- Из Сан-Диего, Хэнк. Они приехали сюда - вернее, они остановились чуть южнее Онофре. Они говорили с Рекавери Симпсоном и следовали за нами до толкучки - нарочно, чтобы поговорить со мной, правда здорово, слухом земля полнится, кто в поселке старший... Так вот...
      - Эти двое...
      - Да! Они говорят, что приехали из Сан-Диего в Онофре на поезде.
      Мы сидели, уставившись друг на друга. Язычки пламени плясали над головешками и в шальных глазах старика. "Приехали на поезде".
      Глава 4
      Через несколько дней после возвращения с толкучки мы с отцом проснулись под шум ливня. Позавтракали целой буханкой, развели большой огонь и сели чинить одежду, но дождь все сильнее молотил по крыше, а когда мы выглянули в дверь, то в сплошной серости едва смогли разглядеть огромные эвкалипты. Казалось, океан подпрыгнул до неба и рушится сверху, чтобы смыть нас и в первую очередь наши посевы. Молодые всходы, почву, колышки - все унесет вода.
      - Похоже, будем класть пленку, - сказал отец.
      - Точно.
      При свете очага мы принялись ходить по темной комнате, нашли пончо и шляпы, еще немного походили, взволнованно переговариваясь. Сквозь шум ливня слабо донесся зов Рафаэлевой трубы: высокий-низкий-высокий-низкий-высокийнизкий.
      Мы оделись, выскочили на улицу и через минуту промокли до нитки. "Ух!" - крикнул отец и побежал к мосту, расплескивая лужи. На мосту ежились под пончо и зонтами несколько человек - ждали, когда принесут пленку. Мы побежали к бане. Дорога превратилась в ручей, река пенилась и бурлила. Мы посторонились, пропуская троих или четверых соседей, с трудом шагавших под тяжестью огромного рулона пленки. В бане Мендесы, Мандо, Док Коста, Стив и Кэтрин, не глядя, укладывали пленку на плечи входившим. Я подлез под конец рулона и засеменил вместе с ним, подгоняемый резкими выкриками Кэтрин. У нее не посачкуешь, это точно. На улице хлестало как из ведра.
      Я помог отнести через мост на поле три рулона, теперь пришло время расстилать. Мы с Мандо ухватились за край неплотно смотанного полиэтилена, когда-то прозрачного, а сейчас мутного от грязи, и наклонились, чтобы обхватить его руками. Дождь заливал в штаны; пончо хлестало по спине. Габби и Кристин взялись за другой конец, и вчетвером мы поволокли пленку к рядам капусты в нижней части склона. Дальше работа шла так: мы, сопя от натуги и покрикивая друг на друга, поднимали рулон, разматывали один оборот и снова опускали, по щиколотку в воде, которая уже залила борозды между грядками. Склон высился перед нами корявый и черный. В ямах собрались вспененные дождем лужицы серой воды. Рулона еле-еле хватило на всю капусту. Идя назад вдоль пленки, я заметил, что многие всходы примяты. Плохая защита, но другой у нас нет. Ниже маленькие склоненные фигуры раскатывали другие рулоны: Хэмиши, Эглоффы, Мануэль Рейс и прочие работники Кэтрин, с ними Стив и Рафаэль. Дальше бушевала река, коричневый поток, из которого торчали затопленные деревья и макушки кустов. На секунду проглянуло солнце, все преобразилось, засияло под косой завесой дождя, но тут же снова померкло.
      В нижней части поля старик помогал разложить оставшиеся рулоны. К спине у него были привязаны две жерди, на которых он пристроил пластиковый купол - зонтик. Я рассмеялся, невольно глотая дождь:
      - Надел бы шляпу, как все нормальные люди.
      - В том-то и дело, - сказал Мандо, согревая замерзшие руки под мышками. - Он не хочет, как все.
      - Он и без этой хреновины над головой не как все.
      Габби и Кристин догнали нас у подножия склона. Габби, похоже, свалился в грязь, он был весь чумазый, и его робкая улыбка казалась по контрасту особенно белозубой. Мы подхватили следующий рулон и потащили в гору. Ветер качал деревья на холме, ветки клонились и шумели, так что вершина походила на огромного зверя, захваченного бурей. Вода бежала по уже расстеленной пленке. На обратном пути мы с Габом остановились расправить складки и как следует убрать края в борозды.
      Дренажная канава у подножия переполнилась, но тем не менее вода стекала в реку.
      Подошел Том. Его лицо под зонтом было таким же мокрым, как у всех остальных. "Привет Габриэль, Генри, Армандо, Кристин. Приятная встреча. Кэтрин сказала, ей надо помочь с кукурузой". Мы четверо, дрожа и хлопая себя руками для согрева, побежали на берег реки, где росла кукуруза. Кэтрин, такая же чумазая, как Габби, носилась повсюду, сгоняла работников в кучу, помогала тащить вверх непослушные рулоны, указывала на складки в уже расстеленной пленке. Она крикнула, что делать, и мы побежали, подгоняемые ее пронзительным голосом.
      Кукуруза вымахала уже в две ладони, и класть пленку прямо на нее было нельзя - сломались бы побеги. Поэтому через каждые несколько ярдов были расставлены цементные блоки, и пленку привязывали к ним за кольца. Приходилось двигать блоки, чтобы они соответствовали кольцам. Стив и Джон Николен работали на пару, двигали блоки и затягивали узлы. Все были перемазаны по уши. Кэтрин отправила нас на верхний край поля. Здесь мы нашли двух ее младших сестренок, Дока и Кармен Эглофф, которые возились с узким рулоном.
      - Давай разматывай, пап! - крикнул Мандо на ходу.
      - Берись, - устало отвечал Док.
      Мы присоединились к работающим и, покуда они разматывали, стали привязывать пленку к блокам. Кэтрин расставила их неделю назад, и я удивлялся, как близок каждый блок к своему кольцу. Однако все равно каждый приходилось немного двигать, стоя на коленях в грязной жиже. Наконец мы закрепили этот рулон и побежали за следующим.
      Прошло немало времени, прежде чем мы снова полезли на горку. Ветер рвал пленку из окоченевших пальцев, все больнее было ее держать. Узлы не завязывались, и я отчаивался, глядя, как непослушные пальцы делают ошибку за ошибкой. Ноги, разумеется, давно онемели. Небо затянули черные тучи, стемнело. Растянутая пленка слабо поблескивала. Стоя на коленях в грязи и дрожа от холода, я поднял глаза от узла и увидел, что поле чернеет фигурами: сгорбленными, скрюченными спиной к ветру. Я остервенело затянул узел.
      К тому времени как расстелили третий рулон - работники мы были не ахти какие, - большая часть кукурузы была укрыта. Мы пошли к речке искать Кэтрин. Мимо нас под мостом проплыла сосна: жалко было смотреть на ее зеленые еще иголки, белые, вырванные из земли корни.
      Почти все работники - человек двадцать - собрались у переполненной дренажной канавы и смотрели, как Мендесы с Николенами бегают вдоль пленок, подлезают под них, натягивают, оправляют, чтобы вода стекала как следует. Часть народа ушла к бане, остальные стояли под зонтиками и делились впечатлениями от работы. Поля теперь блестели полиэтиленовыми грядами, дождь разбивался о пленку, скрывая ее под слоем брызг. Вода хлестала с пленки в дренажную канаву, однако она не уносила с собой ни земли, ни наших летних всходов. Смотреть на это было приятно.
      Когда всю пленку расправили, мы гуртом двинулись к бане. Внутри усердствовал Рафаэль: воздух уже прогрелся, от чанов поднимался пар. Входящие нахваливали Рафаэля за, как выразился Стив, "отличный домашний костер". Снимая мокрую одежду, я в сотый раз восхитился сложной системой труб, насосов и баков, которую Рафаэль смастерил для нагрева воды. Я залез в грязный чан, где уже было полно народу. Грязный чан - самый горячий, и в комнате слышались довольные стоны распаренных купальщиков. Я не чувствовал своих ног, остальное тело обдало, словно кипятком. Потом жар проник в ступни, и мне показалось, что они превратились в отцовы подушечки для булавок. Я радостно завопил. Металлическое дно чана было раскалено, и мы плавали, сталкивались, плескались и обсуждали бурю. Раф поддавал жару и улыбался, как лягушка.
      В чистом чане стояли деревянные скамьи, и вскоре народ перебрался туда, поговорить и понежиться в тепле. Ливень дребезжал рифленой металлической крышей, звук усиливался вместе с дождем. Когда он стал совсем громким, мы перестали говорить и прислушались. Некоторые выбежали расстилать пленку, не накрыв собственные огороды, и теперь должны были напяливать мокрую одежду (кроме тех, кто держал в бане сменку) и бежать на улицу. Все они обещали скоро вернуться, и мы охотно верили.
      В отблесках пламени тени труб плясали на потолке, дощатые стены поблескивали красным. Красными казались и люди. Женщины были бесподобны: Кармен Эглофф подкидывала сучья в очаг, ребра у нее на спине выпирали; девчата ныряли возле скамьи, как нерпочки; Кэтрин остановилась поговорить со мной, пышная, округлая, с капельками воды на коже; миссис Николен с визгом увертывалась от мужа, который в редком приступе благодушия плескал на нее водой. Я сидел, как обычно, в углу, слушал Кэтрин и с удовольствием смотрел по сторонам: мы были огненнокожими зверьми, мокрыми, распаренными, встрепанными, прекрасными, словно кони. Мы уже выбирались из чана, и Кармен раздавала полотенца, когда с улицы донеслось:
      - Эй, в доме! Эй!
      Разговор смолк. В наступившем молчании (только дребезжала кровля) мы услышали отчетливей:
      - Эй, в доме! Здравствуйте! Мы путешественники с юга! Американцы!
      Женщины и большинство мужчин машинально ухватились за полотенца или одежду. Я натянул мокрые штаны и вслед за Стивом подошел к двери. Том и Нат Эглофф были уже там; Рафаэль присоединился к нам, голый, но с пистолетом в руке. Джон Николен, все еще застегавая шорты, раздвинул нас плечами и выскочил за дверь.
      - Чего надо? - услышали мы его вопрос.
      Ответ потонул в шуме дождя. Через секунду Рафаэль снова открыл дверь. Двое в пончо вошли впереди Джона и с изумлением уставились на Рафаэля. Оба были насквозь мокрые, усталые и оборванные - один тощий, с длинным носом и шкиперской бородкой, другой - кряжистый коротышка в мокрой кепке. Они сняли пончо и остались в темных куртках и мокрых штанах. Тот, что пониже, узнал Тома и сказал:
      - Здравствуй, Барнард. Помнишь, встречались на толкучке?
      Том сказал, что помнит. Гости обменялись рукопожатием с ним, с Рафаэлем (забавное зрелище), с Джоном, Натом, Стивом и со мной, потом украдкой огляделись по сторонам. Все женщины были одеты или закутаны в полотенца, огонь наполнял комнату красными отблесками, от чанов валил пар, несколько голых мужчин выделялись среди одетых блестящей, словно рыбья чешуя, кожей. Коротышка вроде бы как поклонился.
      - Спасибо, что впустили. Мы из Сан-Диего, мистер Барнард вам расскажет. Мы уставились на него.
      - Вы приехали поездом? - спросил Том. Гости кивнули. Тощий трясся от холода.
      - Мы оставили дрезину и ребят милях в пяти отсюда, - сказал он, - и пришли пешком. Не хотели тянуть рельсы дальше, пока не переговорим с вами.
      - Думали добраться раньше, но помешала буря, - добавил низенький.
      - А зачем вообще ездить в дождь? - спросил Николен. Низенький, поколебавшись, ответил:
      - Мы предпочитаем передвигаться, когда облачно. Чтобы не было видно сверху.
      Джон закинул голову и сощурился, не понимая.
      - Если хотите залезть в чан, - предложил Том, - то не стесняйтесь.
      Высокий покачал головой:
      - Спасибо, но... Они переглянулись.
      - На вид тепло, - заметил коротышка.
      - Верно, - сказал другой и несколько раз кивнул. Он все еще дрожал. Потом робко огляделся и сказал Тому: - Если позволите, мы бы просто погрелись у вашего огонька. Здорово вымокли и не прочь обсушиться.
      - Конечно-конечно. Располагайтесь как дома.
      Джон явно не пришел в восторг от этих слов Тома, но гостей к огню проводил, а Кармен подбросила дров. Стив толкнул меня в бок:
      - Слыхал? Поезд до Сан-Диего! А что, если прокатиться?
      - Может, и удастся, - ответил я.
      Гости представились: маленького звали Дженнингс, высокого - Ли. Дженнингс снял кепку и оказался взъерошенным блондином, потом скинул куртку, рубашку, ботинки и носки, повесил все сушиться, а сам встал греть руки над огнем.
      - Мы уже несколько недель тянем ветку на север от Ошенсайда, - сказал он. Ли тоже принялся раздеваться. Дженнингс продолжил: - Мэр Сан-Диего формирует разные бригады, и наша занята прокладкой путей к соседним городам.
      - На толкучке говорили, что в Сан-Диего больше двух тысяч человек, сказал Том. - Это правда?
      - Около того, - кивнул Дженнингс. - А с тех пор как мэр взялся за дело, мы многого добились. Поселки далеко один от другого, но мы наладили железнодорожное сообщение. Дрезины, конечно, хотя в городе есть и генераторы, и электричество. Ярмарки раз в неделю, рыболовецкая флотилия, ополчение - все, чего раньше не было. Ясное дело, мы с Ли больше всего гордимся своими успехами. Мы расчистили восьмую автомагистраль через горы до Солтон-Си, проложили по ней рельсы...
      Что-то в манере стоящего у огня Ли заставило Дженнингса смолкнуть.
      - Солтон-Си, наверно, разлилось, - сказал Том. Дженнингс молчал, и Ли кивнул:
      - Теперь вода там пресная и кишит рыбой. Местные живут неплохо, хотя их совсем мало.
      - Что вам здесь нужно? - резко спросил Джон Николен.
      Пока Ли в упор смотрел на Джона, Дженнингс оглядел собравшихся. Все глаза были устремлены на него, все уши навострены. Похоже, ему это нравилось.
      - Мы дотянули рельсы до Ошенсайда, - объяснил он, - и разрушенные пути идут дальше на север, поэтому мы решили их починить.
      - Зачем? - настаивал Джон.
      Дженнингс тоже выставил вперед подбородок.
      - Зачем? Полагаю, надо спросить мэра - идея его. Видите ли... - Он взглянул на своего спутника, словно испрашивая разрешения продолжать. - Вы знаете, что японцы наблюдают за побережьем?
      - Конечно, - сказал Джон.
      - Трудно не заметить, - добавил Рафаэль. Он положил пистолет и сидел на краю чана.
      - Я не про корабли, - сказал Дженнингс. - Я про наблюдение с неба. Со спутников.
      - Вы имеете в виду камеры? - спросил Том.
      - Да. Вы видели спутники?
      Мы видели. Том показывал нам их - светлые точки, словно сорвавшиеся с неба звезды. И про камеры он тоже говорил. Хотя...
      - Спутниковые камеры могут различить предмет размером с крысу, сказал Дженнингс. - Они видят все.
      - Можете поднять голову, сказать "катитесь к черту", и они прочтут по губам, - добавил Ли с невеселым смешком.
      - Верно, - сказал Дженнингс. - А по ночам они включают камеры, которые чуют тепло и могут различить даже эту вашу крышу, если разведете огонь в безоблачный день.
      Народ недоверчиво качал головами, однако Том с Рафаэлем, похоже, верили, и остальные, глядя на них, начали сердито перешептываться. "Я тебе говорил", - сказал Тому Док. Нат, Габби и еще пара-тройка других в отчаянии уставились на потолок. Только подумать, что за нами так пристально наблюдают... И впрямь жуть берет.
      Говорят, захожего человека всегда интересно послушать, но эти двое были что-то особенное. Я думал: интересно, знал ли Том все это и просто нам не говорил, или тоже слышит впервые. По его лицу похоже было, что да, знал. Мне тогда казалось, что это наблюдение сверху не особо влияет на нашу жизнь, но все равно было мерзко, словно к тебе залезли в дом. И в то же время - колдовство да и только. Джон недоверчиво взглянул на Тома и, получив утвердительный кивок, сказал:
      - Откуда вы знаете? И как это связано с вашим приходом?
      - До нас доходят кой-какие вести с Каталины, - туманно сказал Дженнингс. - Но это не все. Похоже, япошки следят, чтобы между поселками не было сообщения. Чтобы мы не объединились. Когда тянули рельсы по восьмой магистрали, - он состроил возмущенную гримасу, - то построили несколько больших и прочных мостов. И вот в один прекрасный вечер, на закате, их взорвали.
      - Что?! - вскричал Том. (При слове "взорвали" он подпрыгнул.)
      - Ничего особенного, - сказал Дженнингс. Ли фыркнул. - Это и не взрыв даже. Просто на закате красная полоска с неба. Чик - и готово.
      - Сжигают? - спросил Том. Ли кивнул:
      - Огромный жар. Рельсы плавятся, шпалы превращаются в пепел. Иногда загорается что-нибудь по соседству, но редко.
      - Мы не разбиваем лагерь вблизи мостов, - усмехнулся Дженнингс. - Как легко можно догадаться. Никто не засмеялся.
      - Мэр, когда узнал, пришел в ярость. Он твердо решил проложить пути, несмотря на бомбежку. Он сказал, что общаться с другими американцами - наше законное право. Раз япошки пока творят, что хотят, и бомбят нас, как увидят, значит, наше дело - оставаться невидимыми. Так он сказал.
      - Мы нашли-таки выход, - с внезапным воодушевлением произнес Ли. Опоры большинства старых мостов сохранились, и мы просто кладем на них шпалы, а рельсы укладываем сверху. Дрезины легкие, им особой опоры не надо. Мы переправляемся, снимаем рельсы и шпалы, прячем в лесу, и от переправы не остается следа. Теперь так натренировались - небольшую речку пересекаем за пару часов.
      - Конечно, бывают проколы, - добавил Дженнингс. - Раз возле Джулиана красные полосы сожгли опоры моста до самой воды.
      - Может быть, они поняли, что мы зашевелились, и теперь начеку, сказал Ли. - Кто их разберет. Они непоследовательны. Мэр говорит: может, они не сговорятся между собой, как с нами быть. Или ведут выборочное наблюдение. Поэтому мы никогда наперед не знаем, как они поступят. Но возле мостов не останавливаемся.
      Все наши в почтительном молчании глазели на людей, которые, пусть не прямо, но борются против японцев. Дженнингсу внимание явно льстило, Ли как будто не замечал. Потом Джон повторил свой вопрос:
      - Ладно, коли вы сюда добрались, чего вашему мэру от нас надо?
      Ли буравил Джона взглядом, но Дженнингс ответил вполне дружелюбно:
      - Думаю, он хочет передать вам привет. Сказать, что при необходимости мы можем быстро связаться. Еще он надеется, что вы пришлете к нему кого-нибудь из начальства - заключить торговое соглашение и все такое. Кроме того, мы хотели бы тянуть рельсы дальше на север, разумеется, с вашего согласия и с вашей помощью. Мэр очень хочет иметь связь с Лос-Анджелесом.
      - Как бы мусорщики из округа Ориндж не помешали, - сказал Рафаэль.
      - А начальства у нас нет, - враждебно вставил Джон.
      - Тогда кого-то, кто будет говорить от вашего имени, - миролюбиво ответил Дженнингс.
      - Мэр хотел бы поговорить и про мусорщиков, - сказал Ли. - Я так понимаю, вы их не обожаете? - Никто не ответил. - Мы тоже. Похоже, они помогают япошкам.
      Стив так часто тыкал меня в бок, что заныли ребра; сейчас он чуть их не проломил.
      - Слыхал? - яростно прошипел Стив. - Я знал, что эти старьевщики сволочи! Так вот откуда у них серебро!
      Мы с Кэтрин цыкнули на него, чтобы не мешал слушать.
      Однако слушать было нечего; даже крыша больше не дребезжала. Дождь перестал, хотя бы и ненадолго. Те, кто хотел добежать до дома сухими, спросили Дженнингса и Ли, сколько они у нас пробудут. Гости отвечали, что хотели бы остаться на день-два. Часть поселковых надели пончо, башмаки и вышли. Том пригласил приезжих к себе, те сразу согласились. Ко мне подошел отец.
      - Ты не против пойти домой перекусить?
      Похоже было, что разговор окончен, поэтому я согласился. Мы уходили смущенные и пришибленные. Слишком много нового рассказали чужаки, такого, чего и на толкучке не услышишь. Народ от растерянности не мог отыскать заранее оставленную в бане сухую одежду. Я огляделся: после всего сказанного Дженнингсом и Ли даже баня не казалась прежней. Мы с отцом натянули мокрое - у нас нет запасной одежды, чтобы держать ее в бане, - и заспешили домой мимо вздувшейся бурой реки. По дороге снова начало накрапывать. Мы развели жаркий огонь, сели на кроватях, поужинали вяленой рыбой с лепешками и поговорили о гостях из Сан-Диего и об их поезде.
      - Может быть, они поведут рельсы к нашему мосту, - сказал я. - Готов поспорить, он выдержит, а туда, где пути шли раньше, все равно не подобраться. - В том месте из реки торчали гнутые рельсы. - Том говорит, река теперь втрое шире.
      - Здорово придумал, - одобрил отец. - Ты у меня головастый, Хэнк. Посоветовал бы им.
      - Может, и посоветую.
      Я заснул, думая о поездах и о мостах, сплошь состоящих из рельсов.
      На следующее утро я выуживал овощи из нашего затопленного огорода, когда увидел Кэтрин - она шла по тропинке, снова чумазая, и несла охапку колышков для кукурузы. Видать, сматывала рулоны, а раз так, значит, вместе с работниками вышла в поле со светом. Снимать пленку - это не расстилать, народу не дозовешься, вроде как это ее дело. Само собой, Кэтрин увидела, сколько посевов смыто. Сразу было понятно, что она вне себя. Из сада Мендесов с радостным лаем выбежала собака, но Кэтрин чертыхнулась и занесла на нее ногу. Шавка с визгом увернулась и убежала обратно в сад. Кэтрин осталась браниться на дороге, потом с размаху пнула ствол громадного эвкалипта. Я решил обойтись коротким "здравствуй" - поговорить успеется в другой раз. Кэтрин пошла дальше, не переставая ругаться.
      С противоположной стороны на тропинке показался Том.
      - Генри? - окликнул он.
      Я помахал рукой.
      Том подошел, остановился и, сощурив глаз, сказал:
      - Генри, как насчет прокатиться до Сан-Диего?
      - Чего-чего? - завопил я. - Конечно!
      Том рассмеялся и сел на бочонок в нашем дворе.
      - Вчера вечером я говорил с Джоном, Рафом, Кармен и ребятами из Сан-Диего. Мы решили, что к мэру отправлюсь я. Мне нужен кто-нибудь еще, старшие заняты. И я подумал, может, ты не будешь возражать.
      - Возражать! - Я забегал кругами. - Возражать!
      - Так я и предполагал. А с твоим отцом мы как-нибудь договоримся.
      - А, что? - спросил отец, выходя из-за дома. Он нес два ведра воды и улыбался. - Из-за чего шум?
      - Понимаешь, Скай, - объяснил Том, - хочу взять твоего парня с собой в поездку.
      Отец поставил ведра и слушал, дергая себя за ус. Потом они поспорили, сколько стоит неделя моего труда. Оба сходились, что немного, оставалось выяснить, сколько именно. В конце концов Том согласился купить нам швейную машину, которую отец два месяца назад присмотрел на толкучке.
      - Даже если она не работает, ладно, Скай?
      - Ладно, - кивнул отец. - Мне она и нужна-то, чтобы Раф снял с нее запчасти.
      Решили, что Том уговорит и Николена отпустить меня на неделю с рыбалки.
      - Эй! - сказал я. - Надо бы и Стива позвать. Том взглянул на меня, потеребил бороду, сказал:
      - М-да... наверно, надо. Отец крякнул.
      - Ладно. Не знаю, что скажет Джон, но ты прав. Коли я беру тебя, надо позвать и Стива. Посмотрим. Кончишь рыбачить, спроси Джона, когда мне можно поговорить с ним о ребятах из Сан-Диего. И не проболтайся Стиву, не то он первый пойдет к отцу, а это может плохо кончиться.
      Я согласился и побежал к обрывам, распевая: "Сан-Диего, Санди-Данди-ого-го". На берегу я заткнулся и полдня рыбачил, как обычно. Когда мы вернулись на берег, я сказал Джону:
      - Том хотел бы поговорить об этих, с поезда, сэр. Он спрашивает, когда можно зайти.
      - В любое время, когда я дома, - по обыкновению резко ответил Джон. Скажи, пусть приходит нынче вечером, - добавил он. - К ужину. И ты приходи.
      - Спасибо, сэр, - сказал я, загадочно подмигнул Стиву и взбежал на обрыв. Я мчался вдоль реки, нарочно наступая во все лужи. В Сан-Диего! В Сан-Диего на поезде!
      Глава 5
      Ближе к вечеру мы со стариком направились вдоль реки к Николенам. Долина вокруг казалась чашей, наклоненной, чтобы выплеснуть нас в море. В небе лениво кружили, собираясь на ночлег, вороны. Над ними не было ни облачка, только купол чистой вечерней сини. Мы оба, разумеется, пребывали в отличном настроении: прыгали через лужи, перешучивались и рассказывали друг другу, что будет у Николенов на ужин.
      - Я умираю с голоду! - объявил старик. - Умираю! - Он махнул Марвину Хэмишу и Нату Эглоффу, которые удили в пруду за речкой. - Ни крошки не съел с тех пор, как ты передал мне приглашение.
      - Да это было-то два часа назад!
      - Конечно. Вот я и пропустил чай.
      Мы свернули прочь от реки и пошли по проселку к дому Николенов. За деревьями виднелась бетонка.
      Дом этот - самый большой в поселке, он стоит на вырубке сразу над высоким береговым обрывом. Двор вокруг дома засажен травой, и двухэтажное, крытое черепицей строение высится над зеленым газоном (на приличном расстоянии от сарая, собачьих конур и курятника), словно осколок давних времен. На стеклянных окнах - ставни, над дверьми - большие козырьки, кирпичная труба. В тот вечер из трубы шел дым, в окнах светились лампы. Мы с Томом переглянулись и направились к дверному молотку.
      Раньше чем мы успели постучать, миссис Николен распахнула дверь, восклицая:
      - У меня беспорядок, но не обращайте внимания, входите, входите.
      - Спасибо, Кристи, - сказал Том. - Может, в доме у тебя и беспорядок, но сама ты выглядишь, как всегда, прекрасно.
      - Ах ты лжец, - сказала миссис Николен, поправляя выбившуюся прядь густых черных волос. Однако Том говорил правду: Кристи Николен была на редкость хороша лицом. Сильная, добрая, высокая, она, даже родив семерых, осталась стройной. Стив взял от нее больше, чем от Джона - рост, орлиный нос, подбородок, рот. Сейчас она зазывала нас в дверь, встряхивая головой, чтобы показать, как ужасно замотана. - Говорят, что убираются. Весь день мастерили маслобойку, прямо в моей столовой.
      В доме не меньше дюжины комнат, но только в столовой окна большие и выходят на запад, поэтому, несмотря на возражения миссис Н., все, для чего нужен хороший свет, делается там, особенно когда на дворе сыро. Комнаты, через которые мы проходили, были обставлены прекрасной мебелью, кроватями, столами и стульями, которые Джон и двенадцатилетний братишка Стива, Тедди, смастерили в подражание старине. Мне дом казался ожившей картинкой из книжки. Я сказал об этом Тому, он согласился и добавил, что этот дом единственный, который напоминает ему прежние.
      - Только тогда не было очагов в кухне, кадок для воды в прихожей, деревянных полов, потолков и стен в комнатах.
      Мы подошли к столовой, навстречу нам с визгом высыпала малышня. Миссис Николен вздохнула и провела нас внутрь. Джон с Тедди выметали стружки и обрезки дерева. Том и Джон обменялись рукопожатием - они это делают, только когда приходят друг к другу в гости. За широкими выходящими на запад окнами синело море. Косые солнечные лучи освещали низ восточной стены и висящую в воздухе древесную пыль.
      - Ну-ка, приберитесь, - велела миссис Николен.
      Она провела рукой по волосам, словно сам воздух комнаты их испачкал. Джон в притворном изумлении поднял бровь и кинул в нее щепкой. Я пошел на кухню (оттуда доносились дразнящие запахи) искать Стива, но нашел его на заднем дворе, где он вытрясал новую маслобойку.
      - Чего там затевается? - спросил он.
      Я не знал, как скрыть, и поэтому рассказал:
      - Дженнингс и Ли пригласили Тома с собой, чтобы он поговорил с мэром. Том едет и хочет захватить нас. Стив выронил маслобойку на траву.
      - Захватить нас? Меня и тебя? Я кивнул.
      - Ура! Едем! - Он перепрыгнул через маслобойку и исполнил победный танец. Потом вдруг остановился и посмотрел на меня: - Надолго?
      - Том говорит, примерно на неделю.
      Глаза у Стива сузились, подвижный рот сжался.
      - В чем дело?
      - Надеюсь, меня отпустят. Черт! Я поеду в любом случае. - Он поднял маслобойку и вытряхнул на траву последние стружки.
      Вскоре миссис Николен позвала нас ужинать и рассадила вокруг большого дубового стола: она и Джон во главе, потом ее бабушка Мэри, девяностопятилетняя, выжившая из ума старуха, Том, Стив, Тедди, Эмили (ей тринадцать, и она ужасно робкая), потом близнецы - Вирджиния и Джо, малыши - Кэрол и Джудит, рядом с матерью. Джон зажег лампы на столе, миссис Н. и Эмили принесли еду. Желтый свет ламп контрастировал с вечерней синевой за окнами. На больших окнах запрыгали наши слабые отражения.
      Эмили и миссис Н. вносили блюдо за блюдом и вскоре заставили почти всю скатерть. Мы с Томом под столом толкали друг друга ногами. Некоторые блюда были накрыты крышками. Когда Джон их открыл, изнутри повалил пар, запахло тушеной в красном соусе курицей. В большой деревянной миске оказался капустный салат, в фарфоровой супнице - суп. На тарелках лежали лепешки и хлеб, резаные помидоры и яйца. В кувшинах подали воду и молоко.
      От вкусных запахов я захмелел и сказал:
      - Миссис Николен, вы приготовили пир, банкет, так что ждите призрака Банко, только боюсь, я его не увижу - объемся до бесчувствия.
      Николены рассмеялись, а Том сказал:
      - Он прав, Кристи. Ирландцы сложили об этом песни.
      Следуя указаниям миссис Н., мы пустили блюда по кругу, наполнили тарелки и принялись есть. Некоторое время в тишине слышалось только звяканье ложек и вилок. Вскоре Мэри, которая едва притронулась к овощам и курятине, захотела побеседовать с Томом. Старик так быстро заглатывал куски - похоже, совсем не жуя, - что находил время говорить, особенно когда подкладывал добавку. Мэри обрадовалась Тому - одному из немногих соседей, кого еще узнавала.
      - Томас, - сказала она громким дребезжащим голосом, - ты видел хорошее кино в последнее время?
      Вирджиния и Джо захихикали. Том проглотил кусок курятины, словно это хлеб, наклонился к почти глухому уху соседки и проорал:
      - Нет, Мэри, в последнее время не видел. Старушка сморгнула и с важным видом кивнула. Вирджиния снова хихикнула.
      - Том, бабуля путает, теперь нет никаких кин.
      - Никаких кино, - машинально поправила миссис Н.
      - Никаких кино.
      - Понимаешь, Вирджиния... - Том жадно отхлебнул рыбного супа. - Вот, попробуй.
      - Не-е...
      - Мэри говорит про старое.
      - Она путает, что старое, а что теперь.
      - Да.
      - Чего-чего? - закричала старуха, поняв, что речь о ней.
      - Ничего, Мэри, - сказал Том ей в ухо.
      - Почему она так, Том?
      - Вирджиния! - одернула дочь миссис Н.
      - Все в порядке, Кристи. Понимаешь, Вирджиния, с нами стариками такое случается. Я вот тоже путаю.
      - Нет, ты не путаешь. А почему она?
      - Понимаешь, у нас голова забита старым, новому приходится тесниться, вот оно и перемешивается. - Он заглотнул еще кусок курятины, жадно облизал с усов подливку, причмокнул. - Попробуй. Твоя мама замечательно готовит курицу.
      - Не-е...
      - Вирджиния!
      - Ма-а-а...
      - Ешь! - рявкнул Джон, поднимая глаза от тарелки.