— Я ждал Людвига и решил проверить, подойдет ли мне этот ящик по размеру. Я не хотел вас пугать.
— Я вас ненавижу, — сказала она, шмыгая носом и глотая слезы.
Ее очки упали. Он поднял их в то время, как она зарылась носом в платок.
— Мне очень жаль, леди Джорджиана, что я напугал вас.
— Опять.
Он улыбнулся, обнажив белые зубы, сверкнувшие на фоне загорелой кожи.
— Да, опять.
— Нет, — сказала она, шмыгнув носом. — Я хочу сказать, что вы опять взялись за свое и разговариваете, как выпускник Кембриджа, хотя в любой момент можете рассеять эту иллюзию и превратиться в грубого вояку или в вора с Ист-Энда.
— Обещаю вам, что в ближайшее время не превращусь ни в того ни в другого. Сохраню эту иллюзию, чтобы вы почувствовали себя в привычной обстановке и успокоились.
— Что это вы стали вдруг таким учтивым? — Он ответил не сразу. Его длинные ресницы опустились, закрыв сине-голубые глаза, а на лице задергалась мышца, привлекшая внимание к ямочкам на его щеках, придававшим ему почти беззащитный вид. Потом он поднял голову и одарил ее странной улыбкой, в которой была угроза и азарт участника запретного языческого ритуала.
— Можете считать мою учтивость расплатой за то, что я напугал вас, миледи. — Они посмотрели друг на друга, и улыбка его исчезла. — Мне никогда не приходилось заставлять женщину плакать. Мне это не доставляет удовольствия.
— Вы никогда не заставляли женщин плакать? Мне трудно в это поверить, мистер Росс. — Чем больше они разговаривали, тем меньше она шмыгала носом.
Он самодовольно улыбнулся, что так ее раздражало.
— Никогда. Они у меня всегда смеялись или улыбались. — Он замолчал, взгляд его скользнул по ее лицу. — Ну, может быть, стонали иногда, но плакать — никогда не плакали.
— Стонали? Как вы можете заставить женщину стонать, если не причиняли ей боли, сэр?
Он следил за ее губами восхищенным, почти завороженным взглядом, и это смутило ее еще больше. Услышав ее вопрос, он вздрогнул и посмотрел ей прямо в глаза.
— Вы невежа, сэр. — Спина Джорджианы напряглась, и она сунула платок обратно в карман.
— Я не подумал, что вы можете не знать насчет… насчет стонов.
На последнем слове его голос неожиданно стал низким и резким. Услышав его, Джорджиана ощутила тревогу и задрожала всем телом.
Она беспокойно задвигалась на стуле и оглядела комнату.
— Где Людвиг? Он должен был вернуться. Наверное, зачитался какой-нибудь книгой. Когда он поглощен чем-то, то обо всем забывает. — Она хотела встать. — Пойду поищу его.
Его рука легла на ее руку, и Джорджиане пришлось сесть обратно. Он продолжал держать ее руку, и она напряглась, чувствуя как тепло его руки проникает через рукав ее платья. Она бросила взгляд на его руку, увидела длинные тонкие пальцы и золотое кольцо с вырезанными на нем двумя крылатыми грифами. Она потянула свою руку. Пальцы сжались крепче, но затем отпустили ее.
Джорджиана сделала глотательное движение и устремила взгляд на очки, которые держала в руке. Он не говорил ни слова, удерживая ее на месте лишь взглядом и властью своего молчания. Ею опять овладело чувство, что нужно быть подальше от него. Он был так близко, что она снова чувствовала запах сандалового дерева, и он продолжал молчать. Она уже сама хотела заговорить, но он первым прервал молчание.
— Черт возьми! Для твоей же пользы, Джордж, тебе нужно поскорее убраться отсюда. Сматывайся из этого дома и от меня.
— Ну вот, — сказала она. — Вы опять за свое. Превратились в грубого вора, разговаривающего на лондонском просторечии. Почему вы не можете оставаться джентльменом?
— Потому что ты не обращаешь внимания, когда я веду себя как джентльмен, но враз замечаешь, когда я веду себя иначе.
— Как я уже сказала вам, сэр, вы прекрасно можете создавать иллюзию — джентльмен, бравый вояка, вор. Кто вы на самом деле?
Темные брови нахмурились. Вновь задергалась мышца на его щеке, глаза сузились, и тревога Джорджианы усилилась. Он стиснул руками ее руки и придвинулся к ней, заставив ее податься назад.
— В этом вся твоя беда, Джордж. Тебе никогда не приходилось сталкиваться с реальностью. Может быть, тебе нужно почувствовать нечто реальное, чтобы стать более внимательной.
7
Душа Ника страдала, как и его тело. Неужели он в самом деле хочет поцеловать ее? Он стоял на коленях перед женщиной, которая за тот короткий промежуток времени, что он находился в бане с бассейном, превратилась для него в нечто недостижимое. После той встречи он сбежал от нее и от Трешфилда, желая избавиться от этой неожиданной страсти. Он думал, что ему это удалось, пока не стал перед ней на колени и не дотронулся до ее платья.
Он никогда не испытывал такого чувства. Прикасаться к ткани ее платья было все равно, что водить кончиками пальцев по неподвижной поверхности чистой воды. Это ощущение пронизало его руку. Оно стерло из его памяти воспоминания о прошлых его победах над женщинами.
Какая-то часть его души продолжала сопротивляться — ему даже тогда, когда он пододвинулся к ней ближе, так близко, что увидел, как расширяются от страха ее изумрудные глаза. Она отпрянула от него, но мешала спинка кресла. Еще несколько дюймов, и он ощутит вкус ее губ. Она что-то сказала, но расслышать ее ему помешал шум собственной крови в ушах. Потом ее ресницы задрожали и глаза сузились в щелки. Точно так прищуривал глаза Джоселин, когда был удивлен. Джоселин. Он собирался поцеловать сестру Джоселина. Ник замер и затем резко отодвинулся от нее на расстояние руки.
— Мистер Росс, вам плохо?
— Что? Нет. То есть да. Да, у меня ужасно болит голова.
— Может, вам нужно принять порошок от головной боли. У меня есть немного, и я принесу его вам, если вы уже закончили меня оскорблять и если вы пропустите меня.
— Я оскорбил вас, миледи? — спросил он слабым голосом.
— Разумеется, вы оскорбили меня, сэр. Вы обвинили меня в том, что я не знаю реальной жизни. Вы неодобрительно ко мне относитесь с самой первой нашей встречи. Вы это ясно дали мне понять.
Ее слова сразу вывели его из возбужденного состояния.
— Вы ведете себя как избалованная… Черт возьми! Когда я думаю о том, какой была жизнь моей сестры по сравнению с вашей…
— Пожалуйста, скажите мне, мистер Росс, откуда вы знаете, что я избалованная, если мы с вами ни разу не разговаривали больше нескольких минут.
— Леди все одинаковые. — Джорджиана приподняла тонкую изогнутую бровь:
— Неужели?
— Я был знаком с несколькими, — сказал он с улыбкой, которая не смогла скрыть того, что знакомство это было довольно близким. — Они всю жизнь палец о палец не ударят. Даже не воспитывают собственных детей. Тратят на свои нижние юбки больше денег, чем моя мать видела за всю свою жизнь. Закатывают истерику, если им не удается побывать на пятидесяти балах за сезон.
Он нахмурился, вспомнив, какими грубыми стали руки его матери от постоянной чистки полов и каминов зимой. Джорджиана как-то странно смотрела на него, тонкая бровь, которую она насмешливо приподняла, опустилась на место.
— Мне очень жаль, что ваша семья испытывала нужду, но это не дает вам права думать, что у меня не было никаких забот только потому, что я жила и продолжаю жить в достатке. — Она подумала, словно хотела еще что-то сказать, но затем снова попыталась встать с кресла.
— Что ж, — произнес он, чтобы она прекратила свои попытки, — докажите это.
— Простите, я не поняла.
— Докажите, что у вас есть заботы. — Она от удивления приоткрыла рот:
— Я не буду ничего доказывать, сэр.
— Потому что не сможете доказать.
— Потому что я не откровенничаю с незнакомыми людьми.
Ник перенес свой вес с одного колена на другое и притворился, что глубоко задумался.
— Так давайте подумаем вместе, какие заботы и какие проблемы могут быть у Джорджианы, дочери герцога. А, знаю. Папа не позволяет ей тратить много денег на модные платья. Оттенок ковра в ее спальне не гармонирует с ее халатом. — Он с притворными ужасом приложил к щеке ладонь. — И еще — о Господи! — ее поклонники либо родовитые, либо красивые, но никогда не бывает так, чтобы были красивыми и родовитыми одновременно. — Он улыбнулся.
Последовавшее ее замечание ошеломило его. Она убрала руки с подлокотников кресла, посмотрела на него сквозь длинные ресницы и сказала:
— Мистер Росс, я считаю, что не следует вести интимных разговоров с простыми знакомыми, но ваши предубеждения, кажется, руководят вашим поведением и нуждаются в пересмотре. Мы с вами плохо знаем друг друга, но я все же понимаю, что вы лучший друг Джоселина, и знаю, о чем он с вами разговаривал. И так как он посвящал вас в личные дела, касающиеся его самого, моих родителей и, самое главное, моего дяди, то я полагала, что вам достанет сообразительности для того, чтобы не считать мою жизнь идиллической.
Ник резко выпрямился:
— Этот ублюдок Йейл обидел вас?
— Разумеется, нет. И пожалуйста, следите за своей речью, сэр. Мозг дяди Йейла разрушается, и он теперь даже есть самостоятельно не может. Он больше никому не причинит вреда. Я думаю, он заслужил эту участь.
— Значит, вам все известно о нем? — спросил Ник, несколько удивленный тем, что Джоселин разговаривал с ней о таких вещах.
— Я знаю, что он очень сильно обидел Джоселина и что мама и отец не поверили ему, когда он попросил у них защиты. Но я видела, как он страдал. У него душа разрывалась, а они оттолкнули его, не желая смотреть в лицо правде, боясь скандала. Вы представляете, что значит испытывать презрение к собственным родителям?
На этот раз Ник поднялся и тихо сказал:
— Да, представляю. Только не к родителям, а к одному отцу. Он был трусливым пьяницей и имел привычку избивать мать, сестру и меня, пока я однажды не остановил его.
Они некоторое время молчали: она — сидя в кресле, он — стоя возле нее, и смотрели в темноту мимо запыленных полок, заваленных папирусами, золотыми ожерельями и кувшинами.
— Значит, вы знаете, что это такое, — произнесла Джорджиана. Он взглянул на нее, хотел отвернуться, но не смог оторвать взгляда от двух ярко-зеленых драгоценных камней ее глаз.
Он не ответил, и она продолжала:
— Вы знаете, что значит ненавидеть того, кто дал вам жизнь. На что еще можно, надеяться, когда знаешь, что твои родители бросили своего ребенка в трудную для него минуту? Должно быть, у вас было чувство, что вы взрослый мужчина, а ваш отец ребенок.
— Ребенок-чудовище. — Он взял со стола книгу и прочитал название: «Книга мертвых». — Нет смысла говорить об этом. Мой отец каким был, таким и остался. Ваш тоже едва ли изменится.
— Вы правы, мистер Росс. — Джорджиана встала и начала складывать книги на столе в аккуратные стопки. — Но я знаю, что нужно делать, чтобы изменить мою жизнь к лучшему.
— Что? Выйти замуж за старика, который не сможет причинить вам вреда?
— Нет, — сказала она. — Я должна получить независимость. Когда я стану независимой, то смогу использовать свое состояние для создания детских домов для детей, которые стали жертвами таких же монстров.
— То есть вы хотите строить работные дома?
— Вы говорите обидные слова, мистер Росс. Я хочу создать для них приюты, места, где они будут чувствовать себя в безопасности и расти, окруженные любовью и заботой. Я хочу дать им образование, чтобы они могли найти свой путь в жизни, а не оставались навсегда во власти зла.
Ник удивился бы меньше, если бы она сказала, что хочет работать поваром на пароходе. Ее блестящие глаза были похожи на июльское Средиземное море, и говорила она так вдохновенно, что ему тут же захотелось помочь ей деньгами в осуществлении ее проекта. С пятилетнего возраста он ни разу не испытывал чувства неловкости, но теперь ему было очень стыдно за свои нелепые домыслы. Он уже не помнил, когда последний раз женщина завоевывала его уважение.
— Разрази меня гром, Джордж, ты гораздо умнее, чем я думал.
Выпрямившись, она смерила его холодным взглядом.
— Я уже неоднократно вас просила не называть меня так, сэр.
— Будь я проклят, если вы в такие минуты не похожи на королеву, ставящую на свое место дерзкого лакея.
— Простите, я не поняла.
— Спина у вас делается прямой, как кол, а плечи — как крестовина виселицы. Вы могли бы командовать военным кораблем.
— Вы оскорбляете меня, сэр.
— Я просто восхищаюсь вашей смелостью, миледи.
— Смелостью?! — Ее голос эхом отразился от футляров для мумий, и, понизив, голос она добавила: — Вы сравнили меня с колом.
— Только вы не краснейте и не напускайте на себя строгий вид.
Они обменялись сердитыми взглядами. Щеки ее запылали от гнева. Несмотря на его раздражение, ее сверкающие глаза вновь пленили его, и он со смятением в душе понял, что злость лишь усиливает его страсть. Громкий стук заставил их обоих вздрогнуть. Они повернули головы и увидели возле двери, ведущей в библиотеку, Людвига. Он поднимал с пола упавшую книгу.
— Я нашел ее, — сказал он. — Простая книга, но она объясняет историю Древнего Египта. И еще я нашел замечательную монографию об амулетах и их значении. Вам известно, что я недавно приобрел коллекцию амулетов? Мой любимый — маленький сокол, вырезанный из аметиста.
— Можете дать амулет «Глаз Гора» мистеру Россу, — сердито сказала Джорджиана. — Амулет понадобится ему, чтобы сберечь здоровье и его ограниченный ум.
Ник сердито уставился на нее.
— Вы угрожаете мне, мисс Баня с бассейном?
— Я не угрожаю неучтивым дикарям, мистер Росс. Я их игнорирую.
Джорджиана взмахнула юбками и вышла из комнаты, постукивая каблучками, с высоко поднятой головой.
Людвиг подошел к Россу, держа в руках книги.
— Знаете, она вас не любит, — сообщил он Нику.
Не обращая внимания на Людвига, Ник с размаху стукнул кулаком по столу. Людвиг вздрогнул, затем подошел к столу и положил на него книги. Он нерешительно поглядывал на Ника, который, казалось, застыл на месте, прижав кулак к крышке стола. Наконец Людвиг решился снова заговорить.
— Что вы натворили, мистер Росс? Несколько дней назад она пришла рассерженная и сказала, что вы грубый, как вандал, и бесчувственный, как боров.
Ник решительно направился к двери.
— Черт возьми, — проговорил он на ходу, — эта женщина уж слишком много себе позволяет.
— Так вам нужна ваша книга? — крикнул ему вслед Людвиг.
Джорджианы не было ни в коридоре, ни в главном здании. Он взбежал на второй этаж и спросил попавшуюся ему навстречу служанку, которая сообщила ему, что леди Джорджиана вышла через парадную дверь. Ник начал спускаться, перескакивая через две ступеньки, когда навстречу ему попалась леди Августа.
На ней было белое муслиновое платье с высокой талией, украшенное узорами в виде веточек, с буфами на рукавах и кружевным гофрированным ворот пиком. Она несла ридикюль и шелковую сумку с каким-то странным предметом, длина которого почти равнялась ее росту. Он поклонился ей.
— Леди Августа, — сказал он, собираясь идти дальше.
— Вы, насколько я поняла, поспорили с ней?
— С кем?
Августа прижала шелковую сумку к груди, огляделась по сторонам и прошептала:
— Со шпионкой.
— А, с леди Джорджианой.
Августа закивала так энергично, что маленькие розовые цветы на ее шляпе закачались.
— Вам не следовало обнаруживать вашу неприязнь к ней, мой мальчик. Все, что от вас требуется, это немножко больше твердости в характере. Но ничего. Все будет улажено, так что можете не беспокоиться.
— Хорошо, не буду. Извините, миледи, мне нужно идти.
— Разумеется. За дело, за дело, мой мальчик.
Ник снова поклонился и сбежал с лестницы. Торопливо прошел по холлу между рядами колонн с каннелюрами, выскочил из дома и уже шел по посыпанной гравием дороге, когда заметил Джорджиану, идущую по лужайке в сторону рощи. Он ускорил шаг и сократил расстояние между ними. Услышав, что ее кто-то догоняет, Джорджиана обернулась.
— Возможно, я и дикарь, Джордж, но ты немногим лучше, если собираешься выйти замуж за старого хрыча.
— С вами, сэр, я не намерена обсуждать ни мой предстоящий брак, ни мой характер. А теперь, прошу вас, уходите. Вы должны знать, что джентльмен не позволяет себе нарушать уединение леди.
— Настоящий дикарь кинул бы вас в седло и был таков, — ответил Ник.
Джорджиана едва не споткнулась. По его лицу расплылась довольная улыбка, когда она повернулась и окинула его свирепым взглядом.
— Вы ужасно самоуверенны для человека, который ничего не знает о том, что такое брак в светском обществе.
— Брак есть брак.
— Вы подтверждаете свое невежество, мистер Росс. — Она подошла к нему; юбки ее покачивались, как колокол. Сложив руки перед собой, она сказала: — Дочь герцога должна выходить замуж за мужчину, занимающего высокое общественное положение, предпочтительно, титулованного. Выйдя замуж, она, как и любая другая женщина, исчезает юридически. У нее больше нет прав на ее собственность, даже на… на это нательное белье, которое вы упомянули.
— Нижние юбки? — Он ухмыльнулся.
Не обращая на него внимания, она продолжала:
— Ее собственность становится собственностью ее мужа. Она больше не может самостоятельно заключать договора, подать в суд или составить завещание без согласия мужа.
Муж может держать ее взаперти и даже избить, если захочет. И, не имея собственных средств, она не может нанять юриста, чтобы он представлял ее интересы, если захочет уйти от такого жестокого мужа.
— Не все мужчины злодеи, — заметил Ник.
— Правильно. Но большинство английских дворян хуже злодеев. Злодей не прячет свои злодеяния за показной воспитанностью. Дворянин — злодей права. Он просто считает, что брак существует для его удобства. Я видела, как это случалось с моими подругами, мистер Росс. После ухаживаний и свадьбы дворянин возобновляет свою прежнюю жизнь. В то время как его жена сидит дома, он развлекается в клубе, играет в карты, возвращается к своим лошадям и к своей любовнице.
— К любовнице?!
— Не надо таращить на меня глаза, сэр, и притворяться, что вам не знакомо это слово. Тетя Ливи все мне рассказала о любовницах. Если дворянин женится, это не значит, что он должен бросить свою любовницу. Напротив, когда у него появляются деньги жены, ему становится легче содержать эту… эту… женщину. И все относятся к его поведению как к чему-то обычному, о чем не принято говорить, но что вполне можно делать.
— Вы хотите сказать, что все леди знают об этом?
Она бросила на него раздраженный взгляд:
— Не говорите чепухи. Как я уже сказала вам, дочь герцога, как и любая другая леди, должна понимать, что ее жизнь всецело посвящена мужу. Он следит за хозяйством, работой слуг и даже наблюдает за некоторыми покупками. Меню, списки гостей — все составляется в соответствии с его пожеланиями. Ну, а назначение дочери герцога — родить как можно больше наследников и ни в чем не перечить супругу.
— Неправда. Джос не такой. — Ник никогда не задумывался над тем, что чувствуют женщины, которых он познал.
— Джоселин — это совсем другое дело. Уверяю вас, мистер Росс, что если вы подумаете над этим, то признаете, что для английского аристократа жена есть необходимый атрибут его положения, что-то вроде хорошо оборудованной кареты.
Ник отбросил назад полы фрака и сунул руки в карманы, размышляя о незавидном положении женщины. Он не мог представить себя на месте женатого английского аристократа, но дочери герцогов почему-то не вызывали его сочувствия, особенно когда он сравнивал судьбу Тесси с судьбой Джорджианы.
Джорджиана искоса посмотрела на него.
— Конечно, женщина может компенсировать тяготы этой жизни.
— А, я так и думал.
— Дочь герцога может завести любовника.
— Ну вот! Этого никогда не случится, потому что вы не выйдете замуж за Трешфилда.
— Не стоит цепляться за химеры, — сказала Джорджиана с натянутой улыбкой. — Все очень просто. Дочь герцога рожает наследника, потом второго сына на случай несчастья. После этого она свободна и может предаваться увеселениям. И все джентльмены знают, что за ней нельзя волочиться, пока она не родит второго сына. Ну, а потом… что ж, она замужем, а замужние женщины могут рожать детей, так что последствия веселого времяпрепровождения будут пустяковыми, если она ведет себя осторожно. — Джорджиана внимательно посмотрела на Росса. — Знаете, одно из первых наставлений, которые дала мне мама, когда я собиралась впервые выехать в свет, заключалось в том, что я никогда не должна высказывать свое мнение относительно похожести людей.
— Почему? — спросил он тихо.
— Потому что светское общество, да будет это вам известно, есть общество, где процветает осторожный адюльтер и рождается масса внебрачных детей. А теперь, если вы позволите мне, мистер Росс, я пойду дальше.
Онемев от изумления, он смотрел, как она удаляется. В этот момент что-то прожужжало возле его уха и ударилось в дерн примерно в ярде or ног Джорджианы. Она услышала звук удара, обернулась и вопросительно посмотрела на него. Ник тоже повернулся и посмотрел в направлении Трешфилд-хауса.
Вначале он ничего не увидел, но, приглядевшись повнимательнее, заметил женскую фигуру на крыше возле статуи Адониса. Это была леди Августа в своем белом муслиновом платье с узорами в виде веточек. Джорджиана тоже увидела старую леди.
— Что она там делает? — Джорджиана судорожно начала искать очки в карманах фартука.
Ник покачал головой:
— Я не знаю.
Поперек одной руки Августы лежал какой-то длинный и тонкий предмет. Свободную руку она сперва зачем-то поднесла ко рту и затем приложила ее к странному предмету. Поставила его вертикально и стала манипулировать с его концом. Потом достала длинный стержень и засунула его в первый предмет. Джорджиана уже вытаскивала очки из кармана, но опустила их, когда он выругался.
— Черт возьми, — сказал Ник. — У нее мушкет. — Он схватил Джорджиану за руку. — Скорее, бежим!
Не дождавшись ее согласия, он потащил Джорджиану за собой к деревьям. Раздался еще один выстрел. Пуля со свистом настигла их и вонзилась в землю возле ног Джорджианы. Она вскрикнула, Ник дернул ее за руку, и она оказалась впереди него.
— Бегите! — крикнул он. — Она не станет целиться в меня.
Он замедлил шаг и бежал следом за ней, пока они не достигли ряда буков. Затем он выскочил вперед, схватил ее за руку и затащил за самое толстое дерево, которое увидел. Пропито еще полминуты, прежде чем следующая пуля пробила дерн, не долетев нескольких ярдов до деревьев. Прижав Джорджиану к дереву своим телом, Ник вытянул шею и посмотрел на дом. Он ощущал тепло тела Джорджианы. Она тяжело дышала, и каждый вздох заставлял ее прижиматься к его груди и бедрам.
Издалека он с трудом различил леди Августу на крыше. Она положила мушкет, поднесла руку к полю шляпы, чтобы заслонить глаза от солнца, и посмотрела в сторону деревьев. Затем покачала головой, сунула в шелковый мешок предмет, который мог быть пороховницей, подняла мушкет, взяла ридикюль, шелковую сумку и исчезла. Он продолжал смотреть на дом, ожидая, что леди Августа появится на портике и бросится за ними в погоню.
— Мистер Росс?
— Да.
— Она ушла. Теперь вы можете меня отпустить.
Ник снова ощутил ритмичные движения ее груди и почувствовал, что его тело реагирует на это ощущение. Она пошевелилась, видимо ожидая, что он отойдет в сторону, но он не двигался. Вид ее влажной кожи и нежно выступающих грудей опьянил его.
Как его может волновать женщина в платье, которое закрывает все ее тело? Неожиданное возбуждение, которое он пытался подавить в Египетском крыле, вернулось к нему с новой силой. Пуля из мушкета могла убить ее раньше, — чем он впервые прикоснулся к ней. Без сомнения он испытал бы тогда такую адскую муку, что даже сейчас ему невыносимо было думать о ней.
— Она чуть не убила вас, — прошептал он.
Джорджиана смотрела на него широко открытыми глазами. Лицо ее горело, руки дрожали, когда она подняла их и надавила на его грудь, чтобы заставить отойти.
— Теперь все кончилось.
— Я так не думаю, Джордж, милый. По-моему, все только начинается. — Он не стал ждать ее ответа и. наклонившись, поцеловал ее в губы.
8
Она никогда не подходила так близко к мужчине, разве что когда танцевала, но она быстро поняла, что прикосновение руки в перчатке к ее бальному платью не идет ни в какое сравнение с прикосновением мужских губ к ее губам. Губы его были нежными и в то же время достаточно сильными, чтобы разомкнуть ее уста. У нее вырвался короткий приглушенный крик, когда она почувствовала, что его язык медленно проникает в ее рот.
Джорджиане показалось, что ее охватил огонь. Его тело прильнуло к ее телу. Это прикосновение заставило ее забыть о всех правилах хорошего тона, она открыта рот пошире, чтобы ее губы крепче прижались к нему. Ее руки перестали давить на его плечи, а опустились к поясу и обхватили его.
Юбки Джорджианы смялись, и впервые она ощущала прикосновение мужских бедер к своим, это ощущение врезалось в ее сознание, и она вдруг отчетливо поняла, что уже никогда не сможет забыть этого чувства.
Горячая волна возбуждения обожгла ее, когда он принялся жадно целовать ее в губы. Страсть придала ей смелости. Она обвила его руками и прижалась к нему еще сильнее, пытаясь удовлетворить незнакомое безудержное желание. Потом она сунула руки ему под жилет и провела ими по его ребрам.
Неожиданно он поднял голову, так что губы их теперь едва касались.
— О Боже, нет.
Эти слова смутили ее, но она уловила страдание в его голосе. Она вспомнила лорда Силверстона, и ее охватил страх.
— Что случилось?
Он закрыл глаза и оперся о дерево. Джорджиана вытащила руки из-под его жилета и положила сверху ему на грудь. В голове ее промелькнула странная мысль: ее руки вдруг показались ей очень маленькими по сравнению с его телом.
— Что случилось? — повторила она, боясь, что он нашел ее непривлекательной.
Росс сморщился, словно ее голос причинил ему боль. Не отвечая, он отшатнулся от нее, прошел несколько шагов и остановился, не поворачиваясь.
— Я должен найти леди Августу, — сказал он резким голосом.
Смущенная, Джорджиана, боясь спросить, почему он ее поцеловал, и еще больше — почему перестал целовать, ухватилась за эту тему.
— В этом нет необходимости. Леди Августа всегда промахивается.
Ник резко повернулся к ней:
— Всегда промахивается? Вы хотите сказать, что она уже делала это раньше?
— Разумеется. Но не часто. Изредка. Не беспокойтесь. Стрелок из нее никудышный.
— Черт возьми! Вы хотите сказать, что Трешфилд позволяет ей носиться с мушкетом и стрелять в людей?
— Только в тех, кого она считает шпионами. — «Он совсем забыл о поцелуе. Я никогда не забуду о нем». Ник зашагал к дому.
— Я заберу у нее этот мушкет.
— Вы не должны этого делать.
— Я сам знаю, что мне делать.
Джорджиана догнала его и схватила за локоть, но отдернула руку, когда он остановился и внимательно посмотрел на нее.
— Вы не должны этого делать, — повторила она. — Если забрать у нее мушкет, то у нее начнется ужасный припадок. Она визжит, бросается на пол и наносит себе травмы.
— И вы считаете это веской причиной для того, чтобы оставить ее с оружием? О женщины! Ума у них не больше, чем у зайцев.
— Не вмешивайтесь не в свое дело, — сердито проговорила Джорджиана. Похоже, он забыл об их поцелуе, — Это вас не касается.
Он подошел к ней, заставив ее снова отступить к дереву.
— Зато вы меня касаетесь, — тихо произнес он, — нравится вам это или нет.
— Почему? — Голос Джорджианы звучал напряженно. В нем угадывалось волнение.
Должно быть, она напугала его, поскольку он ответил не сразу. Росс сунул руки в карманы, сжал их в кулаки и нахмурился.
— Потому что я обязан Джосу жизнью и потому что это единственное, о чем он меня попросил за время нашего знакомства. Мы немедленно выезжаем в Лондон.
Почему-то ей хотелось услышать от него другой ответ. Желая соблюсти пристойность, она сказала:
— Никуда я не поеду и не пытайтесь еще раз перехитрить меня, ваш номер не пройдет. Тетя Ливи обратит против вас свое ружье. Ну, а если вам все-таки удастся меня обмануть, то Трешфилд и мой отец вас из-под земли достанут.
Он подошел к ней еще ближе, так близко, что она увидела темно-синий цвет его глаз.
— Значит, мне придется придумать другой способ.
— Я с интересом буду наблюдать за вашими усилиями.
В уголках его глаз появились морщинки. Он посмотрел на нее с веселым удивлением.
— Ты опять дуешься, Джордж.
— А вы пытаетесь мной руководить.
Он не слушал ее. Почесав подбородок указательным пальцем, он сказал:
— Сперва я займусь установлением прицела на этом мушкете.
— Я уже сделала это. Вы полагаете, что я сама не могла додуматься? Тетя Ливи помогла мне.
— Великолепно.
Ей показалось, что он забыл о том, что они делали только что. Как может он оставаться таким спокойным, когда произошло нечто беспрецедентное? Но он целовал женщин и раньше. Очевидно, многих. Возможно, это ему наскучило. Может быть, он развлекался с ней только потому, что здесь нет другой, более привлекательной женщины?
Он задумался, устремив взгляд в землю, и она могла как следует его рассмотреть. Выгоревшие на солнце волосы казались на фоне темных янтарной россыпью. Он немного хмурился, и на лице его от носа до подбородка пролегла почти незаметная складка. Тонкие изящные брови, большой, красиво очерченный рот.
Ямочки украшали его щеки. Крупный и волевой подбородок подтверждал то, что она уже знала о его характере: Николас Росс рожден, чтобы подчинять своей воле окружающих.
Он был выше Джоселина и мог смотреть на нее — сверху вниз — досадное обстоятельство, так как она привыкла вселять в мужчин страх своим внушительным ростом. Вид его широких плеч и сильных рук позволял предположить, что он без труда поднимет свою лошадь. В отличие от Людвига ему не нужно было подбивать свой фрак вагой, чтобы сделать свою фигуру более представительной. Не нуждался он и в корсете, который носили некоторые мужчины, чтобы сузить свою талию.