Это был высокий тощий марсианский парнишка, сутулый и застенчивый. Неуклюжий, как щенок. Почему он играл у них на третьей базе

- ума не приложу. Опять же, и меня они назначили шортстопером

, а ведь я левша и не могу перехватить граундер

. Вот что значит изучать спорт по видео. Для нас, американцев, некоторые вещи настолько очевидны, что мы даже не задумываемся над ними. Например, никому сроду и в голову не придет поставить на шортстоп левшу. Но на Марсе все было внове. Многие люди там влюбились в бейсбол, заказали экипировку, раскатали несколько полей, и пошло-поехало.
      Вот и мы там оказались - я и этот малыш Грегор - и пошли вытаптывать левую сторону внутреннего поля. Он выглядел таким юным, что я спросил, сколько ему лет, а он ответил: «Восемь», - и я подумал: «Черт побери, „юный" - не то слово», но потом понял, что он имел в виду, конечно же, марсианские года, так что ему было лет шестнадцать-семнадцать, но казался он младше. Он откуда-то недавно перебрался на Аргир 4и снимал квартиру то ли вместе с родственниками, то ли с друзьями, - я никогда не мог толком понять, - но он казался мне очень одиноким. Тренировок Грегор никогда не пропускал, хотя считался худшим игроком в какой-то ужасной команде, и было слишком заметно, как он сокрушается из-за всех своих оплошностей и страйк-аутов

. Меня всегда удивляло, зачем он вообще выходит на поле. А уж какой застенчивый; и эта сутулость; и прыщи; а как он запинался о собственные ноги, краснея и что-то бормоча, - определенно, Грегор был неподражаем.
      Английский не был его родным языком. То был не то армянский, не то моравский, не то что-то еще в этом роде, во всяком случае, на нем никто не говорил, за исключением пожилой пары, с которой он вместе жил. Так что бормотал Грегор какую-то неразбериху, которая на Марсе сходила за английский, а иногда даже пользовался транслейтором, но в основном старался не оказываться в ситуации, где ему пришлось бы говорить.
      И делал ошибку за ошибкой. Должно быть, смотреть на нас со стороны было потешно - я ростом ему по пояс, и мы оба дружно пропускаем катящиеся мимо мячи, - цирк, да и только! А еще мы пинали их, расшвыривали во все стороны и гнали аж за пределы первой базы. Аут нам очень редко удавался. Бывало, это бросалось в глаза, за исключением тех случаев, когда все остальные тоже играли не лучше. Бейсбол на Марсе отличался крупным счетом.
      Но все равно это была превосходная игра. Нет, в самом деле, все выглядело как во сне. Прежде всего - горизонт. Когда вы находитесь на плоской, такой как Аргир, равнине, то он от вас, скорее всего, лишь в трех милях, а не в шести. Это очень заметно глазу землянина. Потом эти площадки - у них просто сверхъестественные размеры ближнего поля, ну а дальнее поле - так и вовсе громадное. У моей команды оно было примерно девятьсот футов в длину и семьсот - в ширину. Стоишь на этой тарелке, и изгородь на границе дальнего поля кажется тонкой зеленой линией под пурпурным небом, почти у самого горизонта, - вот я и говорю вам, что бейсбольная площадка покрывала почти все видимое пространство. Это было так здорово!
      Они играли с четырьмя аутфилдерами

, как в софтболе

, и все равно коридоры между игроками были широкими.
      А воздух там почти такой же разреженный, как в базовом лагере Эвереста, и низкая гравитация. Поэтому когда вы бьете по твердому мячу, он летит так, будто его ударили длинной клюшкой для гольфа. Даже при таких больших полях в каждой игре было по несколько хоум-ранов

. На Марсе игры редко заканчиваются всухую. Мне, во всяком случае, до сих пор не приходилось быть тому свидетелем.
      Я занялся бейсболом после восхождения на гору Олимп, где помогал основать новый научно-исследовательский почвенный институт. Им хватило ума не пытаться изучать эту проблему по видео. Поначалу в свободное время я взбирался на горы Харит, но потом ударился в бейсбол и оказался слишком занят. «Прекрасно, я стану играть, - ответил я, когда меня попросили. - Но тренером не буду. Не люблю указывать людям, что им делать».
      Поэтому я вместе со всеми выходил и проделывал футбольные упражнения, разогревая даже те мышцы, которые никогда не понадобятся. Потом Вернер принимался отрабатывать подачу на ближнем поле, а мы с Грегором начинали отбиваться. Мы походили на матадоров. Время от времени налетали на мяч и посылали его аж за первую базу, и изредка бейсмен

, верзила ростом выше двух метров с комплекцией цистерны, брал наши подачи, и тогда мы с Грегором торжествующе хлопали перчаткой о перчатку друг друга. Проделывая это изо дня в день, он уже меньше стеснялся меня, хотя и не намного. И я видел, что он бросает мяч чертовски резко. Рука у него была такой длины, как все мое тело, она казалась бескостной, как щупальце кальмара, поэтому настолько свободно поворачивалась в запястье, что Грегор прямо-таки выстреливал мячом. Конечно, иногда мяч поднимался и проходил метров на десять выше головы первого бейс-мена, но в том, что он летел в нужную сторону, сомнений не было. Я начинал понимать, что Грегор играет не только затем, чтобы находиться среди людей, с которыми ему не обязательно разговаривать, но и потому, что это давало ему возможность подняться в собственных глазах. Я понял, что он не столько застенчив, сколько угрюм. Или - и то и другое вместе.
      В любом случае, наши броски были не броски, а посмешище. Удары битой шли чуть получше. Грегор научился подрезать их и отбивать граундеры до самой середины поля; это было довольно эффектно. Ну а я начал работать над своим чувством времени. После нескольких лет игры в софтбол с его медленными подачами я неделю спустя с таким остервенением замахивался битой на все, что попадалось под руку, что, уверен, глядя на это, мои товарищи по команде думали: не иначе, им достался умственно отсталый американец. А поскольку у них было правило ограничивать количество землян в команде двумя игроками, то, без сомнения, они чувствовали себя разочарованными этим обстоятельством. Но постепенно я приспособился выверять момент удара и после этого бил уже довольно прилично. Дело было еще в том, что их питчерам

не грозили травмы. Эти амбалы возвышались у тебя за спиной и вбрасывали с такой силой, на какую только были способны, как и Грегор, - от них ведь требовалось лишь заколотить противнику штрафное очко. Было немного боязно, потому что они частенько шарахали прямо в тебя. Но если мяч несся тебе под дыхало, то единственное, что могло спасти, - это точно рассчитанный момент удара. И если тебе это удавалось, то как мяч летел! Всякий раз, когда я соприкасался с ним, это было словно чудо. Казалось, если правильно ударить, то ты можешь запустить его на орбиту, и именно таким у них было одно из прозвищ хоум-рана. «О, этот орбитальный», - бывало, говорили они, наблюдая, как мяч уходит за пределы поля, направляясь к горизонту. У них имелся маленький колокол, наподобие судового, прикрепленный к стенке позади «дома»

, и в таких случаях кто-нибудь сильно бил в него до тех пор, пока тебя не окружали базовые игроки. Очень славный местный обычай!
      Так что мне это нравилось. Прекрасная игра, даже когда ты весь избит. Сильнее всего после тренировки болели мышцы живота, я даже не мог смеяться. Однако я делал успехи. Принимая мячи, летевшие с правой стороны, я разворачивался и отбивал их первому или второму бейсмену. На зрителей подобный трюк производил впечатление, хотя, конечно же, выглядело это нелепо. Ты походил на одноглазого в стране слепых. И знаете - не сказать, чтобы они были плохими спортсменами, но никто из них не играл так, как играют дети, они оказались начисто лишены бейсбольного чутья. Им просто нравилось играть. И я мог их понять: огромное, как мир, зеленое поле под пурпурными небесами с летающими туда-сюда желто-зелеными мячами - это было прекрасно. Мы замечательно проводили время.
      Я начал давать Грегору советы, хотя поклялся себе не втравляться в тренерство. Не люблю указывать людям, что им делать. Эта игра и без того слишком жесткая. Но, случалось, от моего удара мяч летел к аутфилдерам высоко над игровым полем, и было трудно удержаться и не сказать им, чтобы они не следили за мячом, а заходили под него и, подняв вверх перчатку, ловили, но не бежали всю дорогу с торчащими вверх, как у статуи Свободы, руками. Или когда принимали мячи с лета (это труднее, чем кажется), давал им под руку советы. Мы с Грегором отрабатывали броски в течение всей разминки, так что, просто следя за мной и стараясь попасть в такую низкую цель, как я, он совершенствовал свое мастерство. Определенно, Грегор был очень настойчив. И я видел, что в целом броски его становились все качественнее. Мячи летели ко мне каждый раз по новым траекториям, да и неудивительно, если принять во внимание, что запястье у него вращалось, как на шарнирах. Я должен был глядеть в оба, чтобы не пропустить мяч. Парень был непредсказуем, но явно обладал большим потенциалом.
      И по правде говоря, наши питчеры никуда не годились. Я любил этих парней, но они не могли выиграть ни одного очка, если вы отбивали их мячи. За каждую игру они отправляли в пробежку по десять-двадцать бьющих, а игры эти состояли из пяти иннингов

. Вернер, бывало, проследит, когда Томас упустит десятого нападающего, и с легкой душой сам берется за дело, чтобы продуть еще десяток очков.
      Порой они проделывали это дважды, а мы с Грегором стоим себе, пока раннеры

другой команды проходят мимо, как на параде или в очереди у зеленщика. А когда Вернер направляется к горке, я встаю рядом с Грегором и говорю:
      - Знаешь, Грегор, ты мог бы вбрасывать лучше этих парней. У тебя хорошая рука.
      А он с ужасом глянет на меня и забормочет:
      - Нет, нет, нет, нет, это невозможно.
      Но как-то раз во время разминки он отколол такой поистине подлый удар, что угодил мне в запястье. Потирая ушибленное место, я шагнул к нему.
      - Ты видел, как этот мяч загнулся? - спросил я.
      - Да, - ответил он, глядя в сторону. - Извини.
      - Не извиняйся. Это называется крученый мяч, Грегор. Он может быть полезен. Ты в последний момент выгнул кисть, и мяч прошел над ней - вот так, понимаешь? Ну-ка, попробуй еще раз.
      Так мы понемногу начали осваивать этот удар. В старших классах каких только бросков я не делал: и крученые, и скользящие, и сплит-фингеры, и с перехватом. Я понимал, что большинство из этих ударов у Грегора получаются чисто случайно, но чтобы не смущать его, я просто продолжал отрабатывать у него крученые. Я говорил ему:
      - Просто брось мяч мне, как ты это сделал в первый раз.
      - Я думал, ты не собирался тренировать нас, - сказал он.
      - А я и не тренирую тебя! Просто брось, как в тот раз. А потом в игре бросай прямо. Как можно прямее.
      Он поворчал немного на своем моравском, не глядя мне в глаза. Но проделал это. И некоторое время спустя выдавал уже добротные крученые. Конечно, воздух на Марсе более разреженный, а значит, не требовалось большого усилия, чтобы подрезать мяч. Но я заметил, что на мячах в синюю крапинку швы были несколько рельефнее, чем на мячах с красными точками. Игроки пользовались и теми и другими, не видя между ними разницы. Но она была. Поэтому я взял это на заметку и продолжал работать с Грегором.
      Тренировались мы подолгу. Я показал ему, как бросать с оттяжкой, решив, что возбуждение, которое в нем чувствовалось, свидетельствовало о том, что он понемногу раскрепощается. И к середине сезона он бросал этот крученый с оттяжкой. Мы никому об этом не говорили. Грегор просто неистовствовал с этим ударом, но загибался он у него здорово; удар получился и вправду слишком крутым, чтобы его можно было легко взять. Это помогало мне и на шортстопе. Хотя в конце концов в одной игре при счете, как обычно, 20:0 бьющий отбил высокий мяч, и я рванул за ним. Ветер уносил мяч, а я несся вслед, пока, догнав его, не растянулся там между нашими перепуганными центровыми.
      - Может быть, тебе лучше играть аутфилдером, - сказал Вернер.
      Я возблагодарил господа.
      Так что после этого случая я играл левым или правым центровым и всю игру то гонял катившиеся по полю мячи к изгороди, то отбрасывал их назад на шортстопера. Или, что было чаще, стоял там и наблюдал, как другая команда делает перебежки. Я по привычке что-то выкрикивал, пытаясь поболтать с другими, но потом заметил, что на Марсе никто не кричит во время игры. Как будто играют глухонемые. Так что мне пришлось бы обмениваться репликами с командой с расстояния двухсот метров от центра поля, выслушивая вдобавок критические судейские замечания. Мне было плохо видно площадку, но все же я делал свое дело лучше них, и они это тоже знали. Смех, да и только. Люди проходят мимо и говорят: «Эй, да это американец там».
      Однажды после очередного проигрыша на своей площадке, кажется, со счетом 28:12 все пошли обедать, и один только Грегор остался, глядя куда-то вдаль.
      - Ты собираешься идти? - спросил я его, показывая на других, но он покачал головой.
      Грегор должен был идти домой и работать. Я и сам собирался вернуться на работу, поэтому пошел вместе с ним в город, такой же длинный и узкий, как одно местечко у нас в Техасе. Я остановился перед его кооперативным жилищем. Это был большой дом со множеством маленьких квартирок. Я никогда не мог отличить на Марсе одно такое здание от другого. Грегор застыл, как фонарный столб, и я уже собирался уйти, когда вышла пожилая женщина и пригласила меня внутрь. Грегор говорил ей обо мне, сказала она на ломаном английском. Меня представили людям, сидевшим в кухне, в большинстве своем они оказались невероятно высокими. Грегора, судя по всему, ужасно смущало мое присутствие, поэтому я постарался как можно скорее уйти. Мужчина и женщина, похоже, были дед и бабка Грегора. Молоденькая девушка, примерно того же возраста, что и Грегор, окинула нас ястребиным взглядом. Грегор даже не посмотрел на нее.
      На следующей тренировке я спросил:
      - Грегор, это были твои дедушка и бабушка?
      - Вроде как.
      - А эта девушка, кто она такая? Ответа не последовало.
      - Кузина или что-то в этом роде?
      - Да.
      - Грегор, а твои родители - где они?
      Он только пожал плечами и начал подавать мне мячи.
      У меня создалось впечатление, что они живут где-то в другой части этого дома, но наверняка я этого никогда так и не узнал. Многое из того, что я видел на Марсе, мне нравилось, - например, то, как они сообща управляются со своими делами, в такой тесноте, но живут при этом спокойнее, чем мы, земляне. Что касается их родственных связей - дети воспитывались группами сородичей или одним из родителей, или еще как-нибудь - в этом я не очень-то разбираюсь. Но если вы меня спросите, я отвечу, что при таком воспитании возникают проблемы. Компания подростков готова избить кого угодно. Им не важно, чем вы занимаетесь.
      Как бы то ни было, сезон близился к концу, а по окон-чании его я собирался вернуться на Землю. Рекордным для нашей команды стал счет 3:15, и по результатам сезона мы заняли последнее место. Но во время уик-энда они устроили турнир для всех команд Равнины Аргир, состоявший из серии трехыннинговых игр, поскольку нашлось много желающих принять в них участие. Мы с ходу продули первую игру и шли в хвосте. Потом и следующую сдали, и все, главным образом, из-за пробежек. Вернер на какое-то время снял с игры Томаса, но потом, когда это не помогло, Томас вернулся на горку. Я побежал к ним туда от самого центра и сказал Вернеру:
      - Посмотри на своих парней. Позволь вбрасывать Грегору.
      - Грегору! - воскликнули они хором. - Ни за что!
      - Он будет еще хуже нас, - возразил Вернер.
      - Куда еще хуже? Вы, парни, только что завалили одиннадцать подач. Ночь наступит, прежде чем до Грегора дойдет очередь.
      Они вынуждены были согласиться. Как вы можете догадаться, оба они были обескуражены. Так что я подбежал к Грегору и сказал:
      - Ну-ка, теперь ты попробуй.
      - Ой, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет.
      Он был решительно против. Потом бросил взгляд на трибуны, откуда за нами наблюдало сотни две зрителей, в основном друзья, родственники да несколько любопытных прохожих. И тогда я увидел, что его «вроде как дедушка с бабушкой» и «кузина или что-то в этом роде» тоже сидят там. Грегор мрачнел с каждой минутой и становился похожим на висельника.
      - Давай, Грегор, - сказал я, вкладывая мяч в его перчатку. - Я сам стану ловить. Все будет, как на разминке. Просто швыряй свои крученые мячи. - И я потащил его к горке.
      Итак, Вернер разминал его, а я тем временем переходил на кэтчерскую

позицию, а по пути, натягивая экипировку, передвинул поближе коробку с мячами в синюю крапинку - из судейского запаса.
      Я видел, что Грегор волнуется, как и я сам. Я никогда прежде не играл кэтчером, как и он - питчером, а все базы были заняты, и никто не стоял за их пределами. Это была необычная бейсбольная ситуация.
      Наконец я экипировался и подбежал к Грегору.
      - Не старайся бросать слишком сильно, - сказал я. - Просто посылай крученый мяч прямо в мою перчатку. Не обращай внимания на бьющего. Я буду подавать тебе знак перед каждым броском: два пальца - крученый удар, один - быстрый.
      - Быстрый? - переспросил он.
      - Ну это когда ты сильно бросаешь. Не беспокойся об этом. Все равно мы будем заколачивать крученые.
      - А еще говорил, что не собираешься быть тренером, - с горечью сказал он.
      - Так я и не тренирую, я кэтчую.
      С тем я и вернулся и занял позицию в дальней части кэтчерской зоны.
      - Следи за кручеными мячами, - сказал я судье.
      - Кручеными? - удивился он.
      Итак, мы начали. Грегор стоял на горке, сгорбленный, как большой жук-богомол, мрачный, раскрасневшийся. Первый мяч просвистел к ограничительной стенке поверх наших голов. Объявили счет, а я подобрал мяч и, обогнав раннера, перебегавшего с первой на вторую базу, подлетел к Грегору.
      - Все нормально, - сказал я, - базы очищены, а мы получили аут. Давай-ка просто брось теперь. Прямо в перчатку. Точно так же, только пониже.
      Он так и сделал. Грегор направил мяч прямо на бьющего, тот отпрыгнул, и мяч врезался мне в перчатку. Судья онемел. Я развернулся и показал ему, что мяч у меня в руке.
      - Это был страйк

, - сказал я ему.
      - Страйк! - заорал судья и ухмыльнулся мне: - Он ведь загнулся, верно?
      Черт подери, так оно и было.
      - Эй, - выговорил опешивший от неожиданности бьющий. - Что это было?
      - Мы вам снова покажем, - ответил я.
      И после этого Грегор пошел загибать удар за ударом. Я показывал ему два пальца, и он посылал крученые мячи. Это вовсе не означало, что все они становились страйками, но их оказалось достаточно, чтобы бьющие не слишком часто делали перебежки. Все мячи были в синюю крапинку. Судья начал выкидывать их из той самой коробки.
      А в промежутке между двумя бьющими я оглянулся и увидел, что зрители и все команды, не игравшие в тот момент, столпились у задней стенки, чтобы следить за подачами Грегора. До сих пор никто никогда не видел на Марсе крученых мячей, и теперь люди давились там, позади, раскрывая от изумления рты и захлебываясь от хвалебных возгласов при каждом броске. Бьющий отскакивал или слегка отшатывался и с широкой ухмылкой оглядывался на толпу, как бы говоря: «Ну что, видели? Это был крученый!»
      Так что мы сумели отыграться. Грегор так и оставался питчером, поэтому и три следующие игры мы тоже выиграли. В третьей он забросил ровно двадцать семь мячей и вывел в аут всех девятерых бьющих, каждого с тремя штрафными очками. Однажды, когда мы играли в школе, Вальтер Феллер вышиб всех двадцать семь бьющих; теперь и Грегор сделал то же самое.
      Толпе это нравилось. Лицо у Грегора уже не было таким красным, и он почти выпрямившись стоял на своей позиции. Он все еще отказывался смотреть куда бы то ни было, кроме как на мою перчатку, однако взгляд его, прежде полный мрачного ужаса, теперь стал невероятно сосредоточенным. Может, Грегор и был тощий, но зато какой высокий! Там, на горке, он выглядел чертовски внушительно.
      И вот мы снова взгромоздились на победный пьедестал, теперь нам предстоял полуфинал. В перерывах между играми люди толпами тянулись к Грегору с просьбой расписаться на бейсбольных мячах. Удивленное выражение почти не сходило с его лица, но в какой-то момент я заметил, что он мельком улыбнулся, бросив взгляд на свое семейство и помахав им.
      - И как только у тебя рука выдерживает? - спросил я его.
      - Что ты имеешь в виду? - уточнил Грегор.
      - Ничего, все нормально, - ответил я. - Теперь послушай. Я хочу в этой игре снова встать аутфилдером. Ты сможешь подавать Вернеру? Видишь ли, в команде, с которой мы будем играть, есть два американца, Эрни и Сезар, а они, как я подозреваю, умеют закручивать удары. Просто у меня такое предчувствие.
      Грегор кивнул, и я понял, что ему все равно, - лишь бы была перчатка, в которую можно бросать. Так что я согласовал это с Вернером и в полуфинале снова встал правым центровым. К тому времени мы уже играли при зажженном свете. Под пурпурным сумеречным небом поле расстилалось во все стороны, словно большое бархатное покрывало. Из центра внешнего поля фигуры игроков казались крошечными.
      И, похоже, предчувствие меня не обмануло, потому что я перехватил у Эрни сильный прямой мяч, а затем сделал еще одну пробежку через середину, как мне показалось, за тридцать секунд, прежде чем достал отбитый Сезаром мяч под рукой у высоченного техасского легионера. Даже Грегор между иннингами подбежал и поздравил меня. И вы знаете, давно известно, что хорошая игра в поле ведет к хорошему выходу на биту. Уже в предыдущих играх я бил прилично, но теперь, в этом полуфинале, я ударил высокий, с силой пущенный мяч так жестко, что, казалось, я вообще его не касался, а он летел себе и летел. Этот хоум-ран прошел над центром изгороди и исчез где-то в сумерках. Я потерял его из виду еще до того, как он упал.
      Потом в финале я проделал это снова в первом иннинге, спиной к спине с Томасом, - его мяч ушел влево, а мой - опять по центру. Это получилось у меня два раза подряд, и мы выигрывали, а Грегор только успевал загибать мячи. Так что, когда начался второй иннинг, я чувствовал себя на высоте, и люди кричали, требуя очередной хоум-ран. У пит-чера команды противника был поистине непреклонный вид. Этот здоровенный парень одного с Грегором роста, но с мощной, как у многих марсиан, грудью возвышался позади меня и первым же своим мячом запустил мне в голову. Не нарочно, просто он не владел собой. После этого я едва отбил несколько подач за боковую линию, с запозданием отшатываясь, с трудом увертываясь от его неистовых ударов до самого страйк-аута и апатично думая про себя: «Какого черта, страйк-аут - ну и пусть, выбил парочку за изгородь, и то ладно».
      Потом я услыхал, как Грегор орет:
      - Давай, тренер, ты можешь это сделать! Держись! Соберись!
      Догадываюсь, что вся наша команда со смеху покатывалась над тем, как он, надо сказать, довольно сносно подражал мне. Думаю, я раньше выдавал им подобные словечки, хотя, конечно же, это была всякая чушь, которую вечно автоматически выкрикиваешь во время игры и которая ровным счетом ничего не значит. Я даже не знал, что люди меня слышали. Но сам-то я теперь ясно слышал, как Грегор подбадривает меня. Я сделал шаг назад и подумал: «Послушайте, да мне вовсе не нравится быть тренером, я отыграл десять игр на шортстопе и не пытался вас, ребята, тренировать». Я чувствовал такое раздражение, что едва соображал, когда увидел летящий на меня мяч, однако все-таки отбил его прямехонько за пределы изгороди, даже выше и дальше, чем первые два. А ведь это была сильная подача, точно в зону страйка

, выше колен. Эрни мне потом сказал: «Ты сделал этого парня». Мои товарищи по команде били в маленький судовой колокол во время моих перебежек по базам, а на пути от третьей базы до «дома» я обменялся со всеми ребятами хлопками и чувствовал, что не могу сдержать довольной ухмылки. А потом я сидел на скамье и все еще чувствовал на ладонях их удары. А перед глазами у меня проплывал улетающий вдаль мяч.
      Итак, в финальном иннинге мы вели со счетом 4:0. Команда противника была полна решимости отыграться. Грегор наконец начал уставать, он сделал пару перебежек, потом навесил крученый, а их громила перехватил мяч и швырнул его намного выше моей головы. Теперь-то я нормально контролирую прямые удары, но в ту минуту совершенно растерялся, увидев летящий выше меня мяч, поэтому я повернулся к нему спиной и помчался к изгороди, пытаясь на бегу вычислить, уйдет ли он за пределы поля, или я подберу его у ограждения, но потом потерял его из виду. Видите ли, бег на Марсе - очень странная штука. Ты разгоняешься, а потом тебя несет вперед, как на велосипеде с проколотыми шинами, - того и гляди, врежешься лицом в землю. Так я и летел, стараясь удержаться на ногах, когда, почти добежав до изгороди, оглянулся и увидел падающий мяч. Я подпрыгнул, пытаясь оттолкнуться точно вверх, но, понимаете, сила инерции была слишком велика, а я совсем забыл о гравитации, поэтому меня подбросило, и я, к своему удивлению, схватил мяч, но тут же обнаружил, что лечу прямо над изгородью.
      Я упал и покатился, взметая в воздух пыль с песком, зато мяч прочно застрял в моей перчатке. Перепрыгнув обратно через ограждение на поле, я поднял мяч над головой, чтобы всем было видно, что он у меня. Но судьи все равно отдали хоум-ран другому питчеру по той простой причине, что ты должен оставаться в квадрате, когда принимаешь мяч, такое уж у них правило. Мне было все равно. И что ни говорите, а вся соль игры в таких вот именно штучках. А то, что тот питчер тоже заработал очко, было справедливо.
      Мы снова поднялись на пьедестал, и Грегор запустил мячом в сторону. Мы выиграли турнир. Нас окружила толпа. Особый успех выпал на долю Грегора. Он оказался настоящим героем дня. Всем хотелось, чтобы он написал им что-нибудь на память. Он был все так же немногословен, но теперь уже не сутулился. На лице его застыло удивленное выражение. Потом Вернер взял два мяча, и все расписались на них, чтобы сделать нам с Грегором своеобразные подарки. Позже я разглядел, что половина имен на моем трофее были шутливыми. «Микки Мантл»

, и остальные в том же духе. А Грегор написал: «Салют тренеру Артуру, с уважением, Грегор». Этот мяч до сих пор лежит у меня на письменном столе.
 
      

Третья база - один из углов квадрата ближнего поля.
 
      

Шортстопер - игрок, контролирующий пространство между второй и третьей базами.
 
      

Граундер - отбитый мяч, который катится или прыгает по земле.
 
      

Страйк-аут - ситуация, при которой после трех штрафных очков игрок нападения выходит из игры.
 
      

Аутфилдер - игрок обороняющейся команды, патрулирующий внешнее поле.
 
      

Софтбол - разновидность бейсбола.
 
      

Хоум-ран - удар, при котором мяч летит за ограждение. Хоум-ран дает право бьющему обежать все базы и вернуться в «дом», заработав этим очко.
 
      

Бейсмен - игрок, стоящий на одной из баз.
 
      

Питчер - ключевой игрок обороняющейся команды, бросающий мяч.
 
      

«Дом» - основная база, на которой начинается и завершается любая результативная атака.
 
      

И н н и н г - игровой период, состоящий из двух частей: вначале одна команда играет в обороне, а другая - в нападении.
 
      

Раннер - бывший бьющий, который, бросив биту, перебегает на базу.
 
      

Кэтч ер - игрок обороняющейся команды, который принимает мяч, поданный питчером, при условии, что бьющий не отбил его.
 
      

Страйк - в бейсболе - штрафное очко бьющему, если он не попал по мячу, брошенному питчером.
 
      

Зона, ограниченная шириной домашней базы и высотой от колена до груди бьющего.
 
      

Микки Мантл (1931 - 1995) - известный американский бейсболист, выступал за команду «Нью-Йорк янкиз» (1951 - 1968).
 

This file was created

with BookDesigner program

bookdesigner@the-ebook.org

04.08.2008