Крах Уолл-Стрит

Это было лучшее из времен.

Это было худшее из времен.

Грохочущие, ревущие 20-е годы. Линди Хоп. Негры из Нового Орлеана, играющие то, что теперь называется джазом. Белые из Чикаго, «размачивающие» конституционально «сухую» Америку, ввозя контрабандное спиртное из Канады под охраной своих «томпсонов».

Синклер Льюис написал «Главную улицу». Фритьоф Нансен получил Нобелевскую премию за укрепление мира. Крошка Рут сорвала крупный куш. Умер Александер Грейам Белл.

Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти были казнены за убийство, которое они почти наверняка не совершали. Чарльз, Линдберг долетел до Парижа. Родилась Мария Каллас. Пааво Нурми установил мировой рекорд, пробежав милю за 4 минуты 10,4 секунды.

Пий XI правил в Ватикане. Джойс написал «Улисса», а Магритт — свои сюрреалистические картины. На Бродвее открылось «Шоу Боут». Родилась Мэрилин Монро. Коринф был разрушен землетрясением. Англичане избрали свое первое лейбористское правительство. Умер Ленин.

Появились первые номера «Ридерз дайджест». Джордж Гершвин сочинил «Рэпсоди ин блу». В эфир вышла Би-би-си. В штате Теннесси Джон Скоупс был оштрафован на сто долларов плюс судебные издержки за преподавание в школе теории эволюции.

Эл Джонсон стал «королем джаза». Рудольф Валентино стал «шейхом». Джек Демпси стал чемпионом в тяжелом весе. Билл Тилден выиграл Уимблдон.

И рухнула фондовая биржа.

Это был воистину золотой век для миллионеров в минусе.

«Веселое» десятилетие началось в сентябре 1920 года, когда на Уолл-стрит взорвалась бомба, убившая труд цать человек, и закончилось в октябре 1929-го крахом «великой американской мечты», когда биржевые бумаги обесценились настолько, что люди в буквальном смысле выбрасывались из окон.

Это было время, когда успех определяла удача, и оно принадлежало людям, похожим на того, чье второе имя и было «Удача»9.

Томас Форчн Райен, сын нищих шотландско-ирландских иммигрантов, родился в Виргинии. В молодости он работал в магазине одежды в Балтиморе, после чего перебрался в Нью-Йорк, где ему удалось пристроиться на Уолл-стрит. В 1885 году, будучи фондовым брокером, он обнаружил некоторые скрытые возможности в области железнодорожного и трамвайного транспорта. В течение года он подружился с человеком, имеющим капиталовложения в этой сфере. Это был Уильям С. Уитни — из нью-йоркских Уитни, зять самого крупного акционера «Стэндард ойл» и морской министр США в первый срок правления президента Гровера Кливленда.

В те времена общественный транспорт Нью-Йорка представлял собой скопище самых разнообразных независимых компаний. Каждая их них, естественно, блюла свои интересы. Царила полная неразбериха. Словом, урожай созрел, и Райен с Уитни собрали его до последнего зернышка.

Начав с конок, они быстро переключились на электрические трамваи и поезда наземной железной дороги, манипулируя акциями и ценными бумагами этих независимых компаний с таким умением и ловкостью, что задолго до открьггия в 1904 году нью-йоркской подземки практически полностью монополизировали городской общественный транспорт. Они назвали свою компанию «Метрополитен стрит рейлуэй». Ее общий капитал составлял 260 миллионов долларов — 144 миллиона принадлежало пайщикам, а остальное являлось облигационной задолженностью. После того как было продано акций на 236 миллионов долларов, Уитни отозвался о Райене как о «самом ловком, обходительном и мягком человеке в американском финансовом мире».

К несчастью для Нью-Йорка, то, чем занимались Райен и Уитни даже при самом богатом воображении нельзя было назвать законным. И тот факт, что им удалось провернуть это дело, да еще в таких гигантских масштабах, только лишний раз подтверждает старое изречение: если ты украл фунт, то ты — вор, но если ты украл сотню миллионов фунтов, то ты — ловкий, обходительный, мягкий и, возможно, даже романтичный деловой человек.

Однако их проделки все-таки не остались незамеченными. На поле боя вышла пресса, и именно ее атаки подвигли власти на решительные действия. Начались расследования, которые, как водится, затянулись на многие годы. Оказалось, что куда-то подевалось девяносто миллионов долларов и что несколько человек стали вдруг очень богатыми. И прежде всего Уитни и Райен, оказавшиеся в те безумные времена, когда мгновенное обогащение не было особенной редкостью, владельцами двух самых больших и «быстрых» состояний, оставив вдобавок систему нью-йоркского общественного транспорта в ужасающем хаосе и беспорядке. Но к тому времени, когда комиссии и комитеты наконец приступили к чему-то более существенному, чем заседания и обсуждения, Уитни уже умер, а срок давности для предъявления исков истек. Большое жюри закрыло дело, отметив, что перекупка транспортных компаний была бесчестной и, возможно, даже незаконной акцией, но не дающей в обязательном порядке оснований для юридических действий. Ни один человек не подвергся судебному преследованию. Состояние Уитни давно перемешалось с капиталами Гугенхейма и в настоящее время идет на финансирование больниц и музеев.

А Райен, который, по слухам, «стоил» к тому времени 50 миллионов долларов, с успехом занимался табачным бизнесом и панибратствовал с Вандербильтами. В 1906 году король Бельгии Леопольд П нанял его для управления королевскими финансовыми делами в Конго. Спустя несколько лет Райен осуществлял контроль над Обществом по страхованию жизни, обойдя при этом могущественный клан Гарриманов. Райен умер в 1928 году, и газеты в своих некрологах превозносили и восхваляли этого обаятельного жулика как последнего финансового титана 1890-х. «Нью-Йорк таймс» даже назвала его карьеру «одним из лучших примеров в истории Америки, какие возможности могут открыться в этой стране перед бедным, необразованным мальчуганом».

Эллан А. Райен был рожден, чтобы жить в этой Америке.

Как и большинство американцев первого поколения, которые сами не всегда могли получить систематическое образование, Томас Ф. Райен обеспечил своему сыну Эллану лучшее образование, какое только можно было иметь за деньги. Он обучался в частных школах, а затем в Джорджтаунском университете. В 1915 году, когда Эллану исполнилось тридцать пять и он уже успешно прошел под присмотром отца курс наук Уолл-стрит, Томас предоставил ему в награду место на Нью-йоркской фондовой бирже. А еще через три года, когда Томас стал подумывать об уходе от дел, он обратился к Чарльзу Швэбу из «Ю-эс стил» (позже переименованной в «Бетлехем стил») с просьбой присматривать за Элланом. При поддержке отца и покровительстве его закадычных дружков «Эллан А. Райен энд К°» стала играть заметную роль на Уолл-стрит.

К чести Эллана А. надо сказать, что он не во всем был похож на своего отца. Хотя молодой Райер считался «крутым» бизнесменом и полноправным членом братства Уолл-стрит, но (худо это или хорошо) сын не унаследовал пиратских наклонностей своего папаши. Эллан мог не уступать отцу в жесткости с конкурентами и в финансовой смекалке, однако где-то между делом он еще ухитрился получить представление о том, что в бизнесе порядочно, а что — нет, каковые знания отнюдь не принадлежали к достоинствам старого Томаса Ф. Это чувство порядочности наглядно проявилось в 1917 году, когда умерла мать Эллана и скорбящий вдовец уже через две недели окрутился с какой-то финтифлюшкой. Эллан не мог скрыть своего неодобрения. Разрыв между отцом и сыном углублялся. Они перестали разговаривать друг с другом. И вскоре Эллан остался без покровительства.

На рубеже 1919-1920 годов на Уолл-стрит началась самая крупная за все времена игра на повышение. Цены акций взлетели до небес. Эллан Райен, этот вечный оптимист, всегда охотно играл на повышение. Но тем временем в засаде притаились «медведи», готовые биться об заклад, что цена на определенные акции упадет. Тактики «медведей» состоит в том, что, продавая акции по дешевой цене, они тем самым вызывают снижение их стоимости на рынке, надеясь, что в какой-то момент смогут выкупить их обратно еще более дешево. Когда рынок падает, они делают деньги. Когда рынок растет, они их те ряют. Но когда «быки» и «медведи» стараются загнать друг друга в угол, жизнь становится тяжелой и для тех, и для других.

«Быки» видят свою задачу в том, чтобы скупить как можно большее количество акций и, став монополиста ми на рынке, диктовать цену. «Медведи» стремятся не до пустить этого, всеми силами сбивая цены. Отчасти это напоминает игру в покер с высокими ставками. Нужно такие же крепкие нервы и хладнокровие. Но для подобных маневров на минных полях требуется также и воображение шахматного гроссмейстера мирового класса Риск огромен. Неудача чревата полным финансовым крахом. Зато победа сулит сказочные трофеи. Корнелл Вандербильт на протяжении 1860-х провел три очень удачные операции, включая перекупку «Нью-Йорк Гарлем рейлуэй». Он скупил все акции «Гарлем», намеренно распуская слухи о надвигающемся разорении копании. Заморозил цены на отметке девять долларов, за акцию, потом взвинтил их и продал обратно побежденным «медведям» по 197 долларов. Но когда Джей Кук пытался проделать то же самое с Северной тихоокеанской железной дорогой, победили «медведи», и Кук сгорел как свечка.

Среди компаний, где у Райена был контрольный пакет акций, оказалась «Штуц мотор кар компани» — производитель легендарной «Штуц беаркэт». В начале 1920 года акции «Штуц» начали резко подниматься в цене. Если в конце 1919-го их средняя цена составляла сто долларов, то в феврале 1920-го она была уже 134 доллара. Многие считали такую цену завышенной. Поэтому, стремясь вложить деньги в эти акции, «медведи» двинулись в атаку и сбили цены. Заказы на продажу пошли потоком.

Райен быстро сообразил, что для спасения «Штуц» и, главное, самого себя он должен поднимать цены до тех пор, пока ему не удастся выжить «медведей» из этого бизнеса. Его состояние в то время оценивалось примерно в тридцать миллионов долларов. Он был не так богат, как отец, но и не был рохлей. У него имелись средства для борьбы. Он начал скупать все акции «Штуц», которые только появлялись на рынке. Для этого потребовалось огромное количество наличных денег, и кампания первого же месяца обернулась против него. «Медведям» удалось сбить цену. Со 134 долларов акции «Штуц» съехали до ста. Понимая, что дальнейшее снижение приведет к катастрофе, Райен был вынужден бросить в сражение последние резервы — ему пришлось занимать деньги в банках под залог своего личного состояния.

Но этого оказалось достаточно.

На втором месяце сражения цена акций «Штуц» снова стала расти.

Она быстро перевалила отметку 134 доллара.

«Медведей» охватила алчность. Они знали, что, если Райен просчитается, он будет сметен и его проигрыш обернется их выигрышем. Они убедили себя, что он не может вечно поддерживать цену акции «Штуц» на таком уровне, и продолжали продавать. А Райен продолжал покупать. Слабонервных оставили на обочине. Все, кто понял, что замышлял Райен, получили свою прибыль и отошли в сторонку. И только самые могучие «медведи»-тяжеловесы продолжали продавать, заключая пари на что угодно, что акции «Штуц» рано или поздно должны рухнуть.

Акции поднялись до двухсот долларов. Затем до 250.

«Медведи» продолжали продавать.

А он покупал.

Цена поднялась до трехсот долларов.

Наконец на рынке уже не осталось ни одной акции «Штуц». Эллан Райен владел всеми. Но еще оставались «медведи», желавшие продолжать игру. Райен заявил, что; если они хотят, он может одолжить им акции.

Они взяли их в долг, чтобы продавать.

Он отдал их взаймы, чтобы продолжать покупать.

В конце марта цены поднялись до головокружительной высоты — 391 доллар.

И в этот день Райен захлопнул свой капкан.

Это была классическая биржевая комбинация, возможно, самая красивая из всех известных в истории биржи. «Медведи» явно недооценили ресурсы Райена.

Теперь у них оставалось только две возможности. Либо выкупить у него обратно все те акции, которые они по срочным контрактам о продаже были обязаны продать ему же, либо пойти под суд за нарушение контракта. А Райен, со своей стороны, выражал полную готовность помочь им выполнить обязательства и предлагал им купить акции у него, но… по цене 750 долларов за штуку!

Мягко выражаясь, он крепко взял их за одно место.

Комитет по этике бизнеса Нью-йоркской фондовой биржи (НЙФБ) попытался вышибить клин клином и предъявил Райену обвинение в нарушении этики торговых операций. Это была слабая уловка, но они вынуждены были что-то делать, поскольку несколько членов комитета являлись должниками Райена по срочным контрактам. Однако Райен не уступал. Комитет пригрозил исключить акции «Штуц» из торгового перечня. Райен заявил, что если они это сделают, то он поднимет цену с 750 до 1000 долларов. Тогда контрольная комиссия биржи объявила Райену «шах», приостановив торговлю акциями «Штуц». Райен действительно оказался в затруднительном положении, так как всем было известно о его долгах банкам. Но он заявил, что контракт есть контракт и он намерен собрать все, что ему причитается. В ответ на это законодательный комитет биржи объявил все контракты Райена недействительными. Добавив к этой глупости еще и оскорбление, законодательный комитет предложил Райену обратиться в суд, если ему не нравится такое решение.

Тогда Райен сообщил всем своим должникам из числа членов комитета, что они при желании могут вести с ним переговоры en masse, чтобы ему не нужно было тратить время на каждого «медведя» в отдельности. Он не без оснований предполагал, что если они откажутся от контрактов, а он выиграет дело в суде, то репутация одной из самых могущественных финансовых институций в стране (не говоря уж о личных капиталах наиболее уважаемых ее членов) будет безнадежно подорвана.

НЙФБ отмахнулась от этой опасности. Они тоже видели свои козыри. Ведь если Райен проиграет в суде, то он также рискует полным разорением.

На некоторое время ситуация стала патовой. Адвокаты, нанятые НЙФБ, утверждали, что контракты Райена не имеют законной силы. Адвокаты, нанятые Райеном, напротив, уверяли его, что члены НЙФБ должны будут оплатить свои долги.

В этот момент Райен, к общему удивлению, вышел из членов НЙФБ.

В контрольной комиссии долго ломали голову над этим неожиданным ходом, пока их не осенило: выход из НЙФБ освобождал Райена от соблюдения ее неписаных правил. Правда, оставалась надежда, что мистер Райен в любом случае будет вести себя как джентльмен. Но мистер Райен разрушил эту надежду в считанные часы — он обнародовал в прессе имена тех членов биржи, которые пытались отказаться от своих контрактов.

НЙФБ пришлось сбавить тон, и сейчас же оказалось, что ни у кого и в мыслях не было не выполнять обязательства по контрактам, имелось в виду совсем другое, речь якобы шла только о том, каким образом выполнить эти обязательства.

Словом, НЙФБ и глазом моргнуть не успела, как Райен начал одну за другой снимать с доски ее фигуры. Сначала свалились кони. Потом слоны. Потом полетел ферзь. До мата оставалось уже несколько ходов, и Райен официально востребовал возвращения долга.

Даже если бы все контракты были объявлены недействительными и аннулированы, «медведи» все равно должны были вернуть ему долг за акции. Они должны были либо вернуть сами акции — чего они, естественно, сделать не могли, поскольку всеми акциями владел Райен, — либо он мог сам назначить за них любую цену и предъявить счет должникам. Причем все это вполне укладывалось в рамки правил, установленных самой НЙФБ.

Прижатая к стенке НЙФБ учредила согласительную комиссию, но тут было нечего согласовывать. Нужно было что-то предлагать, и они предложили по 550 долларов за каждую из пяти с половиной тысяч неоплаченных акций.

Райен принял предложение, и игра закончилась. Он победил. Но это была отнюдь не бескровная победа. Его задолженность банкам в несколько раз превышала полученную прибыль. Кроме того, теперь его основным капиталом являлись акции «Штуц», а продать их, когда они исключены из торгового перечня фондовой биржи, было весьма затруднительно.

Правда, всегда существовала так называемая «биржа на тротуаре». Ее название вошло в жаргон Уолл-стрит от тех торговцев акциями, которые в буквальном смысле стояли на тротуаре перед НЙФБ и вели свою торговлю, не руководствуясь постановлениями биржи. Сегодня такая торговля ведется при помощи телефона и компьютера, но суть ее осталась прежней. Что-то похожее имеет место и в Лондоне, где покупки и продажи акций осуществляются брокерскими компаниями до и после официального времени биржевых торгов, а также внебиржевыми брокерами, чья деятельность не регулируется биржей. Таким образом, чтобы продать акции «Штуц», Райену было необходимо выйти на эту «биржу на тротуаре». Но даже если бы он оценил каждую акцию в пределах, скажем, от 550 до 1000 долларов, ее цена на этом рынке могла непредсказуемо измениться.

Вдобавок пока шла эта борьба, отнимавшая почти все силы и средства Райена, его остальные инвестиции ушли в банки. А в начале лета 1920 года рынок переживал сильный спад, и стоимость этих вкладов стала быстро испаряться. Чересчур быстро. Похоже, что неудовлетворенные «медведи» открыли второй фронт, чтобы посчитаться с Райеном и постепенно выколотить из него доллар за долларом свои деньги. Когда цены этих акций упали, банки потребовали от Райена поднять стоимость его ценных бумаг до их верхнего предела. Для этого ему снова потребовались наличные. Его место на фондовой бирже было продано за девяносто восемь тысяч долларов, и эти деньги могли бы ему очень пригодиться, но НЙФБ постаралась придержать их как можно дольше. В поисках «быстрых» наличных денег Райен выдвинул против президента НЙФБ и контрольной комиссии иск о диффамации на сумму в один миллион долларов. Он был уверен, что дело кончится полюбовным соглашением и это отчасти успокоит банки. Но соглашение не было достигнуто — ему не удалось напугать их своим иском. И банки набросились на него с новой силой — они буквально повисли у него на загривке.

А он попросту не мог выполнить свои обязательства.

В ноябре банки объявили о создании комиссии по отчуждению предприятий Райена, хотя поспешили при этом добавить, будто бы надеются, что Райен получит прибыль и сумеет вернуть долги. Но на Уолл-стрит успех возможен только при определенном доверии, а в то время мало кто испытывал доверие к Райену. Кредиторы выстроились в очередь. Его наличность исчезала на глазах. Он продал все, что мог, но продавать пришлось по ценам дешевых распродаж.

Наконец деньги кончились.

21 июля 1922 года Эллан А. Райен был объявлен банкротом.

Долги Райена составили 32,5 миллиона долларов, включая миллион долларов Гарри Пейну Уитни, сыну партнера его отца, три с половиной миллиона долларов «Чейз нэшнл бэнк», 8,7 миллиона долларов «Гэрэнти траст компани» и триста тысяч долларов своему наставнику Чарльзу Швэбу. Личное имущество Райена оценивалось в 643 тысячи долларов без учета 135 тысяч акций «Штуц». Фондовой биржи для них не существовало, а «биржа на тротуаре» не захотела иметь с ними дела. В конце концов, к вящему огорчению Чарльза Швэба, они были проданы на аукционе по цене около двадцати долларов за акцию. В свои лучшие дни Швэб считался одним из самых крупных производителей стали в мире. Но стоило ему переключиться на автомобили, как дела пошли из рук вон плохо. «Штуц беаркэт» были сняты с производства в 1920 году, и с тех пор компания не сделала ни одного бестселлера. В 1932 году они еще худо-бедно держались, изготовляя фургоны для перевозки продуктов, а к 1938 году они уже были разорены. В этом же году Швэб умер нищим, потеряв на неудачных делах вроде «Шутц» все, что имел, и вынужденный доживать последние годы на подачки друзей.

Но, пожалуй, история о «Пиггли Уиггли»10 еще более впечатляет.

Клеренс Сондерс никогда не скрывал своей тяги ко всему показному. Он был щедр до такой степени, что это вызывало подозрения, и при том довольно рано овладел искусством выдвигаться. Он родился в 1881 году и к началу первой мировой войны уже нажил состояние на розничной торговле. В Мемфисе и в Теннесси он был известен как «человек, который строит Розовый дворец». Он строил это здание — из розового мрамора, с огромным беломраморным портиком и с полем для гольфа — по собственному проекту и предполагал, что оно простоит сто лет. И хотя Сондерс так и не закончил строительства, этот дворец был настолько экстравагантным, что оставался таковым и более чем полстолетия спустя, когда Элвис Пресли жил в Грейсленде и любое поместье на юге представляло собой не меньший интерес.

Во время послевоенного бума Сондерс организовал сеть однотипных бакалейных магазинов самообслуживания, где покупатели ходили по проходам между прилавками, заваленными продуктами, толкая перед собой тележки, а затем оплачивали все покупки на контроле возле выхода. Сегодня это выглядит обычным, но тогда такая идея казалась совершенно новой и неожиданной. Возможно сам того не сознавая, Сондерс еще в те годы создал модель современного супермаркета.

Ему было не чуждо чувство юмора, и, когда его спрашивали, для чего он дал своим магазинам название «Пиггли Уиггли», он отвечал: «Для того, чтобы люди спрашивали меня об этом, как только что спросили вы».

В 1922 году работало уже 1200 магазинов «Пиггли Уиггли», большей частью размещенных в южных и югозападных штатах, хотя несколько магазинов было и на севере. Около 650 из них принадлежало непосредственно компании «Пиггли Уиггли сторз инк.», на остальные была выдана лицензия.

В июне того же года компания Сондерса стала компанией открытого типа. Акции «Пиггли Уиггли» появились на НЙФБ по цене примерно пятьдесят долларов. Эта цифра оставалась неизменной вплоть до ноября, когда некоторые магазины «Пиггли Уиггли» в Нью-Йорке, Нью-Джерси и Коннектикуте столкнулись с серьезными проблемами. Это были магазины, работавшие по лицензии. Они не принадлежали Сондерсу, и, казалось бы, их трудности не должны иметь к нему никакого отношения. Но когда прошел слух, что ряд магазинов «Пиггли Уиггли» на грани ликвидации, «медведи» «положили глаз» на всю компанию. Они посчитали, что, поскольку ее акции не поднялись со времени регистрации на бирже, слухи о трудностях компании могут привести и к снижению их цены. «Медведи» начали продавать, слухи стали распространяться и акции действительно упали до сорока долларов.

Сондерс, который до «Пиггли Уиггли» вообще не имел дела с котирующимися ценными бумагами, решил поддержать стоимость своих акций. Он поставил на карту все свое личное состояние плюс десять миллионов долларов, занятых в южных банках, чтобы только побить янки в их же собственной игре. Он хотел свести счеты с северянами за Роберта Е. Ли, за Геттисберг, за сожженную Атланту и за «Унесенных ветром». Эти южане, если вы раньше не замечали, люди особой породы.

Спустя годы рассказывали о том, как Сондерс отправился на север с саквояжем, битком набитым десятью миллионами долларов в мелких чеках. Он всегда это отрицал. Однако оставался ли он на юге или на самом деле приехал в Нью-Йорк, но факт остается фактом: руководить своей битвой с «медведями» он нанял легендарного Джесса Ливермора. Это был по меньшей мере странный выбор, потому что Ливермор являлся, вероятно, самым знаменитым «медведем» своего времени.

Из двухсот тысяч акций, находившихся в свободной продаже, Сондерс в первый же день купил тридцать три тысячи. Через неделю он имел уже 105 тысяч. Одновременно он перенес сражение на страницы газет, которые скупал целыми полосами, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, кто хороший, а кто плохой. Одно объявление было озаглавлено: «Будет ли править шулер?» Текст его, вполне соответствовавший стилю человека, способного назвать свой бизнес «Пиггли Уиггли», гласил: «Он въезжает на белом коне. Блеф — его доспехи, защищающие подлое и трусливое сердце. Подтасовки и передержки его шлем. Вероломством звенят его шпоры. Разрушение и разорение несет стук копыт его коня. Неужели честный бизнес отступит? Неужели мы задрожим от страха? Неужели мы станем добычей биржевых спекулянтов?»

К февралю 1923 года Сондерс поднял свои акции до семидесяти долларов. И тогда он снова обратился в газеты. Его предложение было ошеломляющим. Он заявил, что продаст акции любому желающему за пятьдесят пять долларов. На первый взгляд, это выглядело, как будто он дарил пятнадцать долларов с каждой акции. Казалось, что он просто слегка рехнулся.

«Шансы! Возможности! — кричала реклама. — Они стучатся в вашу дверь! Они стучатся! Они стучатся! Неужели вы не слышите? Неужели вы не понимаете? Чего вы ждете? Почему вы бездействуете? Разве явился новый Даниил и львы не растерзали его? Разве пришел новый Иосиф со своими притчами и они оказались понятными? Разве родился новый Моисей и пообещал новую землю обетованную? Почему же тогда, спрашивают скептики, Клеренс Сондерс так щедр к публике?»

Сондерс был весьма далек от помешательства. Он просто изобрел новый гамбит в биржевой шахматной игре. Он понимал, что может произойти в эндшпиле, и не желал повторить ошибку Райена. Меньше всего он хотел бы остаться с грудой бесполезных акций, которые нельзя было бы реализовать. Предлагая к продаже около 25% акций сейчас, еще до того, как он объявлен победителем, он рассчитывал сэкономить на этом кучу денег, когда наконец он получит первый приз. Но в то же время ему нужно было не допустить, чтобы эти акции попали в руки «медведей», и не дать им оружие против себя. Хитрость была в том, что он предлагал акции в рассрочку. Он хотел получить двадцать пять долларов сразу, а три оставшихся десятидолларовых платежа распределить на следующие девять месяцев, только по истечении которых он собирался передать покупателям сертификаты акций. Таким образом он не только смог бы выплатить задолженность банкам (срок этой весьма крупной задолженности истекал в сентябре), но и не выпустить акции на рынок до конца года.

Это было совершенно непривычно. НЙФБ никогда еще не сталкивалась с такой тактикой. Даже Ливермор признался, что несколько смущен.

Несмотря на то что публика довольно скептически отнеслась к его предложению, Сондерс повторил его в марте.

Теперь уже Ливермор выказал свое отношение к происходящему. Как говорил Сондерс, Ливермор «произвел на меня впечатление человека, несколько напуганного моим финансовым положением и не желающего оказаться вовлеченным в какие бы то ни было биржевые скандалы». Пути этих двоих разошлись.

К понедельнику 19 марта Сондерс, стоящий во главе мятежных южан, имел право востребовать 95% акций «Пиггли Убегли». Было уже ясно, что он победил. Поэтому на следующий день он потребовал от должников предоставить ему до полудня среды все принадлежащие ему акции. Цена сперва подскочила до 124 долларов, но вскоре установилась на отметке восемьдесят два доллара в связи со слухами о том, что НЙФБ готовилась приостановить торговые операции с этими акциями.