38

Вокруг меня только шум. Все говорили со мной, говорили обо мне: Стиганд, Телек, другие члены вока, все Северяне с острова. Но для меня их слова были просто шумом, вообще все превратилось в ровный шум. Я легко ушел от него, пробившись сквозь толпу, и наконец добрался до Дел. Я потянулся, схватил ее за руку повыше локтя и подтащил поближе.

— Нам нужно поговорить.

Вока выпустил ее из клетки. Каждый вытащил свой меч и убрал его в ножны, демонстрируя этим свое согласие. Только два меча остались в земле: ни Стиганду, ни Телеку идея Дел ничего хорошего не сулила, но решение принималось большинством голосов и в конце концов им пришлось выдернуть мечи. Дел выкупила год.

Она попыталась вырвать руку, но я только крепче сжал пальцы и Дел сдалась. Она позволила мне вытащить ее из сутолоки и протащить через лес к берегу, где была привязана наша лодка.

Я отпустил ее руку, не сомневаясь, что там, где лежали мои пальцы, остались красные пятна, которые к утру посинеют.

Дел держалась скованно, неуверенно и с интересом рассматривала горы, упирающиеся в небо. Звуки беспрепятственно летели над водой. Я слышал ржание лошадей и мне даже показалось, что я узнал жеребца.

Я показал на лодку.

— Что, — начал я спокойно, — помешает мне сесть в лодку и уплыть?

— Ты не умеешь грести, — ровно ответила Дел.

— Я быстро учусь… и ты сделала все, чтобы заставить меня убраться отсюда.

— Тогда уезжай, — безразлично сказала она.

Я снова схватил ее за руку и развернул лицом ко мне.

— Ты прекрасно знаешь, что я не могу! Ты все рассчитала, так? Ты знала, что согласившись подчиниться решению вока, я сам себя поймал в ловушку, и ты могла делать все, что хотела, не считаясь с моими желаниями.

— Но ты свободен, — отрезала она. — Ты не пленник, ты ученик, наравне с остальными… Никто не будет держать тебя здесь против твоей воли. Тебя не закуют в кандалы и не запрут в доме. Может быть тебе дадут яватму…

— Я не хочу яватму! — закричал я. — Я хочу только сесть в эту лодку — с тобой — и переплыть озеро, прямо сейчас. А там мы возьмем жеребца и к аидам уберемся отсюда.

— У меня есть год, — непреклонно объявила она. — Должным образом приобретенный и оплаченный.

— Моей свободой! — я не сводил с нее глаз, изумляясь ее решимости, полному отсутствию жалости ко мне, равнодушию, с которым она меня продала.

— Ты даже не спросила, что я об этом думаю.

Она повернулась и взглянула мне в глаза.

— А если бы я подошла к тебе и нежно сказала: «Пожалуйста, Тигр, ты сделаешь это для меня? Тигр, ты подаришь мне год твоей жизни?» — Дел покачала головой. — Зачем тратить слова попусту. Я же знала, что ты ответишь.

— Нет, не знала. Даже не представляла. Потому что ты так увлечена собой и своими проблемами, что моих проблем не замечаешь.

— Замечаю! — закричала она. — Я все замечаю! Но я не могу забыть и о Калле! Я помню о моей дочери…

— …которую ты бросила сразу же после ее рождения.

— Потому что я была вынуждена…

— Не вали мне это козье дерьмо, Дел. Ты могла ее и не бросать. Никто тебя не заставлял. Никто не вырывал у тебя ребенка и не запрещал приближаться к ней, пока ты не отомстишь за свою семью. Ты сама приняла решение. Твое…

— А что ты об этом знаешь? — закричала Дел. — Что ты знаешь о любви и чести семьи… что ты знаешь об ответственности родственников друг за друга. У тебя же никого нет, за всю твою жизнь ты так и не узнал, что такое ответственность перед кем-то.

Ударила она больно.

— А ты думала об ответственности перед Калле, когда бросала ее? Ты делала это на благо Калле или ради себя?

Глаза Дел загорелись.

— Я…

— …должна была это сделать. Знаю, — я покачал головой. — У тебя есть полное право принимать суровые решения, когда дело касается только тебя. Но ты не имеешь права решать, как жить другим.

— Калле моя.

— Ты отдала ее.

— Нет.

— Да, — я тяжело вздохнул и потер шрамы на щеке, собирая остатки терпения и самообладания. На меня навалилась странная тяжесть. — Ей хорошо с Телеком и Ханой, ты сама это признала. Зачем все разрушать?

— Я не хочу ничего разрушать. Просто один год я тоже буду рядом с ней.

— А ты подумала, как Калле к этому отнесется? Ты — временная мать, пришедшая когда тебе этого захотелось, и ты ждешь, что девочка привяжется к тебе и полюбит тебя как Хану? — я покачал головой. — Каково ей будет, Дел?

Дел отвернулась и пристально уставилась на озеро. В голубых глазах заблестели слезы.

— Один год против всей жизни.

— Ну а что будет, когда год закончится и тебе придется оставить ее навсегда? Думаешь это будет легко? Думаешь ты сможешь просто уйти, сказав, что время истекло?

— Лучше я уйду зная, что провела с ней год, чем с такой пустотой, как сейчас.

Большей глупости нельзя было придумать.

— Но ты бросила ее на следующий день после рождения, Дел! Ты провела пять лет вдали от нее… так откуда такие требования?

— Я поняла, что совершила ошибку, — Дел снова повернулась ко мне. — Я ошибалась, Тигр, — она была так напряжена, что я опасался срыва. — Когда я пришла сюда, у меня перед глазами все время стояли Аджани и его люди, и я не могла думать ни о чем, кроме мести. Мечты о ней поддерживали меня всю дорогу до Стаал-Уста. Я знала, что вынашиваю ребенка. Знала, что как только научусь обращаться с мечом, получу свою яватму, я смогу сделать все, о чем мечтаю. Тогда у меня будут и силы, и мастерство для этого.

Я постарался говорить спокойно.

— Я знаю, что такое месть. Я знаю, что такое ненависть. Но невозможно жить нормальной жизнью, подчиняясь только этим чувствам.

Дел сжала губы.

— Я жила, подчиняясь этим чувствам пять лет, так что не говори мне, что это невозможно.

— Я сказал нормальной жизнью, Дел. Твоя жизнь не нормальна. Она даже не близка к нормальной.

— Может и нет, — согласилась Дел. — Но я надеюсь, что проведя год здесь, с Калле, я верну душевное равновесие, которое мне необходимо.

Я развел руками.

— А как же Калле? Каково ей будет?

Дел замотала головой так решительно, что косы зашлепали по плечам.

— Тигр, ты не понимаешь. Ты даже не представляешь…

— …что может чувствовать Калле? — закончил я. — Подумай еще раз, Дел.

Она прижала ладони к вискам.

— Ты не понимаешь, — повторила она. — Откуда тебе понять? Ты же сам признал, что не знаешь, зачал ли хоть одного ребенка и тебе безразлично, есть ли на Юге дети твоей крови, — она отвела от лица ладони и ударила ими по бедрам. — И ты стоишь здесь и поучаешь меня, утверждая, что знаешь все переживания моей дочери?

— Да, — отрезал я. — Знаю гораздо лучше, чем ты.

— Тигр… — раздраженно начала Дел.

— Я знаю, — повторил я, для выразительности ткнув себя пальцем в грудь. — Я знаю — глубоко внутри, вот здесь — что это такое, быть брошенным. Каково расти, не зная родителей… Каково быть одному… Каково сознавать, что женщина, которая родила тебя, бросила тебя на песок как дерьмо и оставила гнить, — я подошел ближе к Дел, совсем близко. — Я знаю, Дел. Очень хорошо знаю.

Она побелела и не сводила с меня глаз. Я изумил ее страстью в голосе, но не переубедил. Дел не считалась со мной.

— Это не одно и то же, Тигр. Я не бросала Калле…

— Она не поймет в чем разница, — грубовато сказал я. — Да, ты, Хана и Телек попытаетесь объяснить ей, что произошло, но она не поймет. Она просто будет знать, что ты ушла. Что ты оставила ее… и только это будет иметь значение. Она не поймет всех причин твоего отъезда, но поймет, что ты ее бросила.

— Когда она повзрослеет…

— На сколько? — спросил я. — Для этого должны пройти годы, Дел. Много-много лет, пока она сама не столкнется со сложностями жизни, но и тогда она может не понять до конца. Оттого, что человек понимает причины, боль меньше не становится, — я глубоко вздохнул. — Тебе вынесен суровый приговор: вечное изгнание из Стаал-Уста, вечная разлука с дочерью… А ты подумала, как этот купленный год изменит ее жизнь?

— Она сможет пожить со своей матерью, — безжизненным голосом сообщила Дел.

Я подумал и покачал головой.

— Хана ее мать.

— Ты не понимаешь! — закричала Дел. — Откуда тебе понять. Ты настолько погружен в свою похоть и эгоизм, что видишь в Калле только угрозу жизни, которую мы с тобой вели. Но теперь все кончено. Что осталось?

— Один год, — мрачно сказал я. — Ты это давно придумала, правильно? Когда мы ехали сюда ты начала рассказывать о стилях танца и обычаях Стаал-Уста… потом начались уроки, словно ты кайдин, а я ан-истойя, — я кивнул. Дел не сводила с меня глаз. — Я уже тогда должен был все понять. Вечная болтовня о Севере… Я должен был догадаться. Ты знала, что у тебя был шанс выкупить свою жизнь, предложив вока кровный дар… и в качестве этого дара ты решила преподнести меня.

— Да, — спокойно согласилась Дел.

После ее признания ярость неожиданно улеглась. Я тяжело вздохнул, отвернулся от нее, посмотрел на озеро и сложил руки на груди.

— Я вообще-то не могу винить тебя, и от этого злюсь еще больше… Я понимаю, что ты сделала.

— И понимаешь почему?

Я пожал плечами.

— Ладно, хватит болтовни. Я чувствую себя пустым. Уставшим, окоченевшим, опустошенным… Я чувствую себя так, словно мною попользовались.

Дел застыла.

Я лениво откинул ногой камень. Наклонился, поднял его, бросил в озеро. Посмотрел как он упал, услышал его всплеск. Проследил за кругами, расходившимися по воде.

— Я не могу остаться здесь.

Дел прерывисто вздохнула.

— Может еще способ уехать отсюда, сохранив честь? Попробуй поговорить с Телеком и Стигандом, вдруг они что-нибудь придумают.

Во мне вспыхнула надежда, но уже через секунду она угасла.

— Думаешь они найдут способ выкупить меня? — я улыбнулся и тихо рассмеялся. — А что я смогу отдать? Чем я буду торговать?

Дел резко отвернулась от меня. Несколько секунд она тупо смотрела на воду и приняв какое-то решение вновь повернулась ко мне.

— Мне нужен этот год с Калле. Но я хочу, чтобы и ты оставался со мной.

Что ж, еще час назад я был бы счастлив услышать что-то подобное.

Но теперь мне было все равно.

39

Вечерело. Цвета на Севере совсем другие. Здесь солнце прячется за покрытые снегом горы и вслед за ним за горы стекает дневной свет. Поскольку цвета неяркие, и закат приглушенный. Просто синий становится глубже, а потом над горными вершинами поднимается луна и заливает черный мир бледным сиянием.

Мы собрались около дольмена на острове: Стиганд, Телек и я. Обсудить и объясниться в надежде найти выход. Всем нам прошедший день принес одни неприятности.

В светлых косах Стиганда блестели золотые ремешки. Он завернулся в теплый зеленый плащ и прижал складки ткани к шее, защищая ее от резкого ветра. Старик мрачно смотрел мимо меня на дольмен.

Телек выглядел получше. Он носил те же цвета, что и утром — коричневый и охровый. Но настроение у него было хуже чем у Стиганда.

— Ее отсюда не вытащишь, — сказал я. — Она все решила.

Губы Телека изогнулись в кривой усмешке.

— Дел всегда была упрямой.

— Она так и не научилась уважать наши обычаи, — проворчал Стиганд.

— А вот это неправда, — вмешался я, — и ты сам это знаешь, старик.

Столкнувшись с невеселой действительностью, мы оставили раздражающую порой учтивость малознакомых людей и больше не растрачивали время на любезности и вежливые фразы.

Стиганд вздохнул и поплотнее запахнул плащ.

— Я никого не смог уговорить. Все решили, что она честно купила год, отдав Песчаного Тигра. Они рады получить такого ан-истойя.

Я почесал подбородок, скрывавшийся где-то под бородой.

— А я-то надеялся, что я по меньшей мере кайдин.

Телек подавил смешок.

— Ну конечно… несомненно. Тебя никто не хотел оскорбить, но ты же не знаешь Северный стиль. Скажи спасибо Дел за то, что она тебя хоть чему-то научила, только поэтому тебе и дали приставку «ан», а не сделали просто истойя. Это уже кое-что, Южанин. Будь благодарен.

Я посмотрел ему в глаза.

— Мне еще благодарить? Все это отвратительно, — я завернулся в позаимствованный плащ как песчаная летучая мышь в крылья. — Я не принадлежу этой стране, я не хочу здесь оставаться. Я хочу только переплыть это озеро и взять свою лошадь, чтобы уехать домой, вниз, на Юг, который я люблю. В Пенджу, где тепло.

— Я бы с радостью отправил тебя туда, — пробормотал Стиганд.

— Ты проведешь здесь год, — терпеливо напомнил Телек, игнорируя замечание Стиганда. — Тебе есть чем заняться. Сомневаюсь, что ты долго пробудешь ан-истойя. Ты хорошо танцуешь и у тебя богатый опыт, ты, конечно, быстрее чем многие достигнешь ранга кайдина… и тогда ты будешь учить талантливых учеников.

Я ухмыльнулся.

— Я не хочу учить. Я танцор меча, я танцую для себя.

Стиганд нашел что-то в зубах и сплюнул на землю.

— На учеников, которые предпочитают танцы мечей достойному делу кайдина, мы зря тратим свое время. Да и их тоже.

Телек вздохнул.

— Танцы мечей тоже достойное занятие, — настойчиво заметил он. — Твой собственный сын предпочел танцы делу кайдина, Стиганд… Не давай волю своим предубеждениям.

Старик снова сплюнул.

— Мой сын был дураком, — объявил он и изучающе посмотрел на меня. Чем дольше он рассматривал меня, тем удивленнее становилось его лицо. — Ты знаешь? — уточнил он.

Я нахмурился.

— В чем дело?

— Что Терон был моим сыном.

Меня это подкосило. Я мог только в полном шоке смотреть на старика, чьего сына я убил в круге, чтобы тот не смог убить Дел. Терон, который пришел на Юг в поисках ан-истойя, чтобы предложить ей выбор: встретиться с ним в круге или вернуться на Север на суд вока.

Чью мертвую яватму я преподнес его отцу.

— Нет, — кивнул Телек. — Откуда тебе знать? Если, конечно, Дел не сказала, а это вряд ли. Из Дел и слова не вытянешь.

Я невольно выпалил, что бывали случаи, когда Дел говорила слишком много.

Стиганд ухмыльнулся. Телек заулыбался.

— Прости, — сказал я старику, — если бы я знал…

Стиганд не позволил мне закончить.

— Он умер достойно?

Танец промелькнул у меня в голове. Нет, смерть Терона не была достойной, потому что он смошенничал. Он повторно напоил клинок, чтобы, как объяснила Дел, сделать свою яватму вдвое опаснее и сильнее.

— Да, — солгал я, — это был хороший танец.

Стиганд глубоко вздохнул.

— Терон всегда был упрямым, своевольным мальчишкой… с ним было куда тяжелее, чем с остальными.

Я посмотрел на Телека, вопросительно подняв брови.

— У Стиганда… было восемь детей, — тихо сказал он.

Ну это уже лучше. По крайней мере я убил не единственного.

Телек мягко улыбнулся.

— Я один из них.

Аиды! Я стоял один в лесу, в темноте с отцом и братом человека, который умер от моей руки. В такой компании любой себя уютно не почувствует.

— У меня не было другого выхода, — выдавил я. — Мы должны были танцевать до смерти.

Телек кивнул.

— Терон знал это, когда уезжал искать Дел.

— Она всегда танцевала лучше Терона, — угрюмо признал Стиганд.

Телек снова кивнул.

— И он не мог с этим смириться.

Я прочистил горло.

— А как насчет моего отъезда из Стаал-Уста?

На лицах отца и сына отразилась одинаковая досада.

— Должен быть выход, — спокойно сказал я, стараясь скрыть раздражение. — Найдите его.

Телек кинул взгляд на Стиганда — тот молчал. Выглядел старик мрачно.

— Дел пообещала тебя нам на двенадцать месяцев и вока принял дар.

Я едва сдержался, чтобы не заорать.

— Слушайте, я Южанин, я не Северянин… Никакой вока и никакие обычаи меня не удержат, если попытаются насильно изменить мою жизнь. Дел не поделилась со мной своими планами, так что у меня не было даже возможности отказаться, — я покачал головой. — Этот мир не для меня. Я не собираюсь здесь задерживаться.

Телек угрюмо рассматривал меня.

— Ты согласился подчиниться решению суда.

Я энергично кивнул.

— Да… но тогда мне и в голову не приходило, что Дел может продать меня в рабство, — я замолчал, чтобы не выдать переполнявшее меня отчаяние.

— Должен быть вход, Телек. Достойный выход, согласующийся со всеми Северными законами, чтобы освободить Южного танцора меча.

Телек подумал и посмотрел на своего отца. Стиганд совсем помрачнел.

— Ты просишь особого разрешения, — проворчал он.

— Мне безразлично, как это называется. Я хочу убраться отсюда.

Телек потер подбородок.

— Может способ есть. Даже если так, ты подумал о последствиях?

Я нахмурился.

— Каких последствиях?

— Тебе придется оставить здесь Дел, — напомнил Телек.

Я взглянул на Стиганда.

— Поговори с вока, — предложил я. — Придумайте, как мне убраться отсюда.

Старик снова сплюнул.

От ожидания у меня начинается песчаная болезнь. От ничегонеделания тоже. Обычно сталкиваясь с первым, я начинал избавляться от второго выискивая противника, чтобы встретиться с ним в круге. На этот раз я и этого не мог. У меня не было меча.

Я, конечно, просил оружие. Я надеялся, что хоть кто-нибудь одолжит мне меч, но все отказывались. Мне объяснили — вежливо разумеется — что только ан-кайдин мог выбрать для меня меч. Я начал возмущаться и требовать хоть что-то, чтобы не выйти из формы, но ответ остался тем же. Ученики не могли сами выбирать себе оружие, эта задача возлагалась на кайдина или ан-кайдина. Поскольку официально мне такого еще не назначили, я должен был ждать.

Снова ожидание.

Я еще повозмущался, но делать было нечего, и отчаявшись, я потребовал, чтобы кто-нибудь перевез меня на другой берег, где я мог хотя бы покататься на жеребце. Это мне разрешили. И дали Дел в качестве гребца.

Тишина всегда разная. Она может быть неудобной или расслабляющей, мирной или тревожной, дружеской или враждебной. Но тишина, которая нависла над нашей лодкой пока Дел перевозила меня через озеро была совсем другой. Это была даже не тишина, а полное отсутствие желания общаться. Я вспомнил, как много хотел сказать Дел при встрече, но промолчал. Я и сам не во всем до конца разобрался.

Я выскочил из лодки едва нос ее коснулся земли. Двое детишек из поселка привели моего жеребца и серого мерина. За островом все время следили и приводили лошадей по сигналу, что позволяло избежать долгой прогулки к загонам. Я взял повод, не позаботившись посмотреть, что делает Дел. Привязывает лодку, скорее всего… Но я не стал ее ждать. Я быстро провел жеребца мимо курганов и дольменов Стаал-Китра и поднялся в горы по крутой тропинке.

Жеребец демонстрировал мне свою игривость и любознательность настырно просовывая нос мне под руку и щипаясь. Я почесал ему морду. Движение было машинальным, мои мысли занимало другое. Я смотрел вниз, на Стаал-Китра, туда, где женщина принимала повод серой лошади. Женщина подняла голову, выискивая меня, прикрыла ладонью глаза от света, но я не сделал ни знака в ответ.

Дел поднялась ко мне. Как и я, она тяжело карабкалась по тропинке, стараясь побыстрее достичь вершины и при этом не попасть под ноги лошади.

Я рассматривал серого мерина с темными пятнами на шкуре, светлой гривой и грязной мордой. Как и жеребец, мерин отрастил густую зимнюю шерсть, которая не позволяла судить о его статях. Дел подошла ко мне и бросив повод, оставила серого пастись.

Впервые с той минуты, как я увидел ее, мне не хотелось, чтобы Дел была рядом.

День был ярким, чистым, холодным. Ветер ерошил мои волосы и отбрасывал их с глаз, позволяя беспрепятственно видеть землю на воде.

— Я не могу жить в этом мире, — сказал я.

Дел говорила спокойно, мягко. Но слова обидели меня.

— Ты сможешь жить везде, где захочешь.

— Я не хочу жить в этом мире, — сообщил я. — Он не мой. Я старая лошадь, Дел, а ты подводишь меня к воде в полной уверенности, что я буду пить только потому что ты этого хочешь? Особенно после того, как я узнал, что вода отравлена?

Дел кинула на меня резкий взгляд, косы ударили по плечам.

— Отравлена! Стаал-Уста не…

— Отравлена, — твердо повторил я, — для меня. Мне она не нужна, Дел. Может тебе без нее не прожить, но мне она не нужна. Я Южанин. И я не собираюсь менять себя, чтобы подстроиться под твой мир. Моя родина — Юг. Туда я и вернусь.

От ветра ее щеки покраснели.

— Тогда… Ты говорил с Телеком и Стигандом?

— Да.

— И вы придумали, как тебе уехать раньше?

— Нет еще.

Она кивнула.

— А что, если они ничего не придумают? Ты все равно уйдешь?

Я резко отвернулся, прерывая разговор, и отвел с холма, продуваемого всеми ветрами.

— Дел, я выбрался с острова чтобы покататься, а не разговаривать. Если поедешь со мной — прекрасно… нет — просто подожди меня внизу, — я запрыгнул в седло. — Конечно если ты не хочешь заставить меня плыть.

Серый попытался пойти за жеребцом, но Дел удержала его. На ее лице отражалась внутренняя борьба, потом все пропало и лицо превратилось в каменную маску.

— Я поступила правильно.

— Правильно для кого, Дел? Для себя? А может быть для Калле? Нет. Для меня? Тоже нет. Ты не думала обо мне. Ты не думала о Калле. Ты сделала это для Дел.

— А ты не подумал, как тяжело мне было решиться? — Дел крикнула так, что проснулось эхо. — Тебе не кажется, что я достаточно мучилась воспоминаниями об убитой семье и мне пора подумать о себе?

— Наверное, — согласился я, — но наверное стоило подумать и обо мне, прежде чем подавать меня в рабство, — жеребца просто переполняла энергия, я сдерживал его изо всех сил. Гнедой пританцовывал, бил копытами, бочил, грыз удила, демонстрируя свое нетерпение. — Дел, я не сомневаюсь, что тебе гораздо проще игнорировать мои чувства утверждая, что все это ты делаешь ради Калле. Может так оно и есть. Но факт остается фактом — ты сделала меня пленником жизни, вести которую я не хочу.

— Это только на год!

— Слишком долго, — отрезал я. — Сначала шестнадцать долгих лет рабства у Салсет, потом четыре долгих месяца рабства в шахте Аладара, а теперь я снова стал рабом, Дел, потому что ты не позволила мне решать за самого себя. Ты сама приняла решение, не позаботившись спросить, что я об этом думаю.

— У меня не было выбора!

— Это козье дерьмо, Дел, и ты это знаешь, — выкрикнул я с горечью и перевел дыхание, чтобы успокоиться. — Ну ладно, баска, ты свой выбор сделала. Теперь живи своей жизнью, а я, в аиды, буду жить своей.

— Тигр…

— Нет, — я удержал рвущегося жеребца. — Я очень устал от спора с тобой… так что давай закончим.

— Тигр… подожди!

Я натянул повод, развернул жеребца и посмотрел на нее.