1

Тж-ж-ж-жик

сформироваться в слова.

Тж-ж-жик

и мысли не успевают

Сильно махать веником — тжик, тжик.

Я сделала две толстые дорожки, и Катя с шумом вдохнула одну из них, словно работающий во всю мощь пылесос Rowenta. Передала мне свернутую трубочкой стодолларовую купюру.

— Кока-кола кончилась, — сказала она.

Я полезла под диван за очередной бутылкой колы. Катя вдохновенно рассказывала о своей встрече с Микки Рурком во Флориде — десять лет назад.

Колы под диваном не оказалось, и я стала искать ее под креслом и в письменном столе. Я уже давно держала все необходимое в кабинете, чтобы лишний раз не сталкиваться в коридорах ни с домработницей, ни с учителями Артема.

Упаковка с водой нашлась на подоконнике.

Я отодвинула шелестящие тяжелые занавески и с удивлением обнаружила за окном дневной свет.

— Сколько времени? — спросила я скорее себя, чем Катю.

Она сморщилась, словно вампир.

— Закрой занавески. Наверное, утро.

Часы показывали четыре.

Я налила колу в большие стаканы.

Мы не спали уже третий или четвертый день.

Катя говорила, что ее рекорд — семь суток.

— Четыре часа дня, — уточнила я.

— Кокос кончился. Поехали к Машке?

— Нет, давай спать.

— Давай еще по дорожке — и спать.

Дверь в кабинет приоткрылась, пустив немного дневного света, и Артем просунул в кабинет свою белобрысую голову.

— Мам, живот болит, — проныл он совершенно без выражения.

— Ляг в кровать и полежи, хорошо?

«Наверное, в школе чем-нибудь накормили».

Я вспомнила про Микки Рурка.

— А клево было бы зароманиться с ним.

— Нет, он теперь ужасный. Тебе бы не понравился.

Мы все-таки решили лечь спать. Не потому, что хотелось, а потому, что надо следить за своим здоровьем.

Я положила под язык валидол. Это было мое личное снотворное.

Катя осталась спать в кабинете.

Я плотно задернула занавески в спальне и забралась под мягкие пуховые одеяла.

Закрыла глаза.

Валидол не помогал.

Мозг работал, словно дорогостоящий вечный двигатель по производству мыслей. Мысли были такими объемными, что заполняли собой все свободное пространство в моей спальне. За это я ненавидела кокс.

Мысли были о Микки Рурке. О его дурацкой пластической операции.

Я взяла вторую таблетку валидола под язык и еще выпила валерьянки.

Говорят, что кому-то помогает заснуть сигаретка с марихуаной. Но я ненавижу курить.

Скрипнула дверь, и в спальню осторожно зашел Артем.

— Мам…

В этот момент мне показалось, что я уже засыпала и он разбудил меня.

— Что, мой дорогой?

— Живот болит.

— Иди попроси но-шпы у Тамары, а я посплю, хорошо?

— Угу.

Я постаралась расслабиться и ни о чем не думать.

Мозг сам, моими словами и моим голосом, продолжал монолог о жизни с голливудскими звездами.

Я испробовала последнее средство. Представила себя маленькой в своей голове. А в руках — огромный веник. И я методично слева направо разметаю собственные мысли.

Главное — не отвлекаться.

Сильно махать веником — тжик, тжик, и мысли не успевают сформироваться в слова.

Тж-ж-жик, тж-ж-ж-жик…

Я проснулась оттого, что кто-то сильно тряс меня за плечо.

Артем. Взрослое отчаяние на детском лине.

— Мамочка, пожалуйста, вызови мне «скорую», мне плохо.

«Скорая» приехала минут через двадцать. Было шесть утра. Уставшие лица с дружелюбными глазами. Диагноз поставили сразу — гнойный перитонит.

Артем плакал не переставая, пока я собирала его в больницу.

— Ты приедешь ко мне? Ты позвонишь папе?

В «скорой» я посадила его себе на колени.

— Малыш, не бойся, все будет хорошо. Папа прилетит уже завтра. И мы сразу к тебе приедем.

В ЦКБ на Мичуринском ему выделили палату с душем и туалетом. Я разложила на узкой полочке вещи Артема. Больничный уют — это особый раздел интерьерного дизайна. Неплохая фотосессия могла бы получиться. Где-нибудь в «AD».

И люди в гипсе и капельницах.

Операция прошла успешно.

Из живота Артема торчала короткая коричневая трубочка. Когда я ее увидела, слезы сами полились у меня из глаз.

Катя еще спала в кабинете Ромы.

Я села рядом с ней на полу, обхватив руками колени.

Я старательно плакала.

Мне почему-то казалось, что, пока я плачу, я веду себя так, как должна вести себя хорошая мама. И мне не в чем винить себя. И Артему не за что на меня обижаться.

— Ты что? — зашевелилась на диване Катя.

— Позвони Рембо. Пусть кокос везет, — попросила я сквозь слезы.

Катя послушно извлекла мобильный откуда-то из-под подушки.

— Рембо? Я. У Оли. Привези нам кокоджанго. Сколько? — спросила меня Катя одними губами.

Я пожала плечами.

— Два привези. Ждем.

— Что случилось? — спросила Катя.

— Артем в больнице. Операцию сделали. Гнойный перитонит. Это я виновата!

Я рыдала в голос на Катином плече.

— Почему ты? — удивилась Катя.

— Он же говорил вчера, что живот болит. А я ему: но-шпу выпей.

— Ну ты же не доктор…

— Я же мать!

Катя погладила меня по голове и приподняла панель с клавиатурой на своем мобильном.

Panasonic G70. Очень удобная модель. Между аккумулятором и клавишами есть место для небольшого пакетика. НЗ.

— У меня тут припрятано на крайний случай, — объяснила она и высыпала на стол горку белоснежных кристалликов.

Для меня ее жест только подтвердил серьезность произошедшего сегодня утром. Я заплакала еще сильнее, и эти слезы казались мне светлыми и праведными.

Прилетел Рома.

Водитель поехал встречать его в аэропорт.

Я встала по будильнику. В два часа дня.

Оделась и долго красила ресницы перед зеркалом.

Домработница налила в банку куриный бульон и завернула в фольгу паровые котлетки.

Я выбрала на полке несколько любимых фильмов Артема. Положила их в сумку вместе со сменным бельем, пижамой и спортивными штанами, на которых белыми буквами было написано «Don't worry, America».

Рома задерживался.

С посещениями в ЦКБ строго. После 17.00 уже не пустят.

Было 15.15.

«Наверное, пробки», — подумала я, рассматривая себя в зеркале.

Рома должен оценить осунувшееся лицо матери, чей сын в больнице.

— Где же Рома? — заволновалась домработница Тамара. — Не опоздать бы вам к Артему.

Я набрала мобильный мужа.

Ответил водитель.

— Где Рома? — спросила я раздраженно.

— Он у Артема, в палате, — отрапортовал водитель, — а телефон мне оставил. 

Я растерялась. 

— Он в больнице?

— Ну да.

Значит, он поехал к Артему сразу из аэропорта, не заезжая за мной. Я в бешенстве швырнула трубку.

Схватила сумку, банки. Если ехать очень быстро, то успею.

Вот свинья. В своем репертуаре.

Он перезвонил через несколько минут.

Я не стеснялась в выражениях. Я орала так, как это принято было между нами последние полгода.

— Ты бы мог позвонить! Я, как дура, ждала тебя! Я могу опоздать теперь, а у меня одежда, еда ребенку!

Рома был так же невозмутим, как и все десять лет нашей совместной жизни.

— Не волнуйся, ты успеешь. У меня вторая линия, увидимся вечером.

Гудки.

Грустный Артем бездумно переключал телевизионные каналы огромным квадратным пультом.

— Никита!

Это было мое прозвище. По фамилии: Никитина.

— Папа приезжал, — похвастался он.

— Я знаю…

Я поправила жесткое больничное одеяло.

Сердце на секунду захлебнулось в вязкой жалости и замерло. Я взяла себя в руки.

— Малыш мой, скоро поедешь домой.

— Когда?

— Завтра вытащат катетер, через день снимут швы, и все.

— А это не больно? — заволновался Артем, глядя на меня своими серьезными серыми глазами.

— Нет, — пообещала я, испытывая невероятное облегчение оттого, что не вру ему.

Вечером мы с Ромой встретились у свекрови.

Она праздновала шестидесятилетие. По этому поводу у нее дома собралась вся творческая интеллигенция Москвы. Как уточнила сама свекровь, «вся выпивающая интеллигенция».

Рома подарил матери кольцо de Grisogono с россыпью черных бриллиантов.

— Ты сократил мне лимит на карточке, а сам de Grisogono покупаешь, — прошипела я в ухо мужу.

— Когда тебе будет шестьдесят, выберешь все, что захочешь, — засмеялся Рома.

Моя свекровь — известный театральный режиссер. У нее была бурная молодость, и каждый из присутствующих гостей знал об этом не понаслышке.

Я лучезарно улыбалась знаменитым актерам и кокетничала с продюсерами.

Перед тем как сказать тост, я закрылась в гостевом туалете. Одна маленькая дорожка для вдохновения мне явно не повредит.

Подняв бокал, я несколько минут воспевала немеркнущую красоту и божественный талант своей свекрови. Она слушала снисходительно и насмешливо. Наши отношения не сложились с самого начала. Она так и не смогла смириться с тем, что Рома женился на точной копии ее самой. Я только в режиссуру не пошла. Но, как говорится, еще не вечер…

Когда веселье было в разгаре, появился мой свекор. Безукоризненно галантный гомосексуалист. Пожалуй, единственный гомосексуалист в большом бизнесе у нас в России.

Эффектно преподнес жене часы, квадратный корпус которых был щедро усыпан черными бриллиантами. De Grisogono, конечно. Моя свекровь не любит экспромтов, режиссер все-таки.

Рома натянуто поздоровался с отцом.

Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как мой муж ушел из уютного семейного бизнеса и оказался один на Большой Дороге Российского Предпринимательства. Свекор пережил это с трудом. Но изо всех сил делал вид, что уважает право сына на самостоятельность и независимость.

Лучше всего Рому понимала мать. Хотя иногда мне казалось, что она приветствует его свежеприобретенную автономность только потому, что лимиты на моих карточках сократились втрое — как и положено у жены начинающего бизнесмена. И это после стольких лет замужества!

Я сделала в туалете еще одну маленькую дорожку.

— Никита, ты научилась готовить любимые Ромины паровые котлетки? — спросила меня свекровь через весь стол.

Раздались заинтересованные возгласы. Этот вопрос свекровь задает мне уже давно, и я не удивлюсь, если гости скоро начнут делать ставки.

— В последнее время у Ромы не получается кушать дома, он слишком поздно приходит, — ответила я, а мой взгляд красноречиво продолжал: «Потому что вы с папочкой достали моего мужа настолько, что ему пришлось уйти и начать все сначала!»

Глаза свекрови метали молнии.

— А ты все скучаешь? Так ничем и не занялась полезным?

Так, лучше не заводиться. Она ведь прекрасно знает, что это — моя больная тема. У каждого в этом семействе есть свое дело, у каждого, кроме меня.

— Подожду, когда муж разбогатеет, и займусь благотворительностью.

— Ну да, как раз у него и поучишься.

Как же мне хотелось когда-нибудь утереть ей нос!

Но пока я могла позаботиться только о собственном носе. Я снова отправилась в туалет.

Откуда эта дурацкая песенка? И почему каждый раз, уезжая от свекрови, я даю себе слово научиться готовить эти несчастные паровые котлетки, но забываю, переступая порог собственного дома. Сегодня обязательно скажу Тамаре, чтобы научилась. Там весь секрет в том, что в них надо добавить тыкву.

Рома заснул еще до того, как я успела обсудить с ним майские праздники. Едем мы куда-нибудь отдыхать или это тоже та жертва, которую я должна принести его внезапно проявившейся самостоятельности?

Я тихонько зашла в спальню и забралась в постель. Вопрос с отдыхом мне не давал покоя, и я решила его прояснить прямо сейчас. Хотя, скорее всего, из-за кокса мне просто хотелось поболтать с кем-нибудь.

— Рома! — громко прошептала я ему в самое ухо.

Он сделал движение, словно хотел накрыться одеялом с головой.

— Нет-нет, спи, — пробормотал он.

Пожалуй, мое скромное желание поговорить он расценил как притязание на нечто большее.

Какая самонадеянность!

Я закрылась в кабинете. Слизала языком остатки первого со стола. Десны приятно онемели. Во рту появился ни с чем не сравнимый горьковатый привкус. Рембо звонить не буду, лягу спать.

Как легко Рома отказался от меня десять минут назад! И это не в первый раз.

До чего безмятежно он спал! У него наверняка кто-то есть. А если нет, то скоро появится. Эта мысль развеселила меня. Какая-нибудь глупая девица будет всерьез переживать из-за Ромы, названивать ему по телефону и сходить с ума от ревности ко мне. Ха! Ему это будет льстить первое время, а потом надоест. Он слишком дорожит своей семьей, да у него на другую бабу просто и сил не хватит: мы с Артемом, да еще новый бизнес.

Молодец свекровь, с самого детства расставила сыну приоритеты: семья — на первом месте, какая бы она ни была. Даже если муж голубой.

Я выбралась из-под одеяла и пошла звонить Кате.

Она сидела у Антона, и у них было полно кокоса.

— Приезжай, — предложила Катя, — мы собираемся поехать в казино.

— Не могу. Рома только сегодня прилетел.

— Да ладно, он подумает, что ты спишь в кабинете.

Через полчаса я оказалась у Антона. Роме оставила записку: «Я тебя будила, но ты меня послал. Зачем мне ночевать дома, если я тебе больше не интересна? Я у Кати». Записку я оставила вместе с моим одеялом в кабинете. Если Рома подумает, что я сплю там, то он не зайдет и будет думать, что я дома. А если зайдет, то подумает, что я сначала легла в кабинете, а потом, обидевшись, уехала к Кате.

В отличие от меня, моя подруга имела собственный бизнес. Благодаря чему она была на «ты» со всеми нашими олигархами и многими не нашими тоже. Катя надеялась когда-нибудь выйти замуж за одного из них. Недавно ей исполнилось тридцать два. Начинала она лет десять назад. Первым серьезным клиентом Кати был известный российский предприниматель, изобретатель финансовой пирамиды. До женитьбы. И после женитьбы тоже. Но — до тюрьмы.

Катя возила ему по пять-шесть девушек одновременно. Раз в неделю. Чаще всего они оказывались простыми студентками, мечтающими подзаработать. Предприниматель платил $200 каждой и 500 — Кате.

Потом было много других, не менее славных и знаменитых деятелей российского бизнеса. Как настоящий профессионал, моя подруга не очень распространяла информацию, добытую по долгу службы. Только ту, которую она рассказывала «за давностью лет». По моим наблюдениям, этот срок колебался от шести до десяти. Или в зависимости от того, насколько важно ей было заинтересовать собеседника.

Мой интерес она держала ровно трое суток.

После чего мы странным образом сдружились.

Странным для меня. Потому что вообще-то сутенерши не моя компания.

С Антоном они познакомились на какой-то вечеринке. Катя протянула ему визитку «PR-компания „Золотая жила“. Креатив-директор».

Антон в то время открывал очередной ночной клуб.

Были времена, когда Антон еще что-то открывал.

Хотя еще раньше были времена, когда Антон все только закрывал, фабрики, рестораны, магазины. Потому что ему не хотели платить. Идеи социализма еще витали в наивных головах. Многим тогда еще казалось, что «каждому по способностям» — это более правильно, чем «каждому по потребностям».

Потребности Антона в начале 90-х были хорошо известны: 600-й «мерседес» (кузов 140-й), шелковая рубашка, барсетка Dupont, золотой браслет граммов на 150. Каким образом из него получился Антон сегодняшний — рафинированный бездельник с первичными признаками интеллектуала, — загадка.

Хотя не большая, чем прошлое многих современных бизнесменов и политиков.

С Катей им было о чем поговорить. Ее так же мало интересовали творческие муки креатива, как его — маркетинговые проблемы продвижения общественных заведений.

Катя органично смотрелась на фоне модерна антоновской квартиры. Хотя, я думаю, столь же уместно она выглядела и среди десятка обнаженных девиц в каком-нибудь гостиничном номере.

Она одевалась модно, но не напоказ. Никаких Chanel и Doice&Gabbana. Дорогие английские дизайнеры. Она их покупала прямо на Oxford Street. Стильно и богемно. Как и полагается бизнес-вуман со вкусом. Кстати, постельное белье Pratesi она приобретала в Harrod's еще до того, как его стала продавать Данилина в Москве. И даже до того, как Саманта из «Sex and the City» воскликнула на весь мир: «Не кончай на мой Pratesi!»

Антон валялся на полу в расстегнутой на все пуговицы рубашке. Между ним и полом был толстый шелковый ковер с растительным узором (магазин «Дача», 22 000 долларов до скидки, размер скидки держится в тайне). Он лениво пускал в потолок никотиновые кольца и беззлобно подтрунивал над Катей.

— «Собака головою вниз», — объявила Катя свою любимую позу йоги.

Ее тело выстроилось в безупречный треугольник, нижней гранью которого служила паркетная доска.

— «Собака без головы», — предложил свою версию Антон, — слабо?

— «Собака-которой-не-досталось-кокоса», — мрачно объявила я.

— Кстати, звучит очень по-индусски, — одобрил Антон.

Катя уселась в классическую позу лотоса перед низким японским столом с ящичком для разжигания костра внутри. Стол назывался «хибачи», в ящичке Антон хранил коко-джанго.

— «Собака-которая-хочет-шампанского!» — Антон принес из холодильника бутылку Crystal.

В казино я изобразила позу «собака-которая-четыре-раза-подряд-проиграла-на-»красное"!".

А Антон объявил себя «собакой-которая-встретила-товарок».

Думаю, он решил, что слово «товарки» — уменьшительно-ласкательное от «товар». Девушки, которых он привел, так не думали.

Он закрылся с ними в туалете, и кокса у нас стало на полграмма меньше. Девушки привели с собой приятелей, и мы все отправились завтракать в «Эльдорадо». Как «стая голодных собак».

В «Эльдорадо» Антон поделил стаю на сучек и кобелей. Сучек было больше, что кобелей вполне устраивало. Одна из них, известная фотомодель Ольга, собралась ехать к Антону в гости. И наверное, поехала бы, если бы Антон громко не объявил следующую асану: «Собака-которая-отправляется-на-случку!» Фотомодель обиделась. В итоге мы оказались у Антона все, кроме фотомодели. Впрочем, фотографов все равно не было.

В одиннадцать утра, рассчитав, что Рома уже на работе, я стала «собакой-которая-возврашается-в-свою-конуру». Все прочие остались на резных диванах Антонова модерна с плотно задернутыми занавесками и обрезанными коктейльными трубочками.

Дверь в кабинет была открыта. На моей записке, снизу, я прочитала Ромино послание: «Уехал к Артему в больницу».

Я села на пол, с запиской в руке, в позе «побитая собака».

Видимо, в моей семье начался такой особый период — эпистолярный. Потому что Артем тоже подготовил мне письмо. Он вручил мне его в то время, когда я доставала из пакетов коробку с пазлами и сборную модель самолета МиГ-21, купленную только что в центре «Винни».

Читая письмо Артема, я была растрогана и чувствовала себя неловко. Как это бывает, когда случайно подглядишь за кем-то. Или, например, прочитаешь чужой дневник.

Я постаралась обнять его так, как он это себе представлял, когда писал письмо. Его теплое трогательное тельце доверчиво обмякло в моих руках. Я тихонько целовала сына в теплую шейку, и он молчал, старательно пряча от меня свои слезы.

— Скоро поедем домой, — пообещала я, — ужасно надоела эта больница.

Артем одобрительно кивнул.

Я села в машину и отключила телефон.

Забралась в постель. Мне удалось заснуть.

2

Поужинали

Проснувшись, чувствовала себя отлично.

Тамара сказала, что в гостиной меня ждет Вероника.

Я немного удивилась. Что за визит без предупреждения? Вероника была моей подругой почти с детства. У нас дачи в Усово рядом, с одним общим забором и маленькой калиткой, чтобы ходить друг к другу завтракать.

Артем дружит с ее Никитой, и они ходят в одну школу. Только Рома не любит Игоря, ее мужа.

Мужа Вероники я вижу в последнее время чаще, чем саму Веронику. Хотя она, конечно, об этом не знает.

Когда Вероника думает, что он в командировке, Игорь просиживает с нами целыми сутками в зашторенной Машкиной квартире. Антон его тоже не любит. По-моему, его любит одна только Вероника. А он ее бьет. И гуляет, как мартовский кот. С Катей у них тесные деловые отношения. В смысле креатива Игорь большой затейник.

— Я уже две недели тебе звоню. Ты все время спишь. Я стала волноваться, — объяснила Вероника свое присутствие.

А мне, наоборот, казалось, что я вообще не сплю. Хотя сейчас я проспала почти сутки. Такого со мной давно не случалось.

Я принесла из столовой бутылку белого вина.

— С утра пораньше? — удивилась Вероника.

Редкая зануда.

Я вздохнула.

— Ты не представляешь, что у меня.

— Что? — Она смотрела на меня внимательно, как следователь в кино.

— Артем в больнице.

— Я знаю, мне Тамара твоя сказала.

Я протянула ей бокал с вином.

— Пойдем в кабинет, — предложила я.

В кабинете Вероника бросилась открывать занавески.

— Давай не будем, — попросила я.

Я села в свое любимое кресло на гнутых ножках, французский ампир. Выпила вина.

Вероника обняла меня.

— Ты не расстраивайся, у всех детей бывает аппендицит. Это не страшно.

Я непроизвольно всхлипнула. Все-таки Вероника — хорошая. Мы дружим с ней не сказать сколько лет.

— Понимаешь, он говорил, что у него живот болит, а я не обращала внимания…

— Ты же не знала…

— Да, не знала. Но теперь мне так тяжело из-за этого…

Я налила нам еще вина.

Вероника вдруг отодвинула свой бокал.

— Вместо того чтобы жалеть себя и винить с самого утра, давай лучше в больницу поедем! — Она посмотрела на меня строго, как учительница.

— Да я езжу каждый день. И сегодня поеду — попозже.

Какая же все-таки Вероника бесцеремонная.

— Ты знаешь, — Вероника подошла ко мне совсем близко и опустилась на пол рядом с моим креслом, — со мной Тамара разговаривала. Она волнуется из-за тебя…

— Чего?

Я чуть не опрокинула бокал прямо Веронике на голову. Вот это наглость. Обсуждать меня с моей домработницей!

— Она сказала, что с тобой что-то неладное происходит, ты спишь до четырех часов…

— Какой бред! Какое ее дело! Я ей устрою!

Никогда не знаешь, чего ждать от этих домработниц. Скорее бы уж домашних роботов изобрели. Я даже готова финансировать научные исследования в этой области.

— Никит, просто она за тебя волнуется. Она не знает, что делать… Что вообще происходит?

— Пусть полы моет получше. И вещи мои не портит!

Возмутительная наглость!

— Дорогая, со мной все нормально.

Как бы ее выпроводить?

— Ты знаешь, мне действительно пора собираться к Артему.

— Хочешь, я поеду с тобой?

— Нет, нет, ему хочется побыть со мной вдвоем.

Я устроила скандал Тамаре. Я попросила ее не совать свой нос в мою личную жизнь. И уж тем более не обсуждать ее с моими подругами.

Тамара расплакалась и попросила прощения.

А я строго-настрого запретила ей пускать кого-либо в дом, если только я не предупредила ее заранее.

Вероника намекала на коко-джанго. Надо было дать ей с собой немножко. Может, это удержало бы Игоря на какое-то время дома.

Рома достал из холодильника винегрет и вывалил себе на тарелку почти половину всей салатницы.

Я стояла посреди кухни и наблюдала за тем, как он режет хлеб прямо на столе. Стол весь оказался в крошках, а у Тамары был выходной.

— Сколько раз говорить: возьми дощечку!

Рома кое-как стряхнул крошки. Половину — на пол.

— Мы поедем куда-нибудь на майские?

— Я не могу, у меня работа.

— А что, все остальные не работают? Все остальные деньги в тумбочке берут?

Роме было наплевать на всех остальных. А мне наплевать на то, что ему наплевать.

— Никит, ты же знаешь, какое у меня сейчас положение… Что ты начинаешь опять?

— Тогда мы с ребенком поедем вдвоем!

Я совершенно не собиралась оставаться на майские праздники в Москве, абсолютно одна, когда все разъедутся на целых десять дней.

Рома пожал плечами:

— Езжайте.

— Хорошо. На Кипр поедем. А то я Артему же визу никуда не успею поставить. Его же сфотографировать надо.

— Ага.

— В «Four Seasons».

— Нет, давай в «Аматус». В «Four Seasons» номер будет $450 в сутки, а в «Аматус» у меня корпоративная скидка. Номер обойдется в $250, сьют на первом этаже с бассейном.

— Но я хочу в «Four Seasons»!

Я не заставляла его уходить от отца.

— Нет, поедете в «Аматус», и я дам тебе три тысячи с собой.

— Артем в автоматы больше проиграет, — проворчала я, просто чтобы его позлить.

— Налей мне чаю.

— У нищих слуг нет.

Я скрасила эту сентенцию лучезарной улыбкой и все-таки налила чай.

— Завтра Альберт к нам приедет на ужин. Предупреди Тамару, — попросил Рома.

— Ага.

Альберт был единственным из всех Роминых друзей, кто согласился вложить свои деньги в новый Ромин бизнес. Что-то там с угольными шахтами. Причем от него Рома этого ожидал меньше всего.

У Альберта была аллергия на кунжут. В очень опасной форме. Он мог даже умереть. В бардачке его машины всегда лежал шприц с лекарством — на всякий случай.

— Не «ага», а сама проследи за продуктами. Никита, это ж не шутки!

Я ему клятвенно пообещала. И ушла спать, сославшись на головную боль. Как в анекдотах.

Предварительно выпив снотворное. Имован.

Мы все собрались у Машки.

Машка была младшей сестрой одной моей приятельницы. Молодая совсем — лет двадцать.

Или двадцать четыре. Моя приятельница вышла замуж и уехала с мужем в Милан. А Машка осталась с мамой на Остоженке. Потом мама тоже вышла замуж и перебралась в Крылатское. А Машка осталась одна. Вернее, с нами со всеми. И с целой кучей женихов, которые вместе с сестрой способствовали ее безбедному существованию. Как это полагается в двадцать лет.

Машка каждый раз искренне влюблялась, перевозила к очередному жениху свои вещи, получала в подарок автомобиль или шопинг в Третьяковском проезде, помогала ему построить дом или вылечить язву желудка, и они расходились.

Машку всегда бросали. Потом, через несколько месяцев, звонили, умоляли вернуться, но она, как правило, была уже в новом романе и потому мстительно кидала трубку.

Последнему своему молодому человеку Машка помогла избавиться от наркотической зависимости. Она ему надоела. Сначала зависимость, потом Машка.

Катя, считая себя старшим Машкиным товарищем, периодически давала ей какие-то советы. Но Машка никогда к ним не прислушивалась. Считала Катин опыт неприемлемым для своей юной жизни.

Мы все любили Машку за ее оптимизм и веселый характер.

Моя приятельница иногда звонила мне из Милана и говорила, что Машка связалась с плохой компанией. Мне казалось, она преувеличивала.

— Я придумала себе бизнес! — объявила Машка после очередной дорожки.

— Надеюсь, это проституция? — поинтересовался Антон.

Все девушки любили Антона, и Антон любил всех девушек. Он был в бежевом трикотажном свитере швами наружу.

— Возьмешь меня в партнеры? — Катя старательно отрабатывала новую асану со звучным названием «Цветок лилии в последних лучах заката».

— А что за бизнес? — спросила я ревниво. Потому что сама не могла ничего придумать уже несколько лет.

Надо тоже напроситься к Машке. Я моментально представила себя в большом кабинете, за письменным столом, и моя свекровь пришла ко мне как посетитель. Она ожидала в приемной.

Машка вытянула указательный пальчик в сторону Антона.

— Он не поймет…

Антон удивленно поднял брови.

— …Потому что мужчины не стирают каблуки, когда водят машину. Особенно если коробка — ручная. Но и автомат тоже.

— Ага, — согласилась Катя, — я помню, у меня раньше на правой туфле весь задник стирался.

— И у меня тоже, — подтвердила я.

— И у меня. — Антону не хотелось выделяться.

— Не ври, — огрызнулась Машка.

— И что? — Мне не терпелось узнать, в чем, собственно, бизнес.

— Нужно продавать такие нахлобучки на каблук. Съемные. И легкие в использовании.

— Здорово. — Я даже слегка позавидовала Машкиной изобретательности.

— Производство — это всегда хорошо, — подтвердила Катя. Хотя к ее бизнесу больше подходило слово «потребление».

— Можно делать одноразовые, можно многоразовые. Главное — найти инженера, который их сконструирует, — объяснила Машка, — все девушки будут покупать. Особенно кто на «Жигулях» ездит.

— А разве девушки ездят на «Жигулях»? — Антону нравилось дразнить Машку. — На «Жигулях» ездит мой сантехник. Мы сможем впарить ему нахлобучку на каблук?

— Маш, придумай мне тоже какой-нибудь бизнес! — попросила я жалостливо.

— Нахлобучки, в принципе, можно делать на любые предметы, — рассуждал Антон. — Никита может делать, например, нахлобучки на нос, у многих он мерзнет. У тебя мерзнет?

— Мерзнет, — призналась Катя.

— Главное, — Антон увлекся, — чтобы они были съемные. Легким движением руки, придя в ресторан, вы снимаете вашу нахлобучку с носа…

Хохотали все, кроме Машки. Она с обиженным видом пыталась повторить за Катей позу йоги. Асану по-научному.