26

Как обычно, раз в полгода, Ангелина Петровна совместно с завхозом проводила инвентаризацию.

– Полотенца вроде ничего еще. – Завхоз, молодой человек, недавний выпускник социологического факультета МГУ, держал в руках огромное белое полотенце и пристально разглядывал его.

– Нет, – не согласилась Ангелина Петровна. – Не свежие.

– Помните, у нас для спортивного клуба просили?

Ангелина Петровна кивнула. Ответила так, как будто перебирала костяшки на деревянных счетах.

– Полотенца в подшефный детский дом.

– Понял. Халаты? Банные.

– Старые уже?

– Ну, так. Я бы не сказал, но вам наверняка покажутся старые.

– Мы их в том году закупали?

– Так их стирают каждый день! Ангелина Петровна! Как в пятизвездной гостинице на Кипре!

– Так… халаты…

– Ну, пожалуйста… Пойдите навстречу!

Товарищ мой все-таки, ну тот, кто спортивный клуб открывает, первый его бизнес, все в кредит. Мы ему халаты за полцены продадим, он нам благодарен будет.

– Ну, не знаю… Вечно ты со своими предложениями…

– Ангелина Петровна! Пожалуйста!

В кармане не подлежащего инвентаризации отутюженного белого халатика Ангелины Петровны зазвонил телефон.

– Я слушаю.

– Ангелина! Ты на работе? Я около твоего кабинета!

Голос Ирины скакал от самой верхней к самой нижней ноте и обратно как резиновый мячик по клавишам рояля.

– Я сейчас буду. – Она встала. Повернулась к завхозу. – Разбирайся без меня, я подойду попозже.

– А как насчет халатов? – крикнул он ей вдогонку и, не дождавшись ответа, приступил к посуде.

Ангелина Петровна не могла понять, что случилось у Ирины. Но что-то явно случилось.

Ее мужа Петра она видела сегодня на утреннем обходе. Ремиссия прошла, его перевели из надзорной. Ирина должна быть рада, а у нее, наоборот, такой взволнованный и отчаянный голос!

Как только Ангелина Петровна открыла дверь своего кабинета и впустила туда подругу, Ирина разрыдалась. Она сидела на кресле, плечи ее вздрагивали, козырек кепки дрожал, как парус под переменным ветром.

Деревянный бар, коньяк на самом дне круглого стеклянного бокала. Ирина выпила его одним глотком.

– Ну, теперь рассказывай, – Ангелина Петровна обняла Ирину, освободила ее волосы от кепки.

– Спаси меня, Ангел, – прошептала Ирина.

– Спасу. Говори, что случилось.

– Да ты все знаешь. Мой муж… я имею в виду Петю… Это все произошло так внезапно. Так страшно и так быстро… Как будто кто-то нажал на выключатель. – Ирина ткнула пальцем в невидимый выключатель. – И все сразу: и болезнь Пети, и… ни одного предложения по работе… Я не снималась долго, помнишь? Нужны были деньги, Ангел, я вся была в долгах! Потом Пете стало совсем плохо… У меня на руках маленькая Людочка… Я узнала об этой клинике… Это было спасение! И за это спасение я, конечно, исправно платила. Но ты никогда не знала, чего мне это стоило! Я соглашалась на все! Я скакала под Новый год в платье Снегурочки, как студентка ГИТИСа! Но денег не хватало. Ни на что не хватало!..

Ангелина Петровна взяла бокал из рук Ирины, подошла к тумбочке, внутри которой был оборудован бар, и налила еще коньяка.

Вернула бокал подруге. Та выпила его машинально.

– Потом появился Афанасий. Он очень хороший, очень. Я ничего не сказала ему о Пете. И Людочка его полюбила. Дети так быстро все забывают… Он ухаживал за мной.

Потом сделал предложение. Что мне оставалось? Только согласиться. – Ирина снова всхлипнула. Поставила бокал на стол. – Меня сразу начали снимать… И деньги… Хотя деньги мне были уже не нужны, он ни в чем меня не ограничивает. – Она улыбнулась. – Я балую Петю. Я покупаю ему все, что он хочет…

– Я знаю, – Ангелина Петровна тоже улыбнулась. Подошла к подруге и обняла ее за плечи.

– Иногда по ночам я страшно мучаюсь: а вдруг что-нибудь случилось с Петей, а я не узнаю об этом до утра…

– Ну что ты, не волнуйся…

– И еще я думаю: как я могла? Ведь это ужасно, я лишила ребенка отца. Когда она вырастит, она не простит мне.

– Она все поймет.

– В последнее время журналисты… я тебе, помнишь, говорила? Очень активизировались по поводу Пети. И им, и Афанасию я говорю, что он уехал режиссером за границу. Но они все копают. Если Афанасий узнает, что я его обманывала… что будет с нашим браком? И с моей жизнью? И с Петиной тоже… А если журналисты… прощай моя карьера! Я уже вижу заголовки: «Известная актриса свела с ума своего мужа!»

Она замолчала.

– Я живу в аду, Ангелина.

– Почему ты не говорила ничего раньше? Я мало что могу изменить, но помочь… Я же врач, и ты моя подруга, все будет хорошо.

– Я никому не говорила. Понимаешь? Совсем-совсем никому, чтобы наверняка. Я бы и сегодня не рассказала, если бы…

– Что?

– Ангелина, у Афанасия есть дочь. Вернее, у него пятеро детей, от разных женщин. Он всех их содержит, они иногда бывают в нашем доме. Не часто.

Ангелина Петровна вопросительно подняла брови.

– И его дочь лежит здесь, у тебя.

– Что? – Ангелина Петровна взяла мундштук, прикурила сигарету.

– Я ее видела. Помнишь, я у тебя спрашивала. А ты… ты сказала мне какую-то неправду. И я все никак не могла решить, что мне с этим делать? Я думала, а вдруг она тоже видела меня? И расскажет папе? И еще я думала: почему ты меня обманываешь? А сегодня все разъяснилось.

Ангелина Петровна молчала, не сводя с нее настороженного взгляда.

– Какая-то ужасная ошибка. Похитили девочку. Она убежала. Ее хотели привезти сюда, а вместо нее привезли Марусю. Я так это понимаю.

– Откуда… откуда ты это взяла?

– Эта девочка… бедная несчастная девочка… она внизу… здесь…

– Здесь?

Я с ней говорила. Она просит помочь Марусе. Ангелина! Расскажи мне, что здесь, наконец, происходит! Что здесь делает Маруся? И раз она не сбежала, значит, ее держат насильно? Какое отношение ты имеешь к похищенной девочке? Ты говорила, что она дочь твоих знакомых?

– Эта девочка здесь, внизу? – уточнила Ангелина Петровна.

– Что мне делать? – расплакалась снова Ирина. – Если Маруся меня видела и скажет отцу…

Ангелина Петровна набрала номер охраны.

– Там, внизу, девушка. Приведите ее сюда. Срочно.

27

Иногда, просыпаясь утром, она точно знала – сегодня приедет Дедушка. Чаще всего так оно и случалось. Поэтому обычно по утрам она прислушивалась к себе. К своей интуиции.

В то утро он приехал совершенно неожиданно для Оли. Забрал ее снизу, они позавтракали. Потом они лениво валялись в постели, потом он, как всегда, разговаривал по трем своим телефонам, а она занялась уборкой. Протерла обеденный стол, подоконник (на ощупь, не сводя глаз с неба), помыла полы. Достала из вазочки искусственную ромашку, которую помнила в этом доме столько же, сколько себя, подержала ее под струей холодной воды, чтобы придать ей свежий вид.

Дедушка разговаривал по телефону на английском языке. Очень красиво, но очень зло.

Оля слушала его как завороженная. Она точно знала, что когда-нибудь и она будет говорить на иностранном языке, может быть, даже не на одном.

Дедушка раздраженно вскочил с кровати, схватил свой пиджак, достал из внутреннего кармана бумажник. Взял свою кредитную карточку, начал диктовать с нее что-то в трубку.

Однажды они вместе с Олей изучили содержимое его бумажника. Дедушка объяснил ей, как выглядят наши рубли, американские доллары и европейские евро. У Дедушки было больше евро. Он показывал ей кредитки и объяснял, для чего они нужны. Еще у него в бумажнике были визитные карточки. На них красиво были написаны имена, телефоны и адреса. На некоторых карточках был выбит золотом двуглавый орел – герб России.

Оля села рядом с Дедушкой, мысленно повторяя за ним английские словечки.

Взяла в руки бумажник. Машинально открыла его. С левой стороны, под прозрачной пленкой в бумажнике Дедушки появилась фотография.

Он, очень красивый, в черном пиджаке и галстуке, похожем на елочный бантик, обнимает хохочущую девушку в огромной, развевающейся фате. Невеста.

Оля долго разглядывала ее лицо, глаза, тоненькие, очень красивые брови, ее уши, в которых сверкали большие нарядные сережки.

Дедушка закончил разговор, швырнул трубку, она закопалась под подушку. Посмотрел на Олю.

– Кто это? – спросила Оля, не сводя глаз с фотографии.

– Это… – Дедушка был все еще раздражен после телефонного разговора. – Моя жена.

Она так заразительно хохотала на этой фотографии, что Оле было странно, почему она не улыбается вместе с ней.

Ее волосы были не такие прямые, как у Оли. Они вились на концах и падали на лицо непослушными прядями.

– А когда это было? – спросила Оля.

– Что? Свадьба? Месяц назад. – Дедушка закурил сигарету. Когда-то давно Оля тоже хотела попробовать курить, но Дедушка ей запретил. Сказал – вредно.

– А какая она? – Оля сама видела, какая она: веселая, очень красивая. Ненамного старше Оли. Но хотелось услышать от Дедушки. Может, Оля ошибается, не такая уж она красивая и не слишком уж веселая.

– Как все, – сказал Дедушка.

– Хорошая?

– Хороший я. Вот они и вьются вокруг. Всем хочется одного – денег. Просто у некоторых хватает ума до свадьбы это скрывать.

– А как же… любовь?

– Любовь – это когда весь мир умещается в одном человеке. Но поверить в это может только ребенок.

Оля смотрела на фотографию и пыталась представить себе жену Дедушки. Как она ходит, как говорит.

– А из чего состоит ее мир? – спросила Оля.

– Из лицемерия, тщеславия, глупости и денег.

– Но почему же… почему тогда ты на ней женился?

– А на ком я должен был жениться? – закричал Дедушка, подскочив с кровати. – На тебе, что ли?

Оля смотрела на него и улыбалась. Долго-долго.

Пока он не подошел и не обнял ее.

Оля и сама не знала, почему она вспомнила тот день, сидя на скамеечке перед входом в четвертый корпус.

Она вообще часто вспоминала Дедушку. Хотя правильно было сказать, что она не забывала его. Никак не могла забыть, как бы ни приказывала себе.

Хотя осень уже и наступила, солнце все еще обжигало кожу горячими воспаленными лучами.

Оля закрыла лицо ладошкой, щурилась, и ей было так хорошо и спокойно, словно все, что она должна была сделать, она уже сделала.

Однажды у Дедушки прихватило сердце, не сердце, как он потом объяснил Оле, а нерв защемило.

Но защемило очень сильно. Дедушка полулежал на диване, не мог даже шевельнуться, говорил медленно, задерживая дыхание, и смотрел на Олю испуганным застывшим взглядом.

Это длилось несколько минут.

Дедушка был таким беспомощным в тот момент, что Оля даже почувствовала себя неловко.

Она опускала глаза, спрашивала, чем помочь? Не шевелясь, Дедушка отвечал одними губами:

– Сейчас пройдет.

А Оля помнит мысль, которая у нее мелькнула: «А если он сейчас умрет? »

И она уже не опускала глаз, вглядываясь в его глаза и пытаясь по ним понять: умрет или не умрет? И ей было страшно, сердце билось о ребра, она боялась того, что он умрет. И еще больше она боялась того, что он не умрет. Что она не использует этот, может быть, единственный шанс.

И тогда она пожалела, единственный раз в жизни, что не знает никакой молитвы. Она бы просила Бога. О чем? О том, чтобы он умер? Или о том, чтобы нет? Как же хорошо, что она не знает молитвы!

Через несколько минут Дедушка вздохнул. Медленно и аккуратно. Потом еще раз – громко, полной грудью.

Встал. Выругался. Подмигнул ей.

Она помнит его взгляд. Как будто он прочитал ее мысли.

– Испугалась? Правильно: куда ты без меня?

Солнце пекло по-прежнему, Оле захотелось пить. Она решила быстро сходить ко второму корпусу, там с внешней стороны здания был кран с водой, к этому крану подключали шланги, чтобы поливать кусты, набирали ведра воды люди в заляпанных краской комбинезонах, и из него пила Оля.

– Девушка! – окликнули ее сзади. Она даже не сразу поняла, что именно ее. Не обернулась.

– Оля! Постойте!

Двое мужчин в белых халатах взяли ее за руки с двух сторон.

– Отпустите меня, – попросила Оля.

– Конечно, отпустим. Только пройдите с нами в отделение, мы кое-что уточним и сразу же вас отпустим!

Бежать!

Она брыкалась ногами, они ее держали. Она норовила их ударить, укусить. Она не кричала, не звала на помощь, она шипела и сопела. Она очень старалась убежать. Но у нее ничего не получалось. Они оба были больше нее, как минимум в десять раз.

Ее принесли в комнату и пристегнули к кровати ремнями. Она пыталась из них выбраться до тех пор, пока сил совсем не осталось.

28

Нянечка в грязной реперской шапке держала в руках игровую приставку, изо всех сил жала на кнопки и ругалась.

– Во что играете? – поинтересовалась Маруся. У нее только что закончился душ Шарко. Она не стала сушить волосы феном, и влажные прядки прилипли к ее лицу и шее.

– Psi Blocks. Совсем зрения нет. Ничего не вижу.

– На каком уровне?

– На последнем. А тебя там ждут, в комнате.

– Доктор?

– Посетитель.

Маруся удивилась. Почти побежала. Первая мысль – ее нашли родители. Наконец-то! Только бы они!

Около окна, спиной к двери, стояла Ирина.

Конечно. Это была Ирина. Тогда, на мужском этаже, это она выходила из палаты. Не зря же Марусе показалась ее фигура знакомой.

Они виделись всего два раза. У отца. Первый раз отец знакомил Марусю с ее сводной сестрой – дочерью Ирины, второй раз в Лондоне, куда отец приезжал с супругой на пару дней, как раз в то время, когда Маруся проводила там свои весенние каникулы.

Ирина обернулась, и Маруся бросилась ей на шею.

У них никогда не было особенно теплых отношений. Ирина сразу, при первом знакомстве взяла невыносимый покровительственно-снисходительный тон. «Вас, детей, много, а я – одна ». А кто она такая, чтобы Маруся это терпела? Не ее деньги дает ей отец, а свои собственные. И она, Маруся, пусть и не единственная, но действительно его дочь; а никакая ни ее Людочка. Хоть та и называет его папой… Ну, еще бы! Кого называть папой, как не его! Ирина, небось, не дура. А то, что она великая актриса… Ну, так не автограф же у нее на кухне просить!

Ирина обняла Марусю.

– А я вас не узнала, там, внизу. – Маруся почему-то всхлипнула.

– Внизу? – переспросила Ирина.

– Ну да, внизу, я же вас видела, а почему вы ко мне не подошли?

– А я не видела тебя, Маруся. – Ирина отодвинула девушку от себя, прошлась по комнате.

– Вас папа прислал? Вы меня заберете? – Маруся испытывала такое возбуждение, словно она была маленькой девочкой и за ней пришла мама, чтобы вести ее на елку.

– Садись.

Маруся села. На самый краешек стула, готовая в любой момент вскочить и бежать домой.

– Вы меня заберете?

– Все зависит только от тебя! – задумчиво проговорила Ирина.

– Да что от меня здесь зависит?! – Маруся расплакалась. Она решила, что ее снова сейчас начнут воспитывать.

– Не плачь. – Ирина отвела от нее взгляд. – Меня прислал не папа.

– Не папа? – Лицо Маруси было мокрое от слез, ее плечи вздрагивали, она смотрела на Ирину и готова была броситься к ее ногам, цепляться за ее платье, умолять…

– Заберите меня, пожалуйста!

– Успокойся. – Ирина сама готова была расплакаться.

– Что мне надо сделать? – В конце концов, какая разница, кто ее прислал? Главное – она перед ней, живая, настоящая. Оттуда, из другой жизни. И она может вернуть туда Марусю. Если Маруся будет хорошо себя вести.

– Ну…

– Говорите! Я все сделаю. Я не могу больше тут! Я домой хочу!

Маруся решила, что не надо плакать. Надо собраться. Сейчас, возможно, решается ее судьба.

– Ты сможешь уйти домой… если… если…

– Что?

– Если никогда ни одному человеку не расскажешь о том, что была здесь. И, естественно, о том, с кем ты здесь познакомилась и кого видела. – Ирина многозначительно подняла на Марусю глаза.

– Хорошо. Я клянусь! Я никогда, никому, ни одному человеку не расскажу о том, что я была здесь!

Ирина молчала. Посмотрела на девушку долгим, тяжелым взглядом.

– Клянусь! – воскликнула Маруся. – Верьте мне!

– Никогда и никому. Это очень серьезно.

– Никогда и никому! Правда! Правда-правда!.. А когда я смогу уйти?

– Прямо сейчас. – Ирина вздохнула.

– Прямо сейчас? – Маруся подскочила с кресла.

– Да. Собирайся. Я предупрежу твоего врача и приду за тобой.

Ирина вышла.

Маруся бросилась к шкафу, потом – к тумбочке. Ей ничего не надо! Она ничего брать с собой не собирается.

Бегом побежала в коридор. Постучала и, не дождавшись ответа, дернула дверь в комнату девушки с хвостом.

Было 16.00, и девушка с хвостом разговаривала по телефону с родными.

– Нет, бабушка. Почему, очень вкусный был суп. А я люблю на овощном бульоне. Ну, бабушка, дорогая, на то он и министроне! Ты же просила у меня не рецепт солянки, а итальянского супа – министроне. А они все на овощном бульоне. Да, бабушка, дорогая. Нет. Завтра у нас телятина особуко, но ты уже, помнишь, готовила ее? У тебя есть рецепт. Хорошо. Нет, я все равно открываю окно на ночь. Нет, не простужусь. Хорошо. Бабушка, дорогая. И я тебя очень люблю. Целую. Пока.

Маруся постаралась быть спокойной.

– Ты умеешь готовить? – спросила она.

Наверное, умею. Но я никогда не пробовала. Я беру рецепты для моей бабушки у нашего повара.

– А я уезжаю.

– Да? Когда? – Девушка даже не удивилась.

– Прямо сейчас. Я попрощаться зашла.

– Напиши мне свой телефон. Я буду тебе звонить. Но только извини: после мамы, папы, тети и бабушки.

– Ладно. Звони. Я буду ждать. Между прочим. Я тоже знаю несколько хороших рецептов.

– Моя бабушка хочет готовить то, чем кормят здесь меня. У нас каждый обед одинаковое меню.

– Ну ладно.

– Хочешь попрощаться с моим Сашей?

– Передай ему привет.

– Ладно. Я провожу тебя до твоей комнаты.

Они вышли.

– Писательница спит? – спросила Маруся.

– Да, конечно. Ты можешь попрощаться с Наташей.

Наташа, все в том же голубом в белый цветочек платке, сидела перед выключенным телевизором.

Маруся неуверенно остановилась.

– Ее никогда не навещают, – сказала девушка с хвостом, качнув головой. – У нее был рак. А потом она заболела. И ее отдали сюда.

– Пока, Наташа. Я уезжаю. – Маруся коснулась ее руки.

Наташа спокойно смотрела прямо перед собой. В темный экран телевизора.

– Я позвоню тебе завтра, – сказала девушка с хвостом на прощание.

Маруся увидела Ирину в конце коридора и побежала ей навстречу.

– Идем? – радостно улыбнулась Маруся.

– Подожди. – Ирина вела себя так, словно решила что-то сделать, но не была до конца уверена в правильности этого поступка. – Я хочу тебя познакомить с одним человеком.

– А потом домой? – забеспокоилась Маруся.

Ирина кивнула. Они спустились на первый этаж.

В холле, в кресле, сидел молодой человек в одних белых шортах и держал в руках лист бумаги. На нем было написано: «Я умираю с голода».

Они прошли мимо. Зашли в самую последнюю комнату.

В кресле перед журнальным столиком сидел мужчина, с крепкой, мускулистой фигурой. В голубых джинсах и выглаженной белой рубашке.