Ричард положил на стол шляпу и перчатки. Он был без пальто – вечер был теплый. Он оглядывал комнату своими блестящими живыми глазами. К этому времени я уже настолько хорошо знала его, что была уверена: он восхищался стульями работы Чиппендейла, которые составляли основную ценность этого дома, и еще он рассматривал висевший над камином прекрасный портрет кисти Лели, на котором был изображен кто-то из предков Диксон-Родда. Когда я поставила на стол виски и стакан, он повернулся ко мне и с полуулыбкой сказал:
      – Ты сегодня такая разговорчивая, Розелинда. Что с тобой?
      – А что, обычно я очень тихая? – спросила я.
      – Ты всегда очень общительна, моя дорогая, – ответил он, – но большей частью обычно говорю я.
      – А я люблю слушать вас, Ричард, – сказала я и торопливо прибавила: – Наливайте, пожалуйста.
      Он засунул руки в карманы и, закусив нижнюю губу, сказал:
      – Я не тороплюсь.
      Я подумала: «Слава тебе Господи!.. Он побудет еще немного…»
      Потом Ричард снова посмотрел на меня, но уже печально, без тени улыбки.
      – Я буду скучать… – произнес он. У меня учащенно забилось сердце.
      – А не сможем ли мы… не сможем ли мы встречаться… ведь столько времени… – Я замолчала.
      Он нахмурился, и я сразу же пожалела о сказанном. Я так старалась не дать ему почувствовать, что претендую на его время или как-нибудь иначе хочу воспользоваться его добротой. Ведь с ним стали возможны такие вещи, о которых я и не мечтала… за это короткое время у меня было больше обедов в ресторанах, ленчей, концертов и спектаклей, чем за всю мою предыдущую жизнь. Но следующие его слова прозвучали очень мягко:
      – Все это очень сложно, Розелинда. Мы встречаемся с тобой уже довольно долго, не так ли? С тех пор как мы с тобой познакомились в тот февральский вечер на балете, прошло всего два месяца, а мне кажется, что я знаю тебя уже много лет!
      Я стояла неподвижно, вдумываясь в каждое сказанное им слово.
      – Да, и мне кажется, что мы давно знакомы, Ричард, – согласилась я.
      – Для меня это было очень счастливое время, – продолжал он. – Как ты знаешь, я постоянно занят, я ведь возглавляю одну из крупнейших в стране фирм в данной отрасли. Наше дело процветает, у меня немало забот, большой загородный дом и многое другое. Но я был разочарованным и одиноким человеком. Для меня очень много значат каникулы, когда моя дочка со мной. Ведь девять месяцев в году она в школе!
      Ричард говорил медленно, с трудом. Иногда казалось, ему не хотелось говорить все это, но что-то, запрятанное в глубинах души, заставляло его говорить. Я слушала, замерев. Он поведал мне, что был разочарованным человеком, когда встретил меня. А может быть, он хотел сказать, что был таким, пока не встретил меня? Неужели возможно, что маленькая Розелинда Браун заполнила этот пробел в его жизни? Этот пробел, о котором я так мало знала, но строила так много догадок.
      И я решилась признаться:
      – Если… если моя дружба принесла вам хоть немного счастья, Ричард… я… я так рада. Вы и представить себе не можете, как мне было хорошо все это время!
      – У нас много общего, – заметил он и неожиданно быстрыми шагами начал ходить по большой столовой.
      Я следила за ним глазами, и когда я чуть-чуть повернула голову, то заметила наши отражения в зеркале, висевшем в позолоченной раме у двери. Вот какие мы были… Его элегантная, стройная фигура в темно-сером костюме, который, как я заметила, он предпочитал всем другим, гладкие черные волосы зачесаны ото лба, так что становятся заметными тончайшие серебряные пряди над ушами. Сегодня я поняла, что он выглядел старше своих тридцати пяти лет. Ему вполне можно было бы дать сорок. А я выгляжу очень молодо в своем шерстяном бледно-зеленом платье с коротким рукавом, с подвесками, которые мне очень нравились, и Ричарду тоже. Я не поправляла волосы с тех пор, как мы пришли, и они растрепались, кудрявясь на шее. Не думаю, чтобы у меня на лице был хоть небольшой румянец, но знаю, что глаза у меня были неестественно большие и блестящие. Я это чувствовала. Я находилась в состоянии сильнейшего нервного напряжения.
      Ричард перестал расхаживать по комнате и остановился напротив меня.
      – Розелинда, повторяю, я буду скучать без тебя, но это очень плохо!
      – Почему? – скорее прошептала, чем проговорила, я.
      – У меня жена и ребенок. А ты – молодая незамужняя девушка, тебе нужен подходящий молодой человек, ты должна выйти замуж и…
      – Пожалуйста, перестаньте, – прервала его я, и краска бросилась мне в лицо. – Пожалуйста, не говорите так!..
      – Но это правда, Розелинда.
      – Это неправда, – выдохнула я. – Мне не нужен никакой молодой человек, и я не хочу выходить замуж.
      – Ну, ты ведь знаешь, что это не так, – произнес он, печально улыбаясь. – Ведь ты сама часто говорила мне, что тебе очень хочется иметь собственный дом.
      – Ну что же, возможно, однажды я действительно выйду замуж. Но не сейчас. Возможно, скоро у меня появится собственный дом… Я часто думала о том, чтобы снять маленькую комнату, если смогу заработать достаточно денег. На днях я написала короткий рассказ и послала его вашей знакомой. Сначала я постараюсь сделать карьеру, потом брошу секретарскую работу, и у меня будет свой дом, но… – Я остановилась. Слова вырывались бессвязно и глупо. Я видела, что прекрасные глаза Ричарда смотрят на меня, и они казались еще более печальными и разочарованными, чем когда-либо раньше.
      – Моя дорогая, как бы мне хотелось дать тебе все это, что ты хочешь и заслуживаешь. В тебе столько задора! Ты можешь осчастливить любого мужчину! Боже мой, когда такой человек появится на твоем пути, как же ему повезет!
      Я больше не могла терпеть упоминаний о каком-то мифическом мужчине, который может появиться в моей жизни. Это просто выводило меня из себя, и я сказала:
      – Когда вы наконец перестанете повторять эту ерунду! Говорю вам, мне никто не нужен.
      – Не сердись на меня, – прервал он. – Неужели я огорчил тебя, Розелинда, моя дорогая; дело в том, что я просто хочу быть честным по отношению к тебе. Я многого добился в этой жизни, но многое из того, что я совершил, назад не вернешь. И я всегда сам не одобрял людей, ведущих двойную жизнь, и избегал всего, что может помешать тому жизненному порядку, который я спланировал для себя. Такая жизнь, я должен признать, навязана мне обстоятельствами, но… Я знаю, что говорю с тобой загадками, – добавил он. – Я не думаю, что ты сможешь все понять. Может быть, когда-нибудь я смогу все объяснить… Но не сейчас.
      Он действительно говорил загадками, но все же кое-что я могла понять. Его жена Марион и дочь Роберта были главными проблемами той жизни, которая навязана ему обстоятельствами. Но верность была одним из лучших качеств Ричарда. Кроме того, я принимала как должное, что в его жизни я значу гораздо меньше, чем он в моей. И только позже, гораздо позже, он рассказал мне, что в тот вечер и он испытал большое потрясение и в его жизни произошел поворот.
      Но тогда он старался не показать этого, а вести себя разумно и честно по отношению ко мне. По природе он был очень добрым и заботливым, и это отличало его от эгоистичного, алчного типа мужчин, которые с жадностью пользовались тем, что им преподносили, совершенно не думая о тех, кто отдавал им свое сердце.
      – Не беспокойтесь и не объясняйте ничего, – сказала я. – Думаю, я понимаю кое-что из того, что вы мне говорите.
      Он взял меня за плечи и посмотрел мне прямо в глаза.
      – Розелинда, я очень люблю мою девочку, Берту. И я должен посвятить ей все каникулы. Я ей очень нужен.
      – Конечно, – подтвердила я, с трудом произнося слова, – она вам нужна. Должно быть, она очень милая, и быть с ней – большая радость для вас.
      – Да, но она всего лишь ребенок, и она не может заменить человеку абсолютно все, что необходимо в жизни. Пойми и это, Розелинда.
      – Да, это я тоже понимаю, – прошептала я.
      – Вот почему твоя дружба и сочувствие были мне так дороги, вот почему я так благодарен тебе, – сказал он.
      – Вы изменили всю мою жизнь! – воскликнула я. – И это правда, Ричард. Все было так замечательно, так замечательно!
      – Я счастлив, – проговорил он, – мне будет приятно думать, что в следующем месяце, когда Берта опять уедет в школу, мы снова встретимся. Мне нравится думать об этом, но меня будут мучить сомнения, вправе ли я это допустить.
      Эта фраза повергла меня в отчаяние.
      – Конечно, мы встретимся, почему же вы сомневаетесь? Все это… так прекрасно… конечно же, мы никому не помешаем… я… вы… – Я замолчала и только кивнула головой, потому что горячие слезы душили меня и меня трясло как в нервной лихорадке.
      Он стоял неподвижно и, казалось, смотрел на меня с беспокойством. Потом он сказал:
      – Ну подумай, дорогая моя, у меня нет никакого права занимать твое время, и я должен признать, что иногда наша дружба кажется мне довольно опасной. – Он замолчал.
      Я видела, что он о чем-то размышляет. Сердце у меня бешено стучало, со смешанным чувством боли и радости я поняла, что если он иногда усматривал некую опасность в наших отношениях, значит, он испытывал ко мне более глубокие чувства, чем мне представлялось.
      Он все еще продолжал держать меня за плечи. Он был так близко, что я ясно видела его чистые карие глаза с короткими густыми ресницами. Таких глаз, как у Ричарда, я никогда не видела. Они были печальными и одновременно оживленными. Казалось, они видят меня насквозь. Как я ни старалась, я никак не могла унять дрожь, меня сильно трясло, и я уверена, что он это чувствовал.
      И действительно, Ричард спросил:
      – Почему ты дрожишь, Розелинда? – Потом Он вдруг замолчал. На секунду лицо его исказилось, как будто разум и плоть ожесточенно боролись друг с другом. Я все никак не могла взять себя в руки и перестать дрожать. Это было выше моих сил. Но я не могла и отвести взгляд от его лица. В тот момент я забыла о том, что такое стыд, и думаю, в моих глазах он прочитал все, что лежало у меня на сердце. Мои холодные как лед руки безжизненно повисли.
      И тогда случилось неизбежное. Ричард сделал инстинктивное движение мне навстречу и в следующий момент обнял меня. Он обнял меня, меня, которая никогда не подозревала, что такое может с ней случиться. Но все же я должна признаться, что думала об этом в те бессонные ночные часы, когда вспоминала о нем. Он с силой прижал меня к себе, и я почувствовала исходящее от него тепло… Одной рукой он нежно гладил меня по волосам. Потом он поцеловал меня.
      Ричард, Ричард, если я доживу до ста лет, то и тогда я не забуду твоего первого поцелуя.
      Только теперь я поняла, что такое настоящая любовь. Так меня еще никто не целовал. И ничего, ничего подобного не случалось в моей жизни! Это нельзя сравнить с тем, как те немногие, кто ухаживал за мной, суетливо, украдкой, полусмущенно пытались приласкать меня, или с тем, как бедный Пат Уокер трогательно пытался вызвать во мне хоть какие-то ответные чувства.
      В этом долгом, крепком и нежном объятии я полностью слилась с Ричардом. Несколько захватывающих минут я принадлежала ему, а он – мне. У него не было ни жены, ни ребенка… он был только мой. И я почувствовала это в отчаянной страсти его губ. С маленькой Розелиндой произошла странная метаморфоза – из обычной скромной девушки, зарабатывавшей себе на жизнь секретарским трудом, она превратилась в богиню. Ричард Каррингтон-Эш пробудил в ней инстинкт любви и помог понять, что он – единственный мужчина, которого она могла любить и будет любить всю жизнь.
      Наверное, со стороны все это кажется слишком преувеличенным, но это так. Когда Ричард поцеловал меня, я поняла, что буду принадлежать ему не только в тот момент, но и всю жизнь. (О Ричард, любовь моя, я доказала это! И ни один мужчина с тех пор не притронулся к моим губам, и этого никогда не случится!)
      Все чувства мои были крайне обострены, потому что я наконец смогла выразить все, что накапливалось во мне за время знакомства, когда я могла представить себе Ричарда только обаятельным и добрым другом, который, познакомившись со мной, немного баловал меня потому, что ему самому это очень нравилось. Но теперь я поняла, что значила для него гораздо больше, и сразу стала женщиной, которую он любил. Я не могла поверить, что он любит меня, но наши губы встретились с таким жаром, который не мог быть просто минутной страстью. Сердце у меня гулко билось, лицо горело, и в глазах наверняка сиял безумный восторг. Как в забытьи, я несколько раз повторила его имя:
      – Ричард! Ричард! Ричард!
      Его руки повисли неподвижно, он побледнел и выглядел ошеломленным – да, именно это слово соответствовало его состоянию. Казалось, что и он был совсем не готов к такому сильному потрясению. Ему было трудно говорить. Он покачал головой и произнес:
      – Нет, нет, нет!
      – Почему «нет»? – прошептала я, прижав руки к груди.
      – Нет, – повторил он, – Розелинда, этого не должно быть!
      Я упала на землю с самых высот восторга и любви. Я оказалась в заколдованном кругу, но лишь на минуту. Эти несколько слов разрушили все очарование любви и вернули меня к реальности. Говорить я не могла, а выглядела, должно быть, ужасно, потому что он быстро заговорил и, протянув руки, взял мои пальцы и крепко сжал их.
      – Нет, моя дорогая, нет! – сказал он еще раз, будто пытаясь убедить самого себя в необходимости отрицать смысл этого поцелуя. И тут он впервые назвал меня уменьшительным именем. – Маленькая Роза-Линда, – тихо добавил он каким-то странным голосом. – Ты такая юная и такая милая, ты вся – огонь и щедрость! О, моя дорогая, мы не должны больше так целоваться.
      Сама не знаю как, но я смогла лишь вымолвить:
      – Неужели? – Мой голос прозвучал вяло и безжизненно.
      Ричард провел рукой по глазам.
      – Я должен идти, – сказал он. – Уже поздно. Дорогая, прости меня! Я должен идти…
      Невозможно описать те чувства, какие я испытывала, но над всем витал страх потерять его. Я чувствовала, что глаза мои полны слез. Пытаясь сдержать безумное желание броситься ему на шею и расплакаться, я сказала:
      – Да, кажется, уже поздно.
      Он взял шляпу и перчатки, с минуту подержал их в руках, нахмурился. Он все еще был очень бледен. Потом снова бросил их на стол и, к моему огромному облегчению, снова подошел ко мне и взял мои руки.
      – Моя дорогая маленькая Роза-Линда, – сказал он, – я хочу, чтобы ты кое-что узнала. Правильно это или нет, но я хочу, чтобы ты знала. За эти два месяца ты сделала для меня гораздо больше, чем любая другая женщина за всю мою жизнь. У меня вновь появилась вера в то, чего не давало даже общение с моим ребенком, да это и понятно – ведь она еще такая крошка. Мне дорога каждая минута, проведенная с тобой, и я хотел бы, чтобы все оставалось по-старому. Но если мы будем испытывать друг к другу такие чувства, которые проявились сегодня, наша дружба продолжаться не сможет. Вот и все…
      Я думаю, в тот момент мне надо было собраться с силами и сказать ему, что он совершенно прав, что ему надо уйти и никогда не возвращаться. Но казалось, что в этот решающий момент куда-то исчезли вся моя совестливость и приверженность к самодисциплине, целостность мышления, прямота и честность, которые я старалась воспитать в себе еще в монастыре. Я была совершенно подавлена. Я любила его. Я так его любила, что все остальное на земле и на небесах уже ничего не значило. Я страшно боялась только одного: что он уйдет и больше никогда не вернется. Не подумав о последствиях, я сказала:
      – О Ричард, не бросай меня! Ричард, я этого не выдержу!
      С минуту он молча смотрел на меня. Я знаю, что в это время в его душе происходила ожесточенная борьба. Возможно, ему было легче, потому что он был старше и опытнее и в его жизни было гораздо больше переживаний, чем в моей. В моей жизни был только Ричард. И тогда он сказал каким-то сдавленным голосом:
      – Я этого боялся. О моя дорогая, это все-таки случилось. Я никогда не хотел этого. И сейчас не хочу.
      – Чего ты не хотел, Ричард? – спросила я, и меня снова затрясло.
      – Я не хотел приносить тебе страдания, – произнес он. – Ты очень хорошая девушка и гораздо моложе меня, а у меня… черт побери, даже если на самом деле она давно не жена мне, я никогда не оставлю ее, пока жив мой ребенок. Девочка очень много значит для меня, и, если я разведусь с Марион, дочь у меня заберут. Я не могу идти на такой риск. Вот почему я все еще там, где я теперь нахожусь, там я и останусь. Я хочу, чтобы ты поняла это. Я никогда не смогу получить свободу и жениться на тебе.
      Он произнес эти слова резко, быстро, как будто у него была твердая решимость сказать все это любой ценой. И я, вспоминая тот вечер, понимаю, что цена была высока, ведь ему была нужна я и моя любовь. Но Ричард в первую очередь был очень добрым человеком и готов был пожертвовать собственными чувствами, чтобы не обижать меня. Если бы тогда я попросила его уйти, он ушел бы без дальнейшей борьбы. В этом я уверена. И я знаю, что так мне и надо было поступить. Но я тоже не постояла за ценой. Для меня не было дороги назад, ведь я любила его всем своим сердцем, его, и только его одного. И я сказала:
      – Но Ричард, мне и в голову никогда не приходило, что ты можешь жениться на мне, что ты вообще захочешь этого. Я просто люблю тебя, Ричард, я ничего у тебя не прошу, но я не вынесу, если ты сейчас уйдешь навсегда.
      Хмурясь, он покачал головой, все еще пытаясь овладеть ситуацией, которая стремительно уходила из-под его контроля.
      – Дорогая, – сказал он, – ты не знаешь, что говоришь. Ты не знаешь, насколько все это опасно.
      Обеими руками я взяла его руку и, наверное, сделала ему больно, потому что очень сильно сжала его пальцы.
      – Нет, я понимаю. Давай больше не будем говорить об этом. Давай останемся друзьями. Мне этого будет достаточно. Клянусь. Я знаю, что нам не надо было целоваться. Забудем об этом. Пусть все останется по-прежнему…
      Я почти плакала, вела себя глупо, но ничего не могла с собой поделать. А потом он вдруг снова обнял меня. (О благословенный, прекрасный круг его рук, его сердце бьется рядом с моим, а его лицо – совсем близко.)
      – Ты не должна плакать, – сказал он, – моя дорогая маленькая Роза-Линда! Вызвать у тебя слезы – настоящее преступление! Ты уже достаточно настрадалась в своей жизни. Тебе было очень тяжело. Это пугает и беспокоит меня. Дорогая, ты видишь, что я не хочу приносить тебе новые страдания.
      Я не могла говорить. Я могла только закрыть глаза и прижаться к нему, а слезы струились по моему лицу. Он продолжал:
      – После того, что произошло сегодня, мы не сможем вернуться к прежним платоническим отношениям. Ты знаешь это не хуже меня. Ты любишь меня, Роза-Линда. Я это знаю, и весь ужас в том, что и я тоже люблю тебя. Если бы два месяца тому назад меня спросили, возможно ли, чтобы Ричард Каррингтон-Эш полюбил, я бы засмеялся в ответ и сказал: «Не задавайте идиотских вопросов!» Я думал, что для меня с любовью давно покончено. Когда-то любовь принесла мне тяжелые страдания, и я решил, что снова рисковать не стоит. Но я люблю тебя, дорогая, я очень люблю тебя, слышишь?
      Я слышала и с трудом верила этому. Душа и все мое существо устремились куда-то неимоверно высоко, в небеса. Я была так поражена, что перестала что-либо понимать, а уж сказать и вовсе ничего не могла. «Ричард любит меня! Ричард! Это невозможно!» И я услышала, что он повторяет:
      – Я люблю тебя, потому что ты такая удивительная, за твою смелость и стойкость, за то, как ты выстояла в жизни без чьей-либо помощи и никогда не жаловалась. Я люблю тебя за твое дружелюбие и восторженность и за то, что ты умеешь ценить все, что тебе предлагают, вплоть до пустяков, которые другие женщины принимают как должное. Я люблю тебя за честность и за твою детскую непосредственность. Я не лицемер, Роза-Линда. Я люблю тебя и в физическом смысле этого слова. Твои серые глаза, красивый рот и вся твоя прелестная фигурка кажутся мне совершенно неотразимыми.
      В его объятиях я снова задрожала – на этот раз от радости и переполнявших меня чувств. Каждое сказанное им слово изумляло и восхищало меня. Возможно, я не очень тщеславная, но я и мечтать не могла, что Ричард будет испытывать ко мне такие чувства. Наконец я смогла ответить ему. Слова вырывались у меня помимо моей воли. Мне всегда необходимо высказать то, что я чувствую. Ричард скоро узнал обо мне и это. И я не могла долго молчать. Мне надо быть честной до конца, и я не знаю ложной гордости. Будто после долгих лет сдержанности и молчания заслонки открылись – и на Ричарда обрушился целый водопад чувств, неистовые потоки любви.
      – Ричард, – сказала я, – я так люблю тебя, что мне кажется, я бы могла умереть прямо сейчас, слыша все то, что ты говоришь мне. Да, я бы могла умереть – и знать, что не зря прожила жизнь.
      Он покачал головой.
      – Ты не должна говорить такие вещи, дорогая, ведь я всего лишь человек! – И неожиданно на его губах появилась прекрасная улыбка, и он сразу стал похож на мальчишку. Он ласково обнял меня, как мог бы обнять ребенка, и добавил: – О Роза-Линда, ну что мне с тобой делать?! Боже мой, какую же ответственность ты на меня возложила!
      – А почему ответственность? – спросила я.
      – Когда кто-то очень любит тебя, ты сразу же принимаешь на себя большую ответственность за него, – сказал Ричард.
      – Значит, если и ты меня любишь, я тоже за тебя в ответе? – воскликнула я.
      Он снова крепко обнял меня.
      – Как сияют твои глаза! Я никогда не видел таких больших сияющих глаз. Дорогая, знаешь, как ты прекрасна?!
      – Нет, я не прекрасна, – проговорила я.
      – Мне лучше судить! – возразил он.
      – Да? А я думала, что ты самый замечательный человек в мире!
      Ричард засмеялся и покачал головой.
      – У нас обоих явные признаки безумия, известного под названием «влюбленность», – прошептал он.
      С неожиданной ревностью я спросила:
      – Ричард, а ты часто влюблялся?
      – Только один раз… в свою жену, – ответил он. – Но я не хочу говорить о ней сейчас. Завтра утром я уезжаю, и мы должны сначала выяснить наши отношения. Знаешь, дорогая, надо смотреть правде в глаза. Либо нам придется расстаться навсегда, либо стать любовниками. Мы испытываем такие чувства, что здесь не может быть половинчатого решения. По этому поводу у меня нет иллюзий. Если мы и дальше будем встречаться и я часто буду видеть тебя, наши отношения не смогут оставаться все в той же платонической сфере. Если все это так, а я женат, а ты – это ты, то нам лучше расстаться…

5