Он хорошо помнил эти слова и в этот вечер продолжал наблюдать за Флер Родни с необыкновенным волнением.
Платье Флер, сказочно белоснежного цвета, было сшито французским портным, который специально для этого приезжал в Пилларс. Оно состояло из прелестных кружевных оборок, из-под которых выглядывали носки маленьких атласных туфелек. Корсаж был выкроен низким, но выглядел скромно. Он был украшен розочками из атласных лент и немного обнажал плечи. Вокруг талии был повязан широкий сине-фиолетовый пояс. Локоны спадали ей на плечи.
При виде блестящих глаз Флер, фиалок у нее в волосах, ниспадающих на плечи локонов у Чевиота перехватило дыхание. Он взглянул, не несет ли она орхидеи, но в руках у нее ничего не было.
– К дьяволу их, – пробормотал он, – не думаю, чтобы я ей нравился.
Когда Флер достигла последней, самой нижней ступени и на мгновение остановилась, он шагнул к ней и в его голове молнией блеснула мысль: «Она должна быть моей. Пророчество горбуньи сбудется. Флер, и никто иной, будет леди Чевиот, баронессой Кедлингтонской».
Он низко поклонился:
– Ваш покорный слуга, мисс Родни…
Она посмотрела на него сверху вниз, но не ответила улыбкой на его приветствие. Она была какой-то ледяной, но за этим скрывался огонь. Он не нравился ей, хотя и был самым красивым мужчиной из всех присутствующих: черные волосы, бакенбарды, высокий воротник, атласный галстук. Как и большинство джентльменов, которые присутствовали здесь, он был одет в бриджи до коленей, шелковые рейтузы и пиджак с иголочки. Он был притягателен, но высокомерен, возвышаясь над остальными за счет своего огромного роста.
Флер робко пробормотала приветствие, но в то же время почувствовала, что его присутствие омрачает ее настроение. Она не могла видеть ни блистающую толпу гостей, которые болтали и смеялись, ни своих родителей, стоящих рядом с парадной дверью. Ее охватил дикий ужас, и она молнией пронеслась мимо Чевиота, как будто он собирался задержать ее. Когда она оказалась рядом с Элен, лицо у нее было бледное, а сама сильно дрожала, но ничего никому не сказала о своих чувствах. А мать была так занята встречей опоздавших, что не заметила взволнованного состояния дочери.
Уже играла музыка, и юный Том Квинтли протиснулся сквозь толпу, чтобы пригласить Флер на первый танец. Та уже собиралась принять приглашение, но между ними оказалась высокая фигура Чевиота, который, прижав руку к сердцу, поклонился:
– Если вы соблаговолите доставить мне удовольствие, мисс Родни…
Она хотела сказать «нет» и крикнуть Тому, чтобы не уходил. Но тот был слишком объят благоговейным страхом перед солидностью и великолепием знаменитого барона и, усиленно выражая свое сожаление мимикой лица, удалился.
– Оставь для меня следующий танец, Флер, – попросил он, уходя.
Чевиот предложил ей руку, и Флер ничего не оставалось, как принять ее.
– Для меня это большая честь, – тихо проговорил он. – С позволения сказать, сегодня вы выглядите, как Дух всех цветов в мире.
Она ничего не ответила на льстивые комплименты Дензила Чевиота. Она была немного рассержена, потому что чувствовала, что все это было навязано ей. Первый танец она собиралась танцевать с Томом, своим другом. Чевиот был слишком уверен в себе и производил впечатление человека, который только и ожидает, чтобы все его желания беспрекословно исполнялись. Ей это не нравилось; она не была склонна к бунтарству, но сейчас появилось именно такое желание.
Первым танцем была полька. Одной рукой Чевиот обнял тонкую талию девушки, а другой взял ее правую руку. Легкая, как снежинка, подумал он. Вспомнив о том, что он сказал насчет Духа всех цветов, у него неожиданно мелькнула мысль: «Было бы жаль срезать ее и смотреть, как она умрет».
Но начав двигаться вместе с ней по натертому до блеска полу, появилась более злая мысль: «Жаль, что я обнимаю ее здесь, на глазах у всего мира, и должен держать себя в руках. Хотелось бы прижать ее к себе и до синяков целовать этот кроткий юный ротик, показать ей, что с Дензилом Чевиотом следует считаться».
Ничего не подозревая о таких мыслях, Флер грациозно танцевала с мужчиной, которого пригласил сюда ее отец. Люди вокруг перешептывались: какая замечательная пара, высокий темноволосый мужчина и тоненькая светлая девушка. Чевиот был отменным танцором и хорошим партнером для Флер, движения которой были полны изящества. Несколько секунд гости наблюдали за ними. Однако не желая таким образом выставлять напоказ свою дочь, Элен пригласила на танец своего мужа, и вскоре другие присутствующие в зале последовали их примеру. Вся комната быстро заполнилась танцующими парами.
Веселая полька закончилась. Чевиот предложил Флер свою руку, и они вышли из зала.
– Могу я принести вам что-нибудь освежиться, мисс Родни? – спросил он.
– Нет, благодарю вас, – еле слышно ответила она. Он чувствовал, что она старалась держаться подальше от него, но это не обескуражило его, напротив, только разожгло желание преодолеть ее сопротивление.
Флер сидела на красном плюшевом диване и крутила в руках маленький разукрашенный веер, пытаясь перевести разговор на гостей.
– Много людей пришли на мой день рождения, – тихим голосом проговорила она, – и преподнесли замечательные подарки. Посмотрите, что подарил мне папа…
Она простодушно вытянула свою белую тоненькую ручку, на запястье которой блестел маленький браслет из жемчужин, вставленных в золотую оправу. Чевиот улыбнулся, но эта улыбка больше походила на презрительную усмешку.
– Красивая безделушка, – сказал он, – но она не стоит этой изысканной руки. В Кедлингтоне есть алмазный браслет, который принадлежал моей французской бабушке, а еще раньше – Марии Антуанетте. Он оценивается в тысячи фунтов. Я бы хотел, чтобы его носили вы.
Флер проглотила слюну, ресницы у нее затрепетали. Она чувствовала себя, как испуганный олененок.
– Я… очень дорожу подарком отца… но я… не особенно люблю драгоценности, – запинаясь, проговорила она.
А в это время Чевиот думал: «Ее талия такая маленькая, что я мог бы взять два браслета старой Маргарет и сделать из них алмазный пояс для Флер. И я сам застегну его на ней».
– Где мои орхидеи? – внезапно спросил он с резкостью, которая застигла Флер врасплох. Но она не хотела казаться грубой и ответила:
– Орхидеи замечательные, благодарю вас. Я… но я не могла одеть их, они… не подходят к моему платью. Сегодня фиалки лучше сочетаются с моим нарядом, – сказала она все тем же запинающимся и испуганным голоском.
Чевиот сложил руки на груди и посмотрел на нее сверху вниз, странно улыбаясь.
– Завтра я пришлю вам еще цветов из Кедлингтона. Вы можете сделать из них ковер и ступать по ним своими маленькими босыми ножками. Я ничего не имею против этого.
Такие слова привели ее просто в ужас. Она попыталась встать, но он остановил ее.
– Нет, сядьте, пожалуйста, – более тихим голосом сказал он, вспомнив, что должен держать свою страсть под контролем. Он привык лишь протягивать руку и брать все, что ему нравилось, но эту женщину нужно было добиваться, приручить.
– Сядьте, умоляю вас, мисс Родни, – повторил он. – Прошу прощения, если я сказал что-нибудь оскорбительное для ваших ушей.
Она прижала руку к сердцу, которое бешено колотилось.
– Начинается новый танец. Я обещала мистеру Квинтли…
– Вы не останетесь поговорить со мной?
– Нет… – начала она и, к своему величайшему облегчению, увидела высокую мальчишечью фигуру юного Тома. У него была ничем не примечательная внешность, и сейчас он выглядел покрасневшим и неловким по сравнению с великолепным бароном, но для Флер было наслаждением увидеть его: это было ее спасение.
– Я думаю, это наш танец, Том, – сказала она.
Он поклонился и предложил ей руку. Они быстро отошли, не оглядываясь на Чевиота.
Оставшись один, барон сощурил глаза, пока они не превратились в две тоненькие щелочки. Затем поднял брови, и на губах у него появилась усмешка. Да, это был первый раунд, возможно, первый из многих в той борьбе, которая им предстояла. Он крикнул лакея и приказал принести его шляпу и плащ, собираясь тот час же уехать в Лондон. Покидая дом, он оставил записку, адресованную Гарри Родни: «Простите, но я болен и уезжаю. Не думаю, что нравлюсь вашей дочери, но хочу, чтобы вы знали, что я с радостью отдал бы за нее свою жизнь. Чевиот».
Получив эту записку, Гарри с некоторым удивлением передал ее жене. Элен пожала плечами.
– Сомневаюсь, что он болен. Ручаюсь, что он был обижен. Флер сказала мне, что барон говорил с ней отвратительно.
– Вот несчастье, – сказал Гарри и потрогал мочку своего уха, не очень понимая мать и дочь. Но ему было ясно, что если Чевиот пожелает и дальше «обижаться», то ему будет недоставать хорошего стрелка и веселого человека. В то же время, если его крошке не нравится этот мужчина, то ему надо позволить уйти.
Глава четвертая
Через месяц, двадцатого июня, внезапно загорелась звезда над головой дочери герцогини Кентской. Ее дядя, Вильям Четвертый, скончался, и юная Виктория стала королевой Англии.
Флер узнала об этом, находясь в Лондоне вместе с кузиной Долли в их высоком элегантном домике, который выходил на Кенсингтон-Грин. Они слышали и салют из пушек, и крики мальчишек, продающих газеты на улице, и шум от ставен, которыми владельцы магазинов закрывали окна, прикрепляя креп на двери и шляпы. В Англии начинался траур по королю, который ничем особенным не ознаменовал свое правление.
Это были потрясающие новости для всей Англии и для каждой семьи в отдельности.
Рано утром Арчибальд де Вир вышел из дома и, вернувшись, рассказал о толпах вокруг дворца и о всеобщем возбуждении. Кузина Долли немедленно велела близнецам переодеться в черное и послала за своей портнихой, мисс Голлинг, так как в гардеробе было не так уж много черных платьев. Она объявила, что и Флер также должна облачиться в траур.
Флер хотелось погулять по Лондону. Она приехала сюда без особого желания и старалась вести себя мило и послушно, чтобы не показать близнецам и Сирилу, как ей наскучила их непрестанная пустая болтовня.
Совершенно неожиданно отца Флер вызвали в Париж, в связи со смертью человека, который много лет работал на его старого друга и благодетеля Джеймса Уилберсона и на самого Гарри, когда тот служил в Восточно-Индийской компании.
Человек умер при трагических обстоятельствах и оставил после себя вдову, беспомощного инвалида. Всегда щедрый и совестливый, Гарри Родни посчитал своим долгом поехать туда и сделать все возможное для несчастной женщины и, если нужно, перевезти ее к себе. Элен захотела сопровождать своего мужа. В это время года пересечение пролива было не столь утомительным, и она надеялась, что, возможно, переправа на маленьком пароходе, перевозившем пассажиров из Дувра в Шале, даже доставит ей некоторое удовольствие. Особенно если будет солнечная погода.
– В Париже я куплю себе новую шляпку, и тебе тоже, моя дорогая, – улыбнулась она дочери.
– Да, мама, конечно, – горячо ответила Флер. – Я слышала, что летние шляпки из Парижа в этом году – как раз то, что нужно.
Перед отъездом Гарри и Элен вся семья прекрасно пообедала вместе, но Флер чувствовала, что отец охвачен грустными мыслями о клерке и о несчастье, которое случилось с ним на континенте.
На следующее утро, когда Флер, поцеловав на прощание родителей, смотрела вслед отправившемуся в Дувр экипажу, странное предчувствие беды охватило молодую девушку. Ей захотелось побежать за ними и крикнуть:
– Вернитесь! О, мои любимые родители, вернитесь! Флер истерически разрыдалась, а стоящая рядом с ней кузина Долли удивилась:
– Как не стыдно! Нельзя быть таким ребенком! Через неделю твои родители вернутся, – сказала она и повела девушку обратно в дом, а близнецы дружески предложили ей свои носовые платки.
Флер постаралась избавиться от этой странной депрессии, посчитав это глупостью и сверхчувствительностью. Мама и папа на самом деле хотели пробыть в Париже всего несколько дней, и скоро они опять будут вместе.
– Вы, наверное, разрыдаетесь на собственной свадьбе, – побранила ее кузина Долли.
Флер заверила кузину Долли, что не собирается выходить замуж и не хочет расставаться с родителями как можно дольше.
Подобные слова кузине Долли вытерпеть было трудно. Она из сил выбивается, чтобы найти поклонников для своих близнецов, а мужчины со всех сторон съезжаются, чтобы получить одну улыбку прекрасной мисс Родни. Если бы она была на месте Элен, то рассердилась бы на упрямую молодую мисс. Но еще больше сердило миссис де Вир отношение Флер к Чевиоту. Ни кузен Гарри, ни его жена не знали, что она держит тайную связь с Чевиотом; и они бы очень рассердились, узнав причину.
На Чевиота плохо подействовало невнимание, которое ему оказали в Пилларсе. Долли слышала, что он вернулся в Лондон в ярости и не скрывал этого ни от кого. Он даже говорил о Флер, как об «испорченной и избалованной девчонке, которой нужно преподнести урок». Тем не менее молодой Чевиот продолжал свое наступление. Леди Родни не поощряла его, но добрый веселый Гарри беседовал с ним, не уклоняясь от разговора о дочери.
Долли знала: уже четыре недели каждое утро из Кедлингтон-Хаус в Пилларс доставляются огромные ящики орхидей. Дорогие экзотические цветы: пурпурные, красные, желто-зеленые, всех форм и размеров. В каждом ящике всегда лежала карточка с одинаковыми словами: «Если Вам будет угодно, сделайте из этого ковер, но не избегайте меня. Чевиот».
За такие знаки внимания от столь великолепного и богатого человека Долли отдала бы свою глупую пустую душу не задумываясь. А юная хозяйка Пилларсе велела отдавать орхидеи любому, кто захочет их взять.
– Они ядовитые и пугают меня, – сказала она. – Я не хочу получать подарки от этого человека.
– Что ты имеешь против него? – спросила Долли, глядя на девушку округлившимися от удивления глазами.
– Не знаю, – был ответ. – Просто он мне не нравится.
Тем не менее орхидеи продолжали регулярно поступать. Флер не понимала, как Чевиот узнал о ее пребывании в Лондоне у де Вир. Однако теперь каждое утро тот же ящик доставлялся уже в Найтсбридж. Его привозил всадник на взмыленной лошади, и сам вид загнанного животного вызывал у Флер отвращение к цветам. Каким надо быть жестоким человеком, думала она, чтобы так издеваться над бедной лошадью, лишь бы она могла пораньше получить его цветы.
Она отказывалась подтверждать получение цветов. Однажды кузина Долли предложила Чевиоту нанести им визит, но Флер так рассердилась на это, что миссис де Вир, пожав плечами, капитулировала.
– Как хочешь, моя дорогая, но ты упускаешь прекрасный шанс.
В день смерти короля и вступления на престол юной Виктории Флер разрешила служанке кузины примерить ей траурное платье, а сама с тоской стала думать о родителях.
Теперь они в любой момент могли вернуться из Парижа и забрать ее обратно в Пилларс. Она задыхалась в этом суетливом, разукрашенном, шумном доме, где ей казалось, что кузина Долли и близнецы кричат весь день, не переставая.
В комнату Флер заглянула кузина Долли, уже одетая в черное, в черной шляпке и вуали. Девушка показала ей книгу, которую собиралась читать: «Конец и падение Римской империи» Джиббона. Кузина содрогнулась. Боже, подумала она, что за странная девушка! Вместо того чтобы вместе с Изабель и Имоджин заняться траурными туалетами, она наслаждается историей.
– Ладно, – промурлыкала Долли, – увидимся за обедом. У меня встреча с мисс Плай. Пока, дражайшая Флер.
Вряд ли Флер могла догадаться, что кузина Долли спешила на рандеву с самим Дензилом Чевиотом. С лицом, закрытым вуалью и маленьким зонтиком от солнца, полная маленькая женщина сидела на скамье рядом с бароном, который выглядел весьма озабоченным.
– Разве не восхитительно, что у нас теперь на троне королева. Когда пройдет время траура, мы в Лондоне сможем вернуться к блестящей светской жизни, – щебетала Долли.
– Я пришел сюда не для того, чтобы обсуждать новую королеву, – сказал Чевиот ледяным голосом. – Что вы можете сказать о ней?
– Это печально, но я не могу убедить Флер принять вас или посетить Кедлингтон, – вздохнула Долли.
Губы Чевиота превратились в узкую полоску. Он постучал пальцем по своей высокой шляпе с розеткой из черного крепа и спросил:
– Она получает мои цветы каждый день?
– Да, мой дорогой Чевиот. И выбрасывает их.
– Так же, как пытается выбросить и меня, – угрюмо промолвил Чевиот.
Молодой барон заключил с Долли финансовую сделку, обнаружив, что та погрязла в долгах. В их последнюю встречу он предложил ей награду, достаточно большую, чтобы у нее закружилась голова, если женщина сможет посодействовать в его ухаживаниях за юной кузиной. Самой Родни об этом знать ни к чему, а для миссис де Вир в ее затруднительном положении это было определенно выходом.
– Ну, – коротко сказал Дензил, втыкая в гравий конец трости, – у вас есть какие-нибудь предложения?
– О, дорогой, это так трудно, – сказала Долли. – Флер – такое упрямое дитя.
– Я тоже упрям, – холодно отрезал мужчина.
– Молодость горяча, – добавила Долли. – Девушка не обращает внимания на орхидеи.
– Прекрасно! – сказал Чевиот. – Тогда я буду присылать фиалки.
Долли просияла.
– Вы должны попробовать, Флер их обожает. А я тем временем буду петь вам похвалы.
Он поклонился, проводил ее до экипажа, и они расстались.
Барон наезжал в Кедлингтон только на выходные дни, но всегда был в ярости. Слуги трепетали от страха, и только Певерил Марш осмеливался заговаривать с ним, когда тот наносил визиты молодому художнику.
Дензил расхаживал взад и вперед по студии в башне, мрачно наблюдая, как юноша вдыхает жизнь в великолепную картину, изображающую Кедлингтон. Чевиот был настолько занят собой и своими делами, что снова и снова спрашивал Певерила, действительно ли его умершая сестра обладала даром предвидения.
– Она на самом деле могла заглядывать в будущее? – постоянно спрашивал барон, сжигаемый страстью к Флер.
Певерил смотрел серьезными глазами на несчастное лицо своего странного патрона и отвечал:
– Думаю, что да, господин. То, о чем говорила Элспет, всегда сбывалось.
После этих слов Дензил терял интерес к картине и к своему протеже и возвращался в свои покои.
Глава пятая
Флер сидела в небольшом кабинете в глубине дома кузины Долли, просматривая только что принесенную газету с траурной рамкой.
Прошло уже почти сорок восемь часов с тех пор, как король Уильям Четвертый испустил последний вздох. Этим утром лорд Мельбург передал первое послание новой королевы в палату лордов, а Джон Рассел – в палату общин.
Флер, приученная отцом интересоваться всем, что происходило в стране, с интересом просмотрела статью, в которой настоящий период описывался как время «абсолютного спокойствия». Молодая королева взошла на трон в счастливый момент истории, и страна может подумать об уменьшении суммы налогов, улучшении уровня жизни, о смягчении существующих суровых законов. Ожидалось, как сообщала газета, что молодая королева откроет парламент в ноябре; без сомнения, окруженная мудрыми советниками, новая повелительница будет внушать чувство преданности своим подданным.
Читая статью, Флер подняла глаза и задумалась о молодой королеве, ее ровеснице. Виктория должна теперь жить в лучах света, сияющего вокруг трона. Никакие ее поступки или слова не могут оставаться в тайне. Муж для нее будет выбран, и она не сможет даже полюбить и выйти замуж так, как хотелось Флер Родни: за человека, которого она сама выберет.
– Как можно быть королевой? – спросила себя Флер и с участием вздохнула, полагая, что молодая девушка, вовлеченная в государственные заботы, чувствует себя одинокой и испуганной.
– Как бы я себя чувствовала на ее месте? – вслух произнесла Флер. – Боже, благослови и сохрани нашу бедную маленькую королеву!
Со временем меланхолию, в которой Флер пребывала с момента отъезда родителей, сменило ощущение счастья. Прошлой ночью джентльмен, знакомый с папой, привез запечатанное письмо из Парижа, в котором родители сообщали своей дорогой дочке, что завтра вернутся в Англию. Отец предлагал Флер со своей служанкой поехать в Пилларс и там ждать экипаж, который привезет его и маму из Дувра. Маленькая семья снова воссоединится в своем доме.
– О Боже мой! – воскликнула Флер и отложила газету, которую надо было сохранить для Арчибальда. Флер очень редко видела своего кузена, да и то только за едой. Он казался ей покорным, глупым и угрюмым человеком, который всегда жаловался на дороговизну и осуждал слуг за ненужную экстравагантность в доме.
Флер надеялась, что в этот вечер будет ее последний семейный обед с де Вир, и мысль о возвращении в родной дом наполняла ее возбуждением. Кузина Долли заметила ее румянец и прекрасное настроение.
– Это не льстит нам, – надулась она. – Надеюсь, что ты не заставишь своего папу думать, что мы не смогли развлечь тебя?
– О, нет, дорогая, мне было здесь очень весело, кузина Долли, – сказала Флер со своим особенным тактом.
Долли уже начинала бояться размеров своих долгов и беспокоилась, что об этом узнает Арчибальд. Она успокаивала своих кредиторов, заверяя их, что должна получить хорошее наследство, которое получит от Чевиота после его помолвки с Флер. Черт бы побрал эту девчонку за ее упрямство и за глупую привязанность к своей семье, подумала Долли.
Этим утром всадник из Кедлингтона привез вместо обычных орхидей огромный ящик красных роз, лежащих на целой куче фиалок. Долли открыла ящик и показала девушке прекрасные цветы, но та, как всегда, отказалась принять их.
– Как можно устоять перед этим?! Правда, моя дорогая, это великая страсть великого мужчины.
Флер едва прикоснулась к фиалкам кончиками пальцев, на ее губах дрожала слабая печальная улыбка.
– Цветы красивы, кузина. Невозможно не любить их, но я не могу принимать знаки внимания от джентльмена, который прислал их, – сказала она.
Арчибальд де Вир поднялся из-за обеденного стола, и вся семья уважительно встала вместе с ним. Проходя через столовую, хозяин дома краешком глаза взглянул на Флер и сказал:
– Значит, вы покидаете нас завтра, моя милочка?
– Да, кузен Арчибальд, – сказала Флер.
Долли фыркнула. Арчибальд никогда не называл своих дочерей «моя милочка». Пропади пропадом эта девчонка! Она нравится всем мужчинам, даже Арчибальду, а ведь он не слишком жалует женщин.
– Будем надеяться, – продолжал мистер де Вир, усаживаясь в свое любимое кресло, – что погода будет благоприятной для возвращения ваших родителей. Говорят, что сейчас на море сильные волны.
Флер подошла к окну и с волнением посмотрела на дождь. Да, был ужасный ливень. Ей было видно, как сильно качаются деревья и как копыта лошади скользят по грязной дороге. Трудно представить, что это июнь. Подумав, как бедную маму швыряет по проливу на одном из этих маленьких пароходиков, она закусила губы. Папа любит море, но маме, наверное, очень не по себе.
Флер поиграла с близнецами и отправилась спать.
Она проснулась рано и, развязывая маленький батистовый чепчик, быстро побежала к окну взглянуть на погоду. Увы, все еще дул сильный ветер, и парк выглядел печально.
«О, бедная мама, дорога домой ей очень не понравится», – подумала Флер и позвонила своей служанке. Теперь надо было собираться и готовиться к поездке в экипаже, который в одиннадцать часов отвезет их в Эссекс. Родители должны приехать в Пилларс до темноты.
Уже сказаны слова прощания кузенам. Близнецы вытерли носы и уронили по слезинке. Долли пожалела, что Флер мало гостила, а когда кучер накрывал колени Флер пледом, прошептала:
– Не будьте слишком жестоки с бедным Дензилом Чевиотом. Он поглощен страстью.
Но единственное, что жадная Долли получила за свои мучения, – это кивок хорошенькой головки мисс Родни и упрямый изгиб розовых губок, обычно таких нежных и улыбающихся.
Долли смотрела вслед экипажу, понимая, что больше не может рассчитывать на Дензила, и с тоской размышляя о том, какой ливень долгов обрушится на ее глупую голову. Гнев мужа уже звучал у нее в ушах.
А Флер наслаждалась каждым мигом своего длинного путешествия из Найтсбридж-Грин в Эссекс. Она весело болтала со своей верной служанкой Молли, которая была у нее с двенадцати лет. Эта была простая и прямая молодая женщина, преданная матери Флер.
– Нет на земле леди прекраснее, чем Элен Родни, вашей дорогой матушки, – время от времени говорила она Флер. – Благослови ее Господь.
Сегодня Молли была более покорна и менее разговорчива, чем обычно. На вопрос Флер, что ее беспокоит, молодая женщина покраснела и тяжело вздохнула.
– Уж не больна ли ты, моя дорогая Молли! – воскликнула Флер.
На это служанка пожаловалась, что больна не телом, а душой, и поведала, что она в первый раз влюбилась в одного из слуг миссис де Вир, которого звали Ноггинс. Флер вспомнила этого человека, который чистил серебро и большей частью работал в буфетной. Обыкновенный молодой мужчина с рыжими волосами, хотя, на взгляд Молли, он обладал всеми достоинствами. Ну-ну, подумала Флер и улыбнулась про себя, бедная Молли совсем не красавица и Ноггинс был первым мужчиной, который обратил на нее внимание.
– Бедная Молли, тебя разлучили с поклонником, и ты, наверное, очень несчастна. Что я могу сделать для тебя?
Молли горячо заверила мисс Родни, что сделать она ничего не может. Ноггинс обещал ей вести себя умеренно и уважительно до того дня, когда они смогут пожениться.
Приехав домой, Флер уже не думала о любви, а Молли была слишком занята, чтобы плакать по Тому Ноггинсу. Нужно было сделать очень многое. Поторопить ленивых слуг, поставить свежие цветы в комнату леди Родни, приготовить праздничный обед для возвращающихся родителей.
Позже Флер надела платье из бледно-голубого шелка, которое особенно нравилось ее отцу, и украсила волосы незабудками. Она сидела в комнате, как прелестная картинка девической красоты, прислушиваясь, не раздадутся ли звуки копыт по гравию. Как же задерживаются ее дорогие! Будет очень жаль, если обед остынет.
Через некоторое время Флер начала волноваться и позвонила Молли. Она хотела поговорить с кем-нибудь, так как была очень встревожена: давно уже стемнело, а сэра Гарри и леди Родни все еще не было.
Флер взволнованно посмотрела на свою служанку.
– О, Молли, наверное, произошло несчастье.
– Нет, нет, мисс, – прошептала служанка, хотя сама испытывала какое-то мрачное предчувствие.
Флер сплела длинные изящные пальцы.
– Что могло задержать их? Если бы мы могли связаться с Дувром и выяснить, когда приплыл пароход… Но, увы, мы не можем этого сделать.
«Если он приплыл», – мрачно подумала служанка, но не осмелилась произнести это вслух. А в комнате для слуг говорили об этом. Вайлер, дворецкий, вспомнил о страшном шторме, который был несколько лет назад, когда мисс Родни была еще совсем ребенком. Тогда утонул один из пароходов.
Около десяти часов наконец послышался шорох колес по гравию. Краски вернулись на лицо Флер, и она бросилась в холл.
– Наконец-то они возвращаются, Молли. О, слава Богу!
Она не стала ждать слуг и сама открыла тяжелую входную дверь.
Порыв ветра закружил оборки ее веселого платья. И холод, почти смертельный, пронизал девушку, когда она увидела человека, выходящего из экипажа и идущего навстречу ей; приветствие родителям замерло на ее губах. Это был ее кузен, Арчибальд де Вир собственной персоной. Человек, с которым она распрощалась только сегодня утром.
Он выглядел напряженным и серьезным в своем толстом сером плаще. Медленно пройдя мимо девушки, он снял шляпу и закрыл за собой дверь в дождливую ночь.
– Флер, мое дорогое дитя, – начал он и остановился, не в силах продолжать дальше.
Душу Флер обуял такой ужас, что в это мгновение она не могла ни пошевелиться, ни заговорить. Прикованная к месту, она смотрела на кузена Арчибальда. Прежде чем он снова заговорил, она уже осознала, что кузен не мог быть вестником чего-то утешительного. Она дико смотрела на него, желая знать правду, пусть даже ужасную. Тогда де Вир, который несмотря на свою посредственность был добр и от души жалел Флер, откашлялся и хрипло заговорил опять:
– Увы, мое дорогое дитя, то, что я скажу, не принесет вам ничего, кроме горя.
Молли стиснув руки, подошла ближе, ее лицо стало бледным от того, что она услышала. Флер пронзительно закричала:
– Мама!.. Папа!.. Что с ними случилось? Поколебавшись, Арчибальд сказал ей то, что она должна была узнать. Долли послала его сюда, дав двух самых быстрых лошадей, чтобы передать несчастной девушке дошедшую до Лондона новость.
Пароход, утром покинувший Шале, не дошел до Дувра, и никогда не придет. Один из ужаснейших за всю историю летних штормов разбил маленькое судно возле английского побережья. Детали трагедии еще не были известны, но береговая стража сообщила, что пароход утонул и никто не спасся.
Бедный Арчибальд, на долю которого выпала такая ужасная миссия, хмуро смотрел на свою шляпу, вертя ее в руках. Он не смел поднять глаза на девушку, которая тихо рыдала:
– Господь милостив… он милостив… он не позволит, чтобы это было правдой!
Де Вир заговорил опять:
– Надежды, к сожалению, нет. До сих пор дует такой сильный ветер и море такое бурное, что даже самый сильный пловец не смог бы достичь берега.
Флер только наполовину слышала его слова; ее голос истерически повысился:
– Они утонули! Мои мама и папа утонули… я их никогда не увижу!
– Мария, матерь Божия, смилуйся над нами, – прошептала Молли, которая была католичкой. Она несколько раз перекрестилась и опустилась на колени.
