Небольно кольнула ревность. Секретарша, кстати, симпатичная.
      Девушки шли на собеседование одна за другой. Мы делали пометки на листочках и вызывали следующую кандидатуру только после того, как обсудили предыдущую.
      Собеседование представляло собой разговор в режиме перекрестного допроса.
      Девушки были не из робких, бойко отвечали на все вопросы.
      Чтобы потом они не смешались в голове в одну кучу, мы давали каждой из них кличку.

***

      Кличка: Пергидроль. 25 лет. Образование — инженер. Английский — разговорный. Скучает замужем.
      Машка:
      — Вы сможете сутки находиться на объекте? Что скажет ваш муж?
      — Не знаю. — Смеется. — На сутки я не могу. Только до шести часов.
      Я:
      — Что такое быть женщиной?
      — Всегда чувствовать свою ущербность.
      С мечтой о том, что Никита — это красотка со спортивной фигурой, интеллектуальным взглядом и сексуальными манерами, нам пришлось расстаться. Ни одна из претенденток не соответствовала хотя бы одному из этих трех критериев.
      Кличка: Оля. Села, закинув ногу на ногу. Строгий брючный костюм. Облокотилась локтем на колени, согнувшись в спине. Как будто позирует Родену. Изображает мужчину. Холодный, пристальный взгляд — наверняка плод долгих репетиций.
      — Я год работала охранницей.
      «Ура! Она расскажет нам, как это должно выглядеть!»
      Я:
      — Кого охраняла?
      — Дочь хозяина.
      Машка:
      — Твои функции?
      — Сопровождение.
      Я:
      — Владеешь оружием?
      — Да, у меня было оружие, но…
      Я:
      — Что? Ты хорошо стреляешь? В нашей подготовке тир занимает 30%.
      — Нет. Я не умею стрелять.
      Машка:
      — Как же ты охраняла девушку?
      — Ну… там не было реальной угрозы…
      Машка:
      — Она могла быть, раз человек тебя нанял. Ты понимаешь, что заведомо подвергала свой объект опасности?
      Я:
      — Ты, получается, рисковала чужой жизнью!
      — Ну, я однажды сказала хозяину, что мне надо потренироваться…
      Я:
      — А он?
      — Он сказал: тренируйся.
      Мы дали ей заполнить анкету. На трех листах.
      Очень подробно о себе, о своем прошлом и о своих привычках. В правом углу — место для фотографии.
      Секретарша Анжелы убирала анкету с нашими пометками в серую папку «Личное дело» и маркером писала имя. И ставила значок: "+", или "?", или "!". С наших слов.
      Кличка: Байк. Приехала на мотоцикле. Вся в коже. Потрескавшейся. Лет сорок. Слишком черные волосы, слишком сильно подведены глаза. Слишком заметно, что проблем в жизни было так много, что она научилась с ними бороться.
      Я:
      — Что такое быть женщиной?
      — Это значит быть Гаем Юлием Цезарем. Уметь делать пять дел одновременно.
      Они все были очень разные. Но среди них не было ни одной дуры. Странно, среди мужчин-телохранителей я отмечала совсем обратную тенденцию.
      Кличка: Мадам. Если бывают женщины, которых невозможно себе представить без эпиляции, то это она. В ушах — бриллианты. На руках — маникюр. Черное трикотажное платье, которое может быть одновременно вечерним нарядом и ночной рубашкой. Мечта жадины.