Таким образом он может, не привлекая внимания и смешавшись с толпой, спокойно попивать в этом кафе вино, которое ему подносит подавальщица. Тем временем он глядит перед собой сквозь широкое стекло витрины. Снегопад прекратился. За день постепенно потеплело. На тротуарах еще бело, но мостовые, где часами непрестанно носятся грузовики, снова почернели вдоль всей медианы, и груды подтаявшего снега отброшены к канавам по обе стороны проезжей части; всякий раз, что солдат пересекает поперечную улицу, он по самые обмотки погружается в податливый, губчатый снег, а мелкий дождик уже роняет в вечернем воздухе редкие капли вперемешку с влажными хлопьями, которые, еще не достигнув земли, превращаются в воду.

Солдат зашел на минутку отдохнуть в переполненное людьми кафе и не решается оттуда выйти. Стоя по другую сторону огромного стекла с тремя выпуклыми бильярдными шарами, позади сборчатой занавески, он созерцает дождь. Глядит на дождь и ребенок, сидящий на полу у самого окна, и это позволяет ему видеть, что делается за тонкой занавеской. Дождь льет с удвоенной силой. Зонтик-трость в черном шелковом чехле прислонен к вешалке, рядом с пальто на меху. Однако на картине столько всякой одежды понавешено одна поверх другой, что среди этого нагромождения трудно что бы то ни было разобрать. Как раз под картиной находится комод с тремя ящиками – их блистающая лицевая сторона украшена двумя большими потускневшими медными шишками. В нижнем ящике – бисквитная коробка, завернутая в коричневую бумагу. В остальном – комната без перемен: зола в камине, разрозненные листы бумаги на столе, переполненная окурками стеклянная пепельница, горящая настольная лампа, тяжелые, наглухо закрытые красные шторы.

За стеной – дождь. За стеной кто-то шагает под дождем, пригнув голову, загородив ладонью глаза и все же глядя прямо перед собой, глядя на мокрый асфальт, несколько метров мокрого асфальта. Сюда не проникает ни дождь, ни снег, ни ветер; и легкая пыль, замутившая сиянье горизонтальных поверхностей – полированного стола, лощеного паркета, мраморного камина, потрескавшийся мрамор комода, – эта пыль возникает в самой же комнате, возможно, от щелей в полу, от кровати, от золы в камине или от бархатных штор, вертикальные складки которых тянутся от пола до потолка, где мушиная тень, напоминающая нить накаливания электрической лампочки, скрытой усеченным конусом абажура, проползает сейчас вблизи тоненькой темной черточки, различимой весьма условно, потому что она находится вне светового круга; в полумраке, на расстоянии четырех-пяти метров от пола, виден сначала короткий прямой сегмент длиною менее сантиметра, за ним – мелкие, зубчатые извилины… но все расплывается в глазах, когда хочешь уточнить очертания этих извилин, так же как и очертания мельчайшего рисунка, украсившего обои на стенах, или нечеткие границы лоснящихся дорожек, проложенных в пыли войлочными тапочками, или, за дверью комнаты, очертания темной передней, где к вешалке искоса прислонился зонтик-трость, или – за входной дверью – вереницы длинных коридоров, спиральной лестницы, подъезда с каменной приступкой и города в целом – у меня за спиной.