– Вы знаете, что слоны с поднятыми хоботами символизируют удачу?
      – Нет.
      – Это мне Али сказала. У нее пунктик на слонах. Не знаю, принесли ли они ей удачу.
      У меня пересохло во рту. Я просовываю руки в рукава куртки.
      – Вы ведь собираетесь встретиться с Алексеем? – спрашивает Джо.
      Я готов поклясться, что он умеет читать мысли.
      Мое молчание само по себе ответ.
      – Вы знаете, что это безумие, – говорит он.
      – Безумие – то, что устроил Алексей, и я должен это прекратить.
      Знаю, это кажется глупым и старомодным, но я одержим идеей, что есть нечто достойное и благородное в том, чтобы взглянуть в лицо своему врагу и встретиться с ним взглядом, а потом вонзить ему в сердце ятаган.
      – Вам нельзя идти одному.
      – Иначе он со мной не станет говорить. Я назначу встречу. Когда люди назначают встречу, их не убивают.
      Джо обдумывает мои слова.
      – Я поеду с вами.
      – Нет, но за предложение спасибо.
      Не знаю, почему люди постоянно предлагают мне помощь, в то время как должны бежать от меня без оглядки. Али говорит, что я внушаю доверие, но мне кажется, я просто пользуюсь добротой других, даже не надеясь им когда-либо отплатить. Я не безупречный человек. Я циник и пессимист, и иногда мне кажется, что меня заперли в этой жизни благодаря нелепой случайности рождения. Но бывают минуты, когда добрый поступок или нежное прикосновение другого человека заставляют меня поверить, что я могу измениться, исправиться, очиститься. Вот Джо, например, всегда оказывает на меня такое влияние. Нищий не имеет права так много брать в долг.
 
      Мой звонок Алексею перебрасывают с линии на линию, и наконец из трубки доносится его голос. Я различаю шум воды. Река.
      – Я хочу поговорить. Без адвокатов, полиции и третьих лиц.
      Кажется, я слышу, как он думает.
      – И где собираетесь встретиться?
      – На нейтральной территории.
      – Нет. Если хотите меня увидеть, приходите ко мне сами. Гавань Челси. Вы меня найдете.
      Черное такси высаживает меня у входа в гавань незадолго до десяти. Я смотрю на часы и отсчитываю последние минуты. Нет смысла торопиться на собственные похороны.
      Свет прожекторов отражается от белых яхт и катеров, рассыпаясь по воде разноцветными пятнами. По сравнению с открытым пространством реки внутренние доки выглядят темными и ветхими, на сваях, торчащих из грязи, болтаются ржавые буйки.
      Лодка Алексея, залитая легким светом, пришвартована к пирсу при помощи двух канатов. Это изящная двухпалубная яхта с плавными линиями корпуса. На верхней палубе установлены радиоантенна и тарелка спутниковой системы слежения.
      Я пять лет промотался на лодках и знаю, что они высасывают уйму денег. Говорят, что чем лучше у человека чувство равновесия, тем больше вероятность, что он заболеет морской болезнью. Я могу поручиться за свой вестибулярный аппарат, но час в дурную погоду на пароме через Канал все же кажется мне годом.
      На сходнях с бронзовыми перилами лежит толстый резиновый коврик. Когда я ступаю на палубу, судно едва заметно покачивает. Через открытую дверь видна кают-компания с большим столом красного дерева и восемью сидячими местами. Справа находится бар, напротив плоского телеэкрана укреплено несколько кресел.
      Спускаясь по ступенькам, я пригибаю голову, что делать совсем не обязательно. Алексей Кузнец сидит, склонившись за письменным столом и читает что-то на экране лэптопа. Он поднимает руку, выставив вперед ладонь и удерживая меня этим жестом на месте. Дочитав, поворачивает руку, подзывая меня движением пальцев.
      Подняв глаза, Алексей смотрит сквозь меня, словно я забыл что-то принести. Выкуп. Ему нужны бриллианты.
      – Красивая лодка.
      – Это моторная яхта.
      – Дорогая игрушка.
      – Напротив, это мой офис. Я построил ее по американским чертежам на Черном море возле Одессы. Видите ли, я беру все лучшее от разных культур: американский дизайн, немецких инженеров, итальянских плотников, бразильский тик и славянских рабочих. Люди часто критикуют Восточную Европу за то, что там якобы не умеют жить при капитализме. Но правда заключается в том, что именно там исповедуют чистейшую форму капитализма. Если бы я захотел построить такую лодку в Англии, мне бы пришлось тратиться на премиальные, компенсации рабочим, национальную страховку, оплату дизайна и взятки, чтобы договориться с профсоюзом. То же самое происходит, когда строишь дом. Тебя могут остановить на любой стадии. А в России, Латвии или Грузии это не имеет значения – были бы наличные. Вот это я называю истиннымкапитализмом.
      – Так вы поэтому продаете имущество? Собираетесь домой?
      Он презрительно смеется.
      – Инспектор, вы зря считаете меня патриотом. Я нанимаю русских на работу, спонсирую их школы и больницы, покупаю их политиков, но не ждите, что я стану с ними жить.
      Он подходит к бару. Я лихорадочно оглядываю каюту, напряженно ожидая, когда же захлопнется ловушка.
      – Так почему же вы продаете имущество?
      – Захотелось пастбищ позеленее. Новых возможностей. Может, куплю футбольный клуб. Это теперь, кажется, в моде. Или просто подамся на зиму в теплые края.
      – Никогда не понимал людей, любящих жаркие страны.
      Он смотрит в темноту за окном.
      – У каждого человека свое представление о рае, инспектор, но любить Лондон нелегко.
      Он протягивает мне стакан скотча и придвигает ведерко со льдом.
      – Вы хороший моряк?
      – Нет, в общем-то.
      – Жаль. А мое слабое место – полеты. Вы помните тот эпизод из «Сумеречной зоны», когда Уильям Шатнер смотрит в иллюминатор на высоте двадцать тысяч футов и видит, как гремлин отрывает крыло самолета? Потом его повторили в фильме, но там он не столь хорош. Так вот, нечто подобное чувствую и я, когда вхожу в самолет. Я единственный человек, знающий, что он рухнет.
      – Значит, вы не летаете?
      Он поднимает ладони вверх, показывая, что это очевидно.
      – У меня есть моторная яхта.
      Глоток скотча приятно обжигает горло, но послевкусие не так хорошо, как бывало прежде. Морфин убил мои вкусовые ощущения.
      Алексей – деловой человек, привыкший заключать сделки. Он знает, как составить баланс, как уменьшить риск и увеличить доход.
      – Возможно, у меня есть что продать вам, – заявляю я.
      Он снова поднимает руку, но на этот раз подносит палец к губам. Появляется русский: кажется, что его заперли в плохо сидящем костюме.
      – Я уверен, вы поймете, – извиняется Алексей и, пока его телохранитель проводит металлоискателем по моей одежде, отдает по рации указания. Начинают работать моторы, лед стучит о стенки моего стакана.
      Алексей знаком приглашает следовать за ним по проходу к кубрику, где узкая лестница выходит на нижнюю палубу. Мы подходим к тяжелой двери, которая ведет в машинное отделение. Меня оглушает шум.
      Блок цилиндров двигателя – высотой в шесть футов, с трубами, клапанами, счетчиками, пружинами и лакированной сталью. На металлических мостках, идущих по обеим сторонам помещения, укреплены два стула. Алексей усаживается, словно пришел на концерт, и ждет, когда я последую его примеру. Все еще сжимая в руке стакан, он смотрит на меня с холодным любопытством.
      Повышая голос, чтобы перекричать моторы, я спрашиваю его, как он нашел Джерри Брандта. Он улыбается. Это та же дерзкая, всезнающая улыбка, которую я видел у него на лице перед «Уормвуд-Скрабз».
      – Я надеюсь, вы не обвиняете меня ни в каких правонарушениях, инспектор?
      – Значит, вы знаете, о ком идет речь?
      – Нет. О ком?
      Для него это игра: мелкий раздражитель по сравнению с более важными делами. Если я не перейду к делу, я просто ему наскучу.
      – Кирстен Фицрой еще жива?
      Он не отвечает.
      – Я здесь не для того, чтобы обвинять вас, Алексей. Я хочу обсудить одну гипотетическую сделку.
      – Гипотетическую? – Теперь он уже открыто смеется, и я чувствую, как испаряется моя решимость.
      – Я готов обменять ваши бриллианты на жизнь Кирстен Фицрой. Оставьте ее в покое и получите бриллианты назад.
      Алексей проводит пальцами по волосам, оставляя дорожку в своей идеальной укладке.
      – Мои бриллианты у вас?
      – Гипотетически.
      – Тогда гипотетически вы обязаны вернуть их мне. Почему я должен торговаться из-за своей собственности?
      – Потому что пока всетолько гипотетически, но я могу превратить это в реальность. Я знаю, что вы подбросили бриллианты ко мне в дом, чтобы подставить меня. Кибел должен был получить ордер на обыск, но я нашел их первым. Вы думаете, что я что-то видел той ночью. Думаете, что я могу вам как-то навредить. Я вам клянусь в обратном. Никто не должен пострадать.
      – Правда? – саркастически спрашивает он. – Не советую вам идти в торговлю.
      – Это реальное предложение.
      – Гипотетическое. – Алексей смотрит на меня, облизывая губы. – Позвольте мне говорить прямо. Мою дочь похищают, и вам не удается ее найти. Ее убивают, но тело вы тоже не находите. Потом из меня пытаются выкачать два миллиона фунтов, и вы не можете поймать этих людей. Вы крадете мои бриллианты и обвиняете меня в том, что я вам их подбросил. И в довершение всего этого вы хотите, чтобы я все простил и забыл. Такие люди, как вы, – это мерзость. Вы нажились на горе моей бывшей жены. Вы воспользовались моей добротой и желанием исправить ситуацию. Не я начал всю эту историю…
      – Но у вас есть возможность ее закончить.
      – Вы принимаете меня за человека, который жаждет мира и гармонии. Вы ошибаетесь. Я жажду мести.
      Он встает. Переговоры окончены.
      Я чувствую, как на меня накатывает ярость.
      – Ради бога, Алексей, я ведь пытаюсь найти Микки. Она ваша семья. Разве вы не хотите знать, что произошло?
      – Я знаю, что произошло, инспектор. Она мертва. Она умерла три года назад. И позвольте мне сказать вам кое-что о семьях: им придают слишком большое значение. Они – наша слабость. Они нас бросают, разочаровывают, или же их у нас отнимают. Семьи – это обуза.
      – Поэтому вы избавились от Александра?
      Он не отвечает и открывает тяжелую дверь. Теперь, когда мы вышли на свежий воздух, я снова слышу свои мысли. Алексей все еще продолжает говорить:
      – Вы просите доверять вам. Вы предлагаете сделку. У вас ведь нет никаких версий, правда? Вы как те три мудрые обезьяны , только в одном лице. А теперь позвольте мне предложить вам сделку – гипотетическую, естественно. Вы возвращаете мои бриллианты и бросаете это дело. Пусть другие сами о себе позаботятся. Рыночные отношения, капитализм, спрос и предложение – вот это я понимаю. Что посеешь, то и пожнешь.
      – Так Джерри Брандт пожал свое? – Я быстро хватаю его за руку. Он даже не морщится. – Оставьте Кирстен в покое.
      Его глаза потемнели и сузились, за ними притаилось что-то ядовитое. Он думает, что я полный тупица, не способный придумать более утонченного способа вести допрос, чем пустить в ход кулак и палку. Так я себя веду.
      – Вы знаете, кто такой Слонопотам? – спрашиваю я.
      – Друг Винни-Пуха.
      – Нет, это вы с Пятачком путаете. А Слонопотамы и бяки – это порождения его фантазии, которые снятся ему в кошмарах. Он боится, что они украдут его мед. Их никто не видит, кроме Пуха. Вот кого вы мне напоминаете.
      – Слонопотама?
      – Нет. Медвежонка Пуха. Вы думаете, что мир населяют люди, которые хотят вас обокрасть.
      Небо посерело, вечерний воздух тягуч и влажен. Боль пульсирует у меня в голове в собственном ритме, отличном от ритма работы мотора. Алексей подводит меня к сходням. Русский идет за ним, слишком широко размахивая левой рукой из-за кобуры, что висит у него под мышкой.
      – Вы никогда не думали о том, чтобы заняться нормальным бизнесом? – спрашиваю я.
      Алексей обдумывает мое предложение.
      – Может, нам обоим пора сменить род занятий.
      И тут я понимаю, что он прав: мы с ним не такие уж разные. Мы оба разрушили свою личную жизнь и потеряли своих детей. И еще мы оба слишком стары, чтобы заниматься другим делом. Две трети жизни я провел, ловя преступников, в основном мелких воришек и затюканных жизнью созданий. Алексей – вот тот объект, к которому я стремился. Он – моя цель. Он причина, по которой я выбрал свою профессию.
      Когда я ступаю на сходни, русский оказывается в двух шагах позади. Веревочные поручни натянуты вдоль медных опор. Он приближается, и я чувствую, как теплый металл пистолета касается моего затылка, ероша короткие волосы.
      Алексей объясняет:
      – Мой сотрудник поедет с вами и заберет бриллианты.
      В ту же секунду я бросаюсь в сторону и, схватившись за перила и повиснув над водой, накреняю сходни. Русский пролетает мимо меня.
      Закинув здоровую ногу на палубу, я поднимаюсь. Алексей смотрит, как русский барахтается, пытаясь удержаться на плаву.
      – По-моему, он не умеет плавать, – замечаю я.
      – Некоторые люди не способны учиться, – равнодушно бросает Алексей.
      Я снимаю с мачты спасательный круг и кидаю в воду. Русский прижимает его к груди.
      – Последний вопрос: откуда вы знали, где выкуп попадет в реку? Вас кто-то должен был предупредить.
      Алексей складывает губы в гримасе, но его взгляд пуст.
      – У вас есть время до завтрашнего утра, чтобы вернуть мои бриллианты.

34

35