— Я буду учиться у… — Он вдруг умолк. — Прости меня, Тасия, здесь безопасно разговаривать?
Она обвела маленькую комнатку широким жестом.
— Несколько месяцев назад я велела переделать эту комнату от пола до потолка. Я хотела, чтобы у нас с тобой было место, где можно поговорить. Моя вера в тебя живет гораздо дольше, чем требуется, чтобы охладить вино.
От удивления он широко раскрыл свои темные глаза. Они у него точь-в-точь как у отца: те же тяжелые веки и длинные ресницы. Удивительно, но чем старше он становился, тем меньше в нем оставалось от Тасии, и больше — от Ренайо.
Впрочем, он становится мужчиной, так что, видимо, это закономерно. Несмотря на внешнее сходство мальчика с отцом, Тасия знала, что сердце Рафейо принадлежит ей. Он улыбается ее улыбкой, она подарила ему жизнь и тот Дар, который сделал его иллюстратором.
— Ты сделала все это для меня? Для нас? Граццо, мама! Она могла бы пересчитать по пальцам, сколько раз он ее так назвал. Внезапно ей пришло в голову, что этим словом ей надо гордиться. Святые узы между Матерью и Сыном — это основа Веры, и их с Рафейо связывают такие же отношения. Тасия улыбнулась ему самой теплой своей улыбкой, той, которую она часами вырабатывала перед зеркалом накануне первой встречи с Арриго, и мальчик улыбнулся в ответ. Четырнадцатилетний так же не мог противостоять этой улыбке, как когда-то восемнадцатилетний.
— Только ты могла предусмотреть такую вещь, — сказал Рафейо, обводя взглядом лишенную окон комнату. Это была одна из тех неудобных, тесных клетушек, которых так много в старых домах Мейа-Суэрты. Обычно их используют как кладовые для продуктов или вина, подаваемого гостям. Комната была освобождена от полок и шкафов, что почти вдвое увеличивало ее размеры. Проделанные в потолке вентиляционные отверстия выходили с другой стороны дома, чтобы никто не смог использовать их для подслушивания. Парчовые драпировки и толстый ковер не пропускали звуки. Мебели было мало, но вся превосходного качества: Диван и стул, обтянутые шелком сапфирового цвета, резной деревянный стол со столешницей из зеленого мрамора и высокий серебряный подсвечник в углу. Дверь запиралась на двойной замок.
Теперь, когда Рафейо уверился в собственной безопасности, он продолжал рассказ. Следующие несколько лет он проведет с мастерами рисунка акварелью, тушью, карандашом, мелом и углем. Одновременно другие учителя будут учить его, как правильно подготовить и использовать бумагу, пергамент, шелк, ткань, штукатурку, дерево. Только потом его научат писать маслом на холсте, и тогда придет время консультаций с тремя великими мастерами.
— Ты знаешь, как их называют? — спросил он, подскакивая на стуле от возбуждения.
— Иль агво, иль семинно и иль сангво! Вода, семя и кровь, — ответила она. — Все это слышали. Должна тебе сказать, что эти имена всегда поражали меня своей бессмысленностью.
— Ты не понимаешь! Вода — это слезы, слюна и пот. Семя…
— Сперма, — прервала она. — Ну и что?
— В этом-то и заключена магия! Они смешивают краски со всем этим, и еще с кровью, а поскольку все эти субстанции входят в состав тела, а у иллюстратора есть Дар и он знает специальные слова и изучал специальные науки, — Рафейо перевел дух, — картины становятся магическими!
Она откинулась на спинку дивана, пораженная. Конечно, ходили какие-то невнятные слухи, в Палассо перешептывались, но все слишком боялись власти Грихальва, чтобы открыто говорить о магии. Даже санктос и санктас держали рты на замке, хотя глаза их метали стрелы. Но Тасия, честолюбие которой влекло ее по единственному пути, открытому для женщины Грихальва, не интересовалась живописью ни в каком виде.
До тех пор, пока ее сын-иллюстратор не объяснил ей.
— Масло должно быть самым могущественным, раз они учат ему в последнюю очередь. Подумай только, краски, смешанные с кровью иллюстратора, на холсте, сдобренном его потом и слезами, да еще с магическими заклинаниями…
— Ты действительно знаешь это, Рафейо? Или это только догадки?
— Я знаю это, так же как всегда знал, что я — иллюстратор, — заявил он торжественно. — Я узнал кое-что уже этой весной. Я не мог прийти рассказать тебе об этом из-за конфирматтио. Ты помнишь, как в прошлом году племянник барона до'Брендисиа умер в тюрьме, не дождавшись суда?
Она кивнула.
— Он покончил с собой, чтобы не подвергать семью позору.
— Он не покончил с собой. Грихальва убили его. Может быть, это сделал сам Верховный иллюстратор Меквель.
Она невольно оглядела комнату, как только что сделал Рафейо. Вид прочного дерева и толстых портьер успокоил ее.
— Продолжай.
— Брендисиа был арестован пьяным за нарушение спокойствия. Но это был всего лишь повод. Много ли придворных попадают в тюрьму за то, что веселятся в таверне? На самом-то деле он был виновен в другом. Он хотел созвать Парламент.
— Я что-то слышала об этом, — сказала Тасия. Эти слова поразили Рафейо, как и было задумано. В действительности она никогда ничего подобного не слышала, но не желала признаваться в этом сыну. Собственная неосведомленность потрясла ее, сердце в груди заколотилось. Надо внимательнее слушать, о чем болтают, иначе она станет бесполезной для Арриго. Надо почаще приглашать этих скучных старых ослов на чай, укрепить связи с дворянством. А значит, следует в ближайшее время выйти замуж за выбранного ею дворянина.
— Эйха, — продолжал Рафейо. — Кто-то проследил, чем он занимается. Факты были против него. После ареста его комнаты в городе обыскали и нашли бумаги, письма и прочие необходимые для суда улики.
— А имена других заговорщиков?
— Ничего похожего. Он был не слишком умен, но и глупцом его тоже не назовешь. Но он мог выдать их под пыткой.
— Они стали бы пытать дворянина? — задохнулась она от изумления. — Сына до'Брендисиа?
Рафейо пожал плечами.
— Предатель есть предатель. Во всяком случае, его можно было судить и подержать какое-то время в тюрьме. Но он вынашивал свои собственные планы относительно этого суда — он собирался призывать народ к свободе, поносить Великого герцога Коссимио, требовать созыва законодательного собрания и так далее, и тому подобное.
— Барон умер бы от стыда, — уверенно заявила Тасия. Как-никак она уже десять лет была знакома с этим вспыльчивым дворянином. — Если бы раньше не умер от гнева, — добавила она задумчиво. — Какой скандал! Брендисиа! Да, надо было казнить глупого мальчишку.
— Причем тихо. И таким образом припугнуть тех, кто носится с подобными идеями, — кивнул Рафейо.
— Да, конечно, но как?
— Кто-то нарисовал его мертвым.
Тасия так и осела на диване, потрясенная до глубины души.
— Это возможно, — объяснил сын. — Он был найден мертвым без всяких признаков насильственной смерти, но на самом деле его казнили. Пока не знаю, как это было сделано, но уверен, что все произошло именно так.
Перехватив ее взгляд, он закончил:
— Ты понимаешь, что это означает, Тасия? Представляешь, что нам подвластно?
Она внутренне отшатнулась, увидев в его глазах лихорадочный огонь, но постаралась скрыть свои чувства и молча кивнула. Однако мальчик был все же ее сыном, хоть и не ею взращенным, а потому он сумел почувствовать ее реакцию. Рафейо залпом осушил свой стакан и торопливо заговорил:
— Я не собираюсь, конечно, рисовать кого-нибудь мертвым, но уверен: есть вещи, которые мы можем делать с помощью магии, чтобы заставить их всех думать, как мы хотим, или даже выполнять что-то, полезное нам…
— Да, конечно, — произнесла она, думая о чем-то своем.
— Вот видишь! Теперь у этой писклявой принцессы не будет ни одного шанса против тебя, мама!
Последняя фраза затронула в ее душе некую затаенную струю. Это не был материнский инстинкт, просто, когда Рафейо назвал ее мамой, она вспомнила о связывающих их неразрывных узах.
— Рафейо, обещай мне, что не будешь предпринимать ничего, слышишь, ничего, пока не станешь одним из Вьехос Фратос! Сын посмотрел на нее так, будто она его предала.
— Но ведь это еще так не скоро!
— Ты можешь подождать, Рафейо! Послушай меня! Ты должен сначала все узнать, достичь совершенства во всех областях магии Грихальва и только потом использовать ее для нашей с тобой пользы. А если тебя поймают? Хуже того, если ты сам навредишь себе какой-нибудь магией, которую пока плохо знаешь? Я не вынесу, если с тобой что-нибудь случится! Ты обязательно станешь Верховным иллюстратором, Рафейо, имей терпение, не дай себя поймать на мелочи, не позволяй всему Палассо называть тебя Неоссо Иррадо! Придет время, все у тебя будет, уверяю тебя.
Рафейо прикусил губу. Это был уже не честолюбивый юноша, ищущий власти, а маленький мальчик, жаждущий материнской любви.
— Ты так сильно в меня веришь? — тихо, почти застенчиво спросил он.
Она ощутила неловкость. Совсем как много лет назад, когда ее мать Зара привела Рафейо в этот дом. Арриго только что успел поселить ее здесь, и сын подбежал к ней на нетвердых ножках, крича:
"Мама!” После неловких объятий она отослала мальчика в сопровождении слуги на кухню, велев матери никогда больше не допускать подобных сцен.
Сегодня Тасия наклонилась вперед и тронула сына за руку.
— Я всегда верила в тебя.
Она нежно погладила его пальцы.
— Когда ты только родился, я взглянула на эти руки — еще такие крошечные, хрупкие, но пальцы уже тогда были длинные и красивые. И я знала, что дала жизнь Верховному иллюстратору, более великому, чем Меквель, Сарио или даже Риобаро!
— Да, это так, — ответил он пылко. — Мы оба знаем, что это так. Ты будешь гордиться мною.
— Я уже горжусь. Но ты должен обещать мне, Рафейо, не предпринимать ничего, пока не будешь точно знать, что делаешь.
— Я обещаю.
После его ухода она еще некоторое время сидела, закрыв глаза, в своей безопасной, но, увы, такой душной комнатке.
Надо что-то сделать, чтобы здесь было чем дышать, с наступлением лета духота становится просто невыносимой.
Она убедила себя, что идет проветриться, заперла за собой дверь комнатки и направилась наверх, в спальню, приказав принести ей туда еще бутылку вина.
Дожидаясь, пока принесут вино, Тасия разделась, но так и не присела. Ее беспокоили другие сегодняшние новости: появление Мечеллы в Мейа-Суэрте откладывалось. Обычай требовал, чтобы до'Веррада, женившись, сначала показал невесту городу, а затем отвез ее в северный замок Катеррине, где они должны провести медовый месяц и зачать ребенка. Но Арриго, послав родителям извинения через Дионисо, отвез Мечеллу прямо в Катеррине. Официальная версия гласила, что это делается с целью избавить принцессу от жары и вони летнего города. Неофициальная, как всегда более правдоподобная, — что Арриго просто не в состоянии выпустить из объятий свою очаровательную девочку-невесту и хочет уединиться с ней на более долгий срок.
"У этой писклявой принцессы не будет ни одного шанса…"
Тасия просунула руки в рукава шелкового халата и небрежно завязала пояс. Пришел слуга с новой бутылкой подаренного Арриго вина. Она отпустила его и вытянулась на постели, попивая вино и размышляя, кого из своих кузенов Грихальва она уговорит осторожно расспросить Дионисо. Возможно, кого-нибудь из своих сестер, хоть они и ненавидели друг друга с детства. Но ей надо узнать, действительно ли Арриго влюбился в эту девочку.
Эйха, а ведь ей полагается этого и хотеть. Желать ему счастья в браке, удачного союза, чтобы Коссимио и Гизелла были довольны, чтобы народ радовался, торговцы богатели, иллюстраторы утвердились в Ауте-Гхийасе, чтобы в детской до'Веррада было полно малышей — продолжателей славного рода. Ее патриотический долг — желать Арриго любви к своей новой жене.
Своей невинной, очаровательной двадцатилетней блондиночке-жене.
Тасия лежала неподвижно в своей спальне, жалюзи прикрывали высокие окна. Где-то внизу простиралась одна из самых фешенебельных улиц Мейа-Суэрты. Потягивая вино, Тасия думала о племяннике до'Брендисиа, которого кто-то нарисовал мертвым в тюремной камере.
Глава 36
Арриго до самой осени не привозил молодую жену в Мейа-Суэрту. Все это время жизнь Тасии отчасти скрашивали светские визиты, хотя уже и не столь частые, как в бытность ее любовницей Арриго.
Посетители делились на три категории. К первой принадлежали те, кто сообщал ей последние новости из любовного гнездышка в Катеррине. Одни сплетничали, потому что хотели отплатить ей за двенадцать лет превосходства. Другие — из любопытства, желая увидеть ее реакцию. Были и такие невинные души, которые искренне считали, что ее любовь к Арриго должна быть такой же великодушной, как любовь Лиссины к его отцу Коссимио, а значит, она рада будет послушать, как счастлив ее бывший любовник. Любители посплетничать, так же как желающие насолить и просто любопытные, приходили, предвкушая удовольствие, а уходили несолоно хлебавши. Что до наивных, то они как раз видели все, что ожидали увидеть: Тасия расточала улыбки и мед по поводу новообретенного счастья Арриго.
Вторая категория состояла из поклонников, которые теперь, когда Арриго счастлив в браке, считали ее своей законной добычей и надеялись испытать на себе действие ее чар: одни — для собственного удовольствия, другие — чтобы было чем похвастать, третьи — по обеим причинам. Эти уходили разочарованными, даже не из-за Тасии, а потому что ее постоянным посетителем сделался человек, представлявший сам по себе отдельную категорию, — граф Карло до'Альва.
Он попросил ее руки, и за два дня до официального сообщения о прибытии Арриго и Мечеллы домой к празднику Провиденссии они скромно и без шума поженились.
Граф был высокий, моложавый, обаятельный мужчина сорока семи лет. Его сложение было столь же мощным, насколько поведение скованным. Волосы, когда-то черные, а теперь серебряные от седины, контрастировали с очень смуглой кожей — поговаривали, что у него в жилах течет тза'абская кровь. Полжизни назад он женился на богатой наследнице Эле до'Шааррия, которая родила ему троих сыновей и умерла в 1260 году. Он не нуждался ни в наследниках, ни в деньгах, от своей второй жены он хотел, чтобы она была красива, умела вести беседу, разбиралась в политике двора и имела на нее влияние и обладала богатым сексуальным опытом. Короче, желал всего, чего был лишен в первом браке. Тасия Грихальва сочетала в себе эти и многие другие достоинства.
Новобрачные граф и графиня до'Альва отбыли из Мейа-Суэрты в фамильный замок графа как раз накануне праздника Провиденссии. Они лишь на несколько часов разминулись с новобрачными доном Арриго и доньей Мечеллой. То ли Карло задумал так, чтобы не расстраивать свою жену видом жены Арриго, то ли, наоборот, Тасия спланировала это, чтобы избавить Мечеллу от лицезрения своей персоны, — в любом случае, все сошлись во мнении, что это было проделано довольно изящно.
Впрочем, все также считали, что, покажись Тасия обнаженной на дороге, Арриго и того не заметит.
Арриго тоже хорошо умел рассчитывать время. Он прибыл в Мейа-Суэрту и показал народу молодую жену в самый разгар празднества в честь нового урожая. Для большего театрального эффекта и с попустительства Премиа Санкты они с Мечеллой проскользнули через боковую дверь в Катедраль Имагос Брийантос как раз перед церемонией выхода его родителей. И первыми, кого приветствовала Мечелла на земле Тайра-Вирте, оказались живые воплощения Матери — Дарительницы Зерна и Сына — Давильщика Винограда: Великая герцогиня Гизелла в блестящем золотом наряде и Великий герцог Коссимио в винно-красном, с темно-рубиновым фамильным кольцом на пальце. Если старшая пара символизировала щедрую Осень, то юные Мечелла и Арриго были обещанием грядущей Весны, одетые в ярко-голубые костюмы цвета Веррада, — с вышитыми на них виноградными листьями (у него) и пшеничными колосьями (у нее).
Счастливая сцена вызвала бурную радость у всех, кому удалось ее увидеть. Даже самые восторженные отзывы о красоте Мечеллы казались недостаточными. Поклонники искусства нарекли ее живым шедевром. Регент хора, вовремя предупрежденный Премиа Санктой, велел мальчикам-хористам спеть “Благословенны Твоей Любящей Улыбкой” вместо принятого в этом сезоне гимна “Твои Дары — Золотое Зерно”, поскольку первый больше подходил для венчания. Рефрен эхом отражался от сводчатого потолка, и толпы на улице тоже подхватывали его, наполняя весь город музыкой.
После службы обе супружеские пары покинули неф и проследовали на балкон. Главная площадь была забита народом, люди забрались даже на статую дона Алессо до'Веррада, украшавшую центральный фонтан. Наследники Алессо и их жены махали народу руками и улыбались в ответ на приветствия и пение. Потом они подняли стаканы с вином и выпили за здоровье друг друга и всего города. В толпе слуги в голубой одежде дома Веррада и молодые санктас и санктос в одеяниях серого и коричневого цветов раздавали маленькие хлебцы, выпеченные из муки нового урожая.
Обратно в Палассо Веррада процессия возвращалась пешком. По приказу Коссимио путь аккуратно расчищали солдаты шагаррского полка. Гирлянды и связки листьев и снопов свисали отовсюду: с фонарных столбов, с черепичных крыш, с карнизов и вывесок, гирлянды украшали шею каждого встречного. Те, кому удавалось протолкаться поближе к Мечелле, помимо ее редкой, белокурой северной красоты замечали также, что она хоть и смотрит на всех, улыбаясь, восхищенными глазами, слишком бледна и все время цепляется за руку Арриго.
Общее мнение было таково: она ждет ребенка, что оказалось правдой. А официально об этом событии было объявлено только вечером, и вторая ликующая процессия при свете факелов прошла по всему городу с пением, плясками и весельем. В этот вечер были откупорены тысячи бутылок прошлогоднего вина.
Арриго, как положено, в первую очередь известил отца с матерью. Принцесса покраснела, когда он представил ее родителям в их апартаментах.
— Отец, мама, я хочу познакомить вас с Мечеллой, матерью вашего внука!
— Уже? — расхохотался Коссимио. — Быстро сработано, сынок!
— Ох уж эти мужчины! — Гизелла подмигнула мужу и обняла Мечеллу. — Им кажется, что это они делают ребенка, хотя на самом деле их часть работы занимает лишь несколько минут.
Великий герцог хохотал уже так, что стены тряслись.
— Зелла, Арриго — сильный молодой мужик! По меньшей мере полчаса! Да и твой собственный опыт утверждает обратное.
— Я попросила бы тебя попридержать язык, Косей! Повернувшись к совершенно пунцовой Мечелле, она добавила:
— Мужчины! Эйха, каррида мейа, я задержу тебя здесь совсем ненадолго, а потом ты отдохнешь.
Они сели на диван, и Гизелла взяла девушку за руку.
— Арриго — моронно луна, заставил тебя тащиться через весь город, где целые толпы рвались на тебя посмотреть. Ты, должно быть, до смерти перепугалась.
— Вовсе нет, ваша светлость, — храбро, но не очень убедительно ответила Мечелла. — Я рада была их увидеть, и рада, что они хотели увидеть меня. Надеюсь, я им понравлюсь.
— Куда они денутся! — сказал Коссимио. — И не забивай этим больше свою хорошенькую головку!
Плюхнувшись в кресло, он расстегнул пуговицы на своем довольно теплом красном костюме.
— Матра эй Фильхо, какая жара! Арриго, пусть кто-нибудь принесет нам холодные напитки.
Арриго позвонил, а герцог вновь обратился к невестке:
— Просто будь сама собой, гаттина, ты такая лапочка, они тебя обязательно полюбят. Все, что им нужно, это улыбка и доброта. Зелла объяснит тебе все, что должна делать Великая герцогиня, сама она делает это превосходно.
Мечелла, которую ни разу в жизни не называли котенком, улыбнулась свекру. К ее изумлению, Коссимио стал с пристрастием изучать ее улыбку.
— Должен признать, — заключил он наконец, — что с улыбкой у тебя все в порядке, здесь опасаться нечего. Твой портрет наполовину хуже оригинала, пусть Меквель сколько угодно обижается, я так ему и скажу!
Он снова громко расхохотался, а затем уставился на Арриго все тем же напряженным, оценивающим взглядом.
— Ты оставил Грихальва в Ауте-Гхийасе?
— Итинераррио Дионисо остался там, заканчивает портреты. Я думаю, он скоро вернется.
Слуга, вошедший с подносом ледяных напитков и маленьких пирожных, прервал его. Гизелла принялась разливать напитки и делить сладости. Когда они опять остались вчетвером, Арриго продолжал:
— Я думаю, Кандалио подошел бы как иллюстратор. Он примерно моего возраста и достиг совершенства.
— Кто? А, тот, что нарисовал “Запись” о Каса-Рекколто, когда мы отдали его весной…
— Ты какие пирожные больше любишь, Мечелла, миндальные или с грецким орехом? — мягко спросила Великая герцогиня.
— Миндальные — мои любимые, — ответила Мечелла. — Грассио — ой, нет, кажется, “спасибо” говорят не так?
— Я уверена, ты все это очень быстро освоишь, — успокоила ее Гизелла. — Наше граццо означает одновременно “спасибо”, “пожалуйста” и “добро пожаловать”, вероятно, потому, что мы говорим слишком быстро и не можем себе позволить роскошь иметь несколько слов для этих понятий! Мечелла тихонько рассмеялась.
— Да, почти все в Тайра-Вирте говорят очень быстро, так должны были бы говорить фейерверки или падающие звезды! Может быть, это из-за того, что вы тут глотаете слоги, или это в Гхийасе их добавляют? Никогда не могла ответить на этот вопрос, а ты не знаешь, Арриго?
— Наверное, и то, и другое, Челла, — ответил он улыбаясь.
— Челла! Какое красивое сокращение! — сказала Великая герцогиня. — А я-то думала, как же тебя называть.
— Меня мама так называла.
— Ты потеряла ее очень давно, я знаю, это так печально. Но, надеюсь, ты мне позволишь относиться к тебе как к дочери, Челла. Мне всегда хотелось иметь много дочерей, а у меня только одна.
— Одной достаточно, — с нажимом произнес Коссимио. — Со времен Бенекитты не рождалось еще женщины до'Веррада с пятью фугами роста и характером на все шесть.
— Я рассказывал тебе про Бенекитту, — напомнил жене Арриго. — Большой семейный скандал. Я покажу тебе завтра ее портрет в Галиерре.
— Все женщины до'Веррада очень маленькие, — стала объяснять Гизелла. — Наша Лиссия выросла только до пяти футов, а тетя Косей — еще ниже. Я не знаю, в чем тут причина, ведь все мужчины в роду — очень высокие. Ты другая, надеюсь, твои дочери пойдут в тебя!
— Может, это как Дар у Грихальва, — пожал плечами Коссимио. — У мужчин он встречается, у женщин — нет. А что касается Кандалио, я подумал над твоим предложением, Арриги, — нет, это не лучший выбор для Гхийаса. У него плохая репутация в отношении женщин.
— Это было всего лишь предложение, — холодно сказал Арриго.
— Он близкий родственник.., э-ээ… Зары Грихальва, не так ли?
— Да, — подтвердил Арриго с каменным лицом, — Зары Грихальва.
Гизелла поднялась, ослепляя своим золотым нарядом.
— Вы решили напрочь утомить нас политикой. Мы уходим. Пойдем, Челла, я покажу тебе твои комнаты, и ты сможешь хорошенько отдохнуть перед обедом. Арриго рассказал тебе, какие обязанности ждут нас вечером? Боюсь, мы поздно встанем.
Она увела Мечеллу из гостиной, продолжая непринужденно болтать. Они поднялись на один лестничный пролет вверх, миновали три коридора, прошли мимо дюжины часовых-шагаррцев и, наконец, попали в апартаменты наследника.
— Тут все переделано, — сказала Гизелла. — Надеюсь, тебе понравится. Вот твоя спальня, а между ней и спальней Арриго — ванная и гардеробная. Отдельная комната для отдыха и кабинет для каждого из вас…
— Кабинет? — Мечелла опустилась на огромную голубую кровать, запойную серебряным шитьем и утопавшую в белых кружевах.
— У тебя будет секретарь, чтобы разбираться с приглашениями. В твои обязанности войдут официальные визиты, благотворительность и множество других дел. Но не беспокойся об этом сейчас — по крайней мере пока не родится ребенок. Никто не усомнится в твоей необходимости беречь себя.
— Но мне по душе все это! Теперь я — жена Арриго, у меня есть обязанности, и я желаю их выполнять.
— Я понимаю, что ты желаешь, и уверена, ты прекрасно с ними справишься. Но здесь, в Тайра-Вирте, беременность освобождает нас от таких забот. Это священное время в жизни женщины, Челла. Как когда-то Святая Мать, надо отдавать все свои силы ребенку.
— Да, конечно, я только хотела…
— Я знаю, моя хорошая. — Гизелла потрепала ее по руке. — Но не рассказывай этого никому. Все ждут, что ты некоторое время не будешь показываться.
— О, если б это был мальчик! — воскликнула Мечелла. — Я буду такой, как хочет Арриго, и как хотите вы, и Великий герцог, и люди…
— Каррида! Ты же слышала, что сказал Косей. Будь такой, какая ты есть. Мы с ним уже полюбили тебя, и все видят, что Арриго тебя обожает! Стоило лишь взглянуть на его лицо, как сразу все стало ясно. Я чуть не расплакалась там, в храме, увидев, какой он счастливый, и за это мне надо благодарить тебя.
— Ваша светлость., — Гизелла. Зелла, если угодно. — Она вдруг захихикала, как маленькая девочка. — Зелла и Челла! Вот ужас!
Смех Великой герцогини оказался заразительным.
— Так это хотя бы случайно! А вот в Южном Гхийасе есть одна семья по фамилии де Лозиа, и своих трех дочерей они назвали Розиа, Тамозиа и…
— Зозиа! — догадалась Гизелла и завопила от восторга, когда Мечелла кивком подтвердила ее догадку. — Надеюсь, бедняжки как можно скорее выйдут замуж!
— Розиа вышла, еще до моего отъезда. — Мечелла смеялась так сильно, что еле выговорила последние слова. — За барона де Прозиа! Когда обе они наконец восстановили дыхание, Гизелла сказала:
— Ну почему люди вытворяют такое с невинными детьми? Довольно грустно, если в семье наследуется какое-нибудь внешнее уродство — огромные уши или, например, косоглазие, но это…
— А что передается в семье Грихальва? Что имел в виду Великий герцог?
— Ничего особенно важного или интересного. Они все хорошие художники — одни лучше, другие хуже. Например, тот, кого ты видела в Ауте-Гхийасе, Дионисо, блестяще пишет портреты, но пейзажи рисовать не умеет. Верховный иллюстратор Меквель — ты его скоро увидишь, он замечательный человек, именно он напишет “Рождение”, когда появится на свет твой ребенок. — может набросать розу карандашом на обрывке бумаги, и ты поклянешься, что чувствуешь ее аромат! Почти все Грихальва талантливы, но у каждого свой особый дар. Все люди чем-то отличаются друг от друга.
— Понятно. Но он как-то упомянул Тасию Грихальва, любовницу Арриго.
Гизелла заморгала.
— Кого? Ее? Как может тебя волновать то, что давно прошло!
— Спасибо вам, что вы не отрицаете, что он был.., увлечен ею, — сказала Мечелла непринужденно и с достоинством. — Нет, я не беспокоюсь. Мне просто любопытно. Она.., будет при дворе?
Гизелла пожала плечами.
— Между Грихальва и до'Веррада уже несколько веков существует соглашение. Когда-то очень давно была еще семья Серрано, соперничавшая с Грихальва. Но Грихальва настолько превзошли всех других художников, что Серрано постепенно исчезли. Тем не менее существует политическое соглашение, согласно которому Грихальва поставляют не только Верховных иллюстраторов для Тайра-Вирте, но и молодых хорошеньких женщин для…
— Я знаю. Мой брат Энрей рассказал мне об этом. Что ж, это кажется очень разумным.
— Да, и до сих пор все заинтересованные стороны были довольны. Вот мы с Лиссиной, бывшей любовницей Косей, большие, подружки. Она замечательная женщина, ты тоже полюбишь ее, вот увидишь. Ты не устала? Может, поговорим об этом потом?
— Если вы не торопитесь, я предпочла бы услышать все теперь.
— Эйха, как хочешь. — Гизелла слегка улыбнулась, склонив голову набок. — Когда я только приехала сюда из Гранидии, я была такой же неопытной девочкой, и Лиссина, как если бы она была моей старшей сестрой, помогла мне разобраться во всех тонкостях этикета и сложных отношениях между придворными. Ты молода и очень красива. Арриго взял тебя в жены, ты — мать его будущего ребенка. Никакая любовница не может сравниться с тобой, уверяю тебя, я знаю это по собственному опыту!
— Но.., но если она все еще хочет его, — сказала девушка, не поднимая глаз.
— Любовницы знают, что, когда наследник женится, их время уходит, — твердо сказала Гизелла. — Ради собственного положения в обществе они не будут поднимать шум или делать глупости. И каждый до'Веррада заботится о чувствах своей жены. Коссимио предложил мне отослать Лиссину от двора, но я ответила, что это просто глупо, ведь мы с Лиссиной к тому времени уже подружились, и кроме того она собиралась замуж за барона до'Дрегеца, а его не отошлешь, зачем же поднимать шум! Я и так знала, что он меня любит.
— Гизелла.., я не такая хорошая, как вы. Я не хочу, чтобы эта Грихальва была здесь, рядом со мной — и с Арриго.
— Я понимаю, но, мне кажется, ты скоро увидишь, что беспокоиться не о чем. Тасия знает свой долг и свое место. А теперь не думай обо всем этом, каррида, и разреши мне прислать тебе горничную, она поможет освободиться от этой душной одежды. Я разбужу тебя к обеду. После этого мы выйдем на балкон и покажем себя людям, будет еще одно шествие. Это очень красиво — факелы, люди танцуют и поют. — Она опять хихикнула. — Когда я впервые встречала здесь Провиденссию, мы с Лиссиной позаимствовали платья у горничных и выскользнули из Палассо, чтобы смешаться с толпой. Как мы танцевали и какие у нас были красивые кавалеры! И, представляешь, одним из них оказался Косей!
— Эн веррейо? — засмеялась Мечелла. — Правда?
— Эн верро, — улыбаясь, поправила ее Гизелла. — Мы с ним были очень молоды и устали от придворной жизни. Друг другу мы ничего не сказали, боялись разочарования. А на следующий день он увез меня в Чассериайо, наш охотничий домик, и всю осень мы прожили там вдвоем, с одним-единственным слугой! Ты выросла в стране, где двор больше нашего, и с детства привыкла к утомительным обязанностям придворной жизни, но, может быть, и тебе когда-нибудь понадобится Чассериайо. Теперь это владения Арриго, он любит Чассериайо и часто ездит туда. Так что имей это в виду, каррида. — Она поднялась с кровати, разгладила платье и принялась вытаскивать булавки из своих темных волос. — Я пришлю к тебе твою горничную.
